Забытые письма Флеминг Лия

Фотография была зернистой, на лицо жениха падала тень. Трудно было разобрать, как он выглядит – просто обычный молоденький солдатик, ничего особенного. Отчего ж они не подождали? О нет, только не это… Хотя о вязании пинеток вроде бы в письме не сообщается? Современные девушки более благоразумные, но сгоряча взять и выскочить замуж…

И вдруг она расхохоталась.

– Вот черт! Ну ты подумай! Теперь-то я понимаю, что почувствовала моя мама, когда прочла письмо от меня тогда! Лайза, да она же поступила точно так, как и я когда-то, ну просто копия я! Но вот если она думает, что мы тут сейчас приготовим упитанного тельца в ее честь, то, боюсь, я ее горько разочарую…

– Ты несправедлива, и сама это понимаешь. Шери – умная девчушка, и сердце у нее любящее. Она ведь видела молодых ребят в колледже. Это не первый встречный. Поверь, она не с бухты-барахты так поступила, не импульсивно, – отвечала ей Лайза.

– А если она все-таки ждет ребенка?

– Ну а если и так? Ты же ведь как-то справилась? Потому вы и поженились тогда. Я подсчитала кое-что, когда Шери родилась. И ни капельки она не была недоношенной! – Лайза подмигнула подруге.

– Тогда отчего же такая спешка? – спросила Сельма.

– Почему спешка? Ох, ну сама подумай… Открыли Второй фронт. Шери хочет подарить ему надежду – у человека должно быть что-то, за что он сражается. Я так жалею, что мы с Патриком не успели пожениться. Все осторожничали, а теперь вот… – Лайза расплакалась. – А если он никогда не вернется? Как я буду жить?

– Мы что-нибудь придумаем. Ты привыкнешь, но это чертовски больно.

– Слушай, а может быть, и тебе пора найти себе жениха? – улыбнулась Лайза, меняя тему, но Сельма покачала головой.

– Это глупо, я понимаю, но я всегда думала, что Джейми вернется и останется с нами или что Шери вернется домой и мы снова будем семьей. А теперь и она уехала. А я уже слишком стара для всего этого.

– Чушь! Заняться своей жизнью никогда не поздно!

– О, кто бы говорил!

– Со мной все иначе. Пока человек жив, всегда есть надежда…

– Я знаю, прости, я слишком много выпила. Новости Шери меня взбаламутили. Надо же, семья ее мужа из той же местности, что и я. Поразительно. Не знаю почему, но мне кажется, мне было бы спокойнее, если бы сперва я сама познакомилась с ним. Как-то слишком тесно переплелось все, беспокойно мне. Не могу объяснить. Наверное, мне надо написать ее родителям. Элементарная вежливость этого требует, коли мы стали родственниками, правда? Господи, только что же рассказать-то им, чтобы хорошее впечатление произвести? Разведенка, снимается в Голливуде в эпизодах – вряд ли это чей-то идеал тещи.

– Да ну, Сельма, не сгущай краски, не накручивай себя. Ты очень сильная. Могу поспорить, они-то не уезжали на другой конец света, не доводилось им так вот начинать новую жизнь, строить карьеру с нуля, в одиночку растить такого чудесного ребенка – а наша Шери несказанное чудо! – причем без всякой форы вроде образования в их распрекрасной Шарлэндской школе… Стыдиться тебе абсолютно нечего. Ты родилась и выросла в Йоркшире – это же Господом благословленная земля, ты сама здесь всем об этом рассказываешь! Спой им свою песню кузнеца и покажи закаленный характер. Ты ничем не хуже других. И ты можешь устроить для Шери и Чарли замечательный праздник, когда они вернутся. Укрась тут все желтыми ленточками[28]. Возможно, ты и теряешь дочь, зато обретаешь сына, а там, глядишь, и большая семья народится! Просто будь благодарна тому, что есть, – Лайза мягко коснулась ее руки.

Сельма, слушая Лайзу, заулыбалась. Что может быть лучше верного старого друга? Ну кто еще поможет распутать запутавшиеся чувства и мысли? И правда, она просто злится, только о себе и думает! Да какое у нее вообще право на что-то жаловаться? Ее родная мать так и не увидела внучки. Не успела навестить их в Америке. Отчего же ей так бесприютно – словно свадьба Шери разворошила что-то в ее собственном прошлом, заставила ее ощутить свежий укол безмужнего одиночества, в каком она прожила все последние годы?

Ее дочь теперь ждет писем, тревожится о молодом муже – так же, как она сама когда-то тревожилась о своих братьях и о Гае Кантрелле. А теперь все прежние чувства опять всколыхнулись – все воспоминания о совершенной несправедливости, печальные телеграммы с плохими известиями, черные повязки на рукавах, траурные ленты на окнах…

Шери нужны ее материнская любовь и поддержка, а не назидания и упреки. Жизнь слишком коротка. Что она может сделать, кроме как помочь дочери?

Может быть, немного подготовить почву – написать Вестам письмо? Или, еще лучше, поехать к ним на Восточное побережье и познакомиться с ними? В конце концов, они ведь теперь одна большая семья…

* * *

Под Рождество ремонтный батальон Чарли оказался в Арденнах – колючий ветер наметал сугробы, под ногами лед. Сразу стало понятно, что о каникулах в Альпах речи нет – через жидкий лесок их тут же обстреляла немецкая батарея, скашивая стволы деревьев, будто траву. То тут, то там вдруг мелькали фигуры штурмовиков, пробиравшихся дальше на запад – в специальном камуфляже, почти неразличимые на снегу, словно привидения окружали они 106-ю пехотную дивизию, сея неразбериху, суматоху, страх, подталкивая к отступлению.

Атаковали их внезапно, и каждому пришлось стоять за себя. Боеприпасы быстро стали заканчиваться, а сгустившийся туман лишил их поддержки с воздуха. В середине декабря сражение подошло к городу на вершине холма – Бастони. Чарли понимал, что, если они не удержат город, сражение будет проиграно.

Он уже немало прошагал по Европе и достаточно насмотрелся кровавых боев, чтобы понимать, чего ожидать. Но теперь их застали врасплох, во сне, они-то решили, что враг безропотно отступает домой, на восток. И они точно обезумели. Никогда не недооценивайте солдата, загнанного к стене; если же их двое, то игра еще не проиграна. Быть может, их бригада – и не отборные войска с передовой, а всего лишь повара да механики, но их тоже не отбросить одной левой.

Чарли не мог больше видеть почти сплошной ковер из замерзших трупов – застреленных снайперами, убитых осколками. Он устал и боялся того, что их ждет. Он совсем не был опытным пехотинцем, но от гнева поднялся, как и товарищи, так же бранясь на чем свет стоит, схватил автомат – как самые храбрые и сильные из них, и ринулся в бой, ведя за собой людей, – в самое пекло.

Острая боль пронзила его, когда он увидел, как упал Гари и как жизнь покидает крепкого парня, которому бы еще жить да жить. Скоро и его настигнет пуля. Он попытался думать о Шери, вспомнить те драгоценные ночи в лондонском отеле, медовый месяц; подумал о родителях, сестрах, которые так далеко от него…. Прав был папа насчет войны. Он уже видел все это в окопах во Франции. Неужели люди ничему не научились с тех пор?

Но в этой войне они обязательно должны победить. Хотя пока у них здесь не очень-то хорошо получается: проклятая погода работает против них. Если бы только туман рассеялся, если бы поддержка с воздуха снова вернулась! Он поднял листовки, которые мягко опустились на 3-ю дивизию – надо же, не пропаганда, а молитва, да не от кого-нибудь, а от самого генерала Паттона: пусть туман рассеется и поможет им. Чарли почти расхохотался, сообразив, какое же отчаяние военачальников выдает такой шаг!

  • «Дай нам ясной погоды для битвы,
  • Услышь милостиво солдат, взывающих к Тебе,
  • Они вооружены и сильны,
  • И мы можем идти от победы к победе».

Где же здесь Бог? На чьей Он стороне, если вообще встал на чью-либо сторону? Чарли слишком устал, чтобы думать о чем-то еще, – мечтал лишь о том, чтобы попасть в тепло и не отморозить ноги. Как тяжело окапываться в мерзлой земле, покрытой снегом, а потом снова артиллерийский огонь, и снова вышибает его с только что насиженного места. Оставалось только приседать и молиться.

Рядом разорвался снаряд – он ничего не почувствовал, продолжал стрелять. Потом еще один, ближе, разлетелся вокруг осколками. Чарли сначала ничего не почувствовал, никакой боли – просто почему-то не смог поднять автомат, и тут увидел, что у него нет руки. Кто-то толкнул его в спину и поволок к перевязочному пункту, пока он не потерял слишком много крови. Ему дали морфин, сделали переливание крови и отправили в тыловой госпиталь.

Когда Чарли, проснувшись, открыл глаза, мир походил на рождественскую открытку: телеграфные столбы за окном сверкали, точно мишура, вокруг целый лес елок. Только вот встреченные им снеговики оказались штурмовиками, а их снежки – гранатами; и совсем не весело, когда ты весь промок и продрог, и нет рядом дома, где тебя ждут потрескивающий камин и мамины пирожки.

Да, тут не рождественская вечеринка. Чарли, не веря, смотрел на перебинтованную руку. Черт, да как же он будет писать домой левой рукой?

«Дорогая мамочка.

Я уже писала тебе о ранении Чарли. Я навещала его в госпитале неподалеку от Лондона, он был в хорошем настроении. Но, думаю, он все еще в шоке от того, что потерял правую кисть. Вскоре его должны отправить в Калифорнию, в госпиталь для солдат с ампутированными конечностями, но прежде дадут отпуск.

Я постараюсь, чтобы и мне дали отпуск, побуду с ним. Он храбрится, но заживление идет медленно, а Чарли такой нетерпеливый. Он слишком горд, не хочет пока писать родителям, так что я пока сама им все рассказала. Это совсем не конец света. Могло быть гораздо хуже, поверь мне. Вполне можно жить с половиной руки, к тому же теперь делают настоящие чудеса с протезами, просто время потребуется.

Последние несколько месяцев были очень тяжелыми, много потерь в том зимнем сражении, которое тут все называют Битвой за выступ[29]. Немцы держатся крепко, но теперь драпают восвояси, защищать родные земли. Думаю, теперь уж недолго осталось. Они истощены, сломлены. Нам лишь надо слегка помочь им в их отступлении.

Здесь очень много раненых, из-за летающих снарядов Лондон стал очень опасным местом для жизни. Ты познакомилась с Вестами, как собиралась? Может быть, когда Чарли вернется домой, мы встретимся все вместе. Спасибо тебе за чудесную посылку. И Лайзе спасибо за прекрасное шелковое белье и дивное платье. Как будет здорово в один прекрасный день надеть его вместо формы! Но пока что форма и форма, я не снимаю ее – она как броня, которую я ношу для защиты. Когда иду по улице, мне кажется, я как развевающийся флаг Красного Креста, призывающий к человечности, благородству и состраданию. И какое счастье, что Чарли снова в Англии, в безопасности.

Любящая тебя Шери».

Сельма содрогнулась при мысли, сколько же всего пережила эта молодая пара. Ей стало стыдно. Как безмятежно она тут живет-поживает, так далеко от их трудностей! Подумаешь, немножко занимается благотворительностью… И так и не собралась навестить Вестов! Придумала себе отговорку – дескать, вовсе не обязательно тратиться на эту поездку: добираться к ним придется поездом или автобусом, а повсюду висят плакаты, призывающие экономить, чем-то жертвовать. Но теперь все изменилось.

Мужу Шери теперь нужна будет поддержка всех близких! Нет смысла разводить церемонии, молодых надо встретить теплом, устроить им праздник, позвать всех родных, обе семьи. И теперь они могут чего-то ждать, что-то планировать, – только прежде ей надо все-таки добраться до Пенсильвании и разыскать этих таинственных Вестов.

* * *

– Ее мать едет к нам погостить. Хочет обсудить их возвращение, – Роза со вздохом отложила письмо. – Видимо, лучше вежливо отказать? Ни к чему ехать так далеко, чтобы узнать, что мы совсем не намерены так же от души разделить ее радость. Чарльз, да ты не слушаешь меня!

Отрешенно глядя в окно, Гай размышлял. Так, значит, вот и настал он – момент истины, которого он так старательно избегал вот уже несколько месяцев.

– Нет, что ты, зачем? – Он очнулся. – Пусть приезжает и сама все увидит. Мы не можем ее прогнать. Ради Чарли мы, конечно же, должны быть приветливы с ними.

Роза болезненно пережила ранение Чарли. «Да как же сможет мужчина без правой руки управляться в поле, с лошадьми, строить сарай, чинить крышу?!» – кричала она.

Гай пытался рассказать ей о протезировании, о том, как после мировой войны многие солдаты, вернувшиеся с увечьями, научились компенсировать их: пальцы на ногах работали как пальцы рук, слепые учили азбуку Брайля, инвалидное кресло становилось ногами.

Ах, если бы их мальчик не записался в армию… Но нет, он же сын своего отца – такой же порывистый, он и сам был таким когда-то. Это теперь он стал мудрее. Это теперь понимает, что это такое, когда ты живым попадаешь в ад, только после проникаешься пониманием, что должны быть и другие способы сохранить мир между людьми. Теперь Гай хотел лишь, чтобы сын вернулся домой здоровым, хотел познакомиться с его женой, которая писала им такие милые письма, так деликатно сообщила о ранении. Если по письмам можно судить о человеке, то ему нравится Шери Вест.

Розу мучила ревность: сын так неожиданно оставил дом, не послушав родителей, а теперь еще и устроился с комфортом, найдя себе где-то жену. И очень переживала из-за ранения – и разгневалась, и растерялась. А теперь им придется открыть сердца перед чужими людьми, английскими родственниками – и к Чарльзу снова явится привидение из его прошлого.

– Пусть приезжает, Роза, не отталкивай ее. Мы не можем отгородиться забором. Наоборот, надо возводить мосты – ради наших детей. Они не виноваты в том, что было между нами когда-то. Почему они должны страдать теперь из-за моих прошлых ошибок? И пора мне предстать перед Сельмой Бартли.

– Может, она и не узнает тебя после стольких-то лет… – скептически отозвалась Роза.

– О, неужели я стал таким дряхлым? – рассмеялся он. – Совсем ветхий старикашка?

– Не надейся, не стану тешить твое тщеславие. Просто не хочу, чтобы она снова украла твое сердце. – И Роза посмотрела ему прямо в глаза, честно признавшись в том, что терзало ее. Гай сгреб ее в охапку и крепко прижал к себе.

– Каждая частичка моего сердца полна тобой. В нем нет места для кого-то еще. Мы были тогда совсем детьми, это была юношеская влюбленность, проба пера.

– Но коли потребовалось вмешательство матери, значит, чувства все-таки были достаточно сильными. И им не дали расти своим чередом. Так что наверняка у тебя в душе что-то осталось, и это что-то только и ждет, когда сможет вырваться наружу, – возразила она.

– Что было, то прошло. Я оказался здесь. И ни о чем не жалею… Совсем ни о чем. Разве что о том, что причинил Сельме боль. Ну же, довольно об этом. Пора за работу. Мы ведь не хотим, чтобы миссис Барр подумала, что мы живем тут в таком бедламе? Идем-ка – надо и забор подправить, и в саду навести порядок.

Гай старался держаться весело и беспечно, но в глубине души тоже желал, чтобы этот визит не состоялся. Можно ли как-то его отменить?.. Ему совсем не хотелось снова увидеть это лицо из прошлого.

* * *

Сельма добиралась несколько мучительных дней – пересадка на пересадке, поезда и автобусы все время опаздывают; спина ее разболелась, щиколотки отекли от жары. Да, теперь-то она поняла, что испытывали первые поселенцы на самом деле! Она, конечно, могла полететь самолетом, но решила посмотреть штаты Среднего Запада. Лайза предлагала отправиться вместе с ней за компанию, но у нее шли занятия в университете, к тому же она ждала вестей от Патрика – оказалось, что он в плену на каком-то острове на юге Тихого океана.

Вспоминала Сельма, конечно, и то их первое путешествие через всю страну – она была тогда так взбудоражена, так наивна и так влюблена в Джейми Барра! Говорят, что у него теперь небольшое кафе где-то в Лас-Вегасе, что женился он на танцовщице… В самом деле, а я-то почему не попробовала снова выйти замуж? Правильно ведь Лайза мне предлагает!

Она улыбнулась, вспомнив, сколько любовников сменила Перл Левайн после смерти Корни; вспомнив все эти голливудские любовные истории, которые руководство киностудий тщательно скрывает от обожающих поклонников, фальшивые браки, когда гомосексуалиста заставляют жениться в угоду публике. Столько иллюзий и столько обмана в этом славном городе мишуры!.. И как все это далеко от йоркширских долин. Чего же она лишилась, перебравшись на Запад?

Пожалуй, частички себя настоящей. Да, у нее есть Шери и Лайза – но, собственно, больше нет ничего. Она по-прежнему старалась не расставаться с лошадьми, обожала ходить на скачки; разъезжала с Лайзой в кабриолете, училась водить сама.

Время от времени возвращалась она в Аризону – просто прогуляться в окрестностях Прескотта. Ей так нравились его викторианские домики и строгие улочки. Городишко странным образом напоминал ей Совертуэйт. Если я когда-нибудь разбогатею, непременно переберусь сюда, сказала она однажды Лайзе.

Сейчас, собирая посылки для фронта, одежду для пострадавших от бомбежек, она много ходила по городу, замечала его растущее богатство и роскошь – и все чаще чувствовала себя здесь чужой. Это ее беспокоило: неужели пустоте в ее сердце суждено навсегда остаться ничем не заполненной? И она останется в одиночестве, наедине с невеселыми мыслями? Интересно, какие у Чарли родители – что, если солидные фермеры, невыносимо религиозные и основательные? Придется ей вспомнить язык трезвенников и сектантов – только вот как же далеко она отошла от всего этого… Но она обещала Шери съездить и познакомиться, а слово надо держать…

Наконец она добралась до Филадельфии и села в автобус, который повезет ее дальше на север. Дорога вела вдоль полей, деревень, мимо округлых холмов и сочных лесов. Цвет камня и земли здесь совсем не такой, как в Калифорнии. Она понимала теперь, почему йоркширские квакеры много лет назад осели именно здесь – среди этих рек и ручьев. В придорожной гостинице ее ждала повозка, чтобы доставить ее в Спрингвилл на ферму Вестов.

Солнце к этому часу поднялось высоко, Сельма изнывала от жары и усталости. Когда они подъехали к дому, она увидела мужчину в рубахе с короткими рукавами, в широкополой соломенной шляпе, с бородой. Рядом с ним стояла жена – в ярко-голубом платье с белым передником, на голове белый чепец, завязанный под подбородком. О, так они тоже амиши или квакеры? Только этого мне не хватало, вздохнула она при мысли, что ей придется неделю провести со святошами. Сил взглянуть им в глаза у нее уже не было.

– Миссис Барр, Сельма Барр? – спросил ее мужчина, и акцент его показался ей совершенно удивительным.

Она кивнула, не глядя ему в лицо.

– Мистер и миссис Вест, очень рада познакомиться с вами. Спасибо, что ждали меня. Ни один мой автобус или поезд не выехал вовремя, – со вздохом добавила она.

– Значит, вы наверняка очень устали и будете рады отдохнуть, – улыбнулась жена. – Чарльз отнесет ваши вещи.

Они медленно шли по засыпанным листьями дорожкам сада, вымучивая вежливую беседу, Сельма старалась не попасть впросак и ничем не показать, что совсем не представляет себе их порядков. Место чем-то напомнило ей дом. Она ведь не всегда жила в городе. Места здесь красивые, а тень под деревьями так и манит. Дом оказался простым деревянным строением – два этажа с фасада и один с тыла, аккуратные широкие окна и невысокий штакетник вокруг огорода, засаженного овощами. Было что-то родное в этих четырехугольных формах, так напомнивших ей йоркширские фермы. С выпасов доносилось позвякивание колокольчиков, а на дальних лугах лежали или помахивали хвостами и гривами лошади.

На ступеньках крыльца в ряд выстроились дочери, ожидая, когда их представят гостье: Китти, Лорри, Джоан и Дороти, все в одинаковых простеньких платьях, с чисто умытыми личиками, волосы заплетены в тугие косички и заколоты над ушами. Они держались старомодно, не позволяя себе забегать вперед родителей.

Сельма мгновенно почувствовала себя чересчур расфуфыренной – платье с оборками, рукава и вовсе отделаны кружевом, на ногах открытые сандалии, волосы пышно начесаны кверху в стиле мадам Помпадур, а ногти покрыты ярко-розовым лаком.

Лорри потрясенно переводила взгляд с ее ногтей на прическу. Девочки оказались тихими и застенчивыми. Отдав дань вежливости, умчались в поля – наверняка обсуждать ее фривольный вид.

Дом был укрыт в тени от жары, внутри держалась прохлада. Ей страсть как хотелось затянуться сигаретой, но она понимала, что здесь и думать об этом не подобает. Ух, как же она выживет здесь целую неделю?

– Есть новости от вашего сына? – осторожно спросила Сельма.

– Нет, только то, что ваша дочь успевает нам сообщать. Она прилежно информирует нас. Ему, конечно, придется учиться все делать левой рукой, – сдержанно ответила Роза.

– А когда они возвращаются домой? – В воздухе висела такая напряженность, что Сельма не знала, о чем бы еще спросить.

– Мы не знаем, Сельма, – мягко ответил мужчина, и интонация, с какой он произнес ее имя, заставила ее посмотреть на него повнимательнее. Добела выгоревшие на солнце волосы, рыжеватая борода, загорелые обветренные щеки – но голос еще секунду звучал в ее голове. Нет, это не чистый американский акцент, ухо уловило одну или две английские гласные. Тут она вспомнила, что он же учился в Шарлэндской школе! Как же она вообще могла об этом забыть?!

– Я слышала, вы тоже выходец из Йоркшира? – светски улыбнулась она. – И учились в частной школе как раз в моей деревне.

– Я родился в Лондоне… Но в самом деле учился в той школе и жил неподалеку от кузницы.

– Простите, но я не могу вспомнить никого по фамилии Вест…

– Я прежде носил другое имя, – ответил мужчина, глядя ей прямо в глаза. – Ты не узнаешь меня, Сельма? Или правильнее называть тебя Селимой?

Но и тут в ней ничто не отозвалось, и она продолжала беспомощно смотреть на него.

– Чарльз, ну хватит ее дразнить, – властно вмешалась Роза. – Миссис Барр, вы знали моего мужа много лет назад. Ваша мать дружила с его матерью, леди Хестер Кантрелл.

– Энгус? Энгус Кантрелл? Просто не могу поверить, сколько лет прошло! Мы ломали голову, куда ты пропал, а ты вот где прятался! – И она снова посмотрела на него. Совсем не похож на того высокомерного юнца, но прошло больше двадцати лет… – Я слышала, ваша мать умерла. Она была очень добра к моей матери.

Не может быть, неужели этот человек – Кантрелл? На другом конце света! До чего все странно переплелось.

– Это твоя мать была к ней сама доброта, они очень ладили в старости, – отвечал он.

– А ты как себя чувствуешь, с тобой все в порядке теперь? – спросила она, вспомнив о его приступах.

– Просто прекрасно. Такая жизнь мне по нраву. Поначалу я обвыкал, но Роза и ее семья очень тепло меня приняли. – Он улыбнулся жене, и Сельма без труда увидела, как они привязаны друг к другу.

– Нет, должно быть, мне это снится… – Ее охватило совсем иное волнение. – Подумать, что из всех людей на земле…

Не пора ли ей прекратить предаваться этим идиллическим воспоминаниям? Чего это они тут так дружно расселись? Да от одного имени Кантреллов она загорается гневом!

– Полагаю, вы слышали, что случилось с моими братьями, – холодно проговорила она. – Ваша мать, должно быть, рассказала вам об обстоятельствах гибели Фрэнка. Та история теперь всем известна. Он никогда не был ни трусом, ни дезертиром, но ваша семья не пощадила его. – Ну вот, выпалила все те злые слова, что так давно жгли ей сердце. А что еще она могла им сказать, пусть она и десять раз их гостья?

– Да, я знаю. Он храбро держался до конца, – негромко ответил Энгус.

Но что-то в том, как он смотрел на нее при этом, ее озадачивало.

– Я не понимаю…

– Мы с моей матерью обменялись тогда несколькими письмами. Я просто хотел, чтобы между нами не было недоговоренностей. Так ты по-прежнему не узнаешь меня?

Снова он задает ей задачку! Она обернулась к его жене, но та лишь покачала головой и встала из-за стола.

– Вы простите, мне надо заняться ужином… К тому же, думаю, вам лучше поговорить наедине, – шепнула она, тихонько положив руку ей на плечо.

Да что такое тут происходит?!

– Сельма, ты все еще думаешь, что я Энгус? – тихо спросил он и отвел со лба прядь соломенных волос, показывая ей бровь. – Посмотри, где же тогда шрам, где швы, которые остались после того злополучного прыжка на ручье?

Бровь была ровной, кожа бледной. Сердце ее стукнуло и замерло. Она снова посмотрела на него.

– Гай?.. – еле выдохнула она, пунцово краснея. – Что ты здесь делаешь? Ты же умер, тебя похоронили! – Она вскочила и бросилась к двери, но он схватил ее за запястье. – Что за игру ты со мной затеял?!

– Я умер, меня похоронили. Мой брат позаботился об этом, когда стащил мою форму и отправился на фронт, назвавшись моим именем.

– Пусти меня. Я не верю тебе! Не может быть, это не ты… Ты позволил моему брату погибнуть, он так ждал, что ты заступишься за него! А ты не счел нужным побеспокоиться! А теперь насочинял предлогов и вытащил меня сюда, чтобы раскаиваться? Да как ты смеешь так оскорблять меня! Я уезжаю немедленно!

– Сельма, постой! Клянусь тебе, и Бог мне свидетель, и перед ним предстану я в Судный день, – это был не я. Умоляю, услышь меня! Таким тяжким бременем лежит это на моей душе. Умоляю, выслушай меня, прежде чем ты уедешь!

Сельма снова опустилась на стул, глядя на него с отвращением.

– Моя мать слишком хорошо сыграла свою роль, – продолжал он. – Ей тогда как раз было на руку, чтобы Энгус назвался мной, но все зашло слишком далеко. Я оказался в ловушке в родном доме, лежал больной и не знал, что происходит, а когда пришел в себя, было уже слишком поздно. И тогда я сбежал оттуда, сбежал так быстро и так далеко, как только смог. Я ничего не мог изменить. Ну как я мог раскрыть подлог, совершенный братом, или предать честь моей семьи?

– Зато своим молчанием ты предал мою семью! Достаточно было одного твоего слова, и он остался бы жить! – вне себя закричала Сельма. – Ты оставил его умирать! Там, одного!..

– Но откуда же мне было знать, что там происходит?! А когда я узнал, все было бы бесполезно! Это был очень плохой год на фронте, столько скоропалительных трибуналов… Генералы торопились подавить любые попытки бунта в войсках. Они были слишком жестоки, отклонили столько прошений о помиловании… Но когда я узнал, что произошло, я тут же написал Энгусу и совершенно прямо высказал ему все, что думаю о его поступке. То же сделала и мама. Энгус был очень разным – порой и глуповатым, и инфантильным, и доверчивым, простодушным. Он совершил страшную, непоправимую ошибку, и это жгло его. Думаю, ему было слишком стыдно жить после такого… Когда вокруг тебя разрываются снаряды, а ты никак не укрываешься от них, конец наступает быстро. Или если ты добровольно вызываешься участвовать в операции, больше похожей на самоубийство… Мы не можем знать наверняка, что случилось тогда. Как бы страстно мы этого ни хотели.

– Так, значит, ты решил здесь укрыться и жить спокойненько. Не понимаю. Не стану я больше слушать твоих оправданий. Ты позволил мне думать, что ты погиб, ничем, ни полунамеком не дал знать о себе. Просто молча пропал. Если бы я знала, что происходит, я помогла бы тебе. Я ведь была тебе другом.

– Я решил, что лучше уехать. Тебя тогда отослали в Брэдфорд, а я так запутался и был так зол на весь мир… Не вини во всем одного Энгуса, вини жестокость войны – это война доводит человека до помешательства, ломает дух. То, что случилось с Фрэнком и со многими другими, полностью соответствует уставу, закону военного времени.

Он помолчал.

– И, конечно, ты уже догадалась, что резкие слова тогда в кузнице тебе сказал не я. За это вмешательство я снова должен благодарить свою мать. Она сразу хотела выдавить тебя из моей жизни, с первой минуты, как узнала о нашей дружбе… – Гай замялся. – Я… я сделал то, что тогда показалось мне наилучшим. Колесил по земному шару, напивался до бесчувствия – и так несколько лет, пока судьба не привела меня в этот рай. И когда я попал в Спрингвилл, я и стал тем, кого ты видишь сейчас: фермером, менонитом. У меня была хорошая жизнь. Я думал, что оставил все в прошлом. И тут вдруг мой сын против моей воли записывается в армию, и все повторяется. Тебе это не кажется странным? Чарли теперь расплатился за мой тогдашний энтузиазм. Ему нужна моя помощь, а не мое осуждение.

Сельма заметила, что в его голубых глазах блестят слезы. Как же она могла принять его за Энгуса?! Совершенно запутавшись, она не знала, уезжать ей скорее или остаться.

– Тебе не кажется странным, что наши дети нашли друг друга на противоположном конце света да еще именно в Англии? Я все больше думаю, что в этом есть что-то справедливое для нас всех. Чего мы были лишены? Свободы любить – там и тогда, когда тебя настигло это чувство, и не оглядываться на сословие, религию или национальность. И в их новом мире все так и есть. Скажи, ну разве их любовь и счастье – не главное теперь? – умоляюще спросил он.

Оглушенная открывшейся правдой, Сельма старалась слушать, что он говорит, но не сразу все понимала. Выходит, он уже несколько месяцев знал, кто такая Шарлэнд! И ничего не сказал ей! Она потрясла головой, все еще не веря ему…

– Тебе не кажется, что мы должны рассказать им всю эту историю? Они обязательно должны узнать, что сделали с нашими семьями предубеждения, недопонимание и жестокость войны! – продолжал тем временем Гай. – Чарли так или иначе все скоро узнает, как и я тогда! Мы должны быть поддержкой нашим детям, во что бы ни вылилось это для нас самих…

У него перехватило горло, и он совсем тихо продолжил:

– Если ты решишь из-за меня порвать отношения, то им придется встать на чью-либо сторону. Верно? А это так тяжело, когда ты должен выбирать между теми, кого ты любишь! Я знаю это не понаслышке и сполна расплатился за это. Если семьи не могут договориться между собой, то откуда же взяться надежде на мир между нациями?

Сельма молчала и опять лишь качала головой – его слова все еще не убедили ее, и слишком велико оказалось ее потрясение.

– Пожалуйста, прости мне этот обман, – Гай коснулся ее руки. – Но разве ты приехала бы, если б знала? Ведь нет… А я хотел все рассказать тебе сам, без свидетелей. Ну как ты почувствовала бы себя, если б мы встретились на публике?

Она подняла на него глаза.

– Думаю, я и не узнала бы тебя, если бы ты не произнес мое имя вот так. Зачем тебе понадобилось все рассказать мне теперь?

– Я так сильно переменился? А ты вот нет, – мягко отозвался он.

– Похоже, ты обрел тут мир и душевный покой, – не обратив внимания на его комплимент, ответила Сельма. – А я вряд ли найду их когда-нибудь. Слишком велик мой гнев, не могу я простить того, что случилось с Фрэнком.

– Тогда попробуй направить гнев в мирное русло – как Хестер в свое время. Она так отчаянно билась за тот памятник! В Шарлэнде ведь так и не возвели ничего. И вряд ли возведут, пока история не получит справедливого разрешения.

– Гай, не надо меня поучать! Тебе это никак не идет! – взвилась она. Да как он смеет указывать ей, что делать?

– Я вовсе не поучаю, не будь такой мнительной. Я просто тебе предложил. Ну, идем на крыльцо, посидим там с Розой. Она пытается сделаться незаметной… Мне так хочется, чтобы она тебе понравилась. Без нее я бы давным-давно помер. Мы с тобой, может быть, и живем на разных концах страны, но мы оба, и ты и я, любим своих детей, правда? И лучше нам держаться вместе, а не тянуть в разные стороны. Мы с тобой ведь всегда были добрыми друзьями. – Он улыбнулся, и она увидела такое знакомое смеющееся лицо. И трудно стало оставаться надутой в ответ.

Они молча сидели, каждый старался думать о чем-то, что как-то облегчило бы тяжесть этого неожиданного для нее разговора. Сельма вспоминала слова Гая снова и снова, и постепенно все становилось на свои места – фамильные тайны не были больше тайнами. Долгая поездка, а теперь еще и сегодняшние поразительные открытия совершенно вымотали ее.

Как легко будет быстренько сложить вещи и, преисполнившись обиды, рвануть обратно в Лос-Анджелес и никогда больше не разговаривать с семейством Вестов! Она вполне может преподнести Шери все так, чтобы та взяла ее сторону в этой истории – очернить родителей Чарли, заставить их отступить в тень. Но разве так будет честно? И чем это поможет Фрэнку?

Гнетущую тишину нарушила Роза.

– А как мы отпразднуем возвращение наших молодых? В нынешних обстоятельствах это будет не так-то просто… Смешанные браки не одобряются нашей церковью. Но все-таки случаются, – добавила она, с улыбкой обернувшись к мужу.

Гай быстро улыбнулся в ответ:

– Ничего, Роза, придумаем что-нибудь. Другие члены нашей общины ведь находили какой-то путь. Любовь всегда находит путь…

Да, он и в самом деле стал похож на проповедника, подумалось Сельме, – совсем не похож на прежнего Гая.

– Да, я как раз и хотела обсудить, как же мы будем праздновать. Потому и приехала. Я же совсем не знаю ваших здешних порядков, – ровным голосом проговорила Сельма.

– Как праздновать будем? Да как и все – попляшем, песни попоем, гостей соберем, стол накроем. Подойдет?

– Отлично подойдет, если только для моих друзей будет небольшой бочоночек спиртного, – примирительно улыбнулась Сельма.

– Мы можем поставить его в саду, если кому-то захочется выпить, – быстро нашелся Гай.

– Правда вот, если судить по тому, что пишет Шери, может быть, им сначала захочется побыть одним, прежде чем Чарли будет готов к любопытным взглядам. Ему может быть неловко, если кто-то будет коситься на его руку.

Роза улыбнулась:

– Да уж, вон Дороти начала допытываться, а будет ли у него на руке крюк.

– Ничего, пройдет несколько дней, и его руку перестанут замечать. Я поговорю с ней, – ответил Гай.

– И вовсе ни к чему с ней говорить! – возразила Роза. – Ей просто интересно!

Сельма наблюдала их милую домашнюю перепалку с улыбкой и легкой завистью. Ну да, вот такой и должна быть настоящая семейная жизнь, когда ты можешь спокойно поговорить о том о сем после сытного ужина.

Вот Гай – когда-то любовь всей ее жизни – совершенно счастливый, сидит на крыльце с веселой маленькой женушкой в серых нарядах. А вот она, Сельма, не чувствует ничего – ни прежней страсти, ни зависти, ни горечи. Как странно, весь ее гнев растаял, точно снег на солнце. Жизнь разлучила их, развела по разным мирам. Его мир сузился, а ее стал шире. Их общие воспоминания застыли где-то в далеком прошлом. Никому из них не под силу теперь их оживить – и никому и не хочется этого. Единственное, чему она слегка завидовала, – это тому, что он нашел тихую гавань в бушующем море жизни. Когда же и она найдет для себя такую вот гавань?

Глава 26

Сентябрь 1945

Чарли не очень-то хотелось возвращаться домой. Он получил из дома вежливую открытку, в которой говорилось, что они будут ждать его 20 сентября и надеются, что он привезет и молодую жену познакомиться с их семьей. Что они надеются, что рана его заживает и что путешествие через Атлантику не слишком его изнурило. Он постарался подготовить Шери к любой неловкости, которая может встретить ее: он теперь нежеланный гость в родительской общине, объяснил он, и они могут рассчитывать только на тихий домашний праздник, никаких пышных церемоний.

Шери лишь улыбнулась в ответ и сказала, что все это не имеет никакого значения – главное, что они вместе. Она попросилась в отставку и приехала к нему, как только смогла, строила планы, как они вместе отправятся в реабилитационную клинику в Калифорнии.

А теперь война закончилась, и они могут праздновать победу как положено – с флагами и салютами и настоящим парадом в Нью-Йорке.

Как Чарли будет чувствовать себя? Попытки делать все левой рукой вместо правой были пока неуклюжими, но постепенно у него получается все лучше, и если потренироваться, он станет как новенький.

Но сам Чарли отчетливо понимал – никогда не быть ему прежним. Не сможет он воспринимать жизнь как блестящую елочную игрушку, какой она представлялась ему совсем недавно. Слишком много он видел крови, слишком много безумства. Видел лучшие и худшие проявления человеческой души, потерял слишком много товарищей. Но теперь пора начать все сначала – только прежде надо пережить родительское неодобрение. Конечно, они не станут откровенно его отталкивать, но будут держаться с вежливым отчуждением, а он слишком любит Шери, чтобы заставлять ее чувствовать себя неуютно. Да, они заглянут на ферму. Совсем ненадолго…

* * *

Когда они пересекли почти весь штат и наконец подъехали к повороту, ведущему к ферме, Чарли вдруг закричал:

– Тормози! Не хочу я, чтобы ты мучилась там! Всем будет очень трудно, так что давай лучше извинимся и никуда не поедем!

Шери прижалась к обочине и пристально вгляделась в него своими черными глазами:

– Вот уж не подозревала, что ты такой трус. Они хотят повидаться с тобой, твои сестры ждут тебя, расстроятся. А мне ужас как хочется посмотреть, где ты живешь. Мне все равно, пусть хоть заставят меня в машине сидеть целый день, но мы никуда не сворачиваем, а едем до конца. Ты не совершил ничего такого, чего должен стыдиться. Ты просто выбрал свою точку зрения, а не их. Там, где я выросла, это называется свободой воли. Они имеют право верить в то, что считают истиной для себя, – и так же вольны поступать и мы. Никому в этом мире не подвластна Вся Истина. Мой отец – католик, мать воспитывалась в строгой англиканской секте, Грюнвальды – евреи, а твои родители – менониты. Это Америка – мы живем все вместе и в каждом видим хорошее, и я вовсе не собираюсь убеждать тебя, что ты должен верить в то же, во что и я. В любом случае в основе всякой веры – Любовь. Так я думаю. – Она неуверенно замолчала и вспыхнула, увидев выражение его лица. – Я говорю какую-то ерунду?

– Ты говоришь самые прекрасные вещи на свете, Шарлэнд Вест! Ты так замечательно это описываешь, что все кажется мне таким простым! Как бы я хотел, чтобы так оно и было… Но все-таки мне страшно. Я люблю их и ненавижу себя за то, что огорчил их, подвел…

– А тебе не кажется, что они могут испытывать те же чувства? Поверь, любовь найдет себе дорогу, пробьется сквозь все это, обещаю тебе! – И она снова завела машину. – Скажи, мы непременно должны будем оставить «Форд» в конце дороги? Или они позволят колесам автомобиля коснуться их земли?

– Да у нас есть целый трактор! – расхохотался Чарли, и они въехали в Спрингвилл. Он заметил желтые ленточки, тут и там привязанные к деревьям: значит, кто-то еще возвращается домой, обычный солдат из обычной семьи, которая встречает его по обычным техасским обычаям.

Но когда они подъехали ближе к дому, ленточки не исчезли – и даже появились флаги. Что за чудеса?

– Ой, гляди, – закричала Шери. – Тут плакат «Добро пожаловать домой!».

– Не может быть, совсем не похоже на наших! – Он судорожно сглотнул.

– Но это нам! От них, от наших! – развеселилась Шери.

– Так ты все знала?

– Совсем чуть-чуть. Думаю, моя мама и тетя тут руку приложили. Лайза обожает устраивать праздники!

– Так твоя мама тоже здесь? Странно, просто очень все странно.

– Почему? Конечно, она здесь. Неужели ты думаешь, что она могла бы не приехать на наш с тобой праздник?

– Так она уже побывала здесь?

– Ну да. О, это целая история!

Чарли задрожал от волнения. Этого просто не может быть! Весты не станут водить дружбу с англичанами или суетиться по поводу возвращения солдат… А потом он увидел родителей – они стояли на крыльце рядом, одетые торжественно, но не в воскресные черные костюмы. Возле них махали руками сестры. Вокруг толпились веселые люди – его школьные друзья, соседи, и две какие-то женщины вовсю улыбались ему – наверное, они как раз из семьи Шери.

– Как рады мы тебя видеть, сын! – сказала мама, протягивая к нему руки. Отец молча стоял и улыбался. – Как долго тебя не было… Какое счастье, Бог миловал…

Мать Шери посмотрела на них, потом на отца Чарли.

– Поверить не могу, Гай! Словно сняли стружку со старого полена, а под ним юный ты. Да он вылитый ты!

Гай? Кто тут Гай, какой еще Гай?

Шери легонько потянула его за подвернутый рукав:

– Всему свое время. Ни за что не поверишь, ну и историю они нам приготовили. Голливуду не снилось!

– Проходи в дом, Шарлэнд, – пригласила Роза. – Ты точно такая, как я себе и представляла, только еще краше… Добро пожаловать в нашу семью!

– Мы тут приготовили для вас целый праздник, – прошептала ему на ухо Сельма. – Семья Вестов и семья Барров, ничего себе сочетаньице, а? Настойка сорокалетней выдержки! – Она рассмеялась. – Из Старого Света в Новый и обратно… Особые отношения, пережившие две мировых войны и депрессию… Но разве может что-нибудь помешать настоящей любви? Добро пожаловать домой!

День памяти —2000

Какой замечательной силой может стать крепкая семья, если будет действовать сообща. Но сколько же уступок требуется с каждой стороны, чтобы проглотить гордость и горечь, предубеждения и привычки и устроить для молодой пары день, который они запомнят на всю свою жизнь. Запомнят и пир горой – кукурузный хлеб, пироги, домашняя ветчина, приправы, традиционный песочный торт, коврижка с тыквой, коврижка с цуккини, настойка на травах; запомнят и песни, и пляски, и смех, растопившие мое сердце и мою боль тем далеким вечером 1945 года.

Житницу украсили тюками с сеном, скрипач наигрывал мелодии и выкрикивал названия танцев, фонари ярко горели на фоне звездного неба. Я даже исполнила свою песню кузнеца – под бурные восторги и аплодисменты; ну да, выставила себя на потеху, но, думаю, это было нам всем на пользу.

Самые твердые, самые неприступные сердца смягчаются при виде юной любви, страстного пыла и нежности. Когда твой ребенок счастлив, разве можешь ты не переполниться гордостью и радостью? Только это и имело тогда значение – и имеет значение теперь, когда я оглядываю вереницу детишек, рожденных от этого неожиданного воссоединения.

А когда вокруг раскрылись сердца, что-то изменилось и во мне самой. Когда Чарли и Шери поселились в домике моей мечты в Прескотте, штат Аризона, я обнаружила, что вот я уже помогаю им обустроить туристическую тропу для наездников в Скалл-Вэли, неподалеку от железной дороги в сторону Санта-Фе, и небольшое ранчо в конце тополиной аллеи. Начало пятидесятых – весь этот маккартизм, «охота на ведьм» – не самая удачная пора в Голливуде. Так что мы решили объединить наши сбережения и найти для себя что-то постоянное, рискнуть – и наконец сделать мечту явью.

В Прескотте я и встретила Энди Маккейда. Военный в отставке, вдовец, без ума от лошадей и деревенской жизни – точно как я. Мы стали друзьями на многие годы, и я даже свозила его однажды в Йоркшир, где он навсегда влюбился в английский эль.

Роза и Гай приезжали к нам погостить ненадолго после его первой серьезной операции. Им так нравилось здешнее теплое зимнее солнце! Не могу сказать, что мы с Розой стали особенно близки, но ее спокойная мягкая забота – именно то, что было нужно Гаю, чтобы пережить лечение, химиотерапию. Но все тщетно. Через год он скончался, а с ним ушла и часть моей жизни – последняя ниточка, связывавшая меня с Вест-Шарлэндом.

Шери, Чарли и Грейс, их дочка, связались с маленькими группами в Англии, боровшимися за то, чтобы мужчины, расстрелянные на войне собственной армией, были официально оправданы. Вплоть до 1980-х годов очень трудно было добиться даже слушаний такого дела.

Наши соотечественники, чьих родных постигла та же участь, писали бесконечные письма членам парламента, просили, чтобы их близких – ставших жертвой поспешных решений – оправдали, признали честными солдатами. Это был долгий процесс, но уровень поддержки постепенно становился все выше. Очень помогли документальный фильм и появившиеся исторические книги.

Никто не хочет, чтобы ему напоминали о чем-то постыдном. И все же постепенно информации просачивалось все больше, общественности становились известны имена казненных. Выходили новые книги, свидетели давали интервью. Я передала некоторые из своих драгоценных писем, чтобы подтвердить нашу правоту. Битва еще не окончена, но мы надеемся, что в будущем все-таки последует какое-то официальное извинение.

Что до Вест-Шарлэнда, то жителям наконец стало невмоготу оставаться без мемориала, и, планируя празднования по случаю нового тысячелетия, они решили заодно возвести и памятник на площади Вязов.

Хестер в своем завещании оставила денег на памятник, при условии, конечно, что на нем будет имя Фрэнка. Я связалась с инициативной группой и рассказала им все, что знала.

В местной «Газетт» снова появились письма – одни протестовали, другие одобряли решение. Мы стали настоящими экспертами в том, как управлять общественным мнением, как добиться своего, подключили все средства массовой информации, перетянули их на нашу сторону.

На церемонию открытия памятника пригласили всех родственников погибших солдат, и этот простой кусок скалы, в который впечатаны бронзовая винтовка и шлем, стоит у входа в церковь Святого Уилфреда.

Шери здесь, рядом, справа от меня. А Чарли нет. Он неожиданно умер пять лет назад. Здесь Грейс и ее муж Эллиот, а вот мой правнук Куртис. Как он похож на Гая! Это его первая поездка в Англию.

Потом нас пригласят на экскурсию в Ватерлоо-хаус. Мне сказали, в нем теперь пансион для девочек, которые учатся в Шарлэндской школе.

Никому в семье так и не досталось состояние Гая. Чтобы вступить в права наследства, пришлось бы предать огласке историю Кантреллов. Как часто говорил Гай, «это всего лишь деньги».

Шери отвечала, что деньги очень пригодились бы, чтобы финансировать съемки «Выстрела на рассвете». Но каким-то образом проценты растут – только вот никто никогда не сможет ими воспользоваться, если, конечно, я не решусь взбаламутить всех своим признанием.

Мы рассказали всем нашим детям о Фрэнке, рассказали о моем давнем романе с Чарльзом Вестом, но я никогда не уточняла его настоящего имени. Дети считают его Энгусом, и мы никогда не разуверяли их в этом. К чему? Это его история, его решение – оставить все так, как есть, и не ворошить случившегося, хотя я и думаю, что слишком уж долго мы это храним в себе…

Я все прекрасно помню, но кто-то может счесть мои откровения мстительными излияниями выжившей из ума старухи, затаившей злобу на Кантреллов. Но я примирилась с ними, уже много лет назад. Провидение восполняет нам наши потери – я прекрасно понимаю это, когда вижу возле себя наших детей, нашу плоть от плоти.

Моя долгая жизнь приближается к полночи, остались минуты. Следующего Дня памяти я не увижу. Наконец-то я сняла с себя это бремя. Но кости мои продрогли ждать, когда же их накроют венком и я смогу отправиться к моим братьям.

Надеюсь, Фрэнк больше не будет испытывать потребности бродить по старой дороге, ведущей к холму, и распугивать мотоциклистов – его имя вырезано золочеными буквами рядом с именем его брата. Наконец-то.

Вырезали только фамилию и инициалы. Так распорядилась леди Хестер в своем завещании. Последнее слово осталось за ней, и это правильно – так мы никого не пропустили, особенно некоего Г. Э. Ч. Кантрелла. Это Гай или Энгус? Сами догадывайтесь.

Кто же сможет поведать им эту историю? Кроме меня, никого из свидетелей не осталось, но это знание так давит порой… Истина, порядки, которым мы подчинялись когда-то, так чужды нынешним людям, разве они смогут понять их… Тогда было возможно, что таких людей, как Фрэнк, могли убить свои же. Это был другой мир, и нельзя подходить к нему с сегодняшней меркой.

Время и тишина накрывают собравшихся – наступает священная минута молчания. О чем тут еще молиться – покойтесь с миром… Пока этот камень здесь, никто из вас никогда не будет забыт.

Страницы: «« ... 1011121314151617

Читать бесплатно другие книги:

Вниманию читателя предлагается сборник отрывков из высказываний Ошо, в которых он описывает перемены...
Приятно слышать хруст новеньких купюр под пальцами и знать, что у вас есть деньги, чтобы исполнить л...
Стать хорошими родителями трудно? Совсем нет. В новой книге Ошо рассказывает, как сделать вашу жизнь...
Эта книга – послание Ошо о том, как стать индивидуальностью. «Будь собой – хорошо это или плохо, при...
Этот небольшой сборник – еще один подарок Ошо современному человеку, который из-за напряженного ритм...
Эта книга о том, без чего наша жизнь лишится своего аромата, вкуса, красочности. Эта книга – о любви...