Забытые письма Флеминг Лия

Но ох как хочется ускорить происходящее, вздохнул Гай, думая о Розе. Я должен обвенчаться с ней прежде, чем какому-нибудь здешнему красавцу придет в голову та же мысль.

* * *

Сельму рвало всю дорогу, пока поезд вез их на юг вдоль побережья. От жары, пыли и нескончаемой тряски ее тошнило. Их медовый месяц оказывался не особенно счастливым. Джейми думал только о своей роли в вестерне, нервничал: вдруг на этот раз ему удастся прорваться на вторые роли. На пробах его выбрали за высокий рост и мускулы, к тому же он прекрасно смотрелся в седле. Он отращивал бородку, которая щекоталась, когда он целовал ее.

Кинофильм назывался «Плато белой лошади» и снимался в Аризоне, где им предстояло найти пять тысяч диких лошадей и индейцев в национальных костюмах, планировалось, что будет много дублей. Предложение ему поступило как нельзя более кстати.

– У меня задержка, – призналась она Джейми как-то ночью. – Похоже, у нас будет ребенок.

Секунду он глядел на нее разинув рот, а потом расхохотался.

– Ну, тогда я должен срочно сделать из тебя честную женщину! – Вот так – никакого удивления или гнева, словно они ничего плохого не сделали. – Полагаю, нам надо спешить, быстренько найти судью, который нас поженит, минут за пять, чего тянуть, – веселился он, словно это была очень удачная шутка.

– Но это моя свадьба. Мы должны все сделать как следует, – возразила она.

– Поступай как знаешь. Я появлюсь, сфотографируемся, захвачу потом несколько снимков в студию. Впрочем, если тебе охота, купи себе новое платье. Это старое я уже видеть не могу, – и он снова расхохотался, не замечая обиды в ее глазах.

– Мы собираемся пожениться, – сообщила она Лайзе, которая тут же бросилась к дяде Корни спросить, можно ли устроить церемонию у него в саду.

Перл, без сомнения, была счастлива сбыть Сельму с рук и предложила организовать банкет.

– И постарайся, чтобы о событии узнали журналисты. Джейми нужна известность.

Да, их ждали большие перемены.

Ее потащили к модному портному в костюмерный цех, и тот одолжил ей кружевной наряд, к которому прилагалась и крошечная шляпка с перьями, ее смастерили из старого боа. Джейми упаковали во фрак и отделанную рюшами рубашку. Выглядели они так, словно им вот-вот выступать в мюзикле на Бродвее.

Сельма ухитрилась, чтобы ее не стошнило на публике, и свадьба прошла безупречно. Фотографию отправили маме, и Сельма то и дело с гордостью поглядывала на палец на правой руке. О ее положении никто не догадывался, разве что портной, которому пришлось с обеих сторон выпустить швы на талии.

Джейми целиком отдавался своей роли – со всеми потанцевал, пофлиртовал с Перл, произнес смешную речь, рассказав, как Сельма захватила его прямо у трапа шотландского парохода, – что было неправдой, но весьма повеселило гостей.

Тогда еще она и не знала, что скоро ей предстоит увидеть одно из величайших чудес света – Гранд-Каньон. Они заночевали в Саут-Риме, чтобы полюбоваться закатом над радужными скалами. В жизни не видела она ничего прекраснее и чуть не расплакалась перед величием такого творения Господа.

В ландшафте Аризоны разливалось какое-то волшебство – во всех этих красных скалах и пустыне, охряной и карминной земле, замечательных придорожных магазинчиках, стены которых были увешаны ковриками и шкурами, корзинами и драгоценностями. Сидевшие у домов индейские женщины-навахо плели коврики, а руки их, унизанные серебряными и бирюзовыми украшениями, мелодично позвякивали.

Джейми подарил ей браслет из бирюзы, и она носила его не снимая. В эти несколько беспокойных недель, когда он постоянно был занят на площадке, она брала лошадь и отправлялась с любым, кто соглашался составить ей компанию, – вдоль поросшего полынью русла ручья, а гигантские кактусы возвышались над ней. Она словно попала в книжку с картинками – только вместо обложки ей подарили синее-синее небо. Сказка, чудо, волшебство – все тут переплелось. Неужели теперь вся ее жизнь будет такой – среди таких вот диковинных мест?

Но нет. Скоро они вернулись в неряшливые комнатушки Джейми, и Сельма со стуком плюхнулась с небес на землю. Разве в эту квартирёнку влезет еще одна живая душа? Денег не хватало, и никакой работы на горизонте не было. Настал ее черед работать официанткой; ноги болели в жару, а от запаха мужского пота непрерывно тошнило. Джейми лишь наблюдал за всем этим, охотясь за эпизодическими ролями. Она же приносила домой чаевые и оставшуюся еду, тем они и жили, и Сельма старалась, чтобы ее беременность подольше оставалась незаметной.

Когда она рассказала Лайзе о ребенке, та подскочила в восторге.

– Медовый малыш, как романтично!

Ну какой смысл разочаровывать ее. Уж несомненно, Лайза будет куда мудрее и образованнее и не вляпается так неосторожно.

Буквально через несколько недель Сельма поняла, сколь бездарно и беспечно Джейми разбрасывается деньгами. Когда у него оказывались наличные, он тут же спускал их на ерунду вроде новых рубашек или журналы. Или отправлялся с приятелями со съемочной площадки выпить и угощал всех за свой счет в надежде, что кто-то сболтнет ему, кто и что собирается снимать и когда пробы.

Когда она посетовала, что они совсем ничего не откладывают для ребенка, он обернулся и гаркнул:

– Это твое чадо, ты о нем и беспокойся! А мне и других забот хватает!

Тогда они впервые серьезно поссорились, и она увидела его с новой стороны. Или он всегда был таким, а она просто не замечала?

Вот тогда-то она и почувствовала себя невыносимо одинокой. Конечно, ребенок не должен помешать его карьере – никто этого и не ждет, но совсем никак не заботиться о нем, не готовиться к его появлению – жестоко и эгоистично. Что ж, значит, ей нужен дополнительный заработок, а где его искать, как не в кинопавильонах Голливуда?

Если Джейми может играть в массовке, сможет и она. Пора попытать счастья, вдруг и ей удастся подобрать какие-то мелкие роли? Волосы она отрастила, экономя деньги на стрижке; затянулась в тугой корсет, чтобы скрыть выступающий животик. Перед пробами ее предупредили, что надо захватить свои фотографии и быть готовой к собеседованию.

– У вас хорошее лицо, как раз подходите на роль первых поселенцев, корсет и шаль усилят образ. Да, вот так заколоть волосы назад, простые ясные черты лица… Да, подойдете.

Ей дали заполнить какие-то формы и велели отправляться в костюмерную – экипироваться, прикрепить номерок и становиться в очередь на пробы.

– А уж там они решат, нужны вы им или нет.

На номерке ее имя написали как Зельма Барр, и она не стала ничего исправлять.

Почти целый день пришлось просидеть в тени – в платье с кринолином, в грубых башмаках, парике и чепце, пока наконец не подошел директор картины набирать актеров в массовку.

– Ты, ты и ты… Вон по той улице, прогуливайтесь туда-сюда, туда-сюда! Ну-ка, а ты, – он показал пальцем на Сельму, – бери-ка коляску и толкай, да порешительней.

Ее первой ролью стало толкать старую металлическую коляску по улице городка с фанерными каркасами домов и магазинов. Туда и обратно, туда и обратно – и так несколько часов, пока наконец отсняли со всех ракурсов и отрепетировали сцену. Спина ее нестерпимо ныла, зато поблизости было кафе, так что она могла поесть и не подвергаться пытке, стоя дома у того жуткого устройства, которое отчего-то называлось плитой.

Все это совершенно не походило на их медовый месяц в Аризоне, но кто же станет жаловаться, получая тринадцать долларов в день?

Джейми пришел в ярость, когда она рассказала ему о своих приключениях.

– Но ты же сказал мне найти работу.

– Ничего я не говорил!

– Еще как говорил, и не раз. Ты ведь не намерен кормить нашего ребенка, значит, это придется делать мне.

– Но я не имел в виду, что выйдет вот так… Мы не можем быть в одном бизнесе.

– Это еще почему? У меня нет тут других занятий. Такие заказы сегодня есть, а завтра нет… Правда, мне сказали, что у меня подходящее лицо, так что покуда они будут снимать вестерны о Диком Западе, кто-то должен чинно прогуливаться по городкам первых поселенцев, – улыбнулась она, надеясь, что он сможет увидеть забавное в ситуации.

– Ну да, и буду я по одну сторону улицы гулять, а ты по другую. Я вовсе не так все планировал, – вздохнул он, но хотя бы уже не сердился, и то хорошо.

– Нам надо будет подыскать другое жилье, когда малыш родится. Сюда и кошку не подселишь, – напомнила Сельма, воспользовавшись его хорошим настроением.

– Мои папаша с мамашей вырастили шестерых щенков в одной конуре… И ту мы снимали, – последовал ответ.

– Да где же вы все спали?

– Друг на дружке вповалку в кладовке: матрас на пол кинули, и довольно. Мелкие – в люльке, а родители – на самодельной кровати. На первые несколько месяцев малому вполне подойдет нижний ящик комода.

Сельме вовсе не хотелось, чтобы ее ребенок спал в ящике комода, но нищета не выбирает. Во всяком случае, ей удалось заставить его задуматься о предстоящем событии. Ничего, вот станет отцом, и научится более ответственно ко всему относиться. Но тогда она начала понимать, как же мало она знает о своем муже и как мало он знает о ней.

* * *

Гай удивленно наблюдал за птицей – алая овсянка мелькнула в кустах. Птицы здесь были такими яркими и такими разными – то голубые сойки, то дятлы с красными шляпками. Огромные ястребы, описывающие величественные круги в небе, до сих пор заставляли его бросить инструменты и восхищенно следить за их полетом. Нравилось ему вот так отправиться куда-нибудь в одиночестве – просто поразмыслить, как же сильно меняется его жизнь.

Он все набирался храбрости подойти к Ицхаку и спросить разрешения ухаживать за его дочерью. Теперь уже пора – он ведь вступил в их общину, принял крещение, причастился, изо всех сил помогал на ферме. Что же тут необычного, что ему хочется обустроиться, создать семью?

Он очень любил наблюдать, как Роза крутится по хозяйству вместе с матерью – готовит еду, шьет платья, строчит причудливые одеяла из лоскутков, ни минуты не сидит на месте. Но стоило ему войти к комнату, как все менялось: он видел, как щеки ее вспыхивают и что уголком голубых глаз она чуть косится на него, едва заметно улыбаясь краешком рта.

Им не требовалось спрашивать позволения, чтобы вместе прогуливаться по полям, и она расспрашивала его о прежней жизни, о его семье, о том, какая же Англия на самом деле. Она никак не могла понять, как он смог покинуть родную страну, а он ловил себя на том, с какой ностальгией рассказывает о Йоркшире, о том, как иной холм или пейзаж здесь так его напоминает, рассказывал о Джемайме и о своем брате. И о том, как его жизнь там закончилась.

– Как и у тебя, у меня нет больше семьи. Большой семьи, я хочу сказать. Школа и армия тоже были моей семьей.

Она посмотрела на него озадаченно, ничего не понимая. Ну как же ему описать все перипетии его судьбы девушке, чье формальное образование окончилось в тринадцать лет? А после началось настоящее образование. С пяти лет она печет хлеб и шьет.

Они пришли друг к другу из разных миров. Что может знать Роза о его кошмарах, когда он просыпается среди ночи от крика сотен мужчин разом, задыхаясь: в голове грохочут взрывы, его окружают языки пламени – желтые, оранжевые, танцуют вокруг него, и в ноздри ударяет запах паленого мяса и крови.

Он познал сражение, и жизнь навсегда будет окрашена для него иначе, чем для этих мирных селян. Он страстно желал забыться среди простых вещей и достойных людей, которых не волновали наживное богатство и положение в обществе. Мать пришла бы в ужас, узнай она, кого он выбрал в невесты, но он вырезал ее из своего сердца. Ему не хотелось больше проверять, насколько сильны его гнев и разочарование. Ему хотелось лишь остаться здесь, забыть обо всем, что было прежде, и начать все сызнова.

Деликатность его просьбы заставляла его трепетать. Он ужасно боялся сделать что-то не так. Согласятся ли они принять в лоно семьи этого англичанина из Англии? Что ж, есть только один способ выяснить это.

После ужина, когда Ицхак сидел на крыльце, наблюдая, как солнце медленно садится за крышу сарая, Гай подошел к нему, сжав шляпу в руках.

– Брат Ицхак, мне надо кое-что сказать тебе, – пробормотал он.

Фермер взглянул на него и улыбнулся.

– Валяй, брат.

– У меня просьба. Мне очень нравится ваша дочь. Так нравится, что я хотел бы провести с нею всю мою жизнь, если на то будет твое согласие.

– Вот как? – Ицхак с секунду смотрел на него испытующе. – Это серьезный разговор. Знаешь ли ты, что ожидается от мужчины, который делает такое предложение?

– Не вполне, – поколебавшись, ответил Гай, чувствуя, что это не к добру.

– Так позволь же мне рассказать тебе, как это делается – если, конечно, она даст свое согласие. Сначала вы должны будете вместе появляться на людях. Потом будет время духовной подготовки: за это время надо будет построить дом, оснастить и наполнить его всем необходимым, что потребуется невесте – белье, мебель, кухонная утварь. Потом состоится церемония венчания, да только время надо подобрать правильное, чтобы братья и сестры наши успели в Хоумстед, подготовиться к торжеству, ну и, конечно, заботы по хозяйству никуда не уходят, надо и под них подстроиться. Некоторым приходится ждать несколько лет, прежде чем они могут начать общую жизнь. – Ицхак бросил взгляд на Гая и, увидев разлившееся по его лицу разочарование, расхохотался: – Садись, садись… А то упадешь еще. Ничего, не тужи, лет за пять, может, и управитесь. Разве Яков не ждал своей Рахили семь лет?

Гай вздохнул. Пять лет? Да это целая вечность…

– Я надеялся, что это будет пять месяцев, брат, – ответил он.

– Ох, Чарльз, я ведь просто дразню тебя! Я же вижу, как оно пошло между вами. Да и всякий заметил – Господь зажег этот огонек в ваших глазах, стоило вам увидеть друг друга. Что же ты молчал-то так долго?

Только тут Гай выдохнул с облегчением.

– Обещаю, я буду заботиться о ней.

– Каждый из вас будет заботиться о другом и беречь другого. В этом и заключается брак: две лошадки впрягаются в один фургон и тянут в одну сторону – ну, почти всегда, – хмыкнул он весело. – Да, Чарльз, ты был послан нам Небесами. А к тому же каждой ферме нужна свежая кровь, – подмигнул он. – Ну, а теперь пойдем спросим, что наши женщины скажут на это.

Улыбающиеся Мириам и Роза немедленно появились на крыльце, будто того и ждали.

– Ну, сестры, что вы ответите?

– Кажется, нас ждут хлопотное лето и хлопотная осень, – проговорила Мириам. – Ноябрь – хороший месяц, чтобы сыграть свадьбу.

Роза посмотрела на Гая с таким облегчением и такой нежностью, что он хотел бухнуться на колени и благодарить Бога, недоумевая, чем же он заслужил такое счастье.

Глава 19

Сельма смотрела на красненькое личико дочери и чуть не плакала от умиления – на нее глядела совершенная красота.

Лайза суетилась рядом.

– Какая хорошенькая! Как ты ее назовешь?

Они договорились с Джейми, что если родится девочка, то Сельма сама выберет ей имя, а если мальчик – то он, но он в любом случае сутками пропадал на съемочной площадке за городом, чтобы ему было дело до каких-то там детских имен.

– Я хочу дать ей два имени, – улыбнулась Сельма. – Эстер – в честь моей мамы, ей будет приятно, и Шарлэнд – по названию деревни, где я родилась… Шарлэнд Эстер. Как тебе, нравится?

– Просто дивно! – кивнула Лайза. – Ой, только как же ты будешь управляться? – Она озадаченно обвела глазами комнатушку. – Места здесь ведь больше не становится?

Им не удалось подыскать другое жилье, как она надеялась. Деньги словно утекали сквозь пальцы. Хорошо Лайза подарила ей плетеную колыбельку, так что несколько месяцев они продержатся. Сельма написала Джейми – думала, он на какое-то время вернется, поможет ей с маленькой Шери, как она стала называть малышку. Но ему удавалось получать все новые и новые заказы на студиях, поэтому дом лежал в стороне от его поездок.

Его новый агент, Дэнни Стил, старался вовсю.

Джейми хорошо вписался в картину о зверобоях – длинноволосых, с бородами, в бобровых шкурах. Да, по всей видимости, ей снова придется стать Зельмой Барр и вернуться к первым поселенцам, а маленькая Шери тоже вполне сойдет за реквизит, если, конечно, ей позволят взять ее на съемочную площадку. А что, будет, как и прежде, толкать коляску – улица та же, только ребенок настоящий. А если заплачет, так не страшно – кино-то немое.

С тех пор как закончился их медовый месяц, как только животик обозначился явно, она больше не выезжала на дальние съемочные площадки. Когда у Лайзы случались каникулы, они вместе отправлялись на океан. Да, Лайза всегда заполняет то место, которое оставил Джейми. Но она так быстро взрослеет, в школе у нее появилось много друзей. Вот собирается в колледж, хочет изучать географию. Сельма со страхом ждала той минуты, когда их пути окончательно разойдутся, и понимала, что это неизбежно.

Ее новая жизнь, череда событий – так стремительно посыпались одно за другим, словно кто-то одним ударом вышиб ряд кеглей: эмиграция, свадьба, ребенок… Йоркширские ее корни выдернули и пересадили в здешнюю сухую землю. Сельма не была уверена, что они хорошо прижились, и то и дело вспоминала Аризону, поездки через полынь и мескитовые деревья, горы, ущелья – так странно, но те места отчего-то казались ей более родными, чем здешние.

– Когда-нибудь я отвезу тебя туда, – шептала она дочке, безмятежно чмокавшей губками у ее груди, – тебе понравится там. Найдем для тебя пони, это такие маленькие лошадки, будем вместе кататься. – По щекам ее катились слезы – слезы грусти и гордости. Ах, если бы Джейми вернулся домой, если бы только увидел свою крошечную чудесную доченьку! Ей так хотелось, чтобы они стали настоящей семьей.

Но в длинном письме домой не было ни строчки печали или тревоги. Она вложила фотографии Шери в викторианском кружевном платьице и чепчике – в тех, что Сельма взяла напрокат в костюмерной, чтобы покрестить малышку. У нее были рыжевато-золотистые волосики и темные глазки – такое необычное сочетание. Ну вылитый папа, вся в него пошла. Маме Сельма сказала, что девочка родилась немного раньше срока – чтобы не возникло подозрений, что ребенок был зачат вне брака.

Неделя шла за неделей, но Джейми не торопился домой – напротив, ссылался на съемки, и понемногу ее начало точить сомнение, все больше пугавшее ее: он собирается их бросить.

Он нацелен только на карьеру и не позволит, чтобы теперь, когда у него что-то начало получаться, хоть кто-то помешал бы ему – и уж точно не нужен ему тут крошечный младенец. Так, значит, она остается одна, сама должна заботиться о себе, и значит, нет у нее другого выбора, как только снова искать работу. Не могут же они питаться воздухом.

* * *

Хестер с растущим интересом следила за газетной дискуссией: шло бурное обсуждение по вопросу об отмене смертной казни в армии. Эрнест Тёртл, член парламента от лейбористов, активно пропагандировал предложение в Национальной федерации комиссованных солдат. В парламенте обсуждали принятие билля об отмене смертной казни в Вооруженных силах. Она пыталась завести на эту тему разговор с Эсси, но та мгновенно замыкалась в себе, не желая обсуждать военную тему ни в какой форме.

Они никогда не говорили о том, что же на самом деле произошло с Фрэнком. Эту закрытую книгу лучше им никогда не открывать, если они хотят остаться по одну сторону баррикад. Довольно и того, что своей настойчивостью она убедила приходской совет: в День памяти по погибшим должен звонить колокол, и больше ничего, никаких демонстраций. Церковь согласилась с таким решением, а те жители деревни, что остались недовольны, обратились в городской совет Совертуэйта и договорились, чтобы имена их близких выбили на тамошнем мемориале.

Нельзя сказать, что принятое решение было горячо поддержано, и все же после ожесточенных споров то один, то другой тихонько присаживался рядом с Хестер и вполголоса рассуждал:

– Всех или никого… Мы должны быть справедливы ко всем молоденьким ребяткам, которые пошли на фронт добровольцами, и к тем, кого призвали, – все они служили своей стране и заплатили своей жизнью. Мы должны чтить память каждого. И не нам судить, кто из них сражался храбрее других.

Почти все в деревне знали, что мальчишки Бартли спасли одного из близнецов Кантреллов тогда, много лет назад. С годами легенда обросла разными подробностями, и каждое напоминание о ней вызывало у Хестер бурю чувств. Да, она обязана Фрэнку Бартли, и ее долг отстоять его память теперь.

Эсси оказалась преданной служанкой, усердной порою до остервенения. Впадала в отчаяние, если ей случалось напутать что-то с весенней генеральной уборкой, или с чисткой ковров, или с разбором буфетов. Ватерлоо-хаус сверкал. Каждый год Эсси уезжала на неделю к сестре, и из Брэдфорда они вместе отправлялись в небольшой отпуск в Брайдлингтон или Скарборо.

Как же Хестер завидовала ее фотографиям: свадебный портрет Сельмы, новорожденная дочка – вот ведь додумалась назвать ребенка в честь деревни! Ну, они же теперь американцы, те иначе живут. Но нельзя не признать, ребеночек у нее прехорошенький – с этой копной кудряшек и темненькими глазенками.

С мужем вот только не все понятно – тем самым, что снимается в кинокартинах под псевдонимом Большой Джим Барр. Судя по всему, он не очень-то привязан к семье, так что молодая мама и дочка теперь тоже снимаются в эпизодах, а Эсси копит денежки, чтобы и самой когда-нибудь их навестить.

Правда, с работой сейчас не очень, времена настали тяжелые. Война и без того разорила страну, а за военную технику до сих пор приходилось расплачиваться. Ни на какие излишества денег не оставалось. Погибшие мужчины оставили после себя такую пустоту! Почти у каждого из друзей Хестер кто-то потерял сыновей, наследников. А у нее вот и наследников нет, и ждать нечего. Очень она завидовала Эсси, что у нее есть такая яркая крошечная внучка.

Ей же только письма остались, она бережно их хранит, выставляет в своих комнатах конверты, словно медали. Эсси из деликатности никогда не спрашивала о другом сыне Хестер – том, который жив и с которым они по неизвестным причинам теперь не общаются.

Месяц шел за месяцем, и надежда на примирение становилась все более призрачной. Хестер ничего не знала, где Гай теперь, что с ним. Знала только его новое имя – Чарльз Эртур Вест. Иногда она ловила себя на том, что листает страницы «Таймс», надеясь случайно наткнуться на его имя. Об этом тайном ее позоре не знала даже Эсси. Ну как могла она объяснить ей, что, если этот памятник все же воздвигнут, ей придется высечь на нем не то имя?

Месяцы сменялись годами, и две вдовы все больше сближались, открываясь одна другой. Каждая четко играла свою роль – хозяйки или служанки, – но вели они общую жизнь, и в результате постоянного общения постепенно границы ролей размывались. Эсси никогда не переходила черты, не позволяла себе излишней фамильярности, но Хестер с удовольствием предвкушала днем, как вечером они усядутся на кухне у плиты и будут дружно ужинать – она будет рассказывать, как провела день в саду, а Эсси будет делиться своими кулинарными достижениями. В саду полно свежих овощей, и благодаря книге миссис Битон о ведении домашнего хозяйства Эсси все смелее решалась на новые рецепты, подбирая всегда что-то недорогое и стараясь готовить так, чтобы одного блюда хватало на два дня. Разнообразие мясных закусок чудесным образом помогало Хестер справиться с часто мучившим ее несварением и плохим аппетитом.

Здравый смысл подсказывал, что дом теперь слишком велик для нее. Конюшни стояли пустыми, помпезный автомобиль давно продали и заменили маленькой скромной машинкой, которую она смогла бы водить сама, если бы пожелала. За хозяйством, которое прежде вело полдюжины слуг, присматривали теперь только Мэгги да Эсси. Стирку отдавали деревенской прачке, за садом ухаживала она сама, а Бивен, выйдя на пенсию, косил траву на лужайках и помогал кое с какими работами, требовавшими силы.

Случалось, она неделями не выходила за ворота поместья – только к утренней или вечерней службе; сразу на обе не ходила никогда – ее религиозность не граничила с фанатизмом.

Эсси и вовсе забросила церковь. Война разрушила ее веру во Всевышнего и его провидение. А Хестер обнаружила, что стала лучше понимать базовые постулаты о силе христианской любви и прощении. Ну кто же она, как не грешница, ищущая спасения души? Разве не изменила она высоким идеалам, а теперь вот пытается замолить прегрешения? Каждую ночь она молилась о том, чтобы снова увидеть сына, знать, что с ним все хорошо, ей так хотелось сердцем почувствовать, что он простил ее, и наконец обрести покой.

Долго еще? Гай мерил шагами крыльцо, вслушиваясь, не слышно ли крика младенца. Все должно быть в порядке, рядом с Розой здешние женщины, вот только роды начались раньше срока, и он боялся, никто теперь не поверит, что они до свадьбы сначала даже не целовались.

Он так бережно ухаживал за ней, все боялся обидеть ее родных, пока наконец она не утащила его в сад и не разревелась.

– Почему ты не прикоснешься ко мне? Я так некрасива?

Он бросился уверять ее в обратном, осыпая поцелуями и вымаливая прощение. До чего же ему нравились ее нежные губы и до чего все это не похоже на исступленные встречи в портовых барах, куда он заглядывал после долгого путешествия – тех женщин интересовало только содержимое его кошелька в обмен на услуги.

Их первая ночь прошла точно, как он мечтал – в уютной новой спаленке в их новой пристройке к дому, – и его ответственность теперь, чтобы эти новые комнаты стали полной чашей. Она доверчиво и с любовью прижалась к нему, когда он обнял ее и слой за слоем принялся снимать ее нарядные одеяния – все пошито вручную и украшено изящной стежкой. Их община не так строго подходила к вопросам одежды, как амиши, – те носили только природные цвета. Нет, менониты одевались ярче, ткань могла быть в горох или в клетку, а некоторые решались на обычную мирскую одежду – что очень не одобрялось старшим поколением: эти хмурились при виде всего чересчур современного, будь то трактор или деталь одежды. Гай готов был принять любой подход и слишком недавно жил в общине, чтобы выражать свое мнение. Что до него, то пусть Роза хоть в мешок завернется – все равно останется самой красивой.

В тот первый раз она с жаром раскрылась ему навстречу и весело поддразнивала его, когда он чересчур осторожничал.

– Вот уж я не яйцо… Не тресну! – рассмеялась она и рывком потянула его на себя. – Мы женаты, и нам теперь все можно!

…Казалось, прошло много часов, когда Мириам наконец торопливо спустилась по ступеням, держа в руках драгоценный сверток.

– Чарльз, сынок у тебя! – сияла она. – Прекрасный сынок, хвала Господу нашему!

– Я могу теперь увидеть ее? – Гай бросился к лестнице.

– Пока нет. Еще не все. Мы думаем, еще один ребеночек на подходе, нельзя ее пока тревожить.

– Так у нее…? – он не решился выговорить это вслух.

– С ней все будет в порядке.

Сын был завернут в простынку и нарядное лоскутное одеяльце, глазенки его заблуждали по лицу отца и тут же доверчиво закрылись… Это моя родная плоть и кровь, он сотворен из наших тел, подумал Гай, и его накрыло волной гордости, любви и нежности. При первом взгляде на эту крошку у него вскипели слезы – о, если их и в самом деле будет двое! Сердце его разрывалось от счастья – снова близнецы! Так вот какой его долг Йодерам! Двойной набор? Он все еще улыбался, когда к нему спустилась Мириам – как всегда, молчаливая и спокойная, но на лице ее читалась усталость и еще что-то…

– Можешь теперь пройти к Розе. Ты нужен ей, – проговорила она, забирая у него из рук малыша, и он бросился наверх, перескакивая через две ступени и чувствуя: что-то не так. Беда с Розой? Он распахнул дверь, ожидая увидеть ее с ребенком, но она не улыбалась, а ее широко раскрытые глаза были полны печали.

– Что случилось? – выдохнул он.

Она протянула ему сверточек, совсем крошечный. Внутри лежала маленькая восковая куколка, очень красивая, но безжизненная.

– Он был еще слишком мал. Так и не смог сделать первый вздох. Он чудо, но он принадлежит не нам, – заплакала она. – Я его потеряла… Я оказалась слишком хлипкая, чтобы выносить обоих, – рыдала она.

Помогавшие ей женщины незаметно выскользнули из комнаты, чтобы оставить их одних с этим горем.

Гай взял младенца на руки и разрыдался. Ну чем он мог утешить ее?

– У нас есть сын. Мы не должны жадничать. Мне и одного хватит. Давай просто дадим этому малышу имя и покрестим его прямо здесь.

Роза покачала головой.

– Мы не крестим детей в младенчестве. Крещение – обряд для тех, кто способен сделать собственный выбор. Наш ребенок принадлежит теперь Господу.

– Но у него должно быть имя, – не отступал Гай. – Он навсегда останется частью нас, и маленький Чарли тоже должен знать, что у него был братик-близнец. У меня тоже был близнец, но он погиб на войне. – Неожиданно для себя он опять разрыдался. – Он ушел из дому однажды утром. Мы даже не попрощались, и потом его убили. Роза, его убили вместо меня!

– И ты ждал до сих пор и ничего мне не рассказывал?! Какая же печаль, должно быть, живет в твоем сердце. Как его звали?

– Энгус… Гус.

– Давай назовем этого малыша в его честь. Маленький Гус. Какой он красивый, правда?

– Да, но как же ты можешь оставаться такой спокойной? – вскричал Гай сквозь слезы.

– Я сохранила нашего первенца, сохранила свою жизнь, значит, у нас будут еще дети. Господь сам выбирает, кого Он забирает и когда. Бесполезно спорить и убиваться из-за того, что ты не в силах изменить. – Глазами, полными слез, она глядела на одеяло.

Гай знал, что, сколько бы ни прожил он на свете, никогда ему не обрести такой безусловной веры и такого светлого спокойствия духа. Ее смирение было ему укором, но он понимал – она с рождения воспитывалась в этой вере, и вот теперь в минуту горя ей воздается за это.

Мириам внесла в комнату кричащего ребенка – пора было его покормить.

– Мне унести второго? – вполголоса спросила она.

– Нет, Чарльз позаботится о маленьком Гусе. Он сам найдет для него покойное место.

Предоставив женщин их женским занятиям, Гай понес показать Гуса Ицхаку. Тот вздохнул и кивнул на нарядное пятнышко на склоне холма чуть поодаль.

– Мы уложим его там, поглубже… И поставим скамью. Идем, я тебе помогу. Долгий сегодня выдался день.

Глава 20

1927

Истоптав вдоль и поперек очередную фанерную улицу, Сельма всерьез стала подумывать, не захочет ли когда-нибудь ее привидение бродить по декорациям городов первых американских поселенцев… О, зигзагов, какими можно маячить на фоне с коляской, было превеликое множество; чуть позже они сменились зигзагами с топающим малышом, которого похищали ворвавшиеся в город злодеи. А еще позже, когда у Шери отросли косички, Зельма, звезда массовки, вышагивала по пыльной дороге, взяв ее за руку: ребенок в оборчатом платье и грубых башмаках и мать, затянутая в корсет, от которого попахивало потом втискивавшихся в него предшественниц.

Малобюджетные компании снимали массовку в одних и тех же декорациях, не меняя костюмов, и вскоре Сельме уже казалось, что, если поставить их сценические наряды рядышком, они преспокойно отправятся на прогулку без них. Шери охотно участвовала в этой игре. В перерывах между съемками Шери читала книжки, а Сельма вязала, шила, штопала, мастерила из лоскутков – изобретала любое занятие, только бы не сидеть без дела. Ради нескольких минут съемок приходилось терпеть многие тягостные часы.

Хороший актер массовки должен органично растворяться в пейзаже, создавать естественный фон – болтать, выглядывать в окно, – все надо делать так, как будто происходит по-настоящему.

Сельма была среди тех, кого приглашали регулярно, – она была отзывчива, надежна, а теперь и мастер своего дела. Бывало, кто-то польстится на новые амбициозные мордашки, а те стараются перетянуть весь эпизод на себя, таращась в камеру, когда по сюжету им положено отвернуться. Попадались девицы в поиске, старавшиеся попасться на глаза директору картины в надежде, что в следующем фильме им достанется роль получше. Пару раз на памяти Сельмы это им удалось, однако сами Сельма и Шери слишком добросовестно относились к своей работе, чтобы беспокоить директора такими назойливыми ужимками.

Случалось, работа сама находила Шери. Она была хорошенькой покладистой девчушкой, и заработанные ею деньги всегда приходились кстати, особенно в трудные дни. Джейми появлялся на экране достаточно часто, чтобы Шери научилась узнавать папочку: вот он врывается к индейцам, вот метким ударом в подбородок сражает злодея наповал, а вот уносится навстречу закату вместе с шайкой головорезов-грабителей.

Когда Корни Грюнвальд умер от сердечного приступа прямо на студии и оставил Перл богатой вдовой, та решила отправиться в круиз по Карибскому морю и предложила Лайзе пригласить маму и дочку Барр присмотреть за домом, согласившись выделить для них домик прислуги.

Сельму не пришлось уговаривать променять их убогие комнатушки на роскошную виллу в Западном Голливуде. Ее гордость ничуть не была задета ролью прислуги, а школа для Шери в этом районе точно лучше.

Помещения для прислуги были над гаражом: большая гостиная и ванная комната, две просторные спальни – ну не сказочно для них двоих? – но Лайза настояла, чтобы они имели в своем распоряжении весь дом, бассейн и конюшни, пока Перл раскатывает по белу свету.

Иногда вдруг объявлялся Джейми, привозил друзей, они устраивали развеселую вечеринку, которую точнее было бы назвать попойкой, гадили и мусорили кругом.

– А почему папочка не живет с нами каждый день? – как-то раз спросила Шери. – Мы что, не нравимся ему?

Ну как Сельме объяснить, почему он ушел из ее жизни?

– Конечно, нравимся, но он должен работать, не может отказываться, когда студия его приглашает. Он уезжает, чтобы привезти нам разных чудесных подарков, – ответила она. Это была ложь. Джейми ни цента не потратил на воспитание Шери. А теперь он то и дело появлялся на пороге с огромной куклой-индейцем или хорошенькими браслетиками и сережками – к восторгу дочери, которая тут же бросалась к нему на руки и тянула показать свои рисунки и учебники, отказывалась идти спать, пока он не почитает ей книжку.

Они устраивали пикник на пляже и со стороны казались совершенно настоящей семьей. Ах, если бы это было правдой! В прошлый его приезд они выпили слишком много вина и занялись любовью. А оставил он ей отнюдь не только следы поцелуев, но и ужасный жгучий зуд в паху, так что ей пришлось записаться к доктору на киностудии. Тот осмотрел ее и задавал такие вопросы, от которых она краснела и бледнела.

– И передайте мужу, что ему надо поскорей тоже заглянуть ко мне, – буркнул он в заключение.

Лечение оказалось дорогим и болезненным, а Сельма чувствовала себя так, будто ее изваляли в грязи. Когда она собралась с духом и спросила доктора, что же с ней такое, тот уставился в стол и пожал плечами.

– Об этом вам лучше спросить вашего мужа. Если он ваш единственный партнер, то уж наверняка у него есть какое-то объяснение случившемуся, – вздохнул он.

Сельма не стала спрашивать – нужды в этом не было. Нечего и сомневаться, Джейми наградил ее какой-то мерзостью, которую подцепил от какой-нибудь дешевой восходящей «звезды». Она догадывалась, что он уже многие годы изменяет ей. Она была для него лишь одной гаванью из многих, бесплатным билетом между кастингами. Полезной строчкой в резюме. «Большой Джим Барр дома на своем ранчо с милой женой Зельмой и их дочерью Шарлэнд». Они даже сделали несколько снимков на лужайках Каса-Пинто, словно это был их дом.

В кинобизнесе важно лишь то, как все выглядит внешне – внешне хорошо, вот и славно. Только вот она теперь чувствовала себя грязной дешевкой. Она ему не одна из его шлюх, она его жена. И не позволит ему приблизиться к себе, пока не будет знать наверняка, что он чист и здоров.

Глядя на голубое небо, бесконечное солнце, белые виллы, золотой песок и шикарные машины, она порой так тосковала по старомодному дождику и снегу, серым холмам, теплым пальто и добротным йоркширским ценностям…

Шери никогда не узнает другой жизни, если мать не поможет ей в этом, но как же они смогут что-то изменить, когда у них нет стабильного дохода? Для своей дочери ей хотелось большего – гораздо большего, чем вся эта показная мишура.

Сельма улыбнулась – теперь-то она понимает, что чувствовала мама, отсылая ее в Брэдфорд. Она тоже просто хотела для своей дочери большего, и подумать только, к чему это привело – между ними океан и, можно сказать, целый мир. Может быть, ей пора вернуться домой, оставить здешнюю жизнь. А потом она думала о Лайзе, лошадях и солнце. Или еще подождать…

* * *

– Нам пора готовиться к солнечному затмению, – возвестил глава приходского совета. – В наши места ожидается приток автомобилей и туристов. Мы сможем заработать на организации парковок и питания. По округе выпущено распоряжение, чтобы загасить на сутки все печные трубы – их дым не должен загрязнять небо в минуту полного затмения.

Он говорил и говорил, подробно останавливаясь на каждом эпизоде предстоящего действа. Двадцать девятое июля, видимо, станет днем, когда все самые достойные люди страны ринутся на север наблюдать это волнующее событие. Считалось, что верхняя игровая площадка в Шарлэнде станет одной из лучших смотровых площадок. Хестер зевнула.

– Нам нужны волонтеры, которые окажут прием нашим почетным гостям из Лондона, и мы подумали, быть может, вы, леди Хестер, могли бы помочь. Вы очень обяжете нас, вы проявили такое великодушие во время войны, когда распахнули двери своего дома для раненых офицеров.

«И не подумаю», – мысленно отозвалась она, но вслух не проронила ни слова. Наступила неловкая пауза.

– Конечно, мэм, мы понимаем, это вторжение в вашу частную жизнь, но мы столько раз прислушивались к вашим пожеланиям! Мне кажется, мы могли бы рассчитывать на некоторую взаимность…

Ах, чертенок, нашел, за что ухватить. Так, значит, око за око и зуб за зуб. Хестер сделала глубокий вздох и резко заявила:

– Я должна буду посоветоваться со своей экономкой.

– О, уверен, Эсси Бартли не станет возражать, – мужчина расплылся в самодовольной улыбке, предвкушая победу.

– Даже если и так, она заслуживает, чтобы к ней проявили уважение и спросили об этом, не правда ли?

Теперь-то они заткнутся, тоже придумали – лестью втираться к ней в дом! Не нужны ей никакие посторонние. Пусть одну ночь и можно было бы пережить, но она должна дать понять, что это в принципе неприемлемо.

Эсси чувствовала себя неважно. Движения ее стали более медленными, и время от времени она хваталась за живот, словно ее скручивала боль.

– Что такое? – спрашивала Хестер.

– Да опять пучит живот… Переела вчера луку маринованного. Вечно от него маюсь потом.

– Тебе надо показаться доктору Маку, если не пройдет.

Макензи по-прежнему практиковал, хотя после их ссоры Хестер обращалась к доктору Пиклзу, который держался с ней с неизменным почтением.

– Да нет… Мятные таблеточки и чашка чаю с укропом помогут. Спасибо.

Хестер понимала, что настаивать бесполезно, но Эсси очень похудела, щеки ее впали. Ну разве справедливо будет взвалить на нее дополнительную работу?

Но, когда Хестер передала ей просьбу, у Эсси оказалось свое мнение.

– О, как замечательно будет открыть двери дома и заполнить все эти комнаты людьми! Мы с Мэгги справимся. Можем попросить еще кого-то из деревни помочь. Говорят, большое событие будет. В «Газетт» писали, что ожидают принца Уэльского… Да мы в жизни больше не увидим ничего подобного! Ох, просто не терпится рассказать Сельме наши новости!

Письма исправно пересекали Атлантику – вот школьные успехи Шери, а вот Большой Джим получил главную роль в «Побеге на Запад».

«Только не моргни, а то пропустишь нас в эпизоде у магазинчика. Я там выбираю ткань, а Шери – она с косичками – прыгает на одной ножке. Правда, сцену могут и не включить… И тогда, значит, несколько дней работы впустую – ну, зато хорошо заплатили».

Эсси порылась в газетных афишах, пока не отыскала объявление, что в Кейли идет эта картина, и они вместе отправились на поезде посмотреть фильм.

Хестер в жизни не видела ничего более пошлого и безвкусного, а эпизод у магазинчика в ленту не включили. Большой Джим весь фильм скакал, будто косматая горилла, и ничего, кроме смеха, своими ужимками не вызывал.

– Да уж, это не ваш любимый Руди Валентино, а? И этот грим… Вот здорово будет, когда появится звуковое кино! Со звуком фильмы будут более интересными, как вы думаете? – рассуждала Эсси.

У Хестер не было суждения по этому поводу. Она лишь думала, что не такой уж большой жертвой с ее стороны будет, если она никогда больше не увидит кинокартины о Диком Западе. Но Эсси любила так вот побаловать себя походом в кино в свой выходной.

Дому пришлось пережить новую волну вдохновенной реанимации – Эсси разошлась не на шутку и даже потребовала, чтобы Хестер убрала с глаз все драгоценные фарфоровые и серебряные шкатулочки и заперла их в ящике в подвале.

– Лишняя осторожность в наши дни не помешает, – настаивала Эсси. – У вас такой прекрасный фарфор, такой хрусталь, мне не хотелось бы, чтобы что-то пропало.

– Но нашими гостями будут люди с положением, – возразила Хестер.

– С положением или без, а не стоит расставлять перед ними хорошенькие безделушки. К чему вводить человека в искушение?

Эсси пеклась о доме, словно он был ее собственным. Ей не принадлежало здесь ничего – только воспоминания и письма, но она чистила и скребла, выколачивала коврики, развешивала их после стирки на веревке – словно строила в ряд провинившихся школьников. Перестелила каждую спальню, по очереди проветрила все комнаты.

Как-то днем Хестер застала ее в комнате Гая. Эсси сидела на кровати.

– Я хотела бы кое о чем попросить вас.

– Валяй, смелей, – отозвалась Хестер, не подозревая, о чем пойдет речь.

– Я думаю, пора вам оставить с миром мистера Гая… и мистера Энгуса. Посмотрите, сколько лет прошло. Разве не лучше будет передать все эти добротные вещи в хороший дом, где их смогут носить, где вещи снова обретут жизнь?

Хестер невольно отступила назад, потрясенная честностью обращения и твердым огоньком в ее глазах.

– Но… у меня не осталось других воспоминаний…

Страницы: «« ... 910111213141516 »»

Читать бесплатно другие книги:

Вниманию читателя предлагается сборник отрывков из высказываний Ошо, в которых он описывает перемены...
Приятно слышать хруст новеньких купюр под пальцами и знать, что у вас есть деньги, чтобы исполнить л...
Стать хорошими родителями трудно? Совсем нет. В новой книге Ошо рассказывает, как сделать вашу жизнь...
Эта книга – послание Ошо о том, как стать индивидуальностью. «Будь собой – хорошо это или плохо, при...
Этот небольшой сборник – еще один подарок Ошо современному человеку, который из-за напряженного ритм...
Эта книга о том, без чего наша жизнь лишится своего аромата, вкуса, красочности. Эта книга – о любви...