Когда растает снег Березнева Дарья
Бог мой! Ты посмотри, на кого похож?
Герман.
Ну, на кого, Наталка?
Наталья.
Наталкой назвал. Первый раз за столько лет, забыла уже, когда последний раз меня так называли. Ну, пойдём со мной, пойдём. (Поддерживая Германа, ведёт его в комнату.) Тебе проспаться надо, миленький. (Укладывает Германа в кровать, снимает с него ботинки.)
Герман.
Наталка, а, Наталка?
Наталья.
Ну, что тебе?
Герман сгребает её в охапку и начинает целовать, Наталья отбивается.
Наталья.
Пусти, леший! Пусти!
Герман.
Хочешь, будем снова вместе?
Наталья.
Погоди, ты серьёзно, что ли? А как же Катя твоя?
Герман.
Не говори мне о ней, забудь.
Наталья (целуя его в губы).
Да ты сам-то сможешь забыть?
Герман.
Смогу. Нет её для меня теперь. Ты есть.
Слышно, как хлопает входная дверь.
Голос Софьи Андреевны (за кадром).
Сынок, ты дома уже?
Приближающиеся шаги.
Софья Андреевна (появляясь в дверях комнаты сына).
Ну, как ты… (Замирает, увидев Германа в постели с Натальей.) Сынок, что это значит?
Герман.
Это значит, что мы теперь вместе.
Дом Глухарихи. Ближе к вечеру.
Катя одна.
Катя (шепчет).
Он не придёт… Я должна это сделать, я смогу… (Решительно встаёт с кровати, подходит к столу, где стоит раскрытая аптечка. Торопливо начинает выдавливать таблетки и складывать их себе в ладонь. Наливает из графина воду в стакан, руки дрожат, вода проливается на стол.) Чёрт, полировка испортится! (Со двора доносится голос Зоськи. Катя вздрагивает, подбегает к окну, открывает форточку, выглядывает: во дворе дети играют в мяч, но Зоськи нет.) Слава Богу, показалось…
Катя возвращается к столу и, помедлив, высыпает в рот горсть таблеток. Она с трудом проглатывает их, запивает водой, потом ложится на кровать и укрывается одеялом.
Катя (засыпая).
Герман… Герман…
Крупный план – на столе раскрытая аптечка и упаковки от лекарств, по полу разбросаны таблетки.
Двор дома.
Дети гоняют мяч, кричат, смеются. Кто-то из мальчишек кидает мяч в форточку.
1-й мальчик.
Ну, дела!
2-й мальчик.
Теперь нам попадёт!
3-й мальчик.
Да не, там же Глухариха живёт, она ничего не услышала.
1-й мальчик.
Не услышала, так увидела. И квартиранты её дома наверно. Беги теперь за ним сам.
3-мальчик.
Ладно, вы меня только в форточку подсадите.
Дети бегут к окну, помогают залезть мальчику, бросившему мяч.
Мальчик исчезает в комнате. Дети беспокойно толпятся под окном, переговариваются. В доме раздаётся крик.
3-й мальчик (за кадром).
Ребята, сюда! Тётя Катя померла!
Квартира Стоцких. Кухня.
Наталья и Софья Андреевна сидят за столом.
Софья Андреевна.
Значит, вы вместе теперь, Наталья?
Наталья.
Как видите, Софья Андреевна. А Вы что-то имеете против?
Софья Андреевна.
Против? Боже сохрани! Это выбор Германа и влиять на сына я не хочу. Но пока его нет, скажи мне честно, девочка, что тебе от него нужно?
Наталья.
Просто я люблю Вашего сына.
Софья Андреевна.
Любишь, говоришь? Где же ты была в таком случае столько лет? Зачем бросила его?
Наталья.
А это уже моё личное дело, мама.
Заходит Герман. Он растрёпан, рубаха на груди расстёгнута.
Герман.
Ma! Наталья! Вы здесь? О чём разговор?
Наталья.
Протрезвел!
Софья Андреевна.
Сынок! Мне поговорить с тобой нужно. (Смотрит на Наталью, та уходит.)
Герман (умывается из-под крана).
Ух, холодная какая! (Пьёт горстями воду.)
Софья Андреевна.
Сыночек!
Герман (утираясь полотенцем).
Я слушаю тебя, мама.
Софья Андреевна.
Ты хорошо подумал, прежде чем…
Герман.
Прежде чем что?
Софья Андреевна.
Сам знаешь.
Герман.
Если ты о Кате, у нас с ней всё кончено.
Софья Андреевна.
Так вот в чём дело. Ты нашёл её?
Герман.
Лучше бы и не искал.
Софья Андреевна.
Что случилось?
Герман.
Не спрашивай меня ни о чём, пожалуйста.
Софья Андреевна.
Неужели ты теперь с Натальей? Ты ведь знаешь, что ей от тебя нужно.
Герман.
Мам, не начинай, она тебе никогда не нравилась.
Софья Андреевна.
Я в людях разбираюсь.
Герман
А в Кате, значит, не разобралась. (Молчание.) Она предала меня, мама.
Софья Андреевна.
Катюша?! Где она сейчас? Что с ней?
Герман.
Я любил её, я ждал, когда мы снова увидимся, думал и она тоже.
Софья Андреевна.
Прости её, сынок!
Герман.
Что ты говоришь, мама?! Простить предательство?!
Софья Андреевна.
Говорю, прости её за все страдания, за ребёнка, который так и не родился.
Герман.
Ребёнок? Мой ребёнок?!
Софья Андреевна.
Да, сыночек. Она потеряла его, когда нам пришло извещение о твоей смерти. Она очень страдала.
Герман.
Господи, какой же я идиот! Она хотела мне всё рассказать, а я… я не стал слушать, ушёл, бросил её одну. (Выбегает в прихожую.)
Наталья (выглядывая из комнаты).
Ты сейчас к ней?
Герман.
Да. (У двери.) Мама, мама! Что же ты раньше мне ничего не сказала!
Двор дома Глухарихи.
Герман забегает во двор, у дома Глухарихи стоит карета Скорой помощи, вокруг толпятся люди. Герман видит Лидию, она и Зоська стоят, прижавшись друг к другу. Зоська плачет.
Герман (подбегая к ним).
Где Катя? Что с ней?
Зоська.
Дядя, мама умирает.
Герман.
Что?!
Лидия.
Да, Герман. Катя пыталась покончить с собой.
Герман.
Как это произошло?
Лидия.
Рассказать как? Всё очень просто. Ты ушёл, и она поняла, что стала не нужна тебе.
Зоська.
Мы пошли с Лидой на рынок за продуктами, возвращаемся, бабушка в своей комнате спит, а мама…
Герман.
Где она? Я хочу её видеть!
Лидия.
В доме. Но туда нельзя, там врачи.
Герман.
Пустите! Пустите меня к ней!
На пороге появляется врач.
Врач (останавливая Германа).
Молодой человек, к ней сейчас нельзя.
Герман (отталкивая врача).
Пропустите! Мне можно!
Комната Глухарихи.
На кровати лежит Катя, неподвижная, с посиневшими губами.
Герман (бросаясь к ней).
Катя, Катюша, милая! Я был не прав, прости меня за всё! (Стоящим вокруг неё врачам.) Спасите, молю, спасите её!
Врач (ободряюще похлопывает его по плечу).
Не волнуйтесь Вы так, жить будет! Спасибо детям, если бы не они, её бы не удалось спасти.
Подъезд дома Стоцких.
На экране высвечивается и исчезает надпись: «Месяц спустя».
На скамейке сидят Верочка и парень Коля.
Верочка.
Раз, два, три! Закрой глаза!
Парень послушно закрывает глаза, Верочка целует его в лоб.
Верочка.
Всё, теперь можешь открывать. Скажи, Коленька, ты любишь меня?
Коля.
А ты?
Верочка.
Так не честно, я первая спросила! (Смеётся.) Так и быть, я тебе отвечу… (Шепчет на ухо.) Я тебя люблю…
Коля.
Но не так сильно, как своего соседа?
Верочка (серьёзно).
Перестань, я ведь уже говорила тебе, что он выбрал Катю. После неудачной попытки самоубийства они ещё больше сблизились и не так давно повенчались. Катя теперь моя подруга.
Коля.
Признайся, только честно, ты бы хотела оказаться на её месте, ты хотела бы быть с ним?
Верочка (не задумываясь).
Конечно же нет, потому что теперь у меня есть ты!
Целуются.
Книга моей жизни
Птичка
Все говорят, что я уже большая – мне один год и три месяца. А раз я большая, значит мне можно фотографироваться. Сегодня моя первая в жизни фотография. Мама причёсывает меня и наряжает в новое платьице. Оно белое в разноцветных игрушках с белыми же оборками и тонким красным кантиком по краям. Ещё мама надевает мне белые колготки и кремовые башмачки, потом берёт меня за руку, и мы с ней идём в фотоателье.
Высокий седой дяденька в больших очках ставит меня рядом с игрушкой – расписным деревянным петушком. Я с любопытством разглядываю эту новую игрушку, но тут дядя говорит мне смотреть в чёрный ящик с окошком. Из него сейчас вылетит птичка. Я послушно смотрю в окошко, но обещанной птички почему-то нет. Внутри ящика что-то щёлкает. Дядя говорит моей маме «готово», а я плчу. Дядя плохой, он обманул меня! Никакой птички так и не было.
Заяц
Мне один год пять месяцев. Сейчас лето. Солнышко припекает. Мы с мамой гуляем по улице. На мне только цветастые трусики, панама и красного цвета сандалии поверх аккуратных носочков.
Останавливаемся перед фотоателье, и я засматриваюсь на игрушку – розового надувного зайца почти одного со мной роста. Заяц этот улыбается и, скосив глаза, смотрит на красную морковку, которую держит в лапе. Наверно, он собирается её съесть.
Мы заходим в фотоателье, и мама договаривается о чём-то с уже знакомым нам дядей, после чего мне разрешают подойти ближе и потрогать зайца. В это время дядя настраивает свой противный чёрный ящик и зовёт меня посмотреть на птичку. И хотя у меня есть некоторые сомнения относительно того, что птичка появится, я с надеждой, что за это мне подарят зайца, смотрю в окошко объектива. Конечно, я не интересуюсь какой-то там эфемерной птичкой, сейчас мне гораздо интересней реальный заяц и я хочу, чтобы дядя мне его подарил. Но тогда я должна слушаться дядю.
Снова как в прошлый раз в ящике раздаётся щелчок. Птички нет, так я и думала! Вместо этого мама велит мне отойти от зайца, но я продолжаю упрямо стоять на месте. Я ещё не теряю надежды. У нас дома нет такого зайца, и я жду, что получу его за фотографию. Тогда мама силой отводит меня в сторону, и я едва не плачу от обиды. Значит, зайца мне всё-таки не подарят!
Любуха
Мне один год шесть месяцев и мы третий раз в фотоателье. Фотографируемся вдвоём с любухой. Любуха – это моя мама. Я её очень-очень люблю и потому зову любухой. От слова «любовь».
На мне надето красное вязаное платье с узорчатой манишкой, белые колготки и красные ботиночки на толстой подошве. Мама в чёрной юбке за колено и красивой тёмной кофте с разными вышитыми на вороте замечательными блестяшками.
Я сижу у мамы на коленях и категорически отказываюсь позировать. Сижу надувшись, недовольно выпятив нижнюю губу. Я не люблю фотографироваться, и сейчас мне хочется обратно домой. Тем более теперь-то я наверняка знаю, что птичка – сплошное надувательство и в третий раз я уж точно не поведусь. Но мама и дядя наперебой уговаривают меня улыбнуться. Мне смешно смотреть, как взрослые упрашивают меня. Я весело хохочу. Снимок с любухой готов и мы наконец-то уходим домой.
Цыганка
Свет в нашей комнате выключается. В темноте мама подходит к окну, распускает и расчёсывает свои длинные волосы. Наблюдая за ней, я вижу, что передо мной уже не мама, это какая-то другая женщина. У моей мамы тёмно-русые, а не чёрные волосы. Куда ушла моя мама и зачем впустила сюда эту незнакомую цыганку? Мне страшно и я начинаю хныкать. Я боюсь этой женщины с чёрными волосами и хочу к маме.
Услышав, что я плачу, чёрная женщина поспешно включает свет, наклоняется над моей кроваткой. Теперь я вижу, что это точно не моя мама. Надо мной склоняется смуглолицая цыганка с угольными глазами и смоляными волосами. Она протягивает ко мне руки, хочет забрать, унести с собой. Я громко кричу: «Уйди, цыганка, ты не моя мама!» и крепко зажмуриваюсь, чтобы не видеть чужого лица. Цыганка, плача, выбегает из комнаты.
Я зову маму, но вместо неё снова появляется страшная цыганка. При виде её я кричу ещё сильнее. Тогда она уходит и больше не возвращается.
Я долгое время не могу успокоиться. Наконец, засыпаю.
Ромка
Вечер. Я сижу в нашей комнате за маленьким жёлтым столом и рисую в альбоме цветными фломастерами. Мама с бабушкой на кухне пьют чай, громко беседуют, смеются.