Когда растает снег Березнева Дарья
Катя заходит, подбегает к кровати – Зоськи нет.
Катя (испуганно).
Бабушка! Бабушка!
Глухариха (за ширмой).
Кого это черти принесли? (Выходя ей навстречу.) Ты чё ли, Лидка?
Катя.
А где ребёнок, бабушка?
Глухариха.
Робёнок-то? Да где ж ему быть? Со мной спит, успокоилась маненько. Как ты пришла, она меня под бок, мол, идёт хто-то, баба, ну я и вышла к тебе.
Катя заглядывает в комнатку за ширмой, где на диване, свернувшись калачиком, дремлет Зоська. Катя садится рядом, прижимает к груди её голову, укачивает.
Катя.
Баю-баюшки баю…
Зоська (улыбается сквозь сон).
Мама, мамочка, побудь со мной.
Катя.
Я с тобой. Спи спокойно, Зосенька. (Бережно укладывает ребёнка, выходит из-за ширмы; Глухарихе.) Есть тут у вас вода? Пить хочется не могу. (Делает несколько шагов и теряет сознание.)
Глухариха (суетясь возле Кати).
Ох, батюшки! Чё делать-то! Чё делать?! (Хватает со стола чайник, заглядывает под крышку, он пустой.) Счас, счас, милая! (Спешит на кухню за водой.)
Там же. Утро.
Катя лежит на кровати. На лбу у неё повязка со льдом. Катя открывает глаза, над ней склонённое лицо Лидии.
Катя (с тревогой).
Где Зоська? Как она?
Лидия.
Не переживай, Кать, поправляется твоя Зоська. С ней бабка сейчас сидит, сказками забавляет. Ты мне лучше вот что скажи: кто тебя просил вмешиваться, собой жертвовать? Благодетельница нашлась! (Чуть смягчившись.) Ты как себя чувствуешь? Ночью у тебя жар был, билась как припадочная, кричала в бреду, думали, помрёшь.
Катя.
Мне уже лучше, это наверно с непривычки со мной такое случилось. Пять лет отсидела, а, видать, не привыкла ещё, что жизнь она больно бьёт. (Вдруг начинает смеяться.)
Лидия (с тревогой смотря на неё).
Что с тобой, Кать? Ты часом не того… (Собирается потрогать лоб Кати, но та отводит её руку.)
Катя (резко обрывает смех, жёстко).
Не того, не бойся. Тюрягу выдержала, выдержу и это. Мне знаешь, что смешно? Я ведь ещё учительницей хотела работать, детей чему-то учить! Меня бы сначала кто-нибудь наставил как жить, поучил бы уму-разуму! Ну, чему я могу их научить? Как на зоне срок мотать? А может быть, как для того, чтобы заработать, собой торговать? (Задумчиво, говорит как бы про себя.) Мне совсем ещё молоденький попался, на Германа моего страшно похожий. Лейтенантик. Без ноги. Мы с ним зашли выпить и Костя рассказал, что ногу ему оторвало, когда он танк вражеский подрывал. Тогда я подумала, что если вот на таком же задании погиб мой любимый? И так мне вдруг жалко стало этого лейтенантика, так приголубить его захотелось, что я уже не за деньги, а так его любила.
Лидия.
Не пойму я тебя никак. Блажная ты какая-то, Катька! Спасибо, хоть деньги с него взять не постеснялась. Между прочим, тебе тут из школы звонили, мол что же Вы, товарищ, работу прогуливаете! Не хорошо. Ну, я послала их куда подальше…
Катя.
Меня же теперь с работы выгонят! Я сейчас… (Хочет подняться.)
Лидия.
Лежи уже! Какая тебе школа, температура ещё не спала.
Катя.
Да если меня выгонят, я нигде в другом месте работу не найду!
Лидия.
Ничего, проживём как-нибудь. А только я тебя в таком состоянии никуда не пущу! Ты меня знаешь.
Квартира Стоцких. На кухне.
Софья Андреевна, ещё больше постаревшая и располневшая, и жена Германа Наталья– барышня лет тридцати с золотисто-рыжими волосами и веснушками на широком белом лице – пьют чай.
Софья Андреевна.
Какими судьбами к нам, Наталья?
Наталья.
Что Вы душу-то травите, Софья Андреевна! Я ведь уже говорила Вам, как всё вышло, зачем вспоминать?
Софья Андреевна.
Выходит, ограбил он тебя, окаянный, так я понимаю?
Наталья.
Вроде того.
Софья Андреевна.
Выходит, без квартиры тебя оставил и без средств?
Наталья.
Хватит уже!
Софья Андреевна.
Ты на кого кричишь, Наталья?! Забыла, где находишься?! Это, слава Богу, мой дом и распоряжаюсь здесь я. Ох, Господи! (Хватается за сердце.) Валидол, валидол неси, Наталья, дурно мне!
Наталья.
Сердце у Вас? Давно?
Софья Андреевна.
Чего медлишь? Беги в мою комнату, неси скорей лекарство, оно в аптечке, под кроватью.
Наталья уходит, Софья Андреевна сидит, откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза.
Двор дома на Арбате.
Герман подходит к своему дому, на скамейках никто не сидит, двор пуст. Заходит в подъезд.
Площадка третьего этажа, дверь номер 12.
Герман поднимается на третий этаж, звонит в дверь.
Квартира Стоцких. На кухне.
Софья Андреевна пьёт валидол. Наталья смотрит на неё.
Наталья.
Ну как? Вам лучше?
Софья Андреевна.
Не дождёшься.
Наталья.
Да как Вы можете, да я…
Звонок в дверь.
Софья Андреевна.
В дверь звонят. Будь добра, поди открой.
Прихожая.
Наталья идёт в прихожую, смотрит в глазок. За дверью Герман.
Софья Андреевна (появляясь в прихожей).
Кто там?
Наталья (растерянно смотря на неё).
Кажется, Герман.
Софья Андреевна.
Кто?
Наталья.
Да вроде он. Пойду, что ли, оденусь. Он хоть и муж, а всё неприлично как-то. (Уходит в комнату Германа.)
Софья Андреевна подбегает к двери, открывает её. На пороге Герман. С минуту мать и сын смотрят друг на друга, потом обнимаются. Мать рыдает, ощупывая его лицо, волосы.
Софья Андреевна(сжимая сына в объятиях).
Живой! Живой! Господи, живой!
Герман (мягко высвобождается, шутливо).
Ты меня задушишь, мама!
Из комнаты появляется Наталья. Оставив мать, Герман идёт к жене. Герман (трижды целуя её в щёки).
Здравствуй, Наташа!
Наталья целует его взасос. Он отталкивает её.
Наталья (насмешливо).
Ну, здравствуй, муженёк! Я смотрю, тебя твоя невеста не больно жалует, отвык ты от женских ласк.
Герман.
Мам, а где Катя?
Софья Андреевна молчит.
Герман.
Почему ты молчишь? Где Катя?!
Наталья.
Бросила тебя твоя Катя, была и нету.
Герман.
Как бросила?
Наталья.
Да вот так. Письмо прощальное твоей мамаше настрочила и была такова.
Герман.
Мама, где оно? Дай его мне!
Софья Андреевна, ни слова не говоря, идёт в свою комнату, Герман за ней.
Комната Софьи Андреевны.
Мать достаёт из хельги письмо, протягивает его сыну. Герман пробегает письмо глазами, направляется к двери, навстречу Наталья.
Софья Андреевна.
Ты куда, сыночек?
Герман.
К ней. Я знаю, где её искать.
Наталья (подходит к нему).
Да погодил бы искать. Мать вон сколько времени не видел, рассказал хотя бы где пропадал?
Герман.
В плену был. Сбежал. (Отстраняя её.) Некогда мне, Наталья.
Софья Андреевна.
Хоть бы покушал сначала, я только чайник вскипятила.
Герман.
Потом, мам. Не до чая сейчас. Катю вернуть нужно.
Софья Андреевна.
Сынок, ты скоро?
Герман (из прихожей).
Постараюсь!
Слышно, как хлопает входная дверь.
Москва-река. Мост.
Герман идёт по мосту. У парапета стоит девушка со спины похожая на Катю. Герман подбегает к ней.
Герман (трогая её за плечо).
Катюша!
Девушка оборачивается, в недоумении смотрит на него.
Герман.
Извините, я обознался. Вы так похожи…
К девушке подходит парень в чёрной кожаной куртке и кепке, жуя папиросу, с вызовом смотрит на Германа.
Парень.
Ты кто такой? А ну, проваливай отсюда подобру-поздорову!
Герман.
Не горячись, парень: я обознался. (Уходит.)
Комната комендантши в общежитии для приезжих.
Налево у стены шкаф, под окном письменный стол, рядом кровать.
За столом напротив друг друга сидят Герман и комендантша, Марья Степановна.
Марья Степановна.
Иванова Катя, говорите? Помню, жила с этой б… прости Господи, Лидкой. Только она ещё в сорок первом съехала, девчонки говорят, замуж вышла. А вы кто ей будете?
Герман.
Жених.
Марья Степановна.
Шутник! Так бы сразу и сказали, мол, адресок девушки хотите узнать, познакомиться.
Герман.
Не до шуток мне. Так и есть, жених я Кати. Только слухи у Вас неверны, Марья Степановна, не успели мы до войны повенчаться.
Марья Степановна.
Вот, значит, какое дело. Вы не возражаете, я закурю? (Берёт с подоконника пачку сигарет, спички, прикуривает.) Не хотела Вам говорить, да видно придётся. В тюрьму Вашу Катю упрятали. Непонятно там всё как-то вышло. Я, если честно, до сих пор поверить не могу, что Катюша… В общем, как мне рассказывали, деньги она стащить хотела, на директора хлебозавода с ножом кинулась.
Герман.
Не может быть!
Марья Степановна.
Это официальная версия, а есть ещё одна, так сказать неофициальная. И по этой неофициальной версии, директор этот на неё глаз положил. Катя ему, конечно, отворот поворот, ну, он и постарался, чтоб её по полной пустили.
Герман (вскакивая).
Убью, сволочь!
Марья Степановна.
Так и хорошо, что всё так вышло. Хлебозавод этот во время воздушной атаки разбомбили, все люди погибли. А теперь подумайте, молодой человек, что было бы, если б в той смене Катюша работала.
Герман.
Где она сейчас?
Марья Степановна.
Откуда мне знать? Я её с тех пор в глаза не видела.
Герман.
Ну а Лидия, подруга её? Вы говорили, что она тоже от вас съехала.
Марья Степановна.
Съехала! Прогнала я её. Нечего молодёжь развращать, да ещё и ребёнка к тому же.
Герман.
Какого ребёнка?
Марья Степановна.
Дочку Кати, приёмную. Когда Катюшу посадили, эта девчушка со мной первое время жила, а потом и Лидка вернулась, ребёнка к себе забрала, мол, Катя просила. Так эта шалава нет, чтобы по-честному деньги зарабатывать, мужиков пошла ловить. Я её сколько предупреждала, что не потерплю этого, а она до того дошла, что к себе их стала водить. Я её и прогнала.
Герман.
Марья Степановна, адрес!
Марья Степановна.
Мне Лидкина подруга говорила, что та на Малой Ордынке поселилась, у Глафиры Ильинишны.
Герман (целуя ей руку).
Спасибо Вам, Марья Степановна, Вы золотая женщина! Спасибо! (Убегает.)
Малая Ордынка. Двор дома Глухарихи.
Знакомые нам женщины стирают и вывешивают сушиться бельё, дети гоняют мяч, шумят.
Герман (входя во двор).
Здравствуйте, хозяюшки! Глафира Ильинишна здесь живёт?
Марья Ивановна.
Глухариха? Ну, допустим тут.
Герман.
А квартирантки её дома?
Марья Ивановна (перестаёт стирать, подходит к нему).
Так ты, парень, один из них. (Тамаре.) Во, Лидка, во, шалава! Уже на квартиру своих мужиков стала водить. Людей не стыдится.
Тамара.
Бог ей судья.
Герман.
Э-э-э, нет, хозяюшки, я не за этим пришёл.
Марья Ивановна.
Знамо дело не за этим! А зачем же тогда?
Герман.
Жених я Катеньки.
Женщины переглядываются.
Тамара (крестясь).