Голливудские триллеры. Детективная трилогия Брэдбери Рэй

Глава 36

Такси отвезло меня обратно к морю, в мое бунгало с видом на океан. Я должен был все переварить и обдумать.

И тут в мою дверь словно ударил отбойный молоток: бумс!

Не дожидаясь второго удара, с которым она вылетит к чертям, я бросился открывать.

Луч фонарика, бьющий сквозь бриллиант дверного глазка, чуть меня не ослепил.

— Наш пламенный привет Эдгару Уоллесу![481] Давай уже, открывай, ты, мудила! — раздался голос из-за двери.

Я чуть не провалился сквозь землю от такой наглости — назвать меня Эдгаром Уоллесом, поставить рядом с этим дешевым статистом из массовки!

— Кого я вижу — Фриц! — выкрикнул я, открывая дверь. — Давай уже, заходи, от мудилы слышу!

— Захожу, захожу!

Фриц Вонг прошелся по ковру так, как будто выбивал из него пыль или разнашивал армейские ботинки. Затем со скрипом остановился, и, выхватив откуда-то из воздуха монокуляр, уставил его прямо на меня.

— Постарел! — радостно воскликнул он.

— Ты тоже! — парировал я.

— Нарываешься?

— Учусь у тебя!

— Осади лошадей.

— Ты первый начал! — набычился я. — Сам-то понял, кем ты меня обозвал?

— А что — Микки Спиллейн[482] было бы лучше?

— Да пошел ты!

— Ну, а если… Джон Стейнбек?

— Ладно, пойдет… Только не ори — достал уже.

— Вот так нормально? — Он перешел на шепот.

— Нет, все равно громко.

Фриц Вонг громогласно расхохотался.

— Узнаю своего ублюдка-сынка!

— Узнаю своего сифилитика-папашку!

Неистово гогоча, мы сцепились в железной хватке, которую принято называть дружескими объятиями. Фриц Вонг вытер глаза.

— Ладно, с формальностями покончено, — прорычал он. — Как ты?

— Скорее жив, чем мертв. А ты?

— Жив, но с трудом… А где жратва — что, проблемы с доставкой?

Я вытащил пиво, которое привез Крамли.

Фриц заглотнул едва не полстакана и поморщился.

— Помои, — прохрипел он. — А что, вина нет? Ладно, хрен с ним… — Он грузно опустился в мое единственное кресло. — Ну, говори — что там за помощь тебе нужна?

— Почему ты решил, что мне требуется помощь?

— А когда она тебе не требуется? Нет, погоди! Так дело не пойдет…

Бухая несуществующими сапогами, Фриц выбежал под дождь — и тут же вернулся с бутылкой Le Gorton. Уже через несколько секунд она была вскрыта красивым серебряным штопором, который как бы случайно оказался у него в кармане.

Я вытащил две чистые стеклянные банки из-под джема. Глядя на них с явным презрением, Фриц разлил вино.

— За великий тысяча девятьсот сорок девятый год! — объявил он. — Не слышу возгласов восторга!

Я глотнул.

— Куда — залпом?! — гаркнул Фриц. — А наслаждаться? А впитывать аромат?

Я понюхал банку. На всякий случай сделал ею круговые движения.

— Вполне, — кивнул я.

— Что ты сказал? Вполне?!

— Погоди, сейчас еще подумаю…

— Хватит уже думать, сучий потрох! Пей прямо носом! А выдыхай через уши!

Он закрыл глаза и показал, как надо. Я повторил за ним.

— О да, превосходно!

— А теперь сядь и заткнись.

— Вообще-то ты занял мое место, Фриц.

— Было твое — стало мое…

В итоге я уселся на пол, прислонившись к стене, а Фриц встал прямо передо мной в позе Цезаря, созерцающего муравейник[483].

— Ладно, давай, выгребай запасы из закромов.

Я взял лопату и старательно все выгреб — все до единого факта.

Когда я закончил, Фриц с недовольной миной долил мне вина.

— Хоть ты этого и не заслуживаешь… — подчеркнул он. — Дегустатор хренов. Марочных вин. Сиди молча — и смакуй.

Он нахмурился.

— Да, если уж кому и способен решить такую проблему, как Раттиган, так это я… — Он глотнул вина. — Или здесь надо было сказать — «кто»? Ладно, молчи.

Он распахнул дверь, ведущую прямо в восхитительный дождь, которому не было конца.

— Что, нравится? — Он кивнул на дождь.

— Обожаю.

— Вот я и говорю — мудень… — Фриц подкрутил свой монокуляр, настроив его на дальний обзор.

— Это вон там, что ли, — дом Раттиган? — спросил он. — Говоришь, семь дней уже ее не было? А может, уже — того, тю-тю? Всех поубивала, а сама просто исчезла — типа, хрен вы найдете мой труп. Никто не должен видеть мертвой повелительницу империи убийств… Ладно, теперь моя очередь выгребать закрома.

Он с ненавистью разлил в банки из-под джема остатки волшебного Le Gorton.

И объявил, что уже давно вообще нигде не снимается. За два года — ни одного фильма. Говорят, слишком старый.

— И это они говорят мне — лучшему в мире специалисту по кувыркам в постели! — громко возмущался Фриц. — Уроды! Вот, на безрыбье решил взяться за пьесу. Бернард Шоу — «Святая Жанна». Правда, пока еще не понял, кто сможет мне всю эту хрень сыграть. И еще между делом прорабатываю роман Жюля Верна, у которого истек срок авторских прав. Хочу обойти продюсера — редкостный говнюк, я тебе скажу. Все тихой сапой — и все себе в карман. В общем, для тебя есть работа. Мне как раз нужен какой-нибудь… второразрядный писатель-фантаст. Хочу немного причесать этот могучий шедевр. Соглашайся.

Не успел я открыть рот, как…

Небо разверзлось над нашим жалким жилищем, выплеснув на него тонны дождя вперемешку с огнем и громом. В этот момент Фриц проорал:

— Вы приняты!

После этого мы вернулись к делу Раттиган.

— Есть еще что показать и рассказать? — спросил Фриц.

Я показал и рассказал.

Вырезки из старых газет, налепленные скотчем прямо над кроватью, Фрицу пришлось рассматривать чуть ли не лежа.

— Чертова работа! — кряхтя и матерясь, ворчал он. — У меня же только один глаз! Второй я потерял на дуэли…

— На дуэли?! — пораженно переспросил я. — Ты никогда не рассказывал…

— Ладно, замнем. Лучше прочти почтенному немецкому режиссеру-циклопу имена под фотографиями.

Я начал читать, а Фриц повторял за мной.

— Так, эту знаю… — Он ткнул пальцем в газетную вырезку. — И эту. И эту тоже. Хм, тебе это ничего не напоминает? Например, стенд «Их разыскивает полиция»…

— А ты всех их снимал — или только некоторых?

— Можно говорить о нескольких коротких дислокациях в мотеле «Санта-Барбара». Я не хвастаюсь, упаси господь. Только голые факты.

— Ты всегда был честен со мной, Фриц.

— Ну, конечно. Держи карман шире. У тебя просто мозгов не хватало меня поймать. Надо же… Полли. Молли. Долли… Звучит как тупая скороговорка. Погоди-ка. Не может быть… Нет, почему не может? Ну, да — так и есть!

Он наклонился, настроил монокуляр и изо всех сил прищурился.

— Как же я этого раньше не замечал? Идиот, dummkopf![484] Просто между ними были перерывы. По нескольку лет. Вот эта, вот эта — и вон та. Боже праведный!

— Что, Фриц?

— Все они — одна и та же актриса, одна и та же женщина. Просто разные волосы, разные прически, цвет волос, косметика… Здесь брови густые, здесь — тонкие, здесь вообще нет бровей. Губы тонкие — губы пухлые. Глаза: с ресницами, без ресниц. Женские штучки. На прошлой неделе на Голливудском бульваре подходит ко мне какая-то фря и спрашивает: «Узнаешь меня?» — «Нет», — говорю. А она: «Я — такая-то». Смотрю — нос не ее. Рот — тоже. Брови — и говорить нечего. Плюс к этому сбросила килограмм пятнадцать и перекрасилась в блондинку. Интересно, и как я должен был ее узнать?

Он покрутил в руках монокуляр.

— Откуда у тебя весь этот вернисаж?

— Из музея на Маунт-Лоу…

— А, это тот сумасшедший владелец газетной библиотеки… Поднимался я к нему как-то раз — хотел кое-что поискать. Так и ушел ни с чем. Не смог дышать в его сраных катакомбах. Я этому хрену тогда сказал: слышь, ты, хрен, как сделаешь уборку помещения, ты звони, ага? Похоже, Констанцию сильно контузило во время бомбежки, раз она вышла за этого олигофрена. Нет… Ты мне все-таки скажи: как это я умудрился снять ее в трех фильмах под видом разных актрис — и ни разу не догадался, что все это она! Это же черт знает что такое. Даже уже не черт, а дьявол с Люцифером и его супругой в одном лице…

— Наверное, тебе было не до этого… — сказал я. — Ты же тогда, кажется, обхаживал Марлен Дитрих?

— Как-как ты сказал? Обхаживал? Это так теперь называется? — Фриц чуть не свалился с кровати от хохота. — Ладно, давай отлепляй от стены все эти вещдоки. Если я возьмусь за дело, они мне понадобятся.

— Если что, есть еще одна аналогичная экспозиция. В Китайском театре Граумана, в бывшей кинорубке. Там сидит старый…

— Ты хотел сказать — старый идиот?

— Я бы так не сказал.

— И очень напрасно! Как-то я узнал, что у него хранится недостающая часть моей «Атлантики», которую я делал еще для UFA — и имел неосторожность за ней прийти. Так этот дрочила чуть к стулу меня не привязал — пытался заставить смотреть все серии древнего сериала с Рин-Тин-Тином[485]. На какой-то там по счету я пригрозил, что выпрыгну с балкона, — только тогда он дал мне забрать «Атлантику» и уйти.

Фриц разложил фотографии по всей кровати и принялся буравить их взглядом через свой монокуляр.

— Говоришь, у Граумана есть еще?

— Ну, да… — сказал я.

— А что ты скажешь, если я предложу тебе совершить небольшое путешествие на автомобиле «Альфа-Ромео» со скоростью сто пятьдесят км в час? Какие-то пять минут — и мы уже в гребаном театре.

Кровь в одно мгновение отхлынула у меня от лица.

— Ну вот, и отлично, — заключил Фриц.

Через пару секунд он был уже под дождем. А еще через пять мы уже мчались на полной скорости, и, кажется, я даже успел впрыгнуть в машину.

Глава 37

— Фонарик, спички, блокнот… Карандаш — чтобы делать записи… — Я порылся в карманах. — Что еще?

— Вино, — сказал Фриц, — на случай, если эти страшные люди наверху не держат бренди.

Бутылку вина мы уговорили на двоих еще внизу — как только увидели гигантское нагромождение ступенек, ведущее в старую кинорубку.

Фриц улыбнулся.

— Чур, я иду первым. Не собираюсь тебя ловить, если ты начнешь падать.

— Спасибо, ты настоящий друг.

Он сделал первый шаг в темноту. Я двинулся следом, ощупывая пространство лучом фонаря.

— Слушай, а с чего ты вообще взялся мне помогать? — спросил я на ходу.

— Это все Крамли. Я позвонил ему, и он сказал, что лежит прикованный к постели. Странно, правда? Обычно общение с такими мудаками, как ты, очищает кровь и заново запускает сердце… Держи нормально фонарь, а то я споткнусь.

— Лучше не зли меня… — Я угрожающе дернул лучом.

— Не хотел это говорить, — продолжал Фриц, — но ты действительно мне удался. Ты ведь у меня десятый, если не считать Мари Дресслер!

Мы достигли высоты, на которой носовые кровотечения являются физиологической нормой. Всю дорогу до конца второго балкона Фриц упивался собственной руганью по этому поводу.

— Так, давай еще раз, — сказал он, не переставая шагать по ступенькам. — Ну, допустим, мы поднимемся туда. И что дальше?

— Дальше — обратно, тем же путем. Вниз — в подвал с зеркалами…

— Стучи! — сказал Фриц, когда мы пришли.

От моего стука дверь кинорубки распахнулась сама, открыв нашему взору темноту, в которой угадывались два проектора. Один из них работал — и был здесь единственным источником света.

Скользнув лучом по стене, я присвистнул.

— Что? — спросил Фриц.

— Они исчезли! Фотографии. Кто-то их сорвал.

Луч фонарика нервно запрыгал по пустым рамкам: судя по всему, призраки темной комнаты испарились всем коллективом.

— Черт! Кажется, мы в полном дерьме. Этот чертов козел… господи, я уже начал разговаривать как ты!

— Узнаю своего сынка, — с одобрением сказал Фриц. — Покрути-ка еще фонарем!

— О’ кей, только без нервов… — Я осторожно прошел вперед, дрожащей рукой направляя луч на то, что виднелось между двумя проекторами.

Там, конечно же, сидел отец Констанции — застывший, как ледяная статуя, с одной рукой на выключателе.

Стрекочущий проектор на полной скорости прокручивал пленку, замкнутую в кольцо, и картинка повторялась снова и снова, каждые десять секунд. Правда, не на экране, а внутри проектора, потому что дверца, которая пропускает изображение на экран, была закрыта. Но если придвинуться поближе и прищурить глаза, можно было разглядеть их всех до одной: Салли, Долли, Молли, Холли, Гейли, Нелли, Роби, Салли, Долли, Молли… и так до бесконечности.

Я долго смотрел на старика Раттигана, но так и не смог определить, чего больше в гримасе, сковавшей его лицо, — торжества или отчаяния.

Потом перевел взгляд на стены, где уже не было ни Салли, ни Долли, ни Молли… Наверное, тот, кто их украл — кто бы это ни был, — не предполагал, что у старика на этот случай есть запасной вариант: прошлое в виде закольцованной пленки, на которой вся «семейка» бегает по кругу. Или…

Внутри у меня все оборвалось.

В голове явственно прозвучал голос Бетти Келли, повторявшей вопли Констанции: «Прости меня, прости, прости!» А потом — голос Квикли: «Как мне вернуть, как мне вернуть?» Что вернуть? Другое «я»?

«Кто же это с тобой сделал? — размышлял я, стоя над самым старым из стариков. — Или не кто-то — или это ты сам?»

Мертвые мраморные глаза были неподвижны.

Я выключил проектор.

Но они продолжали мелькать — теперь уже по сетчатке моих глаз: танцующая дочь, бабочка, прекрасная китаянка, клоунесса…

— Бедная заблудшая душа, — прошептал я.

— Он что — твой приятель? — спросил Фриц.

— Нет.

— Тогда и нечего его жалеть.

— Фриц! У тебя вообще сердце внутри есть?

— У меня шунт. А сердце я удалил.

— Как же ты без него живешь?

— Дело в том, что я… — Фриц протянул мне свой монокуляр.

Я вставил в глаз холодную линзу и направил прямо на него.

— Дело в том, что я… — повторил он.

— Ты просто мудила!

— Во — точно! — кивнул Фриц и добавил: — Ладно, пошли. А то это не аппаратная, а какая-то покойницкая.

— Так это уже давно — лет пятьдесят…

Я позвонил Генри — попросил его взять такси и подъехать к Грауману. Pronto[486].

Глава 38

Слепой Генри ждал нас в проходе между рядами, который вел вниз к оркестровой яме и дальше — к заброшенным гримеркам в цокольном этаже.

— Не рассказывай, — сказал Генри.

— Что?

— Про фотографии наверху, в кинобудке. Это ведь правда? Им действительно — капут, как выражается Фриц Вонг?

— Сам дурак, — буркнул Фриц.

— Генри, но как ты догадался?

— Я уже все узнал. — Генри направил невидящий взгляд в оркестровую яму. — Я сходил туда, где зеркала. Трость мне не нужна, фонарь — тем более. Просто пришел, протянул руку и потрогал зеркало. И сразу понял, что фотографии наверху — тоже… Потом прощупал все остальные зеркала. Никаких следов. Все стерто. Это ведь значит, что там, наверху, — он перевел взгляд на невидимые задние кресла, — все тоже исчезло. Так ведь?

— Так… — слегка запнувшись, ответил я.

— Пойдем, сам посмотришь. — Генри повернулся лицом к оркестровой яме.

— Погоди, сейчас включу фонарь.

— Опять ты со своим фонарем! Может, хватит уже — одно и то же? — сказал Генри и уверенно шагнул в яму.

Я шагнул следом за ним. Зато Фриц стоял, как на параде.

— Ну и? — спросил я. — Ты чего-то ждешь?

Он сделал шаг.

Глава 39

— Вон, сам посмотри! — Генри носом указал на вереницу зеркал. — Что я говорил?

Я двинулся вдоль зеркального ряда, проверяя каждое из них — сперва лучом фонарика, а потом пальцами.

— Ну, что? — прорычал Фриц.

— Здесь были имена, а теперь нет имен. Там были фотографии — теперь нет фотографий.

— Я же говорил, — сказал Генри.

— Интересно, почему бывают глухонемые, но не бывает… слепонемых? — спросил Фриц. — Почему все время нужно балаболить?

— Надо же чем-то заполнять время. Что, давай перечислим всех по списку?

Я начал называть имена по памяти.

— Забыл Кармен Карлотту, — поправил меня Генри.

— О’ кей. Карлотта.

Фриц поднял взгляд.

— Главное, не забудь того, кто украл фотографии из кинобудки…

— А потом стер каракули на зеркалах.

— Почему-то такое ощущение, что всех этих дам не было на свете вообще, — сказал Генри.