Отвергнуть короля Чедвик Элизабет
– Я отдам приказ. – Марк поклонился и направился к двери. Остальные последовали за ним.
– Но один из них совсем кроха… маленький мальчик! – в ужасе выдавил Длинный Меч.
Ноздри Иоанна раздулись.
– Мой сын тоже.
– Сир, молю вас передумать. Будьте милосердны!
– А со мной были бы милосердны в Уэльсе? – Глаза Иоанна засверкали. – Были бы милосердны с моими сыновьями после моей смерти? Повесьте их всех до единого, и пусть это послужит уроком.
Вымазанный грязью, смеющийся, раздетый до рубахи и чулок, Гуго уклонился от броска молодого валлийца и в последний момент передал мяч своему брату Ральфу, который, как и следовало ожидать, увидев игру, поспешил присоединиться. Оскорбления и крики на валлийском смешивались с ответными выкриками на французском и английском. Еще несколько оруженосцев и слуг Биго вступили в схватку, а также Ричард Маршал, и игра превратилась в шумную бодрящую потасовку.
Самый маленький валлиец, Родри, бежавший во всю прыть, споткнулся о развязавшийся ремешок обуви и растянулся на земле. Гуго, который оказался ближе всех, поднял его, отряхнул и поставил на ноги. Сквозь треугольную прореху на чулке просвечивало колено, а царапина на локте набухала маленькими капельками крови. На глаза ребенку навернулись слезы, но он стиснул зубы, бросив вызов слезам и любому, кто посмел бы его пожалеть.
– Это почетные боевые ранения, – сказал Гуго. – Зубы на месте? Не выбил?
Мальчик покачал головой и в доказательство оскалил два ряда аккуратных жемчужных зубов. Когда Гуго притворно отпрянул, глаза малыша внезапно расширились от удивления. Не успел Гуго обернуться, как его грубо схватили два солдата в кольчугах. Один из них вцепился Гуго в волосы и запрокинул ему голову. Через мгновение другой солдат схватил Родри и унес извивающегося и визжащего мальчика под мышкой, как поросенка.
– А ну пойдем, валлийский сукин сын, король велел прокатить тебя на деревянной лошадке с пеньковыми поводьями, – с густым фламандским акцентом выругался один из солдат.
Гуго пытался вырваться из крепкой, жесткой хватки.
– Я Гуго Биго, лорд Сеттрингтона, наследник графства Норфолк и зять графа Маршала! – выдохнул он. – Уберите от меня свои грязные лапы!
Мгновение они продолжали с ним бороться, как будто его слова и вид не вязались друг с другом, но когда Гуго обругал их на родном языке, отпустили и отошли, облизывая губы. Потом запоздало поклонились ему.
– Прошу прощения, сир, – произнес один из солдат. – Я был совершенно уверен, что вы валлийский заложник. Я не знал… – Он неловко показал на перепачканную, потную рубаху Гуго и вымазанные грязью чулки.
Тело Гуго горело в тех местах, где к нему прикасались их пальцы.
– Что вы имели в виду под «прокатить на деревянной лошадке»?
Оглядевшись, Гуго увидел, что валлийских мальчишек согнали вместе и копьями подталкивают к высокой внешней стене замка, выходящей на город. Родри продолжал верещать и мутузить солдата, который нес его под мышкой. Глаза Гуго широко распахнулись.
– Господь всемогущий, вы же не хотите… – сглотнул он.
– Приказ короля, – с омерзительным удовольствием произнес второй солдат. – Вздернуть их повыше, и пускай болтаются… все до единого.
Ральф присоединился к Гуго, его тоже поначалу приняли за одного из валлийцев.
– Это невозможно! – Он в ужасе потирал отметину, оставленную на шее кольчужными рукавицами.
– Подобное деяние недостойно доброго христианина, – хрипло произнес Гуго.
– Король отлучен от Церкви, – пожал плечами солдат. – Что ему терять, не считая жизней нескольких валлийских личинок, которые не вырастут в мух и не станут ему докучать?
Гуго протиснулся мимо солдата и побежал к куртине, выходившей на город. Заправлял всем Филипп Марк с еще одним наемником, Энжеларом де Сигонем, и уже десяток валлийских мальчишек, еще разгоряченных и потных после игры в мяч, стояли с петлями на шеях и исповедовались капеллану. Их глаза были большими, испуганными и растерянными. А свободные концы веревок уже накинули на зубцы внешней стены.
Длинный Меч наблюдал со стиснутыми зубами и вздувшимися венами на шее. Правой рукой он сжимал рукоять меча, как будто хотел выхватить свой знаменитый длинный клинок из ножен. Короля нигде не было видно. Гуго метнулся к единоутробному брату.
– Пусть он прекратит! – Он встряхнул Длинного Меча за плечо. – Ради всего святого, Уильям, пусть он прекратит!
Длинный Меч обратил на Гуго мертвый взгляд:
– Я ничего не могу сделать. Король не передумает. Жребий брошен. Он говорит, это урок Лливелину и всем, кто умышляет против него.
Де Сигонь посмотрел на Гуго:
– Среди нас завелись предатели, милорд Биго, и король намерен разобраться со всеми, кто противится его воле. Поосторожнее, не то присоединитесь к этим бедолагам.
– Вы погубите свои души! – выдавил Гуго.
– Они заложники слова своих лордов – слова, которое было нарушено и осквернено, – спокойно ответил Марк. – Король в своем праве, и они отправятся к Создателю лишь после отпущения грехов.
У Гуго подкосились ноги. Меньше всего на свете ему хотелось наблюдать за казнью, и все же он должен был ее засвидетельствовать ради этих мальчиков, потому что не мог повернуться к ним спиной. Господь всемогущий, Господь всемогущий! А если бы на их месте оказался его собственный сын? Только что играл в мячик – и вот уже хрипит в петле из-за борьбы за власть взрослых мужчин. У Гуго теснило грудь, перед глазами все плыло, но он заставил себя смотреть, как мальчиков подтаскивают к амбразурам и сталкивают, словно кули с мукой. Повезет лишь нескольким – их шеи переломятся и они умрут мгновенно, но остальные будут долго и мучительно дергаться в петле.
Родри был во второй группе. Гуго рванулся вперед, толком не понимая, что хочет сделать, но хоть что-то… лишь бы не позволить этому случиться. Де Сигонь схватил его кольчужной рукавицей. Ему помог другой наемник, их хватка была уверенной, властной и намеренно грубой. Им редко удавалось безнаказанно поднять руку на графского сына, хотя де Сигонь несколько раз доставлял себе подобное удовольствие со старшим сыном Маршала.
Де Сигонь и его товарищ крепко держали Гуго, и тот ничего не мог поделать, пока мальчиков одного за другим сбрасывали со стены. Он не видел, как они извиваются и отскакивают, когда натягиваются веревки, не видел, как тела корчатся, цепляясь за жизнь, и умирают на светло-янтарных камнях, но легко мог это вообразить. В тишине, наступившей после полета последнего ребенка навстречу гибели, наемники отпустили Гуго, он вырвался, сложился пополам и изверг содержимое желудка на траву, не беспокоясь, что его могут счесть слабым и мягкотелым.
Длинный Меч ничего не сказал, лишь повернулся и пошел на верхний двор, стиснув зубы и двигаясь так скованно, как будто его сюрко было прошито копьем.
– Господи Иисусе, – перекрестился Ральф. Он посмотрел на спину своего лорда и единоутробного брата, а затем на Гуго.
– Не произноси Его имя, – прохрипел Гуго, выпрямляясь и вытирая рот. – Сегодня Его здесь не было. Это не Его промысел.
Гуго содрогнулся и попытался собраться с духом ради своего белого как мел брата. Его войско также нуждалось в руководстве, но в глубине души Гуго чувствовал себя еще одним испуганным, растерянным ребенком. Он сглотнул, ощутив новый рвотный позыв.
– Мы должны молить Его о милосердии к этим валлийским детям… и к нам, потому что это деяние падет на головы всех нас.
Во Фрамлингеме Махелт наводила порядок в погребе и радовалась жизни. Порядок вносил ясность и четкость в домашние дела, которые в свою очередь зависели от порядка в запасах и их обилия. Махелт была потомком королевских маршалов и заниматься снабжением было у нее в крови… Она определенно предпочитала это занятие шитью! Она обнаружила старый бочонок с мясом, кишащий личинками, и отдала его замковым ребятишкам, чтобы те порыбачили в озере, а остаток скормили птицам. От такого угощения куры раздобреют и будут лучше нестись.
У них заканчивались мед и воск – нужно заказать их в Ипсуиче и еще несколько новых бочонков для солонины, когда в ноябре начнется забой свиней. Надо велеть эконому переговорить с бондарем из Тетфорда. Ее сын пробежал вдоль ряда бочонков, ведя по ним палкой и считая вслух: «Раз, два, три, шесть…»
– Четыре! – засмеялась Махелт. – После трех идет четыре.
Она взяла флягу и, откупорив, принюхалась, потом сделала глоток. Рот наполнился медом, сладким, крепким и благоухающим летом. Со двора донесся стук копыт, и Махелт мысленно отметила, что это свекор вернулся с ежедневного осмотра поместья.
– Раз, два, три, четыре, шесть, двадцать! – триумфально заявил Роджер, врезав палкой по последнему бочонку в ряду.
Он вертелся на месте, пока у него не закружилась голова, а затем плюхнулся на пол. Махелт вернула мед на полку, прежде чем глоток превратился в два, а то и в три.
– Па-па-па-па! – завизжал Роджер.
Махелт вихрем обернулась и увидела Гуго в дверном проеме. Его одежда была пыльной и грязной с дороги, а шляпа низко надвинута, скрывая глаза, – совсем как у отца, Махелт даже вздрогнула. Маленький Роджер бросился к нему, Гуго подхватил сына на руки и уткнулся лицом в шею ребенка.
Махелт с удивлением глядела на мужа, снимая заткнутый за пояс платья фартук. Она ожидала увидеть его никак не раньше конца октября.
– Что случилось? – спросила она, поскольку что-то явно было неладно.
Гуго покачал головой.
– Я обогнал свое войско, – хрипло произнес он. – Оно скоро прибудет.
– Па-па-па-па, па-па-па-па, я умею считать до десяти! Раз, два, три…
Пока Роджер щебетал у него на руках, Гуго поднял взгляд на Махелт, и она в ужасе увидела, что муж безуспешно борется со слезами. Она поспешно забрала ребенка у Гуго и отдала проходившей мимо служанке:
– Отведи ребенка к графине и скажи ей, что милорд вернулся домой. Затем вели Саймону приготовить еду и напитки и отнести их в комнату милорда.
Когда женщина отправилась выполнять поручения, пытаясь удержать вопящего Роджера, который хотел остаться с родителями, Махелт взяла мужа за руку.
– Расскажите мне! – твердо сказала она, изо всех сил пряча страх.
Гуго издал невнятный звук. Обхватив жену за талию, он затащил ее в сырой, освещенный лампой погреб и припал к ней, содрогаясь. Махелт видела, что он действительно плачет, и ее страх лишь возрос. Она утешала мужа, обвив рукой за шею, гладя по волосам, другую ее руку он держал в своей, прижимая к груди.
– Гуго, что случилось?
Он продолжал дрожать в ее объятиях. В погребе было безопасно и темно, и Гуго мог дать волю чувствам, которые сдерживал с самого Ноттингема.
– Вряд ли я могу вам рассказать, – хрипло произнес он.
– Я достаточно сильная и могу вынести что угодно. Неведение – вот что действительно страшно. Почему вы не в Уэльсе?
Отпустив жену, Гуго вытер глаза рукавом. Махелт закрыла дверь погреба, усадила мужа на бочонок и протянула ему флягу с медом.
– Пейте, – приказала Махелт.
Ее тон был резким, потому что теперь она не только тревожилась, но и злилась. На лице Гуго застыло выражение, какого она прежде не видела, как будто сломалось что-то самое главное, и Махелт приготовилась сразиться с причиной, какова бы она ни была.
Гуго сделал глоток, опустил флягу и посмотрел на жену:
– В Ноттингеме раскрыт заговор против короля… Заговорщики намеревались убить короля, королеву и их детей.
– Что?
– Это правда. Шотландский король прислал ему предупреждение, и еще одно пришло из Уэльса – от его дочери, – но слишком поздно и уже ничего нельзя было изменить. Король решил преподать всем урок.
– То есть как – слишком поздно? – Махелт глядела на мужа, по ее спине бежали мурашки.
Иоанн мертв? Ее мысли обратились к старшему брату. Возможно, он замешан или арестован? Ей стало плохо, но она сказала себе, что Гуго не стал бы плакать из-за ареста Уилла. Он ожидал бы, что заплачет она. И он не мог обезуметь из-за заговора против короля. В последний день дома мужчины постоянно переглядывались, и Махелт подозревала, что Гуго кое-что знал еще до отъезда. Свекор тоже изрядно нервничал и, хромая, выходил из своей комнаты, чтобы перехватывать гонцов.
– Поскольку мы не могли отправиться в Уэльс, как собирался король, и поскольку Уэльс должен был стать местом его убийства, король повесил заложников, которых принц Лливелин дал ему в прошлом году. – В широко раскрытых глазах Гуго плескался пережитый ужас. – Двадцать восемь заложников. Он сбрасывал их с крепостного вала одного за другим, а остальные, ожидая своей участи, смотрели, и наемники Иоанна вели счет повешенным, как наш сын ведет счет бочонкам. Некоторые из них… Некоторые были маленькими мальчиками, место которых – у материнской юбки. Одного звали Родри, не знаю, кем был его отец, кем-то из вассалов Лливелина. Я играл в мяч с ним и остальными мальчишками, когда за ними явились наемники Иоанна. Только что он гнался за мной, чтобы отобрать мяч, и вот уже хрипит в петле. Филипп Марк сказал, мы должны радоваться, ведь одной гнидой меньше вырастет в вошь, но я скажу, что все мы теперь прокляты за это.
Махелт упала перед мужем на колени и взяла его за руки.
– Нет, Гуго, только не ты! – страстно произнесла она. – Господь всемогущий!
– Не говори мне о Господе – я ужинаю с дьяволом. – У Гуго перекосило рот. – Я думал, у меня достаточно длинная ложка, но, оказывается, ошибался. В этой стране ни у кого нет достаточно длинной ложки. – Он посмотрел на руки жены, лежащие поверх его рук. – Но у меня нет выбора, потому что, если я не стану с ним ужинать, меня съедят и мою семью съедят, или уморят голодом, или… повесят. Мне стыдно, что я ничего не сделал, но я ничего не мог сделать, и, по правде говоря, король действовал по закону. Это был всего лишь ответный ход… но он был безжалостным и аморальным…
Махелт оцепенело смотрела на мужа. Ей хотелось утешить его мудрыми словами и вернуть все на свои места, но перед мысленным взором раскачивались тела на крепостной стене – тела членов ее семьи, и ближе всех висел ее ребенок и пытался считать до десяти с посиневшим горлом от врезавшейся веревки, и у нее самой перехватило горло так, что она не могла говорить.
– Два заговорщика были раскрыты, – хрипло добавил Гуго. – Юстас де Весси и Роберт Фицуолтер. Они бежали, прежде чем их успели арестовать, но король отправился на север со своими извергами-наемниками и меняет кастелянов и шерифов, которых подозревает в участии в заговоре.
Махелт прикусила губу.
– А что Уилл?
– Он близок к де Ласи и Фицроберту, а они оба под подозрением. – Гуго бросил на жену предостерегающий взгляд. – Если Уилл замешан в заговоре, молю Бога, чтобы ему хватило ума замести следы.
Махелт побелела:
– Я ничего не слышала, клянусь!
– Мы должны быть осторожны, – сухо кивнул Гуго. – Король подозревает всех и каждого, а наемники и подхалимы, которыми он себя окружил, выполняют все его приказания, потому что он платит им жалованье и наделяет властью.
В дверь внезапно заколотили, и оба в испуге подскочили.
– Па-па-па-па, выходи! – завопил маленький Роджер.
Они услышали, как няня пытается его утихомирить, а он возмущенно верещит и снова колотит в дверь.
Махелт рванулась к двери, но Гуго ее упредил:
– Все в порядке.
Он осторожно отстранил жену, подошел к двери и открыл ее навстречу своему разъяренному, покрасневшему сыну, который пытался отбиться от няни. Гуго наклонился и подхватил Роджера. Сын был крупным для своих лет, но все же нетяжелым. Прочным, как дуб, хрупким, как паутинка, и гудящим, как маленькая злая оса. Живым. Гуго никогда еще не видел ничего столь живого.
– Я здесь, – сказал он. – Я всегда буду здесь.
Гуго вытер слезы ярости со щек сына и той же рукой слезы сердечной муки и вины со своих щек.
– Что теперь? – спросила Махелт.
Гуго поцеловал соленую щеку Роджера:
– Мы затаим дыхание и сосчитаем до десяти.
– Раз, два, три… – начал Роджер, старательно поднимая пальцы. – Четыре, пять… – Он подпрыгивал на руках у отца.
Гуго вынес сына во двор, чтобы посмотреть, как прибывает войско.
– А потом?
– А потом мы найдем какой-нибудь выход, – устало произнес он, – потому что это необходимо ради общего блага.
Глава 26
Фрамлингем, ноябрь 1212 года
Махелт несколько недель была как на иголках, опасаясь за Уилла, но новостей не поступало, и она решила, что лучше оставаться в неведении. Это как бросить одеяло в грязный угол. Чище не станет, но с виду поприятнее. Король потратил больше тысячи фунтов, укрепляя свои замки на севере. Одних кастелянов он сместил, других вынудил дать заложников… и после того, что случилось в замке Ноттингема, никто не сомневался в последствиях неповиновения.
В день святого Мартина на второй неделе ноября полагалось резать боровов, которые наели бока на желудях. Самцам, за исключением племенного хряка и еще одного, предстояло стать беконом, солониной, сосисками, ветчиной, студнем, кровяной колбасой и салом, чтобы кормить домочадцев в темные зимние дни, в то время как самок оставляли на развод. Боровов загнали в нижний двор и забили одного за другим ударом топора между глаз и ловко воткнутым в шею ножом – один работник втыкал нож, другой подставлял под кровь большие неглубокие миски. Затем мертвых свиней обваривали кипятком, чтобы удалить щетину, подвешивали на веревках и потрошили.
Двор и навесы для забоя были средоточием кровавой работы, и Махелт трудилась в самой гуще, с фартуком на поясе и перевязанными льняным платком волосами. Организация подобного труда и участие в нем были ей по душе, поскольку за них воздавалось намного быстрее, чем за какое-нибудь шитье, когда нужно потратить несколько недель, чтобы закончить работу. Сегодня на обед будет жареная свинина, покрытая хрустящей золотистой корочкой, с печеными кислыми яблоками и острыми соусами, чтобы оттенить сочность мяса, и много хлеба, чтобы подбирать подливку. В общей атмосфере торжества найдется место песням, стихам и веселью и даже представлению одного из сержантов графа, Роланда ле Петтура, который платит за свои земли акробатическими трюками, жонглированием и музыкальным пусканием ветров, когда того требует случай.
Служанки перешучивались, помешивая свиную кровь в огромных кадках, чтобы она не свернулась, и кипятя котлы с жиром, чтобы наполнить вычищенные мочевые пузыри. Рассолы готовились из соли, привезенной на вьючном пони из прибрежных деревень графа Роджера. Специи прибыли с семейной пристани в Ипсуиче, и все ножи были заточены на оселке до синеватого блеска.
Агата, кухонная прислуга, разглядывала куски свинины на лоснящейся окровавленной доске.
– Мой муж говорит, что не желает больше видеть на ужин свиные ножки, – заявила она. – Но я вот что скажу, пускай лопает, что дают, и не жалуется. Будет есть как миленький свиные ножки – соленые, под соусом или тушенные в меду, – да еще и нахваливать!
Остальные женщины засмеялись, подталкивая друг друга, и Махелт засмеялась вместе с ними, наслаждаясь чувством товарищества.
Гуго подошел к кухонной двери и поманил ее. У него были дела в отцовской комнате, в руке он сжимал свиток пергамента. Дыхание Гуго висело белым облачком в сыром ноябрьском воздухе, а шляпа была низко надвинута на уши. Увидев обещание в его взгляде, Махелт вытерла руки, сняла фартук и, велев женщинам продолжать работу, присоединилась к мужу во дворе.
Забой был окончен, земля щедро полита водой, и теперь слуги усердно работали метлами. Боровов еще опаливали огнем, и работники ловко орудовали ножами, вздергивая туши на веревках, чтобы выпотрошить их. Маленький Роджер с интересом наблюдал за происходящим, сжимая в руке мягкое свиное ухо. Трайпс, несмотря на свой преклонный возраст, сумел стянуть комок потрохов и залег под телегой, чтобы слопать добычу.
Гуго увлек Махелт прочь от шума и суеты и усадил на скамью рядом с новым домом.
– Пришло письмо от вашего отца моему, – сказал он. – Я подумал, вам захочется узнать. Ваш отец предложил свою помощь королю. Он говорит, что приведет три сотни рыцарей из Ирландии, вместе с де Греем они смогли обеспечить Иоанну поддержку ирландских лордов. – Лицо Гуго оставалось красноречиво бесстрастным. – Уильям Маршал посоветовал королю вступить в переговоры с Папой и положить конец отлучению, ибо, пока Иоанн не находится под защитой Церкви, любой вправе идти против него.
– Прискорбно, что верность моего отца принадлежит такой твари, как Иоанн! – с негодованием сказала Махелт.
Гуго почесал в затылке:
– Мне тоже, но ваш отец поступает так, как велит долг. Король поблагодарил за поддержку, но хочет, чтобы Маршал пока оставался в Ирландии и помогал юстициарию, а вернулся весной, когда море будет спокойнее. – Гуго протянул жене пергамент. Его голос потеплел. – Прочтите сами. Здесь есть и хорошие новости.
Махелт просмотрела строчки и, с радостным криком бросившись Гуго на шею, крепко его поцеловала:
– Мои братья будут освобождены, как и все заложники слова моего отца!
Улыбаясь, Гуго обнял ее в ответ:
– Ваш отец снова в милости. Королю нужны верные и мудрые люди, которые посоветуют ему, что делать с Папой и королем Филиппом.
Махелт отпустила его, чтобы перечитать послание. Радость от новости о братьях не изменила ее отношения к королю.
– Когда Иоанн в беде, ему нужна помощь людей, готовых его поддержать, но в благоприятные времена он обращается против них, – презрительно сказала она.
– Вряд ли король снова поссорится с вашим отцом. Он знает, как популярен лорд Маршал, и, мне кажется, начал понимать, что пусть лучше тот работает на корону, чем сохраняет нейтралитет или становится на сторону его противников.
Махелт поднялась со скамьи, но не утерпела и перечитала письмо еще раз, поскольку, даже составленное писцом, оно отражало волю и намерения ее отца. Наконец поцеловала пергамент и неохотно вернула его Гуго, который скатал его в свиток и засунул за пояс.
– По крайней мере, благодаря советам вашего отца в государственных делах прибавится здравого смысла, – сказал он. – Пусть я не доверяю Иоанну, но Уильяму Маршалу я доверяю. Он печется об общем благе.
Глава 27
Солсбери, Уилтшир, декабрь 1212 года
Хрустящий ледок покрыл траву пушистым серебристым ковром, а декабрьский воздух резал легкие, словно нож. Опускались сумерки, и небо над блестящими белыми зданиями дворца Солсбери светилось бирюзой. Рядом с дворцом сиял собор – величественный западный фасад, творение искусных каменщиков, тянулся ввысь, славя Господа. Стоя на палисаде рядом с Гуго, Махелт посмотрела на небо и вдохнула морозную ясность первых звезд, учащенно дыша от предвкушения.
Махелт с новой семьей проводила рождественские праздники в Солсбери. По мнению Гуго, их пригласили только потому, что Уильям Длинный Меч хотел похвастаться позолоченным буфетом, взирая на всех свысока. Махелт подтолкнула мужа и сказала, что надо быть более терпеливым и снисходительным. В ответ на это Гуго поднял брови, но в целях самосохранения не стал упоминать о ее собственной репутации в отношении сих добродетелей.
– Едут, – сказал Гуго, указывая за палисад. – Прислушайтесь.
Махелт пригляделась и прислушалась. У Гуго было чутье, как у лисы. Затем она услышала перезвон колокольчиков на упряжи и голоса. Прищурившись, Махелт различила тени, движущиеся в темноте к холму. Кто-то во главе отряда нес фонарь, остальные фонари держали слуги. Огни мерцали по краям кавалькады, в сгущающихся сумерках превращая ее в танцующую змею света. Когда всадники приблизились, показались голубые с золотом знамена Солсбери и перезвон стал громче.
Гуго посадил сына на плечи, чтобы наблюдать за процессией.
– Смотри, – произнесла Махелт. – Смотри, это твой дядя Уилл и твой дядя Ричард. – Голос ее дрожал.
– А также твой дядя Длинный Меч, – бесстрастно добавил Гуго.
Отряд Биго прибыл днем раньше прославленного графа Солсбери и его несметной свиты.
– Дядя Уилл, дядя Ричард, – повторил маленький Роджер и с нетерпением указал на фонари.
Махелт покинула палисад и поспешила во двор, где уже ждала Эла. Гуго спустился более степенно, но присоединился к Махелт и с любовью положил руку ей на плечо. Он знал, как много это значит для его жены, и чувствовал, как она дрожит под его ладонью. Подошла мать Гуго, задыхаясь после стремительного перехода из собора, где она осталась помолиться, когда все ушли. Ида была одета в свой лучший темно-красный плащ, и глаза ее сверкали от предвкушения встречи с первенцем.
Лошади простучали копытами по мосту через ров и, проехав сквозь арку сторожки, ступили во двор в клубах подсвеченного фонарями пара от их дыхания. Длинный Меч спешился, и Эла шагнула вперед, чтобы поприветствовать его реверансом. Он наклонился, поднял ее и поцеловал в обе щеки. Затем поздоровался со своими родственниками Биго, обменявшись формальными приветствиями.
Махелт улыбалась, приседала и целовала его отстраненно, все ее внимание было приковано к братьям. Едва поздоровавшись с Длинным Мечом, она, забыв все приличия, бросилась в объятия Уилла и Ричарда.
Ричард крепко, по-медвежьи, обнял ее, и у Махелт перехватило дыхание. Прошло шесть лет с тех пор, как она в последний раз видела его в Стригуиле. Теперь брат был взрослым мужчиной двадцати одного года и возвышался над ней, раздавшись в плечах и почти достигнув размеров их отца. Уилл по сравнению с ним выглядел хрупким, словно юноша, и даже Гуго, высокий и мускулистый, вполне мог показаться оруженосцем Ричарда.
– Возможно, теперь ты научишься ценить нас, вместо того чтобы считать занудами, – низким голосом пророкотал Ричард.
Махелт перестала вытирать глаза и скорчила рожицу.
– Я всегда вас ценила, – парировала она, – но это не мешало вам быть ужасными занудами!
– Что ж, придется тебе нас потерпеть. – Ричард пожал Гуго руку и обменялся с ним поцелуями.
Компания удалилась в личные покои, где столы ломились от еды, а в камине трещали дрова. Рядом с огнем было жарко, как в кузнице, но остальную часть комнаты наполняло приятное тепло.
Уилл пораженно уставился на трехлетнего племянника.
– Мне сложно представить тебя матерью, – озадаченно покачал он головой, глядя на Махелт. – Но кем еще он может быть? Похож на тебя как две капли воды!
– Несомненно, он сын своей матери, – сухо произнес Гуго, протянув Махелт кубок вина и ласково взъерошив темные волосы сына.
– А где второй? – спросил Ричард.
– В детской, – ответила Махелт. – Он больше похож на Гуго.
– Кормите и балуйте его, и тогда он не станет вопить, – саркастично добавил Гуго, чем заработал тычок в ребра от жены. Потирая ушибленное место, он поднял кубок в честь братьев Махелт. – Теперь, когда вы больше не обязаны жить при королевском дворе, куда вы направитесь?
– Я пока не решил. – Уилл разглядывал свои туфли, внезапно заинтересовавшись их вышивкой. – В Стригуил или Пембрук, наверное. – Он старался не смотреть им в глаза. – Или поживу в имении нашего отца в Кавершеме. – Потом поднял голову и с вызовом глянул на Гуго. – Вам нечего опасаться. Я не поеду на север дальше Трента.
– Я и не опасаюсь, – сказал Гуго и внимательно посмотрел на брата. – Я знаю, что вы искренне печетесь о благе семьи… и чести своего отца.
Уилл не ответил, но Ричард, заполнив повисшую паузу, произнес:
– Я еду в Лонгвиль весной. Отец хочет, чтобы я вступил во владение.
Гуго пристально разглядывал Ричарда. Юноша был наследником семейных поместий за Узким морем, но не остался без наследства только потому, что его отец осуществил несколько срочных маневров, дабы удержать их, когда король Иоанн потерял Нормандию. Верность Ричарда будет принадлежать королю Филиппу, а не Иоанну. Положение также позволит ему докладывать своей семье о происходящем при французском дворе.
– У вас будет немало дел.
Ричард пожал широкими плечами:
– Я был рожден для этого, и меня учили, как исполнять свой долг. Детство я провел в Лонгвиле и Орбеке. Мое сердце осталось там. – Его лицо осветилось невольной улыбкой. – Летом мы устроим превосходный турнир.
Гуго решил, что беззаботность Ричарда наиграна. Его улыбка казалась искренней, но все-таки была маской, и за весельем в его глазах крылась грусть. Как и Гуго, Ричард не вышел невредимым из преисподней Ноттингема. Но, по крайней мере, в Нормандии он не будет помехой для Иоанна, а Филипп Французский – неплохой сюзерен.
– Ты еще побудешь с нами? – забеспокоилась Махелт.
– Ну конечно, сестренка, и я буду часто навещать вас. Не надейся так легко от меня избавиться.
– Тебе лучше сдержать свое слово, – погрозила ему пальцем Махелт. – Я тебя больше не отпущу.
– Я не посмею его нарушить, – криво усмехнулся Ричард.
– Полагаю, до вас дошли слухи, что король будет низложен накануне Вознесения?[16] – спросил Уилл.
Слуга заново наполнил кубки. Гуго с сомнением покачал головой.
– Я думал, вы слышали, ведь у вас есть земли на севере.
– В последнее время я жил во Фрамлингеме, – отрезал Гуго, – и меня не интересуют слухи.
Уилл проигнорировал намек оставить данную тему.
– Некий религиозный отшельник заговорил с королем, когда тот охотился на мятежников около Донкастера. Сказал Иоанну, что к Вознесению он перестанет быть властелином королевства.
– Вероятно, это то, чего желает Церковь, поскольку ее доходы оседают в сундуках Иоанна, – отмахнулся Гуго. – Всегда находятся люди со странными идеями в головах.
– Да, но этот отшельник проповедовал в городах и селах, поднимая столько шума, что Иоанн заключил его в темницу до дня Вознесения. Возможно, он что-то знает.
– Если и знает, он дурак, а не мудрец, раз болтает об этом на каждом углу… пусть даже за плату.
На этот раз Гуго испытал облегчение, когда Длинный Меч присоединился к собравшимся. Хотя Гуго был бы рад, лишись Иоанн короны до дня Вознесения, он не желал больше подвергать опасности себя и свою семью беспечными разговорами. Кто угодно может подслушать, а люди Длинного Меча верны королю.
Длинному Мечу не терпелось поговорить о военном корабле, который Иоанн строил для него в Портсмуте.
– Он будет вмещать сто двадцать бойцов, не считая команды и лошадей, – похвастал он.
– А не будет ли он неповоротливым? – спросил Ричард. – Это уже когг[17], а не военное судно.
– О, он не будет таким стремительным, как неф[18], но все же достаточно быстрым, а недостаток скорости возместит мощью, – уверенно ответил Длинный Меч. – Я наберу на него лучших арбалетчиков, каких можно купить за серебро, и у судна будут боевые башни на носу и корме.
Длинный Меч продолжал громко распространяться о своем корабле, постоянно рисуясь. Гуго раздражало подобное хвастовство, но он все равно слушал с интересом, поскольку был опытным моряком и неплохо разбирался в кораблях.
Король строил суда и набирал на них команды из-за угрозы вторжения Франции. Все знали, что король Филипп собирает армию, чтобы напасть на Англию, низвергнуть Иоанна, а на трон посадить принца Людовика. Иоанн использовал зиму для подготовки, собирая на южном побережье суда и войска, Длинного Меча он поставил во главе флота. И разумеется, с раздражением подумал Гуго, это означает, что у Длинного Меча должен быть лучший корабль.
Наслушавшись хвастливых речей Длинного Меча, Махелт оставила мужчин рассуждать об обшивке, штирбортах и приливах и присоединилась к женщинам, собравшимся у огня, в том числе к Иде и Эле. Последняя недавно прошла воцерковление после рождения второго сына, Ричарда. Волосы малыша отливали медью, напоминая о его царственном деде. Ида без конца склонялась над колыбелью, чтобы поворковать и погладить малыша по щеке.
– Господь благословил меня, собрав моих детей и внуков под одной крышей, – улыбнулась она. – Его щедрость не знает границ, и я благодарю Его от всего сердца.
– Я тоже благодарю Его, – сказала Эла.
В отблесках огня она светилась, словно юная Дева Мария. Уверенность Элы в себе возросла после того, как она скрепила брак с Длинным Мечом двумя сыновьями, выполнив свой долг. Она с любовью и гордостью взглянула на мужа.
– Я думала, моему супругу придется провести Рождество при дворе, но он сумел ненадолго вырваться.
– Это всегда нелегко, – с оттенком грусти произнесла Ида. Она сопровождала Махелт и Гуго в Солсбери, но графу пришлось остаться с королем. – От наших мужчин требуют слишком многого и нами часто пренебрегают. Дети наше единственное утешение… и внуки.
– Но без нас домашнее хозяйство развалилось бы, – откровенно возразила Махелт. – Кто отдает приказы стюардам и камергерам? Кто заботится о благополучии слуг, кормит и развлекает гостей? Кто вынашивает детей? И наши старания принимают как должное, но только если мы это позволяем.
Ида вздохнула и посадила маленького Роджера на колени, когда тот ненадолго оторвался от игр.
– Я тоже так думала. Винила себя и считала, что была недостаточно хорошей женой. Мне и сейчас порой так кажется, поскольку я знаю, что не исполняю всех желаний графа.
– Насколько я вижу, это граф не… – ощетинилась Махелт.
– Тише, тише, – предупреждающе подняла руку Ида. – Я не хочу, чтобы ты обвиняла его. Ты молода, нетерпелива и склонна к поспешным суждениям. – Она упрямо поджала губы. – Граф таков, каков есть. Мы оба таковы, какими нас сделало время. Даже если я переложу вину на него, это ничего не изменит. Порой у нас нет выбора. Скала может сопротивляться морю, но рано или поздно рассыплется в песок. Так и потребности короля и государства всегда одержат верх над потребностями жены. – Графиня прижала внука к груди и поцеловала в щеку. – А для женщины потребности ребенка всегда одержат верх над потребностями мужа. Так устроен мир. – Она умолкла и перевела дыхание. – Рано или поздно все мы покидаем друг друга. Рано или поздно все мы спим в одиночестве.
Махелт отвернулась, всей душой протестуя против подобной мудрости.
– Не желаете еще вина, миледи матушка? – с участием обратилась Эла.
Ида улыбнулась и покачала головой:
– Судя по тому, что я сейчас наговорила, а также по выражению ваших лиц, я уже выпила больше, чем следовало.
Роджер вывернулся из рук Иды, чтобы присоединиться к мужчинам. Он прижался к ноге Гуго, и тот рассеянно взъерошил волосы сына и оберегающим жестом положил руку на узкое плечико. Затем Гуго повернулся к женщинам, улыбнулся Махелт и весело подмигнул. Махелт вернула мужу дразнящий взгляд и потянулась к графину, который грелся на камине.
– А мы с Элой, похоже, недостаточно, – сказала она.
Прошла всего минута, и настроение Иды улучшилось, но слова ее оставили отпечаток в душе Махелт, подобно следу на мокром песке. Той ночью она лежала с Гуго в постели за задернутым пологом и пылко занималась с ним любовью, пока зимний ветер грохотал ставнями. Когда все закончилось, Махелт не спешила выпускать мужа из объятий, желая слиться с ним в одно целое. Ее грудь вздымалась, как будто она пробежала несколько миль. Гуго нежно убрал волосы с лица жены и перекатился набок вместе с ней, накрыв своим телом, словно спасительным плащом.
– Ваша мать не права, – сказала Махелт, когда их дыхание успокоилось и обрело единый ритм.
– Что? – сонно пробормотал Гуго.
Махелт не ответила, но прижала его руку к своему боку, словно щит.
Читать бесплатно другие книги:
