Отвергнуть короля Чедвик Элизабет

Глава 33

Нант, Пуату, лето 1214 года

Гуго скрестил оружие с французским солдатом, заставив того попятиться, и ударил рукоятью меча. Солдат упал, и Гуго проехал чуть дальше, медленно прорубая себе путь сквозь бурное море ожесточенной битвы. Жаркое летнее солнце нагрело его кольчугу и войлочный шлем, как будто он варился в котле с расплавленным свинцом. Гуго ловил воздух ртом, горло пересохло. Кровь текла с его правого запястья, задетого в схватке. Суровая мощь Гнедко сливалась с его собственной силой, пока Гуго пытался обрести преимущество.

–  moi! – крикнул он рыцарям, взметающим пыль вокруг. – Bigod, moi![25]

Король Иоанн стремился развить успех и намеревался отобрать у французов портовый город Нант. Гуго и войско Биго оказались в самой гуще битвы. Городское ополчение, состоящее из простых людей, не выдержало натиска и стекалось обратно в Нант, но гарнизон оказался более стойким и внезапно контратаковал, сплотившись вокруг одного из командиров и снова бросившись вперед. Вокруг красного с желтым штандарта Биго завязалась рукопашная схватка, со всех сторон кромсали и рубили. Пехотинец вцепился в Гуго и попытался стащить его с седла, но Гуго ударил его мечом и пришпорил коня. Гнедко попятился и прыгнул вперед на задних ногах. Гуго прорубил себе путь сквозь гущу французов, круто развернул скакуна и вновь набросился на них. Битва ревела, подобно великому морю, и Гуго казался себе камнем, который швыряет прибой.

К нему направился другой рыцарь, на его поднятом щите красовался герб Дрё в сине-золотую клетку, шелковый сюрко тех же цветов был порван и забрызган кровью. Королевский родственник, понял Гуго. Кузен самого короля Филиппа, никак не меньше. Гуго развернулся, чтобы встретить его, подставив свой щит под первый удар меча Дрё. От щита Гуго полетели щепки, а сам он вжался в седло. Гуго нанес ответный удар и пришпорил коня. Гнедко щелкнул зубами на коня Дрё, тот лягнул его, и к схватке мечей и щитов прибавились копыта, зубы и лошадиные мышцы. Гуго видел, что Гамо Ленвейз сражается справа от него, используя знамя Биго в качестве копья, а его братья Роджер и Уильям отчаянно дерутся слева. Вид цветов Биго вдохновил Гуго, и он удвоил усилия. Дрё был великолепным бойцом, но именно поэтому он и оторвался от своих воинов. Когда солдаты Биго сомкнулись вокруг него, Дрё осознал опасность, но отступать было поздно.

– Я сдаюсь! – крикнул он. – Я кузен короля, Роберт де Дрё, и я сдаюсь!

Он опустил свой щит, открыв грудь, и вручил Гуго меч, которым только что пытался его убить.

Гуго назвал Дрё свое имя и принял его капитуляцию. Другие французские рыцари тоже сдавались или бежали, поскольку стало ясно, что битва проиграна. Гарнизон капитулировал, и городские жители либо запирались в своих домах, либо бежали. Нант перешел в руки Иоанна, и англичане оказались на расстоянии удара от Анже. Анжуйский король вернулся на родную землю.

Гуго развернул войска, чтобы укрепить положение, а Ленвейз нашел им место рядом с рекой. Предыдущие владельцы покинули дом в спешке, и на огне еще кипел котел тушеного мяса. Куры во дворе обещали добрый ужин сегодня вечером и свежие яйца завтра утром. Албрам, полковой хирург, промыв и перевязав рану на запястье Гуго, покачал головой и настоял на том, что нужно наложить шов, прежде чем Гуго отправится на совет с королем и другими военачальниками. В пылу схватки рана не болела, но когда Гуго переменил котту, ему показалось, что он окунул предплечье в осиное гнездо.

Короля снедало нетерпение. Он разделил свои силы, и другая половина армии находилась на севере под началом Длинного Меча. Предполагалось, что она двинется на юг и зажмет французов между двух огней. Однако отряд Длинного Меча оставался на месте, поскольку немецкие союзники под предводительством Отто Саксонского прибыли еще не в полном составе и Отто не готов был выступать. Иоанну же хотелось действовать, пока преимущество оставалось на его стороне.

– Завтра мы ударим по Анже. – Глаза короля сверкали от нетерпения. – Французы перешли к обороне. Сегодня мы пленили двадцать их лучших рыцарей, в том числе кузена самого короля. – Его взгляд в знак признательности на мгновение скользнул по Гуго. – Не пройдет и недели, как я устрою прием в столице своих предков.

Слова Иоанна были встречены согласным шепотом и одобрительными жестами.

– А оттуда мы захватим Ла-Рош-о-Муан.

– Сир, людям нужна передышка, – заметил барон из Пуату Эймери де Туар. – И нам нужен хотя бы день, чтобы отдохнули лошади.

– Нет, – покачал головой Иоанн, мрачно посмотрев на него. – Если мы замедлим ход, французы перехватят инициативу. У вас будет день на отдых в Анже, милорд. Мы прибыли сюда, чтобы делать дело, а не просиживать задницы.

Де Туар покраснел и обвел взглядом собравшихся в поисках поддержки, а также возможных улыбок или насмешек. Не проронив ни слова, он развернулся и вышел из комнаты.

– Еще кто-нибудь считает, что мы должны остаться, или англичане сделаны из более прочного материала? – осведомился Иоанн, презрительно выгнув бровь.

К концу недели они захватили Анже, и две ночи король властвовал над городом, из которого его предки, графы Анжуйские, через браки и завоевания начали восхождение к власти.

Рана Гуго заживала медленно, и его мучил легкий жар, от которого он был усталым и раздражительным, но который не освобождал от выполнения обязанностей. Во время пребывания в Анже Гуго проследил, чтобы лошадей осмотрели и заново подковали. Он заменил двух изможденных вьючных лошадей, подновил кольчугу, сменив сломанные звенья и покатав ее в бочонке с песком и уксусо, чтобы очистить от ржавчины. Памятуя недовольство Махелт, он также нашел время, чтобы принять ванну, избавиться от вшей и подстричься у цирюльника.

На третий день на рассвете армия Иоанна выехала из Анже и направилась на юго-восток к недавно построенной крепости в Ла-Рош-о-Муане. Защитники крепости отнеслись к их появлению с хладнокровием и осыпали символическим дождем из стрел и камней, чтобы продемонстрировать свою стойкость, не тратя понапрасну боеприпасов. Иоанн разбил лагерь, велел собирать осадные машины и начал штурм замка.

Через две недели Гуго стоял рядом с одной из команд требюше, пока та готовилась метнуть очередной камень в стены цитадели. Вытирая лоб рукавом, он думал о Махелт. Гуго подозревал, что она смогла бы нанести прямой удар. На мгновение ему показалось, что жена стоит рядом, одетая в кольчугу, с мечом на бедре. Пот обжег его глаза, и он отчаянно заморгал, едва не упав.

– Осторожно, милорд, – произнес капитан команды требюше.

Гуго знал, что они думают, будто он перепил прошлой ночью. Ощущения и впрямь были схожие, но недомогание было вызвано усталостью и раной на руке, которая продолжала гноиться и постепенно становилась все хуже.

– Долго еще, как по-вашему? – спросил он.

– Мы с ребятами ставим на сегодняшний вечер или завтрашнее утро, – ответил капитан. – Этот участок стены вот-вот проломится.

– Я так и думал, – сказал Гуго, надеясь также на передышку и приличную кровать.

К нему подбежал один из оруженосцев Иоанна:

– Сир, вас зовут в королевский шатер!

– Сейчас? – Гуго потер лоб.

– Да, сир. – Юноша облизал сухие губы. – Фуражиры заметили армию принца Людовика. Он идет, чтобы освободить замок, и бросил нам вызов, предлагая сразиться!

Гуго переглянулся с командой требюше.

– Лучше поторопитесь, – посоветовал он.

Оруженосец побежал созывать остальных, а Гуго направился к королевскому шатру. По пути он заметил, как французского герольда ведут из осадного лагеря под флагом перемирия.

Когда все собрались, вернулись еще несколько фуражиров, подтвердив, что французские войска идут со стороны Шинона, и если Иоанн решит принять вызов на бой, тот состоится уже на рассвете.

– Нас вдвое больше! – яростно заявил Иоанн собравшимся баронам. – Мы встряхнем их, как собака встряхивает крысу, и положим им конец здесь и сейчас.

Среди капитанов его наемников и домашних рыцарей раздались одобрительные возгласы. Английские бароны сохраняли невозмутимость, тогда как представители Пуату неловко ерзали и переглядывались. Эймери де Туар снова шагнул вперед как их представитель, непокорно вскинув голову.

– Я не готов встретиться с французами в открытой схватке, – решительно произнес он. – Это безумие. Вы погубите всех нас.

Иоанн посмотрел на графа Туара с яростью и неверием.

– Предатель! – рявкнул он. – Бесхребетный трус! Ты не посмеешь так со мной поступить!

Де Туар покраснел, но стоял на своем:

– Я не трус, но не готов поставить все на единственную схватку. Это не моя битва. Я говорю вам это в лицо, потому что я человек чести. Если французская армия настолько близко, я должен отправиться защищать собственные земли, иначе французы их опустошат!

– Ха! – фыркнул Иоанн. – У тебя не больше чести, чем у сводника!

– В таком случае я в хорошей компании… сир.

Де Туар поклонился и вышел из шатра в сопровождении своих капитанов. У Иоанна дергалась челюсть, а вены на шее вздулись.

– Мне пойти за ним, сир? – спросил Джерард Д’Ати.

Иоанн глубоко вдохнул, содрогнувшись всем телом.

– Нет, это лишь расколет войска еще больше, и этот трус не стоит того, чтобы за ним гонялись. Я разберусь с ним позже. – Он сощурился. – Я не забуду его предательства, а он с этого дня может забыть о крепком сне по ночам.

Зная Иоанна, большинство не сомневалось, что де Туару предстоит долго страдать от бессонницы и вечно оглядываться по сторонам, опасаясь принимать пищу без слуги-дегустатора.

Иоанн резко встал с кресла и скрылся за навесом в глубине шатра. Через несколько мгновений он прислал помощника, чтобы объявить об отступлении к Ла-Рошели.

К горлу Гуго подступила желчь. Они не могут сражаться без поддержки Пуату. Им нужны люди. Учитывая склонность Пуату менять хозяев так же быстро, как меняется погода в апреле, они могут уже мчаться к Людовику. Все впустую, если только Длинный Меч не преуспеет на севере.

Глава 34

Порт Ла-Рошель, июль 1214 года

Гуго сидел на причале, свесив ноги над водой. Рядом с ним блестели две жирные сельди с рубиновыми жабрами и серебристой чешуей, которых он, поддавшись настроению, купил с рыбацкой лодки, пришвартовавшейся и выгружавшей добычу. Вода под его сапогами была мутно-зеленой – прилив омывал стены гавани. Множество небольших нефов, галер и коггов покачивалось на якоре, лодки со снабжением разгружались на пристани. Галеры были нагружены бочонками вина, предназначенными для отправки в Англию, и группа рыцарей-тамплиеров ожидала посадки на судно, над которым реял крест их ордена. Гуго с ленивым интересом наблюдал за суетой, слушая крики чаек, круживших в небе. Их крики пронизывали его лихорадочный сон, когда он лежал в комнате с видом на гавань, с открытыми окнами, чтобы морской бриз мог охладить его пылающее тело.

Гуго тяжело болел после отступления из Ла-Рош-о-Муана, едва не падал с лошади, но от носилок отказывался. Вернувшись в порт, встревоженные подчиненные привели к нему испанского врача – испанцы славились как лучшие доктора. Непрерывно бормоча, врач вскрыл гноящуюся, распухшую рану, промыл ее соленой водой и обнаружил внутри осколок ржавого железа. Он сказал Гуго, что тому повезло иметь крепкое телосложение и еще больше повезло, что под рукой оказался врач, который смог найти осколок, не то яд распространился бы по всему телу и рано или поздно убил бы его, каким бы сильным он ни был. Услуги врача обошлись в стоимость верховой лошади, но рана начала наконец заживать, жар и слабость отступили, и Гуго рассудил, что это невысокая цена за его жизнь.

Иоанн послал в Англию за войсками, чтобы заменить отряд Пуату. Прибыла разрозненная горстка, но сил, чтобы сразиться с Людовиком, было явно недостаточно. Однако вторая английская армия под началом Длинного Меча выступила из Фландрии на Париж и угрожала армии короля Филиппа.

Ощутив, как солнце начинает припекать затылок, Гуго поднял свой серебристый ужин и, встав, повернул домой, осторожно ступая по покоробленным доскам причала. Когда он дошел до конца, то увидел, что к нему бежит Гамо Ленвейз.

– Сир, новости с севера! – Ленвейз остановился и зажал рукой колющий бок. – Была битва… по дороге в Париж при Бувине… Французы одержали победу!

Гуго смотрел на рыцаря, пытаясь осознать его слова. Он чувствовал, как леска, которой перевязаны рыбы, врезается в пальцы.

– Мои братья… Что с моими братьями?

– Не знаю, сир, – покачал головой Ленвейз. – Гонец ускакал. Но сказал, что это была катастрофа. Император Отто бежал, на поле брани осталось девять тысяч мертвецов.

Гуго внезапно ощутил слабость и тошноту, как будто рана еще была воспалена. Столько денег и усилий, столько потраченных жизней, и ради чего? Возможно, Ральф сейчас лежит на поле брани и его клюют вороны или сброшен в общую могилу. А Длинный Меч… У него сжалось горло. Гуго думал, ему безразлична судьба единоутробного брата, и все же мысль, что того уже нет на этом свете, оказалась невыносимой. Когда столь долго сравниваешь себя с кем-то другим, пусть даже враждебно к тебе настороенным, как быть, если его больше нет?

Гуго вошел в дом и отдал сельдей, которые были еще крепкими и свежими, молчаливому повару. Ральф и Длинный Меч. Длинный Меч и Ральф. Он вымыл руки, сполоснул лицо и направился в королевские покои в замке, чтобы разузнать все, что можно.

Открытая повозка подпрыгнула на очередной борозде. Ральф сжал распухшие губы и подавил стон. Каждая косточка его тела болела, как будто его разобрали на части, а потом с грубой поспешностью кое-как собрали обратно. Он был покрыт ссадинами и синяками – следами битвы и побоев, которые достались ему после. Ральф знал, что еще может быть убит или умереть от дурного и небрежного обращения, положенного пленникам. Он не помнил, когда в последний раз ел или пил. Меч его пропал, как и кольчуга, а также лошадь и снаряжение. И даже его плащ. На нем осталась только порванная грязная одежда, и ничто не защищало от дождя, который моросил все утро. Ральф поднял руки, чтобы вытереть лицо, и железные оковы, натиравшие запястья, лязгнули в местах прикрепления цепи.

Ральфу становилось плохо при мысли, как легко он капитулировал и тем подвел Длинного Меча. А что мог он сделать в гуще битвы? Их победили благодаря удаче и хитрости. Единственным разумным выходом было сдаться, но он все равно испытывал горечь. После битвы всех, кто был недостаточно богат, чтобы за него внесли выкуп, не стали брать в плен и прикончили на месте. Ральф избежал подобной участи, но чувствовал себя уязвимым. После этой битвы он понял, что эти люди способны на любое зверство. Французы могут повесить его в Париже, чтобы повеселить и успокоить горожан. Его может не спасти даже то, что он брат Длинного Меча и сын графа Норфолка. Младшие сыновья не всегда удостаиваются хорошего обращения, и жизнь его ничего не значит в планах королей. Кем бы он ни был, он еще мог умереть.

Ральф поерзал, пытаясь устроиться поудобнее, но не преуспел в этом. Группа всадников поскакала к повозке, и у Ральфа засосало под ложечкой, когда он увидел среди них на добром гнедом коне Длинного Меча. Хотя оружия у Длинного Меча не было, на нем оставался его щегольской плащ с подкладкой из горностая и выглядел он, как всегда, блестяще. Ральф опустил голову, стараясь, чтобы его не заметили. Ему казалось, что он должен понести наказание за свою неудачу на поле брани, разделив мрачную темницу с теми, кого везли в повозке. Длинный Меч пошутил, заметив одному из тюремщиков, что, если ему вернут его меч, он покажет им пару приемов. Все засмеялись, и смех гулко отдался в ушах Ральфа. Похоже, Длинный Меч никогда не проедет мимо них. Ральф рискнул поднять глаза и увидел, что его единоутробный брат заглядывает в повозку, изучая пленников и раненых. Ральф поспешно опустил голову, но было уже поздно.

– Вон тот человек, в порванных чулках, мой родственник и сын графа Норфолка! – внезапно, без малейшей веселости крикнул Длинный Меч. – Тот, кто заберет его и позаботится, чтобы он выжил, получит щедрый выкуп.

Ральф попытался сглотнуть, но его горло так пересохло, что он мог только закашляться. Перед глазами плыли черные круги. Вдалеке Длинный Меч просил кого-то дать ему воды. К его губам прижали жесткий край сосуда, и жидкость хлынула в рот. Ральф жадно глотал, брызгая во все стороны. Затем его стащили с повозки и усадили на коня – старого доходягу с больными коленями и подпрыгивающей походкой, которая доставляла Ральфу мучений едва ли не больше, чем повозка. Он приветствовал боль, словно епитимью, и невнятно поблагодарил Длинного Меча.

– Я подвел вас, – сказал он.

– Никогда так не говорите, – мрачно посмотрел на него Длинный Меч. – Удача подвела нас всех. Это всего лишь отступление. Сдаться – куда больший грех. Выкуп будет уплачен, и мы оба скоро окажемся на свободе. А до тех пор наш долг выказывать перед тюремщиками свою гордость.

Ральф не знал, сколько гордости в нем осталось, но если Длинный Меч требует, он попытается. Он подозревал, что за уверенным внешним видом Длинного Меча тоже скрываются опасения насчет будущего. Что случится, когда выкуп будет уплачен? Поражение при Бувине – катастрофа для короля Иоанна, поскольку оно похоронило все его надежды когда-либо вернуть Нормандию и Анжу. Все земли, деньги и человеческие жизни потеряны. Выкуп будет уплачен кровью.

Махелт присматривала за варкой сыра. В нынешнем сезоне молока имелось с избытком, и работа ей нравилась. Отец говорил, что это у нее в крови, ведь ее бабушка Сибилла была в сыроварении большой мастерицей. Бароны и епископы заглядывали в Хэмстед, только чтобы отведать ее знаменитых сыров, и деда Махелт Джона, когда он служил в казначействе, всегда просили привезти круг зрелого хэмстедского сыра в Вестминстер для своих товарищей баронов.

Махелт проследила, как служанка снимает сливки с молока, и, убедившись, что все идет своим чередом, вышла посмотреть, как ее старший сын берет у дедушки уроки верховой езды. Она улыбнулась при виде графа на крепкой серой лошади и малыша на Пирожке. Пони был себе на уме, и им не всегда легко управлять. Граф показывал Роджеру, как надавить коленями и заставить Пирожка шагнуть вбок, и Пирожок для разнообразия повиновался. Несмотря на все свои разногласия со свекром, Махелт признала, что он хороший и терпеливый учитель. Она вернулась в сыроварню, чтобы отдать приказания служанке, а когда снова посмотрела во двор, то увидела гонца на взмыленной лошади, который вручил графу пергамент, что-то быстро говоря. Свекор оцепенел, а гонец скорбно покачал головой.

– Миледи, положить это… – заикнулась служанка.

Страх обжег Махелт.

– Не сейчас! – рявкнула она, сдернула фартук и поспешила к мужчинам, не беспокоясь, что ее присутствие может разозлить свекра. Если есть новости, она вправе их знать.

С пергамента в руке графа свисала зеленая кисточка с восковой печатью Гуго.

– Что случилось? – Махелт подавила желание выхватить пергамент.

Гонец облизал губы и нерешительно посмотрел на хозяина.

– Битва между нашими войсками и французами, – покачал головой граф. – Для нас она обернулась катастрофой…

– Гуго… – глухо произнесла Махелт. – Только не Гуго…

– Гуго в безопасности. Он был с королем в Пуату и не участвовал в битве. Но Ральф в плену, за него требуют выкуп, как и за графа Солсбери. – Взгляд графа застыл. – Девять тысяч пали на поле брани…

– Господь всемогущий! – перекрестилась Махелт.

– Гуго едет домой. – Голос графа стал стальным от усилий совладать с собой. – Иди, – велел он гонцу. – Поешь и отдохни. Я скоро снова отправлю тебя в путь.

Махелт махнула конюху, чтобы он позаботился о Роджере, и последовала за свекром в его комнату. Граф упал в кресло и потер рукой лицо.

– Это катастрофа для короля, – сказал он, – катастрофа для всех нас.

– По крайней мере, Гуго в безопасности, и даже если Ральф и Длинный Меч в плену, их нет среди павших. – Махелт говорила бодро, хотя у нее сосало под ложечкой.

– Да, Господь милосерден, – недовольно взглянул на нее Роджер Биго. – Он пощадил моих сыновей, но многие мои солдаты погибли. Нас ждут опустевшие седла, овдовевшие женщины и осиротевшие дети. Нам придется уплатить выкуп, и он обойдется дороже мешка бобов.

– А что графиня?

Граф скорбно поджал губы.

– Скажите вы ей! – Он резко взмахнул рукой. – У меня и здесь полно дел. Она воспримет новость легче, если услышит ее от вас.

Махелт тоже поджала губы. Если бы в подобном положении очутилась ее семья, то отец нашел бы время сказать матери, и они встретили бы беду вместе.

– Сир, мне кажется, именно вы должны…

Граф сверкнул глазами:

– Вы можете хоть раз сделать, что вам велено, не переча?

Щеки Махелт вспыхнули. Она хотела возразить, что не стала бы перечить, если бы кое-кто повел себя прилично. Но это вызовет бурную ссору насчет того, что прилично, а что нет, и она проиграет, ведь слово графа – закон. Плотно сжав губы, Махелт старательно присела в реверансе, вложив в него всю свою злость, и вылетела из комнаты. Она была так взвинчена, что ей нельзя было сразу идти к Иде. Хотелось оседлать свою кобылу и во весь опор поскакать через охотничий парк. Поскольку это было невозможно, Махелт вышла в сад и, к удивлению и испугу садовников, несколько минут выдергивала сорняки и швыряла их как можно дальше. Наконец, немного успокоившись, она отправилась к Иде, хотя ей пришлось на мгновение прислониться к двери и собраться с духом, прежде чем войти в комнату свекрови.

Графиня шила у огня. В последнее время она ничего другого не делала, разве что присматривала за внуками и рассказывала им истории. Ее покрытая старческими пятнами рука мелькала над тканью, натянутой на раму, – туда-сюда, быстрыми размеренными движениями.

Ида подняла глаза и заулыбалась, но при виде лица Махелт перестала шить. Улыбка ее увяла.

– Что-то случилось?

Махелт пересекла комнату, упала на колени перед Идой и рассказала новость, стараясь ее как-то смягчить, напирая на то, что Гуго в безопасности, а Ральф и Длинный Меч живы, хотя и в плену.

Все время, пока Махелт говорила, Ида не сводила с нее больших карих глаз.

– Нет… – прошептала она. – Только не мои мальчики, не мои малыши!

– Они в безопасности, гонец сказал, что они в безопасности. – Махелт приобняла свекровь. – Король поможет уплатить выкуп за графа Солсбери, а мы соберем серебро для Ральфа. Они скоро окажутся дома, вот увидите. Граф уже пишет письма. – По крайней мере, Махелт на это надеялась. – Я тоже напишу отцу. Он употребит все свое влияние.

Ида, пошатываясь, встала и подошла к ларцу с драгоценностями.

– Они мои, я могу их продать. – Она вынула пригоршню колец, брошей и пряжек с драгоценными камнями. – Я никогда их не ношу и отдала бы все, лишь бы мои сыновья благополучно вернулись домой. Когда думаю, что они в плену… в оковах… Это невыносимо! Я отдала бы всю кровь до капли, чтобы спасти моих мальчиков. Взяла бы все свое золото и драгоценности и вложила бы в руки тюремщиков, а потом на коленях молила бы их освободить сыновей. – Глаза Иды были полны горя. – Короли жестоки, – сказала она. – Мужчины часто тоже…

– Матушка… – Махелт бросилась к ней, протянув умоляюще руку, но Ида не подпустила ее.

– Нет, – сказала она. – Я не нуждаюсь в утешении, пока их нет дома.

Махелт закусила губу.

– Тогда что насчет Божественного утешения? Попросите Пресвятую Деву Марию о заступничестве. Она мать и, несомненно, прислушается.

Слезы заблестели в глазах Иды.

– Ты права, – признала она. – Пойдешь со мной в часовню?

– Конечно! – Махелт сняла плащ Иды с крючка и ласково укутала хрупкие плечи свекрови.

Когда женщины шли через двор, они увидели, как маленький Роджер и его брат с громкими воплями гоняются за птицами. Няня бранила мальчиков и, задрав юбки выше лодыжек, гналась за младшим, носившимся быстрее ветра. Ида сдержала рыдание, глядя на них.

– Мои сыновья, – снова с душевной мукой прошептала она. – Неважно, что они уже взрослые, в моей памяти они остались детьми.

Хотя день был теплым, Махелт задрожала и пожалела, что на ней нет плаща.

Через неделю Гуго вернулся из Пуату. Махелт спустилась во двор, чтобы вместе с другими домочадцами поприветствовать его, и была потрясена, увидев, как сильно он исхудал. Лошади после летней кампании были в плохом состоянии, у них торчали тазовые кости, а на боках проглядывали ребра. Хотя Гуго прибыл бодрой рысью, запала надолго не хватило. В войске недоставало людей и лошадей, в обозе были раненые и закончились припасы. Гуго спешился и по очереди пожал руки людям отца, прежде чем повернуться к Махелт. Она присела в реверансе, поднялась и, бросившись к мужу в объятия, крепко вцепилась в него. Мгновение он держался за нее, уткнувшись лицом в шею, затем отстранился и нежно и бережно обнял мать. Наблюдая за мужем, Махелт испытала всепоглощающий прилив любви, гордости и печали.

Ида цеплялась за Гуго, гладила по лицу и волосам, плакала и звала: «Сынок, сынок…» Махелт поняла, что для Иды Гуго олицетворяет жизнь и надежду, но в то же время обостряет ее муки, оттого что двое других не вернулись.

– Матушка, со мной все в порядке. – Гуго бережно отстранился от матери. – Я не был на севере. Ральф и Длинный Меч живы и здоровы. У меня с собой их письма. Вытрите слезы. Мы все в безопасности.

– Папа, папа! – Не в силах больше сдерживаться, маленький Роджер вырвался из рук няни и бросился к отцу. Гуго подхватил его, и сын немедленно воспользовался случаем и вскарабкался ему на шею. – У меня новый меч! Хочешь на него посмотреть? Ты поиграешь со мной?

Гуго хотел бы никогда больше не видеть мечей, но отказать не мог. В детстве он тоже воображал себя опытным воином, достойным настоящего меча. И когда наконец получил его, то упражнялся каждый день, пока не научился им жонглировать и вращать с такой скоростью, что рукоять и лезвие становились размытым пятном. Глупые цирковые трюки.

– Да, я с удовольствием взгляну на это чудо, – ответил Гуго, – но попозже, когда поговорю с дедушкой и с мамой.

Он спустил Роджера на землю, чтобы тот мог сбегать за мечом, и поднял маленького Гуго, который широко улыбался, ожидая своей очереди с терпением, несвойственным старшему брату. Гуго был рад оказаться дома, но объятия семьи и высокие стены Фрамлингема внушили ему чувство вины, что он здесь, а его братья нет.

Лежа на кровати, Гуго играл с младшим сыном. Роджер со своим новым деревянным мечом убежал играть с другими детьми, и на мгновение воцарился покой. Когда последняя из служанок закрыла за собой дверь, Махелт повернулась к мужу. Его волосы еще были влажными, но начинали подсыхать. На этот раз блох и вшей на нем не оказалось, равно как и пота с грязью. Теперь Гуго был чистым, и от него исходил слабый аромат розовой воды, смешивающийся с запахом сушеной лаванды от сундука, в котором хранились его чистая рубаха и чулки. Синевато-багровый рубец на его запястье привел Махелт в ужас. Она привыкла видеть подобные отметины на других мужчинах, но редко на близких. У ее отца шрамов почти не было, не считая старого белого рубца на бедре, полученного задолго до ее рождения. Но при виде следов войны на Гуго Махелт осознала, как легко она могла его потерять, и тогда Фрамлингем ожидала бы намного худшая новость.

– Длинного Меча обменяют на кузена короля Филиппа, – сказал Гуго. – Забавно, что Роберта де Дрё пленили мы с моими людьми в битве за Нант. Необходимость поблагодарить меня за свое спасение будет раздражать Длинного Меча, словно колючка под рубахой. Мне это тоже не по душе, поскольку я бы предпочел обменять Дрё на Ральфа.

– Но хотя бы один из ваших братьев окажется на свободе.

– Не тот, кто должен.

Махелт начала испытывать нетерпение.

– Ваш отец приложит все усилия, чтобы как можно скорее собрать деньги и вернуть Ральфа. Несомненно, Длинный Меч, оказавшись на свободе, поступит так же. Это его долг. – Она вынула шпильки из вимпла и бросила его на сундук.

– Поживем – увидим. – Гуго взглянул на сына. – Матушке я не сказал, но положение Ральфа меня беспокоит.

– Почему? – внезапно встревожилась Махелт.

– Пока Длинный Меч тоже пленник, Ральф находится под защитой своего влиятельного брата. Когда Длинного Меча выкупят, Ральф не будет представлять для них никакого интереса. Из родственника единокровного брата короля Англии он превратится в младшего сына графа. Никто не станет печься о его благополучии. Я написал его тюремщикам из Ла-Рошели и послал им все деньги, которые у меня были при себе, чтобы оплатить его содержание, но надолго их не хватит.

– Вам известно, сколько за него требуют?

– Пока нет, но определенно немало из-за его родства с Длинным Мечом. Если Длинный Меч стоит Роберта де Дрё, за Ральфа запросят втридорога.

– В таком случае им надлежит заботиться о его жизни и благополучии.

– Да, насколько им хватит терпения, но когда Длинный Меч уедет, это станет сложнее.

– Так сколько они захотят?

Гуго потер лоб:

– Возможно, тысячу марок.

– Это же целый рельеф[26] графства! – ахнула Махелт.

– Французы не дураки. Они способны подсчитать, сколько у людей серебра и какая сумма причинит серьезный урон. Это подкрепляет недовольство королем и опустошает английские сундуки. – (Маленький Гуго вывернулся из объятий отца и отправился за своими деревянными животными.) – Произошла настоящая катастрофа. Неважно, насколько люди храбры в гуще битвы, если они не могут согласовать свои действия. Если бы все навалились одновременно, мы бы стерли французов с лица земли, но у них было лучшее руководство. Иоанну придется согласиться на унизительные условия короля Филиппа, и повсюду распространится злость и недовольство. Это горькие и сложные времена. – Гуго поманил жену, и та подошла, чтобы лечь рядом с ним. – Я скучал по вашим волосам, – хрипло произнес он и, погладив Махелт по голове, начал расплетать ее косу.

– Только по волосам? – поддразнила она.

– Ну нет, и по другим частям тоже… очень часто.

Махелт фыркнула и толкнула мужа, но при виде блеска в его глазах ее дыхание участилось. Гуго положил ладонь жене на щеку и поцеловал ее, а Махелт положила руки ему на рубаху, где завязки были развязаны и она могла прикоснуться к его коже, еще влажной после ванны.

Маленький Гуго вернулся на кровать со своей коллекцией деревянных животных и в приступе щедрости дал овцу Махелт, корову отцу, а лошадь оставил себе. Он не унимался, пока все не начали издавать звуки, подражая животным. Когда Гуго и Махелт закончили блеять, мычать и ржать, они изнемогали от смеха, отчасти от облегчения, отчасти от полнейшей нелепости столь глупой игры на фоне того, что случилось, и неопределенности будущего.

Глава 35

Мальборо, Уилтшир, февраль 1215 года

Эла, графиня Солсбери, поймала себя на том, что снова и снова разглаживает пальцами свое платье, и тут же опустила руки вниз. За ставнями сырые февральские сумерки посягали на остатки дневного света. Она выехала из Солсбери вскоре после рассвета, но путешествие казалось бесконечным – дороги развезло, и ехать в дамском седле было опасно, хотя и необходимо для ее положения. Эла никогда не поехала бы ко двору, если бы не была исполнена решимости поговорить с королем, дабы заставить его поспешить с освобождением ее мужа. Переговоры тянулись шесть месяцев, но о соглашении пока не было и речи. Эла не понимала, почему Иоанн медлит, когда его единокровный брат столь необходим здесь, в Англии, и уже принес немало в жертву королю.

В королевских покоях водрузили столы, накрытые вышитыми белыми скатертями и заставленные угощениями, но трапеза была неофициальной, и король смешался со своими баронами и епископами. Он напоминал Эле волка, который сожрет ее при первой возможности. Она терпеть не могла находиться рядом с Иоанном, потому что держаться на расстоянии от него, не нарушая правил этикета, не получалось. Но сейчас, ради мужа и детей, Эла была готова встретиться с волком в его логове.

– Сир… – Она присела перед королем.

Блистательный в усыпанной драгоценностями, подбитой горностаем и соболем мантии, Иоанн поднял ее.

– Сестра… – Он поцеловал Элу в обе щеки и приподнял ее подбородок указательным пальцем. – Выше нос. Дела идут на лад. Длинный Меч скоро вернется домой… Полагаю, вы приехали поэтому? – Он обвел собравшихся взглядом. – Всем в этой комнате что-то от меня нужно. Если бы им нечего было просить, они бы сюда не явились. Вот еще одна причина скучать по моему милому Уильяму. По крайней мере, он составлял мне компанию, проигрывал в кости и не переживал из-за этого. – Король пристально разглядывал ее, подобно ястребу, высматривающему добычу в траве.

У Элы перехватило горло, как будто ее душили.

– Да, сир, я действительно приехала ради мужа. – Она коснулась рукой шеи, и Иоанн жадно проследил за ее движением.

– По крайней мере, вы честны, а это больше, чем остальные могут утверждать о себе, – оскалился Иоанн. – Честны ли?

Эла молчала, но стояла очень прямо, воображая, что к ее спине привязан стальной прут, который помогает противостоять королю.

– Вы же знаете, Уилл не в цепях, – продолжил король. – Он содержится в почетном заключении.

– За что я каждый день благодарю Господа и Его мать, и все же для меня великое горе, что мужа нет рядом, – сухо ответила Эла. – Детям нужен отец.

– Несомненно, вы должны найти способ утешиться самой и утешить своих детей. – Взгляд Иоанна стал циничным. – Вы весьма изобретательная женщина. Уверен, вы испробовали не все.

Эла выпрямилась:

– Я нахожу утешение в молитве и Господе.

– Ну конечно. – Иоанн казался обиженным.

– Я также молюсь о Ральфе Биго, – добавила она, памятуя о долге перед родней.

Оскалившись, Иоанн взглянул через комнату на норфолкцев.

– Его семья с этим справится.

– Но вы в силах помочь. Он единоутробный брат моего мужа. – Эла тоже взглянула на норфолкцев.

Среди них в обществе нескольких других жен баронов была и Махелт. По крайней мере, долго искать укрытия не придется. Вместе безопаснее.

– И почти мой родственник, потому что графиня Норфолк кувыркалась с моим отцом? – На лице Иоанна читалось презрение. – Нет уж! Биго едва ли можно назвать неимущими.

Король говорил на повышенных тонах, так что его слышали те, кто стоял рядом. Раздались смешки, кое-кто понимающе переглянулся.

– Графиня нездорова и беспокоится об обоих своих сыновьях, – с достоинством ответила Эла.

Продолжая улыбаться, Иоанн повернулся к заставленному яствами столу и взял маленькое, сваренное вкрутую яйцо. Скорлупа яйца была в желтую крапинку, оттого что в воду при варке добавили шафран.

– Ваше нежное сердце делает вам честь, сестра. Это редкость… как и это блюдо. Вы его уже пробовали?

– Нет, сир, – покачала головой Эла.

– Непременно попробуйте. Яйца нелегко раздобыть в это время года, и повар начинил желток райскими зернами, не более и не менее. – Король встал, похотливо взглянул на Элу и протянул ей яйцо.

Прекрасно зная, что райские зерна славятся своим возбуждающим действием, и возмущенная тем, как Иоанн произнес «начинил», Эла покачала головой:

– Сир, благодарю, но я не голодна.

– О, но вы должны его попробовать, я настаиваю! – хищно улыбнулся Иоанн. – Мы же не хотим, чтобы вы зачахли в отсутствие моего брата. Ему не понравится, если от вас останется кожа да кости. Это был бы непростительный грех. Откройте ротик, будьте хорошей девочкой.

Он загнал Элу в угол. Со стороны казалось, что Иоанн просто развлекает ее. Вкушать пищу из рук короля – величайшая награда, а поскольку они не сидели и не ели с одного подноса, это была всего лишь разновидность любезности. Но когда король прижал яйцо к ее губам, Эле показалось, что ее сейчас стошнит. Пришлось все же разомкнуть губы, и Иоанн в то же время разомкнул свои. С довольным видом он принялся засовывать яйцо ей в рот. Оно оказалось слишком большим, чтобы съесть целиком, и Эле пришлось сначала откусить кусочек и, прожевав, проглотить. Затем вторую половину. Острые специи обожгли нёбо и горло.

– Ну разве не прелесть? – спросил Иоанн, с чувственным удовольствием облизывая губы, как будто смаковал пищу сам.

Эла не могла ответить. Она прижала ладонь ко рту, чтобы скрыть движения челюсти. Король ждал, когда Эла проглотит яйцо, и потому она не могла сплюнуть остатки в платок. Кое-как она справилась, но вкус задержался во рту, а мелкие крошки прилипли к зубам и языку.

– Сир, с вашего позволения… – Эла присела в реверансе и, не дожидаясь разрешения, прижав ладонь ко рту, выбежала из комнаты. В первой же попавшейся уборной над смердящей дырой ее выворотило наизнанку, так что заболел живот. Она вытерла рот и прислонилась лбом к холодной каменной стене, пытаясь унять дрожь. Услышав шум за спиной, Эла обернулась и ахнула, поскольку в дверях, преграждая ей путь, стоял Иоанн.

Она пыталась закричать, но могла лишь невнятно сипеть. Король шагнул вперед, взял ее за плечи и прижал к стене. Потом провел рукой по ее телу от груди к промежности.

– Вам не понравилось то, что я дал? – хрипло спросил он. – Какая жалость, ведь это было само совершенство.