Соблазны бытия Винченци Пенни

– И какие же деньги ты вложила? Деньги «Литтонс»? Или Лоренса?

– Я вложила свои деньги, – ответила Барти и закусила губу.

– А-а, твои деньги. Прошу прощения, я забыл. Должно быть, приятно заниматься благотворительностью. Когда у самого ни гроша за душой, трудно помнить, что кому-то деньги некуда девать.

– Чарли, прошу тебя. Я же…

– Мама! Нам пора выходить! Мы умираем от желания туда попасть.

– Не смею задерживать. – Барти улыбнулась Дженне. – У меня куча работы. Поезжайте с Чарли. Я дождусь твоего возвращения. Надо успеть подготовиться, а то у меня завтра с утра важная встреча.

– Ты вечно работаешь, – вздохнула Дженна. – Это ненормально. Мама, надо и тебе наслаждаться жизнью. В мире существует не только работа.

Барти почувствовала, что начинает сердиться:

– Дженна! То, что я вечно работаю, позволяет нам, как ты изволила выразиться, «наслаждаться жизнью». Как знаешь, деньги с неба не падают. А твои развлечения стоят денег. Я…

– Дорогая, не надо об этом сейчас. – Чарли обнял Дженну за плечи, улыбнулся ей. Прежнего скупердяйского взгляда как не бывало. – Ты хочешь, чтобы у Дженны развилось чувство вины? Зачем это надо? Она и так знает, как много ты работаешь. Если хочешь остаться дома, это твое право. А мы решили устроить небольшой праздник вне домашних стен. Правда, девочки?

Дженна не ответила. Она хмуро взглянула на мать и вышла из комнаты. Вскоре Барти услышала, как все трое, весело переговариваясь, покидают дом.

Сегодня она намеревалась поговорить с Чарли о выделении ему определенного процента с доходов. У него это стало навязчивой идеей. Помнится, в один из вечеров, когда они прекрасно поужинали в ресторане вдвоем, потом вернулись, легли, занялись любовью, и Барти, удовлетворенная и счастливая, согласилась. Действительно, когда у Чарли появятся свои деньги, это решит немало проблем.

«Тогда я перестану чувствовать себя стоящим с шапкой в руке, – сказал он. – Мы будем спокойнее и счастливее».

Барти хотела заметить, что Чарли никогда не производил впечатление нищего, однако в тот момент ей было слишком хорошо, и она уступила его просьбам.

«Я переговорю с попечителями. Посмотрим, что они скажут. Но я еще до этого могу передать тебе определенную сумму. Можешь эти деньги вложить во что-нибудь или тратить так, как тебе нравится».

Ей сразу вспомнились слова Селии о финансовом неравенстве.

«Я буду хорошим мальчиком, – пообещал Чарли. – Буду следить за каждым долларом».

Барти улыбнулась и поцеловала его.

«Только не надо делать из меня чудовище, Чарли. Ты же знаешь, я не такая».

Буквально на следующий день Барти обнаружила, что Чарли задолжал своим букмекерам. Сумма была не такой уж большой – менее пятисот долларов, – но заставила ее задуматься. Разумно ли передавать ему крупную сумму? И если деньги уйдут в никуда, хватит ли у нее твердости характера сказать: «Извини, Чарли, больше не получишь»? А деньги у Чарли и сейчас летели словно в бездонную яму. Экстравагантность его трат становилась пугающей. Чарли словно подменили. Он ведь столько лет жил очень экономно и, как казалось Барти, четко понимал разницу между желаниями и возможностями. И вдруг – такая беспечность. Он стал часто ходить на винные аукционы, делал ставки на ящики редких вин, выигрывал торги и платил немыслимые деньги. Помимо этого, он покупал картины и антикварные вещицы, совершенно неуместные в их доме. Когда Барти жаловалась, по возможности мягко, на лице Чарли появлялось недовольство. Он обижался, говоря, что старался для нее. Позже наступал черед раскаяния. Однако такое поведение мужа тревожило Барти, и она затягивала сроки с выделением ему процента от доходов. Чарли это начинало все больше злить.

В доме стало совсем тихо. Барти наслаждалась тишиной. С каждым днем девочки становились все шумнее. Они без конца крутили пластинки, причем на максимальной громкости. В выходные дни Барти едва удавалось сосредоточиться. Голос Элвиса принудительно озвучивал весь дом. Она неоднократно просила и даже требовала уменьшить громкость. Чарли ни разу ее не поддержал. Он был на их стороне.

– Ну что ты, в самом деле? Они развлекаются, и только. Они без пяти минут подростки. Такую музыку всегда играют громко. Мне она не мешает. Наоборот, создает веселую атмосферу… Дженна, я тут рассказывал твоей маме, как я люблю Элвиса. Она спрашивала, не согласишься ли ты немного прикрутить громкость. Нет, мне это ничуть не мешает. Но твоя мама… Видишь ли, она пытается работать…

Итак, ей доставалась роль плохого парня. Хорошим парнем, естественно, был Чарли.

Барти приготовила себе омлет. Вспомнилось, что в детстве они с Джайлзом очень любили омлет. Боже, как давно это было! Барти попыталась представить Селию в доме, где из всех щелей гремит музыка. Бедная Селия! Грядущая свадьба Кита ее буквально подкосила. Венеция прислала Барти письмо, рассказав о состоянии матери.

«Никому из нас так и не удалось его уломать. Зверенышем был, зверенышем и остался. Как хорошо, что я не Клементайн. Я бы за такого не вышла. Я даже пригрозила ему: если он не пригласит маму, мы тоже не пойдем. Он ответил, что никого не неволит».

Барти примерила это на себя: что бы чувствовала она, если бы Дженна собралась замуж и не позвала ее на свадьбу. Картина была отвратительная, и Барти невольно содрогнулась.

Ее мысли снова вернулись к предстоящей свадьбе Кита. Она ведь обещала Дженне, что они поедут в Англию. А поездка без конца откладывалась. Барти вспомнила разговор с дочерью.

«Мы сможем остаться в Лондоне на Рождество и отпраздновать его у Венеции или у Адели. Если получится, даже съездим в Шотландию. В Гленнингс, как его называет тетя Селия. Правда, здорово?»

«Но мы же возьмем с собой Чарли и Кэти? Нельзя, чтобы они праздновали Рождество здесь, без нас».

«Конечно», – торопливо ответила Барти.

На самом деле ей очень хотелось поехать в Англию только вдвоем, однако теперь об этом не могло быть и речи. Венеция ничего не написала о дате свадьбы. Без этого трудно что-то планировать. А на дворе уже июнь. Не успеешь оглянуться, как год пролетит.

Странно. Кит словно забыл о ее существовании. Даже предварительного приглашения не прислал. Чарли это тоже удивляло. Может, Чарли перехватил приглашение и решил сделать ей очередной сюрприз?

Барти подошла к двери комнаты, являвшейся теперь кабинетом Чарли. Ей не хотелось вторгаться в его пространство. Барти убедила себя, что не собирается рыться в его бумагах. Просто зайдет и взглянет, нет ли приглашения.

В кабинете Чарли царил такой хаос, что комната Дженны по сравнению с ним казалась образцом аккуратности. Стол и верх шкафчика для документов были завалены бумагами. Книжные полки оставались полупустыми. Чарли так и не удосужился расставить фотографии, и они лежали в раскрытой коробке. Снимки из его прежней жизни: Мэг, Кэти в раннем детстве, его родители. Их фотография была в потертой кожаной рамке. Оттуда на Барти смотрела симпатичная пара средних лет, люди явно состоятельные. Они фотографировались на фоне своего дома в городе Саммит, штат Нью-Джерси.

Интересно, что сталось с этим домом? Чарли вскользь упомянул, что дом пришлось продать, поскольку затем родители перебрались в пансион для престарелых и деньги пошли на оплату их пребывания. Но дом выглядел достаточно крепким и основательным. Наверное, существует до сих пор…

«Прекрати, Барти, – мысленно одернула она себя. – Ты сюда пришла не затем».

Она взяла еще одну фотографию. Салли, бывшая теща Чарли. Мэг пошла не в нее. Лицо Салли было проще и жестче. Но ведь она помогала Чарли как могла, и между ними долгое время сохранялись хорошие отношения. А Мэг тоже не красавица. Просто симпатичная, улыбающаяся женщина с золотистыми волосами. Надо же, умереть в расцвете лет. Какая трагедия!

Барти вдруг почувствовала, что ей очень хочется поговорить с Салли. Чарли ни разу не предложил съездить к ней. Почему бы не сделать старухе приятное? Они бы поехали все вместе, взяли бы свадебные фотографии. Если договориться с Салли, то Чарли уже не отвертится. И в самом деле, почему бы им не съездить к его бывшей теще, а потом уже перебираться на лето в Саут-Лодж?

Никаких следов приглашения. Конечно, можно спросить у Чарли. Или у Иззи. Уж ей-то Кит должен прислать приглашение. Интересно, каково Иззи будет видеть Кита рядом с другой женщиной? Конечно, с тех пор прошло больше десяти лет, и все-таки… Они с Иззи тогда чуть-чуть не поженились.

Барти перелистала страницы адресной книжки Чарли. Она знала не только имя, но и фамилию Салли. Видела письмо, в котором Чарли сообщал бывшей теще о свадьбе.

Салли Нортон. Она была одна на странице. Чарли не обманывал: у него почти не осталось друзей и знакомых. По его словам, многие дружеские связи оборвались в те годы, когда Кэти была маленькой и он уделял ей почти все время. Барти это не удивило.

Быстро, пока у нее еще оставался запал, Барти сняла трубку и набрала записанный номер. На звонок почти сразу ответил приятный, даже мелодичный женский голос. Наверное, это и была мать Мэг.

– Алло?

– Миссис Нортон?

– Нет. Извините, но она здесь больше не живет.

– Понятно, – пробормотала Барти.

Почему Чарли не сказал ей об этом?

– А вы не могли бы дать ее новый номер? Или она переехала… в дом престарелых?

– Не думаю. По ней нельзя было сказать, что она одряхлела и нуждалась в посторонней помощи. Скорее наоборот.

– Я думала…

– Мы переехали сюда около года назад. Тогда она была в прекрасном состоянии.

Год назад! Что за бессмыслица!

– Простите, а вы знаете, куда она переехала?

– Только почтовый адрес. Телефона я не знаю.

– Вы не будете так любезны продиктовать мне адрес? Я ей напишу.

– Конечно. Когда будете писать, скажите, что мы очень счастливы в ее квартирке.

– В квартирке? Я думала… Нет, это так. Мысли вслух. Я готова записать адрес.

Судя по рассказам Чарли, Салли жила в достаточно большом доме, но никак не в «квартирке». Однако зачем незнакомой женщине на другом конце провода врать? Значит…

– Дорогая, подождите минутку… Ну вот, нашла. Квартира четыре, дом один-четыре-два-девять, авеню N, Шипсхед-Бей.

– Шипсхед-Бей?

Барти не верила своим ушам. Шипсхед-Бей был весьма неподходящим местом для престарелой состоятельной дамы. Небогатый район, вдобавок пользующийся не слишком хорошей репутацией. Самый юг Бруклина, близ Кони-Айленда. Что заставило Салли переехать? Почему она там живет? Наконец, почему Чарли ни словом не обмолвился о переезде бывшей тещи?

Барти торопливо простилась и положила трубку.

– Боже мой! – сказала она.

Она вдруг почувствовала, что почти плачет, самая не зная почему.

Возвращение в Лондон было чудесным сном наяву. Привычный мир, полный друзей. Мир, где родные всегда помогут и присмотрят за Сесилией. Теперь у нее будет время походить по магазинам, посплетничать с подругами, поговорить об издательских делах и наведаться в «Литтонс». Джей и Селия очень обрадовались ее приезду. Они спрашивали ее мнение насчет разных книг, включая «Черное и белое» (роман по-прежнему назывался так). Элспет дали прочесть гранки, и она читала с наслаждением. Однако ей не давала покоя мысль, что рано или поздно ей придется возвращаться в Глазго. Или в другую такую же тюрьму – Бирмингем. Второй вариант был получше: ближе от Лондона. И все равно там ее тоже ожидала прежняя монотонная жизнь. Иногда Элспет себя спрашивала: а любит ли она Кейра? Но ведь была не только упомянутая монотонность. Ей вспомнился прекрасный вечер, когда они говорили о вещах, интересных им обоим: о политике, литературе, их будущем. Были прекрасные ночи, когда они занимались любовью. Вспоминая об этом, Элспет убеждалась: да, она по-прежнему любит Кейра.

На последних месяцах беременности и после рождения дочери Элспет и не помышляла о сексе. Наоборот, это ее пугало. Вдруг сексуальный контакт ее травмирует? Вдруг ощущения не будут такими, как раньше? А если проснется Сесилия? Но однажды, посреди ночи, она вдруг почувствовала настоящий сексуальный голод… Кейр был таким нежным и заботливым, таким терпеливым. Элспет успокоилась и расслабилась. Его забота согрела ее, и она поплыла вместе с Кейром по волнам наслаждения, неожиданно обнаружив, что не утратила интереса ни к сексу, ни к мужу. Она по-прежнему хотела Кейра, хотела быть его женой, хотела развития их отношений.

В один из вечеров Селия позвала ее на обед. Элспет целую вечность не была в доме на Чейни-уок. Лорд Арден отправился в клуб, и потому ничто не мешало откровенному разговору внучки с бабушкой.

– Если бы он не был таким упрямым. Если бы согласился взглянуть на жизнь и моими глазами. Но он не желает меня слушать или ведет себя как глухой. И слепой. Однако я люблю Кейра. Вот только не знаю, надолго ли меня хватит. Жизнь в Глазго явно не по мне. Или я действительно слишком избалованна и эгоистична? Кейр постоянно твердит мне об этом.

Селия поспешила ее успокоить:

– Дорогая, что-то обязательно изменится. Я это знаю. В решительные моменты жизнь бывает особенно замечательной. Говорю тебе по собственному опыту, ибо убеждалась в этом не раз.

– Боюсь, мне еще долго придется ждать решительного момента, – нервозно ответила ей Элспет.

Адель сидела в кабинете психиатра и смотрела мимо него, в окно. Она и сейчас сомневалась, стоило ли поддаваться на эту затею. Она долго сопротивлялась, однако уступила уговорам Венеции. Сестра застала ее в истерическом состоянии в то утро, когда Лукас уехал во Францию.

– Так дальше нельзя. Ты себя погубишь, – заявила ей Венеция. – Тебе обязательно нужна помощь извне. Если боишься, я пойду вместе с тобой.

– Я не хочу, чтобы ты шла со мной, – отрезала Адель.

Венеция не настаивала. Главное – ее несчастная сестра наконец-то согласилась обратиться к психиатру.

Разговаривать с доктором Каннингемом было достаточно легко. Молодой, с несколько туманным взглядом и очень тактичными манерами. Адель неохотно заговорила, поначалу рассказав ему, что без конца плачет и не может спать даже со снотворным. Психиатр осторожно поинтересовался, известна ли ей причина ее слез, и Адель ответила утвердительно. Причина одна: ее оставил муж.

– Ничего удивительного, – добавила она, готовая занять оборону. – Тут любая женщина заплачет.

– А вы знаете, почему он вас оставил? У него появилась другая женщина?

– Разумеется, нет. Он от меня ушел, потому что…

И постепенно она разговорилась. Естественно, с паузами на плач. О чем-то она говорила крайне медленно и неохотно, другие эпизоды рассказывала почти с пулеметной скоростью. Адель пыталась объяснить свое чувство вины, которое возникло оттого, что она причинила боль всем, кого любила. Исключение составляла, пожалуй, лишь Клио.

– Впрочем, и моей дорогой малышке досталось. Она до сих пор не может понять, почему ее любимый папочка не живет с нами.

Через час доктор Каннингем поднял руку:

– Простите, миссис Макколл, но час, отведенный на нашу беседу, истек. И потом, я не хочу, чтобы мои пациенты уходили от меня эмоционально измотанными. Я приглашаю вас прийти ко мне снова. Вероятно, в четверг. Тогда мы продолжим разговор. А пока настоятельно рекомендую вам принимать эти таблетки. – Своим неразборчивым почерком он нацарапал рецепт. – Это не слишком сильное лекарство. Оно позволит вам немного успокоиться. Но мгновенного действия не ждите. Вы почувствуете его лишь через несколько дней. И еще я прошу вас вместо прежнего снотворного принимать вот эти таблетки.

Он подал ей второй рецепт. Адель мысленно пожалела фармацевтов: почерк у доктора был отвратительный.

– Скажите, а врачи намеренно пишут таким ужасным почерком, чтобы мы ничего не смогли прочесть?

– Нет, – улыбнулся он. – Думаю, это уже особенность врачебной профессии. Но я не делаю секрета из выписанных лекарств. Первое называется триптизол. Это антидепрессант. Второе – ларгактил, мягкое снотворное. Только прошу вас, не принимайте их вместе.

Адель пообещала быть внимательной. Домой она вернулась, испытывая сильное утомление, но уже чуть менее подавленной.

В свой следующий визит она стала рассказывать о Люке Либермане, об их обреченных отношениях и о том, как сильно она любила этого человека.

– Иногда я думаю, что больше никого не любила. Во всяком случае, не любила так сильно, как его.

Адель рассказала о неделях затишья и неопределенности, предварявших вступление немцев в Париж. Рассказала, как Люк решил вернуться к своей жене, после чего заговорила, что до сих пор испытывает жуткое чувство вины, поскольку фактически бежала из Парижа, не дав детям проститься с отцом.

– Поймите, я была очень на него сердита. Я чувствовала себя оскорбленной, обманутой. Мной тогда двигало единственное желание – поскорее уехать.

– Я вас понимаю.

– И все равно я поступила ужасно. Люк больше никогда не видел своих детей. Он даже не смог поцеловать их на прощание. Как я могла это сделать?

– Вы интуитивно чувствовали опасность, нависшую над вами и вашими детьми.

– Но ведь я украла у него детей. Вам этого не понять. А потом пришли немцы, и Люк был вынужден прятаться. Он знал, что уже никогда не увидит ни сына, ни дочь… Его выдали. Не знаю, куда бы он попал, но все кончилось в то же утро. Люк попытался спасти маленькую девочку. Немцы это заметили и застрелили его на месте. Должно быть, его последняя мысль была о своих детях. О боже!..

Адель долго рыдала. Ее успокаивало лишь то, что Каннингем не высказывал своих суждений и не лез ей в душу. Он просто давал ей выговориться. Однако Адель так и не приблизилась к самопрощению. Люк ее обманывал, но можно ли этим оправдать ее действия? Она ведь сбежала по-воровски: не оглянувшись, не пожелав что-либо объяснять и оправдываться. Наверное, она лишь говорит о своей любви к Люку. С теми, кого любят, так жестоко не поступают. Она представляла, какие чувства испытывал Люк, вернувшись в пустую квартиру. Он понял, что его бросили, отвергли. Способен ли кто-нибудь беспристрастно оценить эту ситуацию и вынести единственно правильное суждение?

В третий визит Адель рассказала о том, как ехала по дорогам, запруженным беженцами, обо всех ужасах, которые видела, и об опасностях, которым подвергалась сама и подвергала своих малышей.

Придя к психиатру в четвертый раз, она рассказала ему о капитане судна.

И тем не менее ей становилось лучше. Таблетки начали оказывать свое действие. Она теперь лучше спала. Сеансы с доктором Каннингемом были для нее чем-то вроде исповеди.

– Это было невероятно ужасно. Пожалуй, ужаснее всего, через что мне пришлось пройти. Но я должна была попасть на борт. Представляете, мы благополучно добрались до Бордо, хотя могли погибнуть под бомбами. Мои малютки стойко выдержали все тяготы. И вдруг мне заявляют, что мест на корабле нет. А это был последний корабль, отплывавший в Англию.

– И что вы сделали?

– Предложила капитану себя. Переспала с ним. – Адель дословно повторила то, о чем много лет назад рассказала Венеции. – Невозможно передать, как я себя после этого чувствовала. Мне было невероятно стыдно. Казалось, я извалялась в грязи. Я думала, что никогда и никому не смогу рассказать об этом, не считая моей сестры и матери. Я носила это в себе. Даже Джорди я не посмела рассказать. Помимо отвращения, я боялась забеременеть и подцепить венерическую болезнь. Эта сцена потом часто снилась мне, и я просыпалась среди ночи в холодном поту. Наверное, я так и не смогу избавиться от тех страшных воспоминаний.

Доктор Каннингем закурил и предложил сигарету Адели.

– Правильно ли я понимаю, что если бы вы этого не сделали, то, скорее всего, не попали бы в Англию?

– Да. Вероятно, так оно и было бы.

– То есть вы бы оказались запертыми во Франции, оккупированной нацистами.

– Я знаю. Я все это знаю. Я много раз пыталась себя убедить, но безуспешно. Я понимаю, что должна была пойти на этот шаг. Но мне было невыразимо гадко. И даже сейчас, почти через двадцать лет, это ощущение сохраняется. Доктор Каннингем, вы же не можете излечить меня от моих воспоминаний?

– Разумеется, нет. И пытаться не стану… Ну вот, наше время опять истекло. Как вы себя чувствуете?

– Лучше, – ответила Адель. – Мне так кажется.

Она и в самом деле чувствовала себя лучше. Сегодняшняя исповедь далась ей очень тяжело. Но молчаливое спокойное приятие ее доктором Каннингемом действовало исцеляюще.

Однако самое главное ее преступление – бегство от Люка и лишение его возможности проститься с детьми – по-прежнему оставалось для Адели преступлением.

И эту боль в ее душе не сможет унять никто.

Селия не знала, как назвать то, с чем она столкнулась, – провинциальной тупостью или директорским самодурством. Она позвонила в школу, где работал Кейр. Трубку взяла женщина, вероятнее всего секретарша. Селия назвалась и попросила позвать мистера Брауна. Она намеренно подчеркнула, что дело срочное, и даже сказала, с чем оно связано.

– Преподавательскому составу запрещено принимать звонки личного характера, а также звонить из школы по личным вопросам. У нас такое правило. В конце учебного дня я сообщу мистеру Брауну о вашем звонке и передам ему сообщение.

– Но… – попыталась было возразить Селия.

Бесполезно. Бесполезно объяснять, что ей необходимо переговорить с Кейром как можно раньше, не дожидаясь конца учебного дня. Она должна знать, будет ли у него возможность просмотреть гранки «Черного и белого», которые она привезет в Бирмингем. До этого она безуспешно пыталась дозвониться до его друга – учителя из Брикстона. Она консультировалась с юристом, и тот указал ей на ряд деликатных моментов, которые никак нельзя было решить без Кейра. Селия чувствовала, что в данной ситуации проще всего взять гранки и прямиком ехать в Бирмингем. Адрес Кейра у нее был. Вряд ли вечером он куда-то пойдет. Они сядут вместе и просмотрят гранки, решив все, что вызывало настороженность юриста. В Бирмингеме явно найдется гостиница, где Селия сможет переночевать. А утром она вернется в Лондон.

В те дни ее тянуло на быстрые и решительные действия. Это помогало справляться с душевной раной, нанесенной Китом.

Лукас вылез из бассейна и уселся на разогретый солнцем шезлонг. Его долговязое, худощавое тело успело стать темно-коричневым.

– Привет, Лукас! А я думала, ты вместе со всеми отправился по магазинам.

Перед ним стояла улыбающаяся миссис Дэвис. Она была в синем купальном костюме. Эта женщина имела прекрасную фигуру и очень следила за собой. Каждое утро она не меньше часа плавала в бассейне. Она выглядела лет на двадцать моложе, чем рыхловатый, широколобый мистер Дэвис. Но муж еще не приехал, и миссис Дэвис сделала Лукаса чем-то вроде домашнего питомца. По вечерам, во время обеда, она сажала его рядом с собой, а по утрам, пока солнце не начинало жарить, вела на корт играть в теннис.

– Нет, я не люблю болтаться по магазинам. Уж лучше жариться на солнце.

– Как ящерица… Смотри, вот там пристроилась.

Лукас послушно выпрямился в шезлонге. Мокрые волосы упали на глаза. Салли Дэвис протянула бронзовую руку и откинула их:

– Так-то лучше. Лукас, тебе здесь нравится?

– Да.

– Я рада. Вот только боюсь, ты чувствуешь себя немного… заброшенным. Особенно теперь, когда сюда приехал друг Триши.

Это был хоть и легкий, но удар по самолюбию. Дружок Триши был полнейшим идиотом.

– Мне как-то все равно, – ответил Лукас.

– А вот мне не все равно. Я хозяйка очень совестливая и люблю, чтобы всем моим гостям было здесь хорошо.

Глаза миссис Дэвис скользнули по его лицу, задержались на губах. Лукас тоже посмотрел на нее, почувствовав одновременно облегчение и возбуждение.

– Мне здесь… вполне хорошо.

Он потянулся к пачке сигарет, затем предложил сигарету миссис Дэвис.

– Раскури ее для меня.

Лукас послушно раскурил сигарету, потом отдал ее женщине. Миссис Дэвис улыбнулась ему медленной, зовущей улыбкой:

– Спасибо. Что-то становится жарко. Идем в дом. Посидим, выпьем чего-нибудь перед ланчем. Наши вернутся еще не скоро.

– Да, – ответил Лукас, прекрасно понимая скрытый смысл ее слов. – С удовольствием чего-нибудь выпью и посижу в прохладе.

Он пошел за ней в дом, любуясь, как она покачивает бедрами, и глядя на ее высокие крепкие ягодицы. У Лукаса были все основания нервничать, однако он не испытывал никакого волнения. Так даже лучше. Пусть опытная женщина соблазнит зеленого юнца. Это было вполне по-французски.

– Иззи? Привет, это Джорди. Я в Нью-Йорке.

– Джорди! Боже мой! Я и не знала, что ты здесь.

– Только что прилетел. Неужели Барти не говорила тебе о моем приезде?

– Естественно, говорила. Но я думала, что ты появишься на следующей неделе. Я…

– Хочешь увидеться? Я был бы рад встретиться с тобой.

До Нью-стрит в Бирмингеме Селия добралась к пяти часам вечера. Путешествие в поезде было сравнительно коротким и необременительным. Если она застанет Кейра дома и их разговор не затянется, к десяти она сможет вернуться в Лондон. Если нет, то переночует в гостинице и поедет утренним поездом. Как жаль, что у Кейра нет телефона. Правда, Элспет говорила, что дом, где он снимал жилье, расположен в очень красивом месте. У хозяйки заведения телефон, естественно, был, но к нему никто не подходил. Неужели эта женщина не удосужится найти кого-нибудь, кто постоянно бы дежурил возле телефона?

Выйдя с вокзала, Селия взяла такси и назвала адрес. Оказалось, что это достаточно далеко, в Эдгбастоне, – одном из красивейших районов Бирмингема. Ехать туда минут двадцать. Селия прикинула время. Если она не застанет Кейра, то оставит ему записку, а сама вернется в центр и снимет номер в гостинице. Скорее всего, это будет «Ройял» на Виктория-сквер. Она попросит Кейра позвонить туда или прямо подъехать.

Центр города все еще носил многочисленные следы немецких бомбардировок и произвел на Селию удручающее впечатление. День был пасмурным и дождливым, отчего везде преобладал серый цвет. Ну почему Кейру понадобилось жить и работать в такой дыре? Неужели так трудно проявить чуточку здравого смысла и перебраться в Лондон? Эдгбастон приятно удивил Селию. Район был зеленый, просторный, застроенный большими виллами времен короля Эдуарда. Однако такси подкатило к куда более скромному строению. Селия расплатилась с водителем и вышла. Интересно, заметил ли Кейр ее приезд? Возможно, и заметил, если его окна выходят на эту сторону. Селия вдруг подумала, что не станет спешить в Лондон, а пригласит Кейра на обед. Ей всегда нравилось его общество. Естественно, у парня тяжелый характер, к тому же Кейр ничего не делал для облегчения жизни Элспет, однако с ним было очень интересно разговаривать. И в самом деле, к чему ей торопиться? Останется, вдоволь наговорятся.

Селия позвонила у двери. Ей открыла миловидная женщина, сказавшая, что мистер Браун еще не возвращался. Обычно он возвращается позже. Чувствуется, он очень много работает, поскольку всегда выглядит усталым. «Ну вот, еще одна поклонница Кейра Брауна», – с неожиданным раздражением подумала Селия. Усердный школьный учитель, просвещающий чужих детей, а с собственной дочерью должна возиться жена. Селии стало обидно за Элспет.

– Скажите, я могла бы подождать мистера Брауна в его комнате?

– Простите, но это невозможно. Я не могу пустить вас туда в его отсутствие. Мне сейчас нужно идти встречать моего мужа. Пожалуйста, обождите в холле. Или оставьте записку. Полагаю, он вас знает, миссис…

– Леди Арден, – представилась Селия. – Спасибо за предложение. Естественно, он меня знает, поскольку женат на моей внучке. Я подожду в холле.

– Прекрасно. Но тогда вам придется смотреть во все глаза. Мистер Браун живет на втором этаже и ходит не по общей лестнице, а по боковой, через веранду. Будьте внимательны, иначе можете его пропустить.

– Постараюсь не пропустить. Спасибо. Не смею вас больше задерживать. Надеюсь, вы не опоздаете.

Селия расположилась в холле. Время шло, и она начала терять терпение. И где, черт возьми, он шляется?! Не мог же он куда-то пойти, не переодевшись. Или мог? Видимо, зря она сорвалась с места и помчалась сюда. Только время потеряла, и немало.

Прождав полчаса, Селия написала Кейру записку. Сейчас она поднимется на второй этаж, подсунет записку под его дверь и поедет в гостиницу. Таксист вручил ей свою визитную карточку с номером телефона. Аппарат стоял тут же, в холле.

В это время послышались голоса. Селия вытянула шею. К воротам кто-то приближался, накрываясь зонтом. Кейр. Похоже, с кем-то из своих приятелей. Селия вновь пожалела о приезде сюда. У Кейра явно были свои планы на вечер, и вряд ли он обрадуется, увидев ее.

Кейр и его спутник обогнули дом, зашли на веранду и начали подниматься по железным ступеням боковой лестницы. Вскоре выяснилось, что Кейр привел с собой не спутника, а спутницу. Вероятнее всего, учительницу из своей школы. Девушка была очень недурна собой. Длинные рыжие волосы и очень красивые ноги. Она держала Кейра за руку, смотрела на него и смеялась его словам. Что ж, иногда он умел говорить очень смешные вещи. Подумав об этом, Селия тут же прогнала неуместную мысль.

Поднявшись наверх, пара ненадолго остановилась. Кейр достал ключ, открыл дверь, и оба скрылись внутри. Комната находилась над самой головой, и Селия довольно ясно слышала шаги и голоса. Потом все разом стихло, и больше – ни звука.

Селия подождала пять минут. Пять долгих, молчаливых минут. Затем взяла сумку, надела шляпу, вышла наружу, обогнула дом, поднялась по железной лестнице и до предела вдавила кнопку звонка. Она позвонила несколько раз.

Наконец дверь приоткрылась, и оттуда осторожно выглянул Кейр. Вид у него был весьма забавный: шок вперемешку с чувством вины. Лицо его вначале покраснело, затем стало совсем бледным. В темных глазах застыла тревога, а рот, казалось, окоченел.

– Селия, – выдохнул он.

– Да. – Она одарила его учтивой улыбкой. – Ты не ошибся, Кейр. Это действительно я. Надеюсь, мой неожиданный визит никак не нарушил твоих планов. Мне необходимо обсудить с тобой ряд вопросов, касающихся романа. Потому я и примчалась. Ты позволишь мне войти?