Брачный контракт с мадонной Степнова Ольга
— Я тоже, — охранник положил огромную руку Гранкину на загривок, приготовившись к кульминационному действию — вышвыриванию скандального клиента за дверь.
— Свободу красным комиссарам, кубинским лётчикам и китайским пандам!!! — что есть мочи заорал Гранкин, лишь бы что-нибудь проорать.
Его всё же вышвырнули за дверь, поддав под зад тяжёлым ботинком. Он упал на четвереньки, было обидно, но не очень, — кажется, своей цели он всё же достиг.
Виталя купил у бабули стакан семечек, ссыпал их в карман и начал лузгать, прогуливаясь перед сценой с видом праздного гуляки. На сцене уже другой коллектив демонстрировал какой-то замысловатый пластический этюд. Виталя поглазел немного, подивился, как это можно голову между ног просунуть и широко улыбнуться почтенной публике.
— Тьфу, — сказала рядом какая-то бабушка, — гляди-ка ты, лицо на жопу натянула и лыбится, лыбится. Тьфу! Вот в наше время девушки были скромные, низко не наклонялися.
Вот тут-то Виталя и почувствовал на себе чей-то взгляд. Он оглянулся, стараясь казаться беспечным, но кругом были одинаково беззаботные лица, много лиц, очень много, так много, что в глазах зарябило и вычленить то единственное, которое буравило его взглядом, Виталя не смог. Но взгляд этот был, Гранкин ощущал его на себе физически, как если бы по нему скользила красная точка лазерного прицела, стараясь нащупать на теле жизненно важное место, чтоб уж сразить наверняка.
«Сработало, — без особой паники подумал он, — скандал в „Джокере“ сделал своё дело, сработало! Только что теперь делать-то?!»
Да, пожалуй, сначала нужно было подумать, что делать, если сработает, а уж потом действовать.
Пластический этюд завершился умопомрачительным па с участием пяти мужчин и трёх женщин.
— Тьфу, — снова плюнула рядом бабка, а остальной народ жиденько поаплодировал.
Музыка гремела, солнце сильно припекало голову, толпа весело гомонила. Виталя почувствовал себя неуютно. А ну как палить по нему снова начнут?! Оружие-то с глушителем, никто ничего не услышит. У Витали на лбу или на груди появится чёрная точка, он осядет на землю, и равнодушные ноги будут перешагивать через него. Все подумают, что перебрал просто парень, вот и свалился там, где стоял.
Спина взмокла, а между лопатками зачесалось. Чёрт его дёрнул на такой рискованный, необдуманный эксперимент. Просто он так упивался своим открытием, что любой ценой и немедленно решил получить подтверждение своей догадке.
В урне торчала газета «Коммерсант». Виталя выхватил её, развернул и занавесил лицо. А может, он заигрался в сыщика, и ему просто кажется, что за ним следят?! Нужно пробираться к машине. Он очень нелепо смотрится в этой подогретой пивом толпе с «Коммерсантом» в руках. Распихивая чужие спины, Виталя пошёл вперёд. Газету он на ходу привычными с детства движениями трансформировал в пилотку, которую немедленно водрузил на голову.
То ли двигался он в неправильном направлении, то ли людской водоворот придал ему ненужную траекторию, но Виталя вдруг очутился у самой сцены.
— А теперь, друзья, — крикнула горластая ведущая с деревянных подмостков, — для вас выступает замечательный, дружный, неунывающий коллектив…
— «Алая зорька»? — снизу громко спросил Виталя.
Ведущая стрельнула в него недовольным взглядом, замялась и крикнула:
— «Зоркая Алка»! Тьфу, «Алкая зорька», нет, «Трезвая зарка»…
— А-ла-я зорь-ка! — по слогам помог ей Гранкин.
На сцену, широко улыбаясь, плавно выкатились бабушки, все — в джинсовых юбочках и маечках с ненавязчивой информацией о «плохих девчонках».
И тут с Витали слетела пилотка. Можно было подумать, что её ветром сдуло, но ветра никакого не было. Пилотка упала к его ногам и он отчётливо увидел, маленькую зловещую дырочку в слове «Коммерсант».
Или это ему показалось? Проверять было некогда.
— Ложи-и-ись!!! — заорал Гранкин.
Бабки все как одна плюхнулись животами на пыльные доски. Народ благодарно захохотал, народу, как всегда, хотелось хлеба и зрелищ.
Одна из бабуль приподняла голову.
— Девки, вы чё? — спросила она. — У нас хореография не предусмотрена!
— Так приказывают, — подняла голову вторая.
— Не на плацу, чай, — ответила первая, резво поднялась и жестами стала подгонять подружек. Бабки стали подскакивать как семечки на сковородке и заученно выстраиваться в три ряда. Последний ряд становился на невысокую скамеечку.
Виталя заметался перед сценой как заяц, попавший ночью в свет фар — и удрать надо, да из световой дорожки не выскочишь. Что делать?! В него палят из толпы, назад пути нет, впереди — сцена, и снова эти бабушки, бабушки, бабушки, одна из которых непременно в нём признает преступника. Что хуже — пуля убийцы, или дальнозоркий глаз поющей старушки?
— Песня! — крикнула бабка, которая была категорически против всякой хореографии. — Исполняется нами впервые!
Витале пришла вдруг в голову блестящая мысль, что единственный способ обмануть преследователя и спастись от всевидящих бабок — это внедриться в дружный коллектив «Алой зорьки». Какой дурак будет палить в хор, выступающий перед многочисленной публикой? Шансов попасть никаких. А бабки вблизи его не узнают, дальнозоркость — паршивая штука.
Гранкин бросился туда, где сбоку на сцену шла крутая деревянная лестница. На ходу он выхватил из кармана огромный клетчатый носовой платок (в своё время Галка купила ему дюжину таких платков, объяснив их размеры лаконичным «стирать можно реже») и по-старушечьи повязал его на голове, затянув под подбородком трогательный узелок. По дороге ему попался стол, застеленный клетчатой скатертью, он рывком сдёрнул эту скатерть и на быструю руку соорудил себе юбку, обвязав себя вокруг пояса толстой тканью с бахромой. Костюмчик получился, что надо — с точным повторением квадратно-клетчатой геометрии. Он взлетел на сцену, почти не коснувшись ступенек, и в два прыжка очутился в центре третьего ряда, плечами раздвинув старушек.
«Ну что, получил?» — со злорадством подумал Виталя, обращаясь к невидимому преследователю.
Толпа громыхнула хохотом: кто-то стонал, кто-то визжал, кто-то свистел и топал ногами, — равнодушных не было.
Бабки пели незнакомую песню. Гранкин слов не знал, поэтому стал просто беззвучно раскрывать рот.
— Безобразная Эльза —
Королева флирта,[9] — разудало вопили старушки. На Виталино вторжение они почему-то не обратили никакого внимания.
— С банкой чистого спирта
Я иду к тебе, — пели они.
Неожиданно у Гранкина зазвонил мобильный. Электронная мелодия разрушала магию живого пения, сбивала с ритма. Гранкин растерялся и с удвоенной силой стал раскрывать рот.
— Подруга, у тебя сотик пиликает, — пихнула его в бок соседка-старушка. — Возьми, а то может внуки набедокурили. Я когда на прошлом выступлении пела, мои лошадь домой привели и учили её через диван прыгать.
— Как лошадь? — удивился Виталя. — Где они её взяли-то? — ему удалось перекричать хор.
— Паслась бесхозная вдоль дороги! Мы до сих пор хозяев найти не можем, так и прыгает через диван!
Толпу посетил новый приступ истеричного хохота.
— Ведь мы живём для того, чтобы завтра сдо-о-о-хнуть!
Лай-ла-а! Лай-ла-ла! — пела «Алая зорька».
Гранкин глянул на дисплей, там высветился рабочий номер Петровича.
— Алло! — упавшим голосом ответил Виталя.
Вальс Мендельсона
— Празднуем? — весело крикнул Петрович в ухо. — Песни поём? Ай, молодца! А работать кто будет? К тебе народ с больными животинами косяками прёт, а у тебя дверь на замке! И тогда все прямиком ко мне направляются. Вчера обезьяну с поносом притащили, она мне весь кабинет уделала! — Это был прежний Петрович, добрый, весёлый, с плоскими шутками.
— А я… того… в декретно-творческом отпуске, — смущённо начал Виталя.
— Песни в женском коллективе поёшь?! Правильно делаешь. Ты там спляши ещё! Грабителей, которые Сандипа ограбили, вчера поймали!
— Как? — заорал Виталя. — Где поймали? Как поймали?
Бабки пели, солнце пекло, народ хохотал до колик — первые ряды в лёжку лежали у сцены. Представление всем нравилось — и зрителям и выступающим.
— Так и поймали! Банда это оказалась целая, четыре человека, у всех судимости. Оказывается, этих молодчиков оперативники давно пасли, устроили им засаду и повязали на вооружённом грабеже. Стали их колоть, а они и давай во всех своих грехах каяться, чтобы, так сказать, облегчить свою тяжёлую участь. Ну и признались, что как-то в пивнушке «У камелька» подслушали в туалете разговор о передаче крупной суммы денег. Проследили за мной, узнали где типография, где чёрный вход, и в условленный час напали на человека с деньгами, пальнув в него из пистолета. Деньги они, правда, уже потратили, но ерунда это! Так что пляши!
— Ща, Петрович! — Гранкин выпростался из тесного ряда бабушек, соскочил со скамеечки, вышел с мобильником в руке вперёд и перед хором прошёлся гоголем, притопывая. А потом ещё раз прошёлся — вприсядку, и снова — теперь уже отплясывая на всю катушку. Никогда в жизни он так не плясал, только «юбка» ему очень мешала, в конце концов он всё же споткнулся о длинный подол и упал, высоко задрав ноги. «Ну, попробуй, гад, выстрели, попади!» — со злорадством подумал он, быстро вскакивая.
Аплодисменты заглушили хохот, хохот загасил аплодисменты.
— А говорили, хореография не предусмотрена! — крикнула одна из бабушек и тоже пошла в пляс. Надписи “I’m Badgirl” хаотично закружились по сцене — остальные бабки тоже не удержались и пошли в пляс.
— Ведь мы живём для того, чтобы завтра сдо-о-о-охнуть! — весело распевала «Алая зорька», ногами выбивая из досок священную сценическую пыль.
— Ты там чего? — крикнул в трубке Петрович.
— Сплясал, — отчитался запыхавшийся Гранкин, уходя в глубину сцены.
— Такое впечатление, — удивился Петрович, — что ты на сцене выступаешь.
— Так я на сцене и выступаю. С «Зоркой Алкой». Тьфу, с «Трезвой Галкой»! Тьфу, блин, «Алую зорьку» теперь так принято называть!
— Ты там поосторожней, — захохотал Петрович, — а то признают бабки, кто тогда по коридору с бинтами носился!
— Не, не признают, — засмеялся Виталя. — Я имидж сменил.
— Гранкин, выходи быстрей на работу, — с ностальгической ноткой в голосе произнёс Петрович, — выходи, а то никакой душевности в моей деятельности не стало! Станки, краска, бумага, шум, гам, идиоты-клиенты, лентяи-печатники… Вот только вчера развлёкся, обезьяну водкой полечил. Посидели мы с ней, но… не поговорили. Выходи, охота на новый имидж твой глянуть.
— Выйду, Петрович. Вот закончу все дела и выйду!
Бабушек набилось в «Мерседес» аж восемь штук. Маленькие, компактные, без лишнего веса, они разместились в салоне, как мелкие огурчики в просторной банке.
— Чтой-то мне твоё лицо уж очень знакомо, — твердила одна, с косицей из седых волос.
— А ты у нас теперь что, член коллектива? — спрашивала румяная — та, которой Виталя подсказал как обаять Петровича.
— А ты умеешь правильно управлять этим драндулетом? — вопрошала третья, тыкая сухоньким пальчиком в кожаную обивку кресел.
— А спецсигнал на этой тарантайке присутствует? — смеялась четвёртая.
— Да отстаньте вы от него, девоньки, пусть человек нас по домам культурно развезёт, а то, вон видите, у него и так передок помят, небось, вот так же отвлекал его кто-то.
— Какой передок? У кого передок? Где помят? — загалдели бабки, как неугомонные школьницы.
Виталя пришпорил «коня», поддал газу и покатил по вечернему городу отыскивать адреса, которые диктовали ему вразнобой бабки. Использовать старушек в качестве живого щита Гранкину было жутко неудобно, но как иногда выражался Петрович «очень уж хорошо пошло». В плотном кольце бабушек он ощущал себя в полнейшей безопасности, поэтому, когда выступление закончилось, Виталя пригласил «Алую зорьку» «потусоваться» в уличное кафе. Старушки очень обрадовались, узнав, что гуляют за счёт ветеринара и оккупировав столики, заказали себе все имеющиеся запасы пирожных. Слежки за собой Виталя больше не ощущал, но понимал прекрасно, что теперь он будет на мушке у убийцы до тех пор, пока не заткнётся навеки, как Яна Геннадьевна.
В общем, задачку он решил. Не до конца, но решил. Оставалось неясным, при чём здесь тетрадь, но в общем и целом картина сложилась. Он вызвался развести бабушек по домам, не всех, конечно, а тех, кто влезет в машину. Бабки уж постарались, и чем больше их набивалось в салон, тем с большим злорадством Виталя думал: «Ну что, гад, рискнёшь попасть с первого раза?» Нехорошо было так думать, но думалось. И радость тёплой лапой сжимала горло. Быть может, скоро конец этой гнусной истории.
Галка вернётся с младенцем домой.
Только дожить бы до завтра.
Только бы Эльза не обманула и заплатила обещанный миллион.
Бабок оставалось в салоне всё меньше. Виталя доставлял их по адресам, они кланялись, благодарили и убегали, подхватив длинные джинсовые подолы. Когда в машине их осталось всего четыре, у Витали опять зазвонил телефон. На дисплее высветился совсем незнакомый номер, и Гранкин решил не отвечать на звонок.
— Эй, ямщик, у тебя вальс Мендельсона играет! Ответь, соколик, сил нет это слушать, девять раз в загс бегала, воротит всю от этой мелодии, — заверещала одна из бабок на заднем сиденье.
Виталя нажал на кнопку, сбросил вызов и сосредоточился на рулёжке — вечернее движение было очень оживлённым. Но через секунду мобильник затрезвонил снова, исполняя избитую мелодию всех времён и народов.
— Ох, тошно мне, — известила всё та же бабка Виталю, — тошнит ажно от этих звуков.
— Ответь, касатик, на вальс-то! А то вдруг невеста твоя звонит, прощения попросить хочет! — подключился другой голосок.
«А вдруг Галка?! — мелькнула безумная мысль. — Сбежала из плена и звонит мне!»
— За что прощение-то? — поинтересовался он севшим от волнения голосом у оставшихся членов «Алой зорьки».
— А за пять деток в довесок! — захохотала бабулька.
— Тьфу, — ругнулся Виталя.
— Ой, тошно мне, отвечай быстрей, а то счас салон тебе весь изгажу, — заверещала чемпионка по посещению загсов.
— Алло! — гаркнул Гранкин в трубку, резко перестраиваясь в правый ряд.
— Здравствуйте, вас беспокоит Отче наш из Звезды, — на одной безжизненной ноте произнёс бесцветный голос.
— Зачем? — Виталя отпустил руль и обеими руками вцепился в трубку. — Зачем вы меня беспокоите, Отче наш?
Бабки сзади прыснули, а та, что сидела рядом, на пассажирском сиденье, стала рулить, умело уходя от фонарных столбов и встречных машин.
— Ну как же, вы сами дали мне номер мобильного и сказали позвонить, если что вспомню.
— Я?!! — в ужасе заорал Гранкин.
— Вы. Но если не надо, то…
— Стойте! Давайте сначала. Меня беспокоит Отче наш со звезды. Я дал вам свой телефон и попросил позвонить, если вы что-нибудь вспомните…
— Ну да. Я Катя Отченаш из рекламного агентства «Стар», между собой мы иронически называем его «Звезда».
— Фу-у-у, так это фамилия! — Виталя взялся за руль, но бабка не убрала с него своих рук.
— А вы думали, господь бог? — хмыкнула девушка. — Хотя, вы правы, конечно, фамилия странная, дело в том, что в пылу революционных бурь от неё отвалилось окончание «ко». Мои предки были Отченашко.
— Простите, а что вы вспомнили, Катя?
— Помните, вы спрашивали меня, не слышала ли я что-нибудь от Крылова о людях по имени Анель и Геральд?
— Конечно же помню! — Гранкин опять отпустил руль, оставив его в надёжных руках старушки. — Говорите, что вы припомнили!
— Газу прибавь, — пробурчала старушка, — а то тащимся, как на похоронах.
— Да не припомнила я, а случайно наткнулась, — продолжила Катя. — Мне кажется, таких совпадений не может быть.
— Да на что наткнулись-то? Каких совпадений? — взвыл Гранкин.
— На рассказ. В глянцевом женском журнале «Шарм». Я обожаю эти журналы, скупаю пачками и прочитываю от корки до корки.
— Рассказ! — снова завыл Виталя и втопил педаль газа в пол.
Бабка, рулившая «мерсом», в азарте закусила губу. Она хорошо «держала» дорогу и виртуозно обходила попутные машины.
— Манька, того Кадиллака сушёного обходи по обочине! — пищали сзади её подружки.
— Так вот, читаю я свежий номер «Шарма», — сказала Катя без выражения, — и натыкаюсь вдруг на рассказ, герои в котором все эти люди, о которых вы тогда спрашивали — дура Анель, красавчик Геральд, банкир Анкилов, зануда Павлик и даже кот Филимон. Таких совпадений не может быть. А главное — это не просто рассказ. Он победил в конкурсе рассказов, объявленном среди читателей журналом «Шарм» и страховой компанией «Вива-гарант». Призовых мест три, но у этого — первое. Называется он «Сестра». Я вам помогла?
— Душечка! Вы не помогли, вы спасли! Катенька! Отченашечка со Звездулечки! Дорогая! Любимая! Милая! Пусисюсечка!
— Не надо мне интим предлагать, — по-прежнему без красок в голосе произнесла Катя. — Лучше, как говорится, помогите материально.
— Помогу! Где журнал можно купить?!
— Да в киоске любом, только смотрите августовский номер. Свежие номера глянца продаются уже за следующий месяц!
— Асса! — заорал Гранкин, схватил старушку-водителя за щёчки и чмокнул прямо в сухие губки.
— Маньяк! — завопила старушка. — Маньяк, девоньки!
— Но симпа-а-а-тичный! — пропела подружка сзади.
— Нет, ну что-то лицо мне его очень знакомо, — снова заладила третья.
— Эх, надо было мне тебя первой высадить, — весело ответил ей Гранкин, вцепившись в руль, — да уж ладно, признаюсь. Это я тогда по типографии ночью с бинтами-жгутами бегал. Но стрелял и грабил не я! Бандитов поймали и они признались во всём. А я первую помощь потерпевшему оказал!
— Батюшки, точно маньяк!!!
— Но симпа-а-а-тичный!
— Нет, я не знаю, кто там кого грабил, но лицо очень знакомое! А, вспомнила! У меня внуки мультики смотрят, так там такой же герой есть — лысый, зелёный и добрый. Шрек называется!
Газетный киоск оказался закрыт. Рассчитывать на то, что воскресным вечером он будет работать, не приходилось, но Виталя сильно расстроился. Он зарычал, затопал ногами, три раза обежал вокруг киоска, который на ночь закрыли железным панцирем.
— Тебе чего купить-то надо? — крикнула из машины одна из «плохих девчонок».
— Журнал глянцевый, «Шарм» называется! — Гранкин пнул со всей силы по железному панцирю.
— Нет, ну точно маньяк!
— Да ладно тебе, Фася, ну приспичило парню! Слышь, Казанова, глянец весь ещё в супермаркетах круглосуточных продаётся. Только не целуй, не целуй меня больше! Тошно мне от поцелуев, тошнёхонько, как и от Мендельсона.
— Девоньки! — заорал Виталя. — Родные! Милые! По коням! В супер, как говорится, маркет вместе поедем!
В магазине они произвели фурор. Виталя в окружении «плохих девчонок» прошёлся по рядам, нашёл нужный номер журнала с полуобнажённой девицей на обложке, и на радостях накупил бабкам конфет в коробках, шампанского, пирожных и мягких игрушек.
Народ оглядывался на них, глазел, улыбался, и даже показывал пальцем. Кассиры тянули головы из-за касс, чтобы получше рассмотреть живописную компанию. На выходе к Витале прицепились какие-то иностранцы с просьбой попозировать вместе с «девчонками». Бабки жеманились перед фотокамерой, безобразничали, подставляя Гранкину рожки, и в конце концов потребовали с двух чернявых парней «зелёную денежку» за то, что они «моделями тут ломалися».
Про преследователя Виталя начисто забыл. Он развёз бабуль по домам и поехал к себе.
— У-у-у, я вижу, день прожит не зря! — поприветствовал профессор Виталю, осмотрев с ног до головы. В ногах у Ивана Терентьевича крутился Джерри. — Как успехи, сыщик?
— Вань, я твою машину, того…
— Утопил? — упавшим голосом спросил лауреат.
— Нет.
— Спалил?!
— Не, помял самую малость. — Почему-то Гранкин совсем не чувствовал себя виноватым.
— Ерунда, — неуверенно махнул профессор рукой. — В сущности, любая машина — это груда железа. Главное, сам жив остался. Ужинать будешь?
— Нет, Вань. Есть абсолютно не хочется.
— Здорово. Я как раз ничего и не приготовил. То есть приготовил, конечно, яичницу, но…
— Джерри её слизнул! Прямо с горячей сковородки.
— Откуда ты знаешь?
Виталя разулся, прошёл на кухню, и сев на стул, блаженно вытянул ноги.
— Знаю, Вань. Мне кукушка накуковала. А ещё эта кукушка требует, чтобы ты домой возвращался.
— Кто требует?!
— Маргарита твоя и прочая пернатая живность.
Профессор заулыбался, обнажив ровный ряд искусственных белых зубов.
— Ну, с живностью у меня как-то не очень, а вот Маргариту я с удовольствием прижму к своей храброй груди! — Он топнул протезом по полу. — Ты там был, что ли, дома у меня?
— Я, Вань, где только сегодня не был. Завтра я назову имя убийцы. И не просто назову, а поймаю его на месте преступления! Только сейчас меня ни о чём не спрашивай. Завтра, всё завтра!
Профессор хлопнул себя звонко по ляжкам, и Джерри, подумав, что это игра, залаял, запрыгал и завилял хвостом.
— Баиньки!!! — в один голос заорали на него Виталя и Иван Терентьевич, но переборщили с накалом, и Джерри описался.
— Фу ты, ну ты, нежный какой, — пробормотал профессор и пошёл в ванну за тряпкой.
— Ромка мне сегодня из Парижа звонил, — сказал он, вернувшись. — Приезжает он завтра. Спрашивал, где Эльза, почему он до неё дозвониться не может.
— Ты что сказал?
— Стерпел я, Вить, ничего не сказал. Приезжай, говорю, поговорим на месте. А то, что жена твоя шастает где-то, ты сам виноват.
— Отлично! — Виталя потёр довольно руки. — Отлично! Я пойду в свою комнату, поработаю малость. А завтра в час «икс» мы проведём операцию под названием «Западня». Вань, у тебя оружие есть?
— Само собой есть. А ещё у меня есть подполкан милиции Митяй — друг мой лучший, после тебя, разумеется. Привлечь?
— Нет, Вань, это лишнее.
— Ну, тогда я баиньки, — профессор быстро вынул изо рта челюсти, разделся до цветастых трусов, отстегнул протез и исчез в палатке.
— Зачем ты сказал это слово? — вздохнул Виталя и пошёл в ванну за тряпкой. — Джерри опять описался!
Устроившись на кровати с ногами, он положил на колени журнал и тетрадку.
Ну вот из разрозненных, рваных кусочков и сложилась картинка почти целиком. Кое-что он, конечно не понимает, но в состоянии дофантазировать.
Может ли детектив пользоваться своим буйным воображением? Ответ на этот вопрос Виталя дал себе положительный. Иначе, как же сложить картинку?
Ребус решён и можно, последовательно складывая все получившиеся буквы, прочитать имя убийцы. А сейчас он дочитает рассказ. Это уже ничего не изменит, но он дочитает. Вот только нужно решить — читать его с блестящих гладких страниц, или в старой тетрадке, исписанной мелким почерком.
Виталя открыл журнал.
Ну надо же! Первой место!
А главный приз-то какой! Ну и приз.
Страховая компания «Вива-гарант» и предположить не могла, что этим конкурсом и этим призом обрекает на смерть одну женщину и спасает другую.
Скоро Галка вернётся домой. Снова будет сновать по комнатам, стирать пелёнки, убирать квартиру, готовить еду и ворчать, ворчать, ворчать.
Если женщина всем довольна — она умерла.
Чтобы Галка опять ворчала с утра до вечера, Гранкин был готов пожертвовать своей жизнью и даже отдать миллион.
Канкан
«— Серж, пойдём отсюда, я боюсь подвальных помещений и мне совсем не нравятся импрессионисты. Когда я смотрю на их картины, мне кажется, что у меня испортилось зрение.
— Ты маленькая тёмная дурочка, — Анкилов взял меня под руку и повёл вдоль длинных рядов картин. — Смотри, какая лёгкость, какая прозрачность красок! Разве ты не видишь, что у Моне на картине даже воздух осязаем? Чувствуешь, он пахнет летом, солнцем, счастьем? А небо? Разве можно в другой манере так изобразить небо? Оно же реальное — высокое, и одновременно глубокое, дрожащее, изменяющееся.
— Глубокое, высокое, дрожащее! — передразнила я. — Это я дрожащая, это я реальная! Хочу к морю, хочу на пляж, хочу видеть настоящее небо и дышать свежим воздухом.
Анкилов уже два часа таскал меня от картины к картине и обрушил на меня такое количество восторженных эпитетов, что у меня голова пошла кругом. Я замёрзла, устала, хотела есть, а ещё больше хотела выбраться из этого бункера, где специальные системы кондиционирования и вентиляции поддерживали необходимую для старых полотен температуру и влажность.
— Ну, как хочешь, — буркнул Анкилов. — Если б ты знала, сколько народу бы заплатило огромные деньги, чтобы здесь оказаться, чтобы хоть одним глазком…
— Серж, — засмеялась я, — ну ты же знаешь, ты лучше всех знаешь, что у меня стойкая аллергия на все произведения искусства.
— Да?! — Он посмотрел на меня снизу вверх так, будто я была маленькой, хрупкой и недостаточно умной. — На произведения искусства не может быть аллергии, — поучительным тоном папаши сказал он, но спохватился, улыбнулся и потянул меня к лифту, в тесной кабинке которого мы поднялись на первый этаж его виллы. Он держал меня за руку.
Он уже целый месяц держал меня за руку так, словно боялся, что я от него убегу. А я целый месяц решала проблему — сказать ему или нет, что не только не убегу, но буду преследовать его как назойливая собачка и потащусь за ним на край света, даже если край этот окажется не виллой на Кипре, а чумом на Северном полюсе, а на его счетах не окажется ни копейки.
Лишь бы он был со мной.
Он и был со мной ежеминутно. При этом я не ощущала с его стороны никакой жертвенности — только удовольствие, удовольствие, удовольствие, и… боязнь, что я убегу. При этом край света всё же оказался виллой на Кипре, а счета его нисколько не обмелели.
— Ладно, — сказал Анкилов, когда мы, выйдя из лифта, оказались в огромной гостиной первого этажа, — пляж так пляж, море так море. Только и не мечтай, что ты отправишься туда одна.
— И не мечтаю, — вздохнула я. — Конечно, я отправлюсь туда в сопровождении четырёх вооружённых телохранителей.
— И меня!
— Да, и тебя. Может, всё же отпустишь парней попить пива? Что нам может грозить на частном пляже, на хорошо охраняемой территории?
— Много ты понимаешь, — сбился он снова на отечески-поучительный тон.
— Много, — засмеялась я. — Просто хотела позагорать голой.
— Да?! Да-а?! — восхищенно заорал он. — Ну, тогда, тогда… я парням… того, прикажу отвернуться. Да, отвернуться и закрыть глаза!
— И как же они будут нас охранять?
— А чего охранять-то? Пляж частный, территория виллы охраняется так, что муха не пролетит!
Первое, что сделал Анкилов месяц назад, когда с пафосом объявил, что кроме меня ему никто не нужен — сменил фотографию на своём рабочем столе. На первый взгляд, изображение в рамке нисколько не изменилось, но присмотревшись, можно было заметить одно маленькое обстоятельство, в корне менявшее всё — над верхней губой появилась маленькая тёмная родинка.
— Понимаешь, — объяснил он мне как-то вечером, усевшись на ковёр по-турецки перед креслом-качалкой, в котором качалась я, — для меня идеалом женщины всегда была моя мама…
Я не удержалась и громко фыркнула. Нет ничего смешнее, чем маменькины сынки, которым всего-то там пятьдесят пять.
— Не фыркай, — он поймал за полозья кресло и остановил мои ритмичные раскачивания. — Не смей фыркать! Что ты понимаешь в этом?
— Ничего, — согласилась я. — Я ничего не понимаю в сыновней любви.
— Тогда слушай. Когда я увидел первый раз Жанну, то обомлел, внешне — она копия моей мамы. Я решил, что это подарок судьбы и просто вцепился в неё. Период ухаживания свёл к минимуму и через две недели сделал ей предложение.
— Зачем ты мне это рассказываешь?
— Разве ты не должна это знать?
Читать бесплатно другие книги:
