Изумрудные зубки Степнова Ольга
– Флек, – сказала она, – я пришла к тебе с вещами, собака! Наверное, это безумие, но ведь может же человек хоть раз в жизни совершить безумный поступок?! Ты молчи, не отвечай ничего, а то я собьюсь. Если ты вдруг передумал со мной жить, то придется тебе поменять решение. Выгнать меня ты не сможешь, потому что я всем – мужу, маме, папе, ученикам, и даже директору школы, – объявила, что ухожу к тебе. Так что если ты уже завел себе какую-нибудь длинноногую выдергу, тебе придется прогнать ее, Флек!
Свист в кабинке прекратился, плеск воды поутих – Флек внимательно ее слушал.
– Флек, собака, ты снился мне каждую ночь в последнее время. Ужас, что мы с тобой вытворяли, я просыпалась красная от стыда и блаженства. Мне надоели сны, я должна получить все это наяву, я люблю тебя, я хочу тебя, Флек, прямо здесь, в этом душном и мокром душе... – Таня быстро разделась, дернула дверь душевой кабинки, шагнула в пар, шальными клубами вырвавшийся наружу и... завизжала.
В кабинке стояла голая, поджарая Ирина Петровна и рьяно терла себя массажером.
– Надеюсь, что вы хотите Игорешу, а не меня, – невозмутимо сказала Ирина Петровна. – Дайте мне полотенце, во-он то, розовое, большое. – Она отбросила массажер.
– Зачем вы свистите в душе?!! – возмутилась Таня. Она прикрылась одеждой и протянула маме-бабушке полотенце. – В душе свистят только мужики! – Чуть не плача, она начала быстро одеваться. Ей сквозь землю хотелось от стыда провалиться.
– У вас отличная фигура. – Нисколько не смущаясь своей наготы, Ирина Петровна вышла из кабинки и стала вытираться полотенцем. – А свистю я потому, что петь не умею. Ну не умею я петь! А свистю неплохо. Правда, ведь?! – Она надела махровый халат, сняла прозрачную шапочку и начала расчесывать щеткой короткие волосы.
– Правда, – кивнула Таня. – Свистите неплохо.
– Вам повезло, что все это вы сказали мне.
– Почему?
– Потому что не фиг мужику такие сокровенный тайны выдавать: «люблю, хочу!» Пусть думает, что вас нужно добиваться и добиваться! Дайте-ка, мне во-он те тапочки!
Таня ногой подпинала к Ирине Петровне тапки в виде лохматых медвежьих морд.
– А в общем, мне понравилось, что вы сказали моему Игореше. – Она подняла руки и потянулась. – Го-осподи, неужели я смогу хоть немножечко отдохнуть?! Идите на кухню, сварите кофе, накройте на стол, испеките печенье и ждите меня. Потом поможете Вовчику убрать детскую, у него там жуткий бардак.
Таня вышла из ванны и поплелась на кухню.
Как там директриса сказала? «Какая вы неловкая, несуразная, и рассеянная». Нужно будет обязательно сходить с ней в субботу на психологический тренинг. Это ж надо – накинуться в любовном томлении на старую бабку!
На кухне возле раскрытого холодильника стоял Вовчик и набивал карманы эклерами.
Таня на цыпочках подкралась к нему и отвесила подзатыльник.
– Воровать сладкое нехорошо, – сказала она.
– Детей бить еще хуже, – огрызнулся Вовчик, но последнее пирожное все же вернул в коробку. – И откуда ты тут взялась? – задумчиво поинтересовался он у Тани.
– У вас дверь в квартиру была открыта.
– Это Анжела Сергеевна пришла с рынка с продуктами и дверь опять не закрыла! – возмущенно сказал пацан и запихнул эклер себе в рот. – Правильно мама говорит, что Анжела Сергеевна всегда ворон ловит!
– Кто это – Анжела Сергеевна?
– Наша домработница.
– У вас есть домработница?
– Конечно, есть! А кто же будет с хозяйством справляться? Папка деньги зарабатывает, мамка с утра до вечера по всяким дворянским собраниям бегает и сериалы смотрит.
– Отчего же тогда Ирина Петровна приказала мне кофе варить, печенье стряпать, на стол собирать и комнату твою убирать?
– Прикололась она. На вшивость тебя проверяет. А ты что, и правда печенье собралась стряпать, кофе варить, на стол собирать и комнату мою убирать?
– Нет, – буркнула Таня. – Я так сюда, погулять вышла.
Вовчик захохотал и запихнул в рот еще одно пирожное.
– Ты вон ту кнопку нажми, Анжела Сергеевна прибежит и все что надо сделает. У нее комната на втором этаже. У нас квартира двухэтажная, здорово? – хвастливо добавил он.
– Здорово, – согласилась Таня.
– А ты что, жить к нам переехала, что ли? Там сумка какая-то в коридоре стоит. И потом, я у ванны подслушал, что ты любишь и хочешь папку.
Час от часу было не легче. Ирина Петровна куда-то запропастилась и Таня в растерянности нажала кнопку, вызывающую Анжелу Сергеевну. Пусть домработница варит кофе, готовит и убирает, а она будет женщиной, которую нужно добиваться и добиваться.
– Где отец? – спросила она у Вовчика.
– В офисе. Водку пьет.
– Что-о?!
– Ну он же обещал тебе, что если ты не приедешь через неделю, то он сопьется!
– Ты и это знаешь?
– Это все знают. Даже Анжела Сергеевна. Правда, Анжела Сергеевна?
На кухню зашла сухонькая опрятная женщина в белом переднике.
– Кофе? – спросила она.
Таня уставилась на нее.
– Это черт знает что, – пробормотала она.
– Абсолютно с вами согласна, – кивнула Анжела Сергеевна. – Не семейка, а сумасшедший дом. Ирина Петровна уже смотрит свой сериал и абсолютно забыла про кофе.
– Скажите мне адрес офиса Флека! – взмолилась Таня.
– Да зачем вам адрес? – удивилась домработница. – Вася вас отвезет.
– На «Хаммере»?! – ахнула Таня.
– Ну да, у нас другой машины в семье нет. А Вася мой муж! – словно бы похвасталась Анжела Сергеевна.
– Ну надо же!! – Тот факт, что Вася является мужем этой милой женщины, почему-то умилил и восхитил Таню. – Он правда меня отвезет?
– Ну конечно! – Анжела Сергеевна снова нажала кнопку возле холодильника и закричала:
– Васька! Спускайся, работа есть!
– Господи, вы что тут все вместе живете? – ошарашенно спросила Таня у Вовчика.
– Конечно. Квартира большая, всем места хватает, – важно сказал Вовчик и вразвалку куда-то пошел. – Заходи вечером в Денди со мной поиграть, – не оборачиваясь, кинул он на ходу. Таня так и не поняла, кому он это сказал: ей, Анжеле Сергеевне, или Васе, который спускался по лестнице, отблескивая лысиной, золотыми зубами и кожаной курткой.
– А-а, это вы, – протянул Вася. – Ну наконец-то. Все вас заждались, а бриллиант в кольце уж прокис давно!
Час от часу было не легче.
Если Вася знал про бриллиант, а Вовчик про водку, что будет дальше, когда она тут поселится?..
Флек оказался трезв, как стеклышко.
Он сидел за широким столом и смотрел в монитор компьютера, где на зеленом поле висел пасьянс.
– Пришла, – вздохнул он, когда секретарша, открыв перед Таней дверь, пропустила ее в кабинет. Таня опасливо покосилась на полную девушку – интересно, эта тоже все знает, проживает на втором этаже и вызывается кнопочкой?..
– Пришла, – сказала Таня, когда дверь за секретаршей закрылась. Флек вышел из-за стола и пошел к ней – в светлом костюме и рубашке с расстегнутым воротом. Это был свежий, счастливый, совсем не спившийся Флек.
– А мне Вовчик сказал, что ты водку тут пьешь, – прошептала Таня, когда он сграбастал ее в охапку.
– А я и пью. Только не водку, а ананасный сок. – Он кивнул на графин с желтой жидкостью на столе.
– Ананасовый, – засмеялась Таня и прижалась щекой к его рубашке, пахнущей свежестью, молодостью и безрассудством. – Торгаш безграмотный.
– Торгаш, – согласился он и губами попробовал на вкус кожу у нее на виске. – Безграмотный.
– А я к тебе жить переехала.
– Знаю. Мама звонила. А потом Вовчик звонил, а потом Анжела Сергеевна, а потом – Вася.
– Скажи, где мы будем уединяться?
– У меня есть большой загородный дом.
– Большой?
– Да. – Он на вкус попробовал ее губы.
– Загородный?
– Да! – Он и шею попробовал, и ключицу, и запястье, – остальное предательски скрывала одежда.
– Без прислуги, без мамы и без детей?
– Только с садовником, который глухонемой.
– Хорошо бы он был еще и слепой.
– Ну, если хочешь...
– Нет! Не хочу. Давай сюда свой бриллиант, я согласна.
– Ой! Я... это... – Флек вдруг покраснел, как девица.
– Что?!
– Меня ограбили в Шереметьево, когда я звонил тебе. Свистнули кейс с деньгами и дорогим кольцом. Хорошо еще документы в плаще были, в кармане.
– Так вот почему бриллиант прокис! – засмеялась Таня.
– Что?
– Нет, ничего. Не везет мне с камнями, особенно с драгоценными!
– Едем! – Он потянул ее за руку и открыл дверь. От двери к столу метнулась полненькая секретарша.
– Куда?
– В ювелирный!
– Нет! – Таня ухватилась за косяк. – В загородный дом.
Она покосилась на секретаршу, сосредоточенно перебиравшую на столе бумаги.
– Сначала за кольцом! Пока ты согласна. Вася, Вася, черт тебя побери! – заорал Флек, высунувшись в коридор, и эхо подхватило: «Ва-ася, че-орт тебя по-обери-и!»
– В загородный дом! – захохотала Таня. – Чтобы у садовника глаза повылазили. Ва-ася! Вперед!! Пока я согласна...
Татьянин день
Январь выдался фантастически теплым.
Впрочем его, января, уже практически не осталось – всего там каких-то несколько дней. Столбик термометра замер практически на нуле, а за окном долбила по железному подоконнику по-настоящему весенняя капель.
Сычева провалялась в кровати до часа дня, листая глупый глянец и лопая из пакета чипсы. Она и не встала бы, но Граф начал орать в клетке, причем не белиберду, составленную из человеческих слов, а воинственным, тропическим воплем, услышав который соседка-старушка немедленно заколотила по батарее.
Этот вопль означал только одно – Графу не до разговоров, он хочет жрать, да и воду в поилке пора поменять на свежую.
Сычева нехотя вылезла из-под одеяла, потянулась, одела халат, щелкнула пальцем по прутьям клетки, чтоб попугай заткнулся и пошла на кухню за орехами и сухофруктами.
Уже несколько месяцев она нигде не работала.
Как только главным назначили Афанасьева, она положила ему заявление об уходе на стол. Глеб молча, не глядя, заявление подписал, но когда она уже стояла в дверях, вдруг спросил:
– Может, передумаешь?
– Нет, – сказала Сычева, не оборачиваясь. Смотреть на Глеба она боялась. Это было глупо, но она чувствовала себя предательницей. Совсем чуть-чуть, но предательницей.
– Счастливо, – усмехнулся Афанасьев ей в спину и больше они не виделись.
Место пресс-секретаря на таможне она нашла быстро, воспользовавшись старыми связями, но место это освобождалось только в марте и был впереди еще месяц блаженного бездействия.
Она даже не ожидала, что сидеть дома ей так понравится.
А еще оказалось, что Карантаевской зарплаты вполне хватает и на еду, и на одежду, и на оплату квартиры, и на прокорм попугая. Хватило даже на свадьбу – скромную, но все-таки свадьбу с белым платьем, фатой, арендованным лимузином и трехдневным упаиванием всего РОВД и двух ближайших подруг с мужьями и родственниками.
На тумбочке в коридоре лежал маленький букетик цветов – фиолетовых, ярких, как будто пластмассовых. Кажется, это были гиацинты – первые весенние цветы. Сычева взяла букетик, вдохнула удушливо-пряный аромат, испытав легкое раздражение от того, что придется теперь искать, во что бы эти цветы поставить, а потом каждый день менять воду в вазе.
На кухне, на столе, тоже лежал такой же букетик. И на холодильнике лежал, и на полочке, и в ванной на умывальнике, и в туалете на унитазе.
Сычева в охапку собрала все букетики, уселась на закрытую унитазную крышку, закурила и в раздражении набрала с мобильного Карантаева.
– Ты на хрена столько денег на веники тратишь? – заорала она, – И, главное, в честь чего?! У меня что – день рождения? Восьмое марта?! День журналиста?! День взятия Бастилии?!!
– Татьянин День! – заорал на том конце Карантаев. – Татьянин День сегодня, зайка, и я тебя поздравляю!
– А-а, – протянула Сычева и понюхала охапку цветов. – Ну тогда ладно, – примирено сказала она. – Только что мне с ними делать-то, с гиацинтами? Солить?
– Любоваться! – крикнул ей Карантаев. – Солить, скажешь тоже! Цветами нужно лю-бо-вать-ся, зайка!! Какая ты, блин, прагматичная! Ну ничего, я тебя перевоспитаю.
– Ты бандитов своих перевоспитывай, – со смешком огрызнулась Сычева. – А я на ужин тебе сегодня сделаю рагу из голландских гиацинтов. И ты будешь их лопать, лопать и лопать, с солью, перцем, горчицей и соевым соусом!! А вообще, спасибо, конечно, – вдруг запоздало растрогалась она. – Меня никто никогда не поздравлял с Татьяниным днем! – Она нажала отбой и тут же набрала Таню.
– Танька! Бросай своих обормотов и давай в наше место, будем праздновать!
– Что праздновать? – удивилась бывшая Афанасьева, ныне Флек.
– Татьянин День!
– Точно! – обрадовалась Таня. Она старалась перекричать школьный гул, наверное, была перемена.
– Эх, жалко вешалка в своей экспедиции!
– Жалко, – вздохнула Таня. – Ну ничего, мы эсэмэской ее поздравим. Может, дойдет в другой конец света?
– Может и дойдет, – с сомнением сказала Сычева, затушив сигарету.
В спальне Граф неприличными воплями требовал свежую воду, орехи и сухофрукты, а соседка-старушка неутомимо стучала по батарее.
Счастливо улыбаясь, Сычева пошла на кухню искать, во что можно поставить такую охапку цветов.
В «Табуне» было мало народу.
Сычева с Таней заняли одну из кабинок, закрытую от посторонних глаз с трех сторон стенами, стилизованными под камень.
Марат старался изо всех сил, улыбался, обслуживал, скользя с подносами между столиками, как на коньках. Он даже преподнес им в подарок бутылку текилы «от заведения, в честь праздничка».
– Выглядишь ты просто отлично, – похвалила Сычева Таню, подробненько рассмотрев ее сапоги, юбку, прическу, макияж, блузку... – Да, вот блузка тебя бледнит и полнит. Кажется, она больше подойдет мне.
– Да пожалуйста! – Таня начала расстегивать кофточку.
– Эй, не здесь, не сейчас! Ну и раскрепостил же тебя твой торговец европейскими шмотками!
– Раскрепостил, – засмеялась Таня. – Даже и вспомнить себя не могу прежнюю.
Они интеллигентно чокнулись и стали тянуть через соломинку веселой расцветки коктейль.
– Не звонит твой бывший-то? – спросила Сычева.
– Нет. Как развелись тогда в загсе, так я его и не видела. – Таня с аппетитом принялась за салатик.
– Наверное, женился уже. – Сычева вооружилась ножом и придвинула к себе мясо.
– Мне все равно. Вернее, я была бы рада, если бы Глеб нашел себе хорошую женщину.
– Танька! – возмутилась Сычева. – Что ты говоришь?! Ты хочешь сделать несчастной еще одну хорошую женщину?
Таня засмеялась.
– Нет, не хочу. Но я не сказала бы, что он сделал меня несчастной. Ты знаешь, я даже ему благодарна! Наверное, некоторых из нас нужно хорошенько повозить носом в грязи, чтобы внутри проснулся зверь по имени Гордость.
– И как твоему Флеку живется рядом с этим проснувшимся зверем?
– Отлично! Он холит его и лелеет. И его мама моего зверя лелеет, и Вовчик, и Анжела Сергеевна, и Вася и даже глухонемой садовник. Понимаешь, вот живут вместе много людей, некоторые друг другу даже не родственники и самозабвенно лелеют друг в друге и гордость, и самолюбие, и амбиции, и даже капризы. Это восхитительное чувство, когда тебя не только любят, но и бесконечно уважают! Так что Глебу я благодарна. Попадись мне в самом начале Флек с его мамой, Вовчиком, Анжелой Сергеевной, Васей и садовником, я никогда, может быть, и не оценила бы, какими драгоценностями владею. Вот! – Она засмеялась и неожиданно вдруг добавила: – А у меня мама с папой поженились.
– Поздравляю!
– И я поздравляю! – раздалось рядом. – С Татьяниным днем!!
Они резко подняли головы и завизжали. На пороге кабинки стояла Татьяна – загорелая дочерна, с блестящими глазами и какими-то невиданными украшениями на шее, на запястьях, в ушах.
– Ты откуда?! – в один голос заорали Тани и стали тискать ее, щупать и целовать.
– Из Африки. Сегодня только с Тарасом прилетели. В Москве пробудем неделю, потом – в Индию.
– Как ты нас нашла? – пробормотала Сычева, ощупывая ожерелье из кожи, дерева и еще чего-то экзотического и непонятного.
– Так Татьянин день же! – засмеялась Татьяна. – Мы же договаривались праздновать его вместе! Я специально Тараса уговорила на день раньше вылететь, чтобы успеть. А где вас искать? Конечно же в «Табуне»! Я даже звонить вам не стала. Мне Пашка сказал, что вы тут каждую пятницу что-нибудь отмечаете. Он теперь в общежитии при школе милиции живет. Кажется, его научили меньше болтать.
– Девки! – провозгласила Сычева и подняла полный бокал. – Предлагаю выпить за женскую дружбу – самую дружную дружбу в мире! Кстати, – шепотом сказала она, – Карантаев тут как-то сказал, что наши изумруды до сих пор не нашлись. Знаете, как их зовут федералы? «Танькины фиги»! Три камня – три фиги. Говорят, сложилась легенда, что их нельзя разлучать...
Глеб заказал пятьдесят грамм коньяка.
Пятьдесят – потому что вечером еще нужно писать редакторскую статью в номер, а с утра провести планерку.
Руководящая должность давала не только свободу и деньги, но накладывала массу ответственности и ограничений.
Глеб позволил себе вечером забежать в ресторан, съесть легкий ужин, выкурить трубку и... выпить только пятьдесят грамм коньяка.
Когда расслабляющее тепло из желудка перекочевало в мозги, Афанасьев вдруг понял, что бесконечно устал. От суеты, суеты, суеты и... одиночества.
Увлечений у него не было, друзей тоже, и когда высвобождалось свободное от работы время, он понятия не имел, куда его деть. Раньше он это время заполнял женщинами – случайными, постоянными, на худой конец, женой, а теперь... Теперь внутри что-то сломалось, перегорело, кураж пропал, азарт исчез, и интерес доказывать самому себе, что он «самый-самый» тоже без следа испарился.
Осталась усталость и равнодушие.
Четыре месяца он жил только работой. Одиночество стало болезнью, которую он не знал, чем лечить. Нет, кролик его любил. Радовался, когда он приходил домой, прыгал и тыкался мокрым носом в ладони.
Глеб подумал и заказал себе еще пятьдесят грамм коньяка.
С равнодушием надо бороться. И одиночество надо лечить. А то так и до психушки недалеко.
За соседним столиком сидела темноглазая, юная девушка. Она расстроено поглядывала то на часы, то на мобильный. Официант принес ей уже пятую чашку кофе.
Афанасьев проверил узел на галстуке, мельком глянул на свое отражение в зеркальной стене, встал и направился к девушке.
Его должен кто-то любить. Кроме кролика. Не к Моне Лизе же в самом-то деле ему возвращаться!
– Здравствуйте, – улыбнувшись, сказал он девушке. – Я холостой и небедный редактор одной известной газеты. Хотите скрасить мое одиночество на ближайшие сорок лет?
– Хочу, – засмеялась девушка. – Вы даже не представляете, как хочу!
Соседка была просто прелесть!!
Лет сорок пять, высокая, черноглазая, с ямочками на щеках.
Платье трещало у нее на груди, и на бедрах трещало, а тонкую талию перехватывал узенький поясок. Звали ее смешно и зазывно – Марийка.
Прелесть, а не соседка.
Оказывается, именно такие женщины ему нравились – яркие, дерзкие, веселые брюнетки. Просто он никогда себе в этом признавался.
Михаил Гаврилович широко улыбнулся. Теперь он все время широко улыбался, потому что рот украшали тридцать два ровных, белых, крепких зуба. И это была не какая-нибудь там вставная челюсть, а настоящая металлокерамика.
Мечта ликвидатора!
– Здрасьте, Михаил Гаврилович! – смущенно сказала Марийка и шагнула через порог в дом. На вытянутых руках она держала поднос, прикрытый белой льняной салфеткой. – А я ватрушек вот... – Она вдруг совсем смутилась и покраснела. – Но вы, наверное, ватрушки не любите...
– Люблю я ватрушки, люблю! – Михаил Гаврилович приобнял соседку и провел в комнату.
Прелесть это был, а не дом.
Просторный, светлый, в два этажа, с застекленной террасой, высоким крыльцом и ухоженным садом.
А еще этот дом находился в Крыму, в ста метрах от моря, и это было даже не из разряда мечты, а из разряда фантастики. Повезло ликвидатору. Так повезло, что думать об этом было и сладко, и страшно – вдруг очнется, проснется, и не Марийки тебе с ямочками, ни ватрушек, ни дома, ни сада, ни металлокерамических зубов на титановых штырях.
– Садись, Марийка, сейчас мы винца с твоими ватрушками выпьем. Любишь винцо?! – Михаил Гаврилович достал из буфета бутылку вина, бокалы и коробку шоколадных конфет.
– Люблю, – еще больше покраснела Марийка. Не такая уж она бойкая, смущается, как девчонка.
Какое же это блаженство, когда молодая, красивая женщина стесняется тебя, словно школьница на первом свидании!
Марийка была вдова, это он точно знал – спрашивал у Лешки-электрика. Еще Лешка сказал, что Марийка баба хоть с виду и легкомысленная, но хозяйка хорошая и на кого попало не кинется. Только на мужика с деньгами и положением.
И вот Марийка сидит у него за столом, краснеет, смущается и, кажется, строит планы.
Они выпили по бокалу бордо, потом еще по бокалу; молча, без лишних слов закусили ватрушками с мягким рассыпчатым творогом и Михаил Гаврилович пересел поближе к Марийке.
– Да ты сама, как ватрушечка, – удивляясь своей легкой развязности, сказал ликвидатор и поцеловал Марийку прямо в ямочку.
Марийка обхватила его руками за шею и прижалась своей горячей, упругой щекой к щетине.
– Я правда вам нравлюсь, Михайло Гаврилович? – прошептала она ему в ухо.
– Ты прелесть, Марийка, – ликвидатор по-хозяйски обшарил ее тугое тело руками, опять поражаясь своей крайней распущенности.
– Хочешь дом посмотреть? – спросил он Марийку.
– Ой, как хочу, – обрадовалась она.
Он провел ее по всем комнатам, показал обе гостиные, столовую, кухню, мансарду, две ванны, кладовочку, кабинет и бильярдную. Он все показал Марийке, чувствуя, как изнутри его распирает гордость.
В спальне Марийка села на широченную кровать со скульптурами ангелочков у изголовья и похлопала по матрасу руками.
– Как красиво! И как богато! Вы бывший руководящий работник, да, Михайло Гаврилович?! Или бизнесмен? Или депутат? Или... – фантазия у Марийки иссякла.
– Я просто вытянул счастливый билет, – улыбнулся Михаил Гаврилович и присел рядом с ней. Он обнял ее и уткнулся носом в горячую шею на которой пульсировала какая-то беспокойная жилка.
– Какой?! Расскажи! – потребовала Марийка, обхватив его руками за шею.
– Нет. Потом... может быть, когда-нибудь потом... Пойдешь за меня? – неожиданно сам для себя спросил ликвидатор и вдруг испугался.
С чего это он решил, что для женщин главное – деньги?
Нужно еще кое-что, с чем у него не совсем в порядке...
Говорил ему Иван, друг-геолог, когда они провернули это дельце с изумрудами: «Не зарывайся! Не теряй совести и человеческого лица. Живи скромно, чтобы не вызывать подозрений!»
Ивану большого труда, связей и времени стоило пристроить камни так, чтобы получить за них огромные деньги, не вызвав при этом интереса у правоохранительных органов. Все получилось!! Иван взял себе только тридцать процентов с тех денег, сказав: «Ты все-таки родину от радиации спас! Тебе здоровье поправлять надо. Мы все тебе жизнью обязаны».
Он был человек, этот Иван. Человечище! Хоть и с очень подозрительными связями в криминальных кругах.
Михаил Гаврилович продал в Москве комнату в коммуналке, «Жигули», гараж, и уехал в Крым, где провел свое детство, где были похоронены его родители.
– Так пойдешь? – дрогнувшим голосом переспросил он Марийку, заглянув в ее черные, как южная ночь, глаза.
– А то! – жарко прошептала Марийка, теснее прижимаясь к нему. – Конечно пойду!
– Только я этот... ну, чернобылец бывший. Ликвидатор, в общем. Здоровье у меня не очень и все такое...
Читать бесплатно другие книги:
