Мышеловка для бульдога Александрова Наталья

После чая Леня отправился в свою комнату, чтобы обследовать карту памяти, найденную в квартире Чернозубова.

Леня вставил карту в свой компьютер. На экране, как и в прошлый раз, появилось требование ввести пароль. К счастью, подошел тот же, что и к первой карте, – должно быть, Чернозубов не был фанатом компьютерной безопасности.

Маркиз ввел пароль – и на экране одна за другой появились фотографии.

Та же самая Австрийская площадь. Тот же флешмоб, что и на первой серии снимков. Но на первом плане вместо богатой девушки появился мужчина лет тридцати пяти – крупный, вальяжный, хорошо одетый, в светлом английском плаще. Как и Олеся Лозовая, явно не имеющий отношения к молодым участникам флешмоба. Только шел он в противоположную сторону, и выражение лица у него было совсем другое, нежели у девушки, – настороженное, решительное, напряженное.

– Он идет ей навстречу, – проговорила Лола, которая рассматривала фотографии через Лёнино плечо.

– Похоже на то… – согласился Леня, переходя к следующей фотографии.

Тот же мужчина. Только теперь он вел под руку девушку. Лица его спутницы не было видно, спутник закрывал ее собой от объектива камеры, но Леня не сомневался, что это – та же девушка, что и на первой серии фотографий, дочь Артема Лозового Олеся. Она была в той же одежде, что на прежних снимках, над плечом ее спутника виднелись темные, хорошо уложенные волосы.

– Вот и встретились два одиночества, – прокомментировал Леня эту фотографию и перешел к следующей.

И здесь на первом плане были те же два человека, крупный мужчина и стройная молодая женщина. Как и на предыдущей фотографии, лица женщины не видно. Только здесь появилась еще и машина – длинный серебристый «мерседес». Мужчина помогал девушке сесть в автомобиль.

– А она не хочет садиться, – проговорила вдруг Лола.

– Что? – переспросил Леня, покосившись на боевую подругу. – Почему ты так думаешь?

– Посмотри на ее позу. Она пытается сбросить его руку, а другой рукой упирается в крыло машины…

– А ведь ты права… – протянул Маркиз, вглядываясь в фотографию. – Он силой усаживает ее в машину. И ему это удалось – он гораздо сильнее ее…

Маркиз помолчал несколько мгновений и повернулся к Лоле:

– Лолка, это динамит! Больше того – это настоящая термоядерная бомба! Теперь понятно, почему Чернозубов так берег эти фотографии! И понятно, почему его убили. Из-за этих самых фотографий! И их же искали у него в квартире…

Лола молчала, и Леня решил пояснить свою мысль:

– Здесь, на этих фотографиях, видно, что в день смерти Олеси Лозовой она встретилась с каким-то мужчиной, и этот мужчина силой заставил ее сесть в свою машину. После этого ее никто не видел. По крайней мере, живой. А нашли уже ее труп. Причем, по мнению патологоанатома, она умерла примерно в то время, когда сделаны эти снимки. – Леня сделал паузу, чтобы Лола осознала важность этих слов, и продолжил: – Скорее всего, этот мужчина убил ее в машине, а потом выбросил на другом конце города. Кстати, – добавил Леня, – Чернозубов очень хитро поступил, разделив фотографии. По отдельности эти две серии снимков ничего не доказывают: на первой серии не видно, с кем встречается Олеся, а на второй – ее саму невозможно опознать… Только вместе эти фотографии становятся серьезной уликой…

– Ты считаешь, что эти фотографии – достаточная улика, чтобы доказать убийство?

– Для суда, может быть, и недостаточная, но для Артема Лозового – более чем! Зная его репутацию, я не сомневаюсь, что он от того самодовольного типа, которого заснял Чернозубов, не оставил бы и воспоминаний…

– Но тогда как получилось, что эти фотографии так долго пролежали в тайнике и не были пущены в дело? И как получилось, что Чернозубова убили только сейчас, а не сразу после того, как он сделал эти фотографии?

– Хороший вопрос, Лолка… – протянул Маркиз. – Очень хороший вопрос. И ответа на него у меня нет. И пока, наверное, не будет. Но для начала нам нужно выяснить, кто этот человек на фотографиях.

Лола внимательно пригляделась к мужчине на экране компьютера.

– Надо же, – сказала она, – такой интересный мужчина – и вдруг убийца. Ни за что бы не поверила.

– А ты думала, что убийца обязательно в маске и с автоматом или с безумными глазами и с топором? – усмехнулся Леня.

– Да нет, конечно. Но этот такой… приличного вида, в общем. Никакого криминала.

– Лолка, ты же отлично разбираешься в людях! – укоризненно сказал Леня. – Вот же неопровержимые доказательства!

– Возможно, если бы я увидела его воочию, услышала голос… – Лола помотала головой, стремясь избавиться от назойливой мысли. – Ладно, и что мы будем делать дальше?

– Где-то я эту мордуленцию видел… – Леня уставился на экран. – Где-то этот мужик мелькал… Удивительно знакомая физиономия…

Он нажал несколько клавиш, нетерпеливо постучал ребром ладони по столу – быстрее, быстрее. Наконец на экране появились фотографии, которые нашла ему хакерша. Вот Олеся Лозовая во всей красе, еще целая и невредимая.

– Как на твой женский вкус? Интересная?

– Неплоха, – недовольно согласилась Лола, тут же вспомнила, что несчастной Олеси нет в живых, и усовестилась. – Платье отлично сидит, перед камерой держится хорошо… Ого, в ушах целое состояние! Серьги какие красивые… Можешь увеличить?

– Ну, мы будем цацки смотреть или делом заниматься? – заворчал Леня. – Постой… вот как раз…

– Да это же он! – заорала Лола. – Вот этот мужик, стоит за Олесей и с кем-то разговаривает!

– На этом снимке он лучше виден. Точно, он это, вот только как узнать, кто же это такой…

– Ну, увеличь сережки… – заныла Лола, – ну, пожалуйста… что тебе стоит…

– Ой, ну пристала как банный лист! – буркнул Леня. – Да на, смотри уж!

– Ой, красиво! Ленечка, а что это там на стене написано?

На увеличенной фотографии был хорошо виден плакат, висевший на стене.

– «Поможем дет… – с трудом прочитал Леня, – боль… цер… чом». И еще восклицательный знак. И что это за фигня?

– «Поможем детям, больным церебральным параличом!» – спокойно ответила Лола. – Проходила такая благотворительная акция. О ней широко сообщали.

– Ну, ты даешь! – сказал Леня. Ему было стыдно, что не он первый догадался.

– Угу, а еще я знаю, где эта акция проходила, – невозмутимо продолжала Лола. – В Центре детства.

– Есть такой Центр?

– А как же. Мы, когда учились в театральном, спектакль благотворительный в этом Центре играли. Там потолок низкий, и поэтому акустика ужасная.

– Так… – Леня снова лупил по клавишам. – Значит, летом или осенью, два года назад… Вот, благотворительная акция… поможем детям… участвовали такие-то… Ага, вот полный список участников… и среди них… Иван Орехов!

– Тот, который покупает сейчас у папы Лозового его бизнес? – понятливо спросила Лола.

– Он самый. И что-то мне подсказывает… вот он, Иван Орехов… Так… его фирма… тут еще много всего… богатеет мужчина, просто на глазах богатеет, как будто все, к чему он прикасается, превращается в золото… А вот его фото. Ну?

– Это наш убийца!

– В точку! Лолка, мы молодцы!

К воротам кладбища домашних животных «Тенистый уголок» подъехал черный джип с тонированными стеклами. За рулем джипа сидел толстяк с широким и круглым, как блин, лицом. Рядом с ним удобно устроился вертлявый смуглый брюнет в надвинутой на глаза бейсболке. На заднем сиденье сидел еще один пассажир, но лица его не было видно из-за поднятого воротника черного плаща, низко опущенных полей шляпы и черных очков.

Толстяк ударил по тормозам и посигналил.

– Ну, чего ты сигналишь? – проговорил, выйдя из своей будки, охранник. – Чего ты тишину нарушаешь?

– А нечего спать на работе! – огрызнулся толстяк. – Открывай ворота!

– А вы по какому делу? – осведомился охранник, оценивая взглядом дорогую машину.

– К директору здешнему, насчет похорон!

– Собачку, что ли, хороните? – уточнил охранник.

– Ага, собачку! Бульдога американского! – пробасил толстяк. – Открывай, короче, нам тут торчать некогда!

– А куда вам спешить? Похороны – дело неторопливое, обстоятельное…

– Это у тебя будут неторопливые похороны, если ты еще нарываться станешь! – рявкнул на него толстяк. – А нам быстрее надо, пока собачка не протухла!

– Ишь, развоевался! – неодобрительно пробормотал охранник, однако открыл ворота и пропустил потенциальных клиентов на территорию кладбища.

Джип проехал по центральной аллее и остановился возле конторы. Толстяк заглушил мотор и выбрался из салона. Вертлявый напарник уже ждал его снаружи.

– Ну что, сами справитесь? – с сомнением осведомился из машины человек в черном.

– Само собой, шеф, не беспокойтесь! – заверил его брюнет, и напарники поднялись по ступеням.

Директор кладбища сидел в кабинете и занимался сложными расчетами. Он и так, и этак суммировал текущие поступления и вычитал из них расходы, чтобы после выплаты владельцам кладбища причитающихся им доходов на его долю тоже что-нибудь осталось. Результаты подсчетов его не радовали: клиентов становилось все меньше и доходы кладбища таяли, а вместе с ними таяли и его личные доходы.

Дверь кабинета распахнулась. На пороге возникли два колоритных персонажа. Их внешний вид внушал директору некоторые сомнения. Они не были похожи на солидных клиентов. Но ни в чем нельзя быть уверенным, внешний вид часто бывает обманчивым. Один из самых роскошных и дорогих склепов на кладбище заказал мужик, который приехал в «Тенистый уголок» в тренировочных штанах и сандалиях на босу ногу. Поэтому директор последовал простому правилу – считать каждого, кто вошел в кабинет, потенциальным клиентом.

– Здравствуйте, господа! – проговорил директор «Уголка», на всякий случай напустив на себя профессиональную скорбь. – Позвольте выразить вам искреннее сочувствие в связи с понесенной вами невосполнимой потерей…

– С какой потерей? – переспросил толстяк. – Муслим, ты чего-нибудь потерял?

– Да вроде нет, – отозвался вертлявый, на всякий случай похлопав по карманам.

– Я тоже ничего не терял. – И толстяк снова повернулся к директору: – Ты это про какую потерю?

– Ну, я говорил в переносном смысле, – смешался директор. – Потеря, утрата… У вас ведь кто-то скончался? Какой-то четвероногий друг? Вы же по этому поводу к нам приехали?

– А, ну да! Это конечно! – оживился толстяк. – Собачка у нашего шефа сдохла!

– А какая, извините, порода? – осведомился директор. – Поверьте, я спрашиваю не из праздного любопытства. От размеров и породы собаки зависит тип и размер склепа, характер похорон… Это влияет на выбор музыки, на оформление катафалка, на драматургию гражданской панихиды… Так какая порода?

Напарники ответили в один голос, но несколько разошлись в показаниях.

– Американский бульдог! – выпалил вертлявый, вспомнив, что сказал его напарник охраннику у ворот.

– Доберман! – пробасил толстяк, забыв свои прежние слова.

Вертлявый неприязненно взглянул на своего тупого напарника и внес коррективы:

– Вообще-то, он был очень редкой породы – американский доберман-бульдог. Очень ценный экземпляр, чемпион породы. Наш шеф в нем души не чаял и теперь хочет похоронить его по самому высшему разряду. За деньгами он не постоит.

– По высшему разряду? С этим проблем не будет! – заверил его директор, мысленно потирая руки. – Вы пришли по адресу! Похороны животных по высшему разряду – это наша специализация! Вот, можете предварительно ознакомиться, здесь собраны популярные проекты склепов… – Он выложил на стол несколько ярких проспектов.

Вертлявый тип с серьезным видом развернул один проспект, перевернул несколько страниц и снова мрачно воззрился на своего собеседника.

– Классно! Только у нашего шефа один вопрос. Он тут недавно видел, как из ворот вашего кладбища выезжала женщина на розовом «бентли». Так вот он хотел такой же склеп, как у нее.

– Такой, как у нее? – переспросил директор кладбища. – Нет проблем. Хотя наши клиенты обычно предпочитают индивидуальные проекты, и эта дама может быть недовольна, если мы сделаем копию, но я постараюсь все утрясти…

– А вы дайте нам ее телефончик, и мы сами все утрясем, – осклабился вертлявый. – Нам она не откажет!

– Нет, к сожалению, я не могу дать вам ее личные данные, – проговорил директор, и его голос прозвучал несколько суше и прохладнее, чем раньше. – Наша фирма придерживается политики строгой конфиденциальности. Это непременное условие, если хочешь работать с влиятельными и обеспеченными людьми…

Вертлявый брюнет замешкался с ответом. Домашняя заготовка не принесла ожидаемого результата, и нужно было срочно выдумывать что-то новое.

Его толстый напарник по-своему истолковал это молчание. Он решил, что Муслим спекся и его нужно срочно выручать. Кроме того, он хотел показать, на что способен.

Толстяк грозно рявкнул, подскочил к столу и схватил директора за воротник:

– Ты, сука кабинетная, а ну, отвечай, если тебя спрашивают! А ну, давай телефон той девки!..

– Уберите руки! – пропыхтел директор, пытаясь вырваться. – Я вызову охрану…

– Да вызывай кого хочешь! – пыхтел толстяк. – Я и охрану твою порву! Видел я этого козла! На него чихнешь – он и переломится! А ну, давай телефон той сучки!

Вертлявый брюнет не одобрял тупые и прямолинейные методы своего напарника, но раз уж тот перешел к угрозам – нужно было его поддержать. Он шагнул к столу, зашел сбоку и хотел уже ударить директора, но тут ситуация неожиданно переменилась.

Директор кладбища был человек тертый и бывалый. Другие и не выживают в трудном и криминальном похоронном бизнесе. Ему не раз приходилось сталкиваться с мелкими уголовниками вроде сегодняшних, и он с ними неплохо управлялся. Вот и сейчас он дернул толстяка за руки и резко задвинул полуоткрытый ящик стола. Толстяк взвыл и замахал прищемленными руками, при этом он чуть не сбил с ног своего напарника и оттолкнул его в сторону.

Директор же воспользовался замешательством противников, снова открыл тот же ящик и вытащил из него большой черный пистолет. Щелкнув предохранителем, он навел пистолет на криминальную парочку и жестко проговорил:

– Ну что, уроды, свалите отсюда по-хорошему, или сдать вас полиции? Честно говоря, сам я предпочитаю первый вариант, с полицией потом проблем будет больше, чем с вами!

Незадачливые напарники растерянно молчали.

В это время дверь кабинета открылась, и на пороге возник человек в черном плаще, черной шляпе и черных же очках. Воротник плаща был поднят, поля шляпы, наоборот, опущены, так что лица нового посетителя практически не было видно. Тем не менее директор кладбища странным образом почувствовал на себе его взгляд – холодный, властный, пугающий. Рука его, сжимавшая рукоятку пистолета, ослабела и задрожала.

А человек в черном взглянул на своих подручных и проговорил холодным, скрипучим голосом, в котором, однако, несомненно прозвучала насмешка:

– Хороши, нечего сказать! Интересно, хоть что-нибудь вы можете сделать сами?

– Шеф, мы не виноваты… – залепетал толстяк. – Мы не знали, что он вооружен…

– Ну да, у вас всегда кто-то другой виноват! – процедил шеф и повернулся к директору: – Отдай пистолет! – проговорил он властно.

«Ни за что не отдам!» – подумал директор и попытался крепче сжать черную рукоятку. Рука, однако, тряслась, и ствол пистолета ходил ходуном.

– Отдай пистолет! – повторил человек в черном. – Лучше отдай, а то случайно отстрелишь себе что-нибудь нужное… Вон как у тебя руки трясутся!

Директор попытался унять противную дрожь, но из этого ничего не получалось. От человека в черном исходил такой холод, что даже зубы директора стали выбивать дробь, как кастаньеты. Рука, сжимавшая пистолет, так ослабела, что пальцы разжались, и оружие тяжело упало на стол.

Человек в черном спокойно подошел к столу, взял пистолет двумя пальцами и положил в карман плаща.

– Так будет спокойнее, – проговорил он тем же холодным, властным голосом. – А теперь вы мне расскажете все, что знаете о той клиентке… о той женщине на розовом «бентли».

– Я расскажу… я все расскажу… – залепетал директор. – Я сейчас же расскажу…

Он был так напуган, так деморализован, что готов был немедленно выложить этому страшному человеку все, абсолютно все, что знал, но вдруг с ужасом понял, что не знает практически ничего.

Женщина на «бентли» не оставляла ему ни адреса, ни телефона – и он, разумеется, не настаивал. Зачем давить на человека, который платит тебе большие деньги? Наоборот, его нужно всячески обхаживать, с него нужно сдувать пылинки, ему нужно льстить, над его шутками, пусть даже самыми плоскими и старыми, нужно смеяться… Опять же, человека можно выследить по номеру банковского счета или кредитной карточки, но эта клиентка расплачивалась исключительно наличными…

Он помнил только одно – и сейчас же сообщил это человеку в черном:

– У нее был розовый «бентли», номер…

– Это я и без тебя знаю, – прервал его человек в черном.

Хотя директор и не видел его лица, но каким-то образом он почувствовал, что тот поморщился. Должно быть, понял по голосу.

– А больше… больше я ничего не знаю… – пролепетал директор. – Честное слово… Я не вру… Она не оставила мне ни адреса, ни телефона и платила всегда наличными…

Человек в черном немного помолчал, вглядываясь в директора сквозь темные стекла очков, и наконец с неудовольствием проговорил:

– Вижу, что не врешь. Ты бы не посмел мне врать.

– Да, я не вру! – радостно воскликнул директор.

– Плохо. – Человек в черном достал из кармана пистолет – собственный пистолет директора! – и поднял его: – В таком случае ты мне больше не нужен!

– Не надо! – всхлипнул директор. – Не убивайте меня! Пожалуйста, не убивайте!

– Почему же нет? – Человек в черном невозмутимо пожал плечами. – Ты же ничего не помнишь, значит, от тебя нет никакой пользы… Или ты что-нибудь все же вспомнишь?

– Я… я попытаюсь… – залепетал директор, снова почувствовав слабую, едва уловимую надежду. – Вот… с ней был секретарь или кто-то в этом роде, он называл ее Ольгой Николаевной…

– Не густо! Ты представляешь, сколько в нашем городе женщин с таким именем и отчеством? Вот если бы она была Антигона Афанасьевна или, скажем, Раиса Африкановна – это бы хоть что-то давало… И то в том случае, если это ее настоящее имя, в чем я не уверен. Так что… – И ствол пистолета нацелился в грудь несчастного директора.

– Нет, нет, не нужно! – вскрикнул директор. – Я еще что-нибудь вспомню… я непременно вспомню… Кажется… мне кажется, я ее где-то раньше видел…

– Ну так вспоминай! И постарайся сделать это побыстрее – у меня нет времени!

Директор кладбища напряг свою память – и вдруг вспомнил.

Что видел раньше ту клиентку, он сказал просто так, чтобы оттянуть неотвратимый конец. Но сейчас директор действительно вспомнил, что уже видел это лицо несколько лет назад. Правда, оно выглядело иначе, потому что… потому что тогда эта женщина была в гриме! В театральном гриме!

– Я видел ее в театре! – выкрикнул он, пока человек в черном не потерял терпение. – Эта женщина – актриса… или, по крайней мере, раньше была актрисой!

– И в каком же театре она играла?

– Какое-то странное название… – бормотал директор, – то ли «В подъезде», то ли «В подворотне», то ли «На подоконнике»… то ли «За углом»… – Он прикрыл глаза, чтобы ничто не мешало процессу воспоминания, и вдруг радостно выпалил: – Вспомнил! Вспомнил! Театр назывался «Под мостом»!

– Вы уверены? – холодно осведомился человек в черном.

– Уверен, уверен! Он и находится… по крайней мере, тогда находился буквально под мостом – под мостом Ломоносова… Там еще рядом был пункт проката пианино…

– Чего? – подал голос молчавший до того толстяк. – Как это – прокат пианино? Кому это нужно?

– Прокат пианино нужен тем, у кого дети в музыкальной школе занимаются, – наставительно сообщил ему брюнет. – Вот прокат таких идиотов, как ты, действительно никому не нужен…

Шеф повернулся и вышел, не сказав ни слова, однако директор «Тенистого уголка», как опять-таки человек опытный, не спешил с облегчением перевести дух. И не ошибся.

– Ну, гляди, если наврал, – сказал брюнет и выбросил из рукава раскладной нож. – Ну, червь могильный, молись, чтобы мы ту бабу в театре нашли… – Затем он плюнул на пол и ушел.

Толстяк же, чтобы выпустить пар, на прощание избил директора ногами, поскольку руки у него пока не действовали.

Съехав с моста имени Ломоносова, машина покрутилась по развязке и притормозила возле набережной.

– Надо же, – сказал толстяк, сидевший за рулем, – и правда театр. И правда под мостом.

– По сторонам не зевай, – заметил вертлявый смуглый брюнет, что сидел рядом.

Высоко над домами виднелась ярко сияющая неоновая вывеска: «Театр “Под мостом”».

– Это чтобы с моста видно было. – Толстяк глядел с любопытством, его круглое лицо лоснилось, глаза смотрели маслено.

– Идите уж, – проговорил шеф с заднего сиденья. – Значит, зовут эту девку Ольгой, фамилии этот паразит не запомнил. Из себя, говорил, интересная, красотка, в общем…

– Шеф, да мы ее вмиг отыщем! – похвалился брюнет. – Сколько там девок этих, всех переберем…

– Ей на глаза не лезьте, осторожней там. И потише. – Шеф поморщился, но двое на переднем сиденье этого не заметили, потому что лицо его было прикрыто воротником плаща.

Напарники подошли к двери театра. Брюнет затормозил, рассматривая афиши. Ему пришло в голову, что он сможет узнать нужную им девицу, но сразу понял, что это невозможно. На одной из афиш все актеры были косматые и в шкурах, а кто не в шкурах, тот полуголый. Назывался спектакль «Последний неандерталец», и прямо под названием какой-то лохматый мужик замахивался огромной дубиной на женщину в короткой шкуре, сшитой на манер платья.

– Может, она? – с сомнением сам себя спросил брюнет. – Да черт их разберет в шкурах этих… Хотя вот написано: в главных ролях В. Поплавский и О. Стрелкова. «О»! Может, это Ольга?

На другой афише, той, что представляла сегодняшний спектакль, было и вовсе что-то непонятное. На сцене, на фоне странных металлических конструкций, множество актеров сидели, стояли и лежали, причем одеты все были в одинаковые черные костюмы, так что непонятно было, кто тут вообще женщины, а кто – мужчины. В списке, однако, нашлись две женские фамилии с нужными инициалами: О. Медовуха и О. Кочеткова.

– Черт их разберет! – окончательно разозлился брюнет. – Тоша, ты только погляди, что за хрень! Но называется пьеса прикольно: «Ы»! Просто «Ы», вот и понимай, как хочешь…

Тут брюнет заметил, что его напарник подергал дверь, потом нажал сильнее и, убедившись, что дверь закрыта, со всего размаха бухнул в дверь ногой.

– Да погоди ты! – подскочил брюнет, но было уже поздно.

Дверь широко открылась, и на пороге появился здоровенный дядька – немолодой, но кряжистый, как дуб. Вылинявшая тельняшка едва не лопалась на широких плечах.

– Это кто тут стучит? – густым басом спросил дядька. – Это кто тут дверь ломает? А она, между прочим, казенная, и не для того поставлена, чтобы всякие-разные по ней ногой долбили! Чего ломитесь, порядков не знаете?

– В театр нам!

– В театр? – Глаза дядьки насмешливо блеснули из-под лохматых бровей. – Ишь, куда собрался! В театр люди по вечерам ходят!

– Пропусти, отец! – вклинился брюнет. – Нам по делу!

– Какой я тебе отец! – рыкнул дядька. – Оборони Бог от таких сыночков! И нет у вас в театре никаких дел! А если спектакль смотреть, так приходите вечером!

– А если нам к директору нужно?

– Сказано – вечером! – Дядька плечом отшвырнул толстого, вертлявый же предпочел сам отскочить, и дверь с шумом захлопнулась.

– Ну что, орлы? – прошипел неслышно подошедший шеф. – Что-то я не вижу результатов.

– Да он говорит, вечером надо… – заговорил толстый. – А сейчас закрыто…

Напарник дернул его за руку, но было поздно.

– Ты что, вообще никогда в театре не был? – спросил шеф.

– Ну, а что… – Толстяк обиженно засопел.

– Ну, тундра… – угодливо засмеялся брюнет, но наткнулся на взгляд шефа и замолчал, как будто его заткнули пробкой от ванны.

– В театре всегда есть служебный вход, – наставительно заговорил шеф. – Сейчас обойдем здание и найдем.

И точно, позади здания обнаружилась неприметная, довольно обшарпанная дверь, в которую как раз перед ними проскочила худенькая, коротко стриженная девица. Толстяк теперь уже осторожно, с опаской открыл дверь, и троица просочилась внутрь. Там ничего особенного не было – небольшой полутемный холл, за ним коридор, куда бодро припустила девица.

Слева от двери стоял шаткий столик, за которым сидела старушка с мелко завитыми седыми волосами и при свете допотопной настольной лампы вязала крошечный розовый носочек.

– Вы куда это, молодые люди? – Бабуся подняла голову и подслеповато мигнула.

– На кудыкину го… – рявкнул было осмелевший толстяк, решив не опасаться этакого божьего одуванчика, но брюнет, у которого было чуть больше мозгов, больно ткнул его кулаком в бок. По причине беспредельной глупости толстяк даже шефа не так боялся, как следовало бы.

– Пожарная инспекция! – прошипел шеф.

– Это вам к Вячеславу Иванычу! – невозмутимо ответила вахтерша. – Второй этаж, мимо дирекции пройдете, там будет небольшой такой коридорчик… – И снова принялась считать петли на вязанье.

– Куда? – Шеф поймал за локоть брюнета, шагнувшего к лестнице. – Тебе туда не надо. Пошатайтесь по театру, поглядите по сторонам, может, что узнаете. – И скрылся в темноте за кулисами.

Напарники долго плутали в театральном лабиринте, наконец миновали просторный зрительный зал, где шла репетиция. Они хотели было войти, но строгая женщина в темном костюме шикнула на них, и они оказались в фойе театра. Уборщица пылесосила ковер. На стенах висели портреты артистов.

– Ух ты! А вот эта ничего! – Толстяк застыл возле портрета аппетитной блондинки.

– Она нас не интересует, потому что не Ольга, – рассердился брюнет. – Вот написано: Инга Оборванцева. Ингу нам искать не велено. Ищи всех Оль.

О. Кочеткова оказалась не Ольгой, а Оксаной, а О. Медовуха и вовсе мужчиной. Олег Медовуха – смазливый такой шатен, небось девки пачками виснут…

– Нашел! – через некоторое время гордо воскликнул толстяк. – И еще одна.

Всего актрис с именем Ольга в театре оказалось три, о чем напарники и доложили подоспевшему шефу. Ольга Стрелкова, Ольга Асташевская и Ольга Зюбина.

– Надо всех троих брать, – азартно шептал толстяк, – пугнуть как следует, они и расколются. Потом ту, которая на кладбище была, потрясти как следует… Это уж я на себя беру… – Глаза его заволокло маслянистой пленкой. – Живо все выложит…

Напарник снова попытался незаметно ткнуть его кулаком в бок, да куда там!

– А уж когда она не нужна будет больше… – разглагольствовал толстяк, и голос его мечтательно взлетел вверх, так что уборщица очевидно расслышала что-то, несмотря на шум пылесоса.

– Да замолчи ты! – не выдержал брюнет, и уборщица покосилась настороженно, но потом пожала плечами и решила, видимо, не отвлекаться от своего конкретного дела.

– Так… – проскрипел шеф, – стало быть, это все, на что вы способны? Других предложений нет? Значит, взять всех троих прямо здесь, похитить, увезти в надежное место и там допросить. И как ты, светоч мысли, представляешь себе это? Легко ли будет увезти сразу трех женщин? И то, если ты сумеешь найти их в этом дурдоме?

На этот раз брюнет оказался ловчее и успел наступить толстому Тоше на ногу, прежде чем тот собрался отвечать.

– Мне не нужны трое, мне нужна одна, – продолжал шеф. – Та самая, что была на кладбище и увела у вас, идиотов, нужную информацию. Умнее вас оказалась в сто раз.

«Вас тоже», – не удержался брюнет от крамольных мыслей и тут же ощутил на себе зловещий взгляд шефа из-под шляпы. Неужели он мысли читает? Это плохо…

– Тут и мозгов особых не надо, чтобы сообразить, кто из этих троих нам нужен, – после некоторого молчания продолжил шеф. – Вот, к примеру, эта, Асташевская, сколько ей, по-твоему, лет?

– Ну… лет пятьдесят…

– Угу, а портрету этому небось лет двадцать пять, так сколько получается?

– Столько не живут… – растерянно произнес толстяк.

– И на фига нам эта развалина? – спросил брюнет. – И вот эта Зюбина тоже… – И он ткнул на фотографию знойной брюнетки с густыми бровями и несколько длинноватым носом. Нетрудно было догадаться, что ее амплуа – только характерные роли.

– Ну, пока все верно. Приступай! – Шеф выразительно кивнул брюнету на уборщицу.

Тот подошел, не слишком скрываясь, потому что пылесос возмущенно завывал, и схватил уборщицу за локоть. Та вздрогнула и выронила из рук трубу.

– Артисты где? – гаркнул брюнет ей в ухо. – Эта вот, к примеру, Стрелкова?

– А я знаю? – заорала опомнившаяся уборщица. – Ты чего меня за руки хватаешь? Ты вообще где находишься? Только мне и дел, что за артистами присматривать! Если я буду за ними надзирать, кто за меня убирать будет? Может, ты? – И она воинственно взмахнула пылесосом.

Толстый Тоша, осознав, что дело идет к драке, почувствовал себя в своей стихии и бросился на уборщицу. Но та ловко подставила ему под ноги щетку, и Тоша свалился на пол с грохотом снежной лавины. Шеф выругался про себя и поспешил к живописной троице.

– Тихо, – проскрипел он, и от этого голоса пылесос перестал работать. Просто выключился сам собой, как глохнут моторы автомобилей, когда на пустой дороге над ними зависает летающая тарелка. Уборщица с испугом поглядела на странного человека. И хоть лица его не было видно из-за темных очков и полей шляпы, она поняла, что лучше сказать ему все, что она знает. И что не знает тоже.

– В зале репетиция нового спектакля идет, Стрелкова там не участвует, – бойко затараторила она, подтверждая тот факт, что уборщицы всегда все знают и замечают. – Но после репетиции будет читка новой пьесы, называется «На дне», так там все будут, потому что действующих лиц много, едва ли не каждому артисту роль достанется…

– Это про бомжей, что ли? – Шеф обнаружил некоторое знание отечественной классики. Очевидно, застряло в голове кое-что из школьного курса литературы.

– Зачем про бомжей, – обиделась уборщица. – Станет наш главный про бомжей ставить, что в них хорошего-то, мало их у метро крутится… А пьеса про рыб, так и сказано: из жизни морского дна. Там все немые, только жестами объясняются под музыку, рыбы ведь не говорят… Аквариум, говорят, большой сделают на сцене. Натопчут, набрызгают, воды нальют, а мне убирать… Так что она непременно придет, Стрелкова-то, может, уже здесь…

Шеф развернулся и ушел, ничего не сказав на прощание. Брюнет потянулся за ним, а толстого, со стоном поднявшегося с пола, уборщица пнула ногой в обширный зад.

Не успел пылесос включиться, как в холле появилась Ольга Павловна Асташевская. Она теперь не играла в театре, с грустью убеждаясь, что возраст – очень неприятная вещь, но по старой памяти приходила часто. Ей не грубили, принимали с уважением, помня о прошлых триумфах, однако ролей не давали.