Ключ Эдема Ридли Кроу Макс

Синай. Монастырь Святой Екатерины 1173 год

Год в стенах монастыря пролетел в едином вихре. Хоть все ночи и дни были похожи между собой, Элиане была неведома скука. Жажда знаний, которую прежде ей не доводилось утолять, теперь вынуждала ее снова и снова возвращаться к древним рукописям, давно умершим языкам, переживать о судьбах народов, которых она не знала, и открывать истоки собственного племени.

Иоанн застал ее в один из дней там же, где и обычно: в библиотеке, спрятанной от посторонних глаз. Девушка сверяла тексты перевода с оригиналом, делая какие-то заметки на пергаменте. Она не сразу отвлеклась, услышав приближение учителя.

– Такое рвение и прерывать неохота, – произнес Иоанн с улыбкой, в которой одобрение сочеталось с насмешкой. – Но мне вдруг подумалось, что одна юная особа порадуется возможности ненадолго покинуть стены святой обители.

Элиана тут же отложила все свои труды в надежде, что сейчас ей позволят вернуться в Дамаск. Она не только бесконечно соскучилась по городскому шуму, суете и вкусной пище, но так же мечтала повидать султана Нур ад-Дина, о чьих славных победах до нее с запозданием долетали вести. Этот человек вызывал в ней все больше почтения, как тот, чье величие бесспорно, так же, как его благородство и доброта. Она со светлой грустью вспоминала вечера, когда читала ему стихи или веселила солдатскими потешными байками. Для нее наградой было не столько золото, сколько улыбка владыки, его смех и одобрение. Он был таким, каким ей хотелось видеть своего спасителя, Салах ад-Дина, но, увы, судьба распорядилась иначе.

Вот, почему она так ждала, что Иоанн произнесет название сирийской столицы, но вместо этого монах сказал:

– Для тебя есть поручение в Иерусалиме.

– Святые небеса! – воскликнула Элиана, ахнув. Этот город находился фактически во власти крестоносцев, хотя, конечно, официально там правил король Амори I, а франки выполняли роль защитников. И все же Иерусалим был великим местом. Помимо клубка религиозных чаяний, он мог гордиться тем, что стал камнем преткновения культур, народов, цивилизаций. Это арена бесконечного поединка, безжалостного, бесчестного, когда победителя ждет не награда и отдых, а сражение с новым противником, чьи силы свежие, а оружие еще не затупилось. Хотела ли она попасть туда? Конечно же, да!

– Я вижу по твоим глазам, что слово «страх» тебе неведомо, – Иоанн позволил себе тихий смех, хоть это больше походило на сухой кашель. – Неужто тебе так наскучил наш приют?

– Пойми меня правильно, здесь чудесно, но я истосковалась по общению с живыми людьми.

– Мы недостаточно живы?

Элиана пожала плечами:

– В моем понимании, живые люди – это те, которые не только говорят о грехах, но знают в них толк. Уж прости за прямоту.

Иоанн снова улыбнулся:

– Не извиняйся. Тебя приняли в наш клан не ради целомудрия и послушания.

Девушка дернула плечом:

– Я тоже не за это остаюсь с вами.

– Твоя дерзость сравнима только с твоей честностью, – вздохнул Иоанн. – Но неужели ты не хочешь услышать о своем задании?

– Хочу. Но ты все время меня отвлекаешь, – солнечно улыбнулась Элиана, и монах, несмотря на всю свою привычную сдержанность, не удержался от страдальческого вздоха:

– Преклоняю колени перед терпением моего друга Натана. Если мне достался уже обработанный материал, то каким же несносным попался ему в руки этот кусок глины?!

Он указал на Элиану, будто обращался к невидимому собеседнику. Посерьезнев, Иоанн продолжил, как ни в чем не бывало:

– В Иерусалиме живет один француз. Гвидо де Лузиньян. Этот человек, как и его ближайшие сподручные, нуждается в нашей защите.

– Он сам попросил о помощи?

– Я уже многократно говорил, что о нашем ордене никому неизвестно, и… – Иоанн понял по ее веселому взгляду, что вопрос был простой шуткой, и тяжело вздохнул. – Как я понимаю, тебя не слишком заботит то, кто этот человек?

– От чего мне нужно его защитить? От скуки? От ядовитых змей?

– От ассасинов.

Улыбка вмиг покинула лицо Элианы. К этим религиозным фанатикам, зверям в человеческом обличии, у нее были давние личные счеты. С тех пор, как они убили хозяина Басира, ей не было покоя. Теперь же пусть ей придется защищать от них хоть самого сатану, она сделает это.

– Нам известно, что покушение давно планируется. Удалось узнать имя главного исполнителя. Но мы не знаем, сколько у него людей, и какие методы он собирается применить. Это поручается тебе. Помешай им, защити де Лузиньяна.

Иерусалим. 1173 год

Христианский мир праздновал Рождество. Там, откуда пришли европейцы, которых мусульманские противники назвали усредненно «франки», в эту пору метут метели, от холода и сырости пробирает до костей, и повсюду слышен тягостный кашель больных и вой умирающих собак. Но под жарким палестинским солнцем этот день был таким же знойным, как и все прочие. Разве что ощущалось дыхание ветра из пустыни: песок летел в лица, проникал в окна и под пороги.

В тени палат, которые по роскоши могли соперничать с дворцовыми хоромами короля Амори I, прохлаждалось два рыцаря. Они пили вино, сидя за тяжелым темным столом, и не обращали внимания на пожилого музыканта, который взволнованно выводил лирические мотивы с помощью лютни.

– Клянусь бакенбардами святого Георга, этот проклятый город надоел мне сразу же по прибытии, – хрипло произнес один из них. Он был высок, широкоплеч, с небольшим, но надутым животом, крепкими руками с мускулами, выступающими сквозь полотно, из которого была сшита рубаха. Его светлые волосы имели медный отлив, а усы и борода слегка завивались. – Жемчужина? Святыня? Пусть так говорят те, кто никогда здесь не был. Одна отрада: порезать грязных сарацинов, и то давно не было славной потехи. Последнего мы вздернули еще две недели назад. Забавно он дергался, вопил на своем собачьем языке и обмочился, едва не задев нашего друга Конрада.

– У тебя в бороде уже седина, брат, а ты все еще размышляешь, как мальчишка, который впервые взял в руки меч, – улыбнулся его собеседник. Он был немного выше, его лицо имело тонкие благородные черты, золотистые локоны ниспадали на плечи. Тяжело было поверить, что эти двое – кровные братья. В их манерах и внешности были слишком заметны отличия. – С тобой здесь славно, но мне пора…

Он поднялся, и его собеседник, удивленный поспешностью, ехидно заметил:

– Снова променяешь нашу милую болтовню на эту шлюху?

– Амори…

– Шлюха и есть шлюха! Хоть как ты ее назовешь. К тому же еврейка! Твое лицо словно ангелы слепили, а ты якшаешься со всяким сбродом.

– Чем же плоха еврейка? – миролюбиво поинтересовался мужчина. – Она красива, юна и стройна, ну а все прочее у женщин абсолютно одинаково, что у честной христианки, что у мусульманки, что у язычницы и безбожницы.

– Узнаю моего братца, – хрипло расхохотался Амори – тезка правящего короля Иерусалима. – Иди-иди, тебе уже не терпится поскакать на этой лошадке. Я допью вино без тебя, пока оно не стало горячим.

Златокудрый Гвидо де Лузиньян покинул зал, а его брат, широко раскинув руки и ноги, влил в себя еще один кубок вина. Уронив отяжелевшую голову на грудь, он принялся утробно похрапывать.

Все это время за разговором наблюдала Элиана, прячась под самым потолком среди затейливых колонн, в спасительном полумраке. Она смотрела на тех, кого должна была охранять, и испытывала брезгливость. Но личная неприязнь – не причина, чтобы провалить задание.

Она отвязала веревку, которой крепила себя к уступу, и бесшумно спустилась на пол. Покинуть дом незамеченной не составило труда: в такие крупные церковные праздники работать грешно, и даже слуги чтят эту традицию, какому бы богу они ни молились. Удивительно, но в эти дни все приравнивают себя к праведникам, оправдывая собственное безделье высокими мотивами.

«Значит, у красавчика Гвидо имеется зазноба одних со мной кровей, – думала Элиана, отходя подальше от дома. – Это может быть полезно. Кто-то из прислуги работает на убийц, вне всякого сомнения».

Иерусалим оказался именно таким, каким она себе представляла. Биение сердца мира ощущалось под ногами, словно кровь по венам, неслись потоки людей. Торговцы и воины, храмовники тамплиеры и босоногие танцовщицы, попрошайки и прогибающаяся под тяжестью золотых украшений знать. Она влюблялась с каждым вздохом, и столько же отвращения испытывала. Живущие далеко отсюда чужаки считают Иерусалим святым местом, о как же они ошибаются! Это город греха, порока, город-кладбище, поле боя, город падших.

Ей предстояло посетить лавку, которую рекомендовал Иоанн. Он снабдил ее деньгами, но оружие и доспехи предложить не мог. Женщина, путешествующая с арсеналом воина, вызовет множество ненужных вопросов.

В затхлом бедняцком квартале, где витал смрад из дубильни, и под ногами глина размокла от помоев, она вошла в дом, который ничем, на первый взгляд, не отличался от простой хибары. Ее встретил одноглазый человек среднего роста с объемным задом и таким же выпирающим животом, с тремя подбородками и гнилостным запахом изо рта. Сперва он начал выталкивать ее на улицу, называя попрошайкой и пройдохой, но когда услышал имя монаха из монастыря Святой Екатерины, мгновенно сменил гнев на милость.

– Что же ты сразу не сказала, – с этими словами он отодвинул старые тряпки, висящие на стенах, и показал лежащие в ящиках, будто фрукты на базаре, клинки. – Выбирай, красавица, что на тебя смотрит!

– Смотрит на меня все, что можно спрятать, – заметила она, с тоской глядя на прекрасные мечи. – Еще мне нужен лук, полный колчан, крюки, несколько ножей для метания и для ближнего боя…

– Ого-го! – присвистнул торговец, прищуривая единственный глаз. – Запросы королевские. А платить чем будешь?

Она продемонстрировала тяжелый кошель, и тут же убрала его подальше от алчного взгляда.

– Все сделаю в лучшем виде! – воскликнул он. – И защиту подберу легкую, но надежную. Такую, чтобы под одеждой спрятать. От меткой стрелы и удара не защитят, но всяко лучше, чем без нее.

– И когда всё будет готово? – Элиана нахмурилась и строго напомнила. – Мне нужно все немедленно.

– Приходи завтра в это же время, – сказал тот. Заметив ее взгляд, фыркнул, – никто не сделает быстрее, чем Ловкач.

– «Ловкач»? – она сделала вид, что удивлена, – я слышала, тебя называют Одноглазым Жуликом.

– Это конкуренты, – сердито сплюнул он. – Приходи. И не опаздывай.

Вечер Элиана коротала на теплой крыше одного из высоких домов. Оставаясь невидимой для идущих по улицам людей, она наблюдала за всем городом, попивая вино и заедая его мягким хлебом. Ни за первое, ни за второе она не заплатила, решив таким образом взять налог с Лузиньяна, чью жизнь пришла защитить. Угощение было позаимствовано с его кухни.

«Что за тайная магия тянет сюда искателей наживы, рыцарей креста и луны? – недоумевала она. Во рту размокал хлеб, пропитанный вином, в ушах звучал затихающий шум оставшейся внизу, на улице, суеты. – Иерусалим точно кость, которую между собой не могут поделить голодные псы. На ней уже не осталось мяса, а они все рычат и впиваются клыками. Интересно, каково самой кости в этой борьбе?» Она думала о мужчинах и женщинах, ставших заложниками в собственных домах, о том влиянии, которое наращивает церковь, поощряя крестовые походы, о том, сколько золота пьет эта затяжная война, и сколько крови пролито в ней. Элиана сидела так, пока не закончился ее скромный ужин, а затем отправилась в дом, который порекомендовал Иоанн для ночлега. Владельца, сдающего комнаты, ей так и не довелось увидеть. Она передала монеты в приоткрывшееся окошко, и в ответ получила ключ с едва различимым символом, который служил вместо номера комнаты. Там за дверью ее ждала койка, которая занимала почти все пространство крохотной конуры.

«Трудно осознать собственную значимость в этом мире, если ютишься среди вшей и клопов», – подумала Элиана, укладываясь на серую постель.

Следующий день она вновь провела в слежке за красавцем Гвидо, радуясь, что хотя бы глазам это занятие доставляет удовольствие. Жаль, что за внешним совершенством скрывалась гнильца, но это так обыденно, что даже не приносило разочарования.

Во время наблюдения за тем, как рыцарь перемещается по городу, подолгу задерживаясь в лавках, она заметила, что не единственная тайно сопровождает Лузиньяна. Она не разглядела, кто за ним следовал по пятам, этих людей было несколько, они умело скрывались и, вероятно, меняли одежду, маскируясь в толпе.

Вечером, как и было оговорено, она пришла в лавку Ловкача. Тот ждал ее с нетерпением, прохаживаясь вокруг ящика, накрытого тряпьем. Едва Элиана переступила порог, он сорвал покровы и продемонстрировал ей всё заказанное оружие, раскладывая его прямо на пол.

– Дамасская сталь, лучшие оружейники ковали это великолепие. Нет, перед вами не оружие, а божественный дух, воплощенный в металле.

– Безбожник, – криво усмехнулась девушка.

– Чья бы корова мычала… – пробубнил он под нос и протянул ей кожаный корсет. – Несколько слоев кожи, прошита специальным способом, чтобы не сковывать движения, шнуровка двусторонняя – спереди и сзади, металлические пластины обеспечивают наилучшую защиту со спины и закрывают живот. Помощь не нужна?

Элиана в этот момент уже находилась за шторкой и примеряла доспехи. Как бы она ни изворачивалась, зашнуровать их самостоятельно было сложно. Она вышла к продавцу в шароварах и тугом корсете, и у бедолаги перехватило дыхание. Справившись с собой, он дрожащими руками стал бережно затягивать шнуровку.

– Идеально… сидит просто потрясающе… гхм, да. Конечно, я бы на их месте добавил пластины здесь и здесь, – находясь за спиной девушки, он провел ладонями по ее груди, плотно стянутой корсетом. – Для защиты сердца.

Он ахнул, когда Элиана стремительно развернулась. К горлу торговца был приставлен один из ножей, которые он приготовил на продажу.

– Моё сердце куда более защищено, чем твои руки, – проговорила она с улыбкой. – Так что следи за ними внимательней. Не в моих правилах использовать оружие, не расплатившись за него.

Она покинула лавку в хорошем расположении духа. Товар был стоящим, и она сгорала от нетерпения, когда же придется применить его на деле. Асассины стали ее личными врагами в ту ночь, когда лишили жизни доброго и благородного Басира. Охота на них теперь была сродни охоте за диким зверем. От предвкушения холодела кровь, сладко сосало под ложечкой и хотелось скорее заполучить желанную добычу: увидеть смерть этих тварей.

Когда прошли зимние христианские праздники, наступил 1174 год от рождества Христова или 569 год по арабскому календарю, благородный рыцарь Лузиньян отправился на ястребиную охоту. В этот день много знатных защитников Гроба Господнего решили развлечься новым для себя способом. Они выезжали за город в сопровождении своей свиты, состоящей из охраны, прислуги, любовниц и ловчих. Не слишком далеко от городских стен разбивался лагерь, где господа пили, ели и придавались греху, как и все дни до этого. Но теперь они разбавляли свою привычную скуку наблюдением за тем, как хищные птицы охотятся на обитающих среди песка и камней зверей. Их добычей становились мелкие лисы фенек (от арабского «fanak» – лиса). Охота проходила ночью, поскольку днем раскаленные пески практически безжизненные. Среди белых полотен шатров и горящих костров и факелов блуждали тени. Они скрывались от посторонних глаз, высматривая собственную добычу.

Элиана присутствовала здесь же. Одевшись как служанка, прикрыв лицо, она прислуживала господам, имея возможность подслушивать их разговоры и заодно присматривать, чтобы никто не подсыпал в бокалы отравы и не нанес смертельный удар в спину. От Иоанна она слышала, что ассасины не пользуются оружием дальнего боя, во всяком случае – не тогда, когда совершают заказное убийство. К тому же, чаще всего убийца лишает жизни и себя, если успевает. В этом их жуткий ритуал. Они демонстрируют, как попирают страх смерти ногами. И если готовы умереть сами, то разве их остановить?

– Эй! Это еще что?! – воскликнул Амори Лузиньян, выливая вино из кубка себе под ноги. – От него несет тухлятиной! Что это за отрава?

– И не смотри на моих слуг, – весело отозвался один из рыцарей, – они разливают вино, но не они его сделали. А кто тебе его продал?

Странным образом вино, которое только что все пили, заливая себе в глотку, стало литься в песок.

– Я не заплатил за это пойло ни гроша, – воскликнул Гвидо, отбрасывая золотые кудри от лица. – Это дань, выплаченная моим ростовщиком.

– Ты прекрасен, брат, но не так, чтобы ростовщики платили тебе, а не ты им, – заржал Амори, и все подхватили веселье.

– Этот старый еврей собирался содрать с меня плату! – фыркнул младший Лузиньян. – С меня! Рыцаря Христа! Пусть этот пес радуется, что я сохранил ему жизнь! Кстати, я приказал привезти его сюда, полагая, что здесь найдется множество желающих узнать, что им долги прощены! Тащите его сюда!

Под гогот господ верные солдаты притащили измученного старика, на лице и руках которого виднелись следы побоев. Одежда его была истрепана и порвана, глаза с трудом открывались, но страх заставил его оживиться.

– Милый гость, проходи, не стесняйся, – Гвидо с видом любезного хозяина указал на место у костра. – Расскажи, как тебе позволяла совесть наживаться на нас, защитниках Господа, которого распял ваш народ!

– Милостивый господин, – взмолился тот, когда воины бросили его на колени. – Я не сделал ничего дурного. У меня нет своих денег, я беднее самого нищего, всё золото, что вы нашли в моем доме, принадлежит другим людям. И как мне с ними рассчитаться, когда они придут за займом?

– Иисус изгнал ростовщиков из храма, – пророкотал Амори, испустив зловонную отрыжку, – но не всех.

– Милостивые господа, – старик в отчаянии ломал руки, – вы, верно, запамятовали, что сами пожаловали в мой дом? Разве я хоть словом или делом вынудил вас переступить порог?

– Ты послушай его! – Амори вышел вперед, от переизбытка чувств взмахнув руками, как крыльями. – Он нас еще и обвиняет! Честных христиан, что отдали кровные гроши. Не соблазнившийся виновен, а искуситель. Вот на ком больший грех.

Элиана стояла, замерев возле стола с разложенной пищей. Она не могла оторвать глаз от старика, и все же была вынуждена следить за людьми, собравшимися вокруг костра. В такой суматохе подкрасться к Гвидо будет проще простого.

Кто-то бросил первый камень, затем полетели еще. Ростовщик сжался, закрывая голову руками.

Потревоженная жутким шумом, из шатра младшего Лузиньяна вышла женщина. Она была невысокого роста, хрупкая и миниатюрная, как резная статуэтка, на голове у нее был тюрбан, в ушах – крупные серьги, длинный кафтан был драгоценного пурпурного цвета, расшитый золотой нитью. Гвидо не скупился на содержание своей любовницы.

Она приблизилась к огню, глядя на старика. Он на миг лишь поднял глаза, с удивлением увидел дочь своего племени, и тут же снова сжался.

– А давайте покажем ему, что в аду ждет ростовщика! – воскликнул Амори.

Несчастного подняли за руки, и развеселившийся и захмелевший старший Лузиньян выхватил из костра горящую головешку и сунул тому в лицо, подпаливая бороду. Старик закричал от страха и боли, почерневшие оплавившиеся волосы дымили.

Элиана сцепила зубы. Она нечасто вспоминала детство, вырезая его из собственного прошлого, как загноившуюся занозу. Но сейчас она будто снова слышала крик отца, затравленного собаками, смех его убийц, оставшихся безнаказанными. Выдать себя сейчас, вмешаться, это означало не только подвергнуть жизнь риску, но и провалить задание Иоанна. А терпеть и дальше не было сил. Ей бы того безразличия, с которым на муки пленника смотрела любовница Гвидо. На ее лице не дрогнул ни единый мускул.

– Жаль нет подходящего сука, чтобы вздернуть собаку, – хохотнул Гвидо. – Зато есть лошади!

Казнь, о которой упомянул рыцарь, была ужасна. Элиане довелось однажды видеть, как человека, привязанного руками и ногами к разным лошадям, разрывают на части. Кто-то уже побежал за веревкой.

И вдруг движение. Она увидела, как сквозь толпу направляется человек. Он шел целенаправленно, не спуская глаз с выбранной жертвы. Гвидо стоял спиной к нему, призывая всех принять участие в веселье. Он бы не увидел, как смерть вонзает когти…

Элиана ударила по столу, и все обернулись на шум падающих кубков и кувшинов. Но самой девушки уже не было поблизости. Она оббежала шатер. Держа в руках нож, Элиана направлялась к торопливо уходящему человеку. Он вдруг обернулся, на миг задержал взгляд на ее лице.

– Я запомнил тебя, – произнес он только губами.

– Я тоже, – так же бесшумно ответила она и метнула нож. Клинок вонзился в древко воткнутого в землю копья рядом с головой ассасина. Но самого убийцы и след простыл.

Она помчалась за ним, подобрав на ходу оружие. Из мрака до нее донесся звук глухих ударов копыт по песку.

– Проклятье! Дерьмо собачье! – она со злостью выбила пробку из бутылки и прильнула к горлышку, разбавляя свою злость кисло-сладким вином. Сердце бешено стучало, отдаваясь эхом в висках. Пока она гонялась за неуловимыми убийцами, подонки казнили старика-еврея. Они разорвали его на части. Ей хотелось выжечь его крик из собственной памяти. Бутылка больно ударила по зубам, но Элиана глотала снова и снова, захлебываясь вином, похожим на кровь по вкусу и цвету.

Эту ночь Гвидо Лузиньян проводил со своей любовницей. Он был в безопасности, ведь те, кто пришли по его душу, покинули лагерь. Элиана вдоволь напилась вина, которое так хаяли благородные господа. Она пила за того старика, за своего отца и за себя. За все мертвые души, павшие в этот проклятый песок.

Утром, когда насытившиеся плотскими утехами рыцари еще спали, их прислуга приводила лагерь в порядок после пира, чтобы вечером все повторилось вновь. Из шатра вышла девушка. Она была в простой рубашке и кафтане, без шаровар, с непокрытой головой. Длинный волосы заплетены в косу. Она прошла к тазу с водой и принялась стирать там господскую рубаху, как рабыня. Элиана, проведшая ночь без сна, приблизилась к ней, потеряв страх. Она ощущала покалывание в подушечках пальцев от желания перерезать горло этой потаскухе, которая была младше ее лет на пять.

Девушка испугано обернулась, а увидев Элиану, подняла брови. На ее лице появилось то самое надменное выражение, что свойственно знатным женщинам. Она многому набралась у тех, возле кого терлась, не зная, что ей забавляются до поры, а после – выбросят вон.

– Каково это, спать с тем, кто только что убил человека? – спросила Элиана, глядя на нее сверху вниз. – Или вид крови того бедолаги возбудил в тебе страсть? Я слышала, что шакалы совокупляются прямо на останках своей добычи.

– Кто ты такая? – девушка поднялась, гневно смерила ее взглядом. – Одно моё слово, и ты сама будешь молить о пощаде.

– Так говори же, – Элиана обошла вокруг нее, – только громче, а то могут не услышать.

Взгляд любовницы Гвидо остановился на ноже, который был в руках незнакомки.

– Ты лежишь с ним, целуешь его, отдаешься ему, – продолжала Элиана, – неужели ни разу ты не попыталась вырвать ему глаза, удавить, отравить. Или ты слепа? Они наших мужчин разрывают собаками и лошадьми. Они выжигают кочергой младенцев в утробе матери. Они бросают нас в огонь.

– Так что же ты не зайдешь в шатер? – прошипела та. – Он спит, безоружный. Что же ты медлишь?

Не дождавшись ответа, она победно произнесла:

– У каждой из нас свои причины.

– За свои мне не стыдно отдать и свою жизнь, и тысячу других, – Элиана остановилась и посмотрела на нее с омерзением, – а твои не стоят даже тухлых потрохов.

– Ракель! – послышался окрик из шатра.

Девушка вздрогнула, обернулась на всколыхнувшийся полог, и когда снова повернулась к своей собеседнице, той нигде не оказалось.

Почти месяц Лузиньяны не покидали дом. Элиана наблюдала за ними снаружи, изредка видя рыжеватую голову Амори или златокудрого Гвидо. Ассасины тоже поблизости не появлялись. Она пыталась самостоятельно разыскать их, спрашивая у нужных людей в городе, но никто ничего не видел и не слышал. Разумеется, глаза и уши закрывались страхом.

Дом Лузиньянов готовился к торжеству. Амори собирался жениться на дочери очень влиятельного человека при дворе короля Иерусалимского, барона Балдуина Ибелина. Юная Эшива, еще совсем дитя, вряд ли способна была понять, что отец продал ее за выгодный союз с сильным, властным и честолюбивым человеком. Хотя это и была обычная практика, Элиана отчасти сочувствовала ей.

Праздник соберет много гостей, среди которых будет легко затеряться незваным. Элиана побеспокоилась о том, чтобы среди приглашенных лицедеев, музыкантов и танцовщиц появилось ее вымышленное имя. Это стоило ей немало золота, но не вызвало подозрения: на таких мероприятиях гости всегда щедро платят, и траты с лихвой возмещаются. Образ позволял ей надеть кожаные доспехи, который запросто сойдет за часть костюма, прикрыть ноги летящими шелками, а ступни и икры защитить высокими сапогами. В потайные карманы были спрятаны ножи, а лук в налучье с четырьмя стрелами прикрывала широкая накидка. Она была готова к бою, но как сражаться с невидимками?

Дожидаясь, когда ее позовут развлечь гостей, Элиана ходила среди приглашенной знати. Здесь собрался весь высший свет Иерусалима. А точнее – его захватчики. Противоядие, которое по силе и жестокости равняется яду. Около века тому назад византийский король попросил христианскую церковь о помощи. Он часто использовал кавалерию западных наемников, чтобы сражаться с многочисленными врагами. Ситуация обострилась гражданской войной в Византии, а также конфликтом между мусульманскими общинами: шиитами и суннитами, делящими Палестину на свой лад. Воспользовавшись этим предлогом и тем, что христианство на Востоке осталось без должной защиты, был собран первый крестовый поход. Изначально в нем планировалось участие только Франции, но кто же мог упустить случай оторвать кусок сочного пирога? Война – это выгодно со всех сторон, когда она ведется на чужой территории. Рыцари гнались за славой и добычей, бедняки – за обещанием если не богатства, то места в раю после смерти в богоугодной войне. И вот Восток кипит в кровавом котле, возникает Иерусалимское королевство – и франки, прежде идущие в пустыню на удачу, получают мощнейший оплот для собрания сил и поддержания влияния.

Элиана не могла точно сказать, чья сторона ей была милее. И мусульмане, и христиане нещадно истребляли ее народ, соревнуясь в зверствах и жестокости. Вероятней всего, она бы предпочла спрятаться в самую глубокую пещеру и не покидать ее целую вечность, если бы не встретила Натана бен-Исаака. Теперь ей не приходилось ломать голову, выбирая, кого из палачей считать добрее. Но материнской теплоты по отношению к тамплиерам, представителями которых являлись многие присутствующие, она не испытывала. Храмовники никоим образом не были ей симпатичны.

– Должен заметить, вы прекрасны.

Она вздрогнула от низкого голоса, в котором, как в хорошем вине, было множество оттенков. Рядом с ней стоял мужчина среднего роста, он смотрел в другую сторону, не позволяя рассмотреть его лица. Его одежда была темного цвета, напоминала ту, в которой предпочитали ходить франки, но все же отличалась. Это был византийский костюм: темно-синяя туника, расшитая драгоценными камнями по подолу и жемчугом по окантовке рукавов, узкие, облегающие крепкие ноги штаны были украшены лиственным узором, голенище сапог прикрывало щиколотки, но не доходило до икр. Пояс был также украшен богатой вышивкой. Этот человек, должно быть, был гостем из Византии, к тому же носил высокий титул. Но его говор не казался ей чужим.

– Благодарю, – произнесла она, скрывая настороженность за доброжелательностью. – Вы прибыли издалека?

– Да. И все же я имел счастье прежде видеть ваш танец, и сочту за высшую благодать стать его свидетелем снова.

Элиана сделала резкий шаг назад, но уйти не успела. Теплые жесткие пальцы сомкнулись на ее запястье. Изогнутый нос, пронзительный взгляд темных глаз, красиво очерченные скулы и уродливый грубый шрам, перечеркнувший щеку. Этого рубца прежде не было, но он его не портил. Напротив, словно служил завершающим штрихом.

Закария ибн-Дауд, лучник, пожалевший девчонку, влюбленный в загадочную танцовщицу, и вот явившийся сюда, словно в ночном кошмаре.

– Вы не дождетесь танца? – спросила она, надеясь, что время и обилие краски на ее лице не позволят ему узнать ту, которую спас от верной смерти.

– Ты снилась мне, – произнес он, становясь ближе, чтобы никто, даже случайно проходя мимо, не услышал их разговор, идущий на арабском. – Я снова и снова видел твое тело в этом танце. Сходил с ума, всё думал, чем ты меня околдовала. Пока не понял, что это не ты, а чувство вины не дает мне покоя.

Он сжал руку сильнее, причиняя ей боль.

– Один раз тебя отпустил глупый лучник, и чтобы уберечь его от гнева командира, старый друг подсобил найти хорошее место подальше от Гариба, а значит – от владыки Салах ад-Дина. Я подумал, что так искуплю свой долг. Все шло просто великолепно, я заслужил одобрение влиятельных людей, получил новую должность. И что же? Снова демон из прошлого. Он приходит и приносит смерть. Султан давно болел, но кому какое дело, если я знаю правду. Он не умер, а был убит тем же ядом, что прежде – военачальник Ширкух.

Элиана снова попыталась вырваться, но он притянул ее ближе, грозясь сломать запястье.

– И вот я снова в бегах, проклиная имя той, что приходит из ночи и рушит все, к чему прикасается. Как же странно было увидеть тебя снова. И где? В гнезде ядовитых скорпионов, в этом шакальем клубке. Кого ты защищаешь, несчастная? Кому продала свою душу, если таковая есть у еврейки?

Она, наконец, смогла выкрутить руку, заставляя его разжать пальцы. Отступила на шаг назад.

– Душа? – переспросила Элиана. – Ты проклинаешь меня, а сам подался к ассасинам. К тем, кто убил Басира, к тем, кто хуже диких зверей.

– Ты ничего о нас не знаешь, – оскалился он. – Наши законы нерушимы, мы служим им, и нет послушнее воина, чем ассасин. Что же до этих свиней, то резать их одно наслаждение. К тому же, за это платят хорошие деньги, что ведет к процветанию нашего братства.

– Значит, тем, кто потрошит мусульман, как скот, тоже достаточно платят, чтобы забыть о чести и совести.

Она увернулась от его руки, бросила быстрый взгляд по сторонам. Нет, никто не присматривался к ним.

– Если не хочешь, чтобы наши дороги пересеклись вновь, оставь Лузиньянов в покое, – предупредила Элиана.

– Ты видела, что они сотворили на соколиной охоте? – удивился он. – И после этого все еще готова их защищать? Клянусь, я прежде думал, что в тебе есть понятие чести.

– Будь моя воля, я бы влила кипящее масло им в глотки, – процедила Элиана сквозь зубы.

– Тогда мне больше повезло, – натянуто улыбнулся Закария. – Моя воля не противоречит моему долгу.

– Я знаю тебя. Ты не зверь.

– Ты знала мальчика, а не меня, – с этими словами он отошел от нее, поскольку вокруг стали собираться гости и кто-нибудь мог услышать речь, неуместную на празднике.

Громко поздравляли молодоженов, звучали пожелания, которым не суждено сбыться, гости пили и ели, набивая животы, радуясь щедрости барона, отдавшего дочь замуж.

В самый разгар празднования Гвидо Лузиньян оказался в окружении своих единомышленников. Хоть вино развязало их языки, они все осторожно высказывались относительно готовящейся кампании короля Англии Ричарда Львиное Сердце, заслужившего отвагой и воинскими трофеями это гордое прозвище. Пока Лузиньян прощупывал почву, проверяя, кто из присутствующих смог бы стать ему надежным союзником в борьбе за власть и большее влияние, тени сгущались, готовясь нанести удар.

Элиана вглядывалась в лица гостей. То тут, то там мелькало лицо со шрамом и волчьим взглядом. Но нанесет ли Закария удар сам? В прошлый раз это был другой человек. Тогда зачем здесь так много пешек? Они перемещаются по шахматной доске, в которую превратился дом Лузиньянов, с одной лишь целью: сбить Эмилию с толку и выиграть партию. Например, разносчик вина. Он не сводит глаз с музыканта, сидящего в углу. Тот бренчит на струнах, а сам искоса наблюдает за византийским гостем, в которого одет Закария. Но на кого же смотрит он? На кого?

– Какие жгучие глаза! Они расплавили мое сердце. Клянусь, так полыхает само пекло!

Элиана улыбнулась приближающемуся брату жениха. Гвидо не мог не заметить ее внимания, но он привык к тому, что даже самые благочестивые девы, глядя на него, мечтают впасть в грех плоти. И вот он был так близко, что нанеси убийца удар сейчас, возможно, пронзил бы оба сердца: и порочного рыцаря, и его спасительницы.

– Простите, если смутила вас, – Элиана знала, что никакого смущения нет вовсе, но ей, как и любой фигуре в партии, отведена своя роль, и возможность совершить собственный ход.

– Я знаю, как вы можете искупить свою вину, – его прозрачно-голубые глаза казались безжизненными кусками стекла. Разглядывая ее лицо, он нахмурился, – богемка?[18]

Его ошибку было просто объяснить. Цыгане, покинув некогда Индию, летали с ветром по всему миру, но в Византии им жилось лучше всего. Там они нашли приют и новую веру, приняв христианство. Во внешности Элианы были схожие черты с вольным племенем, а человек для которого все смуглые женщины выглядят одинаково, и вовсе не найдет отличий.

– Славный праздник. Все гости говорят о вашей щедрости и доброте.

– О моем кошельке, хочешь сказать, – рассмеялся он. – Как всегда. Ну так что же до тебя…

Поверх его плеча Элиана заметила какое-то движение и, схватив онемевшего от неожиданности Гвидо за руку, дернула на себя, меняясь с ним местами. От какого удара она собралась закрыть его собой?

– Убийца! – воскликнула Элиана, указывая на движущегося к ним мужчину в одежде с влажными пятнами. Она узнала его: именно этот человек пытался убить Лузиньяна в лагере.

В его руке блеснул нож. Стража кинулась к нему, расталкивая ахающих гостей. Но прежде чем кто-либо схватил убийцу, горящая стрела вонзилась ему в спину. Масляные пятна, которые Элиана ошибочно приняла за воду, вспыхнули. На глазах у изумленных людей этот безумец развел руки в стороны, превращаясь в пылающий крест. А затем раздался его крик. Завороженные жутким зрелищем гости вторили ему испуганным воплем, а потом кинулись врассыпную. Стражники пытались потушить упавшее на землю тело. Бегущие мимо женщины и мужчины, старающиеся как можно дальше отойти от места чудовищной смерти, создавали толпу, в которой убийце действовать гораздо проще.

– Идемте! – Элиана потянула Лузиньяна за руку. Она готова была поклясться, что видит среди мельтешащих перед глазами перекошенных лиц и шелковых платьев черные, как самая глухая ночь, глаза. – Идемте скорее!

– Отпусти меня! – Гвидо оттолкнул ее, не сводя глаз с обуглившегося мертвеца. – Кто посмел?! В моем доме!

– Тупой осел, – процедила Элиана сквозь зубы, и вновь ухватила его за руку. В этот самый миг стрела, нацеленная в сердце, вскользь ударила дворянина по плечу. Он закричал, схватившись за кровоточащую рану.

Византийский гость поспешно уходил в сторону окна. И когда Элиана выбралась из плотного кольца гостей, кинувшихся утешать разъяренного Лузиньяна-младшего, успела увидеть, как мелькнула туника в оконном проеме.

Она выскочила вслед за ним, едва не сломав ноги при приземлении. Проклятая накидка зацепилась об подоконник, и пришлось ее оставить. Элиана пробежала мимо стражников, спешащих в дом на шум. Только один из них провел взглядом женщину в странной одежде, и тогда увидел лук за спиной.

– Держи ее! – издалека донеслось до Элианы, но она уже выскочила на улицу.

«Византиец» замер на перекрестке, на миг обернулся к ней, и помчался в подворотню. Она вбежала в пропахшую мочой тень и тут же дернулась в бок, когда о стену рядом с ней ударился наконечник стрелы.

– Ублюдок, – прорычала она и, спрятавшись в дверной нише, достала лук. Но когда девушка выглянула, держа оружие наготове, переулок был пуст.

Гора Синай. Монастырь Святой Екатерины

Элиана ходила взад-вперед по комнате, забыв о том, что монастырь – место кротости, терпения и смирения. Она была в ярости. Путь из Иерусалима отнял больше времени, чем она рассчитывала, и страсти в душе улеглись, но стоило рассказать всё Иоанну, и она будто снова пережила и встречу с Закарией, и зверства иерусалимской знати.

– Выпей, – Иоанн протянул ей плошку.

Она сделала большой глоток и едва не выплюнула содержимое под ноги. Вода, простая вода. Все запасы вина она истратила по пути сюда, и сейчас, когда хочется когтями рыть камень, а зубами рвать цепи, ей дают воду?

– Значит, ты не убила ни одного из наемников, – подвел итог Иоанн, наблюдая за ней со стороны.

– Не сумела, – с досадой произнесла она и зарычала, сжав кулаки, – как бы я хотела, чтобы нам подарили еще одну встречу! Клянусь, тогда я бы его не упустила!

– Будь осторожна, – монах неотрывно следил за ней, – ты ступаешь на опасный путь. Сильные эмоции делают тебя слабой.

– Они не затупят ни моего клинка, ни моей стрелы, – огрызнулась Элиана.

– Значит, – Иоанн подошел к окну, – их задачей не было убить Лузиньянов?

– Нет. Если бы они и убили, то не это была их цель. Они заявили о себе, и будут ждать, когда те, кто был на приеме, обратятся к ним с заказом.

– Этому пора положить конец. Они становятся опасны.

Элиана промолчала. Достаточно уже сказано, и вряд ли многие хотят уничтожить змеиное гнездо ассасинов сильнее, чем она.

Прошел еще месяц, пережитые тревоги понемногу стали забываться, хотя в учении Элиана теперь была не так усердна, как в тренировках. Она снова и снова оттачивала меткость стрельбы из лука, используя в качестве мишеней соломенные чучела. За каждым пучком сухой травы она видела черные глаза, лицо со рваным шрамом, и даже слышала его голос. Но Иоанну незачем было об этом знать. Хотя, вероятно, монах догадывался о чем-то, ведь не зря молчаливой тенью наблюдал за ее тренировками. А однажды он подошел к ней и с выражением, по которому было трудно расценить его душевное состояние, произнес: