Ключ Эдема Ридли Кроу Макс

Монастырь Святой Екатерины. Подножье горы Синай. 1777 год

Женская рука соскользнула со стены, но тут же уперлась в деревянную балку. Ее накрыла мужская ладонь.

Его горячее дыхание щекотало ее шею, но приближающийся пик наслаждения лишал всех прочих чувств. У нее ослабли ноги, и если бы он не обхватил ее под грудь, Элиана бы упала на колени. Две тени колыхались на стене в быстром ритме, с губ сорвался сладостный стон. И в этот самый миг, когда из-за спины раздались судорожные вздохи, дверь распахнулась. Свет факела разлился оранжевой лужей, позволяя вошедшему увидеть женщину, чья задранная одежда не прикрывала ни бедер, ни груди, и мужчину, чьи спина и ноги также были оголены.

– Пресвятая Матерь! – воскликнул Иоанн, привычно крестясь. Он кинулся обратно в двери, затем вернулся, не поднимая глаз, – это святое место! Обитель добродетели и послушания!

– Я всегда ощущала себя здесь неуютно, – Элиана, нисколько не смущенная его появлением, неторопливо поправляла одежду, тогда как ее любовник, запахиваясь в светлую длинную рубаху, подобрав упавшие штаны и пояс, согнувшись в три погибели, прошмыгнул мимо настоятеля.

Когда Иоанн поднял глаза, стоящая в сиянии свечей девушка с демонстративным старанием завязывала шнуровку на груди.

– Я думал, ты изменилась, – сказал он, но было трудно понять, подавлен он или же равнодушен. – Взрастила мудрость и скромность.

– Мудрость – несомненно. Но скромность – это бесконечно скучно!

Она улыбнулась. Ее губы были припухшими и алыми после страстных поцелуев. Монах прокашлялся и, бросив взгляд за дверь, куда ретировался неизвестный ловелас, поинтересовался:

– Кто это? Ассасин?… Прошу, скажи, что ты не совратила никого из моих братьев по вере!

– И за какой ответ ты меня похвалишь? – Элиана присела на край кровати. – Я читала, что во времена великого Рима приветствовались привязанности между воинами, а их регулярные любовные игрища были залогом отваги в бою и умением постоять друг за друга. Это сближает, знаешь ли. Вот я и подумала, чем ассасины хуже? Почему бы мне не укрепить с ними связь?

Иоанн смотрел на нее, пытаясь обнаружить хоть один признак вранья, но взгляд, голос, жесты – ничто не выдавало девицу. Натан бен-Исаак хорошо обучил ее, и слишком уж податливый материал ему попался. На его же беду.

– Но это был не ассасин, – жестко произнес монах. – И ты не признаешься, кто.

– Ни за что, – она широко улыбнулась, не скрывая издевки. – Ты так прятал глаза от моей груди, что сам упустил его. Пусть будет тебе наказанием.

В подобном тоне никто с ним не говорил, и он не мог понять, что в этой женщине такого, что старик Натан сам идет у нее на поводу, прощая и поощряя, как непослушную, но любимую дочь.

– Что ж, тогда позволь мне не оставаться в долгу, – произнес он ровным тоном. – Собирайся и не забудь свою свору ассасинов. Салах ад-Дин движется к Иерусалиму.

Куда девалось ее спокойствие? Больше года Элиана жила в мире. Хасим приводил новых послушников, готовых отречься от прежних взглядов, навязанных лживыми обещаниями Старца Горы и его дурманом. К тому же, они стали расширять свои ряды за счет новобранцев из поселений, принимая на обучение сирот. Элиана вела переписку с главой ассасинов в Аламуте. Кадир ибн Мунтасир весьма благосклонно отнесся к ее предложению об объединении сил. Сперва, конечно, он недоумевал и не отнесся всерьез к дерзким словам горделивой девицы. Но когда отправленные им в Дамаск убийцы все, как один, были пленены, он пересмотрел свои взгляды. Любопытство вынуждало его ко встрече, но Элиана оттягивала этот момент. К тому же, выполнив задание, она вернулась в старушечьи объятия монастыря Святой Екатерины, и меньше всего ей хотелось покидать его стены ради долгого и изнурительного путешествия в Персию, которую сами жители именуют Иран.

И вот другой повод гонит ее из дома. Слушая новости о том, как в минувшем году Салах ад-Дин безрезультатно осаждал Масьяф, пытаясь уничтожить гнездо наемников, она радовалась тому, что ничто не связывает ее более с султаном Египта. В груди еще болезненно сжимались воспоминания и что-то беспокоило ее, едва где-то слышалось имя непобедимого правителя. Но это, скорее, напоминало не крик, а затихающее эхо.

Иерусалим. Султан хочет ударить в сердце христиан, ставленников Византии и Запада. Но на чью сторону пошлет их в этот раз старик Натан бен-Исаак? Не служить султану она сумеет, но сражаться против него – выше ее сил.

– Я знаю, о чем ты меня спросишь, – старик даже не обернулся, когда она вошла в его покои. Хоть было раннее утро, окна были занавешены. Свет терзал уставшие глаза и те все время слезились. – Султану понадобится сейчас мудрость и выдержка, но его людям – еще больше веры в своего повелителя. А она иссякает. Народ устал от войны. Когда воина одолевает усталость, он часто слышит чужие голоса. Те, кто обещает ему мирное возвращение домой, кто пророчит ему жизнь в достатке.

– Думаете, в окружении султана есть предатели?

– Уверен в этом.

Элиана прошла дальше и остановилась, опираясь на комод.

– Вы знаете, что с этим может справиться Хасим. Зачем вы отсылаете меня? Я не охотник.

– Верно, – подтвердил Натан бен-Исаак, и на этот раз обернулся к ней через плечо. Кресло заскрипело под ним. – Ты нужна затем, чтобы привести к нам еще одного человека. С этим у тебя не возникало трудностей.

– Я вот-вот преподнесу вам Старца из Аламута, кого же еще желать? – усмехнулась она.

– Воина, чьи качества были по достоинству оценены мудрейшими людьми из совета Созидателей, и опыт которого может принести нам пользу. Его меткий лук известен так же, как и сам стрелок. Не знающее промаха оружие называют Аль-наср Аль-таир, что на арабском означает «Летящий Орел», в точности как самая яркая звезда в созвездии Орла. А сам же человек носит имя Закария ибн-Дауд.

Будто ледяная волна накрыла ее с головой от слов старика. Произнесенное имя пульсировало в ушах, точно кровь, бьющая из глубокой раны. Закария?! Этого не может быть, не может… Но учитель молчал, он не ждал от нее ни согласия, ни отрицания, ведь приказы не обсуждаются.

– Нет, – твердо произнесла Элиана. Не услышав в ответ ничего, она оббежала кресло и встала перед стариком. – Нет! Ни за что!

– Ты не понимаешь, все уже решено.

– Так скажи старейшинам, что они ошиблись! – крикнула Элиана, раздираемая злостью, ненавистью и бессилием. – Этот выродок принесет пользы не больше, чем его труп, сожранный червями.

– Остановись…

– Клянусь, если мне удастся приблизиться к нему, я лично перережу лживую глотку…

– Замолчи! – Натан бен-Исаак смотрел на нее усталыми воспаленными глазами. – Я не знаю точно, что связывает тебя с этим человеком, но он не больший убийца и преступник, чем Хасим! В чем их отличие? В том, что Хасим теперь готов лобызать песок, по которому ты прошла? С первого ли дня так было?

Элиана не хотела слушать. Это все не имеет смысла! Хасим не знал ее господина Басира, не видел, что сделали ассасины с его телом. А Закария знал, и все равно пошел служить им. В тот момент Элиане казалось, что величайшее зло и подлость всего мира заключены в одном единственном мужчине, и злость делала ее глухой к доводам учителя. Она презирала себя за то, что дважды Закария спас ей жизнь, и в третий раз, когда мог убить – не сделал этого по каким-то своим гнусным соображениям. Ей было мерзко от этого, словно это на ее руках были смерти всех, кого загубил меткий лучник.

– Этот человек беспринципный, умный, великолепный стрелок. Он алчный и властолюбивый. Это прекрасные качества, которые нам нужны. Принципы мы ему привьем, научим тому, что станет ему полезным.

– Не могу поверить, что ты вынуждаешь меня к этому, – Элиана была зла на всех: Закарию, себя, учителя, на неизвестных ей старейшин, отдавших этот глупый приказ.

– Не я, а звезды, – Натан бен-Исаак указал на свитки, лежащие на столе. – Я давал тебе обещание, что составлю гороскоп и укажу тебе путь к рождению младенца. Звезды дали мне ответ, и тебе он не понравится. Но поверь, это единственный путь. Иначе бы я сам отправился к Закарии. Мне ли не знать, что ненависть ослепляет тебя и лишает разума. Но в этот раз ты сама должна решить свою судьбу. Не ради ордена, но ради наследника.

Элиана села прямо на пол. Она смотрела перед собой, снова и снова мысленно повторяя то, что только что услышала, и ее губы шевелились, бесшумно произнося слова.

– Что это? – спросила она тусклым голосом, поднимая на учителя полные боли и ярости глаза. – Шутка? Ты смеешься надо мной? Или твои звезды?!

– Ни то, ни другое, – с сожалением произнес Натан бен-Исаак. – Однажды я пообещал, что ты познаешь силу веры. Хочешь ли ты пройти этот путь до конца, зависит только от тебя. Я могу лишь указать направление. И я говорю тебе: Закария ибн-Дауд станет отцом твоему ребенку. Он или никто более.

Октябрь 1177 года

Мимо города Ямния, что принадлежало сеньории Рамлы,[22] двигался богатый караван со щедрой охраной. Эти места со времен первого крестового похода принадлежали крестоносцам, и было удивительно, что мусульмане, ведущие караван, подошли так близко к этим землям. Только знатный человек мог позволить себе такую повозку, столько верблюдов и бесстрашных воинов. Конечно, это не могло остаться незамеченным. Как бесшумно скользит тень орла, взлетевшего высоко к самому солнцу, чтобы упасть приговором судьбы на беспечную жертву, так незаметно путников сопровождали прячущиеся в тенях охотники. Они выжидали удобный момент, чтобы солнце не выдало их приближения. Когда день склонился к своему завершению, и сумерки невесомыми шелками опустились на хребты холмов, всадник на черном скакуне поднялся на вершину самого высокого из гребней. Он поднял лук, натянул тетиву, приложил стрелу и поверх наконечника посмотрел на повозку, с которой сняли небольшой шатер, в котором, вероятно, находилась некая знатная персона. Он слышал о том, что несколько жен Салах ад-Дина, крадущегося к Иерусалиму, точно шакал к сонному буйволу, следовали за армией обходными путями, чтобы сохранить свое передвижение в тайне. Что неудивительно: владыка столько лет проводил в походах, что им следовало бы демонстрировать ему и свои животы, и новорожденных, чтобы не возникало сомнений, а также зачинать новых наследников, пока султан испытывает страсть к чему-то, кроме войны.

Капелька пота скользнула от виска по острой скуле, через уродливый шрам, и упала на оперенье стрелы за миг до того, как та отправилась в полет. Он все еще держал пальцы согнутыми, а лук поднятым, когда наконечник пронзил грудь одного из воинов. На крик раненного обернулись все, кто был рядом, они выхватили оружие. Напавшие со всех сторон ассасины застали их врасплох. Победа – вопрос нескольких минут. Главное, захватить живого заложника, за которого можно получить солидный выкуп от мусульман или от христиан. Смотря кто предложит большую сумму.

Он развернул лошадь, чтобы спуститься и проконтролировать своих людей, но тут его внимание привлекло развернувшееся у подножья холма сражение. Неожиданно растерянные охранники оказали яростное сопротивление его бойцам. Удивительно, но сейчас их силы уравнялись, и среди мертвых и раненых все больше оказывалось людей в серых одеждах ассасинов. Он снова вскинул лук, собираясь опустошить весь колчан, но подавить дерзкое сопротивление, и неважно, сколько своих умрет от его руки. Это давно не имело значение, когда стояла иная задача.

Лошадь оказалась более чуткой, чем всадник. Она встревоженно фыркнула, дернула головой, а в следующий миг его плечо пронзила боль. Стальное жало деревянной пчелы вонзилось до самой кости. Он чуть не вылетел из седла, но удержался, сжав круп лошади ногами. Багры едва не раскрошили его ключицу, крюки впились в плоть, пронзив плетение кольчуги, и он соскользнул спиной на землю. Сильно ударился о камни, и тотчас оказался придавлен ногами и уткнувшимися в грудь копьями. Сперва он подумал, что вокруг стоят его собственные люди: серая неприметная одежда, защищающая от ветра и солнца, напоминала ту, в которой был он сам. Но нет, эти лица ему незнакомы. Зато хорошо знакома женщина, которую пропустили вперед. Она присела сбоку от него и дернула на себя застрявший в плече лучника арбалетный болт.

Он закричал, зарычал, пытаясь вырваться, от боли помутнело перед глазами, но его надежно держали, не давая даже пошевелить пальцами.

– Клянусь, что так же не рада тебя видеть, как и ты – меня, – произнесла Элиана, только со второй попытки вырывая болт из его плоти.

– Будь ты проклята, шлюха, – прошипел он.

– Да, да, – устало проговорила та, поднимаясь. – Закария, видишь ли, я и так проклята, раз ты все еще жив.

– Что делать с его раной? – спросил один из ее сопровождающих. – Он может потерять много крови.

– Ничего не делай, – ответила она, окинув пленника оценивающим взглядом. – Возможно, Аллах заберет его в райские сады и избавит меня от весьма неприятной обязанности.

Это время скромно описано биографами Салах ад-Дина, зато его смаковали христианские летописцы, не жалея красивых слов.

25 ноября 1177 года огромная армия Салах ад-Дина потерпела крах. Ее разбило малочисленное войско юного Иерусалимского короля Балдуина IV, которому на тот момент исполнилось шестнадцать лет. Правитель, названный Прокаженным ввиду своей хвори, показал себя отважным и готовым к самопожертвованию. Узнав о приближении непобедимого Саладина, он вместе с небольшим войском (в преуменьшении которого сражаются летописцы) выступил на Аскалон – один из важнейших для торговых путей город, желая защитить его от захвата. Но часть верных Салах ад-Дину людей осадили город, буквально пленив в нем молодого короля. Тем временем, египетский правитель продвигался дальше, захватывая сеньорию Рамлу, направляясь к Иерусалиму.

Что же затмило в тот момент разум Салах ад-Дина? Что вынудило его опьянеть от побед и позволить войскам рассредоточиться? Он недооценил Балдуина как противника, не вспомнил себя в том же юном возрасте, свершающим подвиги под командованием своего родного дяди.

Таковы были слова Салах ад-Дина в то роковое время, записанные его биографами: «Мы были готовы к сражению, и враг наступал. Но наши войска вдруг изменили позиции флангов, заботясь о защите тыла с помощью холмов. Во время этих изменений мы были уязвимы, чем и воспользовался враг. Франки атаковали и разгромили наши войска. Такова воля Аллаха». Красивые слова часто приписывают лидерам во время их побед и поражений, но кто слышал, как рычит раненный волк? Как скрежещут от злости его зубы! Как песок и глина вскипают под его когтями!

Никто не увековечил скорбь Салах ад-Дина из-за позорного поражения и его бегство с остатками армии в Египет.

Монастырь святой Екатерины у подножия горы Синай

Пленник с тех пор, как его связали, а приспешников убили, не ел и не пил добровольно. Воду и молоко вливали в него через силу, держали недвижимым, чтобы не смог навредить себе, не причиняли боли и не насмехались над ним. С ним вели себя, как с диким зверем ценной породы. Каждый вечер Элиана слышала, как Закария мычит проклятья на их головы, пока Хасим или кто другой заливают ему в глотку воду. Она старалась держаться на расстоянии, на другом краю лагеря, чтобы не видеть его и не попадаться ему на глаза. Слова старика учителя не выходили из ее памяти. Этот дикарь станет отцом ее ребенку? Какая подлая шутка звезд! Неужели им так отвратительна маленькая бедная еврейка, что они столь щедры на беды, которыми одаривают ее?

Однажды ночью, когда тяжелые липкие сны бежали от нее, а сердце билось так гулко, что было слышно даже звездным небесам, Элиана поднялась с покрывала, на котором отдыхала. Она подобрала кусок веревки, которой была обнесена ее постилка для защиты от змей, и направилась к пленнику. Дежурившие рядом с ним воины не стали задавать вопросов. Они бы не спросили, даже если бы девушка шла с ножом в руке. Все новобранцы, ставшие оплотом нового братства ассасинов, почитали ее, как старшую сестру, хоть она и была моложе многих из них.

Пленник лежал на земле, завалившись на бок, он был раздет, остались лишь шаровары да рубашка, чтобы нигде не удалось спрятать оружие. Элиана посмотрела на его лицо, изуродованное шрамом, на его завернутые за спину руки, на грудь, медленно поднимающуюся и опускающуюся в такт дыханию. Он безмятежно спал, тогда как ей никто бы не помешал накинуть петлю на шею пленника и затянуть потуже. Ее бы не упрекнули, и все, что оставалось бы – убедительно соврать Натану бен-Исааку о непредвиденных трудностях в дороге. И развеется пророчество, которое соткали звезды в своем бездушии, упадет тяжкий груз с ее плеч.

– Дави.

Это слово слетело с его пересохших губ. Голос огрубел от жажды и выпитой за жизнь крови. Он приоткрыл глаза, насмешливо посмотрел на Эмилию, словно сам стоял, а она лежала у его ног.

– Удави. Ты ведь за этим пришла? Рука не дрогнет. Не жалей. Я знаю, что уготовил мне Аллах.

Элиана сделала еще шаг. Она не знала, что за ней, не показываясь из глубокой тени в стороне от костра, наблюдает верный защитник Хасим. Ей не было известно, что за мысли в его мудрой голове, и почему он держал наготове лук. Наконечник стрелы жаждал крови убийцы, отравленного ядом лжи Старца Горы. Но зачем-то этот выродок был нужен наставнице, и это мучило седеющего воина так же сильно, как странное выражение в глазах Элианы, когда она смотрела на пленника. Там, за обидой и гневом, в глубине взгляда было то, от чего сжималось сердце преданного ученика и последователя. Никогда она не смотрела на него так… и не посмотрит, сколько побед он бы не сложил к ее ногам.

Элиана подошла ближе, присела возле него и, сняв с пояса, протянула ему бурдюк.

– Пей.

Он дернулся, словно ему предложили не воду, а змеиную отраву.

– Смерть не страшит меня, – ответил он. – Зачем же вам моя жизнь? Клянусь, как только освободите мне руки, пожалеете, что не убили связанным.

– Я бы и сама дала пару клятв, – Элиана посмотрела на темное небо. Лишь одно тонкое, прозрачное, как пушинка, облако лежало над головой. Звезды за пеленой казались ярче тех, что светили на чистом небе. – Ты веришь в судьбу? В то, что все предопределено, и мы лишь безропотные исполнители высшей воли?

– Бесспорно, на все воля Аллаха! Но что тебе до того, собачья дочь? – осклабился он.

– Когда-то ты был юным лучником и не побоялся защитить рабыню. Что сталось с тем Закарией?

– Он понял суть вещей, – облизав губы, ответил тот. – Выживает сильнейший. Пока ты силен и опасен, то нужен всем. Тебе щедро платят, тебя уважают и боятся. Но если ты слаб, тебя убивают, идут по твоим костям без жалости. Я больше никогда не стану слабым.

Элиана устало вздохнула и болезненно ущипнула его за чувствительную кожу на шее и прокрутила ее. Он приглушенно вскрикнул и зашипел сквозь зубы, с ненавистью уставился на нее.

– О да, ты могуч и неуязвим, – фыркнула Элиана, поднимаясь.

Возвращаясь к прежнему месту, девушка мысленно обратилась к своему учителю в тех выражениях, в которых никогда бы не позволила в личной беседе. Неужто старый дурак не мог нагадать ей кого-то лучше?!

Больше Элиана не приближалась к пленнику за все время пути.

Когда же они прибыли в монастырь, их встретил Натан бен-Исаак. Он тяжело опирался на свой посох и щурил глаза, его тело, прежде пышущее здоровьем и физической силой, дряхлело с немыслимой скоростью. Он сутулился и с усилием передвигал ноги. Глядя на него, Элиана с горечью подумала о скоротечности времени, о том, что при их первой встрече он с легкостью одолел ее в рукопашном состязании, а теперь одного толчка в спину хватит, чтобы свалить его с ног. Но Элиана не могла не заметить, как неуютно почувствовал себя под его взглядом Закария, как он заерзал на месте, как дернул затекшими плечами. Лучник по-прежнему был связан по рукам, но стоял на свободных ногах. Его сопроводили в подвал монастыря, и все вышли, остался лишь старик-еврей да Элиана.

Закария нервно скалился, как загнанный в угол волк, озирался по сторонам, встряхивал головой, будто пытаясь сбросить невидимую петлю или капюшон.

– Гашиш долгие годы отравлял твой рассудок так же, как и омерзительные бредни твоего хозяина, – в подземелье голос Натана бен-Исаака звучал мощно и раскатисто, как гром. – Но ты умный человек, Закария ибн-Дауд, ты осознаешь глубину своего заблуждения.

– А до тех пор, пока я не сменю свою веру, вы будете держать меня связанным в темнице? – Закария надменно скривил губы, – как тех заблудших глупцов, что вы похитили из Масьяфа?

– И которых ты сжег, – прорычала Элиана. Ее кулаки непроизвольно сжались.

– Ты узнаешь то, что скрывали от тебя до сих пор, превращая из человека в скотину. Поймешь, какие тайны дают божественную силу, а какие подчас убивают точнее клинка, – Натан бен-Исаак, ссутулившись, прошелся по помещению. – Здесь мало места для тела, но достаточно для разума и души.

– И почему ты думаешь, старик, что я хочу слушать весь этот бред?

– Потому что это твоя природа. Ты ищешь власть и силу, ищешь не в себе, а в других. Ты удивишься тому, как просто возвеличиться и обрести свободу, о чем ты так мечтаешь. Тебя не остановят принципы, их у тебя нет. Ты легко сменял одного владельца на другого, но никогда еще не был предоставлен самому себе. Вот, что я хочу тебе предложить.

– Какая щедрость, – Закария бросил взгляд исподлобья на Элиану и снова – на старика. – А что мне помешает предать и вас?

Натан бен-Исаак тихо рассмеялся, удивив тем самым пленника больше, чем все случившееся с ним за последнее время.

– Какая наивность, мальчик! Предать можно лишь того, кто тебе доверяет. А никто здесь не доверится тебе. Никогда.

Натан бен-Исаак положил свитки возле свечи.

– Можешь их сжечь, съесть или разорвать на части. А можешь прочесть. Это копии, и ты не нанесешь нам вреда. Но, возможно, развлечешь себя новыми знаниями. Надеюсь, ты умеешь читать.

Натан бен-Исаак двинулся к выходу, Элиана безмолвно пошла за ним. Пленный лучник провожал их взглядом, в котором блекла насмешка и презрение. Он огляделся, затравленно осмотрел тесных четыре угла, в которых его оставляли.

– Эй! Ты, девка!

Натан бен-Исаак чуть обернулся к своей ученице, но не стал останавливаться, и первым вышел в двери. Элиана же задержалась. Она спиной ощущала языки пламени дикой ненависти запертого зверя. Не оглянулась.

– Вспомнишь мое имя – позовешь.

Элиана нагнала учителя на лестнице и едва вытерпела, пока они не вышли на свежий воздух из подземелья. Ей в лицо дохнул теплый ветер, неся пыль и сорванные с ветвей листья. Небо затягивало темнеющей дымкой, сильные порывы грозили перерасти в ураган.

– И этого человека вы кладете мне в постель?! – воскликнула Элиана, обгоняя учителя.

Она не обратила внимания на проходящих мимо послушников, остановившихся после ее слов.

– И снова ты недовольна, – вздохнул Натан бен-Исаак. – То проклинаешь себя за бездетность, то недовольна лекарством.

– Да мне на это лекарство смотреть противно! Может, и лучше остаться пустой? Зачем мне лишние хлопоты?

– Затем, что дитя это не только твоё, – строго сказал старик. – Ему уготована великая роль. Он станет новым символом нашего общества. Символом веры.

– В собачью дырку все символы! – выкрикнула она эмоционально.

Ветер подхватил ее слова, понес над крышами. Она прикрыла глаза. Мягкие кудри волос упали ей на лицо, на темных ресницах золотом блестели крошечные пылинки. Послышался тяжелый вздох.

– Идем, – произнес учитель, и неспешно переставляя ноги, направился в сторону сада. Там, за плодовыми деревьями и огородом находились странные погребения монахов – костницы. Туда ее однажды водил Иоанн, показывая останки драконов, некогда живших на земле.

– Я здесь уже бывала, – заметила она, следуя за Натаном бен-Исааком.

– Если дурак побывал в библиотеке, это не значит, что он стал умным, – усмехнулся тот.

Они вошли в те ж двери, что и несколько лет назад, но теперь учитель вел ее в другом направлении. Захоронения костей остались позади. Они спустились ниже по ступенькам. Сквозь окна под потолком пробивался яркий дневной свет. В лучах солнца были видны пылевые вихри, вгоняемые ветром в это помещение. Дойдя до противоположной стены, Натан бен-Исаак подошел к небольшой фреске, изображающей каких-то святых. Их лики почти стерлись от времени, остались лишь очертания. Старик провел шершавой сухой ладонью по морщинистой стене, опустил пальцы в незаметное прежде углубление и потянул на себя. Фреска отодвинулась, точно дверь, обнажая пыльную, заросшую паутиной нишу. На полках удивительно было видеть бархат, припорошенный песком, и разных размеров шкатулки.

– Смотри, и если хочешь – не верь своим глазам.

Он открывал одну шкатулку за другой. Подойдя ближе, Элиана с раскрытым ртом наблюдала за тем, как поднятые крышки обнажают свои секреты. В первой на расшитой золотом подушке лежала простая чаша, глиняная, с широкими краями. В другой находилась горсть ржавых гвоздей. В третьей – венок из сухого растения, чьи листья почти осыпались. И в последнем сундучке – наконечник копья.

– Что это? – прошептала она, протягивая руку к чаше, но учитель перехватил ее за запястье.

– А что ты видишь?

– Не может быть, – девушка обернулась к нему, вглядываясь в иссушенное старостью лицо, в слабые потускневшие глаза. – Значит, это правда?

– Что – правда?

– Эти все вещи… Это же терновый венец, не так ли? Тот самый, что был возложен на голову Иисуса! А вот то, то копье, что пронзило его?! И чаша, которую наполнили его кровью… Господь милосердный, это правда? Всё правда?

– Вероятно, – Натан бен-Исаак смотрел на нее, будто ждал чего-то. – Раз ты так говоришь.

– Говорю?! Я же вижу!

– Что ты видишь?

Она захлебнулась в эмоциях. Сколько раз, сколько раз Элиана спрашивала его! Просила дать ответ, сказать, во что ей верить, и стоит ли хоть что-то в этом лживом мире веры!

И все это было рядом, у нее под самым носом.

– Это же все доказывает! – она с обидой и горечью смотрела на него. – Почему вы не показали мне раньше?

– Не показывал что? Кучку старых гвоздей? Венок, от которого еще пахнет сеном? Или эту чашу, на которой еще не обсохла кровь Господня? – он вдруг взял кубок и с силой швырнул об пол. Тот разлетелся на осколки под протяжный крик Элианы.

– Что вы натворили?!! – она упала на колени, глядя на осколки, в ужасе подняла глаза на учителя.

– Ты пила из этой чаши день за днем, но не считала ее святой, – заметил Натан бен-Исаак. – Этот венок сплел Хасим еще сегодня утром. А наконечник мне придется вернуть нашим друзьям-крестоносцам, стерегущим монастырь.

Элиана в растерянности смотрела то на него, то на осколок, который она подняла и бережно держала на ладони.

– Не рыдай, я отдам тебе свою чашу, если ты так скорбишь о ней, – усмешка учителя была хуже пощечины.

Элиана вскочила на ноги, бросила осколок на землю и раздавила его ногой:

– Вы смеетесь? Здесь нет ничего смешного! Можете обманывать меня, сколько влезет, насмехаться надо мной. Больше я вам не поверю! Никогда не поверю!

– Стой, глупая, – он устало прикрыл фреску и оперся на посох. – Ты готова была поверить тому, что увидишь, хоть не услышала от меня ни слова. Разве я солгал? Разве я сказал, что ты права? Тебе было угодно собственное заблуждение. Так почему же ты винишь меня?

– Вы жестоки.

– Я справедлив. Многие ведут себя так же! Покажи им безделицу, о которой они слышали, и вот уже они полны решимости. Но однажды придет тот, кто поманит их другой вещицей, и они кинутся за ним вслед.

Он махнул рукой, приглашая ее вместе с ним покинуть костницу.

– Истинная вера не нуждается в доказательствах. Чтобы верить в бога – нужно ли свидетельство его человеческой сущности? Чтобы верить в звезды – нужно ли, чтобы их знамения всегда радовали тебя? Чтобы верить в свою судьбу, чтобы верить в наше общество, в наше будущее, в наши цели – не нужны подтверждения. Кто дал доказательства лекарям, открывающим новые свойства грибов или помета летучих мышей? Кто сказал им: делайте так, и вы спасете! Нет, они верили в то, что спасут, и сделали это. Воины, верующие в победу, одолевали врагов, даже уступая им в количестве и силе. А матери, верящие, что дадут жизнь своим детям, давали ее. Без доказательств. Без знаков. Без портрета юного любовника, которого художник выдаст за святого мученика. А что сделала ты? Ты не веришь ни в себя, ни в меня, ни в того лучника, ни в своего ребенка. Только и слышу от тебя: убеди меня, докажи, пообещай. Всё, кончено! Ни слова от меня не услышишь. Живи, как знаешь.

Элиана остановилась, не ожидая такого завершения разговора. Натан бен-Исаак прошел мимо нее, кряхтя от тяжести возложенной на него ноши.

Порт Александрии. Наши дни

– Вы спятили!