Песни мертвых соловьев Мичурин Артем
– Струхнул?
– От тебя чего угодно можно ожидать.
– Неужто после всего еще не забыл, как пугаться?
– Забудешь тут, – он проверил наличие патрона в патроннике и повесил автомат на шею. – А ты что, в самом деле один там остался?
– Нет, приукрасил. С Красавчиком вдвоем. Нашинковали тварюг в мелкий винегрет. Надо было только поближе подобраться. Вблизи-то они не такие страшные. Вон, видишь, – кивнул я на сидор, – дрыхнет сытый.
– Трепло.
– Если не хочешь слушать, зачем спрашиваешь? Расскажи сам.
– А чего рассказывать-то? Прессанули нас так, что мозги свело. И не газом. Расстояние до ублюдков было метров двести, не меньше, а накатило почти сразу, как только они нас увидали.
– Чем же тогда?
– Телепатия, – пожал плечами Сиплый.
– И ты – неглупый, в общем-то, человек с медицинским образованием – в это веришь?
– Хм. Когда Коперник пятьсот лет назад утверждал, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот, ему наверняка задавали такой же вопрос.
– Кто утверждал?
– Не важно, – Сиплый замолчал, но, не в силах побороть тягу к научному диспуту, спровоцированную, видимо, стрессом, продолжил: – Человеческий мозг даже до войны был крайне мало изучен. Никто не знает его истинных возможностей. И уж тем более никто не исследовал мозг существ, развивающихся последние полвека в условиях радиоактивного, химического и, возможно, бактериологического заражения. Телепатия, ясновидение, исцеление наложением рук, левитация, телекинез и даже пирокинез – случаи имеются, а объяснения им нет. Но разве отсутствие объяснений отменяет факт наличия самого феномена? Внятных причин образования вселенной тоже никто не дал, и ничего, вселенная до сих пор на месте. Учитывая скудность наших познаний в данном вопросе…
– Дружище, – прервал я его эмоциональный и довольно громкий монолог, – все это пиздец как интересно, но давай-ка ты уже успокоишься и перестанешь нервировать своим поведением местные неизученные виды.
– Да-да, прости. Отходняк. Становлюсь болтлив не в меру, – Сиплый выудил из кармана футлярчик и, осторожно взяв оттуда квадратную бумажку, сунул ее под язык. – Сейчас пройдет. Не хочешь? – протянул он мне коробку со «сладостями».
– Обойдусь. Да и ты не налегай особо. Куда идти, знаешь?
– Знаю. Только это не поможет. Без карты нам одна дорога – назад, разведанным маршрутом.
– Эх, Сиплый-Сиплый, как же тебе со мной повезло, – я развернул карту и ткнул пальцем в улицу Потешную. – Мы здесь, – после чего, омрачив радость боевого товарища, быстро свернул заветный кусок бумаги и убрал в планшетку.
– Ты чего?! Дай посмотреть!
– Непременно. Как только скажешь, где груз.
– Ну да, – напрягся Сиплый. – Чтоб ты меня тут же и шлепнул.
– Шлепнул? По жопе, что ли? Нет, дружище, если уж на то пойдет, шлепать я тебя не стану. У меня есть более действенные методы. И, поверь, перед смертью ты расскажешь все, вспомнишь даже частоту поллюций в период своего полового созревания. Тот факт, что я до сих пор с тобой мирно беседую, красноречивее всего свидетельствует о моих добрых намерениях. Но, перед тем как начнешь делиться ценной информацией о схроне, хочу предостеречь – мы пойдем туда вместе, так что, если сейчас соврешь, я вырежу тебе коленные чашечки и брошу подыхать. Ну все. Приступай.
Сиплый сглотнул и упавшим голосом начал рассказ:
– Груз в Сокольниках, в бомбоубежище на территории парка, недалеко от спорткомплекса, улица Сокольнический Вал.
– Сто кило героина в бомбоубежище? Хех. Завыли сирены, и народ сиганул, прихватив самое ценное?
– Это было заброшенное убежище, – пояснил медик. – Там жили бродяги, которым хозяева товара приплачивали за… аренду помещения. Кто додумается искать кучу наркоты в таком клоповнике? А бродяги нос в чужие дела не совали. Жизнь-то хоть и не сладкая, но всего одна.
– И откуда же ты это знаешь?
– Медицинский факт, – блеснул остроумием Сиплый, но, не найдя в моем лице благодарного ценителя тонкой иронии, продолжил более серьезно: – Ткач сошелся с нужным человеком – внучатым племяшкой хозяина того героина. Долгая история.
– А он взял да и излил душу?
– Точно. У капитана лицо располагающее, особенно если пощекотать собеседнику мозг правильным химическим составом.
– Вот так вот, да? Что ж, Доктор Опий, обычно я дважды не угрожаю, но для тебя сделаю исключение – не ври дяде Колу.
– Мне нечего добавить. Почем купил, потом и продаю. И, кстати, зачем этот допрос, если вместе пойдем?
– Не хочу остаться с носом, если ты сдохнешь, что весьма вероятно, – я развернул карту и снова обозначил пальцем наше текущее местоположение. – Показывай, где эти твои Сокольники.
– Вот, – ткнул Сиплый в большую зеленую блямбу с кругом возле южной окраины и расходящимися от него на север лучами. – А здесь, – указал он левее, – Сокольнический Вал.
– Рукой подать. Выйдем к реке, и по набережной до Стромынки. Авось мост еще цел. Чего расселся? Вперед, навстречу мечте.
Надежда на уцелевший мост не оправдалась. Широченному железобетонному полотну точнехонько посередке недоставало добрых двадцати метров. С левого края, правда, две стороны соединялись нитками арматуры, по которым можно пройти, но надобности в подобном риске не было.
– Смотри-ка, – махнул я рукой, подзывая Сиплого к краю. – А Гейгер был прав.
– В чем?
– Русло-то у Москвы-реки сухое.
– Это не Москва, а Яуза, – поправил Сиплый, заглядывая вниз через чугунное ограждение. – Ух, блядь! Сколько ж там всякого дерьма.
Дно и впрямь чистотой не блистало. Самое неприятное, что почти весь скопившийся лом, за исключением, пожалуй, только полусгнивших покрышек и фонарных столбов, был металлическим. Даже запруженная машинами набережная не возбуждала мой древний «ДП–5Б» так, как эта чертова яма. Стрелка указывала на цифры, близкие к пугающим.
– Все равно придется лезть. Один хер – чем дольше рассусоливаем, тем выше дозу словим. Вон там вроде железяк пореже, – указал я на брод в металлоломе, недалеко от осыпи на противоположной стороне. – Смелей, дети у тебя в любом случае будут уродами.
Мы спустились по бетонным глыбам рухнувшего моста и, перебравшись через фонящие завалы, вскарабкались наверх.
– Почему? – ни с того ни с сего буркнул Сиплый, шкандыбая вплотную за мной по груде битого кирпича между полуобрушившимся зданием и рядами автомобильных остовов.
– Что «почему»?
– Почему мои дети должны быть уродами?
– А, ты об этом. Ну, дружище, кем они, по-твоему, еще могут быть, при таком-то родителе? Мясник-наркоман с печенными в атомной духовке яйцами. Надеешься зачать сверхчеловека? Ты же медик. Да и вообще – зачем тебе дети? Я слышал, они постоянно срутся, ссутся, орут и просят жрать. Никакого навара, сплошной геморрой. Заведи лучше порося. С него хоть толк выйдет.
– Дурак ты, Кол. Над святым смеешься.
– Да ну? У тебя, видимо, было чересчур счастливое детство. Но реальные дети не те, что родились с медовым пряником за щекой, – это страшные, жестокие, кровожадные существа. Они могут замочить кого угодно без особой причины, из чистого любопытства, чтобы посмотреть, каков ты внутри. Им неведома жалость, они не знают сострадания, не чувствуют меры, не признают авторитетов, в грош не ставят чужую жизнь, да и своей не особо дорожат. Поверь мне, дети – чистое зло.
– Кол, я не собираюсь усыновлять тебя, я хочу завести собственных.
– Ну так заведи. Минутное дело.
– Вот при таком отношении и рождаются уроды.
– Знаешь, я как-то общался с одним карликом, у него еще вместо правого уха здоровенная опухоль. Так вот, что я хочу сказать – замечательный человек, умница, добряк, а уж какие манеры… Сразу видно – родителями был обласкан. Однако, несмотря ни на что, для всех он – урод. Манерный урод, и ничего больше. Да, не все решает отношение. Так что – мой тебе совет – не заморачивайся особо, найди бабу поздоровее, обрюхать, дай денег, чтоб трепетная душа не страдала, вели назвать сына Ванькой и будь счастлив.
– Ты невыносим.
– Я всего лишь принимаю жизнь такой, какова она есть.
– Но не все живут по-скотски. Большинство людей…
– Сиплый, – я, резко остановившись, развернулся, так что морда неугомонного собеседника оказалась прямо перед моей, – не рассказывай мне про большинство. И про людей не рассказывай. Ты давно не с ними. Твоя жизнь сломана и восстановлению не подлежит. Смирись. И перестань действовать мне на нервы своим нытьем.
Внушение сработало – дальше несостоявшийся обыватель лавировал меж фонящего хлама и преодолевал завалы, не проронив ни слова.
Представлявшийся таким коротким на карте путь в действительности, как это часто бывает, оказался куда длиннее. По мере продвижения в глубь города картина разрушений становилась все более внушительной. Стромынка напоминала бурую железную реку, зажатую крутыми берегами из рухнувших фасадов, так что двигаться приходилось по верхней их кромке, вплотную к домам, зачастую даже наведываясь в осиротевшие квартиры, если высота и состояние перекрытий позволяли. Часто путь наш прерывался забитыми металлоломом проулками, и тогда приходилось сворачивать, чтобы найти брод в виде осыпавшейся на дорогу высотки, похоронившей под собой смертоносное железо, или вставшего поперек проезжей части бронетранспортера, за которым становилось посвободнее.
Спустя полчаса таких маневров я решил сделать привал, а заодно и обозреть местные достопримечательности, благо очередная встретившаяся на пути коробка могла похвастать архитектурным изыском в виде относительно крепкой башни-пристройки аж о двенадцати этажах. Сиплый не жаловался, продолжая, мне на радость, хранить молчание, но заплетающиеся ноги ясно давали представление о его состоянии. Голод, недосыпание, удар по психике и химическое насилие над организмом делали свое черное дело. Я и сам пребывал далеко не в лучшей форме. К вышеизложенному списку у меня добавлялось недавнее сотрясение мозга, до сих пор отзывающееся приступами тошноты и тупой головной болью.
По пути удалось подстрелить зазевавшуюся ворону. Да, жратва в Москве дорогая. Во Владимире я бы за один «СП-5» заполучил десяток таких тощих пичуг.
Дождь закончился. На лужи вдали от железок дозиметр реагировал сдержанно, в пределах нормы. Пользуясь случаем, мы допили остатки воды и наполнили фляги свежей, после чего поднялись на крышу башни.
Глава 24
За свои двадцать с небольшим лет я успел повидать столько, сколько мало кому выпадает на век. Исколесил, исходил землю от северных морей до устья Волги и от смоленских болот до предгорий Урала. Но увиденное с верхотуры полуразрушенной башни на улице Стромынка я запомню навсегда.
Ребенком, разглядывая фотографии в довоенных журналах, я представлял себе мегаполисы как некое подобие муравейника – скопище домов, растущих ввысь по мере приближения к центру, где крыши исполинских небоскребов теряются в расцвеченном электрическими огнями смоге. Может, детская фантазия и не ошиблась, может, и Москва когда-то была таким муравейником. Не знаю. Но то, что раскинулось передо мной сейчас, больше походило на… гнездо. Да, именно это слово родилось в голове. Циклопическое гнездо с десятком яиц-кратеров, самые крупные из которых сгрудились в центре и лежали почти вплотную друг к другу. Красивые, поблескивающие черной гладью воды под начавшим проясняться небом. Яйца помельче были разбросаны вокруг, неравномерно, некоторые и вовсе закатились на край – слава богу, противоположный, – рискуя вывалиться. Прозрачный, очищенный дождем воздух позволял видеть на десятки километров, а снижающиеся руины не закрывали обзор, чем дальше, тем больше превращаясь в ровное поле. Лишь кое-где, будто случайные ветки, пробившиеся через подстилку гнезда, торчали особо крепкие и упрямые скелеты зданий.
– Как яйца в гнезде, правда? – поделился я наблюдением с присевшим рядом медиком.
– Скорее как скорлупа, – ответил он тихо. – Птенцы давно вылупились.
– Скорлупа? Хм, пожалуй.
– Обидно, – усмехнулся Сиплый.
– Что?
– Так, ерунда.
– Говори.
– Знаешь, когда Ткач решил идти в Москву, первое, что я подумал, – увижу Кремль и Останкинскую башню. Мы еще с Веслом обсуждали – как там шпиль ее тонкий, устоял или нет? Глупо, конечно.
– Чистый идиотизм.
– Не спорю. Зато я увидел гнездо Сатаны.
– Черт, Сиплый, да ты романтик.
– А вот и Сокольники, – кивнул он направо, в сторону громадного бурого пятна с серыми вкраплениями руин, раскинувшегося далеко на север и соединяющегося там с лесом.
– А это, должно быть, вход в метро, – указал я на приземистую коробку в тени полуразрушенного, напоминающего огромную винтовую лестницу здания.
Сиплый убрал от глаза окуляр прицела и посмотрел на карту.
– Да, похоже.
– В проулки соваться смысла нет. Двинем по Стромынке, а дальше той аллеей и налево.
– Согласен.
Мы спустились этажом ниже. Костер решили не разводить, да и дров, кроме превратившихся в труху оконных рам, под рукой не оказалось. Сиплый достал из рюкзака спиртовую горелку. Я ощипал дичь и, расчленив, кое-как обжарил на скудном огоньке.
– Интересно, метро уцелело? – промямлил медик набитым воронятиной ртом.
– Сомневаюсь, – запил я водой жесткое полусырое мясо, кажущееся тем не менее самым восхитительным из всего, что когда-либо доводилось отведать. – Если только окраинные ветки. Да и те, наверное, затоплены. А ты чего, на эскалаторе покататься хотел?
– Хватит ерничать, – огорчился Сиплый. – Когда еще такой шанс представится?
– Какой шанс?
– Посмотреть собственными глазами на…
– Чудеса прошлого?
– А хоть бы и так.
– Чтоб потом долгими зимними вечерами у печи детишкам рассказывать, пока жинка пироги стряпает?
Сиплый перестал жевать, вынул изо рта обгрызенную воронью ляжку и уставился на меня глазами, сверкающими ядовитой смесью раздражения и жалости.
– Кол, ты вообще способен относиться серьезно хоть к чему-нибудь, кроме убийства и пыток?
– Кто тебе сказал, что я серьезно отношусь к убийству и пыткам? По-моему, это весело.
– Тьфу!
– Жрать закончил? Бросай кости, – подставил я возмущенному мечтателю раскрытую горловину сидора.
Упав внутрь, объедки тут же захрустели, перемалываемые с ужасающей скоростью.
– Так и будешь его за собой таскать? – кивнул Сиплый на мерно подрагивающий в такт жевательно-глотательным движениям мешок.
– Почему бы и нет? Принесу домой, воспитаю, как родного. Да-да, пока ты мечтаешь, я воплощаю в жизнь. Убирай сервиз, выдвигаемся.
Спустя примерно час мы оставили за спиной Стромынку и на стыке с Русаковской свернули вправо, кое-как перебравшись через замерший полвека назад автомобильный поток. Памятуя о яйцах в атомной духовке, Сиплый демонстрировал верх осторожности и даже зачем-то напялил штаны и бахилы от ОЗК. Каждый утешает себя, как может.
От входа в метро, полузасыпанного прахом соседа-великана, тянулась широкая аллея меж покореженных, раздутых опухолями лип. И вот тут мои рефлексы снова сыграли злую шутку, засбоив.
Собак я заметил в зарослях, когда до хвостатых бестий оставалось не больше сотни метров, да и то лишь благодаря забившемуся в панике Красавчику. Но они среагировали раньше.
Сиплый, как обычно от пуза, успел бездарно разрядить половину рожка, прежде чем я схватил его за рукав и направил в сторону ближайшего укрытия – входа в метро.
Мы, перепрыгивая невесть откуда взявшиеся здесь ветки, буквально пролетели две лестницы и нырнули в темноту холла. Удивительно, как мой подслеповатый товарищ умудрился не намотать кишки на сук и сохранить кости целыми. Под подошвами захлюпала вода. Мы включили фонари и начали отступать спиной вперед, зацелив входы. Но тех оказалось слишком много. Дверные проемы располагались не только по центру, но и по обеим сторонам от него. Стая, разделившись, ворвалась сразу через три. Сектор шириной метров в двадцать пять и с углом в девяносто градусов оставлял слишком мало шансов, чтобы сдержать атаку.
Две псины из трех, влетевших через центр, напоролись на очередь из «АК». Я успел подстрелить двоих слева и отшвырнуть прыгнувшую тварь, захерачив ей в ребра прикладом. Сиплый сменил рожок, но сомкнувшиеся на предплечье челюсти не дали ему передернуть затвор. Краем глаза я заметил, как «семьдесят четвертый» поднял брызги, ударившись об пол, а в левой руке медика блеснул нож. Мой двадцатизарядный магазин тоже опустел, и пары желтых огоньков, приближающихся с пугающей скоростью, не оставляли ложных надежд.
«ВСС» еще падал, кувыркаясь в воздухе, когда раж захлестнул меня, и время почти остановилось.
Очередная тварь, мечтающая порвать мне горло, окончила свой прыжок на острие кинжала, засевшем у нее в сердце. Мертвая туша едва коснулась пола, а дрожащий от вожделения клинок уже погрузился в мозг следующего зверя, разделив глаз надвое. Рубящий удар – и метящая Сиплому в пах псина захлебнулась кровью, потеряв нос. Взмах – и не в меру ретивое животное припало к земле, запутавшись в собственных кишках…
Когда раж схлынул, вокруг лежали семь дохых зверюг, остальные ретировались. Вода в холле была алой. Я обтер клинок о шкуру ближайшей шавки, сунул в ножны и, подобрав «ВСС», обратился к покусанному медику:
– Автомат подними, не казенный.
– С-с-с… Дьявол. Глубоко, – закатал он рукав. – Шить надо.
– Может, сразу резать?
Сиплый злобно на меня покосился и, подобрав «калаш», вытряхнул из него воду.
– Это недолго, подожди.
– Давай живее, – я огляделся. – Что-то тут…
Нужное слово пощекотало язык, но так с него и не сорвалось. Жутко. Да, не страшно, а именно жутко. Драпать, визжа и испражняясь на ходу, не стану, но уйти поскорее очень хочется. С собаками было и то веселее. Тишина здесь не успокаивала, а настораживала. Холод не остужал разгоряченные мышцы, а сковывал их. Запах плесени и гниения рождал безрадостные мысли. Глубины сырого подземелья грозили неведомой опасностью.
Отступая, мы почти миновали изгибающийся влево коридор, остановились возле странных конструкций. Узкие, метра полтора высотой при чуть меньшей длине, они стояли с равными промежутками, в которые без труда мог пройти человек, и образовывали два ряда сходящихся под углом. Боковые проходы, отгороженные от центра проржавевшими металлическими бортиками, имели по ряду точно таких же устройств. А за ними располагалась площадка с двумя широкими спускающимися вниз лестницами по обеим сторонам.
Лязгнула отвинчиваемая крышка, пахнуло спиртом.
Удостоверившись, что занимающемуся самолечением товарищу никакая зримая опасность не угрожает, я решил осмотреться повнимательнее и, пройдя через железные коробки, остановился с раскрытым ртом посреди громадного затопленного зала длиной не меньше полутора сотен метров, с двумя рядами квадратных, облицованных мрамором колонн. Плиты благородного камня, правда, по большей части отвалились, и колонны щеголяли сеткой ржавой арматуры поверх заросшего грибком цемента. Потолок – вовсе не сводчатый, как я себе представлял, – делился балками на квадраты. Когда-то он, наверное, был беленым, а может, и расписным или даже мозаичным, но сейчас представлял собой мрачную картину из черно-бурых разводов с редкими серыми вкраплениями нетронутого растительностью бетона. «Сокольники» вообще оказались странной станцией метро. Я даже слегка разочаровался – мелкая какая-то, ни громадных эскалаторов тебе, ни свинцовых ворот, присыпанных снаружи костями тех, кто не успел до закрытия. Идущая вниз лестница была затоплена по десятую ступень. Нижняя ее часть терялась в мутной темноте, не поддающейся даже моим глазам. Справа, возле стены с остатками керамической плитки, над чуть колышущейся поверхностью воды торчали крыши вагонов – ржавые, покосившиеся, в шелухе синей краски…
Едва успокоившись после очередного знакомства с собаками, Красавчик испуганно пискнул и принялся царапать плотную ткань вещмешка.
– Черт.
– Что такое? – закончив с рукоделием, Сиплый подошел и встал у меня за плечом.
– Посмотри на воду.
– Колышется, – сразу подметил он.
– Точно. Давай-ка назад, потихоньку.
Едва мы сделали пару шагов, как вода в глубине зала дрогнула и пошла широким, быстро приближающимся клином.
– Ух… – выдохнул Сиплый.
– А теперь бегом!
Повторять не пришлось. Боевой товарищ стартовал еще до приказа.
За спиной раздался громкий всплеск, и на пол со смачным шлепком упало что-то тяжелое, заскрипел металл, сминаемый навалившимся весом неведомой твари.
Вырвавшийся метра на три вперед Сиплый обернулся и, вылупив глаза, припустил еще быстрее. Я сумел обойти его лишь на выходе, вылетел прочь и остановился, услышав окрик:
– Бля! Кол!!!
Чертов наркоман лежал на лестнице, правой рукой направив автомат в хлюпающую темноту, а левой тянулся к свету.
– Живее!
Я ухватил его за эвакуационную петлю и рванул вверх.
– Тяни!!! – Истеричный вопль слился с треском «АК». – Тяни, Кол!!! – Пустой рожок загремел по асфальту, и новая очередь, уйдя в сторону спуска метро, отозвалась звериным ревом. – А-ха-ха!!! Жри, сука!!! Хер тебе, а не Сиплого!!! Все-все, хорош! Хорош, говорю. Тормози!
Я обернулся и, отпустив боевую волокушу, зацелил вход. Но вражина уже ретировалась. На земле остались темные пятна воды, чуть разбавленной кровью.
– Что это за хрень?
– Лучше не спрашивай, – Сиплый был явно доволен собой и пребывал в легкой эйфории от совершенного геройства. – Поворачивай к кустам. Надо ногой заняться. Похоже, колено вывихнул.
– Бля, – я опять ухватился за петлю и поволок калеку влево, прочь с открытого пространства. – То понос, то золотуха.
– К дереву поближе давай, чтоб ухватиться. Вот так, – Сиплый, лежа на спине, вытянул ремень и сложил его вчетверо. – Хорошо. Теперь делаем следующее: я цепляюсь за дерево, а ты хватаешь меня за голень, правую, и тянешь, сильно, но не резко, пока не почувствуешь, что сустав на прежние рельсы становится, потом так же плавно отпускаешь. Ясно?
– А то я вывихов не вправлял.
– Ну, тогда… Не-не, погоди, – Сиплый проглотил очередную пилюлю, сунул ремень в зубы, снова уцепился за липу и кивнул, мол, поехали.
Под аккомпанемент сдавленного мычания колено захрустело, вытянулось, щелкнуло и вернулось в назначенное ему природой положение. Прокушенный ремень вывалился из хватающего воздух рта.
– Ебаный коновал, – предсмертным шепотом вымолвил пациент.
– Могу вернуть, как было.
– Руки убери! – Сиплый подтащил жопу к дереву, привалился спиной и начал заматывать колено эластичным бинтом.
– Идти сможешь?
– Сейчас обезболивающее подействует – не только идти, вприпрыжку скакать буду. Вот так, – затянул он концы повязки. – Поднимай. Легче. Ай! Дьявол!
– В скачках я бы на тебя не поставил.
– Все нормально. Говорю же – еще не торкнуло. Хорош на меня пялиться, как на говно. Я иду, – Сиплый сделал пару шагов и, старательно маскируя гримасу боли под улыбку, легонько подпрыгнул. – Ай, блядь! Зар-р-раза! Ладно, на ипподроме я сегодня не фаворит, но стрелять меня рано. Кол, поверь, я не задержу. А если что, так нырну в кусты, сойду за стационарную огневую точку, все польза, – он невесело усмехнулся, явно ожидая услышать вердикт.
Черт. А ведь Сиплый и впрямь боится, что я пристрелю его, как загнанную лошадь. Да он, похоже, уже смирился. Так, на всякий случай решил удачу попытать. Ну и ну. Чем же – скажите на милость – я заслужил такое отношение? Побасенками кабацкими? Досужим трепом толстожопых выблядков, что, словно бабы, пересказывают слух про сплетню от золовки троюродного брата кума старого знакомого, будто ни один мой напарник живым не возвращался. Чушь! Из девятерых двое вернулись. А что до прочих – четверо сдохли по собственной дурости, я тут никаким боком; двоих действительно пришлось добить, но это был акт милосердия; а один – даже вспоминать противно – оказался педерастом и счел меня – меня! – объектом, достойным своих педерастических чувств. К тому же все они были слишком тупы, чтобы жить. И вот – подумать только! – неглупый человек, которому я, по большому счету, не сделал ничего плохого, основываясь на столь жалких аргументах, буквально мне в лицо делает подобные оскорбительные предположения! Что стало с этим миром?
– Цепляйся, – подставил я увечному плечо. – Пойдем, глянем, что там собачки не дохавали.
– На кой? – осведомился тот, заметно воспряв духом.
– Вдруг что интересное отыщется.
И оно отыскалось.
– Едрена матрена, – выдохнул Сиплый, склоняясь над трупом. – Как же так?..
Похоже, мы объявились к самому началу банкета. У покойника были слегка подраны ноги, обгрызены кисти и правая сторона лица. Отсутствие носа и губ сильно меняет внешность человека, даже сильнее, чем борода или прическа. Но амуниция не оставляла сомнений – это Гейгер. А виновник его нынешнего плачевного состояния…
– Ткач, сучара.
– В упор, – указал Сиплый на слегка обожженную дыру чуть выше левой брови техника.
– Точно, он, – подобрал я с земли латунную пистолетную гильзу. – И выстрела не слыхать было. Его «ПБ». Если, конечно, ты не успел до нашей встречи сюда сгонять, пришить бедолагу Гейгера, скинуть мою глушеную волыну и перебраться через Яузу обратно, виртуозно имитируя растерянность.
– Кол, ты что? Я – Гейгера?! Да с какого?.. – залепетал медик, на полном серьезе пытаясь обосновать свою непричастность к этому гнусному происшествию.
Наверное, стоит делать лицо чуть менее страшным.
– Опять купился.
– Бля! Завязывай со своими шутками!
– Ладно-ладно. Посмотри-ка лучше, что с нашего усопшего товарища можно снять.
– Сняли уже все. Вообще чистый.
– Хм, не думаю, что Ткачу мог понадобиться второй «АКМ».
– Значит, и Балаган с ним. Вот гниды, – Сиплый сплюнул и, закрыв Гейгеру глаза, поднялся.
– Одного не пойму – как же они вдвоем думают центнер наркоты отсюда упереть?
– Балаган сумеет. Эта жадная скотина жопу порвет от натуги, но будет тащить.
– Жопу, говоришь? Считаю, мы просто обязаны помочь ему в столь богоугодном деле.
– Постой. А с Гейгером-то что? Не оставлять же собакам.
– Я не голоден.
Сиплый бросил на меня испепеляющий взгляд, поскакал вокруг трупа, но, так и не придумав способа уберечь тело товарища от переработки в собачий кал, пошкандыбал следом.
– Все же что-то здесь не так, – заключил он, когда мы в конце аллеи свернули налево, возле развалин собора, не доходя метров пятидесяти до покосившихся кованых ворот парка на противоположной стороне забитой машинами улицы. – Не вяжется.
– Поясни.
– Если б Ткач планировал нас кинуть, то зачем он тротил отдал Гейгеру? Мало ли какая случайность, и тю-тю героинчик.
– Не вижу ничего удивительного. Люди склонны к пересмотру планов и взглядов на жизнь. Тем более я сам предложил ему избавиться от лишних ртов.
– Что?!
– Ну, немного в другом составе, конечно. Не переживай, тебя из списка пайщиков исключать не собирались. А вот Гейгера – да, вместе с Балаганом. Но Ткач, похоже, скорректировал предложенный мною вариант.
– Вот суки, все вы, до одного.
– Не надо из себя целку строить, Сиплый. Никто в здравом рассудке не станет делить на пять, когда можно поделить на два.
– Или не делить совсем, – прищурился медик.
– Расслабься, я редко убиваю друзей, особенно полезных.
– Да уж…
– Тихо! Вниз!
Мы присели, скрывшись за кустами и остатками кирпичного забора, некогда отгораживавшего собор от нерадивой паствы.
– Что там? – прошептал Сиплый, прилипнув щекой к прикладу.
– На полдвенадцатого. Третий этаж.
– Ничего не вижу.
– Я тоже. Зато слышу.
В руинах, через дорогу, кто-то скрипел зубами и стонал, негромко, но вполне различимо.
– Слышишь?!
Вдруг стоны смолкли, и через мгновение лязгнул металл.
– Ложись!
Пулеметная очередь превратила кирпич в пыль, осевшую нам на спины. Промедли я секунду, и она припорошила бы расплесканные по земле мозги.
– Балаган, сука! – заорал медик, поспешно стряхивая с себя белое крошево. – Потроха тебе в узел завяжу!!!
– Сиплый?! – раздалось с противоположной стороны.
– Смотри-ка, не ждал, – заметил я, отползая в сторонку. – Продолжай базарить. Меня не упоминай.
Читать бесплатно другие книги:
