Песни мертвых соловьев Мичурин Артем
– Избавь от подробностей, – он еще немного помолчал, но скоро любопытство взяло верх. – Правда или опять пиздишь?
– А что в моей истории такого невероятного?
– Родных отца и мать?
– Нет. Отец – громко сказано, да и не родной. Тех, биологических, я не знаю. Но хотел бы познакомиться.
– А у самого-то дети есть?
– Может и есть. С каждой шлюхи отчета не требовал.
Ткач понимающе усмехнулся:
– Теперь на это вся надежда.
– Боишься без следа сгинуть? Знаешь, некоторые верят, что душа жива, пока живет память о человеке. Но я ни разу не слышал уточнений по поводу характера этой памяти.
– В таком случае тебя ждет долгая загробная жизнь.
– Мне и нынешняя наскучить не успела. Есть многое, что стоит увидеть.
– Например?
– Центнер героина. Кстати, ты не думал о том, чтобы самостоятельно сбыт организовать? Навар будет в разы выше.
– Нет, это не по мне.
– Так ведь я не предлагаю стоять на углу с парой доз. Вопросы распространения готов взять на себя, нужные контакты имеются, а ты мог бы обеспечить охрану нашему совместному предприятию. В таком деле нужно много-много злых людей. Мне кажется, собрать их – не проблема для капитана отряда.
– Возможно, – в голосе Ткача появились нотки заинтересованности.
– Сиплый тоже мог бы пригодиться.
– А остальные?
– Остальные… пусть сами решают. Либо сдадут товар по дешевке, как ты и планировал, либо присоединятся к нам за большую долю, но…
– …не равную?
– Разумеется. Хотя наилучшим вариантом было бы…
Капитан сложил физиономию в гримасу средней степени недовольства.
– На первый раз я сделаю вид, будто ничего не слышал.
– Хорошая мысль.
Уверен, появятся и другие. Всегда появляются. Нужно лишь слегка удобрить почву.
Глава 20
Дежурство прошло спокойно. Отбдив свое, мы передали вахту Балагану с Сиплым и устроились на отдых в обжитой предшественниками квартире, оказавшейся, к слову, довольно уютной – две просторные комнаты, кухня, санузел, шкафы и серванты, покоробленные перепадом температур, сгнивший диван и кресла, ржавый холодильник, барабан с мотором от стиральной машины в куче жестяной трухи, толстенный слой пыли и затхлый смрадный воздух. Но больше всего меня порадовал телевизор. Раньше я уже видел подобные штуки, обычно небольшие, а этот был просто громадный. Он гордо возвышался на стеклянной тумбе с алюминиевыми опорами, в компании почетного караула из двух колонок по сторонам и одной, здоровенной, снизу. Экран вздулся и пошел волнами, пластик растрескался, стал хрупким, как уголь, мелкое черное крошево осыпалось на пыльное стекло. Телевизор стоял в ногах большой двуспальной кровати, а я лежал на ней, застелив гнилой матрас пологом, и думал – что здесь смотрели полвека назад? В собрании Валета было много старых журналов с телепрограммами. Они пестрели ни о чем не говорящими мне названиями передач и фильмов. А еще там были новости. Любопытно, какие новости показывал экран этого телевизора в канун войны? Тревожные, полные напряжения и зловещих предвестий? Или самые обычные, ничем не примечательные, будничные, которые и новостями-то назвать сложно? Судя по брошенным домам и суматохе на дорогах, пиздец нагрянул без предупреждений. Я встал с кровати и подошел к окну. Высоко. Внизу река, мост вроде уцелел, за рекой россыпь домишек, лес, что-то похожее на промзону… Москвы не видно. А было ли видно взрывы? Пожалуй. До столицы всего двадцать километров – рукой подать. Каково это? Вот живешь-живешь в своей уютной квартирке, просыпаешься каждое утро, чтобы пойти на работу, берешь из холодильника пожрать, наливаешь чаю, садишься перед телевизором, жуя, смотришь хуйню в утренних новостях, и вдруг… А может, счастливый владелец громадного телевизора еще спал, когда все случилось. Спал и видел сны, навеянные безмятежной сытой жизнью. Улыбаясь, терся холеными щеками о накрахмаленную подушку, и вдруг… Что он ощутил, увидев за окном крах привычного мира? Как повел себя, прокумекав, наконец, сонными мозгами суть произошедшего? Впал в прострацию, отчаяние, ярость, рехнулся? Или… обрадовался? Может, он – уставший от монотонной рутины с ее ватными эмоциями – почуял то самое, что сидело в нем очень глубоко, под слоем выдуманных проблем и смехотворных целей. Может, счастливый владелец громадного телевизора ощутил в тот миг, остро, до спазмов и зубной ломоты… жизнь.
– Чего не спишь? – в комнату вошел Ткач, поставил автомат у изголовья, скинул разгрузку с берцами и завалился на кровать.
– Да так, размышляю.
– О чем? – поинтересовался капитан, зевнув.
– Героин, золото… О чем же еще?
– Ложись давай, а то выспаться не успеешь.
Ночью зарядил дождь и лил все утро. Небо чуть прояснилось только к десяти часам. Потоки воды сменились мелкой изморосью. Гейгер – единственный, кого такая погода радовала – сказал, что нам охуенно везет и мы должны благодарить бога за ниспосланную мокроту, прибившую к земле пыль. Двигаться продолжали вдоль дороги, обозначенной Ткачом как «Щелковское шоссе». Балаган молчал, Сиплый жаловался на промокшие ноги и чертову погоду, пророча всем воспаление легких, Гейгер успокаивал его, рисуя альтернативу в образе выхаркивания этих самых легких, забитых радиоактивной пылью.
– А респиратор на что? – парировал медик.
– Проливка надежнее, – отвечал техник. – К тому же… Ты вообще пробовал в респираторе воевать? А я вот под Тамбовом всласть навоевался. И скажу тебе – удовольствия мало. Нормально не продышаться, рожа мокнет, стекляшки запотевают, до соседа в двух метрах не доорешься… А уж если ОЗК напялить – вообще пиздец.
– Напяливал?
– А то. Мобильная сауна, блядь. Часок в нем побегаешь, и два-три кило выжимаешь из тряпок. Если летом, то можно и тепловой удар словить. Но это лучше, чем облучиться.
– Не знаю, не знаю, – поджал губу Сиплый. – Судя по твоим байкам, ОЗК с маской вообще адская хуета. Не видать, не слыхать, не вздохнуть, не перднуть. Да при озвученных раскладах пулю в два счета схлопочешь.
– Есть такой недостаток.
– А на хрена тогда этот ОЗК нужен?
– Ну, обрядившись, не обязательно в перестрелку ввяжешься. Да и лучше пулю, чем дозу. Пуля милосерднее.
– Неужели? Ты, Гейгер, похоже, не встречал паралитиков с перебитым хребтом, которые бревнами лежат обоссаные, обосраные и даже подтереться самостоятельно не могут. Или пускающих слюни «овощей» с пробоиной в черепе, которые радуются, отыскав собственный хер, будто в первый раз его видят. Знаешь, даже если я получу смертельную дозу, то не стану доверяться пуле, благо – выбор имеется. А вот у таких бедолаг выбора уже нет.
– Не согласен, – встал я на защиту техника. – У «овощей» выбор есть, только он им не нужен. «Овощи» – одни из счастливейших представителей хомо, пусть и не сапиенс. Вот ты, Сиплый, видел хоть раз несчастного «овоща»? Они довольны своей жизнью. И всегда будут довольны, если вовремя пожрут и сумеют избежать пиздюлей – не такая уж сложная задача. А любому из нас для счастья нужно гораздо больше – начиная с сухой обуви и заканчивая совсем уж сказочными изъебствами. И даже заполучив желаемое, мы испытываем лишь краткое удовлетворение, после чего снова начинаем брюзжать.
– Хочешь, лоботомию сделаю по дружбе? – очень серьезным тоном предложил медик.
Я уже почти подыскивал достойный ответ, но идущий впереди Балаган, тыча куда-то пальцем, отвлек внимание от обсуждаемой темы:
– Смотрите. Что это?
Слева лес заканчивался и начиналось поле – огромное, ровное, почти без растительности, если не считать низкой жухлой травы и редких березок. Все оно, насколько хватало глаз, было расчерчено бетонными полосами разной длины и ширины. Две самые здоровенные шли параллельно друг другу, еще одна, покороче, пересекала «близнецов» диагональю. Справа и слева от троицы располагались забетонированные площадки, соединенные с ней и между собой узкими короткими дорожками, которые, впрочем, все равно были раза в два шире жалкой асфальтовой нитки под нашими ногами. Грандиозное сооружение. Рядом с такими чувствуешь себя насекомым. Но то, что стояло на нем, вызывало еще более сильные эмоции.
– Самолеты, – выдохнул Балаган.
Да, самолеты. Десятки самолетов, если не сотни. Ими были заполнены все площадки, они нестройными рядами тянулись вдоль взлетно-посадочных полос, замерли на рулежных дорожках. Крылатые машины прошлого. Обычно такие встречались лишь по кускам, задействованные в хозяйстве, или как груды металлолома, сгоревшие и раскуроченные. А здесь они стояли целехонькие. Краска, конечно, давно облезла, стекла кабин покрылись трещинами, резина шасси превратилась в труху, двигатели, висящие на пилонах, покосились… Но все же это были самолеты – стремительные и прекрасные.
– Пойдемте! – Балаган, светясь мальчишеской улыбкой, сделал несколько шагов в сторону аэродрома. – Ненадолго, с краешку.
– Там наверняка фонит, будто у черта в жопе, – обратился Гейгер к капитану.
– Да вы что?! – пулеметчик, видя стоящих на месте товарищей, развел руками, и даже тяжеленный «ПКМ» не помешал ему совершить этот продиктованный возмущением жест. – Я себе не прощу, если мимо пройдем!
– Одобряю идею, – приподнял я ладонь, голосуя за более близкое знакомство с достижениями почившей авиастроительной индустрии.
– Я бы тоже глянул, – поддержал Сиплый.
– Только быстро, – кивнул Ткач и повернулся к Гейгеру: – Замеряй.
Да-а-а… умели же раньше строить! Вблизи крылатые махины заставляли открыть рот и замереть в не свойственной умственно полноценным людям манере. Балаган, если зрение меня не подводит, даже пустил слюну. И только Гейгер оставался практически невозмутим, ограничиваясь глубокомысленными «кхм» в краткие моменты, когда отрывал взгляд от шкалы.
– Ух, черт! Вот это ни хера себе! – дивился пулеметчик, разглядывая огромный четырехмоторный лайнер. – Красотища!
– Представь, каков он во время взлета, – расплывшись в противоестественно доброй улыбке, вставил Сиплый.
Балаган аж сглотнул.
– А может… это… того самого? – попытался он выразить зарождающуюся в разгоряченном мозгу мысль.
– Сядем да полетим? – подсказал Гейгер.
– Ну! В обратный путь. Не на этом, само собой. Вон сколько мелких пташек стоит. Хоть одна да должна фурычить.
– Та сгодится? – указал капитан на зарывшуюся носом в землю «пташку» между взлетными полосами.
– Не хочу тебя огорчать, Балаган, – вздохнул техник, – но спустя полвека без ухода любая машина превратится в хлам, даже если снаружи выглядит целехонькой. А этим, боюсь, уже не полвека. Слишком много их тут. Не похоже на действующий… действовавший аэродром.
– А что же это тогда?
– Думаю, вечная стоянка для старой техники.
– Кладбище? – спросил пулеметчик заметно упавшим голосом.
– Вроде того. Иначе разбомбили б его к херам, как стратегически важный объект.
– Назад! – я вскинул винтовку и спешно отступил в кусты.
Вся группа тут же заняла позиции.
– Что такое? – спросил Ткач, рассматривая аэродром поверх ствола.
– Там, – указал я в сторону стоящего на соседней полосе самолета. – В кабине.
– Не вижу никого, – отрапортовал глядящий в прицел «ВСС» Сиплый.
– Теперь и я не вижу.
– Уходим, – скомандовал капитан.
– Нужно проверить.
– Ты меня слышал.
Черт подери! Там точно кто-то был. Высокий, тощий. Внутри одной из машин, фонящих так, что Гейгер запретил подходить к ним ближе, чем на сто метров. Этот кто-то следил за нами. Я уверен. И мне показалось, что он… говорил, очень тихо, быстро и неразборчиво, но… Впрочем, о последнем я не стал упоминать, а остальными умозаключениями решил поделиться с Гейгером.
– Все может быть, – пожал плечами техник, рассмотрев представленные доводы, когда мы отошли от аэродрома на приличное расстояние. – Радиация убивает не сразу. А иные твари маловосприимчивы к ней. Насекомые, скажем, переносят без особого вреда дозы, от которых человек просто изжарится заживо.
– Это был не таракан. И не человек.
Комментарий Гейгера отчего-то вызвал у меня раздражение.
– Может, одна из тех мразей, что в Петушках расплодились? – поделился Балаган идиотской догадкой.
– Нет.
– Откуда такая уверенность? – подключился к разговору Ткач. – До самолета было не меньше двух сотен метров. Как ты вообще кого-то смог разглядеть? Ах, да, – припомнил он, посмотрев мне в глаза.
Умник, блядь.
– Высокая тощая тварь неподвижно наблюдает за нами посреди мертвого города и плевать хотела на радиацию, – нарочито серьезным тоном резюмировал Сиплый. – А у нее случайно не было косы на плечах?
– Тебе смешно? – я, сам того не ожидая, схватил острослова за горло и в следующее мгновение уже сидел на охуевшем от такого поворота медике верхом, приставив острие кинжала к нижнему веку его левого глаза.
Ткач и Балаган тут же ухватили меня за руки и попытались оттащить, но пальцы до того крепко сомкнулись на горле Сиплого, что он приподнялся следом, вцепившись левой рукой мне в запястье, а правой лихорадочно пытаясь вытащить пистолет из кобуры. Но в конце концов пальцы соскользнули, и горе-шутник оказался на свободе.
– Ты что творишь?! – прорычал капитан мне в ухо, продолжая вместе с Балаганом держать за руки.
– Псих!!! – взвизгнул Сиплый, ощупывая покрасневшую шею и тыча мне в рожу стволом. – Совсем ебнулся?!
– Ну? – Ткач встряхнул меня, пытаясь привести в чувство. – Остыл?
Как ни странно, остыл. Моментально. Черт. Даже не пойму, что нашло. Явно не раж. Помню все до мелочей, а вот причину…
– Да, порядок.
– Не пускайте его! – Сиплый отступил на пару шагов, продолжая трясти пекалем. – Блядь! Он же невменяемый!
– Точно порядок? – переспросил Ткач, заглянув мне в лицо.
– Точно.
– Хорошо.
Сомкнувшиеся на моих плечах «кандалы» разжались.
– Ой, зря вы так, – покачал головой Сиплый. – Предупреждаю, Кол, по-хорошему тебе говорю – держись от меня на расстоянии, – он прерывисто моргнул и потер тыльной стороной ладони левый глаз. – Ах ты ж!.. Веко проколол, скотина. Что с тобой такое?! Блядь! Как по башке дали, так совсем с катушек слетел!
– Не ори. Съешь пилюльку, – посоветовал разгоряченному медику капитан, после чего обратился ко мне: – Так что с тобой такое? Какого хера сейчас произошло?
Сказать правду? Развести руками, дескать, сам хуею с такого расклада? И дальше? Подтвердить опасения про катушки и невменяемость? Черт! А вдруг он прав? Нет-нет, так не годится. Разумнее будет изобразить возмущение. Ведь никого не убил. Пусть спишут на мой скверный характер. Бешеный, но по-своему адекватный выродок под боком – это лучше, чем непредсказуемый псих с приступами беспочвенной ярости за спиной.
– А то и произошло! Задрал уже этот мудак своими подъебками! – я сделал шаг вперед, тыча пальцем в Сиплого.
– Что?! – отпрянул тот, передумав убирать пистолет в кобуру. – Решил обиженным прикинуться? – после чего взялся апеллировать к соратникам: – Говорю вам – он псих! Абсолютно, бесповоротно, на всю башку ебнутый шизофреник! Не знаю, что там у него переклинило после сотрясения, но переклинило капитально! Вам эта беспечность еще аукнется! Ох как вам аукнется! Не с припезда укокошит, так во сне глотки повскрывает!
– Заткнись уже. Визжишь, словно баба.
– Оба заткнитесь, – рассудил по справедливости Ткач.
– Еще раз пасть раззявишь – глаз вырежу, для начала, – пригрозил я побледневшему медику ради убедительности.
– Ну все! – рявкнул капитан. – Закончили!
Закончили. Пока. Да, история… Может, остальные и поверят, но не Сиплый. Он теперь будет настороже. Это по хорошему сценарию. А по плохому – решит не искушать судьбу и при первом удобном случае пустит очередь в спину. Я бы так и сделал.
Дальше шли практически молча, изредка перекидываясь короткими фразами. Сиплый старался держаться от меня не ближе чем на десять метров и тормозил, стоило мне чуть замедлить шаг. Через шесть часов дорога, все более напоминающая свалку металлического лома, завязалась циклопических размеров узлом, миновав который Ткач сообщил, что мы вошли в Москву.
Честно говоря, немного расстроился. Как так – ступил на московскую землю и даже не заметил? Позади остались три когда-то населенных пункта, вполне тянущих на звание городов. И я ничуть не удивился бы, обнаружив, что это очередной «спутник». А чего ожидал увидеть? Стену из небоскребов? Край воронки? Сам не знаю. Ведь это Москва – легендарный мертвый город, кладбище пятнадцати миллионов. Он должен быть… другим. А тут все, как везде. Разве что дома повыше да машин немерено. Впрочем, повыше не только дома.
– Фон растет, – сообщил Гейгер, сверившись с прибором. – Советую морду прикрыть, да и остальное тоже.
Дождь закончился часа два назад, и все, что могло пылить, начинало делать свое грязное дело активнее с каждой минутой. А пылить тут было чему – от земли до выкрошившегося асфальта и осыпающихся песком зданий. Как назло, поднялся ветер. Под ногами заструилась поземка.
Я застегнул плащ под горло, надел перчатки, сунул рыло в намордник и затянул капюшон. Остальные тоже решили воспользоваться советом техника. Хм… Надо же, как сильно респиратор меняет человека. Были люди как люди, а теперь – безликие существа, весьма агрессивной унифицированной наружности. Одетых в почти одинаковый камуфляж и имеющих схожее телосложение Гейгера с Сиплым не различить. Разве что по стволам. Ткач от них тоже недалеко ушел. Только Балаган сохранил яркую индивидуальность, выраженную, помимо роста и пулемета, в кевларовом шлеме, который очень здорово гармонировал с круглыми стекляшками и двойным фильтром.
– Красавец, – отвесил я комплимент пулеметчику, но тот не расслышал.
Маска здорово приглушала голос, он резонировал, да и дышать теперь приходилось с заметным усилием. Вроде делаешь глубокий вдох, а эффекта никакого. Первое время жутковато, будто задыхаешься. Даже нервишки шалить начали. Но стоило успокоиться, войти в ритм, как все более-менее нормализовалось. Со смертью наперегонки я бы в этой хрени носиться не стал, но если не сильно быстро, то можно и побегать. Целиться тоже не мешает. Поначалу, правда, стекло запотевало. Оказалось – к носу маска прилегает неплотно. Поправил – запотевание исчезло. Но опять появилось через некоторое время, теперь уже от пота. Тут уж ничего не поделаешь, как-никак осень на дворе, перепад температур и прочее дерьмо. Пришлось изредка, задержав дыхание, протирать.
Ткач, то и дело сверяясь с картой Москвы, уводил нас все глубже в лабиринт улиц, переулков и дворов, терялся, высматривал сквозь кроны изуродованных опухолями деревьев уцелевшие таблички, снова брал след и шел дальше.
Дома, дома, тысячи домов. Осыпающиеся высотные башни, каких я никогда не видел, и двух-трехэтажные домишки, испуганно теснящиеся поодаль, словно заблудились в чужом городе. Типовые коробки, неотличимые от муромских с арзамасскими, и замысловатые, ни на что не похожие здания, приковывающие взгляд своей вычурностью. Море кирпича и бетона. Мешанина, окружающая стеной, куда бы ни повернул.
Но вскоре эта стена начала снижаться. Верхние этажи все чаще оказывались разрушенными, крыши – сорванными, обращенные к западу стены лежали на земле грудой обломков.
Капитан остановился, пристально рассматривая карту.
– Плохо дело? – заглянул ему через плечо Гейгер.
– Нет, – покачал головой Ткач и, ткнув несколько раз пальцем в точку на схеме, добавил более уверенно: – Поздно свернули. Налево нужно.
Налево так налево. Придется шагать за этим «следопытом» и надеяться, что чутье его не подведет.
Однако на сей раз чутье подвело меня. То ли сотрясение сказалось, то ли усталость, но опасность я заметил, когда она была уже рядом.
Что-то крупное выскочило из-за угла типовой пятиэтажки и ломанулось через кусты прямо на нас.
– Справа! – успел я крикнуть, вскидывая «СВД».
Но причиной беспокойства неопознанной зверюги являлась не кучка двуногих, забредших в чужие владения. Существо, не добежав метров тридцати, резко развернулось, готовое дать бой четверке преследующих его псин.
Вот дерьмо! И здесь эти твари!
– Ждать! – продребезжал через фильтры приказ капитана.
Зверь, отдаленно напоминающий искореженную помесь человека и собаки, опустил голову и рванул навстречу своре.
Первая шавка, не успев сориентироваться, отлетела в сторону, получив удар по ребрам. Три другие оказались сообразительнее и, окружив добычу, принялись нападать по очереди. Короткая атака и уход, атака, уход…
Схватка была недолгой. Нелепому существу, до того как силы покинули его вместе с уходящей через многочисленные раны кровью, удалось отшвырнуть еще одного агрессора. Но, в конце концов, собачьи челюсти сомкнулись на горле. Ослабшие ноги подогнулись, зверь упал и затих.
– Огонь! – скомандовал Ткач.
Две из четырех псин, синхронно повернувших окровавленные морды в нашу сторону, сдохли на месте. Третья – самая мелкая – получила пулю в крестец и, визжа, каталась по земле. А вот четвертая, оставшись бесхозной при разборе целей, сделала ноги.
– Не добивай, – посоветовал я направившему ствол в голову животины Гейгеру. – Свежее будет.
– Дело говоришь, – согласился он и весьма сноровисто успокоил хвостатую бестию прикладом, после чего взялся стягивать веревкой морду и лапы.
– Рану закройте, – дал ценное указание Ткач. – Нам только зверье приманить не хватало. Сиплый, займись.
– Да-да, – проворчал медик, недовольный тем, что его оторвали от разглядывания неведомой тварюги.
Существо, размером примерно с человека, обладало немного вытянутым телом, покрытым сероватой кожей с жидкой светлой шерстью, сгущающейся на груди, промеж сочащихся молоком титек, животе и загривке. Передние конечности были чуть длиннее задних, так что в стоячем положении тело твари располагалось под углом к земле. При этом правая «рука» имела заметно более развитую мускулатуру, нежели левая. Даже лапа, вооруженная толстыми желтыми когтями, была крупнее своей соседки. Кособокость в целом являлась характерной чертой урода. Не обошла она стороной и голову, зиждущуюся на короткой, мощной шее. Широкий, приплюснутый сверху череп был совершенно лыс, ушные раковины едва различимы в кожных складках, тяжелая, выдвинутая вперед челюсть, судя по зубам, приспособлена для перемалывания любой жратвы. Морда сильно напоминает человечью с поправкой на чересчур здоровый рот и сплющенный шнобель. Глаза же не имели вообще ничего звериного – голубые, почти детские. Правда, согласно общей концепции, правый, мало того, что превосходил собрата размерами, так еще и располагался выше, едва не заползая на лоб.
– Ну и девки в этой Москве, – посетовал Балаган.
– А ты чего, жену думал столичную завести? – хрюкнул через маску Гейгер.
– Хм, да тут, похоже, логово. – Ткач стоял возле бетонной плиты, над входом в траншею теплотрассы, и пинал ботинком россыпь костей.
– Для города-кладбища здесь многовато жильцов, – оценил я ассортимент останков разной степени свежести, среди которых имелись фрагменты зверья, начиная от крыс и заканчивая лосями.
Шуршание переворачиваемых костей едва не заглушило звук возни под плитой.
– Что? – вскинул Ткач автомат, когда я заглянул в нору.
– Там кто-то есть.
Капитан, не раздумывая, отцепил «РГД» и взялся за кольцо.
– Постой, – остановил я его, разглядев среди смердящих объедков небольшой комочек, розовый и трясущийся. – Сейчас достану.
– Ты охренел?!
– Это детеныш. Ну-ка… та-а-ак… Стой! Вот скотина, уполз.
– Надо туда запал кинуть, – поделился мудростью Балаган. – Само выскочит.
– Хотелось бы получить его целиком.
– Тряпку горящую бросьте, – подсказал Гейгер, закончив возиться с псиной, и даже пожертвовал кусок ветоши.
– Попробуем, – я завязал тряпицу узлом, поджег и швырнул в дыру.
Обитатель берлоги пискнул и закопошился, стараясь оказаться как можно дальше от разгорающегося посреди его жилища огня. Но это не решило проблему маленького засранца. Наполнивший логово дым довольно скоро выгнал его на свежий воздух.
– Иди сюда, – схватил я пятящуюся тварюшку за шкирку и поднял.
– О! Мальчик! – блеснул остроумием Ткач. – Поздравляю.
Тяжеленький, десяток кило будет, плотный, размером с большого кролика, по виду – новорожденная крыса-переросток, такой же лысый, розовый и морщинистый. На мамашу не шибко похож, симметричный. Съежился, лапами трясет, глаза от дыма слезятся, попискивает. Милашка.
– Я это жрать не стану, – прогундосил Балаган.
– А я стану, – Гейгер, внимательно осмотрев трофей, пощекотал пальцем его круглое брюхо. – Упитанный. И мясцо наверняка нежное-нежное.
– Дозу не словим, здешнюю живность хавая? – осведомился Ткач.
– Разумеется. А что делать? Сухари-то кончились, пшена и мяса на раз. Сварим мальца. Под спиртягу да с лучком, заодно и радионуклиды выведем.
– Собаку тогда не будем брать, – постановил капитан.
– Да, – согласился Гейгер и метким ударом размозжил псине череп.
Глава 21
В качестве временного пристанища живому провианту я отрядил свой сидор, а пожитки переложил в освободившийся рюкзак Рябы, благо осиротевшие шмотки сразу нашли новых хозяев. Теперь розовая тварюха болталась у меня на плече. Первое время звереныш вел себя до того смирно, что я пару раз даже заглянул в сидор – а не сдох ли? Нет, дышит, комком свернулся, лапы поджал. Боится. Еще бы – пришли откуда ни возьмись страшные чудища с громыхающими железяками, вытащили за шкирку из родного дома, сунули в мешок, и поди разбери, что у них на уме. Тут кто угодно обосрется. В прямом смысле. Пришлось вынимать засранца и вытряхивать его радиоактивное говнище из любимого сидора. При этом гаденыш исхитрился весьма чувствительно тяпнуть меня за палец. Проклятие какое-то. Такими темпами здоровых пальцев скоро не останется. Шлепнул паразита по жопе, для острастки, и сунул обратно. Но мелкий негодяй, почуяв вкус крови, осмелел и принялся брыкаться. Прямо ходуном сученок ходит, все почки отбил. Я уж его и так, и сяк перевешиваю – не помогает. Пришлось взять веревку, затянуть у говнюка на шее и тащить. Поначалу упирался, грыз поводок, за ноги кусал, но веревка с берцами оказались ему не по зубам, а сил сопротивляться хватило на полчаса. В конце концов, вымотавшийся и несчастный звереныш покорился судьбе.
– Долго нам еще топать? – спросил я у капитана после четырехчасовой экскурсии по московским окраинам.
– В натуре, Ткач, – выразил солидарность Балаган, – темнеть начинает, и жрать охота.
– Надо укрытие искать, – поддержал Гейгер, глядя на прячущееся за домами солнце.
– Ладно, – капитан остановился и, поразмыслив, мотнул башкой в сторону кирпичной семиэтажки. – Там переночуем.
На этот раз обосновались в подвале, дабы не светиться. Сухпай закончился, а пшено надо варить. Без костра не обойтись. Да и похолодало куда сильнее, чем прошлой ночью. Сначала хотели подыскать апартаменты на первом этаже, загородить окна мебелью, но гейгерова трещотка так разошлась, что пришлось от этой идеи отказаться. Позаимствовали у хозяев четыре стула и спустились вниз. Там счетчик немного успокоился.
– Ах ты!.. – идущий первым Балаган едва удержался на ногах, неудачно отвесив пинка шмыгнувшей мимо крысе.
– Без жратвы не останемся, – хмыкнул Сиплый и присвистнул, направив луч фонаря в дальний угол.
Там, среди кучи пластикового хлама, битого стекла, обрывков полиэтилена, разбросанной металлической посуды и прочего, не интересующего крыс скарба, белели кости, много костей, и явно не собачьих.
– Раз, два, три… восемь, девять… – Гейгер поднял с земли маленький череп с округлым выпуклым лбом и, подбросив пару раз, швырнул в кучу мусора. – Семьи.
– Тут еще, – обследовал Ткач противоположную сторону.
– И здесь, – сообщил Балаган из соседнего, отгороженного стеной, помещения. – Вообще до хрена. О! Противогаз.
– Не сильно он выручил, – в дверном проеме появился медик, указывая большим пальцем за плечо. – Там десятка три-четыре покойников, без барахла. Видать, трупы складывали.
– Или объедки, – добавил Гейгер.
– Ждали помощи, – я чуть отпустил поводок, и тварюха, дотянувшись до вожделенной кости, начал точить о нее зубы. – Ждали-ждали, ждали-ждали…
– Пока не сдохли, – закончил капитан. – Все чисто?
– Тут окно, – отрапортовал Балаган.
– И с этой стороны, – указал Сиплый на прикрытую снаружи металлическим щитом нишу.
– Угу, – осмотрел Ткач широкую, но низкую дыру в фундаменте, потыкал стволом гладкий лист оцинкованной жести, свободно ходящий на петлях. – Понятно. Гейгер, Сиплый, щиты приподнимите, чтобы воздух ходил, на окна растяжки с запалом, в две нитки, в подъезд поставьте «эфку», дверь подвала заблокировать, очистить центр от железяк. Балаган, займись костром и кашей.
Мне работы не нашлось, и, так как напрашиваться не в моих правилах, я, распинав по углам замеченные железки, уложил подстилку и сел отдохнуть. Звереныш лег рядом, чмокая и высовывая сухой язык.
– Пить хочешь? Это можно, – я подобрал пластиковую тарелку и плеснул в нее воды.
Тварюшка настороженно обнюхал непривычную жидкость, но все же решился испить. Лакнул разок-другой и, распробовав, вылизал всю посудину, после чего уставился на меня голодными синими глазами.
– Чего? Теперь жрать хочешь? Да, брат, это тебе не мамкино молоко, – пришлось пожертвовать ломтиком вяленого мяса из своих запасов.
Тут маленький проглот разнюхивать не стал, схарчил за милую душу и снова уставился на меня, растянув пасть, будто в улыбке.
– Понравилось? Еще?
Только сунул руку за очередным ломтиком, как позади раздался возмущенный бас Балагана:
– Бля! Глазам не верю! Ткач, этот козел нашу жратву сраному мутанту скармливает!
– Ну, во-первых, не вашу, а свою, – не преминул я отметить, угощая тварюшку аппетитной говядиной. – Ты вот сейчас для чего костер разложил? Чтобы мое пшено варить. Лучше, нищеброд, скажи спасибо, что я тебя кормлю, пока. А во-вторых, этот, как ты изволил выразиться, «козел», сам далеко не лац. И столь непочтительное отношение к мутантам может его огорчить. Ты ведь не хочешь огорчать меня, дружище?
Балаган хмыкнул, дескать, погрози мне тут еще, но от дальнейшей критики предпочел воздержаться. Остальные тоже промолчали. Видимо, сегодняшняя неприятность с Сиплым внесла коррективы в оценку последствий разнузданного словоблудия.
– Признает, – усмехнулся Гейгер, кивнув на мирно чавкающую зверушку.
– Жрать захочешь, и не на то сподобишься.
– Смышленый. Ты глянь, зенки какие состроил.
– Красавчик, – потрепал я питомца по морщинистой башке.
Тот проглотил мясо и довольно рыгнул.
– А на вертеле еще лучше будет, – техник, воодушевленный моими успехами в общении с аборигеном, попытался ухватить Красавчика за филей, но гордое животное было готово терпеть фамильярности только от кормящей руки. – Ай! Сволочь! – Гейгер отскочил в сторону, держась за кисть. Из-под прокушенной перчатки между большим и указательным пальцами сочилась кровь. – Паскуда мелкая!
– Это тебе не девок мацать.