Вниз по великой реке Джонс Диана

Мы прекрасно ее слышали. Точнее, ее трудно было бы не услыхать – при таком-то грохоте! Дом и тот дрожал.

– Похоже, будто Река стремится вниз по течению, чтобы в устье сразиться с варварами, – негромко произнес дядя Кестрел. – Я слыхал, что именно там, в устье, они и творили свои заклинания.

Хэрн нарочито оскорбительно хмыкнул.

Но тут подал голос Утенок.

– Я понял, – сказал он. – Звитт хочет убить нас. Верно?

– Утенок! – возмущенно одернула его Робин. – Что ты такое несешь? Как будто… – Она перевела взгляд на дядю Кестрела. – Ведь это же неправда!

Тень на стене дрогнула. Мне показалось, будто она смеется. Я посмотрела на дядю Кестрела. Он был совершенно серьезен – это просто сказывалась его новоприобретенная старческая дрожь.

– Правда, моя Робин, – вымолвил он. – Звитт заявился ко мне домой и принялся пилить за то, что я не убил Гулла, пока у меня была такая возможность. Похоже, что Гулл передал заклинания варваров вам.

На мгновение воцарилась тишина – лишь слышался рокот Реки, и рокот этот был подобен грому. Потом Робин прошептала:

– Спасибо, дядя Кестрел.

– А как они хотят нас убить? – спросил Хэрн. – И когда?

– Вот они как раз сейчас и собрались, чтобы это решить, – пояснил дядя Кестрел. – Я слыхал, будто некоторые предлагают бросить вас в Реку. Но Звитт говорит, лучше уж холодное железо. Так думают многие, кому не доводилось собственными глазами видеть, как его пускают в ход.

Он встал, чтобы уйти, и, к моему облегчению, тень поднялась вместе с ним. Она сделалась такой большой, что уже перестала умещаться на стене.

– Ну, я, пожалуй, пойду, раз вы все поняли. Если Зара узнает, что я здесь был, – сожрет меня.

– А где сейчас тетя Зара? – спросила я.

– Так на этом собрании, – вздохнул дядя Кестрел. Он, наверное, заметил мой взгляд, потому что объяснил, хромая к двери: – Зара тоже в сложном положении. Ты пойми – она боится, что ее причислят к вам и тоже захотят убить. Вот ей и пришлось пойти. А я – дело другое, вы ж понимаете.

На самом деле я вовсе не понимала, в чем тут разница и почему для дяди Кестрела это было безопаснее. Даже Робин и та не понимала.

Я открыла дверь, чтобы выпустить дядю Кестрела, и в дверной проем ворвался грохот, идущий со стороны Реки. Он был настолько громким, что мне пришлось зажать уши. Я не слыхала такого шума даже во время бури. Но ветер дул несильный, и дождь еле-еле накрапывал. Шумела Река. В полосе света, падающего из двери, стало видно, что черная вода поднялась уже до середины склона.

Дядя Кестрел прокричал мне что-то – правда, я ничегошеньки не расслышала – и заковылял прочь. Я захлопнула дверь, а потом мы с Хэрном забаррикадировали окна и двери. Нам даже не потребовалось ничего обсуждать. Мы просто носились как угорелые и заклинивали дверные ручки самыми тяжелыми стульями, а лавки и полки пристраивали поперек ставен. Дверь дровяного сарая подперли лодкой. Мы здорово шумели, пока закрывали окно над кроватью Гулла, но он не проснулся.

Все это время Утенок простоял, склонив голову, перед нишей с Бессмертными, а Робин так и сидела за столом с остатками ужина.

– Не могу в это поверить! – сказала она. А когда мы пробегали мимо нее в следующий раз, добавила: – В конце концов, мы знаем это только со слов нашего несчастного дяди Кестрела. А он сильно сдал. Может, он неправильно понял Звитта. Мы же прожили в Шеллинге всю жизнь! Они не могут…

– Еще как могут! – бросил Утенок, который так и стоял перед нишами. – Нам надо уходить.

Робин принялась заламывать руки. Ей всегда хотелось быть настоящей леди.

– Как мы уйдем?! На Реке половодье! И куда мы поведем Гулла, когда он в таком состоянии? Куда нам идти?

Робин сделалась совершенно беспомощной. А я терпеть не могла, когда она становилась такой.

– Мы можем отправиться вниз по Реке и найти какое-нибудь другое место для жизни, получше этого, – предложила я.

Никогда в жизни мне не доводилось говорить ничего более волнующего. И всегда хотелось посмотреть: а что там, дальше?

– Вот именно. Нельзя же притворяться, будто этой зимой нам здесь хорошо жилось, – сказал Хэрн. – Так что давайте и вправду уплывем.

– Но там же варвары! – воскликнула Робин и снова принялась заламывать руки.

Мне захотелось ее стукнуть.

– Ты что, забыла? Мы на них похожи, – напомнила я. – Так почему бы нам этим не воспользоваться? Все равно мы из-за этого уже натерпелись. Наверное, тетя Зара сказала нам убираться прочь, потому что решила, что мы – варвары.

– Нет, – возразила Робин. Теперь в ней, в дополнение к беспомощности, взыграла честность. От такого сочетания взбеситься можно. – Она не могла ничего такого думать. Просто имела в виду, что мы выглядим иначе. У нас волосы светлые и вьющиеся, а у всех остальных жителей Шеллинга – черные и прямые.

– Сегодня из-за этой разницы можно и умереть, – заметил Хэрн.

Я всегда говорила, что он не дурак.

– Но мы же знаем об этом только со слов дяди Кестрела! – снова возразила Робин. – И, кроме того, Гулл спит.

И мы уселись, так ничего толком и не решив. Спать никто из нас не пошел. А впрочем, никто и не смог бы заснуть – из-за шума половодья. Река журчала, рокотала, бурлила, бормотала. Вскоре к этому добавился стук дождя по крыше и шипение дождевых капель, падающих через трубу в очаг. А Река лаяла, ревела и била, словно в барабан. Весь этот шум так меня запутал, что уже начало казаться, будто я различаю сквозь шум половодья чьи-то пронзительные крики.

А потом, уже посреди ночи, раздалось отчаянное мычание, – это смыло нашу корову. Робин вскочила из-за стола и закричала: «Помогите!»

Хэрн дремал сидя. Утенок свернулся калачиком на коврике у очага. Я была самая бодрая, потому встала и помогла Робин расчистить заднюю дверь. Но как только мы убрали задвижку, дверь распахнулась, и на нас обрушился вал желтой воды.

– Помогите! – снова крикнула Робин.

Нам кое-как удалось закрыть дверь обратно. На полу осталась лужа, и я заметила, что из-под двери сочится вода.

– Давай через дровяной сарай! – крикнула Робин.

И мы побежали в дровяной сарай, хотя я ясно слышала, что коровье мычание уже удаляется. А из-под двери дровяного сарая тоже текло. Мы отодвинули лодку – это оказалось совершенно нетрудно, потому что она уже плавала. А когда мы открыли дверь, оттуда хлынул поток. Робин настаивала, что нам надо выйти и отыскать корову. Мы подоткнули подолы и пошлепали наружу; приходилось одновременно придерживать одежду, сохранять равновесие и пытаться хоть что-то разглядеть. Дождь лил как из ведра. Он шипел, и Река шипела, и вода бурлила, да так, что меня едва не сбило с ног. Я видела, что это все без толку. Корову уже было еле видно. Но Робин все-таки ухитрилась одолеть несколько ярдов и лишь после этого сдалась и признала поражение.

– Что же мы будем делать без молока? – простонала она и добавила: – Бедная корова!

Нам не удалось закрыть дверь дровяного сарая. Я привязала лодку к балке, мы пробрались обратно в главную комнату и закрыли дверь. Дровяной сарай – он на ступеньку пониже дома. Но вскоре и из-под этой двери потекли ручейки воды, словно потянулись темные жадные пальцы.

Робин села у очага. Я опустилась рядом.

– Если вода поднимется еще, мы утонем, – сказала Робин.

– А Звитт скажет: «Туда им и дорога!» – и добавит, что это Река нас покарала.

Я сидела, привалившись к Робин, и смотрела, как с моих волос стекает вода. Каждая капелька по дороге проделывала поворотов двадцать, потому что волосы у меня, когда намокают, начинают сильно виться. И я поняла, что теперь нам и вправду нужно уплывать. Коровы у нас больше нет. Папы нет, и поле вспахать некому. Бедолага Гулл пахать не сможет, а у Хэрна пока для этого маловато сил. Денег, чтобы покупать еду, у нас нет, потому что никто не покупает мои накидки. А если бы деньги и были, жители Шеллинга вполне могут отказаться нам что-либо продавать. А потом я вспомнила, что они все равно собрались нас убить. Хотелось заплакать. Но опять не получилось. Я смотрела на Младшего – в свете очага казалось, будто он улыбается, – на Утенка – тот сопел во сне и то приоткрывал, то закрывал рот, – и на воду, которая сочилась из дровяного сарая и собиралась в лужу. Робин была теплая и мягкая. Она, конечно, иногда здорово меня злит, но все-таки старается как может.

– Робин, – встрепенулась я, – а мама выглядела так же, как мы? Она была из варваров?

– Не знаю, – отозвалась Робин. – Я плохо ее помню. Мне кажется, что волосы у нее были такие же, как у нас, – но, может, я это выдумываю. Я почти ничего не помню. Даже не помню, как она учила меня ткать.

Я, честно говоря, удивилась, что Робин ничего не помнит. Ей же было почти восемь лет, когда мама умерла. Вот мне было куда меньше, когда Робин учила меня ткать, но все прекрасно помню.

Например, что Робин не знала нужного узора для некоторых слов и мы с ней рассчитывали узор вместе. Я сильно сомневаюсь, что хоть кто-то, кроме нашей семьи, сможет прочесть то, что я сейчас рассказываю, – даже те, кто умеет читать письмена. Все прочие просто примут мою историю за очень красивую и необычную накидку, только и всего. Но я тку ее для себя. Когда вот так излагаю нашу историю на полотне, то лучше понимаю смысл нашего путешествия. Но сейчас мне придется прекратить, а то стук ткацкого станка беспокоит бедную Робин.

А потом мы окончательно решили уходить. Близился рассвет, но через ставни еще не пробивалось ни единого лучика света. У меня болела шея, а во рту стоял противный привкус. Огонь в очаге почти погас, но я все-таки видела в его отблеске, как Утенок ворочается с боку на бок. Хэрн сидел за столом.

– Пол уже весь мокрый, – сказал брат.

Я потрогала коврик перед очагом. Он и вправду был мокрый, словно болотный мох. Я охнула.

И тут дверь спальни распахнулась, и на пороге возник Гулл. Он был одет в ночную рубашку и казался сейчас совершенно обычным, прежним Гуллом.

– Уже пора? – спросил он.

– Что – пора? – удивился Хэрн.

– Пора уходить, – пояснил Гулл. – Нам надо плыть вниз по Реке.

Вот клянусь – перед этим Робин спала. Но тут она мгновенно вскочила и попыталась успокоить Гулла и уложить его обратно в постель.

– Да-да, мы уходим, – сказала она. – Только еще рано. Пойди полежи, пока мы будем собираться.

– Но вы же не уйдете без меня? – встревожился Гулл, когда Робин оттеснила его обратно в спальню.

– Конечно нет! – улыбнулась ему Робин. – Но мы еще не сложили вещи в лодку. Ты отдохни, пока мы будем их паковать, а когда завтрак сготовится, я тебя позову.

Пока она упихивала Гулла в постель, мы с Хэрном сердито шлепали по комнате. Заправили лампу, зажгли ее снова и подложили в очаг последние поленья. Утенок проснулся.

– Что, мы вправду уходим? – спросил он, когда Робин вернулась.

Мы с Хэрном думали, что Робин просто успокаивала Гулла. Но она сказала:

– Видимо, придется. Мне кажется, Гуллу лучше знать, чего хочет Бессмертный.

– Ты имеешь в виду, что это Бессмертный велел ему идти? – удивилась я.

И хотя было раннее утро, от благоговейного ужаса у меня по спине побежали мурашки. Обычно со мной такое случается только по вечерам.

– Гулл, должно быть, услышал наш разговор, – предположил Хэрн. – Только и всего. Но лично я доволен, что хоть что-то заставило тебя начать соображать. Давайте паковаться.

Тут я поняла, что мне совершенно не хочется никуда уплывать.

Шеллинг был единственным местом, которое я знала. А вокруг, казалось мне, нет ничего. Люди приходили из ниоткуда и рассказывали всякие истории про варваров с их заклинаниями, про короля, про войну – но я не верила, что все это взаправду существует. Настоящим оставался только Шеллинг. Мне не хотелось уходить в никуда. Кажется, Хэрн чувствовал примерно то же. Мы взяли лампу и побрели в дровяной сарай, чтобы выгнать лодку наружу, для погрузки.

Стоило открыть дверь, в сарай снова хлынула вода. Она вилась вокруг наших лодыжек, словно желтый шелк, ленивая, гладкая, упругая и сильная, – и с журчанием утекала в жилую часть дома. Лодка плавала уже на уровне ступеньки. В свете лампы в воде отразились наши удивленные и испуганные лица.

– Знаешь, – сказал Хэрн, – а ведь мы вполне можем загрузить лодку здесь, а потом просто выплыть через дверь.

Я вглядывалась в дверной проем, хотя мне мешал свет лампы. Я смотрела вниз – туда, где обычно находился спуск к Реке, – и не понимала, что я вижу. Ну, вы же знаете, такое иногда случается. Вместо склона я увидела какую-то яркую длинную полосу, а посреди этой полосы что-то скользило. Мне показалось, будто меня вынули из моей же собственной головы и поместили куда-то в несущуюся пустоту. Я увидела у себя под ногами себя саму: копна спутанных волос и круглые от страха глаза, дикие и странные. Мне подумалось, что, наверное, так себя сейчас чувствует Гулл.

Утенку это все не нравилось.

– Эта вода лезет туда, где всегда был воздух! – воскликнул он и побрел к двери, чтобы попытаться ее закрыть.

Но удалось это лишь Хэрну – у остальных не хватало сил справиться с напором воды.

Я постоянно забываю, какой он сильный, наш Хэрн. А по виду никогда не догадаешься. Он высокий и худой и вдобавок сутулится – в общем, цапля цаплей, под стать своему имени.

Мы долго спорили, что брать с собой, а потом долго ходили по лестнице на чердак и обратно. Робин решила, что надо взять яблоки. Хэрн сказал, что ненавидит фрукты последнего урожая. На самом деле просто никому из нас не хотелось уплывать. Но постепенно нас охватило возбуждение, и погрузка пошла быстрее. Хэрн укладывал вещи в ящики и громко отдавал приказы, а остальные бегали туда-сюда, вспоминая, что нам еще понадобится. Мы упаковали столько кастрюль и сковородок, что готовить завтрак оказалось не в чем. И почти всю еду мы тоже упаковали – остался лишь хлеб да сыр.

Робин разбудила Гулла и одела потеплее. На остальных были старые толстые дождевые накидки. Я тку их, только когда позарез нужно, потому что их надо ткать в двойное плетение и на каждую такую накидку уходит несколько недель. Мое будничное платье намокло, а изводить праздничное не хотелось. А кроме того, осточертело бродить по воде, путаясь в юбке.

И я надела старую одежду Хэрна. Я попыталась уговорить Робин переодеться во что-нибудь из старых вещей Гулла. Год назад она бы наверняка согласилась. А теперь вбила себе в голову, что должна быть леди во всем, и напялила свою кошмарную старую синюю юбку – я там допустила ошибку, когда ткала, и узор получился совершенно неправильный.

Гуллу все теплые накидки были малы. Подошла лишь одна – та, которую мама соткала для папы еще перед свадьбой. Моя мама была великой ткачихой. На этой накидке выткана история Халиана Тан Халета, Владыки Горных Рек. Она настолько прекрасна, что, когда Робин подвела Гулла к столу, я просто не выдержала и отвернулась. Накидка маминой работы и синяя юбка Робин – на такое соседство больно смотреть.

Пока мы одевали Гулла, мне пришло в голову, что с ним все не настолько плохо, как мне показалось сначала. Он пару раз улыбнулся и спросил, вполне разумно, не забыли ли мы рыболовные снасти и запасные шпеньки для мачты. Но при этом он по-прежнему смотрел куда-то перед собой и, похоже, не способен был одеться самостоятельно. Я даже подумала: может, он ослеп? Очень было похоже.

Я проверила это во время завтрака – поднесла ломоть хлеба прямо к лицу Гулла. Он моргнул и отвел голову. Брат ничего мне не сказал и даже не спросил, что это я такое делаю, – в отличие от Хэрна и Утенка, – но он явно видел этот хлеб. Я вложила хлеб ему в ладонь, и Гулл его съел. Взгляд у него при этом остался прежний.

– Я уже проверял ночью, – шепотом сообщил мне Утенок. – Он все нормально видит. Тут что-то другое.

Мы сидели вокруг стола, поставив ноги на перекладины стульев, потому что вода лила уже из-под всех дверей – даже из-под передней. Пол превратился в одну сплошную лужу. Тот угол, где стояли мой ткацкий станок и прялка, был выше, и там еще оставалось сухо. И в чулане для мытья посуды тоже, не считая углубления в середине. Мы посмеялись над этим, но я жалела, что нельзя забрать станок с собой. Но мы и без того чересчур нагрузили лодку, так что об этом не стоило даже и заикаться.

В тот самый момент, когда я вложила Гуллу в руку последний кусок хлеба, из очага с шипением вырвалась струя пара.

– Силы небесные! – воскликнула Робин.

Она кинулась к очагу и по дороге забрызгала нас всех. Вода сочилась через камни очага и неторопливо текла на угли. Робин нырнула в это облако пара, схватила совок и сгребла в груду не успевшие угаснуть угли и дрова. Потом она повернулась к нам, кашляя и одной рукой отгоняя дым. В другой она сжимала совок с углями.

– Горшок для углей, живо! Да помогите же мне кто-нибудь!

Сколько я себя помню, огонь в этом очаге никогда не угасал. И мне просто в голову не пришло подумать, как же мы его разведем заново, если он погаснет. От пронзительного вопля Робин даже Гулл дернулся. Хэрн выплеснул воду из большого горшка для углей, который мы обычно брали с собой, когда куда-то плыли, а я сбегала за маленьким, что носили в поле. Утенок схватил со стола кружку и тоже попытался зачерпнуть углей. Он успел набрать всего полчашки, а потом вода полностью залила очаг, и он превратился в черную лужу, над которой поднимался пар.

– Думаю, этого нам хватит, – с надеждой сказала Робин, закрывая горшки.

В общем, все подталкивало нас к уходу, – так я подумала, когда побрела вместе с Хэрном в дровяной сарай отнести горшки в лодку. Под напором воды дверь сарая снова распахнулась. Уже начало светлеть, но снаружи ничего не было видно, кроме желтовато-коричневых вод Реки. Она текла мимо так мощно и вместе с тем тихо, что казалось, будто Река крадется. Другого берега не было. Коричневая вода струилась меж деревьев так же уверенно, как через наш дровяной сарай. И все было таким тихим и спокойным, что до меня сперва даже не дошло, насколько быстро течет Река. А потом мимо дверного проема промелькнула ветка. Появилась и в тот же миг исчезла. Наверное, в эту минуту я почти готова была поверить, что Река и вправду бог.

– Интересно, а дом уже со всех сторон окружило водой? – спросил Хэрн.

Мы поставили горшки в лодку и отправились к задней двери посмотреть.

И это было очень глупо. Нас как-то угораздило забыть про предупреждение дяди Кестрела. Мы подошли к окну, у которого стоял мой ткацкий станок, и убрали засов со ставней.

К счастью, мы их лишь чуть-чуть приоткрыли. С той стороны обнаружилась полоса воды шириной с наш огород и совсем неглубокая.

А за этой полосой стоял угрюмый строй – почти все мужчины Шеллинга. Конечно же, Звитт был среди них. Он опирался на свой меч – новенький да чистенький. Еще бы, Звитт ведь не ходил на войну! У остальных мечи были выщербленные и поржавевшие и потоу выглядели еще страшнее. Помнится, я тогда отметила, что вода уже почти добралась до дома тети Зары. Люди стояли на самом высоком месте между двумя домами.

– Эй, идите гляньте! – позвали мы.

Утенок с Робин прибежали и тоже приникли к щели.

– Хвала Бессмертным! – воскликнула Робин. – Река нас спасла!

– Они придумывают, как бы сюда добраться, – заметил Утенок.

Люди в строю перекликались. Звитт указывал на наш дом. Мы сперва не поняли, что происходит. Но потом Кориб, сын мельника, вышел из строя с луком в руках, опустился на колено и стал целиться. Кориб – хороший стрелок. Хэрн едва успел захлопнуть ставень. Буквально через долю секунды в ставень с глухим стуком вонзилась стрела, и тот от удара распахнулся. Хэрн опять его захлопнул и задвинул засов. Потом фыркнул и сказал:

– Пошли!

– Но они же нас увидят! – воскликнула я. – И примутся в нас стрелять!

Я совершенно не представляла, что же теперь делать. И едва не принялась заламывать руки, как Робин.

– Пошли! – повторил Хэрн.

Они с Робин взяли Гулла и повели его в дровяной сарай.

– Подождите минутку! – велел Утенок.

Он с плеском забрался в черное озеро – наш бывший очаг – и взял Бессмертных из ниш.

Даже теперь, когда я вспоминаю, как Утенок схватил их за головы, как будто это были куклы, мне опять становится не по себе.

– Утенок, не надо! – вскрикнула Робин. – Их место – у этого очага. Ты же сам слышал – папа так сказал.

– Робин, не мели чепуху, – фыркнул Утенок. – Огонь очага в горшках с углями, а горшки – в лодке. На, держи.

И он сунул Младшего Хэрну. Насколько я могла видеть, Хэрн не возражал. Робин возилась с Гуллом, и потому Утенок сунул Единого мне. А Леди оставил себе. Она всегда была его любимицей. Единый был тяжелым, холодным и шероховатым. Я боялась его и еще сильнее боялась споткнуться и выронить его. И так осторожно несла Единого к лодке, что остальные стали шипеть на меня, чтобы поторапливалась, – кричать они боялись. Снаружи послышался голос Звитта – староста явно болтался где-то неподалеку. Ребята тем временем цепляли на мачту тяжелое покрывало. Робин держала его за один край, Утенок – за другой. Хэрн отвязал лодку и теперь стоял наготове, ожидая, когда можно будет вывести ее из сарая.

– Танакви, залезай скорее! – прикрикнул он на меня. – Почтительно трепетать можно и в лодке!

Я осторожно забралась в лодку и обнаружила, что Гулл устроился на дне. Робин уложила его туда. Как только я оказалась на борту, Хэрн принялся толкать лодку. Она была так нагружена, что почти не слушалась его. Я откинула одеяло и хотела помочь Хэрну, но он оскалился и рявкнул:

– Отвали!

И едва лишь он крикнул это, как лодка прошла через дверной проем. Течение подхватило ее и в считаные секунды вынесло за угол дома. Уж не знаю, то ли Хэрн собирался развернуть ее, да не успел, то ли хотел остановиться и выйти на глубину. В общем, он повис на руле, а лодку вынесло к дому тети Зары. И шеллингцы увидели нас.

Они завопили. Лишь услышав этот вой, я поняла, до чего же они нас ненавидят. Это было ужасно. Некоторые уже брели по воде к нашему дому и теперь бросились к нам. Звитт поскользнулся. Я от души понадеялась, что он утонет. Те, что еще стояли на сухом месте, принялись орать, тыкать в нас пальцами и сыпать проклятиями. А Кориб снова опустился на колено и натянул тетиву.

– Хэрн! – завопила я. – Он стреляет!

Брат уводил нас с мелководья. Он пригнулся, стараясь спрятаться за бортом. Лодку качнуло, и мы развернулись. Кориб выстрелил. Этот выстрел был не хуже предыдущего. Стрела убила бы Хэрна, но как раз в этот миг мы наконец-то добрались до прежнего русла Реки, и дно ушло у Хэрна из-под ног. Он окунулся по самые уши, и стрела просвистела над его головой и вонзилась в руль. Кориб выхватил еще одну стрелу и снова приготовился стрелять.

У Хэрна хватило ума держаться за борт. Если бы он его выпустил, то наверняка бы утонул, потому что совсем растерялся.

– Одежда тяжелая! Меня тянет на дно!

Мы с Утенком, пытаясь помочь Хэрну залезть в лодку, слегка потоптали беднягу Гулла. А Хэрн стал продвигаться вдоль борта, чтоб спрятаться от Кориба. Лодка опасно накренилась, и все старания Хэрна пропали впустую, потому что нас развернуло и он снова оказался под прицелом. Лодка завертелась. Всякий раз, как я видела берег, это оказывалось какое-то другое место. Кориб продолжал стрелять, причем не только в Хэрна, но и в нас с Утенком. Но мы пытались втащить брата в лодку, и нам некогда было бояться. Потом мы нашли шесть стрел, застрявших в покрывале – ну и еще ту, в руле.

В конце концов нам удалось поднять Хэрна. Робин к этому времени вставила руль в гнездо и попыталась править, но лодку все равно вертело. Пристыженный Хэрн сел рядом с Гуллом и постарался обратить все в шутку.

– Ну, вы же сами понимаете, как-то трудно плавать, когда у тебя одежда намокла, – пробормотал он. – Она отчего-то становится совершенно неподъемной.

Мы заставили его переодеться в сухое.

К этому времени уже почти миновали знакомую нам часть Реки и доплыли до густого леса. Но нас понесло все дальше. Я забрала руль у Робин и попыталась выровнять лодку.

Это оказалось непросто. Течение было такое сильное, что если ты хотел притормозить лодку и при этом брал хоть чуть-чуть вбок, она тут же начинала вертеться и описывала полный оборот, прежде чем ты успевал сосчитать до пяти. Потребовалась вся моя сноровка, но, что бы там ни говорили мои братья, я речник не хуже их.

– Это опасно, – предупредил Утенок, наблюдая за моими стараниями. – Мы можем плыть только туда, куда хочет Река. Но как же нам добраться до берега?

Прежде чем я успела сказать Утенку, что думаю по поводу подобных замечаний, послышался голос Гулла:

– Мы должны плыть туда, куда хочет Река.

Он сидел, привалившись к скамье, и вид у него был счастливый и мечтательный, совсем как в прежние времена, когда он выбирался порыбачить летним деньком. И мы решили, что ему и вправду становится лучше.

Тут до нас окончательно дошло, что Шеллинг остался далеко позади, и мы обрадовались. Думаю, никто из нас ни единого раза не пожалел о том, что мы оттуда уплыли. Мы смеялись и болтали, обсуждая подробности бегства, – мне кажется, это невозможно забыть, – а лодка птицей мчалась по самой стремнине, и только деревья уносились назад.

За этот день мы одолели множество лиг, и на протяжении всего пути вдоль берега чернел все тот же затопленный лес. Высокие голые деревья – лишь верхние ветви только-только начали покрываться зеленью – и вода, струящаяся меж стволов. У деревьев был такой вид, будто они посерели от холода. Я, честно признаться, была разочарована. Такое частенько случается, когда долго ждешь чего-то нового – ждешь-ждешь, а оно оказывается не таким уж новым.

Когда пала ночь, я попыталась причалить к восточному берегу. Шеллинг, кстати, расположен на западном. Не то чтобы мы боялись, что Звитт вышлет за нами погоню, но на всякий случай еще долго устраивались ночевать на восточном берегу. Однако в ту ночь мы чуть не утонули из-за этой предосторожности. На Реке было много водоворотов. Лодку опять завертело, и нам никак не удавалось ее остановить, хотя мы с Хэрном и Робин все вместе повисли на руле. Лишь Гулл сидел спокойно. Утенок схватил Леди и прижал ее к груди. Потом течение усилилось, и лодка накренилась. Я схватилась было за Единого, но он оказался такой холодный и твердый, что я положила его, а взамен взяла Младшего. До сих пор поражаюсь, как это мы тогда проплыли между деревьями и не потонули. Уверена, что нам это удалось лишь благодаря помощи Бессмертных.

Мы выбрались на берег и достали немного углей из горшков. На ужин у нас была соленая форель – очень вкусная! Гулл уже настолько поправился, что смог сам поесть.

– Кажется, ему пошло на пользу возвращение к Реке, – заметил Хэрн.

Той ночью мы, поспорив, решили спать в лодке.

Хэрн с Утенком были за то, чтобы улечься на берегу. Робин, у которой вдруг проснулся здравый смысл, решила, что лучше заночевать в лодке: если шеллингцы нас найдут, нам достаточно будет отвязать лодку. Утенок на это возразил, что мы можем с тем же успехом убежать в лес. В конце концов Робин сказала:

– Глава семьи теперь Гулл. Давайте спросим его. Гулл, где нам лучше лечь спать, на берегу или в лодке?

– В лодке, – ответил Гулл.

Посреди ночи мы проснулись оттого, что Гулл что-то говорил и время от времени вскрикивал. Робин поведала, что сперва он рассказывал про поражение и про варваров. Но когда я проснулась, Гулл как раз вопил: «Эти люди! Их так много, и все бегут! Я не хочу идти с ними! Помогите!»

А потом он принялся звать папу, и я услышала, что он плачет.

Мы все расселись, и Хэрн зажег маленький светильник. Гулл лежал и вроде как спал, но при этом говорил, и по лицу его текли слезы. Робин склонилась над ним и позвала:

– Гулл! Гулл, все хорошо. Ты с нами. Ты в безопасности.

– А где дядя Кестрел? – спросил Гулл.

– Он привел тебя к нам, потому что так было безопаснее, – объяснила Робин.

– Я не в безопасности, – возразил Гулл. – Мне грозят бегущие люди. И не надо говорить, чтобы я взял себя в руки и вел себя как мужчина. Они хотят забрать меня с собой.

Нам стало интересно, кто же это велел Гуллу взять себя в руки.

Может, папа? Его неслучайно прозвали Улиткой. Он не любил, когда люди много ныли о своих трудностях.

– Конечно же, мы не станем требовать от тебя ничего такого, – успокоила его Робин. – Мы защитим тебя от всего.

– Я хочу к дяде Кестрелу, – захныкал Гулл. – Люди бегут.

Это продолжалось довольно долго. Всякий раз, как нам начинало казаться, что Гулл прислушивается к Робин и что ей удалось его утихомирить, тот принимался звать дядю Кестрела и талдычить про бегущих людей, которые хотят его забрать. Робин, похоже, отчаялась. Мы с Хэрном придумывали, что бы еще такое сказать Гуллу, и подкидывали ей, но через час возникло чувство, что на самом деле Гулл вовсе ее не слушает.

– Что же нам делать? – спросила Робин.

Утенок все это время сидел, скрестив ноги, и клевал носом, прижимая Леди к груди.

– Пусть подержит ее. – Он протянул Леди Гуллу, конечно же взяв ее при этом за голову.

Это помогло. Гулл ухватился за Леди обеими руками и прижал к лицу.

– Спасибо! – сказал он.

А потом повернулся на бок и заснул, прижимаясь щекой к твердому дереву. Утенок сообразил, что остался без Леди. Вид у него сделался несчастный, но он промолчал.

С этого времени Гуллу становилось все хуже и хуже.

Когда мы наутро проснулись, то обнаружили, что место, где мы вечером жгли костер, уже ушло под воду. Дерево, к которому привязали лодку, оказалось в двадцати ярдах от берега. После этого мы всегда спали только в лодке. Гулл тоже пробудился. На щеке у него, там, где он прижимал к лицу Леди, остался отпечаток. Он не шевелился – до того самого момента, пока Хэрн не начал шестом подталкивать лодку к берегу. Тут Гулл сел и воскликнул:

– Куда ты? Нам надо плыть!

– Это еще зачем? – Хэрн не выспался и потому был зол на весь белый свет.

– Мы должны спуститься к морю, и поскорее! – заволновался Гулл, и по лицу его потекли слезы, прямо по вмятине, оставленной изваянием Леди.

– Конечно-конечно! – поспешила утешить его Робин. – Хэрн, успокойся.

– Чего это я должен успокаиваться? Я первый раз слышу насчет какого-то там плавания к морю, – возмутился Хэрн. – Что на него нашло на этот раз?

– Не знаю, – беспомощно отозвалась Робин.

Однако идея, овладевшая Гуллом, не давала покоя ни ему, ни всем нам. Стоило где-нибудь остановиться, чтобы перекусить, как Гулл начинал плакать и торопить нас, чтобы мы поскорее отправлялись к морю. Когда же устраивались на ночевку, он делался совершенно невозможным. Все твердил про варваров и про бегущих людей, кричал, что мы должны спешить к морю, и не давал нам спать. Я так уставала от этого всего, что у меня почти не было сил смотреть на берега. А жалко – ведь вокруг все было новое и интересное. На второй день нашего путешествия Река потекла среди крутых холмов, поросших лесом всех оттенков, от тускло-зеленого до ярко-красного. Там было полным-полно птиц; они кружили над лесом, и небо было усеяно ими, словно звездами. А однажды мы увидели среди деревьев большой каменный дом с башней наподобие ветряной мельницы и маленькими окошками.

Хэрна очень заинтересовал этот дом. Он сказал, что такой дом легко оборонять и если там никто не живет, то хорошо бы нам в нем поселиться.

– Нам нельзя останавливаться здесь! – тут же закричал Гулл.

– Дурень, я просто предложил! – огрызнулся Хэрн.

Хэрн вообще стал все чаще и чаще злиться на Гулла. Винить его за это было трудно – Гулл кого хочешь мог довести. Из-за холмов Река сделалась узкой, и мы неслись по этому узкому руслу с совершенно чудовищной скоростью – но Гуллу все казалось, будто мы медлим.

– Если бы я мог, то вышел к морю хоть завтра, только чтобы не слушать твоего нытья! – бросил ему Хэрн.

В тот день Утенок вел себя не лучше Хэрна. Он вздыхал с ехидным видом, когда Гулл говорил, что нам нужно спешить. Они с Хэрном смеялись и дурачились, вместо того чтобы помогать нам присматривать за братом. Я несколько раз дала Утенку по уху. И Хэрну тоже бы дала, если бы смогла. И хоть Робин на меня и наорала, я тем вечером еще раз врезала Утенку за то, что он не отдал Гуллу Леди.

Утенок соскочил на берег, прижимая Леди к груди. Ему здорово повезло, что он не свалился в воду. Мы в тот раз привязали лодку к невысоким коричневым кустам, росшим на скользком склоне.

Это вообще трудно было назвать берегом. Река то прибивала нашу лодку к кустам, то относила в сторону.

– Леди моя! – крикнул Утенок, карабкаясь вверх по склону и оскальзываясь. – Она мне нужна! Отдайте Гуллу Единого! Он сильнее!

Я так разозлилась, что чуть было не погналась за ним. Но лодку как раз отнесло от кустов, а Робин успела поймать меня за край накидки и втащить обратно.

– Танакви, да оставь ты его в покое, пусть погуляет, – сказала Робин. – Хоть ты не вредничай! Пусть Гулл попробует подержать Бессмертного.

Мы дали Гуллу темное блестящее изваяние Единого, но Гулл принялся плакать и дрожать.

– Он холодный! Он тянет. Давайте поплывем дальше!

– Гулл, ты не поверишь, но некоторым иногда нужно и поспать. – Я тогда разозлилась не хуже Хэрна.

Младшего Гулл тоже не захотел. В общем, ночь выдалась кошмарная.

Наутро Утенок отдал Леди брату; вид у него был слегка пристыженный. Но к этому времени Гулл не хотел уже и Леди. Он требовал лишь одного: чтобы мы отвязали лодку и двигались дальше.

– Нечего сказать, приятная дорога к морю! – воскликнул Хэрн. – Чего ему еще надо?

– Я не думаю, что он уйдет в море, – вымолвил Утенок.

– Ой, ну хоть ты не начинай! – скривился Хэрн. – Почему это ты так не думаешь?

– Леди не хочет, чтобы он туда уходил, – пояснил Утенок.

– Когда это она тебе такое сообщила? – язвительно поинтересовался Хэрн.

– Она не говорила. Я просто это знаю. Ну, чувствую.

В результате Хэрн едва ли не все утро насмехался над Утенком и его чувствованиями.

В конце концов Робин наорала на Хэрна, а я – на Утенка. Все мы просто очень устали.

Холмы в какой-то момент по обоим берегам Реки словно расступились, и мы, прежде чем успели сообразить, что к чему, оказались в начале длинного извилистого озера. Говорят, будто обычно оно намного меньше, но тогда из-за половодья озеро заняло всю долину. Мы видели его впереди – издалека оно казалось белым и протянулось от одной горы до другой. Думаю, это уже были настоящие горы. И такие высокие, что на вершинах у них лежали серые облака, а сами они были синие, и серые, и фиолетовые – точь-в-точь такие, как рассказывал дядя Кестрел. Мы еще никогда в жизни не видели столько воды, как в этом озере. В другое время нам наверняка стало бы очень интересно. Но вода, когда ее так много, делается беспокойной. Она была тяжелой, и по ней бежали волны, а за волнами тянулись ленты пены. Дул пронизывающий бриз.

– Ну и ветрюган! – Утенок свернулся калачиком на дне лодки, прижимая к себе свою драгоценную Леди.

Хэрн с отвращением произнес:

– Тут же мили и мили! И как нам, спрашивается, их одолеть?

Я бы, наверное, и сама сказала что-нибудь в этом роде, если бы успела придумать. Нам с Хэрном это озеро показалось чересчур большим. А Гулл подхватился и огляделся по сторонам.

– Почему мы остановились? – спросил он.