Вниз по великой реке Джонс Диана

Мы вовсе не останавливались, но в озере течение ослабело, и к тому же, кажется, лодка немного сошла со стремнины. По озеру шла рябь, и там, где Река вливалась в озеро, вода была скорее желтой, чем серой.

– Поставим парус, – предложила я.

– Нечего тут мной командовать! – огрызнулся Хэрн. – Утенок, вставай и давай помогай!

– И не подумаю, – бросил тот.

Видите, какие злые мы тогда были? Хэрн шагнул к мачте, но тут Гулл снова подал голос:

– Что ты делаешь? Почему мы не плывем дальше?

– Да плывем мы, плывем, дурак безмозглый! – заорал Хэрн. – Я ставлю парус! А теперь заткнись!

По-моему, Гулл его просто не услышал. Зато услышала Робин.

– Хэрн, ну неужели тебе ни капельки не жалко несчастного Гулла?!

– Жалко! – чуть ослабил тон Хэрн. – Но я не собираюсь притворяться, будто в таком виде он мне нравится. А если ты этим не довольна, сделай как-нибудь, чтобы он помалкивал.

Робин на это ничего не сказала. Мы поставили мачту и парус, а Утенок снизошел до того, что опустил киль. Киль изобрел папа, и это его самая лучшая придумка; с таким приспособлением речная лодка-плоскодонка отлично ходит под парусом. Теперь она накренилась и неслась по серым водам озера. Гулл тихо лежал на дне. Утенок пел. Когда он принимается петь, сразу становится ясно, за что его прозвали Утенком. Хэрн так ему и сказал. Они снова сцепились, но тут до меня дошло, что Робин за все это время не произнесла ни слова. Она сидела белая как мел и заламывала руки.

– Эй, с тобой все в порядке? – Робин начала меня раздражать.

– Я боюсь, что мы утонем! – отозвалась Робин. – Озеро такое большое и такое глубокое! Только глянь, какие здесь волны!

Если бы я к тому моменту уже успела повидать море, я бы только посмеялась над страхами Робин. Но сейчас лодка кренилась, а вода бурлила. До берегов было по несколько миль – столько не проплывешь. А озеро и вправду казалось глубоким. Мне тоже стало страшно. Хэрн промолчал, но не стал выводить лодку на середину озера, на стремнину. Он и до того держался от нее в стороне, а теперь взял еще ближе к берегу. Вскоре мы добрались до мыса, поросшего деревьями, что спускались по склону и уходили в воду. Мы проплыли над верхушками их затопленных собратьев. Робин краем глаза заметила их и опять заверещала насчет того, какое озеро глубокое. Она даже потянулась было к Единому, но почтительность помешала ей вот так вот взять и схватить его. И Робин стала шарить по сторонам, пока не нащупала Младшего. И вцепилась в него, да так, что костяшки побелели. Мы миновали много подобных мысов и затопленных деревьев и в конце концов вошли в широкий залив – в этом месте озеро проникло даже в соседнюю долину. Там, на берегу, виднелся зеленый луг. Он нам показался вполне подходящим местечком. Хэрн направил лодку к нему.

Гулл тут же принялся кричать на Хэрна и требовать, чтобы тот никуда не сворачивал. Хэрн выразительно посмотрел на меня, и мы поплыли дальше.

На дальней стороне залива обнаружился остров – крохотный клочок земли с купой ив, склонившихся над болотистым берегом. Со всех сторон его окружал тростник. Правда, сейчас из-под воды торчали лишь верхушки. В основном здесь рос высокий танакви, и сейчас он храбро пытался цвести – ведь уже наступила весна! Воздух был напоен его ароматом. Лодка вошла в тростники, распугивая болотных птиц.

Хэрн рассмеялся:

– Вы только гляньте на эту малышню!

И он указал на цепочку утят, которые деловито плыли следом за матерью куда-то под ивы. Утенок тут же повернулся к Хэрну спиной и надулся. Должно быть, именно этого Хэрн и добивался. Нет, от моих братьев свихнуться можно.

Мы высадились на берег, развели костерок – он сильно дымил – и поели. Гулл есть не стал. Он просто сидел с куском хлеба в руках. Робин попыталась сунуть хлеб ему в рот, но Гулл так и не начал жевать.

– Гулл, я уже просто не знаю, что нам с тобой делать! – в отчаянии воскликнула Робин и вскоре после этого уснула, прислонившись спиной к стволу ивы и положив Младшего на колени.

А Гулл сидел рядом с ней и смотрел куда-то невидящим взглядом. Утенок продолжал дуться. Мы с Хэрном пошли побродить по островку, но не вместе, а по отдельности. Он пошел в одну строну, а я в другую, и в тот момент мне было совершенно наплевать, встретимся мы хоть когда-нибудь или нет. Я ненавидела этот островок. Ветви ив шелестели на ветру, как будто кто-то стучал зубами. Они были усыпаны ярко-желтыми почками, и на фоне серой воды этот цвет выглядел на редкость уныло. А эта самая серая вода все плескалась в тростниках и несла с собой их запах. Я смотрела под ноги, на здешнюю жирную грязь. Потом подняла голову и взглянула на фиолетовую полосу – виднеющийся вдали берег. И почувствовала себя очень несчастной. А потом мне послышался мамин голос.

– Танакви, малышка, ну возьми же себя в руки, ради всего святого! – взмолилась она. – Неужели ты настолько разозлилась, что у тебя отшибло всякое соображение?

Я, конечно же, мгновенно обернулась. Но позади была лишь ивовая роща, да маячащая среди деревьев спина Хэрна, и другой фиолетовый берег – этот был расположен поближе, но точно так же нагонял тоску.

А потом снова послышался из-за спины мамин голос – хотя на этот раз я понимала, что все это мне чудится. Ведь не могла же она стоять в воде, среди тростника?

– Танакви, ты не должна подпускать Гулла к морю, – велела мама. – Разве ты не видишь? Пообещай мне, что остановишь его.

Я снова обернулась, и, конечно же, позади опять ничего не было.

– С тем же успехом можно пытаться остановить Реку, – ответила я, просто на всякий случай. Вдруг она меня слышит. – Его же несет!

А потом вдруг поняла, какая я дура. И чуть не заплакала, но все-таки удержалась. Вместо этого вернулась к костру.

Гулла там не оказалось. На мгновение я перепугалась до дрожи. Потом заметила, что он забрался обратно в лодку и лежит, глядя в серое небо.

– Вот здесь и побудь, ладно? – попросила я его.

А сама пошла взглянуть на Робин. Та по-прежнему спала. Если посмотреть на Робин со стороны, как будто ты с ней незнаком, она покажется очень хорошенькой. Лицо у нее вытянутое, но округлое, а брови темные. Она всегда говорит про свои волосы, что они желтые и вьющиеся, но мне кажется, что именно такие волосы люди называют золотыми кудрями. Глаза у Робин большие и голубые. Даже сейчас, с закрытыми глазами и с розовато-лиловыми тенями под глазами, сестра была милашкой.

Она почувствовала мой взгляд и проснулась.

– Что ты смотришь? Что-то случилось?

– Гулл вернулся обратно в лодку.

– Что – сам? – удивилась Робин. – О боги! Танакви, да что же с ним такое?

– Ему сильно досталось на войне.

Тут откуда-то пришлепал Утенок. Он нес с собой Леди – как обычно, за голову.

– Дело вовсе не в этом, – возразил он. – Дядя Кестрел же вам говорил. Варвары заколдовали Гулла, и теперь они хотят, чтобы он шел к морю.

– Утенок, золотце, я в это не верю, – ответила Робин, но вид у нее был обеспокоенный. – Танакви, мне приснился сон…

Но в тот раз я так и не узнала, что же такое приснилось Робин, потому что именно в этот момент вернулся Хэрн и забубнил насчет того, что хорошо бы к вечеру добраться до конца озера. И Робин, должно быть, забыла про свой сон. Но что бы это ни был за сон, он пошел ей на пользу. После этого озеро уже не внушало ей такого страха.

А оно было и вправду огромное. Мы плыли по нему целый день и еще полдня. За островом озеро расширилось и стало таким большим, что противоположный берег был еле виден. Теперь его усеивали островки, но мы быстро усвоили, что к ним нельзя подплывать близко – наш киль так и норовил зацепиться за какое-нибудь затопленное дерево или куст, которые когда-то, до половодья, росли у берегов. Один раз нам чудом удалось увернуться от куста, и еще раз – от большого расщепленного сука, который несло течением. Из-за паруса я не разглядела его вовремя.

До прихода варваров на берегах этого озера жило много народу. Нам попадались плавающие доски, и нарубленные на зиму поленья, и клетки для куриц, и бочки, и стулья. Утенок видел двух утонувших кошек, а я – собаку.

И все мы, кроме Гулла, видели труп человека. Это было ужасно. Мы подплыли поближе, потому что Робин почудилось, будто несчастный еще жив. Но потом, когда мы подобрались к нему вплотную, оказалось, что его колышут волны. То есть ее. Нам показалось, что это все-таки девочка. Но она была такая маленькая, а одежда у нее – такая странная, что точно сказать было нельзя. Может, все-таки мальчик. Длинные волосы утопленницы потемнели от воды, но мы все-таки разглядели, что они были светлые и вьющиеся.

– Это кто-то из варваров. – Утенок взял шест и перевернул девочку.

У нее оказалось перерезано горло. Утенок быстренько отпихнул труп подальше, а потом его стошнило. Нам всем сделалось плохо. Никто ничего не сказал, но мы все поняли, что теперь не сможем даже приблизиться к собственным соотечественникам. Мертвая девочка выглядела в точности так же, как и мы.

Мы проплыли через все озеро и не заметили ни единой живой души. Пару раз вроде бы видели еще трупы, но не стали к ним подплывать. Ни одной лодки, кроме нашей, на озере не было.

Ближе к вечеру пошел дождь. Над нами повисла большая фиолетовая туча – очень низкая, куда ниже всех прочих. И хлынул ливень. Позади озеро серебрилось под солнцем, а впереди встала огромная радуга. Она перекинулась через мыс, заросший темно-зелеными соснами, а концы ее уходили в озеро. Деревья просвечивали через радугу и тоже казались разноцветными.

– Ну что ты скажешь! Опять нам не везет! – уныло протянул Утенок.

До соснового мыса было далеко. К тому времени, как доплыли до него, уже настал вечер, и мы решили заночевать там. Гулл принялся возражать, но к этому все уже привыкли.

– Гулл, мне очень жаль, но нам нужно отдохнуть. – Для Робин это была просто-таки небывало суровая отповедь.

Брат не стал выходить из лодки. Мы попытались его вытащить, но он сидел как приклеенный. В конце концов нам пришлось подогнать лодку к такому месту, где она оказалась укрыта от ветра, и там вытащить ее из воды вместе с сидящим в ней Гуллом. Все боялись, как бы он не уплыл один, пока мы будем ужинать. Место это было низиной, и здесь тек ручеек меж болотистых берегов. Озеру пришлось изрядно подняться, чтобы добраться сюда, но, вообще-то, местность и без того была влажная. В изобилии рос тростник; а еще из воды поднимались ирисы и уже вовсю зеленели. В воздухе стоял аромат танакви и запах дыма. Робин никак не удавалось разжечь костер.

– Ой, гляньте! – воскликнул Утенок, указывая куда-то в тростники. Там стояла цапля и, склонив голову набок, высматривала рыбу. – Гляньте! Ноги – как ходули, в точности как у Хэрна.

Это Утенок решил припомнить Хэрну ту его дразнилку с утиным выводком.

Хэрн взревел и кинулся на Утенка.

Утенок нырнул в тростники, прихватив Леди с собой.

– И еще длинный нос! – крикнул он через плечо.

Хэрн с воплями понесся за ним.

– Танакви, останови их! – воскликнула Робин.

Она склонилась над костром и все пыталась его раздуть.

Я с ворчанием двинулась следом за братьями. До сих пор думаю, что это было свинство с их стороны. За Хэрном оставалась полоса примятого тростника и глубокие отпечатки ног, которые заполнялись маслянистой водой. Я была совершенно уверена, что Утенок нырнул куда-нибудь в сторонку и залег. Когда я дошла до озера, то увидела Хэрна – разъяренный черный силуэт на светлом фоне воды. Он стоял, чуть склонив голову, и обшаривал взглядом мокрый склон. За ручьем и озером виднелся мыс, поросший соснами.

Хэрн был так похож на цаплю, что я, еле сдерживая смех, сказала:

– Утенок здесь не проходил.

Хэрн обернулся, заметил, что я смеюсь, и замахнулся на меня. Я бросилась наутек.

То есть собралась броситься. Но мы не успели сделать ни единого шага, потому что в этот момент раздался мамин голос:

– Хэрн! Танакви!

Мы оба дружно развернулись и уставились на залив, уже окутанный сумерками. Никаких сомнений: Хэрн слышал то же самое, что и я.

И что бы он там ни твердил – уверена, что видела в тумане над водой какой-то силуэт. Темная фигура и пятно посветлее – лицо и волосы. Мамин голос произнес:

– Прекратите ссориться и присмотрите за Гуллом. Делайте что хотите, но не допустите, чтобы он дошел до моря. Заберите его к месту встречи вод.

– Куда-куда? – переспросила я. – Мама, что творится с Гуллом?

Тут Хэрн громко рассмеялся.

– И чего ты нашел смешного? – рассердилась я.

– Ты стоишь и болтаешь с деревьями, и камнями, и с половиной лодки, – сказал Хэрн. – Да ты присмотрись!

Я присмотрелась и увидела, что он говорит правду. Корма лодки выглядывала из тростников – и она-то и образовала нижнюю часть той темной фигуры. Верхней частью был ствол сосны, росшей почти в точности над лодкой. А за сосной на возвышении вокруг какого-то светлого камня торчал куст – это и было лицо и волосы.

– Но был же еще голос! – воскликнула я. – Ты тоже его слышал!

– Какой голос – цапли? – поинтересовался Хэрн.

И вправду откуда-то донесся крик цапли.

Я прислушалась. Крик сделался тише, а потом раздалось хлопанье крыльев.

– Мы все устали, – признался Хэрн. – Вот я и разозлился. Надеюсь, что Гулл хоть сегодня даст нам поспать спокойно, а то скоро мы станем не лучше его.

– Непохоже, чтобы это было от усталости. – Я чувствовала себя страшно глупо.

– Ну, как бы там ни было, это говорила не мама, – уперся Хэрн. – Она умерла. Да, правда, мне тоже на секунду почудился ее голос. Но давай мы лучше не будем рассказывать про это Робин, ладно? Она только разволнуется.

Я согласилась. Робин нетрудно взволновать. Мы вернулись обратно и помогли сестре приготовить ужин. Утенок появился только тогда, когда еда была уже готова. Хэрн мрачно посмотрел на него, но промолчал. Утенок уселся, прижимая к себе Леди, и тоже не стал ничего говорить.

Гулл есть отказался. Он лежал в лодке, становился все холоднее и только повторял: «Почему мы не плывем дальше?»

Робин закутала его во все одеяла, сколько их у нас было, но тот не согревался. Утром он тоже не поел. Но по крайней мере, этой ночью вел себя тихо: Утенок, не дожидаясь просьб, отдал Гуллу Леди, и мы наконец смогли выспаться.

На следующий день мы поплыли дальше по озеру. К полудню увидели, как впереди встает высокий фиолетовый берег, и подумали, что озеро заканчивается. Но мы никак не могли найти, где же Река вытекает из него. Хэрн сказал, что она обязательно должна отсюда вытекать, поскольку течение в середине озера оставалось все таким же сильным. Решили пообедать где-нибудь на холмистом фиолетовом берегу, а потом поискать, куда же задевалась Река. Поэтому, когда берег приблизился, Хэрн спустил парус – он хотел подойти к прибрежным скалам на веслах. Вообще-то, мы хорошо знали Реку, но тут попали впросак. Озеро казалось тихим и спокойным, а маячащие впереди скалы были настолько большими, что мы поняли, насколько быстро движемся, лишь после того, как спустили парус. Да и то только потому, что увидели: лодка не собирается останавливаться. Бочки, всяческие ящики и стволы деревьев продолжали плыть рядом с нами, с прежней скоростью, а горы неслись нам навстречу.

– Ой, как хорошо! – воскликнул Гулл со дна лодки. – Наконец-то мы поплыли побыстрее!

– Я сейчас ему врежу! – оскалившись, заорал Хэрн. – Вот ей-же-ей врежу!

Он втянул весла обратно в лодку, потому что проку от них не было никакого – только лодка из-за них начала вертеться, – и попытался снова поднять парус.

– Не надо! – завизжали мы с Робин.

Ветер улегся, потому что мы очутились прямо под горным склоном, и лодка опасно накренилась. Хэрн, похоже, настроен был поспорить, но, когда нас понесло прямиком на огромный утес, он позабыл про спор и схватился за голову.

Казалось, что мы вот-вот врежемся в этот утес. Просто поразительно, сколько всего успевает пронестись в голове, когда смотришь в лицо смерти. Вот я, например, подумала: «Этот путь, на который тянет Гулла, плохой, плохой, плохой!» Одновременно с этим удивилась: почему мы не видим волн, разбивающихся о скалу? Вода была совершенно спокойной – хотя текла очень быстро, – и лишь изредка на ее поверхности виднелись желтые пузырьки.

А потом нас тряхнуло. Показалось, что у меня голова оторвется и слетит с плеч. Лодка резко развернулась вместе с течением, и нас понесло потоком воды мимо утеса в узкую щель.

Грохот здесь стоял, как в первую ночь половодья; только тут еще и эхо отражалось от стен. Скалы слева и справа были настолько высокими, что внутрь расщелины почти не проникал свет, а небо превратилось в узкую полоску где-то высоко над головой. Я успела заметить деревья, растущие по краям расщелины, – снизу они казались не больше кустика. Но вообще-то, я не могла оторвать взгляд от Реки. А вот Хэрн смог и убрал киль. Я же вцепилась в борта лодки и пялилась на пенящуюся воду. Она билась о камни, рвалась в клочья, распадалась на отдельные струи и превращалась в водовороты.

А нашу лодку несло и швыряло вместе с ней. Вот только что мы находились посередине расщелины, в узкой полосе света, – а в следующий миг уже оказывались на черной воде у самого края теснины. Далеко внизу, под водой, мелькали папоротники и трава, росшие некогда на склонах ущелья. Я хотела закрыть глаза, чтоб только не видеть всего этого – уж больно здесь было глубоко, – но все равно продолжала наблюдать.

Казалось, будто откуда-то доносятся крики. Я не обращала на них внимания, пока что-то не врезалось в воду перед самым носом нашего судна. Лодку опять развернуло. Я увидела всплеск и посмотрела наверх. На вершине скалы виднелись крохотные человеческие фигурки – на фоне неба они выглядели черными силуэтами – и тоненький мостик, переброшенный через ущелье. Мостик был сломан. Две половины торчали с двух сторон, а середина была кое-как заделана досками. И я видела просвет между этими досками. Вдоль всего моста из-за перил торчали головы людей, и все эти люди держали в руках камни, явно собираясь кидать их в нас.

– Они приняли нас за варваров! – крикнула Робин.

И она накрыла себя и Утенка – и отчасти Гулла – одеялом. Мы с Хэрном остались снаружи. Мы ничего не могли поделать. Лодку несло к мосту.

Камни сорвались и принялись увеличиваться в размерах, а мы переводили взгляды с них на взбешенную Реку и обратно, не зная, на что же нам смотреть. Потом вокруг лодки начали вздыматься фонтаны воды. Нас швыряло из стороны в сторону. Думаю, это нас и спасло. Река повсюду взрывалась столбами, но ни один камень так и не попал в лодку. А потом, прежде чем мы успели обрадоваться, посветлело, и Хэрн завопил, что впереди пороги.

И в тот же миг лодка накренилась и ринулась вниз; нас с Хэрном обдало волной. А потом волна схлынула, и мы заскользили по кипящему стремительному потоку. И он пронес нас по другому озеру, поменьше. Наверное, по высокой воде пороги оказались проходимыми. Но мне, честно говоря, не хватило духу обернуться и посмотреть. Иногда я просыпаюсь по ночам, потому что мне снится плеск камней, падающих в Реку, и всякий раз при этом воспоминании меня бросает в дрожь.

Пожалуй, это получится очень большая накидка. Мы уже долго сидим на старой мельнице, и хотя я тку очень плотно и красиво, до конца истории еще далеко. И все равно я наверняка закончу ее задолго до того, как Робин поправится. Она с каждым днем становится все раздражительнее, а лицо у нее совершенно восковое. Мне очень трудно сохранять терпение, когда я общаюсь с сестрой. Потому и занимаюсь ткачеством. Сперва, когда дядя Кестрел привез мне мой ткацкий станок, прялку и шерсть, я чуть не прыгала от нетерпения, и мне казалось, будто дело движется чересчур медленно. Надо было сперва спрясть шерсть и натянуть на станок нити основы. И даже когда я наконец-то принялась ткать, первое предложение заняло у меня чуть ли не половину утра. Но потом мне пришла мысль, как ускорить дело. Я размещаю первую часть узора по местам, потом распределяю нитки, закрепляю их – а сама размышляю над следующей строчкой. К тому времени, как справляюсь с одной полосой, зачастую у меня в уме складываются следующие две-три. И так продвигаюсь вперед все быстрее и быстрее, сменяю нити да стучу челноком. А на станке вырастает наша история.

Мы проплыли через второе озеро и вновь оказались на широкой мутной Реке. Тут я обнаружила, что обеими руками вцепилась в Единого. Даже не помню, когда это я успела его схватить, но держала так крепко, что руки замерзли и онемели. Робин, белая как мел, лежала на Младшем. А Утенок, конечно же, сжимал в руках Леди.

– Почему ты не дал ее Гуллу? – крикнула я на Утенка.

– Она ему не нужна! – угрюмо отозвался он.

Гулл выглядел совершенно умиротворенно. Он спокойно лежал, закрыв глаза, как будто ничего не произошло. А вот Утенок не желал униматься.

– А мне нужна! Она теплая, и я знаю, что с ней нам ничего не грозит.

– Конечно, она будет теплая, раз ты все время прижимаешь ее к себе! – рявкнула я. – Смотри не изотри ее в гладкую чурку!

– Танакви, прекрати – устало оборвала Робин. – Лучше посмотри, что у нас осталось из еды.

Мы так и не нашли подходящего места, чтобы причалить. Река раскинулась между холмами примерно на милю. С обеих сторон из воды торчали крыши домов и амбаров. Мы было подумали, не пристать ли к первой попавшейся крыше, – но когда мы к ней подплыли, из-за трубы вылезли два старика и принялись осыпать нас оскорблениями. Они приняли нас за варваров. Мы подняли парус и поплыли дальше. Перекусывать пришлось на ходу. И вообще было очень обидно. Гулл опять не стал есть. Он лишь повторял: «Хорошо, что мы плывем дальше!»

Но плыли мы не слишком-то хорошо. Река повернула, и ветер подул с севера, нам навстречу. Приходилось постоянно лавировать. Частенько мы обнаруживали, что плывем прямиком на крышу затопленного дома, – и все эти дома были либо сожжены, либо разрушены. Всю дорогу нас преследовал запах гари. По берегам Реки на холмах виднелись обугленные развалины домов, сожженные стога сена и черные, уничтоженные огнем леса. Даже там, где деревья вроде бы выжили, почки на них не раскрывались. Мы как будто приплыли обратно в зиму. Правда, кое-где виднелись поля, вспаханные вопреки войне, но таких мест оказалось не много. А почва на них была странно красной, как будто самой земле нанесли рану.

– Здесь побывали варвары, – сказал Хэрн. – Все местные жители сбежали.

Никто ему не ответил. Думаю, нам всем становилось все тревожнее оттого, что Гулл так настойчиво требовал от нас плыть прямо в лапы к варварам. Мне так точно было не по себе. Казалось, что нас со всех сторон окружает опасность, и меня поражало, как бездумно мы движемся ей навстречу. Да, конечно, Звитт не оставил нам другого выхода. Но нам было бы вполне достаточно отплыть вниз по Реке на пару миль да там и остановиться. Я не могла понять, зачем плыть дальше. А еще очень не хватало папы: уж он-то придумал бы, что нам делать.

Ближе к вечеру Река вновь потекла среди красноватых холмов, покрытых голыми деревьями. Кто-то обстрелял нас из леса. Течение быстро пронесло лодку мимо этого места, и в нас не попали, но после этого мы постоянно прятались под одеялом, а тот, кто стоял у руля, обязательно накрывал голову накидкой. Мы решились пристать к берегу лишь после того, как Река вновь разлилась вширь и на ней появились острова, длинные, вытянутые, полузатопленные. Первые несколько островов были забиты людьми, – должно быть, они бежали от варваров. Все они были темноволосыми, в точности как жители Шеллинга. Едва лишь завидев лодку, они кинулись к воде и принялись вопить:

– Нечего здесь высаживаться! И без вас тесно!

Дружелюбия в них было примерно столько же, сколько в Звитте.

Лодкой в тот момент правил Утенок. Он встал, дурак такой, и показал им язык – и накидка соскользнула у него с головы. Все тут же закричали: «Варвар!» – и принялись кидать в нас палками и камнями. И потому мы держались подальше от островов, пока не стемнело.

А когда спустился вечер, увидели, что и берега, и острова усеяны огоньками костров. И лишь последний остров остался темным. Он был очень маленьким – небольшой клочок сухой земли среди деревьев. Робин потребовала, чтобы мы причалили к нему. Она устала. Мы боялись и потому подплыли туда, стараясь двигаться как можно тише, а когда вышли на берег, переговаривались только шепотом, хотя на острове и не было никого. Костер развели в ямке среди корней и молились нашим Бессмертным, чтобы нас никто не заметил.

Гулл опять не стал есть. Он молчал и по-прежнему оставался холодным. Но той ночью все замерзли. Мы улеглись в лодке и прижались друг к дружке; я несколько раз пробуждалась и всякий раз замечала, что остальные тоже дрожат. Просыпалась из-за сна. Насколько я могу вспомнить, мне снился мамин голос – она повторяла: «Встреча вод!» – и слабый аромат танакви. Но этот сон мешался у меня в голове с другим, который возвращался ко мне с тех самых пор, как я начала заниматься ткачеством.

В этом сне я видела маму, которая стояла у меня за спиной. Один лишь силуэт и светлые волосы, вьющиеся, как у Робин, но такие же буйные, как у меня. «Просыпайся, Танакви, – говорила мама. – Просыпайся и подумай!» И в этом сне тоже пахло танакви. И я думала, но ничего не могла придумать, только начала винить себя во всем.

Наутро оказалось, что все – лодка, наши одеяла, земля и голые деревья – покрыто инеем. Белый иней на кроваво-красной земле смотрелся очень странно. Да и сама Река из желтой сделалась розовой – видимо, из-за здешней почвы.

Гулл опять не стал есть. Я поймала себя на том, что начала заламывать руки, как Робин, – а все потому, что посмотрела на то, как Гулл лежит в покрытой инеем лодке. Ведь там же холодно! И что такое «встреча вод»? Должно быть, место, где одна река впадает в другую. Пусть себе Хэрн твердит что хочет, но если мы встретим еще одну реку, я упаду за борт, или притворюсь, будто умираю, или еще что-нибудь придумаю, но добьюсь, чтобы мы там остановились.

Потом оказалось, что Робин тоже приняла решение.

– Знаешь, – сказала она, – мне кажется, не надо нам плыть дальше. Мне кажется, лучше будет остановиться на этом островке и позаботиться о Гулле, чтобы он мог согреться. По-моему, более безопасного места нам не найти.

Как ни странно, Гулл на это ничего не сказал. Похоже, он слишком ослабел, чтобы говорить. Но зато подал голос Утенок:

– Робин, ты чего?! Мы же тут умрем с голоду!

– Лучше давайте найдем какой-нибудь заброшенный дом на берегу, – предложил Хэрн. – Робин, Гуллу нужна крыша над головой.

– Или надо найти каких-нибудь людей, которые поверят, что мы не варвары, и помогут нам позаботиться о Гулле, – предложила я. – Поплыли дальше! Ну пожалуйста!

– Мне кажется, вы не правы, – проговорила Робин. – Мне начинает мерещиться, что мы убиваем Гулла этим путешествием.

– Но он хочет двигаться вперед, – возразил Хэрн.

– Он сейчас не понимает, что для него хорошо, а что плохо, – заявила Робин. – Давайте останемся.

Мы решили не обращать на нее внимания. Хэрн с Утенком сели в лодку и подняли парус, а я залила кострище водой и забрала горшок с углями.

Робин вздохнула и покачала головой, и вид у нее сделался такой, будто ей лет восемьдесят.

– Ох, я уже просто не знаю, что же нам делать! – воскликнула она. – Пообещайте мне, что мы остановимся сразу же, как только увидим подходящее место.

Мы пообещали, охотно и легко, – и, конечно, соврали. Я не намеревалась останавливаться, пока мы не найдем еще одну реку. Уж не знаю, что там себе думали Хэрн и Утенок, но точно могу сказать, что они тоже врали.

Когда мы тронулись в путь, над холмами встало солнце; склоны справа сделались темно-синими – от инея, а слева – окрасились золотом. Мы плыли дальше, и склоны – один синий, второй золотой – становились все выше и круче. Наконец солнце растопило иней, и земля снова покраснела. Слева внезапно вынырнули невысокие красные утесы, напоминающие стену дома. А за ними Река разлилась вдвое шире, чем когда-либо до того. Вдоль берегов из воды торчали деревья, а за ними раскинулись плесы, поблескивающие на солнце. Наверное, эти деревья отмечали невысокие берега, в которых Река текла обычно.

Когда мы миновали последний красный утес, я повернулась. И увидела еще воду: она, извиваясь, уходила вдаль с другой стороны утесов.

– Встреча вод! – Я прыгнула на корму и вырвала руль из рук Хэрна.

Утенок последовал за мной.

– Вы что, сдурели?! – закричал Хэрн.

Мы боролись за руль, отталкивая друг друга, и лодка пошла описывать круги.

– Да что вы творите?! – закричала Робин.

– Правим к берегу! Нам надо здесь пристать! – завопил Утенок.

Мы трое орали и дрались из-за руля, а лодка петляла. Должно быть, мы представляли собой прекрасную мишень для любого лучника, хоть для варвара, хоть для кого еще. Но нам повезло. Хэрн в конце концов уступил, хотя и не умолк. Мы свернули в тростниковые заросли за первым красным утесом. Я сроду не видала такого высокого тростника. Он наверняка уходил глубоко под воду – и при этом все равно был изрядно выше нас. Он расступался перед носом лодки и мгновенно смыкался у нас за спиной. И мы, все еще продолжая спорить, плыли через эту своеобразную рощу и в конце концов уткнулись в берег, усыпанный галькой. Тростник скрыл нас от обеих рек.

– Ну, кажется, здесь достаточно безопасно, – сказала Робин.

И в этот самый миг на красной тропинке появился какой-то варвар.

Заметив нас, остановился среди тростника.

– Кто кричал?

Он… Как бы это сказать? Казалось, будто он взмок, то ли от спешки, то ли от сырости. Кожа у него была красноватого оттенка. А во всем остальном он выглядел точно так же, как и мы. Ну, не считая того, что был взрослым, а четверо из нас – нет. Волосы у него были длинные и золотистые и вились даже сильнее, чем у Робин или Утенка. И мне, честно говоря, понравилось его лицо. Взгляд у незнакомца был мягкий, а в глазах плясали смешинки. А нос оказался немного свернут набок. Его красная накидка была старой и выцветшей – похожей на ту, в которой папа ушел на войну, – очень простой и мокрой от росы. Ноги были забрызганы красной грязью, а башмаки тоже походили на наши и тоже промокли. К нашему облегчению, оружия при нем мы не заметили.

Я подумала: «Ну, если это и есть варвар, то они не могут быть такими уж плохими».

– Э-э… На самом деле никто не кричал, – осторожно отозвался Хэрн. – Мы просто спорили, причаливать здесь или нет.

– Очень хорошо, что вы завернули, – сказал незнакомец. – По Красной реке плывет большой отряд варваров.

Поскольку те, кто плыл, были для него варварами, мы поняли, что он имеет в виду наших соплеменников. Правда, это ничего особо не меняло – опасность все равно сохранялась.

Мы переглянулись.

– Тогда мы лучше подождем, пока они проплывут, – неуверенно произнесла Робин.

– Если хотите, можете отдохнуть у меня в укрытии, – вежливо предложил незнакомец.

Нам эта идея не очень понравилась, но не хотелось, чтобы он понял, что мы его враги. Мы с Робин и Хэрном снова переглянулись. Утенок же посмотрел на варвара и улыбнулся.

– Спасибо большое, – решился он.

Я пнула его в лодыжку, но он просто убрал ногу. И секунду спустя уже поднимался по тропинке. Робин тихонько запричитала, как истинная дама, и тоже выбралась из лодки.

Мы с Хэрном не знали, что же делать. Нам казалось, что лучше держаться вместе, – но тогда пришлось бы оставить Гулла. Мы попытались его поднять.

– Гулл, пойдем, – попросила я. – Мы идем в гости.

Хэрн тоже принялся подбадривать его, но Гулл не шевелился, а тащить его мы не могли.

Тут моего лица коснулись чьи-то влажные волосы, и от неожиданности я подскочила. Варвар опустился на колени рядом с лодкой, просунулся между нами и посмотрел на Гулла.

– Давно это с ним? – спросил он.

Хэрн посмотрел на меня:

– Пожалуй, с месяц.

Тут над нами нависла Робин.

– А вы знаете, что это с ним? – нетерпеливо спросила она. – Неужели вы можете нам помочь?

– Ну, кое-чем могу, – отозвался незнакомец. – Хотя, конечно, было бы лучше, если бы вы привезли его сюда пораньше.

Он встал, и лицо у него сделалось очень серьезное.

– Нам придется подождать, пока варвары не проплывут мимо, – сказал он.

Со склона ссыпался Утенок:

– Я видел вар…

– Тихо! – шикнул на него мужчина.

И мы услышали голоса и плеск множества весел. Они гомонили все разом. Но я все-таки расслышала, как один из них произнес:

– Впереди все чисто. Этих дьяволов нету.

Судя по звукам, лодка была большая и тяжелая и двигалась быстро благодаря течению и усилиям гребцов. Я подумала, что они, наверное, патрулируют – проверяют, не покажутся ли где варвары. Шум удалился в сторону того места, где реки сливались, и стих вдали.

Когда они уплыли, мужчина назвал себя:

– Меня зовут Танамил. Это означает «младший брат».

Я не была уверена, что нам стоит говорить ему свои имена, – он ведь мог по ним догадаться, что мы не из его племени. Но Робин, как истинная леди, вежливо представила нас всех.

– Это Хэрн, – сказала она, – и Танакви. Моего брата, который лежит в лодке, зовут Гулл. А это Утенок…

Танамил посмотрел на Утенка – тот так и стоял на тропе.

– Утенок? – переспросил он. – Не Маллард?

Физиономия у Утенка сделалась почти того же оттенка, что и здешняя земля.

– Маллард, – буркнул он. – Утенок – это домашнее прозвище.

Танамил кивнул и перевел взгляд на Робин:

– Я могу угадать ваше имя. Вы – тоже птица. Яркая птица, птица знамения. Робин?

Сестра тоже покраснела и кивнула. Она чрезвычайно смутилась и совсем забыла, что ей полагается вести себя как настоящей леди.

– А откуда вы знаете?

Танамил рассмеялся. Смех у него был очень приятный – не могу не признать, – радостный и заразительный. Нам тоже захотелось смеяться.

– Я странствую в поисках знаний, – объяснил он. Потом он взглянул на лежащего Гулла и посерьезнел. – И хорошо, что мы встретились. Он ушел очень далеко.

Мы тоже посмотрели на брата. И сперва подумали, что Танамил преувеличивает. А потом вдруг заметили, как сильно изменился Гулл за это недолгое время. Он еще более исхудал и побледнел. И лежал с закрытыми глазами, а дыхание его сделалось таким слабым, что его было почти не заметно. Скулы выпирали из-под кожи. И вообще, кожа так натянулась, что голова походила на череп.

Робин схватилась за руку Танамила. В обычных обстоятельствах она ни за что этого не сделала бы.

– Что с ним? Вы знаете?

Танамил по-прежнему смотрел на Гулла:

– Да. Они пытаются забрать его душу. Ваш брат долго и упорно сопротивлялся, но они побеждают.

Хэрна передернуло. Он разозлился. Хэрн всегда злится, если слышит что-нибудь в этом роде, но таким я его еще никогда не видела.

– Да неужто? И кто же эти «они»? И где, по-вашему, они находятся? – От ярости ему трудно было говорить.

Танамил не обиделся. Кажется, он понимал Хэрна.

– Тот, кто тянет вашего брата к себе, – могущественный человек, и я почти ничего о нем не знаю, – объяснил он. – Думаю, сейчас он находится у моря.

Тут Хэрн уже не нашелся что сказать. И как-то резко перестал злиться.

– Гулл постоянно твердит, что ему нужно к морю, – пробормотала я.