Ассоциация Литтл Бентли

Как она и надеялась, безлюдные корты оказались в ее полном распоряжении. Морин выбрала левый, ближе к деревьям, и приступила к тренировке. Переходя из угла в угол, она старалась подавать мячи как можно ближе к противоположному краю площадки. Подача была у Морин слабым местом. Если чуточку подтянуть ее, может, получится наконец обыграть Барри.

По улице с ревом промчался красный «Мустанг» и затормозил, разбрызгивая гравий, на небольшой стоянке рядом с кортами.

За тонированными стеклами гремел тяжелый рок. Из машины выскочили двое подростков с ракетками в руках – один белобрысый, другой темненький, оба нечесаные и какие-то развинченные. Морин поскорее отвела глаза. Не хотелось встречаться с ними взглядом. Она продолжила тренировку, решив не обращать внимания на посторонних.

Это оказалось не так-то легко.

Мальчишки принесли с собой несколько коробок с мячами, но Морин заметила краем глаза, что они не играют, а просто перекидываются одним и тем же мячом, не вкладывая силы в удар и больше интересуясь предметом своей беседы – весьма недвусмысленного и явно преувеличенного обсуждения собственных подвигов на ниве секса. Беседа становилась все громче и громче.

Так и тянуло их одернуть, сказать, чтобы говорили потише или отправились общаться куда-нибудь в другое место, но судя по всему, эти детишки за словом в карман бы не полезли, а затевать перебранку с хулиганьем не хотелось. Проще не обращать внимания.

Они, словно почуяв, еще повысили голос.

– Слышь, у той телки такая вонючая дырка была, прям как будто она оттуда срет, прикинь?

– А, знаю, у меня тоже такие бывали.

– Ну что делать, я все равно ее вылизал. Дыхание только задержал, и вперед.

Второй понимающе загоготал.

Морин, подобрав мячик, будто случайно глянула на соседний корт и очень удивилась, обнаружив, что парни, не скрываясь, смотрят в ее сторону.

– А я слыхал, у калифорнийских баб письки прям золотые, – заметил белобрысый. – И сладкие, как мед.

От его улыбочки срочно захотелось в душ. Морин отвернулась, тихо радуясь, что на столбе над кортом укреплена камера видеонаблюдения. Собрать бы вещи и уйти, но тогда сопляки будут злорадствовать, что напугали ее. Морин, подобрав мячи, перешла в дальний угол площадки и продолжила тренировку.

Мяч влепился в сетку. Морин подошла его поднять, и тут прилетевший с соседнего корта мячик угодил ей пониже спины.

– Эй! – крикнула Морин, выпрямляясь. – Смотреть надо, куда бьете!

Черноволосый заржал, и она сообразила, что удар, скорее всего, был прицельный.

Как только она отвернулась, прилетели еще два мяча. Один просвистел у виска, так что щеку обдало ветерком, а другой звонко шмякнулся о ее голую ногу ниже колена. Больно было зверски. Наверняка потом опухнет.

Морин в ярости подобрала мяч и, размахнувшись ракеткой, отправила его через ограждение. Собиралась и второй мяч зашвырнуть туда же, но не успела до него дойти, как еще два мяча больно стукнули ее по заду.

Ну всё! Она уходит, а если поганцы попробуют ее остановить, она так врежет ракеткой по самодовольной роже, что только брызги полетят. Морин схватила тубу, стоявшую у забора, и принялась собирать мячи. Свои было нетрудно отличить – старые, серовато-белые, а у тех гаденышей новомодные, желто-зеленые.

Последний мяч застрял в ячейке железной сетки ограды, ниже валялся мяч пришельцев. Как только Морин направилась к ограде, туда же двинулся белобрысый. Морин замедлила шаги.

Блондин тоже притормозил.

Он явно рассчитывал оказаться у ограды одновременно с ней. Конечно, у Морин не было желания с ним встречаться, но и страх показывать не хотелось.

Она крепче сжала ракетку в руке.

Они подошли к сетке одновременно. Морин, не глядя на парня, высвободила мячик и бросила его в тубу.

Блондин, опустившись на колени, поднял свой мяч.

– Ты из Калифорнии, да? – спросил он с ухмылкой, выразительно облизывая губы и уставившись на ее пах.

Морин, чувствуя себя оскверненной этим взглядом, больше всего на свете хотела треснуть парня по башке ракеткой, но сдержалась и ответила с достоинством:

– Иди к черту.

Мальчишки опять заржали, но остановить ее не пытались.

Уходя с корта, Морин постаралась запомнить номер «Мустанга». Дома надо будет сразу позвонить Чаку Шею и пожаловаться на этих щенков. Пусть ассоциация даст им по мозгам! Или их родителям. Кто-то же должен ответить. В данную минуту ей было безразлично, кто именно. Если Чак решит, что родителей нужно оштрафовать или вообще выгнать из Бонита-Висты – на здоровье, она только «за».

Однако по дороге домой Морин увидела такое, что вмиг передумала.

Человек стоял справа от дороги, против приземистого дощатого дома с очень маленькими окошками. Раньше Морин и не замечала этот дом за деревьями, а сейчас обратила внимание только из-за человека. Ростом не меньше чем шесть футов пять дюймов[8], с буйной гривой белоснежных волос, как у Лорна Грина[9], плохо сочетавшихся с гладким, как у младенца, лицом. А главное, на костылях.

И без ноги.

Металлические костыли блестели на солнце так, что слепило глаза. Правая штанина светло-коричневых брюк болталась пустая, чуть покачиваясь на ветерке – не обрезанная и не подколотая. Человек смотрел прямо на Морин.

Она попыталась безлично улыбнуться и помахала рукой.

Человек отвернулся и заковылял к дому. Морин не ожидала от него такой прыти. Эта спешка, как и выражение лица перед тем, как он отвернулся, выказывали дикий страх. Морин заозиралась, как будто ожидала увидеть сзади убийцу или разъяренного медведя, но, конечно, ничего такого не увидела. На дороге было пусто.

Одноногий, нелепо подпрыгивая, добрался до крыльца и исчез в доме. Тут же его лицо показалось в крошечном окошке. Он смотрел на Морин и хмурился.

Этот человек, сам чем-то испуганный, напугал ее. Она заторопилась дальше, думая, не пожаловаться ли на него в правление. И тут же одернула себя. Этак дойдет до того, что она будет мчаться с жалобами в правление, как только что-то пойдет не так или покажется ей необычным.

И Чаку она передумала звонить. Сама не сразу поняла, отчего.

Ей не хотелось быть в долгу у ассоциации.

Какая странная мысль… Они с Барри платят взносы, а значит, имеют право получать определенные услуги.

В самом деле, ей помогли, когда тот псих, Дик Мелдрум, ее донимал, причем помогли совершенно безвозмездно. И все-таки она не могла избавиться от ощущения, что, если сама попросит о помощи, останется им обязана, и когда-нибудь с нее стребуют ответную услугу.

Сколько ни отрицай, похоже, она все-таки заразилась паранойей от Рэя и Барри. Впрочем, в гостях у Дайсонов почти каждый рассказывал всякие ужасы об ассоциации, так что для паранойи, возможно, имелись некоторые основания, но на Морин подействовали не рассказы очевидцев, а собственное неясное чувство. Просто… если она обратится за помощью к ассоциации, это ее к чему-то обяжет.

А если тех подростков специально подослали в надежде, что она со страху кинется звонить в правление?

Глупость несусветная, но все-таки Морин не стала сбрасывать со счетов свои нелепые мысли. Остаток пути до дома она почти бежала и, только оказавшись за крепко запертой дверью, смогла перевести дух.

Рэй все утро драил наждаком и заново обрабатывал морилкой пол на террасе. Скорее всего, она вполне продержалась бы еще годик, но Рэй любил, чтобы в доме все было в идеальном состоянии. К тому же это бесило ассоциацию – не к чему придраться.

Хотя они найдут, за что его прищучить. Всегда находят.

Закончив работу, Рэй отправился в душ, прихватив флакон «Аякса», чтобы свести пятна морилки на руках. Он как раз старался дотянуться до локтя, когда дверца душевой кабинки распахнулась настежь.

Рэй вскрикнул от неожиданности.

На него смотрели шестеро мужчин.

На сей раз не Нил, Чак и Терри или еще какие-нибудь мелкие сошки. К нему явились старики из правления, верхушка ассоциации. Они столпились в тесном пространстве ванной, окутанные клубами пара, в нелепых длинных мантиях, которые надевали обычно во время собраний.

Рэй выключил воду.

– Вон из моего дома! – приказал он.

Пар понемногу редел, стало видно лица.

Казначей уставился на съежившийся, обвисший член Рэя.

– И ты называешь себя мужчиной?

Сердце Рэя стучало так сильно, словно вот-вот разорвется. Никогда в жизни он не испытывал такого ужаса. Впервые очутившись так близко, лицом к лицу с деятелями из правления, он увидел, что они очень стары – еще старше, чем он раньше думал. Морщинистая кожа казалась прозрачной, словно древний пергамент.

И что-то еще в них было… странное, не определимое словами. И это пугало до потери сознания.

Председатель правления сделал шаг вперед.

– Я думал, у тебя хватит ума послушаться. – Негромкий голос постепенно окреп. – Нил и его помощники из комиссии ясно дали тебе понять, что мы больше не потерпим безобразий!

Костлявый кулак ударил в стену с такой силой, что пузырьки с шампунями и духами Лиз подскочили на полке.

Другие старики согласно кивали.

Рэй хотел спокойно выйти из душа, обтереться полотенцем и накинуть халат, но его обступили слишком плотно. Сердце колотилось все отчаянней. Рэй пытался что-то сказать, но голосовые связки отказали, и он только закашлялся.

Казначей небрежным жестом взял с полки баночку лака для волос, тоже принадлежавшую Лиз. Нет, подумал Рэй, ничего небрежного или случайного здесь нет и не будет. Он внутренне приготовился к тому, что ему брызнут лаком в лицо, в глаза.

Вместо этого старик размахнулся и запустил металлической банкой Рэю в живот. Острый край донышка распорол кожу до крови. Рэй охнул от боли. Банка с грохотом покатилась по дну душевой кабинки.

– Мы считали, что все предельно ясно, – продолжал председатель. – Мы думали, ты осознал.

Это конец, понял Рэй. Они не могут рассчитывать, что он спустит им такое и не обратится к властям. Он не станет молчать после того, как вломились в его дом.

Если только его не убьют.

Именно это, Рэй чувствовал, они и планировали.

А если бы он сомневался, нашел бы подтверждение в глазах председателя.

Ванная словно уменьшилась в размерах. Шестеро в черных одеяниях подступили ближе. Рэй озирался в поисках выхода, но единственное крошечное окно над унитазом явно не годилось, а дверь загораживали члены правления.

Рэй заметил, что они без перчаток, и в нем вспыхнула дикая надежда. Их отпечатки остались на дверной ручке и на других предметах. Может, они все-таки не намерены дойти до конца?

А если и дойдут, их, по крайней мере, поймают. Даже Хитмэн не сможет отмазать их от обвинения в убийстве. Лиз ему не позволит.

– Мы располагаем сведениями, что ты вел бунтовщические разговоры, подстрекал людей… – председатель поморщился, словно ему тяжело было выговорить такие слова: – … пренебрегать правилами УАДа.

Кто-то из гостей донес. Рэй мысленно перебрал имена и лица, пытаясь вычислить предателя.

Фрэнк. Наверняка Фрэнк.

Все на всех стучат.

Надо было следовать собственному совету. Не высказываться открыто. Он с недоверием относился к Фрэнку с тех пор, как тот выгораживал ассоциацию, когда убили кота Барри. Надо было остерегаться. Да вообще нельзя было его в гости приглашать!

Но Рэй всегда старался видеть лучшее в людях, даже если те принадлежали к сомнительным организациям. Вот и к Фрэнку применил презумпцию невиновности.

Рэй посмотрел в злые глаза председателя. Сейчас бы все отрицать, сказать, что болтал спьяну, ползать перед ними на пузе и лизать им задницы. Но он чувствовал, что толку не будет, поэтому выпрямился и расправил плечи.

– Да, было дело, – признал Рэй. – Я им говорил: к черту ассоциацию!

– Дрянь. Ничтожество.

Председатель надвинулся на него и толкнул. Рэй поскользнулся, упал, ударился головой. Боль ослепила его, из-под волос потекла теплая кровь. Он затих, закрыв глаза и надеясь, что его примут за мертвого.

К сожалению, такие глупости люди допускают только в кино. А эти шестеро не собирались уходить, не убедившись, что задуманное выполнено. Беспомощного, окровавленного, его за ногу вытащили из душевой кабинки. Рэй задел головой край дверцы, рассадив кожу за ухом. С новой силой хлынула кровь. Он приоткрыл веки, но перед глазами все плыло.

Темные пятна двигались на размытом светлом фоне: черные мантии стариков из правления.

Чьи-то руки ухватили его под локти и, подняв с пола, выволокли в коридор, а оттуда – на кухню.

Зрение немного прояснилось. Рэй смог рассмотреть, где находится. Еще он увидел – и почувствовал, – как председатель задел его запястьем настенный телефонный аппарат, так что трубка свалилась с рычага. Боль прошила руку до плеча.

Рэя потащили дальше, в гостиную. Ткнули коленом об угол кофейного столика, разбив до крови, плечом пихнули на пальму в горшке, чтобы та опрокинулась.

Заместитель председателя открыл дверь на террасу.

Рэй наконец-то понял, что происходит.

Они создавали видимость несчастного случая. Якобы Рэй поскользнулся и упал в душе, стукнулся головой, поранился. Оглушенный, добрел до кухни, попытался и не сумел набрать девять-один-один, потом, ничего не соображая, через гостиную вышел на террасу.

А там свалился через перила и разбился насмерть.

Никому и в голову не придет, что его убили.

Рэй закричал, ненавидя себя за это, и с ужасом услышал, что его крики больше похожи на визг испуганной женщины.

Члены правления, перекидываясь шуточками насчет немужественного поведения, прижали его ладонь к раздвижной стеклянной двери, а потом защемили гениталии металлической дверной рамой. Рэй кричал, не переставая. Не намеренно – он не рассчитывал отпугнуть своих мучителей или привлечь внимание прохожих. Он кричал, потому что иначе не мог.

Его вытащили на террасу.

Он хотел до самого конца сохранять презрительное спокойствие, бросать едкие реплики, которые те не смогут забыть даже после его смерти, – но ничего не вышло. Он просто визжал как девчонка, пока его раз за разом с силой ударяли о перила. Свежепокрашенная перекладина не выдержала и треснула.

Ниже пояса он ничего не чувствовал. Руки пока слушались, и зрение еще не отказало, хотя кровь заливала глаза. Падая, он машинально выставил перед собой руки в бессильной попытке смягчить удар. Приземлился на каменистый склон холма с таким треском, словно в его теле не осталось ни одной целой кости.

Он все еще был жив.

Эта мысль пробудила в нем надежду и безумную радость, а еще неистребимую жажду мести. Правление ассоциации так и не смогло его уничтожить, несмотря на все старания, и это их погубит. Он не знал, парализовано его тело или просто страшно разбито, однако даже не пробовал двигаться.

Наверняка сверху за ним наблюдают. Надо притвориться мертвым, а свое состояние он сможет проверить позже.

Только позже так и не наступило.

Должно быть, он все-таки потерял сознание. Ему показалось, что не прошло и секунды, когда сквозь приоткрытые веки, залепленные подсыхающей кровью, он увидел у своего лица ноги стариков из ассоциации. В этом была какая-то неотвратимость. Последняя надежда угасла. Рэй открыл глаза, уже не скрываясь. Ему было все равно.

Он увидел, как председателю подали крупный обломок камня, и тот положил камень на землю рядом с его головой. Затем еще и еще.

Несколько рук приподняли его за плечи, и он понял, что они собираются делать.

Пожалуйста, пусть все будет быстро и безболезненно, подумал Рэй.

Но смерть не бывает быстрой и безболезненной. В этом ему пришлось убедиться на собственном опыте.

После похорон все собрались дома у Лиз. Дом казался непривычно пустым, несмотря на толпу народа. Морин, Одри Ходжес и Тина Стюарт приготовили еду и вообще занимались организацией неофициальных поминок. Лиз старались занять работой, чтобы отвлечь ее от грустных мыслей, но даже под негромкий гул разговоров отсутствие Рэя чувствовалось очень остро. Барри невольно представил, как тоскливо здесь будет, когда все разойдутся и Лиз останется одна.

Они с Фрэнком и Майком стояли в сторонке, наблюдая, как их жены буксируют в кухню и обратно пребывающую в зомбиподобном состоянии Лиз. Говорили о ремонтных работах на шоссе, из-за которых открытыми для движения остались всего две полосы, о баскетболе, о погоде, о ценах на бензин… О чем угодно, только не о Рэе. Не настолько близко они все-таки знакомы, чтобы раскрываться эмоционально. Все трое думали об одном и том же, и все старательно избегали говорить об этом вслух. Рэй объединял их, только благодаря ему они могли откровенничать друг с другом, а без него разговор не клеился. Примерно так было, когда Тодд Инголс, лучший друг Барри с детского сада до третьего класса, переехал вместе с родителями и пришлось играть с Джоном Уэйкменом – просто приятелем, другом про запас. Как вскоре выяснилось, ничего общего у них с Барри, по сути, не было. Вот и Фрэнк с Майком – друзья про запас. Вроде хорошие ребята, а все-таки не то, совсем не то.

Барри и не замечал, насколько привык полагаться на Рэя. Сейчас он вспоминал старика с глубокой печалью. Никогда больше они не будут сидеть на террасе, делать барбекю и обсуждать великие вопросы бытия. Или просто трепаться о разных пустяках.

Словно большой кусок жизни вдруг взяли и выбросили, и на его месте осталась мучительная пустота.

Вслед за грустью пришла злость. Барри нутром чуял, что в гибели Рэя замешана ассоциация. Не прямо, конечно – это не их метод, – а как-нибудь этак хитро: ничего не делать своими руками, но создать ситуацию, которая приведет к нужному им исходу.

Барри встретился взглядом с Грегом Дэвидсоном, стоявшим в дальнем углу. Тот устало кивнул в знак приветствия. Грег и Вайнона должны были переехать на этой неделе. Их выжили, повысив стоимость проживания в Бонита-Висте за счет новых ворот и охраны. Вот так и действует ассоциация.

Барри вспомнил Дика Мелдрума – его мертвое тело в канаве и молчаливую толпу вокруг.

Иногда они идут напролом и сами выполняют грязную работу.

Не угадаешь, на что они способны.

Морин и другие женщины привели Лиз в гостиную – поздороваться и выслушать слова сочувствия. Барри, Фрэнк и Майк в основном повторяли то, что уже говорили на кладбище, – как они сочувствуют ее утрате, как им самим не хватает Рэя, каким замечательным другом он был. Барри старался говорить коротко и искренне. Его тревожил погасший взгляд Лиз. Она словно стала другим человеком. Барри выдержал всего пару секунд, а потом отвернулся к Морин. Он знал, что ведет себя трусливо и бессердечно, как последний эгоист, но справиться с собой не мог. Барри был не из тех, кто умеет себя держать рядом с немощными, безумцами или умирающими. Он мог писать об этом книги, а в реальной жизни совершенно терялся, если требовалось оказать кому-то эмоциональную поддержку. Слава богу, есть и такие, как Морин, – те, кто знают, как себя вести.

– Можно тебя на минуточку, на кухне помочь? – спросила Морин.

– Да, конечно.

Барри пошел за женщинами.

Одри и Тина принялись загружать посудомоечную машину, а Морин отвела Барри в уголок. Там на столе стоял старый кожаный чемодан.

– Книги Рэя, – объяснила Морин. – Лиз почему-то уложила их в чемодан, а чемодан поставила вот здесь. Вообще не представляю, как она затащила на стол такую тяжесть. Мы его еле сдвинули.

Барри кивнул. Горе иногда принимает странные формы. Этот нелогичный поступок больше всех надгробных речей и больше самих похорон показал Барри всю огромность случившегося несчастья. Как видно, Лиз очень любила Рэя.

– И что с ним делать?

– Отнеси в маленькую гостиную, чтобы не мешался, – шепотом велела Морин. – Потом придумаем.

Барри взялся за ручку чемодана.

– Чертова ассоциация! Наверняка эти уроды приложили тут руку!

Он обращался скорее к Морин, но отреагировала Лиз. Она шагнула к Барри, взгляд ее стал жестким.

– Слышать ничего не желаю об ассоциации! Из-за этого безумия он и выскочил на террасу. Если бы не его паранойя, сейчас он был бы жив!

Барри промолчал. Не хотелось спорить, не хотелось еще больше ее расстраивать. С чемоданом в руке он оглянулся на Морин. Лицо жены ничего не выражало.

Уже выходя из кухни, он заметил, как Лиз обмякла. Барри потащил тяжеленный чемодан по коридору. Как только Лиз его подняла? Он занес чемодан в полутемную комнату и поставил на пол. В углу скудно обставленной комнаты стоял письменный стол Рэя. Внезапно Барри показалось, что он будто подсматривает за семейной жизнью пары. Он быстро вышел и прикрыл за собой дверь.

Неужели в гибели Рея действительно виновна ассоциация?

Барри хотелось так думать, но он понимал, что хватается за соломинку, лишь бы не верить очевидному: смерть его друга – всего лишь нелепая, горестная случайность.

Барри глубоко вздохнул. Вот уже ему всюду мерещатся заговоры, как тем психам, что в любом несчастье видят коварные происки правительства, верят в НЛО и в снежного человека, зато не верят ни в удачу, ни в случай, ни даже в судьбу и всякое незначительное происшествие объясняют сложными хитроумными действиями той или иной организации.

Приходится признать, что Рэй тоже был из таких.

Иногда верно самое простое объяснение, а поиски неких тайных причин – пустая трата времени.

И все-таки хорошо, что никто из ассоциации не явился выразить соболезнование.

Барри вернулся в гостиную. Фрэнк куда-то исчез, зато Майк стоял на прежнем месте и беседовал с женщиной, у которой рука была в гипсе. Барри подошел к ним, прихватив по дороге бокал с кофейного столика.

Майк представил их друг другу.

– Мойра, Барри. Мойра и ее муж, Клэн, живут на той стороне холма. Знаешь дом на сваях? Клэн раньше работал в строительстве, он помог Рэю построить знаменитый сарай.

– Сегодня он не смог прийти, – объяснила Мойра. – Так что я тут без него.

– Барри писатель. Они с Рэем подружились на почве общей ненависти к ассоциации домовладельцев.

Барри смутился. Такое описание звучало по-детски нелепо.

– Что у вас с рукой? – спросил он, чтобы сменить тему.

Женщина покраснела, ее открытое лицо вдруг стало замкнутым.

– Просто несчастный случай.

Ее интонация явно говорила об обратном.

Майк из-за ее спины подавал знаки, проводя ладонью поперек горла – Барри понял это так, что данной темы лучше не касаться.

Должно быть, семейные неурядицы, подумал он и сам удивился своему спокойствию. Он всегда считал себя неравнодушным человеком, который, столкнувшись с насилием в семье, бросается бить в набат, уведомлять власти, искоренять зло и восстанавливать справедливость. И вот пожалуйста: муж избил жену, а он, Барри, как и Майк, предпочитает остаться в стороне.

Поистине день полон сюрпризов.

Понемногу народ начал расходиться. Те, кто пришел по обязанности, исполнить долг соседей, спешили распрощаться. В конце концов, не на вечеринку явились. Все чувствовали себя неловко и, выразив еще раз напоследок сочувствие Лиз, с явным облегчением выскакивали за дверь, торопливо поминая срочные и неотложные домашние дела.

Майк и Фрэнк тоже ушли, оставив жен помогать Лиз с уборкой. Барри решил последовать их примеру. Морин проводила его до двери. Они приехали к Дайсонам – к Лиз – на машине прямо с кладбища, а сейчас Барри хотелось пройтись. Он сказал Морин, чтобы взяла машину, когда соберется домой.

Жена вышла вместе с ним на крыльцо и спросила, прикрыв за собой дверь:

– Как ты думаешь, это вправду был несчастный случай?

Барри удивился такому вопросу.

– Скорее всего.

Морин неуверенно кивнула. Странно. Возможно, она от кого-нибудь слышала или сама видела что-нибудь подозрительное?

Спрашивать Барри не стал. Он не хотел ничего знать, по крайней мере сейчас. Наскоро поцеловал Морин в губы и зашагал прочь.

В жарком неподвижном воздухе разносились стрекот невидимых цикад, шуршание ящерок в траве да изредка далекий рокот грузовиков на шоссе. Поселок будто вымер. В одном из своих романов Барри придал бы этому безлюдью зловещую окраску, однако сейчас ему даже приятно было ненадолго отдохнуть от соседей.

На улице он слегка повеселел. В доме Рэя все напоминало о нем, там никак не удавалось собраться с мыслями. Под неохватным ярко-синим небом легче вспоминать хорошее, и можно было представлять друга живым, а не скорбеть о его смерти.

Впереди над деревьями уже виднелась коричневая черепичная крыша их дома. Подойдя ближе, Барри увидел кое-что еще, отчего челюсти его непроизвольно сжались, и кровь быстрее побежала по жилам.

Розовый листок бумаги, прикрепленный к входной двери.

Ассоциация опять здесь побывала.

Барри мгновенно вскипел от ярости, совершенно несоразмерной масштабам события. Он понимал, что причина – не нашедший выхода гнев на смерть друга, но успокоиться не мог. Мерзавцы шныряли по его участку, пока они с женой и соседями хоронили Рэя и пытались утешить вдову старика. Что у них, совсем стыда нет?

Стремительно поднявшись на крыльцо, Барри сорвал записку и прочел.

Ассоциация назначила им штраф в пятьдесят долларов, потому что Морин подвязала поникшие хризантемы белым шнуром, а не зеленым. Оказывается, по уставу подвязывать растения на участках разрешается исключительно зеленым шнуром, чтобы они не выделялись на фоне естественной зелени и не портили внешний вид поселка.

Барри зажмурился, чувствуя, как мышцы лица сводит в мучительной гримасе.

– Твари! – заорал он во всю силу легких.

Злые слезы жгли глаза. Барри с трудом перевел дух, скомкал бумажку в кулаке и в бешенстве зашагал в дом.

Как и предсказывал Рэй, пришли муссоны. После полудня небо наполнялось тучами. Короткие летние грозы прогоняли нестерпимую жару, и к вечеру наступала приятная прохлада. С террасы можно было наблюдать, как с юга приближается дождь, словно легкая белая занавесь скользит над лесами и каньонами. Уловить бы словами это мимолетное очарование – но писательский дар Барри относился скорее к области гротеска, а не к области возвышенного. Запечатлеть в книге великолепие природы ему было не дано.

Они с Морин сидели на террасе, пили охлажденный чай и любовались пейзажем.

К югу кое-где виднелись полотнища дождя, словно свисающие из темно-серых плотных туч до самой земли. Изредка мирную картину нарушала далекая молния, за ней следовал глухой раскат грома. Однажды Барри увидел, как в землю ударили сразу три молнии.

С улицы донеслось тарахтение мотора без глушителя, и на дороге показался грузовичок с песком. Водитель, как видно, решил с разгону одолеть крутой склон, не осилил и забуксовал чуть выше дома Барри. Сейчас его заслоняло дерево, но по звуку мотора Барри определил, что водитель пробует дать задний ход. После первой неудачной попытки грузовичок сдвинулся с места, медленно пополз вниз по склону и резко затормозил прямо против дома. Барри посмотрел на Морин.

– Даже не думай! – отрезала она.

– Ему нужна помощь. Мы же не в Калифорнии, так что это не хитрость, чтобы наставить на нас пистолет и ограбить.

– А кто его знает…

Барри, качая головой, уже собрался спуститься и спросить, чем он может помочь, но тут возле грузовичка остановился пикап.

– Твое счастье, проблему решат без тебя, – усмехнулась Морин.

Из пикапа вылез высокий, крепко сбитый человек в чересчур новых джинсах, стильной ковбойской рубашке и с такой громадной блестящей пряжкой на ремне, какие носят обычно эстрадные юмористы. Загорелое обрюзгшее лицо и грива белоснежных волос придавали ему высокомерно-нетерпеливый вид. Ковбой еще не успел раскрыть рот, а Барри уже понял, что он не намерен помогать незадачливому водителю.

– Разрешение есть?

Водитель грузовичка высунул в окно темноволосую голову и ответил с сильным мексиканским акцентом:

– Да, сэр! Конечно, конечно. У меня зеленая карта.

– Я не о разрешении работать в Америке. Это само собой. Разрешение на работу в Бонита-Висте у твоего начальства есть?

В тихом воздухе звук разносится далеко, но если водитель и ответил, Барри ничего не услышал.

– Если хочешь работать в Бонита-Висте, надо получить особое разрешение от ассоциации домовладельцев. Не знаю, что тебе наплел твой босс, а на самом деле вот так вот, компренде?

Испанское словечко прозвучало с явной издевкой даже издалека, а уж водитель наверняка почувствовал враждебность. Он что-то ответил, тихо и угодливо, и вновь принялся заводить мотор. С третьей попытки ему это удалось.

Беловолосый хлопнул ладонью по дверце грузовичка.

– Давай, разворачивай свою колымагу, а начальнику передай, что я сказал. Нет разрешения от ассоциации – не суйся в Бонита-Висту, ясно?

И снова Барри не расслышал ответа. Во всяком случае, грузовичок дальше не поехал, двинулся задним ходом к подножию холма. Тарахтение мотора постепенно затихло вдали.

Ковбой вернулся к своему пикапу, на ходу хмуро покосившись на Барри, словно недовольный, что их разговор услышали. Писатель быстро отвел глаза и отодвинулся от перил.

Ковбой сел за руль и уехал.

– Слышала? – спросил Барри.

Морин кивнула, прихлебывая ледяной чай.

– Расисты повсюду встречаются. Уроды…

Это, конечно, верно, только у Барри от услышанного осталось иное впечатление.

По всей вероятности, точно такой же прием ждал всякого другого рабочего, независимо от этнической принадлежности. Тут не расизм… тут чертова ассоциация. Барри перевел взгляд на предгрозовое небо, но мелочность земных людишек портила величие природы. Душа совсем не лежала любоваться пейзажем.

Они просидели на террасе почти до самого вечера, когда налетел дождь. Молнии сверкали, словно вспышки фотоаппаратов по случаю приезда какой-нибудь знаменитости, и одновременно с ними ударами бича обрушивались разряды грома. Дом трясся, стекла в окнах дребезжали, будто от землетрясения. Гроза бушевала полчаса, потом наконец утихла, и Морин пошла готовить ужин.

Барри оставался на террасе, пока не стемнело, отложив принесенную с собой книгу и просто глядя вдаль. Закат был потрясающий. На границе леса и пустыни одинокая скала с одного боку пылала огненно-рыжим в лучах заката. Грозовые тучи рассеялись, только легкие розовые облака тянулись по небу, похожие на нити сладкой ваты.

От этой красоты захватывало дух.