Восхождение Губернатора Бонансинга Джей
Эйприл кивает. — Во всепрощающем настроении?
— Что-то типа этого.
Эйприл горько улыбается. — Она до сих пор обвиняет меня в краже её обеденных денег в школе Кларкс Хилл.
В следующие несколько дней формируется новая смешанная семья, в то время как сёстры Чалмерс находятся в печали, время от времени рассуждая ни о чем, время от времени объявляя всем бойкот, иногда прячась в своих комнатах подолгу плача или размышляя.
Эйприл, кажется, справляется с переходным состоянием лучше, чем её сестра. Она собирает вещи отца и переезжает в главную спальню, предоставив Филипу комнату, которую она занимала ранее. Филип обустраивает милый уголок для Пенни с полочками и раскрасками, которые он нашёл на верхних этажах.
Ребенок привязался к Эйприл. Они проводят вместе целые часы, исследуя верхние этажи, играя в игры, и пробуя все способы превратить их скудную провизию в творческие обеды, мелко накрошенные и наскоро приготовленные на огне Sterno. В ход идут и персик и изюм, и консервированные овощные миксы с сюрпризом (сюрпризом, к сожалению, всегда оказывался фарш из вяленой говядины).
Постепенно, орды ходячих перемещаются подальше от их местонахождения, оставляя позади только несколько зазевавшихся, давая Блэйкам и Нику шанс осуществить разведку в соседних зданиях. Филип замечает, что Брайан становится смелее и уже готов выходить из здания на время коротких походов. Но именно Ника Парсона это место захватило больше всех.
Ник устроил себе комнату в квартире-студии 2F на втором этаже в восточном конце коридора. Он нашёл там книги и журналы, и притащил туда дополнительную мебель. Он проводил всё время, высовываясь с балкона, делая наброски соседних улиц, рисуя карту близлежащего района, читая Библию, закладывая сад для зимних овощей, и много размышляя о том, что же произошло с родом человеческим.
Также он довёл до ума свой хилый мостик между двумя смежными зданиями.
Узкий проход сооружён из фанеры и лестниц для покраски, связанных между собой верёвкой и клейкой лентой (и, большей частью, молитвами). Пешеходный мостик протянут от задней части их крыши, охватывая двадцатипятифутовый промежуток над переулком, и соединяется с главным швеллером пожарной лестницы на соседней крыше.
Завершение мостика означает поворотный момент для Ника. Однажды, призвав свою храбрость, он протанцевал шимми через хрупкую конструкцию и, как он и обещал, он проделывает этот путь к юго-восточному углу квартала, не спускаясь на улицу. Оттуда он вычислил путь на пешеходный мост к универмагу. Когда ночью он вернулся назад с полными руками вкусняшек от Дилларда, его приветствовали как героя войны.
Он приносил им изысканные конфеты и орехи, тёплую одежду, новую обувь и чеканные канцтовары, дорогие ручки, газовую походную плитку, атласные листы и роскошное бельё, и даже мягких игрушечных животных для Пенни. Даже Тара светилась при виде европейских сигарет с пастельными обертками. Но для Ника в этих сольных пробежках было ещё кое-что. И это он приберегал в первую очередь для себя.
Спустя неделю со дня смерти Дэвида Чалмерса, Ник поговорил с Филипом о маленькой разведывательной миссии, с использованием его разработки. Филип не в восторге от перспективы переходить лестницу-мост: он утверждает, что беспокоится о том, что лестница может рухнуть под его весом, но на самом деле, причина в тайной боязни Филипом высоты. Ник уговаривает его, разжигая его любопытство.
— Ты должен видеть это, Филли, — говорит с энтузиазмом на крыше Ник. — Это место просто золотой рудник, чувак. Говорю тебе, это прекрасно.
С великой неохотой Филип поддаётся и, буквально, тащит себя через мостик, на руках и коленях позади Ника, ворча всю дорогу и тайком дрожа от страха, даже не глядя вниз.
Добравшись до противоположной стороны, они спрыгивают вниз и спускаются по пожарной лестнице, а затем проскальзывают в смежное здание через открытое окно. Ник ведёт Филипа через заброшенные коридоры бухгалтерских фирм, на полу, словно опавшие листья, валяются забытые бланки и документы,
— Уже недалеко, — говорит Ник, ведя Филипа вниз по лестнице через заброшенные коридоры, заваленные опрокинутой мебелью.
Филип внимательно прислушивается к эху шагов, поскрипывающих через испепелённые обломки. Он чувствует "белые пятна" и пустые места своим солнечным сплетением, слышит каждый щелчок и каждое жужжание словно что-то могло наброситься на них в любой момент из под опрокинутой мебели. Рука лежит наготове на 22-калиберном в его джинсах. — Сюда, сразу за парковкой, — говорит Ник, указывая на нишу в конце коридора.
Поворот за угол. Мимо опрокинутого торгового автомата. Вверх по короткому лестничному пролету. Через металлическую дверь без надписи и, внезапно, без предупреждения, весь мир открывается перед Филипом.
— Святая богоматерь, — удивляется Филип, следуя за Ником через пешеходный мост.
Проход забит грязью, заполнен хламом и сильным запахом мочи, массивные, укреплённые плексигласом стены забрызганы грязью, и искажают окружающий городской пейзаж. Но вид отсюда потрясающий. Снаружи льётся свет, и они чувствуют, что могут увидеть всё на мили вперед.
Ник останавливается.
— Здорово, правда?
— Охренетительно!
На высоте тридцати футов над улицей ветер бьёт по строению, и Филип может посмотреть вниз и увидеть, как редкие зомби блуждают под ними словно экзотические рыбы, дрейфующие под стеклянным дном лодки.
— Если бы не было этих уродливых монстров, я показал бы это Пенни.
— Вот то, что я хотел показать тебе. — Ник движется к южной стороне перехода.
— Ты видишь тот автобус? Через полквартала?
Филип видит его — огромный серебряный автобус МАРТА стоит на обочине. Ник произносит:
— Смотри выше передней двери автобуса, рядом с зеркалом, видишь отметку?
Конечно Филип видит эскиз символа над входом для пассажиров — торопливо начерченная пятиконечная звезда — сделанная красным спреем. — И что я вижу?
— Это безопасная зона.
— Что?
— Я проложил себе путь вниз по улице и обратно сюда, — отвечал ему Ник с невинной гордостью ребенка, показывающего самодельную гоночную модель своему папе.
— Вон там парикмахерская, чистая как стеклышко, безопасная как банк, с открытой дверью.
Он указывает дальше на улицу. Там пустой полуприцеп выше по дороге, в хорошем состоянии, с добротной, жёсткой — как уж их называют — складывающейся дверью? В задней части.
— Что за точка здесь, Никки?
— Безопасная зона. Места куда ты можешь занырнуть. Если ты пробежался за снабжением и попал в неприятности или что ещё. Я нахожу их всё дальше и дальше вдоль улицы. Ставлю метки на них, чтобы не потерять. Все виды каморок, можешь мне поверить.
Филип смотрит на него.
— Ты проделал весь путь до конца улицы самостоятельно?
— Да, так и есть…
— Твою_мать, Ник… ты не должен разгуливать здесь в одиночку.
— Филли…
— Нет, нет… никакого "Филли", чувак. Я серьёзно. Хочу, чтобы ты был более осторожным. Понимаешь? Я не шучу.
— Окей, окей. Ты прав. — Ник делает примиряющий жест руками. — Я слышу тебя.
— Отлично.
— Ты должен согласиться, однако, что это место — скала. Учитывая нашу ситуацию, не так ли?
Филип пожимает плечами, смотря вниз сквозь грязное стекло на кружение рыб-каннибалов. — Да, я полагаю.
— Все могло быть намного хуже, Филли. Эта площадка расположена так, что ты можешь видеть весь путь вокруг. В нашем распоряжении теперь достаточное количество комнат в жилых зданиях, магазины с продовольствием на расстоянии пешего хода. Я даже думаю, что мы могли бы найти где-нибудь генератор, возможно запустить двигатель автомобиля и вернуться назад. Я не могу представить, что мы останемся здесь, Филли… Я не знаю… на долгое время. — Он думал об этом довольно долго. — Бесконечно… знаешь?
Филип смотрит через грязное стекло на кладбище пустых зданий и оборванных монстров бродящих без цели появляющихся и исчезающих из вида.
— Все неясно в наши дни, Никки.
Этой ночью вернулся кашель Брайана. Погода становилась всё холоднее, и влажность увеличивалась с каждым днём — всё это негативно сказывалось на иммунитете Брайана. С наступлением темноты, комнаты промерзали. К утру было холодно как в холодильнике, пол под носками Брайана походил на каток. Он носит один под другим три свитера и вязаный шарф, которые Ник раздобыл у Дилларда. В своих полуперчатках, с копной непокорных черных волос и впалыми чёрными глазами Эдгара Аллана По, Брайан похож на бродягу из романа Чарльза Диккенса.
— Я думаю, что это действительно хорошее место для Пенни, — говорит Брайн Филипу ночью, стоя на балконе второго этажа. Братья Блейк выпивают после обеда дешёвое вино, глядя на пустынный горизонт. Прохладный вечерний ветер играет в их волосах, а зомби-вонь скрыта запахом дождя.
Брайан смотрит на далекие силуэты тёмных зданий, словно в трансе. Для человека, живущего в Америке в двадцать первом веке, кажется почти невероятным видеть огромный город в полной темноте. Но это именно то, что видят Блейки: линия горизонта настолько тёмная и мёртвая, что походит на горный хребет в безлунную ночь. Каждые несколько минут Брайану кажется, что он видит огонь или проблеск света в чёрной пустоте. Но это все только в его воображении.
— Думаю то, что делает Эйприл — самая хорошая вещь для Пенни, — отвечает Филип.
— Да, это действительно идёт ей на пользу. — Брайан нравится Эйприл, и он замечает, что Филип возможно также немного влюблен в неё.
Ничто не сделало бы Брайана счастливее, что обретение Филипом покоя и немного стабильности в паре с хорошей девушкой.
— Вот другая та ещё штучка, не так ли? — говорит Филип.
— Тара? Унылое создание.
Последние несколько дней Брайан избегал Тару Чалмерс — ходячую язву, вечно раздраженную, параноидальную, продолжающую скорбеть по отцу. Но Брайан вычислил, что работа её успокаивает и, будучи занятой, она выглядит порядочным человеком.
— Девчёнка не осознает, что я спас её гребаную жизнь, — говорит Филип.
Брайан несколько раз сухо кашляет. Затем говорит: — Я хотел бы поговорить с тобой об этом.
Филип смотрит на него. — Что?
— Старик обернулся, как эти? — Брайан взвешивает каждое слово.
Он знает, что не единственный, кто переживает из-за этого. С тех пор, как Дэвид Чалмерс вернулся из мёртвых и попытался укусить свою старшую дочь, Брайан размышлял об этом феномене и значении произошедшего, и правилах нового дикого мира, и возможном прогнозе для всего человеческого рода.
— Подумай об этом, Филип. Его ведь не укусили. Правильно?
— Нет, не кусали.
— Итак, почему он обернулся?
Мгновение Филип пристально смотрит на Брайана, а затем темнота поглощает их. Город кажется распростёртым в бесконечности, словно пейзаж из снов. Брайан чувствует гусиную кожу на руках, словно выразив в словах и высказав их вслух, он выпустил злорадного джина из бутылки. И они уже никогда не смогут вернуть джина обратно в бутылку.
Филип потягивает своё вино. В темноте его лицо выглядит мрачным и окаменевшим.
— Как же чертовски многого мы не знаем. Возможно, его инфицировали раньше, а может он хлебнул всего этого дерьма сполна, и его организм начал перестраиваться. Старик, в любом случае, был на пути в мир иной.
— Если это правда, тогда мы все…
— Хей, профессор. Дай передышку. Мы все здоровы и планируем такими остаться.
— Я знаю. Я только говорю… возможно, нам надо больше думать о предосторожности.
— Какой предосторожности? Твоя предосторожность прямо здесь. — Он касается своего 22-калиберного Ругера, заложенного за ремень на спине.
— Я говорю о том, чтобы лучше мыться, стерилизовать помещения.
— Чем?
Брайан вздыхает и смотрит на ночное небо, с низким навесом тумана, тёмным, словно чёрная шерсть. Собираются осенние дожди.
— У нас есть вода в туалетах наверху, — произносит он. — Мы достали фильтры и пропан, получили доступ к чистящим средствам, мылу, и к туалетам.
— Мы всегда фильтруем воду, спортсмен.
— Да, но…
— И мы моемся с тем хитрым изобретением, которое нашел Никки.
Так называемым хитрым изобретением был походный душ, устанавливаемый на открытом воздухе, который Ник нашел в отделе спортивных товаров Дилларда
Размером с небольшой холодильник, он был оснащён съёмным пяти-литровым баллоном и душевым шлангом, который работал с помощью насоса на аккумуляторах.
За последние пять дней, все они наслаждались регулярной роскошью быстрого приёма душа, заменяя баллон с водой так часто, как это было возможно.
— Я знаю, знаю… Просто хочу сказать, может быть, лучше сейчас подналечь на гигиену. Вот и всё. Пока мы не узнаем больше.
Филип грозно смотрит на брата: — А что, если больше нечего узнавать?
У Брайана нет ответа.
Единственный ответ исходит от города позади них. Тот напевает мрачные мелодии, злорадно сопровождая их зловонными порывами ветра и тихонько посылает всех на хуй.
Может быть, это гремучая смесь неаппетитных ингредиентов, из которых в тот вечер Эйприл и Пенни сварганили ужин: сочетание консервированной спаржи, тушёнки и измельчённых картофельных чипсов, приготовленных на пропановом пламени — бросила якорь в подложечной области Филипа. Или, возможно, всему виной совокупный эффект стресса, гнева и бессонницы. А может быть повлиял недавний разговор на балконе с братом.
Но независимо от причины, с наступлением ночи, и погружением в напряжённый сон, Филипа Блейка посещает странное кошмарное сновидение. Этот сон посетил его в его новой комнате (бывшая спальня Эйприл видимо когда-то являлась чьим-то домашним офисом — вычищая из комнаты вещи владельца, Филип и Эйприл обнаружили залежи заказников и образцов продукции Mary Kay Cosmetics). Но теперь, лёжа на шикарной двуспальной кровати, приставленной к стене, Филип корчится в полузабытьи, погружаясь и выныривая из лихорадочного шоу ужасов. Такой сон не имеет формы. У него нет начала, середины и конца, он просто бесконечно вращает своё колесо ужасов.
Филип обнаруживает себя в детстве, дома в Вэйнсборо, в ветхом маленьком бунгало на Фаррел-стрит, в дальней спальне, которую он делил с Брайаном. Во сне он не ребенок, он взрослый, но каким-то образом чума прокатилась во времени в семидесятые. Сон невероятно живой, практически трёхмерный. На обоях лилии и постеры с Iron Maiden, посреди комнаты — расцарапанный письменный стол. Брайан где-то дома, он кричит, и Пенни тоже там, в одной из соседних комнат, плачет и зовёт папу. Филип бежит по бесконечному лабиринту коридоров с потрескавшейся штукатуркой. Толпа зомби снаружи ломится в дом. Загороженные окна дрожат. Филип берёт молоток и пытается забить окна гвоздями, но голова молотка падает на пол. Раздаются ломающиеся звуки. Филип видит, что входная дверь трескается, он бросается к ней, и дверная ручка отрывается в его руке. Он ищет оружие в ящиках и шкафах с разрушающейся облицовкой, с потолка облетает штукатурка, его ботинок проваливаются в отверстие в полу. Стены рушатся, линолеум встаёт на дыбы, окна вываливаются из рам, и Филип слышит повторяющийся отчаянный визжащий голосок Пенни, зовущий его: "Папа!"
Скелетообразные руки пробиваются сквозь створки окон, шевеля почерневшими скрюченными пальцами.
— Папочка!
Белоснежные черепа вываливаются на пол, как жуткие перископы.
— Папочка!
Филип безмолвно орёт, и его сон разлетается вдребезги словно стекло.
Глава 14
Филип проснулся, задыхаясь. Подскочил на кровати, заморгал и покосился на бледный лунный свет. Кто-то стоит в ногах его кровати. Нет. Двое людей. Теперь он их увидел — высокую фигуру и маленькую.
— Доброе утро, солнце уже встало, — говорит Эйприл, обнимая за плечо Пенни.
— Иисус! — Филип сидит, прислонившись к спинке кровати, одетый в майку и треники.
— Который сейчас час?
— Похоже, почти полдень.
— Святой Христос, — произносит Филип, сориентировавшись. Всё его мускулистое тело покрыто холодным потом.
Его шея болит, а во рту вкус кошачьего туалета. — Не могу поверить.
— Мы должны показать тебе кое-что, папочка, — говорит маленькая девочка и её большие глаза горят от волнения.
Настолько счастливый вид дочери проходит успокоительной волной облегчения сквозь Филипа и уносит последние остатки сна из его лихорадочного мозга.
Он встаёт и одевается, попросив двух леди немного подождать.
— Дайте мне секунду, чтобы вернуть на место моё лицо, — говорит он хриплым, осипшим от виски ворчанием, приглаживая пальцами сальные волосы
Они ведут его на крышу. Когда они выходят из двери пожарного выхода и погружаются в холодный воздух и свет, Филип запинается от ослепительного блеска. Несмотря на то, что день пасмурный и тёмный, свет заставляет пульсировать глаза Филипа, мучающегося с похмелья. Он искоса смотрит на небо и видит приближающиеся с северной стороны штормовые облака, взвихрённые и взмученные.
— Кажется, дождь собирается, — говорит он.
— Это хорошо, — говорит Эйприл, подмигивая Пенни. — Покажи ему почему, сладкая.
Маленькая девочка берет отца за руку и тянет его через крышу.
— Смотри, папочка, мы с Эйприл посадили сад.
Она показывает ему маленькую самодельную клумбу в центре крыши. Ему требуется только одна минута, чтобы понять, что сад построен из четырёх тачек со снятыми колесами, связанных вместе веревкой. Шестидюймовый слой почвы заполняет каждую из этих четырёх полостей, и нескольких неопознанных всходов зелёного цвета уже высажены на каждый холм.
— Это чертовски прекрасно, — говорит он, сжимая ребенка в объятиях. Он смотрит на Эйприл. — Чертовски прекрасно.
— Это была идея Пенни, — говорит Эйприл, с блеском гордости в глазах. Она указывает на ряд ведер.
— Ещё мы будем собирать дождь.
Филип упивается прекрасным, слегка припухшим лицом Эйприл Чалмерс, её глазами цвета синей морской пены, распущенными поверх ворота дешёвого вязанного свитера пепельно-белокурыми волосами. Он не может отвести от неё глаз. И когда Пенни начинает счастливо бормотать обо всех тех вещах, которые она хочет вырастить: ростках сахарной ваты, кустарниках жевательной резинки, Филип не может собраться с мыслями. Эйприл опустилась на колени рядом с ребенком и внимательно слушает её, положив руку на спину Пенни, с любовью на лице. Между ними двумя сквозит согласие и чувство привязанности — и всё это предполагает что-то более глубокое, чем простой инстинкт выживания. Филип любуется увиденным, и нужное слово приходит к нему прямо сейчас, на этой ветреной пропасти: семья.
— Простите!
Грубоватый голос доносится от двери позади них, с другой стороны крыши. Филип оборачивается. В открытом дверном проеме он видит Тару в одном из её запятнанных балахонов, она в своём запатентованном настроении. Тара держит ведро. Её тяжелое лицо, с двойным подбородком, и сильно подведенные карандашом Maybelline глаза, выглядят ещё более неприветливыми, чем обычно.
— Я вас не слишком затрудню, попросив о небольшой помощи?
Эйприл поднялась и обернулась. — Я же говорита тебе, что помогу через минуту.
Филип видит, что Тара собирала воду с туалетных резервуаров. Он хотел было вмешаться, но решил, что не стоит.
— Это было полчаса назад, — пробурчала Тара. — Между тем, я таскаю воду, пока вы тут любезничаете, как в детской передаче.
— Тара, просто… успокойся. — вздохнула Эйприл. — Дай мне секунду, я сейчас приду.
— Прекрасно! Мне наплевать! — Тара поворачивается в гневе, и рассекая со свистом воздух, возвращается на внутреннюю лестницу, оставляя за собой кислую вибрацию презрения. Эйприл смотрит вниз.
— Извиняюсь за сцену… лучше с ней не связываться… знаешь… тяжёлый характер.
По растоптанному выражению лица Эйприл, становится ясно, что ей требуется очень много энергии, чтобы выполнять длинный перечень дел, которые необходимо сделать, по мнению сестры. Филип расчувствовался.
Он знает, как это сложно и понимает ревность и сестринское соперничество. Возможно, это связано с тем, что Эйприл переживает горе с кем-то другим, а не с Тарой.
— Не надо извинений, — говорит ей Филип. — Я хотел бы, чтобы ты знала кое-что.
— О чем ты?
— Просто я хочу, чтобы ты знала, насколько я благодарен за ту радость, которую ты доставляешь моей дочери.
Эйприл улыбается.
— Она — замечательный ребенок.
— Да, мэм, она такая….да и ты очень даже ничего.
— Спасибо. — Она наклоняется и оставляет легкий поцелуй на щеке Филипа. Никакой страсти, просто быстрый короткий поцелуй.
Но это производит впечатление. — А теперь мне надо идти, пока моя сестрица не пристрелила меня.
Эйприл уходит, оставляя Филипа словно сраженного молнией, в объятиях ветра.
Поцелуй не был чем-то особенным. Покойная жена Филипа, Сара, была мастером по поцелуям. Чёрт, Филип после смерти Сары годами встречался с проститутками, которые больше отказывали в деле поцелуев. Даже у шлюх есть чувства и Филип обычно спрашивал вначале, не сочтут ли они ужасным, если он незаметно оставит несколько поцелуев, только в меру, чтобы притвориться, что влюблен. Но этот маленький поцелуй Эйприл больше походил на закуску, намёк на большее. Филип не назвал бы его поддразниванием. И при этом он не назвал бы его платоническим поцелуем, которым сестра награждает брата. Он находится в очень тонкой неопределенности между двумя крайностями. С точки зрения Филипа, это как стук в дверь, попытка узнать, есть ли кто дома.
Филип ожидал дождь во второй половине дня, но он так и не пошел. На дворе середина октября (правда он понятия не имел, какой именно день) и все ожидают появления моечных машин, которые традиционно движутся через центральную Джорджию в это время года в большом количестве, но что-то удерживает их. Температура снижается, воздух гудит от скрытой влажности, но дождь так и не идёт. Возможно, засуха имеет отношение к эпидемии. Но какой бы не была причина, беспокойное небо, с низкими тёмными штормовыми облаками, кажется отражает незнакомую, необъяснимую напряженность, возникающую в Филипе.
Позже этим днём, он попросил Эйприл совершить с ним короткую прогулку по улице.
Ему потребовалось убеждать её, даже несмотря на то, что количество зомби уменьшилось со времени их прошлой прогулки. Филип говорит, Эйприл, что нуждается в помощи, чтобы разведать окрестности Home Depot или Lowe, где могут быть генераторы. Становится всё холоднее и холоднее, особенно ночью, и они должны быстро найти источники питания, чтобы выжить. Филип говорит, что ему нужен кто-то, знакомый с этой местностью.
Он также упоминает, что хочет показать безопасные зоны, размеченные Ником. Ник предлагает двигаться дальше, но Филип и Брайан считают, что будет лучше держаться рядом и наблюдать за местом.
Эйприл понимает задачу и готова идти, но немного побаивается хрупкого мостика. Что если пойдет дождь, когда они будут на лестнице? Филип убеждает её, что это будет легко, как съесть кусок пирога, особенно с таким весом, как у неё.
Они надевают пальто и достают оружие — Эйприл захватила на сей раз один из Марлинов — они готовы приступить к задуманному. Тара кипит от гнева, чувствуя отвращение к тому, что она называет “глупой, опасной, незрелой, пустой тратой времени.” Филип и Эйприл аккуратно игнорируют её.
— Не смотри вниз!
Филип находится на середине самодельного мостика над глухим переулком. Эйприл в десяти футах позади него, держится изо всех сил. Глядя на неё через плечо, он улыбается самому себе. У девочки есть яйца.
— Я спокойна, — произносит она, уносимая ветром, с побелевшими суставами и сжатой челюстью. Ветер теребит её волосы. В тридцати футах ниже, пара ходячих молча смотрит в воздух в поиске источника голосов.
— Почти добрались, — успокаивает Филип, когда добирается до другой стороны.
Она ползёт оставшиеся двадцать футов. Он помогает ей встать на пожарной лестнице. Чугун скрипит под их весом.
Они находят открытое окно и проскальзывают в здание Бухгалтерской фирмы «Стивенсон и Сыновья» и офис адвоката по имущественному планированию. Офисные коридоры темнее и холоднее, чем были в прошлый раз, когда Филип проходил по ним. Грозовой фронт принёс сумерки к площади раньше обычного.
Они следуют по пустым коридорам. — Не волнуйся, — обнадёживает её Филип, пока они пробираются сквозь дебри мусора и мятых налоговых деклараций, — Это место максимально безопасно, в наши дни и наши времена.
— Это не очень обнадеживает, — говорит она, прижимая ружьё, нервно нащупывая молоток.
Одетые в истрепанный флис и джинсы, руки и голени Эйприл обернуты изолентой. Больше никто так не делает. Филип спросил ее об этом однажды и она говорита, что видела, как по телевизору это делал дрессировщик животных — надёжное средство защиты от укуса.
Они пересекают холл и находят лестницу сразу после разбитых торговых автоматов.
— Зацени! — говорит Филип, преодолевая единственный лестничный пролет и подходя к двери без отметки.
Он делает паузу, перед тем как открыть дверь. — Ты помнишь Капитана Немо?
— Кого?
— Старый фильм "Двадцать тысяч лье под водой"? Старый полоумный капитан, играющий на органе в подводной ложке, в то время как гигантские кальмары плавают под его большими картинными окнами.
— Никогда не смотрела.
Филип улыбается ей. — Ну, сейчас увидишь.
Эйприл Чалмерс готовится к худшему, и сдерживая дыхание следует за Филипом через дверь на пешеходный мост. Она останавливается на пороге и просто смотрит.
Девушка уже бывала прежде в подобных переходах между зданиями, но именно сегодня вечером, призрачный свет и тонкие стены коридора, тянущегося через перекресток на тридцать футов поверх улиц, соединённого со вторым этажом ближайшего универмага, кажутся волшебными.
Сквозь стеклянную крышу видно, как вены молний мерцают и вытягиваются через грозовые облака. Прозрачные стены позволяют увидеть ожившие тени города, кишащего блуждающими зомби. Атланта выглядит как огромная настольная игра в хаотичном беспорядке.
— Понимаю, что ты имел в виду, — произносит она невнятным шёпотом, сполна прочувствовав странную смесь эмоций: головокружение, страх, волнение.
Филип проходит вдоль центра моста, останавливаясь возле стены и освобождая ремень своей сумки. Он кивает в направлении юга. — Хочешь увидеть что-то, — говорит он. — Иди сюда.
Она приближается к нему, опуская своё ружье и рюкзак напротив стеклянной стены. Филип указывает на следы, нарисованные на пустующих автомобилях и дверных проемах, оставленных Ником Парсонсом. Филип объясняет ей теорию "безопасных зон" и рассказывает о том, каким хитроумным вдруг стал Ник.
— Я думаю, он здесь действительно всё отлично устроил, — заключает Филип.
Эйприл соглашается. — Мы могли бы использовать эти тайники, когда найдём тот генератор, о котором все говорят.
— А ты врубаешься, сестрёнка.
— Ник — отличный парень.
— Это точно.
Захватническая темнота вползает в город, в голубоватых тенях стеклянного пешеходного моста, суровое лицо Филипа кажется Эйприл ещё более грубым. С его чёрными как смоль усами литературного злодея Фу Манчу и тёмными глазами, обрамлёнными морщинками смеха, он напоминает Эйприл нечто среднее между молодым Клинтом Иствудом и… кем же? Её отцом в молодости? Вот почему она ощущает эти приступы влечения к большому, долговязому мужлану? Неужто Эйприл — такая идиотка, что западает на парня только потому, что он практически двойник её отца? Или же это жалкая щенячья влюблённость возникла на фоне стресса и борьбы за выживание в обречённом мире? Да ради Бога, этот парень раскроил череп её папочки! А может всё совсем не так. И Дэвид Чалмерз тут ни при чём. Дух её папы, как поется в песне, улетел на небеса. Его душа отчалила прежде, чем он вылез из постели и попытался закусить своей старшей дочерью.
— Должен тебе сказать, — говорит Филип, глядя на оборванные фигуры, словно бродячие псы, снующие по улицам в поисках объедков.
— В нашем районе этих тварей совсем немного, и мы бы могли задержаться подольше в этом доме.
— Наверное, ты прав. Все, что нам необходимо разрешить — это выяснить способ подсыпать валиума в овсянку Тары.
Филип заходится добротным чистым смехом, который открывает его для Эйприл с новой стороны. Он смотрит на нее. — Здесь у нас есть шанс. И у нас действительно может получиться. Мы можем не просто выживать. И дело не только в генераторе.
Эйприл заглядывает в его глаза.
— Что ты имеешь в виду?
Он приближается к ней.
— Я немало девушек в своей жизни повидал, но такую как ты встречаю впервые. Твёрдую как сталь… но такую нежную с моим ребёнком. Никогда не видел, чтобы Пенни так кому-то открывалась, как тебе. Чёрт возьми, ты же спасла наши яйца, подобрав нас с улицы. Вы, особенная леди, Эйприл, вам известно?
Одновременно Эйприл чувствует кожей, жар, озноб и слабость в животике. Она понимает, что Филип смотрит на неё по-новому. Его глаза переполняет сияние эмоций. Теперь она знает, что он думает о том же самом, что и она, и смущённо опускает глаза.
— У тебя заниженные требования, — бормочет она.
Он подходит ещё ближе и осторожно касается своей большой мозолистой натруженной рукой изгиба её подбородка. — У меня самые высокие требования из всех, кого я знаю.
Раскат грома за стеклом слегка расшатывает мост и заставляет Эйприл подпрыгнуть.
Филип целует её в губы.
Она отступает. — Я не знаю, Фил… то-есть… не знаю, стоит ли… ты знаешь.
Вторая, третья, четвёртая мысль вспыхивают в сознании Эйприл мгновенно. Если она даст ход этим отношениям, что будет с Тарой? Насколько это накалит атмосферу в их квартире? Насколько всё усложнит? Как повлияет на их безопасность, на их шансы на выживание (если таковое возможно)?
Поведение Филипа возвращает её в реальность — то, как он смотрит на неё, сияющий эмоциями, с приоткрытым от желания ртом.
Он наклоняется и вновь целует её, и на этот раз она обвивает его руками и возвращает поцелуй, даже не замечая капель дождя, отскакивающих от стекла над её головой.
Она чувствует, как её тело тает в нежных объятиях Филипа. Их губы раскрываются и электричество пронзает Эйприл, когда они проникают языками друг в друга. Вкус кофе, мятной жвачки и мускусного запаха Филипа заполняют чувства Эйприл. Её соски твердеют под свитером.
Голубая вспышка молнии превращает тьму в сияющий ясный день.
Эйприл больше не контролирует себя. Она больше ничего не контролирует. Голова кружится. Она не замечает дождя, хлещущего по стеклянной крыше. Она даже не замечает, как Филип мягко опускается вместе с ней на пол прохода. Их губы сомкнулись в страстных ласках, сильные руки Филипа поглаживают груди Эйприл, он бережно опускает её на пол, и, прежде чем Эйприл осознаёт, что происходит, Филип оказывается на ней.
Шторм неистовствует. Ливень хлещет по стене. Гром грохочет, молнии взрываются и искрятся статическим электричеством, пока Филип шарит под свитером Эйприл вдоль всего её голого живота, обнажая её бюстгальтер в синем свете огненных вспышек.
Грубые пальцы разрывают застёжку. Гром взрывается. Эйприл чувствует настойчивый толчок чресел Филипа, проникающих между ее ног. Вспыхивают молниий. Её джинсы наполовину спущены, её груди оголены.
Краешек ногтя щекочет её живот, и, словно бы внутри её срабатывает выключатель, одновременно с очередным залпом грома, она внезапно думает: ПОДОЖДИ.
БУУУУУМ!
ПОДОЖДИ!
Приливная волна желания захватила Филипа Блейка в ревущий поток.
Читать бесплатно другие книги:
