Злой волк Нойхаус Неле

– Меня не это разозлило, – возразил Боденштайн. – Но во Франкфурте и в Управлении уголовной полиции земли было известно, где проживает Принцлер. Они его уже давно держат на примете, но до вчерашнего дня у них не было оснований для домашнего обыска.

– Что ты сказал? Они знали об этой усадьбе? – переспросила Пия скептически. – Почему же мы не получили соответствующую информацию? По крайней мере, после того, как мы побывали у матери Принцлера, во Франкфурте знали, что мы ищем его!

– Потому что мы в их глазах лишь пара придурковатых провинциальных фараонов, – ответил Боденштайн и потер небритый подбородок. – Но я больше не хочу к этому возвращаться. Если выяснится, что Принцлер убил Леонию Вергес и мы могли бы это предотвратить, если бы информационный обмен с Франкфуртом не был столь убогим, то полетят головы.

Радиостанция, которую Пия держала в руках, зашипела и защелкала.

– Мы внутри, – услышали они искаженный голос. – Здесь один мужчина, одна женщина и двое детей. Никакого сопротивления.

– Мы идем, – сказал Боденштайн.

Они прошли немного под гору через сухую листву, перебрались через канаву и вошли на участок. Слева стоял большой амбар, перед ним площадка с грилем, за забором в виде стальной решетки хранилось огромное количество запасных частей для автомобилей и мотоциклов, которые были тщательно рассортированы и аккуратно разложены. Дом располагался чуть позади и был окружен красивым просторным садом с древними деревьями и цветущим кустарником. Здесь был также бассейн и детская площадка. Истинный рай.

На влажном газоне, недалеко от дома, на животе лежал человек. Он был в футболке, шортах и без обуви. Его кисти были загнуты за спину и стянуты кабельными хомутами. Двое полицейских помогли ему встать на ноги. В двери, открытой с применением силы, стояла темноволосая женщина, которая обхватила руками бьющегося в истерике мальчика примерно лет двенадцати. Другой мальчик, чуть постарше и ростом почти с мать, не позволял себе плакать, но и у него на лице был написан страх, вызванный внезапным нападением в эти предрассветные сумерки.

Доктор Николя Энгель в сером брючном костюме, на который она надела бронежилет, стояла перед бородатым великаном, как Давид перед Голиафом – как обычно, бесстрашная и самоуверенная.

– Вы временно задержаны, господин Принцлер, – сказала она. – Я полагаю, что вы достаточно осведомлены о своих правах.

– Вы конченые идиоты, – ответил возмущенно Бернд Принцлер. Его голос был глубоким и хриплым, определенно не тем, что звучал с пленки на автоответчике Леонии Вергес. – Почему вы подвергли мою семью такому стрессу? Там на воротах есть звонок.

– Именно, – пробормотал Боденштайн.

– Уведите его, – сказала советник уголовной полиции Энгель.

– Могу я хоть что-нибудь надеть? – попросил Принцлер.

– Нет, – отрезала Николя Энгель.

Пия чувствовала, что мужчине хотелось сказать в ответ что-то дерзкое. Но он был знаком с арестами и знал, что оскорблениями не улучшит свое положение. Поэтому здоровяк довольствовался тем, что плюнул в траву на волосок от туфель марки «Лубутен» Николя Энгель и с высоко поднятой головой направился к одному из черных автобусов в окружении двух бойцов спецназа, которые рядом с ним казались гномами.

– Господин Боденштайн, фрау Кирххоф, теперь вы можете поговорить с супругой, – сказала Николя Энгель.

– Я хочу поговорить с господином Принцлером, а не с его женой, – возразил Боденштайн и снискал в ответ на это злой взгляд, на который не отреагировал. Из-за суеты и гула голосов в доме Энгель не успела ответить. В одной из комнат в подвальном этаже дома нашли двух молодых женщин.

– Ну вот, – сказала доктор Николя Энгель с торжествующей ноткой в голосе. – Я так и знала.

Накануне вечером, после того как Майке ушла из больницы, она написала ему эсэмэс и с тех пор ждала ответа, но напрасно. С воскресенья она ничего не слышала о Вольфганге, за исключением совещания в офисе утром в понедельник, на котором она не могла поговорить с ним ни о чем личном. Она чувствовала себя брошенной на произвол судьбы. Разве он не обещал заботиться о ней, защищать ее? Почему он ей не отвечает? Может быть, она сделала что-то не так? Обидела его? Майке несколько раз просыпалась ночью и проверяла свой смартфон, но он не прислал ни эсэмэс, ни мейл. Разочарование росло с каждой минутой. Если в ее жизни был человек, на которого она всегда могла положиться, то это был Вольфганг. Ее отчаяние переросло в гнев, потом в обеспокоенность. А что, если с ним тоже что-то случилось?

В девять часов она не выдержала и позвонила ему на мобильный телефон. Он ответил уже после второго гудка. Майке, которая на это не рассчитывала, не знала, что сказать.

– Привет, Вольфганг, – сказала она.

– Привет, Майке. Я прочитал твою эсэмэс только сегодня утром. Я ставил телефон на тихий режим, – объяснил он, и у нее возникло ощущение, что он лжет.

– Ничего страшного, – солгала она. – Я только хотела тебе сказать, что маме стало немного лучше. Я была вчера дважды у нее.

– Это замечательно. Ты ей сейчас нужна.

– К сожалению, она все еще не может ничего вспомнить. Врачи говорят, что это может продлиться долго, прежде чем она что-то вспомнит о нападении. Иногда память не возвращается вовсе.

– Может быть, это даже лучше. – Вольфганг откашлялся. – Майке, к сожалению, я должен идти сейчас на одно важное совещание. Я перезвоню тебе.

– Леония Вергес умерла, – перебила его Майке.

– Кто умер?

– Мамин психотерапевт в Лидербахе, у которой мы были в субботу.

– Бог мой, какой кошмар, – пораженно сказал Вольфганг. – Откуда ты это знаешь?

– Потому что я случайно там оказалась. Я хотела кое-что у нее спросить насчет мамы. Дверь в дом была открыта, и… и я ее увидела. Это было… ужасно! Я просто не могу забыть эту картину.

Майке придала своему голосу дрожь – совсем как испуганная маленькая девочка! Эта хитрость с Вольфгангом всегда срабатывала. Может быть, он сейчас посочувствует ей и опять пригласит переночевать у него дома.

– Кто-то приковал ее к стулу и заклеил рот. У нее произошло обезвоживание. Потом приехала полиция, я отдала им мамин компьютер из офиса. Как ты думаешь, я правильно сделала?

Он ответил не сразу. Вольфганг был благоразумным человеком, который все основательно обдумывает, прежде чем что-то сказать. Вероятно, ему потребовалось обработать эту информацию. Майке слышала на заднем плане гул голосов, шаги, потом хлопнула дверь, и стало тихо.

– Конечно, ты поступила правильно, – сказал наконец Вольфганг. – Майке, ты не должна ни во что вмешиваться, и пусть полиция делает свою работу. То, что ты предпринимаешь, – это опасно. Ты не можешь уехать на пару дней к своему отцу?

Майке решила, что она ослышалась. Что за идиотское предложение?

Она собрала все свое мужество.

– Я… я думала, что я смогу пару дней пожить у тебя. Ты ведь мне это предлагал, – ответила она голосом маленькой девочки. – Я не могу сейчас поехать в Штутгарт и оставить маму.

И вновь прошли бесконечные секунды, прежде чем Вольфганг ответил. Своим дерзким предложением пожить у него она застала его врасплох, и в действительности он ей это вовсе не предлагал. Втайне она надеялась на утешительные слова и спонтанное «Ну, конечно!», но чем дольше она ждала ответа, тем больше она уверялась в том, что он ищет отговорку, которая не так больно ранит ее.

– К сожалению, не получится, – сказал он.

Она слышала в его голосе неловкость, знала, в какой конфликт с совестью ввела его, и ощущала злобное удовлетворение от этого.

– У нас до выходных будет полный дом гостей.

– Понятно, нет так нет, – ответила она вскользь, хотя от гнева из-за его отказа ей хотелось выть. – Кстати, ты ничего не решил в отношении моего волонтерства? У меня ведь теперь нет работы.

Другой человек, возможно, сказал бы, что она должна прекратить действовать ему на нервы, но Вольфгангу помешала врожденная вежливость.

– Давай по этому поводу созвонимся позже, – выдавил он из себя. – Мне действительно нужно идти на совещание. Они все ждут меня. Не вешай нос! И будь осторожна!

Майке швырнула телефон на диван и разразилась слезами отчаяния. Рухнуло все, на что она надеялась! Черт подери! Никого она не интересовала! Раньше она действительно поехала бы к своему отцу и просила бы его участия, но с тех пор как у него появилась новая спутница жизни, его интерес к ней ослабел. Во время ее последнего приезда в Штутгарт эта глупая корова даже имела наглость сказать ей, что ей пора наконец вести себя как взрослой, а не как пятнадцатилетнему подростку. С тех пор Майке там больше не показывалась.

Она бросилась на диван и стала размышлять, что ей делать и кому звонить. Но больше никто не приходил ей в голову.

Обе молодые перепуганные женщины, которых обнаружили в подвале дома Принцлера, не были в восторге от своего «освобождения». Тот факт, что они были русскими и жили в условиях, далеких от приемлемых, являлся для органа оперативного управления достаточным доказательством, чтобы считать их нелегальными проститутками, которых удерживали здесь вопреки их воле. В угаре эйфории от этого мнимого успеха полицейские не позволили девушкам взять с собой личные вещи, поэтому только позже в управлении полиции Франкфурта выяснилось, что Наталья и Людмила Валенковы никоим образом не являются проститутками. Наталья была помощницей по хозяйству у Принцлеров по программе Au-pair, имела паспорт и действующую справку о местопребывании. Людмила, ее старшая сестра, жила здесь же раньше и также работала помощницей, а в настоящее время училась во Франкфурте на факультете экономической информатики и жила в Германии совершенно легально, имея студенческую визу.

В общем и целом вся утренняя акция была верхом бессмысленности и стоила огромных денег. Адвокат Принцлера, несговорчивая тридцатипятилетняя особа, ясно дала понять, что она подаст иск на возмещение ущерба за причиненный имущественный и нематериальный вред в виде испытанного стресса в значительном размере.

Пия знала, что Боденштайн очень недоволен, так как он оказался прав, и еще его безмерно злило, что коллеги во Франкфурте до сих пор не дали им возможности поговорить с Принцлером. И все же утренний цирк имел свои положительные стороны – в управлении полиции на Адикесаллее Боденштайн случайно встретил своего бывшего коллегу, который когда-то руководил операцией по задержанию Килиана Ротемунда. Кроме всего прочего, Лутц Альтмюллер работал в Специальной полицейской комиссии «Леопард», которая занималась до сего времени нераскрытым делом погибшей девушки, которую также обнаружили в Майне 31 июля 2001 года. Альтмюллер был готов встретиться с Пией, Кристианом Крёгером и Джемом Алтунаем и предложил для встречи ресторан «Унтершвайнштиге», недалеко от франкфуртского аэропорта. Пию это очень устраивало, так как она обещала Боденштайну отвезти его в аэропорт. Его самолет в Мюнхен улетал в половине третьего, и поскольку у него была только ручная кладь, Кай уже зарегистрировал его онлайн и загрузил посадочный талон в его айфон. Таким образом, он вполне успевал, если Пия в половине второго доставит его к терминалу «А» аэропорта.

Она подъехала к «Унтершвайнштиге», оставила машину на стоянке и пешком перешла улицу. Джем и Кристиан уже ждали перед старым «Домом лесника» и махнули ей, когда она чуть замешкалась в поисках ресторана между офисным зданием и отелем аэропорта.

Главный комиссар Лутц Альтмюллер сидел за ближайшим столиком рядом с входной дверью и лакомился немалой порцией бычьей грудинки с зеленым соусом и отварным картофелем. У Пии, которая за весь день не успела даже перекусить, при виде этого блюда потекли слюнки.

– Я подумал, что если уж мы встречаемся в обеденное время, то можно заодно и пообедать, – сказал Альтмюллер прямодушно, после того как они поприветствовали друг друга и представились. – Присаживайтесь же! Вы уже обедали? Могу порекомендовать зеленый соус.

Он размахивал ножом и вилкой и говорил с полным ртом.

– Где вы оставили Боденштайна?

– Он летит в Мюнхен, – сказала Пия. – Сегодня вечером он принимает участие в программе «Дело № XY».

– Ах да, он мне говорил.

Было трудно представить, что Лутц Альтмюллер когда-то был успешным легкоатлетом. В 1996 году он даже участвовал в Олимпийских играх в Атланте и благодаря этому имел в полиции Франкфурта особый статус. Но постепенно его мышцы превратились в дряблый жир – печальный результат пристрастия к чрезмерно жирной еде в сочетании с недостатком движения.

– Ну, ребята, так что вас интересует? – Он промокнул тканевой салфеткой рот и лицо, сделал глоток шипучего яблочного вина и откинулся назад. Стул заскрипел под массой его упитанного тела.

– Мы в данный момент расследуем сразу три дела, – начала Пия. – И при этом постоянно натыкаемся на имена Килиана Ротемунда и Бернда Принцлера. Принцлера сегодня утром задержали, но Ротемунд все еще скрывается. Нам бы хотелось побольше узнать об этом человеке.

Лутц Альтмюллер внимательно слушал. И хотя его тело с годами стало тяжеловесным, память осталась прежней. Тогда, в июле 2001 года он был одним из сотрудников уголовной полиции, которые выехали на место обнаружения трупа девушки, кроме того, он являлся главным ответственным лицом по контролю за действиями специальной комиссии. Через три дня после того, как был обнаружен труп девушки, в специальной комиссии началась паника. Позвонил неизвестный мужчина и заявил, что знает, откуда погибшая девушка. Это был первый горячий след – и, к сожалению, последний. Аноним не хотел показываться лично и поэтому прислал своего адвоката.

– Килиана Ротемунда, – предположила Пия.

– Точно, – подтвердил Лутц Альтмюллер. – Мы встретились с Ротемундом в пивной в Заксенхаузене, и он не захотел в тот момент назвать имя своего доверителя. Он утверждал, что девочка могла стать жертвой так называемого педокольца. Его доверитель, который сам являлся пострадавшим, был твердо в этом убежден и мог назвать имена стоящих за этим, а также имена закулисных руководителей. Все это было очень неопределенно, но это был первый многообещающий след. Однако через несколько дней прокуратура начала следствие в отношении самого Ротемунда. При обыске в его кабинете и в частном доме были найдены изобличающие его фотографии, видео и даже один компрометирующий фильм, в котором Ротемунд был снят во время полового акта с несовершеннолетними детьми.

– Но это совершенно непостижимо, – заметил Кристиан Крёгер. – Зачем Ротемунду понадобилось таким образом привлекать к себе внимание?

– И не говорите, коллега! – Альтмюллер кивнул и наморщил лоб. – Все было очень странно. Ротемунда привлекли к суду, он попал за решетку, а его клиент остался неизвестным и больше не объявлялся. И дело до сих пор остается нераскрытым.

– Девять лет спустя мы опять находим в Майне труп девушки со следами насилия на теле, – сказал Кристиан. – И одновременно опять этот Ротемунд попадает в фокус нашего расследования.

– Пока мы еще не знаем, действительно ли он имеет отношение к нашей «русалке», – вмешался Джем. – Это только предположение.

У стола появился официант и убрал тарелку Альтмюллера. Пия проигнорировала урчание своего желудка и заказала только колу-лайт. Джем и Кристиан также отказались от еды.

Альтмюллер подождал, пока официант принесет напитки, и затем нагнулся вперед.

– Мои коллеги и я тогда предположили, что Ротемунда подставили, – сказал он, понизив голос. – Мафия, занимающаяся детским порно, использует все средства устрашения. Они не церемонятся, если им грозит опасность разоблачения. Кроме того, у них мощная сеть. Они имеют связи в ведомствах и службах, на самом высоком уровне в сфере экономики и политики. И, разумеется, никто не заинтересован в том, чтобы кто-то об этом узнал. Часто это длится годами, прежде чем удастся кого-то изобличить или даже ликвидировать все кольцо, но чаще всего мы остаемся ни с чем. Они лучше оснащены, имеют много денег, средства связи и технические возможности, с которыми нам с нашими средствами смешно тягаться. Мы все время на пару шагов отстаем от этих уголовников.

– Почему Ротемунд не защищался, если был невиновен? – спросила Пия.

– Он защищался. Он до последнего отрицал, что имеет хоть какое-то отношение к обличительному материалу, предъявленному ему, – возразил Альтмюллер. – Но его вина была так очевидна, что суд проигнорировал его возражения. К тому же в прессе поднялся шум. Это тоже было странно. Несмотря на запрет передачи информации, она каким-то образом просачивалась. А потом была эта достопамятная пресс-конференция с прокурором Маркусом Марией Фреем…

– …который когда-то был близким другом Ротемунда, – добавила Пия.

– Да, это было общеизвестным фактом. – Лутц Альтмюллер кивнул. – Но эта дружба разрушилась, когда Ротемунд начал защищать преступников, совершивших тяжкие преступления, и выиграл несколько сенсационных дел, так как смог уличить следственные органы и прокуратуру в ошибках в судопроизводстве и несостоятельности. Он был на прямом пути в высшую лигу защитников по уголовным делам, мог позволить себе большой дом, костюмы, сшитые на заказ, и дорогие автомобили. Я уверен, что его старый приятель Фрей ему просто завидовал и искал случая, чтобы сбросить его с пьедестала.

– Таким вот образом? – Кристиан Крёгер покачал головой. – Но это отвратительно.

– Н-да… – Альтмюллер скорчил гримасу. – Представьте себе, что вы неоднократно публично были унижены вашим когда-то лучшим другом. И вот он совершает действительно катастрофическую ошибку. Что должен делать прокурор? Он должен в силу своих полномочий сопровождать дело.

– Да, совершенно верно. Тем более если речь идет о насилии над детьми, – согласился Джем Алтунай. – Но Фрей должен был бы отказаться от дела из-за личной заинтересованности в его исходе.

– Должен был бы. Но он, возможно, видел шанс реабилитировать себя за ошибку, допущенную его отделом, и сделать себе имя. Он не без причины в тридцать с небольшим лет стал главным прокурором. Он честолюбив, циничен и неподкупен.

– А что вам известно о Бернде Принцлере? – поинтересовалась Пия.

– Принцлер пользовался большим влиянием среди «Королей дороги», – ответил Альтмюллер. – Общественность недооценивает «Королей», считая их обычной бандой байкеров, которые занимаются грязными делишками. В действительности они представляют собой хорошо организованную группу со строгой, почти военной иерархией. В борьбе за обладание территорией у них постоянно возникали стычки с косовскими албанцами и русскими. Тот или иной член банды время от времени попадал в суд и за решетку, но в целом на их деяния смотрели сквозь пальцы, так как они своей твердой рукой создавали порядок и, таким образом, сокращали нам работу. Принцлер в девяностые годы был вице-президентом франкфуртской группы, его боялись и уважали. Ротемунд пару раз успешно защищал его, благодаря чему тот избежал тюрьмы. Потом Принцлер совершенно неожиданно исчез из поля зрения. Сначала возникло предположение, что он впал в немилость своих коллег, и долгое время мы рассчитывали найти где-нибудь его труп, но, оказывается, он просто отошел от дел и стал выполнять иные задачи внутри своей организации.

– Какие? И почему? – поинтересовался Крёгер.

– Здесь я могу только строить догадки. Нам тогда удалось внедрить в банду «Королей» осведомителя, но его застрелили при полицейском налете. – Альтмюллер пожал плечами. – Говорили, что Принцлер женился и не захотел больше находиться на переднем фронте.

– Сегодня утром мы видели его жену и детей, – подтвердил Джем. – Двоих сыновей в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет.

– Да, так оно и должно быть, – сказал Альтмюллер.

Пия молча слушала. Многочисленные сведения, которые они получили от Альтмюллера, как фрагменты пазла, кружились в ее голове, пытаясь занять нужные места в еще достаточно неполной общей картине. Вместо полезных ответов появились десятки новых вопросов. Действительно ли Ханна Херцманн вела свое расследование через «Королей дороги», как они до сего времени предполагали? Как осуществлялся контакт с Ротемундом и Принцлером? И какую роль во всей этой истории играла Леония Вергес?

– Когда произошла эта история с застреленным осведомителем? – спросила Пия.

Подсознание посылало ей сигналы, которые она не могла объяснить и понять. Это просто сводило ее с ума.

– Это было уже достаточно давно, – ответил Альтмюллер. – Я думаю, в девяносто восьмом году. Или в девяносто седьмом? Но Принцлер был в то время еще достаточно активным, я знаю это, так как Ротемунд тогда успешно вытащил его из серьезного дела. И в самом деле, выяснилось, что не член банды застрелил нашего осведомителя и двоих из «Королей», а один из наших парней.

– Речь идет об Эрике Лессинге? – спросила Пия.

Лутц Альтмюллер, который как раз поднял руку, чтобы махнуть официанту, остолбенел и, несмотря на красноватое из-за повышенного артериального давления лицо, побледнел.

– Откуда вы знаете его имя?

Его реакция была более чем исчерпывающей. Мозг Пии работал на полную мощность. Эрик Лессинг. Катрин. Бенке. Доктор Николя Энгель. Килиан Ротемунд. Старое дело во Франкфурте, из-за которого Энгель и Бенке терпеть не могли друг друга. Почему Бенке всегда мог себе так много позволить? Почему его, несмотря на самые грубые промахи, не увольняли из полиции и даже перевели в отдел внутреннего контроля в Управлении уголовной полиции земли? Может быть, кто-то на высоком уровне покровительствовал ему? И если да, то почему?

– Это тоже был провал прокуратуры? – спросила она, вместо того чтобы ответить Альтмюллеру. – Не может ли здесь быть связи с нашими нынешними делами?

– У тебя, девочка, буйная фантазия, – сказал бывший главный комиссар, покачав головой. На этом его готовность продолжить рассказ была исчерпана. Он махнул официанту, чтобы тот принес счет, так как ему надо было успеть на прием к врачу. Джем и Кристиан поблагодарили его за помощь. В тот самый момент, когда они встали и вышли из «Дома лесника», у Пии в голове пронеслась еще одна мысль, и от волнения по ее телу побежали мурашки. Конечно, это вполне возможно!

– Господин Альтмюллер, – обратилась она еще раз к своему франкфуртскому коллеге, – не сказал ли Ротемунд тогда что-нибудь о своем клиенте? Речь шла о клиенте или клиентке?

Толстяк прислонился к одному из высоких столов, которые стояли в саду перед входом в ресторан, и задумчиво наморщил лоб.

– Мы тогда записали беседу с ним на пленку и сделали копию для приобщения к делу. Я узнаю, можно ли получить этот протокол.

– Спасибо. – Пия кивнула. – Что означает, что его клиент сам был «потерпевшим»? В какой связи?

– Гм, – Лутц Альтмюллер провел рукой по своему лысому черепу. – Я думаю, он имел в виду, что его клиент тоже был жертвой мафии, торгующей детской порнографией. К сожалению, у нас с ним была только одна беседа, поэтому мы не смогли задать дополнительные вопросы.

Фрагменты пазла сами собой встали на нужные места, и Пия поняла, что именно они упустили, отвлекшись на Бернда Принцлера. Она неожиданно заспешила.

– Кто такой Эрик Лессинг? – спросил Кристиан, после того как ушел Альтмюллер. – Почему старик был так шокирован, когда ты упомянула его имя?

– Это был еще выстрел не в цель, – ответила Пия. – Я сама еще не совсем все понимаю. Но мы должны непременно еще раз поехать в дом Леонии Вергес. Я почему-то уверена, что в ее картотеке пациентов мы найдем ключ ко всем разгадкам.

По дороге из больницы Бад-Хомбурга домой Луиза только сосала большой палец и не говорила ни слова. Дома она не захотела идти пешком от машины до квартиры. Не помог ни обещанный шоколадный пудинг, ни призывы к ее разуму, ни строгость. Эмма была близка к тому, чтобы разрыдаться, и как раз в тот самый момент, когда она попыталась потащить ребенка, вопреки ее состоянию, вверх по лестнице, из квартиры ее свекра и свекрови, как ангел-спаситель, вышел Гельмут Грассер. Прежде чем Луиза успела оказать сопротивление, он взял ее на руки, отнес наверх и поставил перед дверью квартиры. Позже зашли Корина и Сара и принесли Луизе маленькие подарки, но в ответ девочка даже не улыбнулась. В какой-то момент она пошла в свою комнату и захлопнула за собой дверь.

Здесь Эмма разразилась слезами. Это ведь была не ее вина, что дочь сломала себе руку! Тем не менее она чувствовала себя ответственной за это. Что же будет дальше? С одной стороны, она хотела, чтобы Флориан был здесь и поддерживал ее, но с другой стороны, она опасалась, что его присутствие может повредить. Подруги попытались ее утешить и заверили, что они позаботятся о Луизе, кроме того, Эмма сама будет поблизости, когда будет рожать своего ребенка в их собственном роддоме.

– Может быть, Флориан тоже к этому времени вернется, – сказала Корина.

– Не вернется, – всхлипнула Эмма. И здесь вся история будто выплеснулась из нее. Она рассказала, как нашла в кармане его брюк упаковку презервативов и задала ему прямой вопрос, на который он ничего не ответил. Он не подтвердил и не оспорил, что изменил ей, и после этого она попросила его уехать.

Корина и Сара на какой-то момент потеряли дар речи.

– Но самое ужасное – это то, что… что… врач в больнице предполагает, что Луиза, возможно, была… подвергнута сексуальному насилию. – Слезы отчаяния бежали по лицу Эммы, не останавливаясь, как будто у нее внутри прорвалась дамба. – У нее гематомы на внутренней стороне бедер и во… во влагалище. И это не от падения с пони. Флориан взорвался, когда врач это сказала, и с тех пор он больше не звонил. Я ведь не могу давать ему Луизу каждый второй выходной, если я боюсь, что он может с ней что-то сделать!

Она рассказала Корине и Саре об изменившемся поведении Луизы, о приступах ярости, которые она не может сдержать, об агрессивном поведении в детском саду, о фазах ужасающей летаргии и о разрезанном плюшевом волке.

– Я разговаривала с психотерапевтом из Организации по оказанию психической и психологической помощи девочкам и многое прочитала в Интернете, – сказала она дрожащим голосом. – Такие расстройства поведения являются типичными признаками, которые проявляет такой маленький ребенок, как Луиза, в случае сексуального насилия. Это расстройство личности, вид защитной реакции психики, так как ребенок в своей собственной семье больше не чувствует себя уверенно.

Она высморкалась и посмотрела на своих шокированных подруг.

– Вы понимаете, почему я так боюсь оставлять теперь Луизу одну? И я совсем не знаю, что будет, когда появится ребенок и я не смогу уделять внимание только Луизе.

– Что говорит об этом Флориан? – спросила Корина. – Ты сказала ему прямо в лицо, что подозреваешь его в сексуальном насилии?

– Нет! Когда я могла это сделать? Я видела его в последний раз, когда он привез Луизу в больницу.

– Давай я поговорю с ним? – предложила Корина. – Все-таки он мой брат.

– Да, наверное. – Эмма пожала плечами. – Я тоже не знаю, что можно сделать. Я вообще больше ничего не знаю.

– Сейчас попытайся сначала успокоиться, – посоветовала Сара и сочувственно погладила Эмму по руке. – Заботься о Луизе, не навязываясь ей. Пребывание в больнице – это очень травмирующий опыт для детей ее возраста, и даже если ты много времени проводила с ней, она все равно неожиданно оказалась в окружении чужих людей. Ей потребуется пара дней, пока она опять привыкнет к своему дому. И все будет опять хорошо.

– Я пойду сейчас к ней. – Эмма вздохнула и поднялась с места. – Спасибо за ваши подарки. И спасибо, что выслушали меня.

Она обняла сначала Сару, потом Корину и проводила их до двери. Когда обе ушли, Эмма глубоко вздохнула и пошла в детскую комнату. Луиза сидела на полу в углу комнаты, и когда Эмма вошла, даже не подняла глаз. Она поставила в CD-плеер диск и слушала свою любимую сказку про Золушку. Девочка сидела спокойно, положив большой палец в рот, и казалась почти апатичной.

– Ты хочешь кекс? Или яблоко? – спросила мягко Эмма и села напротив нее на ковер.

Луиза молча покачала головой, не глядя на нее.

– Давай позвоним дедушке и бабушке, чтобы они с тобой поздоровались?

Луиза вновь отрицательно покачала головой.

– Давай немного поболтаем?

И вновь отрицательный ответ.

Эмма растерянно и озабоченно смотрела на свою маленькую дочку. Как хотела она помочь ей, уверить ее в том, что с ней она в безопасности и не должна ничего бояться, но Сара, наверное, была права в том, что ей не следует навязываться.

– Можно я останусь здесь и послушаю с тобой «Золушку»?

Луиза пожала плечами. Ее взгляд блуждал по комнате.

Некоторое время они сидели молча и слушали сказку.

Неожиданно Луиза вынула палец изо рта.

– Я хочу, чтобы приехал папа и забрал меня, – сказала она.

Вся команда отдела К2 в напряжении сидела перед телевизором в кабинете доктора Николя Энгель. И хотя у каждого из них позади был трудный долгий день, все были бодры и с любопытством ждали участия Боденштайна в программе «Дело № XY». В среднем передачу смотрели семь миллионов телезрителей. В период отпусков аудитория, конечно, сокращалась, но это была возможность выйти на широкие круги общественности.

Так как о девушке, найденной в реке, было слишком мало информации, не имело смысла снимать установочный план, зато по делу Ханны Херцманн имелся уже готовый для съемки материал. Боденштайн был как раз первым, и когда он появился в кадре, в кабинете советника по уголовным делам можно было услышать, как пролетит муха. Пия не могла как следует сконцентрироваться на выступлении шефа, который по своему красноречию и деловитости ни в чем не уступал ведущему, в отличие от большинства других коллег, которые от нервозности часто казались неловкими и беспомощными. После разговора с Лутцом Альтмюллером в голове Пии царил полный хаос. Иногда ей казалось, что она совершенно отчетливо смогла ухватить главное, потом обрывки информации вновь перемешивались в страшную путаницу. Минимум два человека, которые находились с ней сейчас в одном помещении, могли бы привнести ясность в ее мысли. Николя Энгель была руководителем отдела К2 во Франкфурте, когда при полицейском налете в квартале «красных фонарей» были застрелены осведомитель и двое членов банды «Короли дороги». А Катрин, по меньшей мере, знала имя Эрика Лессинга.

Всю вторую половину дня Кристиан, Джем и она проверяли истории болезни в картотеке Леонии Вергес в поисках каких-либо улик, но все было напрасно. Они то и дело натыкались на трагические и удручающие судьбы женщин, подвергшихся сексуальному насилию и получивших психические и психологические травмы, но не было ничего, что указывало бы на связь с Ротемундом, Принцлером или Ханной Херцманн.

На экране появилась фотография Килиана Ротемунда. Это был действительно интересный мужчина, а его голубые глаза были настолько необычными, что казалось невероятным, чтобы его никто нигде не заметил. А что, если он на самом деле безвинно стал жертвой коварного заговора? Пия попыталась представить себе, как бы она себя повела, если бы узнала, что ее близкий друг, с которым у нее был конфликт, оказался педофилом. Как бы она отреагировала, если бы он уверял ее, что невиновен? Поверила бы она ему вопреки имеющимся противоречиям? Пия задумчиво смотрела на экран, на котором как раз появился номер телефона для сообщения полезной информации.

– Я пойду быстренько вниз, покурю, – сказала Катрин, сидевшая рядом с ней, и встала с места.

– Подожди, я пойду с тобой. – Пия взяла свой рюкзак и тоже поднялась. У Кая поблизости был телефон на тот случай, если действительно поступят звонки по какому-нибудь из дел, о которых заявил Боденштайн, и их переведут на его номер. Пия вслед за Катрин спустилась вниз по лестнице до подвала и перед помещением, которым редко пользовались, вышла на улицу.

– Шеф вполне мог стать актером, – заметила Катрин и закурила. – Мне кажется, окажись я перед камерой, ни одного толкового слова не сказала бы.

– Надеюсь, это принесет плоды.

Пия тоже закурила и прислонилась к стене. Хотя она встала сегодня в начале четвертого утра, она не чувствовала никакой усталости. Ее воодушевляло предчувствие того, что она, возможно, находится в миллиметре от прорыва, которого они все ждали и благодаря которому их расследование могло принять совершенно иной поворот.

Какое-то время они молча курили. Из одного из соседних садов позади высокого проволочного забора до них доносился смех, гул голосов и аромат жареного мяса.

– Катрин, – сказала Пия. – Я должна тебя кое о чем спросить.

– Смелее! – Молодая коллега Пии посмотрела на нее с любопытством.

– Недавно ты, когда здесь был Франк, в разговоре с шефом упомянула имя – Эрик Лессинг. Откуда ты его знаешь?

– Почему тебя это интересует? – Ее любопытство перешло в недоверие.

– Потому что, возможно, это связано с нашими теперешними делами.

Катрин сделала глубокую затяжку и зажмурилась, когда дым попал ей в глаза. Потом она выдохнула.

– Когда Франк начал тогда ко мне придираться, я как раз кое с кем познакомилась, – сказала она. – Я была на семинаре в Висбадене, и руководитель семинара и я… да… сблизились.

Пия кивнула. Она хорошо помнила о перемене, которая тогда произошла с Катрин. Неожиданно у нее появились новые шикарные очки, модная стрижка, кроме того, она радикально поменяла стиль своей одежды.

– Какое-то время нас с ним связывали близкие отношения, но неофициальные, так как он был женат. Он хотел развестись, но все откладывал. Понадобилось время, чтобы я поняла, что ему нужна была только любовница для его уязвленного самолюбия. – Катрин вздохнула. – Как всегда. Случайно выяснилось, что он знал Франка. Они вместе работали в каком-то подразделении особого назначения. У него был ужасный комплекс неполноценности, он постоянно рассказывал мне о своих прежних героических деяниях. И однажды рассказал о той операции, в которой был застрелен осведомитель.

Пия не верила своим ушам.

– О том налете на бордель на Эльбештрассе не знал никто, в нем не принимал участие даже спецназ. Несколько полицейских в униформе ворвались в бордель. Это казалось случайностью, что Эрик и двое байкеров именно в этот момент были там с целью получения денег. На заднем дворе борделя возникла перестрелка. А теперь держись…

Она сделала паузу, но Пия догадывалась, что она скажет дальше.

– Это Франк застрелил тех троих. Из оружия, которое не числилось на вооружении полиции и затем было найдено в автомобиле одного из байкеров. У Франка было твердое алиби на время совершения убийства. Его адвокат вытащил его из дела, прежде чем вообще было предъявлено обвинение. Все дело замяли. Франк был помещен сначала в психиатрическую лечебницу, а потом переведен в Хофхайм. Вся эта история до сегодняшнего дня является в высшей степени секретным делом.

Пия раздавила сигарету.

– Откуда твой друг узнал об этом?

– Франк рассказал ему это по секрету, когда был пьян.

– Когда это точно было?

– В 1996 году. Где-то в марте, если я не ошибаюсь.

– А знают шеф и Энгель, что ты в курсе этой истории?

– Шеф хотел поговорить со мной об этом в тот день, когда я упомянула имя Эрика Лессинга, но до сих пор не сделал этого. – Катрин пожала плечами. – Но это неважно. Для меня это только прекрасное средство против Франка, если он когда-нибудь попытается причинить мне зло.

В комнату вошла ночная сестра, и Ханна проснулась. Медицинские сестры и сиделки, которые дежурили в больнице днем, уважали ее желание и не беспокоили ее, разговаривая с ней только о самом необходимом. Однако ночная сестра Лена, заряженная энергией живая блондинка, игнорировала ее молчание и бесцеремонно болтала без умолку, как клубный аниматор. Не хватало только, чтобы она сдернула с нее одеяло, хлопнула в ладоши и заставила ее делать приседания со всеми дренажными и инфузионными трубками.

– Ах, новый айфон, – воскликнула она радостно, после того как измерила Ханне температуру и артериальное давление. – Шикарный, белого цвета! Круто! Мне бы такой тоже понравился. Наверное, очень дорогой, да? У моего друга такой же, теперь он все скачивает через Apps[33].

Ханна закрыла глаза, предоставив ей возможность выговориться. Майке действительно купила ей новый смартфон и загрузила в него все данные, так что Ханна опять могла читать входящие мейлы и наконец знать, какой сегодня день. Ведь она полностью утратила чувство времени.

– Про вас говорили даже в программе «Дело № XY», – продолжала щебетать сестра Лена. – Мы смотрели в ординаторской. Ужасно, как они все это разыгрывают!

Ханна внутренне напряглась и открыла глаза.

– Что они разыграли? – прохрипела она недоверчиво.

Почему ей никто об этом не рассказал? Ирина, Ян, Майке или, по меньшей мере, ее агенты должны ведь были это знать!

– Ну, как вас нашли в багажнике вашего автомобиля. – Лена уперлась левой рукой в талию. – И потом еще до этого – сцену в вашем гараже. Ах да, начали они с того, как вы вышли из телестудии и пошли к автомобилю.

Боже милостивый!

– Они назвали мое имя? – спросила Ханна.

– Нет, только вымышленное. Они все время говорили «телеведущая Йоханна Х.».

Это звучало не очень утешительно. Что толку от запретов на передачу информации, если ее имя уже было озвучено через одну из самых рейтинговых программ немецкого телевидения? Уже завтра пресса одолеет ее.

– Они предполагают, что нападение на вас как-то связано с убийством этого психотерапевта, – сестра Лена направилась в ванную комнату, продолжая беззаботно щебетать.

– О чем вы говорите? С каким убийством? – прошептала Ханна хриплым голосом.

Ночная сестра вернулась назад. Вопроса Ханны она не расслышала.

– Разве это не ужасно? – продолжала она. – Страх берет при одной только мысли о том, что человека связали, приковали, и потом она долго умирала от жажды… Нет, в самом деле! Какие же жестокие бывают люди!

Ее слова проникали в сознание Ханны, словно падающие в воду камни. Ударные волны понимания произошедшего разгоняли умиротворительный туман в ее голове. Совершенно неожиданно, будто сдвинулся в сторону занавес, в ней ожили воспоминания, хотя ничто этого не предвещало. Она с трудом перевела дух от охватившего ее страха и почувствовала, как судорожно сжалось ее тело.

Мнимые полицейские. Гроза. Она лежит запертая в багажнике. Она вспомнила свой страх, свои панические попытки освободиться. Гараж в ее доме, в котором она всегда себя чувствовала в безопасности. Она слышала треск, когда ломались ее кости, ощущала медный вкус крови во рту. Эти страшные боли, страх смерти, внезапная уверенность в том, что она умрет. Она слышала напряженное тяжелое дыхание и смех, видела через пелену слез мигающий красный свет камеры, ощущала резкий запах мужского пота. «Не суй свой нос в дела, которые тебя не касаются, шлюха! Если ты будешь это делать, ты подохнешь. Мы тебя найдем везде, тебя и твою дочь. Твои фанаты порадуются, когда увидят в Интернете видео, которое мы сегодня сняли».

Ужас той ночи вернулся во всей своей реальности, от которой у нее перехватило дыхание. Она попыталась взять себя в руки, но воспоминания, которые дремали где-то в глубинах ее памяти, вырвались с мощностью извергающегося вулкана и унесли ее в иссиня-черную бездну кошмара.

– Что с вами? Вам нехорошо? – Только сейчас Лена заметила, что с Ханной было не все в порядке. – Успокойтесь, только успокойтесь! – она склонилась над Ханной, положила руки ей на плечи и уложила на постель. – Вдох – выдох – не забывайте!

Ханна отвернула голову. Она хотела воспротивиться, но у нее не было сил. Она слышала пронзительные, исполненные страха рыдания, и ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что этот ужасный звук вырывается из ее рта.

Луиза заснула в половине девятого. Она больше не спрашивала о Флориане, и Эмма постаралась не обижаться на дочь за то, что она сказала. Ее разум подсказывал ей, что для пятилетнего ребенка нормально потребовать прихода отца. Возможно, если бы Луиза была у Флориана, она захотела бы к ней. Но в глубине души она все же была расстроена и ущемлена этим явным неприятием. Она маленький ребенок, уговаривала себя Эмма, она сбита с толку и испугана пребыванием в больнице. Она ассоциирует своего отца со смехом, с наслаждением мороженым и ласками, а ее, напротив, – со строгостью, обязанностями и повседневностью.

Но, тем не менее, логичное объяснение поведения Луизы не имело значения. Было просто нечестно, как Флориан во время своих спорадических визитов покупал любовь дочери и тем самым завоевывал ее! Эмма же всегда была с ребенком, с самого его рождения! Она массировала Луизе животик, когда она первые три месяца своей жизни почти беспрерывно кричала, она втирала ей в десны мазь, когда у нее резались первые зубки. Она ее утешала и ухаживала за ней, пеленала и носила ее на руках. Каждый вечер она укачивала ее перед сном и пела ей песни, она читала ей вслух, давала бутылочку и часами играла с ней. И вот благодарность за все!

Эмма обхватила руками чашку с пресным жасминовым чаем, который уже лез у нее из ушей. Потребность в крепком черном кофе, великолепном горьковато-сладком эспрессо или в бокале вина осталась в ее мечтах, когда она еще могла нормально спать. Она была такой измотанной, такой невероятно усталой. Как хотела бы она опять просто беспрерывно поспать часов десять, не испытывая постоянную тревогу о состоянии своего ребенка! Но самое позднее через две недели ее второй ребенок потребует полного внимания, а ведь она уже была на пределе своих физических и душевных сил. Чем старше она становится, тем больше истончается ее нервная система. Эмме было просто слишком много лет для того, чтобы поднимать двоих маленьких детей без поддержки мужчины.

Послезавтра они встретятся. Флориан определенно явится на прием по случаю дня рождения своего отца. Эмма гнала от себя мысль об этом противостоянии. Она весь день просидела дома, так как Луиза не хотела выходить из своей комнаты. Сейчас, когда девочка крепко спала, она могла позволить себе короткую прогулку на свежем воздухе, чтобы немного размять ноги. Эмма взяла бэбифон и пошла вниз. Перед входной дверью она глубоко вздохнула. Было уже почти темно. Мягкий воздух был наполнен чарующим ароматом сирени. Она сняла шлепанцы, взяла их в руку и пошла дальше босиком. Она шла по влажному газону, как по ковру. Ее нервы успокаивались с каждым шагом. Она расправила плечи и стала равномерно дышать. Она не хотела идти далеко, а лишь только до фонтана, который находился в центре парка, пусть даже Луиза точно не проснется часов до семи утра. Эмма дошла до фонтана, села на край и опустила руку в воду, которая была еще теплой, нагревшись за день от солнца. На краю леса квакали лягушки и трещали сверчки.

Эмма по привычке проверила бэбифон, но она, конечно, уже давно была вне зоны действия радиосвязи. Ей вдруг вспомнилось, что Флориан решительно возражал против этого прибора, утверждая, что ребенок подвергается вредному излучению. Точно так же он считал, что современные памперсы вызывают у детей сыпь и экзему, так как они не пропускают воздух.

Странно. Почему, если она думала о своем муже, ее посещали только негативные воспоминания? Неожиданно идиллическую тишину нарушил громкий стук, сопровождаемый пронзительным криком. Эмма, забеспокоившись, вскочила и поспешила к дому. Но разгневанный крик доносился со стороны трех бунгало, и Эмма узнала голос Корины. Она остановилась позади кустов самшита и посмотрела на дома. Бунгало Визнеров было ярко освещено, и Эмма, к своему удивлению, увидела своих свекра и свекровь, сидящих на диване в гостиной. Кроме Йозефа и Ренаты, здесь были также Сара, Ники и Ральф. Никогда прежде Эмма не видела свою подругу такой разъяренной. Она, правда, не могла разобрать, что она говорила, так как дверь на террасу была закрыта, но она видела, что Корина кричала на Йозефа. Ральф успокаивающим жестом положил руку на плечо Корины, но она с раздражением сбросила ее и понизила голос. Эмма наблюдала за происходящим действом, которое напоминало ей театральную пьесу и которому она не находила объяснения. Корина, Йозеф и Рената обычно были единым сердцем и душой. Что могло быть причиной такого раздражения? Возможно, что-то случилось? Рената встала и вышла из комнаты. Неожиданно вмешался Ники. Он что-то сказал, потом размахнулся и дал Корине пощечину, от которой та едва удержалась на ногах. Эмма испуганно ловила ртом воздух. В этот момент на террасе появилась Рената и зашагала прямо в ее направлении. Эмма вовремя успела нагнуться за кустом самшита. Когда она опять посмотрела на дом Визнеров, в гостиной никого не было, кроме Йозефа, который сидел на диване, нагнувшись вперед и закрыв лицо руками. Точно так же сидел он недавно за своим письменным столом, после того как Эмма, как и сегодня, случайно узнала, что Корина с ним поссорилась. Как могла она так поступить со своим отцом? И почему Ральф праздно наблюдал за тем, как Ники дал пощечину его жене? Эмма не могла ничего понять в этой странной ситуации. Может быть, у Корины просто сдали нервы перед большим торжеством, намеченным на послезавтра. В конце концов, она тоже была всего лишь человеком.

Килиан Ротемунд, находясь в Голландии, в основном держал свой мобильный телефон отключенным. И хотя в тюрьме он отстал от прогресса в области современной телекоммуникации, он все же понимал, что по его подключенному к Интернету телефону его местонахождение может быть установлено, даже если не включать роуминг. Он плохо разбирался в таких вещах, как интернет-кафе, WiFi в гостиницах и прочее, но он ни при каких обстоятельствах не должен был оставить след, который вел к тем двум мужчинам, которые согласились встретиться с ним только на условиях особых мер по обеспечению безопасности. Сила действия того, что они ему рассказали и передали, выходила за все рамки. С тех пор как Килиан увидел свою фотографию в самой крупнотиражной газете Голландии «De Telegraaf», он знал, что его объявили в международный розыск. Он, правда, не говорил по-голландски, но мог сносно читать на этом языке. Разыскивался ранее судимый за сексуальные преступления Килиан Ротемунд, однако по тактическим соображениям следствия не указывалось, в связи с чем.

Один из его клиентов в кемпинге прислал ему эсэмэс-сообщение, в котором написал, что полиция в воскресенье произвела обыск в его вагончике и сейчас разыскивает его. От Бернда он узнал, что Леония Вергес умерла. Кто-то учинил над ней жестокую расправу прямо у нее дома. По правде говоря, он должен был бы быть шокирован этой новостью, но этого не произошло. Еще в субботу он видел Леонию у Бернда. Она утверждала, что Ханна, несмотря на все предостережения, не понимает всю серьезность положения и уже что-то выболтала. Килиан, правда, защищал Ханну, но в глубине души у него тоже возникли сомнения в ее благонадежности, так как она с четверга ничего не давала ему о себе знать. От нее не было ни эсэмэс-сообщений, ни мейлов, ни звонков. Они дискутировали уже больше часа, когда Леония с язвительной ноткой в голосе сказала, что то, что случилось с Ханной, она получила по заслугам. Килиан был огорошен, когда она сообщила, что на Ханну напали и изнасиловали в ночь с четверга на пятницу и она находится сейчас в больнице. То равнодушие и безучастность, с которой она это сказала, переполнили чашу терпения Килиана. Между ними возникла серьезная ссора, он сел на свой мотороллер и ночью поехал в Лангенхайн в надежде встретить там, может быть, дочь Ханны и узнать от нее подробности, но в доме было тихо и темно.

Килиан не знал, сыграет ли вообще какую-нибудь роль то, что он узнал в Голландии.

Они попали в осиное гнездо, и осы их беспощадно атаковали: Леония погибла, Ханна лежала в больнице с тяжелыми телесными повреждениями, а его разыскивала полиция. Бернд решил пока ничего не рассказывать обо всем этом Михаэле, так как никто не мог предположить, как она отреагирует на эти дурные новости.

Уже несколько часов Килиан размышлял о том, почему именно в голландской газете была напечатана его фотография с обращением о помощи в розыске. Может быть, кто-то знал, что он отправился в Амстердам, или после сообщения в прессе фотография появилась во всех крупных европейских газетах?

К обеду он принял решение отправить сенсационный материал, полученный во время беседы, по почте в Германию на тот случай, если его арестуют по пути домой. Он купил уплотненный конверт и, прежде чем написать адрес на конверте и отнести его на почту, долго обдумывал, на чей адрес ему следует отправить письмо. Потом в кафе поблизости от главного вокзала Амстердама он ждал своего поезда, который отправлялся в 19.15. За пять минут до отправления он заплатил за две чашки кофе и кусок пирога, взял свою сумку и отправился в направлении нужного перрона.

Он рассчитывал, что его будут ждать по прибытии во Франкфурт, но не в Амстердаме. Однако внезапно перед ним как из-под земли выросли одетые в черные маскировочные костюмы мужчины, один из которых сунул ему под нос удостоверение и объявил на чистейшем немецком языке а-ля Руди Каррелл[34], что он арестован. Килиан не оказал никакого сопротивления. Рано или поздно его все равно отправили бы в Германию, но теперь наконец у него в руках будут доказательства, которых ему до сих пор все время не хватало. Убедительные, однозначные доказательства и большое количество имен. У этой банды было много голов, как у гидры, у которой вместо отсеченной головы сразу вырастала новая. Но с помощью той информации, которой он теперь располагал, он ощутимо обессилит этих извращенных, потерявших совесть свиней и одновременно отмоет свое имя и таким образом реабилитирует себя. Пара дней в голландском штрафном изоляторе его больше не пугала.

Еще в ходе программы поступили первые звонки с сигналами, но самый важный звонок был сделан не в студию программы «Дело № XY», а Каю Остерманну и всполошил всю команду. Было десять минут двенадцатого, когда Пия набрала номер телефона Боденштайна, и он сразу ответил.

Она села на ступеньку лестницы перед охраной, закурила и коротко сообщила ему детали. Позвонила женщина, которая видела погибшую девушку в начале мая в Хёхсте, на Эммерих-Йозефштрассе. Она как раз пришла нагруженная покупками домой и искала перед дверью дома ключи, когда к ней с распахнутыми в панике глазами подбежала молодая светловолосая девушка и на ломаном немецком языке попросила о помощи. Через несколько секунд у бордюра рядом с ними остановился серебристого цвета автомобиль, и из него вышли мужчина и женщина. Девушка у входа в дом сжалась в комок и, как будто защищаясь, положила руки на голову – жалкое зрелище. Парочка объяснила свидетельнице, что это их дочь, она психически больна и страдает бредовыми иллюзиями. Оба вежливо извинились, затем они забрали девушку, которая без сопротивления последовала за ними и села в машину. На вопрос, почему она раньше не заявила в полицию, женщина ответила, что она в начале июня уехала на три недели в круиз и почти забыла этот случай, пока случайно сегодня вечером не увидела фотографию погибшей девушки, обнаруженной в Майне. Она была на сто процентов уверена, что это та самая девушка, которая умоляла ее о помощи, и обещала на следующее утро прийти в комиссариат для дачи показаний.

– Да, это действительно звучит многообещающе, – сказал Боденштайн. – Но сейчас постарайся отправиться домой. Я прилечу завтра семичасовым рейсом и не позднее половины девятого буду в конторе.

Они попрощались, и Пия убрала телефон. Ей стоило невероятного усилия воли подняться со ступени лестницы и направиться к автомобилю, который, как нарочно, стоял на самом дальнем парковочном месте.