Злой волк Нойхаус Неле

Принцлер избегал оскорблений, манер мачо и жаргона, принятого в его среде, который он в иной ситуации, несомненно бы, использовал. Он был умен, четырнадцать лет назад отстранился от дел «Королей дороги» и стал жить в райском уголке, подальше от клубов и заведений в квартале «красных фонарей», который когда-то был его домом. Почему? Что его заставило это сделать? На тот момент ему было примерно около тридцати – не тот возраст для такого человека, как Бернд Принцлер, чтобы просто уйти на покой. И хотя он, кажется, оставил позади свое криминальное прошлое, он делал все, чтобы не привлекать к себе внимания. От кого он прятался?

Время шло, и все молчали.

– Почему убили Эрика Лессинга? – спросила Пия в затянувшейся тишине. – Какой важной информацией он владел?

Принцлер контролировал свою мимику, но на сей раз он не уследил за тем, как его брови рефлекторно дернулись вверх.

– Именно об этом и идет сейчас речь, – сказал он хрипло.

– А о чем сейчас идет речь? – спросила Пия, не уклоняясь от его взгляда.

– Подумайте хорошенько, – ответил Принцлер. – Я больше не скажу ни слова без моего адвоката.

Она была зла. Крайне зла. И обижена.

Почему, собственно говоря, этот идиот решил от нее так отделаться? Слезы ярости жгли Майке глаза, когда она, согнувшись, на одеревенелых ногах спускалась по лестнице.

После посещения Ханны она поехала в Оберурзель к Вольфгангу. Она не могла понять, почему он вдруг так изменил свое отношение к ней и почему у нее возникло ощущение, что он ее обманывает. Откуда появилось это недоверие? Она ему не поверила, когда он сказал ей по телефону, что она не сможет у него переночевать, потому что у отца гости.

Въезд и парковочная площадка, аккуратно посыпанная гравием, в самом деле были полны машин. Крутые тачки из Карлсруэ, Мюнхена, Штутгарта, Гамбурга, Берлина и даже из других стран. Хорошо, значит, Вольфганг не солгал. Некоторое время она стояла и размышляла: следует ли ей уехать или просто позвонить. Вольфганг ведь знал, что она сидит одна. Если в его доме проходит вечеринка, то он мог бы ее пригласить! Ханну приглашали всегда и по любому поводу. Майке смотрела на большой старый дом, который она так любила. Высокие ланцетные окна, темно-зеленые притворные ставни, двускатная шатровая крыша, покрытая красноватой плоской черепицей, наружная лестница, восемь ступеней которой вели к темно-зеленой двустворчатой входной двери, на которой размещался латунный дверной молоточек в виде львиной головы. Кусты лаванды перед домом в этот теплый летний вечер источали густой аромат, который напомнил Майке о каникулах на юге Франции. Именно Ханна много лет назад привезла тогда матери Вольфганга лаванду из Прованса.

Раньше она часто бывала здесь с Ханной, и в ее воспоминаниях дом был для нее воплощением защищенности и надежности. Но теперь тети Кристины уже не было, а Ханна лежала в больнице, тоже скорее мертвая, чем живая. И у нее не было никого, кто ждал бы ее, к кому она могла бы прийти и чувствовать себя в полной безопасности. Нельзя было отрицать, что Вольфганг с годами выработал по отношению к ней некое амплуа отца, к которому она испытывала глубокое доверие. Ее приемные отцы приходили и уходили и воспринимали ее лишь как обременительный и неизбежный придаток Ханны, а ее родной отец женился на ревнивой мегере.

Майке бросила последний взгляд на дом, затем повернулась и хотела идти, но в этот момент во двор, шурша шинами, въехал «Майбах». Он остановился перед лестницей в дом, и из машины вышел стройный светловолосый мужчина. Их взгляды встретились. Она улыбнулась и кивнула, с удивлением отметив выражение неловкости, которое при ее взгляде промелькнуло на загорелом лице Петера Вайсбеккера. Петер был старым знакомым Ханны, почти другом. Актер и шоумен, он был легендой немецкого телевидения. Майке знала его с рождения. Ей показалось глупым в двадцать три года называть его дядей Питти, но так она называла его всегда.

– Маленькая Майке! Как я рад тебя видеть, – сказал он с притворным восторгом, – скажи, твоя мама тоже здесь?

Он неловко ее обнял.

– Нет, мама в больнице, – ответила она и взяла его под руку.

– Да что ты! Мне очень жаль. Что-нибудь серьезное?

Они поднялись вверх по лестнице. Входная дверь распахнулась, и в дверном проеме появился отец Вольфганга. Увидев ее, он потерял дар речи. Он явно не был в восторге от ее визита, однако не сумел так умело скрыть свое неудовольствие, как дядя Питти – профессиональный актер.

– Что ты здесь делаешь? – заорал на Майке Хартмут Матерн.

Пощечина не была бы столь болезненна, как это нелюбезное приветствие.

– Добрый вечер, дядя Хартмут! Я случайно оказалась здесь, неподалеку, – солгала Майке, – и хотела только забежать на минуту.

– Сегодня не получится, – ответил Хартмут Матерн. – Как ты видишь, у меня гости.

Майке рассеянно посмотрела на него. Так грубо он еще никогда с ней не разговаривал. За его спиной появился Вольфганг. Он казался нервным и напряженным. Его отец и дядя Питти исчезли в доме, оставив ее, как чужую, не простившись с ней и даже ради приличия не передав привет Ханне. Майке была глубоко обижена.

– Что у вас здесь происходит? – спросила она. – Вечеринка для мужчин? Или мама тоже была приглашена?

Вольфганг взял ее за руку и вытеснил наружу.

– Майке, пожалуйста. Сегодня действительно неподходящее время. – Он говорил тихо и быстро, как будто не хотел, чтобы его кто-то слышал. – Это… нечто… нечто вроде собрания акционеров, исключительно деловая встреча.

Это была чистая, неприкрытая ложь, которая ранила ее еще больше, чем унижение от осознания того, что от нее хотят избавиться.

– Почему ты не отвечаешь на мои звонки? – Майке была отвратительна ее собственная интонация. Она хотела, чтобы тон ее голоса был холодным, но он выдал в ней истеричную, обиженную дурочку.

– Я последнюю неделю был ужасно занят. Пожалуйста, Майке, не устраивай сейчас сцен, – умолял он ее.

– Я не устраиваю никаких сцен, – сердито фыркнула она. – Я только подумала, что ты отвечаешь за свои слова, и я в любое время могу к тебе приехать.

Вольфганг смущенно мялся, лепетал что-то о совещании по вопросам преодоления кризиса и реорганизации. Что за мягкотелый идиот! Майке сбросила его руку со своего плеча. Ее разочарование было безмерным.

– Я поняла. Это все были лишь пустые слова, которыми ты хотел успокоить свою нечистую совесть. В действительности тебе наплевать на меня. Приятного вечера!

– Майке, подожди! Пожалуйста! Это все не так!

Она шла, не останавливаясь, в надежде, что он догонит ее, будет утешать, извинится перед ней или скажет что-нибудь, но когда она обернулась, чтобы простить его в духе хорошей мелодрамы, он уже исчез в доме, и входная дверь была закрыта. Никогда прежде не чувствовала она себя такой одинокой и отверженной. Сознание того, что благосклонность и доброжелательность этих людей никогда не относилась к ней самой как к человеку, что ее признавали исключительно как безобразную, раздражающую дочь знаменитой Ханны Херцманн, было сокрушительным.

Майке тяжело плелась вдоль дороги, ведущей к дому, борясь со слезами гнева. Прежде чем выйти с территории на улицу, она сделала своим айфоном несколько снимков припаркованных автомобилей. Если здесь проводилось собрание акционеров, тогда она – Леди Гага. Здесь что-то происходило, и она выяснит, что именно. Тупые идиоты!

– Бог мой! – Пия запрокинула голову и посмотрела вверх на фасад серого многоквартирного дома на улице Шиллерринг в Хаттерсхайме. – Я и представления не имела, что он теперь здесь живет.

– Почему? А где же он жил раньше? – спросил Кристиан Крёгер. Он стоял у входной двери и, прищурив глаза, изучал многочисленные таблички со звонками.

– В старинном доме в Заксенхаузене, – вспомнила Пия, – недалеко от дома, где жили мы с Хеннингом.

Она немало удивилась, когда компьютер до этого вывел на мониторе настоящий адрес проживания Франка Бенке. Она сказала шефу, что ей нужно сегодня уйти пораньше, но через двадцать минут встретилась с Кристианом на парковочной площадке торгового комплекса «Реал» в Хаттерсхайме. Она не испытывала особых угрызений совести от того, что делала это втайне от Боденштайна. Какую бы роль он ни играл тогда в этой истории, Пия была абсолютно уверена в том, что он не имел к этому никакого непосредственного отношения. Поэтому на нем никак не отразится, если она сейчас за его спиной задаст некоторым людям кое-какие вопросы.

– Вот, я нашел его, – сказал Кристиан, стоя рядом с ней. – Что мне сказать?

– Назови свое имя, – предложила Пия. – У тебя ведь никогда не было с ним стычек.

Ее коллега нажал на кнопку звонка, через некоторое время кто-то прокряхтел «Да?», и Кристиан представился. Зажужжало дверное устройство, дверь открылась, и они вошли в вестибюль, который, несмотря на ветхость здания, выглядел значительно более ухоженным, чем можно было предположить, судя по плачевному внешнему виду жилого блока. Табличка в лифте указывала на то, что лифт был выпущен в 1976 году, и шум, в сопровождении которого они поднимались на семнадцатый этаж, не внушал особого доверия. В холле стоял запах еды и чистящих средств, стены были покрашены латексной краской в отвратительный цвет охры, который придавал и без того мрачному коридору без окон еще более унылый вид.

Пия, которая слишком хорошо помнила глубокое отвращение Бенке к таким социальным постройкам и их обитателям, ощутила налет сочувствия при мысли о том, что он теперь живет среди них.

Дверь открылась, и в дверном проеме появился Бенке. На нем были серые спортивные брюки и покрытая пятнами футболка. Он был небрит и без обуви.

– Если бы ты сказал, что с тобой она, я бы тебя не впустил, – сказал он Кристиану Крёгеру, и прихожая наполнилась запахом перегара. – Что вам от меня нужно?

– Привет, Франк. – Пия проигнорировала его нелюбезное приветствие. – Ты позволишь нам войти?

Он посмотрел на нее с нескрываемой антипатией, затем неохотно отошел в сторону и сделал едва заметный поклон.

– Пожалуйста. Для меня это честь – принимать тебя в моем шикарном пентхаусе, – сказал он с сарказмом. – К сожалению, у меня закончилось шампанское, а мой дворецкий уже ушел домой.

Пия вошла в квартиру и была потрясена. Она состояла из одного-единственного помещения размером метров тридцать пять с крошечной открытой кухней. Ниша, в которой размещалась кровать, была отгорожена занавеской. Износившийся диван, придиванный столик, дешевый комод из сосны, на котором стоял маленький телевизор, работавший без звука. На кронштейне для одежды в углу комнаты висели рубашки, костюмы и галстуки, а под ними в ряд стояло несколько пар обуви и пылесос. Каждый сантиметр свободного пространства был чем-то заставлен, и с присутствием трех взрослых людей помещение казалось переполненным. При каждом шаге можно было наткнуться на какой-нибудь предмет мебели. Единственное, что было действительно прекрасным, – это вид с балкона на Таунус, но это не было утешением. Какое гнетущее состояние, должно быть, вызывало проживание здесь.

– Теперь вы вдвоем новая команда мечты? – спросил Бенке язвительно. – Бернард и Бьянка из Хофхайма…[36]

Пия перехватила взгляд водянистых, покрасневших глаз, в которых видела чистую враждебность. Еще раньше во Франке проявлялись мизантропические тенденции, но постепенно он возненавидел все человечество, без исключения.

– Это ведь не визит вежливости. Итак, скажите же, что вы от меня хотите и оставьте меня в покое.

– Мы пришли сюда, чтобы услышать от тебя, что скрывалось тогда за историей с Эриком Лессингом. – Пия знала, что не имеет смысла долго ходить вокруг да около и поэтому сразу перешла к делу.

– Эрик – это кто? Никогда не слышал этого имени, – заявил Бенке, не моргнув глазом. – Это все? Тогда вы можете исчезнуть.

– В двух делах, которые мы сейчас расследуем, фигурируют два имени, которые в свое время также сыграли свою роль, – продолжала хладнокровно Пия. – Мы предполагаем, что здесь может существовать связь.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – Бенке скрестил руки на груди. – И меня это вообще не интересует.

– Нам известно, что ты во Франкфурте в одном борделе застрелил троих мужчин. И не с целью необходимой самообороны, а по чьему-то заказу. Тебя использовали, не сказав заранее всей правды. И ты так и не смог справиться с тем, что застрелил своего коллегу.

Бенке сначала покраснел, потом побледнел и сжал руки в кулаки.

– Они разрушили всю твою жизнь, но им было на это наплевать, – сказала Пия. – Если мы выясним, кто за этим стоит, мы сможем привлечь их к суду.

– Убирайтесь, – выдавил из себя Бенке сквозь зубы. – И больше никогда здесь не появляйтесь.

– Ты был солдатом-контрактником, прежде чем пришел в полицию, – сказал Кристиан Крёгер. – Ты обучался снайперской стрельбе и служил в подразделении особого назначения. У тебя была прекрасная подготовка. Они целенаправленно выбрали тебя для этой акции, так как знали, что ты повинуешься и не будешь задавать вопросов. Кто дал тебе это задание? И прежде всего – почему?

Франк Бенке смотрел то на Пию, то на Крёгера.

– Что это такое, черт возьми? – проскрипел он гневно. – Что вам нужно от меня? У меня и так все хреново!

– Франк! Мы не хотим тебе никакого зла, – уверил его Крёгер. – Но гибнут люди! Жестоко изнасилована и убита девушка, ее просто выбросили в Майн. До тебя мы разговаривали с мужчиной, в автомобиле которого было тогда обнаружено орудие убийства. Он и его тогдашний адвокат замешаны минимум в двух делах, которыми мы сейчас занимаемся.

– И вы думаете, что можете вот так просто зайти сюда поболтать? Спросим-ка мы Франка, он нам наверняка все расскажет. – Бенке язвительно рассмеялся. – Вы совсем спятили. Это чертово дерьмо погубило всю мою жизнь! Посмотрите, что со мной стало! Или вы думаете, что я опять во что-нибудь впутаюсь? И уж тем более ради старика и его… его золотой принцессы!

Его шея покрылась красными пятнами, на лбу появились жемчужинки пота. Он дрожал всем телом. Пия знала его слишком хорошо и понимала, что достаточно одной искры, и он взорвется.

– Кристиан, пойдем, – сказала она тихо. Не имело никакого смысла продолжать разговор. Бенке душила горечь, ненависть и жажда мести. Он ей не помог бы, даже если бы она лежала перед ним, истекая кровью. Он относился к сорту людей, которые всегда искали виновного в своих личных бедах, а в его глазах Пия была виновна в том, что Боденштайн лишил его своей милости.

– Это не имеет никакого отношения к Боденштайну, Пие или ко мне. – Кристиан Крёгер не хотел так сразу сдаваться. – Речь о том, что люди дают заказы на убийство и остаются при этом безнаказанными.

– Вы понятия не имеете, на что они способны. Ни малейшего понятия! – Франк повернулся и направился в мини-кухню. Он схватил бутылку с прозрачной жидкостью и до краев наполнил ею бокал.

– Кто «они»? – спросила Пия.

Франк пристально посмотрел на нее, затем поднес бокал ко рту и выпил его залпом. Его взгляд блуждал по комнате, и внезапно с яростью, которая напугала Пию, он швырнул бокал в стену, но тот не разбился.

– Вот! Смотрите! – Франк горько рассмеялся. – Я больше ничего не могу! Я даже стакан не могу разбить, черт подери!

Он был намного пьянее, чем Пия предполагала. Он хотел поднять бокал, но потерял равновесие и упал на стеллаж, который с треском развалился. Смеясь, он катался по полу, но его смех перешел в отчаянное рыдание. Из натренированного фаната спорта, который употреблял только биопродукты и не выкурил ни одной сигареты, он превратился в пьяницу. Его уничтожило то, что произошло в марте 1997 года во Франкфурте, потому что он так и не смог с этим справиться. Его брак распался, а жизнь превратилась в груду обломков.

– Я больше ничего не могу! – выкрикивал он, ударяя кулаком об пол. – Ничего! Я на краю, потому что я сам дерьмовое ничто!

Пия и Кристиан обеспокоенно переглянулись.

– Франк, вставай! – Кристиан наклонился над ним и протянул ему руку.

– И женщины у меня тоже больше никогда не будет, – пробормотал Франк. – Зачем я им нужен? Все мои бабки прикарманивает моя бывшая, а оставшихся мне хватает только на то, чтобы платить за эту дерьмовую дыру!

Последние слова он буквально выкрикнул. Он выпрямился, не обращая внимания на протянутую Кристианом руку, и без посторонней помощи встал на ноги.

– Я тебе кое-что скажу, – сказал он Пие, дыша ей в лицо водочным перегаром. – Я тебя терпеть не мог с первого дня. Жена богатого доктора Кирххофа, которая со своими миллионами быстренько купила усадьбу и своими большими сиськами вскружила всем парням голову! Ты была такая… до омерзения деловая и такая… такая, черт возьми, хитрая, тебе все не хватало работы! По сравнению с тобой мы все выглядели лентяями!

Под воздействием алкоголя его речь стала невнятной. Долго копившаяся ненависть нашла свой выход, и Пия терпеливо выслушивала оскорбления, не пытаясь что-либо возразить.

– Да, я застрелил троих! Я не знал, что случилось. И я ничего не знал об осведомителе. Мы пришли в бордель, потому что какой-то информатор им сообщил, что там происходят серьезные дела. Наверное, я должен был бы о чем-то догадаться, потому что они мне перед этим подсунули другое оружие. Они обо всем договорились заранее. Когда мы вошли во двор, один из байкеров сразу выстрелил. Разве я не должен был обороняться? Я тоже выстрелил и был более меток, чем этот болван. Два попадания в голову и одно в шею. Это было невероятное свинство. Прежде чем я вообще что-то понял, я уже сидел в машине. Это все. Больше я ничего не знаю.

Пия верила ему. Ловушку подставили не только осведомителю Эрику Лессингу, но и Бенке. Он был пешкой, которую принесли в жертву в грязной игре власть имущих, для которых человеческая жизнь не имеет никакой ценности.

– Кто был вместе с тобой во дворе? – спросил Кристиан.

Франк Бенке фыркнул. Он неуверенной походкой прошел мимо Пии и плюхнулся на диван. Она смотрела на него сверху вниз. Несмотря на то, что он ей сказал, она не испытывала никакой злобы, а лишь глубокое сочувствие.

– Вы хотите знать, кто был со мной во дворе? – пролепетал он, чуть прикрыв глаза. – Да? Вы хотите знать, кто сказал мне: «Черт возьми, мое служебное оружие в машине?» Я скажу вам. Да, я скажу вам. Потому что мне на это наплевать. Она здорово меня одурачила, эта холодная, как лед, шалава! И после этого она мне угрожала. Если я когда-нибудь скажу об этом хоть слово, я не смогу больше спокойно жить.

Он издал непонятный звук – нечто среднее между смехом и рыданием и ударил ладонью по спинке дивана.

– Я и так не живу больше спокойно после всего случившегося. За тридцать секунд вся моя жизнь превратилась в ничто. Я застрелил коллегу! А вы знаете почему? Потому что мне приказала эта проклятая баба.

– Кто, Франк? – переспросил Кристиан, хотя и он, и Пия уже это поняли.

– Энгель. – Франк Бенке приподнялся, его лицо перекосилось от ненависти и горечи. – Советник по уголовным делам доктор Николя Энгель.

Было 23.48. Уже больше двадцати четырех часов он не видел ни одной человеческой души, не слышал никаких звуков, кроме изнурительного писка, который издавал вентилятор за обнесенным решеткой щитком под потолком камеры. Вероятно, это являлось единственным устройством для притока воздуха, так как в камере не было ни окон, ни световой шахты. Единственным источником света была пропыленная 25-ваттная лампа накаливания на потолке, для которой не был предусмотрен выключатель. В камере стоял запах запустения, затхлости и сырости – типичный запах, царящий в подвалах.

Килиан Ротемунд лежал на узких нарах, скрестив руки за головой и уставившись в покрытую ржавчиной металлическую дверь, которая в действительности была значительно более прочной, чем казалось. При задержании он был спокоен, но постепенно страх стал расползаться по его телу. Он понимал, что находится не в тюрьме голландской полиции. Но тогда где? Кто были эти люди в черной одежде и масках, которые его задержали на перроне? Почему они держат его в этой дыре? Откуда им вообще стало известно, что он в Амстердаме? Может быть, что-то рассказала Леония перед тем, как ее приковали к стулу и заклеили ей рот?

В последний раз он съел два куска пирога, и теперь у него сильно урчало в животе. Он глотками пил тепловатую воду, потому что понятия не имел, на сколько ему надо ее растянуть. У него отобрали ремень и шнурки, хотя в этом помещении с высокими гладкими стенами не было ничего, на чем он мог бы повеситься. По крайней мере, ему оставили хотя бы часы.

Килиан Ротемунд закрыл глаза и заставил себя переключить свои мысли с дурно пахнущей тюрьмы на приятные воспоминания. Ханна! В ту секунду, когда их взгляды впервые встретились, произошло что-то, чего он до сих пор ни разу не испытывал. Он уже видел ее по телевизору, но в действительности она оказалась совсем другой. В тот вечер на ее лице не было макияжа, ее волосы были стянуты в простой узел, но в ней чувствовалась невероятная притягательная сила, которая его пленила.

Леония терпеть не могла Ханну. Предложение Бернда – с помощью Ханны Херцманн предать гласности историю об ужасной судьбе Михаэлы – ей вообще не понравилось. Якобы она высокомерна, заносчива, эгоистична, без искры сопереживания.

Ничто из этого не соответствовало действительности.

Килиан ничего не скрывал от Ханны. Он был откровенен и честен по отношению к ней, даже рискуя вызвать ее недоверие. Но она верила ему. Очень быстро между ними возникло глубокое доверие. Интонация и обстоятельность ее мейлов изменились, и первоначальное притяжение сменилось симпатией. Еще никогда Килиан ни с кем не разговаривал по телефону в течение полутора часов, но с Ханной это не было редкостью. Через две недели он понял, что для него это было больше, чем простая влюбленность. Благодаря Ханне он вновь почувствовал себя человеком. Ее твердое убеждение в том, что все опять будет хорошо, что с ее помощью он вновь реабилитирует себя и вернется к нормальной жизни, придало ему силу, которую он, как ему казалось, навсегда потерял. Киаре не нужно будет больше тайно приходить к нему в кемпинг, возможно, скоро он совершенно официально вновь сможет видеть своих детей.

Он глубоко вздохнул. Его тоска по голосу Ханны, ее непринужденному смеху, ее теплому мягкому телу рядом с ним смешалась с сильной тревогой. Как хотелось бы ему сейчас быть с ней, утешить ее! Именно сейчас, когда все, казалось бы, изменилось к лучшему, судьба опять безжалостно нанесла удар. Был ли он виновен в том, что на Ханну напали? Беспокойство, страх и беспомощность, на которые он был обречен, сменились отчаянием. Неожиданно он услышал какой-то шум. Он выпрямился и прислушался. И действительно: это были приближающиеся шаги. Ключ в замке повернулся. Он встал с нар, сжал руки в кулаки и внутренне приготовился ко всему, что могло произойти. Отчаяние исчезло. Ему было все равно, что они сейчас с ним сделают, он это вынесет, потому что он хочет увидеть своих детей. И Ханну.

– Тебе не нравится?

Кристоф сидел напротив нее за кухонным столом и наблюдал, как она туда-сюда передвигала лежавшую на тарелке еду. Рататуй с рисом был вкусным, но желудок Пии словно сдавило.

– Что ты, конечно, нравится. Но у меня что-то нет аппетита. – Пия положила прибор и тяжело вздохнула.

Визит к Франку привел ее в шок, от которого она еще не пришла в себя, и она знала, что от того, что она только что пережила, ей полностью никогда не удастся избавиться. Франк и она не были друзьями. Во время их совместной работы в отделе К2 в Хофхайме он вел себя не по-товарищески и вечно был чем-то недоволен. Он перекладывал на нее и других коллег большую часть работы, обижал и задевал каждого, кто пытался быть с ним любезным. Как и все остальные, она через некоторое время стала считать его придурком. Тем тяжелее было сознание того, как несправедлива она была к нему, так как в принципе он был всего лишь жертвой. Его использовали и бросили, подорвав его психику и его совесть, а вместе с тем и всю его жизнь. И хотя Франк так часто ее оскорблял и обижал, посвященность в трагедию человека, которая в течение нескольких лет разыгрывалась перед ее глазами, оставила в ней особое чувство горечи.

– Ты хочешь об этом поговорить? – спросил Кристоф. В его темных глазах была озабоченность. Он уже давно и хорошо знал ее, чтобы суметь понять, погрузилась ли она просто в свои мысли и после напряженного дня ей нужно немного покоя, или определенные события действительно затронули ее душу. Отсутствие аппетита было поводом для серьезной тревоги, потому что Пия практически в любой жизненной ситуации не отказывалась от еды.

– Не сейчас. – Она облокотилась на стол и стала большим и указательным пальцами массировать переносицу. – Я совершенно не знаю, что мне вообще делать. Боже мой, все это просто какая-то катастрофа!

Давно ее ничто так не потрясало, как то, что она узнала только что в этой производящей удручающее впечатление квартире, это она осознавала. Они с Кристианом договорились пока ни с кем не говорить о том, что сказал им Франк, но в то же время четко понимали, что необходимо что-то предпринять, сейчас, когда они узнали, что тогда произошло.

Кристоф ничего не говорил, ни на чем не настаивал. Он никогда этого не делал. Он встал, коснулся рукой ее плеча и начал убирать со стола.

– Оставь, я сама уберу, – зевнула Пия, но он только усмехнулся.

– Знаешь что, дорогая, – предложил он, – иди лучше в душ, а потом мы еще выпьем вместе по бокалу вина.

– Хорошая идея. – Пия косо ухмыльнулась. Потом она поднялась, подошла к нему и обвила руками его талию. – Чем я только заслужила тебя? – пробормотала она. – Мне так жаль, что я в последнее время совсем не забочусь о тебе и Лилли. Я совсем бросила тебя на произвол судьбы.

Он взял ее лицо в свои руки и нежно поцеловал в губы.

– Конечно, ты права. Я чувствую себя совершенно брошенным.

– Я могу что-то сделать, чтобы это исправить? – Пия ответила на его поцелуй, гладя его по спине. С тех пор как приехала Лилли, между ними не было близких отношений. И это было в меньшей степени связано с пребыванием здесь девочки, а больше с тем, что Пия каждый день поздно приходила домой и рано утром вскакивала и убегала.

– Пожалуй, мне кое-что пришло в голову, – прошептал Кристоф ей на ухо и еще крепче сжал ее в своих объятиях. Она почувствовала его влечение. Запах его кожи, прикосновение его рук, теплое, стройное тело, которым он так тесно прижался к ней, где-то глубоко внутри зажгло в ней искру желания.

– Ты, наверное, подумал о том же, о чем и я. – Пия прижалась к его щеке. Ее тайное опасение, что повседневная рутина могла бы навредить физической стороне их отношений, по прошествии трех с половиной лет по-прежнему было несостоятельным. Скорее наоборот.

– О чем же ты подумала? – спросил Кристоф с дразнящей ноткой в голосе.

– О… сексе, – ответила Пия.

– Ах, вот оно что, – он поцеловал ее в шею, потом в губы. – Именно об этом подумал и я.

Они оторвались друг от друга. Пия пошла наверх в ванную, разделась, бросила пропотевшую одежду прямо на пол и встала под душ. Горячая вода смыла с ее кожи клейкий пот и выбила из головы мысли об убогой квартире Франка и о его отчаянии, а также о пугающем предположении, что у Боденштайна есть от нее мрачные тайны.

Кристоф уже лежал в постели, когда она через некоторое время вошла в спальню. Из динамиов доносилась тихая музыка, на ночном столике стояли два бокала и бутылка белого вина. Пия нырнула под одеяло в его объятия. Через широко раскрытые застекленные двери балкона веял влажный, чуть прохладный ветер, приносящий с собой аромат свежескошенной травы и сирени. Лампа с бумажным абажуром бросала матово-золотистый свет на их движущиеся тела, и Пия наслаждалась возбуждением и удивительным чувственным желанием, которое в ней пробуждали ласки Кристофа. Неожиданно открылась дверь, и в дверном проеме появилось маленькое существо с растрепанными белокурыми волосами. Кристоф и Пия испуганно отпрянули друг от друга.

– Дедушка, мне приснился страшный сон, – сказала Лилли плачущим голосом. – Можно я буду спать с вами?

– Черт возьми, – пробормотал Кристоф и быстро натянул на себя и Пию одеяло.

– Дедушка, – хихикнула Пия и уткнулась лбом в его спину.

– Нет, Лилли, – сказал Кристоф своей внучке. – Иди в свою постель. Я сейчас приду к тебе.

– На вас ничего нет, – констатировала Лилли и с любопытством подошла ближе. – Вы хотите родить ребенка?

Кристоф потерял дар речи.

– Мама с папой тоже пытаются сделать это почти каждую ночь, а иногда даже утром, – сказала Лилли с умным видом и села на край постели. – Но у меня до сих пор нет ни брата, ни сестры. Дедушка, если у Пии будет ребенок, это будет мой внук?

Пия зажала рукой рот, борясь с приступом смеха.

– Нет, – вздохнул Кристоф. – Но, честно говоря, я не могу сейчас сосредоточиться на возможных родственных отношениях.

– Ничего страшного, дедушка. Ты уже старый. – Лилли наклонила голову. – Но тогда я смогу играть с ребенком, правда?

– Ты можешь сейчас же пойти в свою постель, – возразил Кристоф. Лилли зевнула и кивнула головой, но тут же опять вспомнила о кошмарном сне.

– Но я боюсь идти одна вниз, – заявила она. – Ты можешь пойти со мной? Пожалуйста, дедушка. Я быстро засну.

– Но ты же одна пришла наверх, – сказал Кристоф, явно уже сдаваясь.

– Иди, – сдерживая смех, сказала Пия. – Пока ты вернешься, я выпью бокал вина.

– Предательница, – пожаловался Кристоф. – Ты торпедируешь любую попытку воспитания. Лилли, подожди за дверью, я сейчас приду.

– Хорошо. – Малышка соскользнула с края кровати. – Спокойной ночи, Пия.

– Спокойной ночи, Лилли, – ответила Пия. Когда девочка вышла, Пия прыснула. Она смеялась до тех пор, пока слезы не покатились у нее по лицу.

Кристоф встал, надел трусы и футболку.

– Ох, уж этот ребенок! – С наигранным отчаянием он покачал головой. – Я думаю, мне надо поговорить с Анной о воспитании детей.

Пия легла на спину и усмехнулась.

– «Малыш, возвращайся скорее, скорее назад», – пропела она фразу из известной песни и засмеялась.

– Не думай, что тебе удастся так просто от меня отделаться, – сказал Кристоф и улыбнулся. – Я скоро приду. Не вздумай только заснуть!

Пятница, 2 июля 2010

Они завязали ему глаза и сковали руки за спиной наручниками. Во время поездки, которая продолжалась где-то полчаса, никто не сказал ему ни слова. На этот раз они ехали не на маленьком автобусе, на котором его привезли с главного вокзала в Амстердаме к зданию с подвальным помещением. Сейчас это был легковой автомобиль, лимузин. Не «БМВ» или «Мерседес», для этого подвеска была слишком мягкой, скорее какая-нибудь английская машина. «Ягуар» или «Бентли». Килиан Ротемунд вдыхал легкий запах кожи и дерева, слышал шелковистое мурчание 12-цилиндрового двигателя и ощущал мягкие наклоны кузова на поворотах. Отключение визуальных раздражителей обостряет все остальные чувства, и Килиан сконцентрировался на том, что он слышал, вдыхал и ощущал. Кроме него, в машине находилось еще как минимум трое мужчин: спереди сидели двое, а третий – на заднем сиденье рядом с ним. Он чувствовал аромат дорогого лосьона после бритья, но одновременно ощущал неприятный запах тела давно не мывшегося мужчины. Это был тот, который сидел рядом с ним. На нем была дешевая куртка из искусственной кожи, и он недавно курил. Правда, ему все это не давало ответа на вопрос – куда его везут и что от него хотят, но концентрация на внешних условиях помогла ему подавить страх. После того как они промчались на большой скорости по довольно ровной дороге, водитель сбавил скорость и сделал довольно крутой поворот направо. Выезд с автострады – предположил Килиан. Он слышал звук работающего сигнала поворота. Мужчина, сидящий рядом с водителем, закашлял.

– Вон там налево, – сказал он приглушенным голосом на немецком языке, без акцента. Через некоторое время автомобиль проехал по булыжной мостовой и остановился. Дверцы открылись, и Килиан почувствовал, как его грубо взяли за руку и вытащили из машины. В тишине ночи под его ногами слишком громко заскрипел гравий. Воздух был прохладным. Аромат влажной земли смешался с сельскими запахами. Вдали квакали лягушки.

Это было странное чувство – идти, ничего не видя.

– Осторожно, ступенька, – сказал кто-то рядом с ним. Тем не менее он споткнулся и ударился плечом о шершавую кирпичную стену.

– Куда вы меня ведете? – спросил Килиан. Он не ожидал никакого ответа и не получил его. Опять ступени. Лестница вниз. Ощущался сладковатый запах яблок и фруктового вина. Судя по интенсивности запаха, это был подвал, возможно, даже с виноградным прессом. Опять лестница – на сей раз вверх.

Дверь перед ним открылась, тихо скрипнули шарниры. Подвальный запах исчез. Паркетный пол, который недавно был натерт. И книги. Запах старых книг – кожа, бумага, пыль. Библиотека?

– Ах, это вы? – сказал кто-то тихо. По полу заерзали ножки стульев.

– Сесть!

Этот приказ относился к нему. Он сел на стул, его руки грубо завернули назад, лодыжки приковали к ножкам стула. Кто-то рывком сорвал с его глаз повязку. Яркий свет ударил по его сетчатке, и глаза заслезились. Он начал моргать.

– Что вы делали в Амстердаме? – спросил его мужчина, голос которого он никогда раньше не слышал. От этого вопроса пронзительно зазвонили тревожные колокольчики в голове Килиана. Он подтверждал его самые худшие опасения. Он был во власти тех, кто десять лет назад разрушил его жизнь. Тогда они были беспощадны, такими они будут и теперь. Было бессмысленно спрашивать о том, откуда им это известно, откуда они получили информацию, что он поехал в Голландию. В конечном счете, это не имело никакого значения.

– Я ездил к друзьям, – ответил он.

– Мы знаем этих «друзей», которых вы посещали, – возразил мужчина. – Хватит рассказывать сказки. О чем вы с ними разговаривали?

То место, где сидели мужчины, не было освещено, поэтому Килиан видел их лишь смутно: он не мог разглядеть ни их лиц, ни даже очертаний.

– О парусном спорте, – сказал Килиан.

Удар последовал без предупреждения и пришелся в самое лицо. Его носовая кость хрустнула, и он почувствовал вкус крови.

– Я не люблю задавать вопросы дважды, – сказал мужчина. – Итак, о чем вы говорили?

Килиан молчал. Он напряг мышцы и ждал следующего удара, следующей боли. Вместо этого кто-то повернул стул, на котором он сидел, влево. На стене висел телевизор.

Он вздрогнул, неожиданно увидев лицо Ханны. У нее во рту был кляп, по лбу текла кровь, а глаза были раскрыты в паническом ужасе. Камера немного отъехала назад. Ханна была обнажена и связана, она стояла на коленях на голом бетоне. Эти грязные свиньи снимали, как ее били и насиловали. Это разрывало Килиану сердце. Он отвернулся и закрыл глаза, у него не было больше сил смотреть, как вынуждена страдать от адских мук и страха смерти женщина, которую он любил.

– Смотри сюда! – кто-то вцепился в его волосы и дернул его голову вверх, но он плотно сжал веки. Они не смогут его заставить смотреть, но он вынужден слышать отчаянные звуки, которые издавала Ханна, издевательский голос палача, который подробно комментировал свои мерзкие деяния. Его желудок сжался, и его стало рвать горькой, как желчь, жидкостью.

– Вы свиньи! – выкрикнул он. – Вы грязные, подлые свиньи! Что вы сделали?

Удары обрушились на него, но он не мог сопротивляться. В его голове раздался треск, напоминающий ружейный выстрел, когда они сломали ему скуловую кость, и через поврежденную кожу по подбородку потекла кровь, смешиваясь со слезами, которые он больше не мог сдерживать.

– Ты хочешь, чтобы с твоей дочерью произошло то же самое? – прошипел голос прямо у его уха. – Да, ты хочешь этого? Вот, посмотри, это ведь она, твоя маленькая, невинная дочь, не так ли?

Килиан открыл глаза. Фильм был плохого качества, вероятно, снимался скрытой камерой, но это однозначно была Киара, которая стояла перед воротами хоккейного клуба и разговаривала с молодым человеком, который стоял спиной к камере. Она кокетливо смеялась, ее длинные светлые волосы падали на обнаженные плечи, когда она поднимала взгляд на мужчину. Килиан тяжело дышал. Его шея была будто сдавлена. Нос заложен от крови и слез. Страх расползался по всем жилам его тела.

– Действительно сладкая мышка, эта маленькая Киара. Прелестные маленькие сиськи и крепкая попка, – проговорил голос позади него. – Фильм с ней в главной роли наверняка будет иметь огромный успех.

Смех.

– Если ты сейчас же не откроешь свою пасть, то малышка уже сегодня днем получит то же самое, что и эта тетка с телевидения.

Килиан обессилел. Он вынес бы любую боль, любую муку и любую пытку, но одна мысль о том, что эти люди могут сделать с его дочкой то же самое, что и с Ханной, была невыносима. Он открыл рот и начал говорить.

– Ломакс!

Она открыла входную дверь. Собака с быстротой молнии выпрыгнула из своей корзины и, пролетев мимо нее, выбежала на улицу. Она пересекла двор и, как и каждое утро, помчалась через сад. В кронах деревьев пели птицы, капельки росы сверкали в траве в лучах восходящего солнца.

Пятнистый кобель стаффордшира бегал по газону, поднимал лапу у каждого второго куста роз и всякий раз после этого, рыча, скреб задними лапами. Он был королем, главным во дворе. Другие собаки беспрекословно уважали его. «Так же, как все мужчины уважают Бернда», – подумала Михаэла. Уже два дня она ничего не слышала о своем муже. Раньше такое случалось довольно часто, но вот уже много лет у него не было никаких столкновений с полицией. И даже несмотря на то, что она была не одна в большом доме и ей не надо было бояться грабителей, ее пугало его отсутствие. Вчера еще уехали и дети. Десять дней каникул они проведут со спортивным клубом на Балтийском море. Это тоже было лучшим решением, после того как фараоны ужасно напугали младшего сына своими идиотскими действиями. Не отпустить его с друзьями и товарищами по спортивному клубу было бы ошибкой.

Тем не менее Михаэла скучала по обоим. В доме без Бернда и детей было тихо. Наталия, правда, с удовольствием составляла ей компанию, но она была далеко не так словоохотлива, как Людмила, которая до этого была ее помощницей по хозяйству. Михаэла завершила большой круг у мастерской. Трое из парней были уже на месте.

– Доброе утро, – поприветствовал ее Фредди, работавший мастером. – Не хочешь ли кофе, хозяйка?

– Доброе утро. Да, с удовольствием, – ответила Михаэла. Она уселась на деревянную скамью перед амбаром и прислонилась спиной к деревянной поверхности, которая уже нагрелась от солнца. Ломакс со вздохом улегся у ее ног и положил морду на передние лапы. Через несколько секунд Фредди принес чашку с дымящимся кофе.

– Немного молока, два куска сахара, – сказал он и усмехнулся. – Все в порядке? Что слышно о шефе?

– Ничего, к сожалению, ничего. – Михаэла благодарно кивнула и отхлебнула кофе. – А так все нормально.

Эти парни всегда проявляли заботу. Иногда они даже перебарщивали, так как хотели все взять на себя, в том числе и покупки.

Она увидела на столе «Бильд»[37], которую принес один из мужчин и оставил на столе. Михаэла редко читала газеты. Она не особенно интересовалась тем, что происходило в мире. Катастрофы, войны и кризисы угнетали ее. Она больше любила книги. Ломакс, довольно урча, повернулся на бок, наслаждаясь солнечным теплом.

Неожиданно Михаэла вздрогнула. Ей бросилась в глаза фотография мужчины, и у нее подступил комок к горлу. Прежде чем она смогла с этим справиться, ее глаза уже прочитали первые строки, и она, как по принуждению, стала читать дальше.

Бывший предприниматель и основатель организации по оказанию помощи матерям и детям «Общество солнечных детей» доктор Йозеф Финкбайнер отмечает сегодня свое восьмидесятилетие. Чествование юбиляра, который за свою масштабную благотворительную деятельность наряду с прочими наградами уже был награжден Крестом за заслуги перед Федеративной Республикой Германия I класса и почетной грамотой земли Гессен, состоится в кругу семьи и многочисленных гостей в саду его виллы. Вторым поводом для празднования является сорокалетний юбилей «Общества солнечных детей»…

Буквы расплывались перед ее глазами, пальцы судорожно сжимали ручку чашки с кофе. Ее бросало то в жар, то в холод. Йозеф Финкбайнер! Что-то в ее голове, что они вместе с Леонией с трудом собрали воедино, раскололось на тысячу осколков. Ей сразу опять стало шесть лет. Она сидела за большим овальным столом, перед ней лежала раскрытая книга, и она желала только одного – суметь прочесть то, что было в ней написано. Она так отчетливо видела картинки, что казалось, будто она лишь вчера держала книгу в руках, хотя в действительности прошло уже сорок лет. Михаэла Принцлер в оцепенении смотрела на фотографию седовласого мужчины, который дружески и по-доброму улыбался в камеру. Ах, как она его любила! Он был сияющим солнцем в ее детском мире. Самые счастливые воспоминания о детстве, которых было не так уж много, были неразрывно связаны с ним. В течение многих лет она не понимала, что с ней произошло, почему из ее воспоминаний часто исчезали часы, а иногда целые дни и недели жизни, их просто не оставалось больше в ее памяти. Леония обнаружила, что она была не одна в своем собственном теле. Существовала не только Михаэла. Были еще и другие, которые имели свои собственные имена, собственные воспоминания, чувства, симпатии и антипатии. Михаэла долго не хотела это принять, это звучало как чистое безумие, и, тем не менее, это было объяснением этих странных и пугающих провалов памяти. С тех пор когда она была маленькой девочкой и проводила свое время с Таней, Сандрой, Стеллой, Доротеей, Кориной, Ниной, Бабси и бесконечно многими другими подругами.

«Прекрати, Михаэла», – сказала она вслух самой себе. Это опасно – углубляться в воспоминания, так как неожиданно ее душа может вселиться в кого-то другого, и тогда у нее опять произойдет потеря времени. Она энергично листала газету, и уже на следующей странице ее взгляд вновь наткнулся на знакомое лицо.

– Килиан! – пробормотала она удивленно. Почему его фотография была опубликована в «Бильде»? Она быстро прочитала короткий текст под фотографией и ужаснулась. Нет! Это неправда. Этого не могло быть! Бернд ведь сказал, что Леония в отпуске. Ее это, правда, тогда удивило, так как именно сейчас, в этой фазе их плана, было не время для отъезда, но Леония так много для нее сделала, что она от всего сердца желала ей хорошего отдыха. Однако в газете было написано, что она умерла. А Килиана разыскивали в связи с ее смертью и нападением на телеведущую Йоханну Х.

Михаэла была как в дурмане, ее руки дрожали так сильно, что она не могла держать чашку с кофе. Ломакс, почувствовав ее напряжение, вскочил и попытался лизнуть ей руку.

Что было реальностью и что она себе внушила? Может быть, опять провалилось время, и она этого не заметила? Может быть, дети вовсе не уехали на каникулы, а давно выросли, женились и теперь живут отдельно! А Бернд? Где он? Какой сегодня день? Сколько ей лет? Михаэла сложила газету, положила ее в карман безрукавки и встала. У нее кружилась голова. Где же только книга со сказками, которую она только что листала? Мама будет ругаться, если только она ее где-то оставила, потому что у нее было особое отношение к книге, которая у нее самой была в детстве. Черт подери! Ведь она только что была здесь! Или нет? Она огляделась вокруг. Где она вообще находится? Кто эти мужчины?

Михаэла схватилась за голову. Нет, нет, нет, это не должно повториться, она должна это остановить. Нужно позвонить Леонии, она не может потерять душевное равновесие. Иначе произойдет катастрофа.

Пия взбежала вверх по лестнице, как всегда, перепрыгивая через одну ступеньку. Полночи она не спала и размышляла о том, что сделать, чтобы вернулось ее доверие к Боденштайну. Ни в коем случае она не должна просто так оставить всю эту историю и сделать вид, что ничего не знает. Разрываясь в мыслях между лояльностью по отношению к своему шефу и сознанием долга, она лишь в предрассветных сумерках провалилась в беспокойный сон, полный кошмарных сновидений, и, конечно, проспала. Она, правда, и без того взяла полдня отпуска, потому что в одиннадцать часов должна была ехать на прием в Фалькенштайн, на который ее пригласила Эмма.

В двадцать минут девятого она распахнула дверь переговорной комнаты, поздоровалась и пробормотала извинения. Она уселась на свободный стул между Джемом и Катрин и поймала неодобрительный взгляд советника по уголовным делам доктора Энгель, которая взяла в привычку присутствовать на утренних совещаниях отдела К2.

– Опрос психологов, имеющих разрешение на частную практику, в Хёхсте и Унтерлидербахе, а также психиатров больницы в Хёхсте пока ничего не дал, – сообщил Кай Остерманн. – Девушку никто там не видел. По фотороботу также никого не опознали.

– Что это ты сегодня такая шикарная? – спросила шепотом Катрин.

– Потому что я потом сразу должна идти на прием по случаю юбилея, – так же шепотом ответила Пия.

Она чувствовала себя слишком нарядной в бледно-голубом летнем платье с глубоким вырезом, тонком трикотажном жакете и в новых открытых туфлях, которые были совершенно неразношенными, и правая туфля больно жала ей в подъеме. Все коллеги, встретившиеся ей, когда она поднималась наверх, бросали на нее одобрительный взгляд, а один из них даже в шутку присвистнул. Может быть, она бы этому и порадовалась, но у нее из головы не выходило едкое замечание Бенке о ее груди. Она терпеть не могла, когда все сводилось к параметрам ее тела.

– Фотороботы готовы? – спросила она свою коллегу.

Катрин кивнула и придвинула ей два распечатанных на компьютере листа. У человека была борода, но это однозначно был не Бернд Принцлер. Его лицо было несколько уже, борода более пышная, кроме того, у него были глубоко посаженные глаза и более широкий нос. У женщины были темные волосы, постриженные «под пажа», и симпатичное, но вполне традиционное лицо. Никаких примечательных особенностей, которые бы бросались в глаза. Пия была разочарована. Она ожидала большего.

– Мы сегодня продолжим работу с психотерапевтическими кабинетами, которые приоритетно занимаются детьми и подростками, – продолжал свое сообщение Кай. – По утверждению нашей свидетельницы, эта парочка говорила на безукоризненном немецком языке, а девушка – с сильным акцентом. Они называли девушку «наша дочь», но, возможно, речь шла о приемном ребенке. Поэтому мы проверяем все организации, занимающиеся проблемами усыновления.

Бернд Принцлер прибудет сюда из Пройнгесхайма около девяти часов. Для Энгель, Боденштайна и Джема он наряду с Килианом Ротемундом был главным подозреваемым по делу Ханны Херцманн. Пия ничего на это не сказала и лишь вполуха слушала то, о чем говорили другие. Ее мучило ужасное чувство утраты доверия к двоим из своих коллег. Втайне она задавалась вопросом: присутствует ли Николя Энгель на их совещаниях из чистого интереса, или она намерена чинить препятствия, если расследование будет производиться в том направлении, которое могло бы быть опасным лично для нее.

– Хорошо, продолжаем в том же русле, – сказал Боденштайн. – Пия, я попрошу тебя присутствовать при очной ставке со свидетелем и при допросе Принцлера.

– Но я должна уехать не позднее чем без двадцати двенадцать, – напомнила она шефу. – У меня сегодня полдня отпуска.

– Отпуска? В разгар следствия? – Доктор Энгель подняла брови. – Кто дал разрешение?

– Я. – Боденштайн отодвинул стул назад и встал. – Я думаю, что до этого времени мы закончим. Итак, через десять минут внизу.

Страницы: «« ... 1213141516171819 »»

Читать бесплатно другие книги:

Автор книги «Викканская энциклопедия магических ингредиентов» – Лекса Росеан – авторитетный и призна...
Это история девушки, отправившейся в одиночное путешествие пешком, с 50-килограммовой тележкой перед...
В этой книге – о разнице между процессами старения и взросления, о том, как не бояться старости и на...
Двойная экспозиция может быть как намеренным художественным приёмом, так и техническим браком, когда...
Мы считаем, что наш мир во многом логичен и предсказуем, а потому делаем прогнозы, высчитываем вероя...
Если вас интересует будущее человечества, то эта книга ваша. Ауренга – автор, который может заглядыв...