Ложная память Мит Валерий

— У нас есть карта, — ответил Дасти.

— Пожалуй, я провожу вас до середины, — предложил Чейз, — потому что именно на полпути к ранчо Пасторе находится кое-что, что вам стоит увидеть. Институт «Беллона Токлэнда».

— А что это такое?

— Трудно сказать. Он находится там уже двадцать пять лет. Если у Марка Аримана есть друзья, то вы найдете их именно там.

Зина, не надев ни куртки, ни свитера, вышла с ними на улицу.

Пинии перед домом были все так же неподвижны и этим напоминали бутафорские деревья в диораме, спрятанные под стеклом. Скрип железных петель ворот был единственным звуком, нарушившим тишину зимнего дня, как будто в городе не осталось ни души, как будто Санта-Фе был призрачным кораблем в песчаном море.

По улицам не ездили машины. Не бродили кошки. Не летали птицы. На мир навалилась неизмеримая тяжесть неподвижности.

«Линкольн-Навигатор» Чейза стоял перед домом.

— Скажите, — обратился Дасти к Чейзу, указывая на автофургон, приткнувшийся к противоположной стороне улицы, — это машина кого-нибудь из ваших соседей?

Чейз взглянул, мотнул головой.

— Пожалуй, нет. А в чем дело?

— Да ни в чем. Просто приятная на вид машина.

— Что-то будет, — сказала Зина, пристально глядя в небо.

В первый момент Марти подумала, что она говорит о снегопаде, но он, судя по всему, не должен был начаться так скоро.

Небо было скорее белым, а не серым. Если по нему и проплывали снеговые тучи, то их движение было внутренним, скрытым за бледной кожей, которой они закрывались от земного мира.

— Что-то нехорошее. — Зина взяла Марти за локоть. — Я иногда могу предчувствовать. Это наследство апачей. Кровь воинов чувствует приближение насилия. Будьте осторожны, Марти Родс.

— Мы постараемся.

— Жаль, что вы не живете в Санта-Фе.

— Жаль, что вы не живете в Калифорнии.

— Мир так велик, а все мы так малы, — сказала Зина, и женщины снова обнялись.

Марти села за руль. Выезжая на улицу вслед за «Навигатором» Чейза, она взглянула на Дасти.

— Что ты говорил насчет фургона?

— Мне показалось, что уже видел его, — ответил он, повернувшись всем телом и вглядываясь в заднее стекло.

— Где?

— Около торгового центра, где мы покупали диктофон.

— Он едет за нами?

— Нет.

Они сделали правый поворот, проехали три квартала.

— А сейчас?

— Нет. Надеюсь, что я ошибся.

ГЛАВА 65

В Калифорнии, находившейся в следующем часовом поясе на запад от Санта-Фе, Марк Ариман в одиночестве вкушал ленч за двухместным столиком в элегантном бистро на Лагуна-Бич. Слева от него разворачивалась великолепная перспектива Тихого океана, справа поглощала пищу толпа в целом хорошо одетых и обеспеченных людей.

Но не все было идеально. Сидевший через два столика от него джентльмен за тридцать — понятие «за» в данном случае следовало растянуть до крайних пределов — время от времени разражался взрывами ревущего смеха, столь резкими и продолжительными, что все ослы к западу от Пекоса наверняка каждый раз удивленно настораживали уши. Женщина за следующим столиком, типичная бабушка, носила абсурдную горчично-желтую шляпу колпаком. Шесть женщин помоложе в дальнем углу зала неприятно хихикали. Официант принес не ту закуску, а потом утомительно долго не возвращался с другим блюдом.

Однако доктор не стал убивать никого из них. Истинному игроку, такому, как он, примитивное веселье стрельбы не могло принести достаточно большого удовольствия. Бессмысленная пальба годилась для душевнобольных, для безнадежных глупцов, для заслушавшихся рэпа до одури подростков с гипертрофированным чувством собственного достоинства и безо всякой самодисциплины, для политических фанатиков, желавших переделать мир ко вторнику. Кроме того, его миниатюрный 9-миллиметровый пистолет имел двухрядную обойму, куда входило только десять патронов.

Завершив ленч куском безуглеводного шоколадного кекса и шафрановым мороженым, доктор уплатил по счету и отбыл, предоставив отпущение грехов даже женщине в абсурдной шляпе колпаком.

Вторая половина дня в четверг была приятно прохладной, но не холодной. Ветер за ночь умчался в сторону далекой Японии. Дождь, которым давно были беременны тучи, по прогнозам метеорологов, должен был пролиться рано утром, но на землю до сих пор не выпало ни капли.

Пока служащий подгонял «Мерседес», доктор Ариман исследовал свои ногти. Он был очень доволен качеством маникюра и так внимательно рассматривал кисти рук — они ему чрезвычайно нравились: такие сильные и мужественные, но с изящными пальцами концертирующего пианиста, — что почти не обращал внимания на то, что происходило вокруг, и потому чуть не пропустил незнакомца, без дела слонявшегося возле стоявшего на противоположной стороне улицы пикапа.

Грузовичок был бежевого цвета, в хорошем состоянии, хотя и не новый. Он относился к тем автомобилям, которые не будут вызывать интереса у коллекционеров даже и через тысячу лет, и потому Ариман даже не задумался о том, какой он мог быть модели и года выпуска. Кузов грузовика был покрыт белым туристским тентом, и доктор содрогнулся при мысли о том, что таким образом можно проводить отпуск.

А стоявший около машины бездельник, хотя доктор его и не знал, казался неуловимо знакомым. Ему было лет сорок с небольшим, рыжеватые волосы, круглое красное лицо и толстые очки. Он не смотрел прямо на Аримана, но что-то в его поведении прямо кричало: слежка. Вот он демонстративно посмотрел на часы, а потом нетерпеливо уставился на близлежащий магазин, как будто ожидал, пока кто-то вернется оттуда. Но его актерские способности были даже слабее, чем у кинозвезды, в настоящее время готовящейся к уникальной, самой блестящей в его карьере роли — откусителя (прекрасное слово) президентского носа.

Магазин антикварной игрушки. В получасе езды, за шесть городов отсюда. Именно там доктор видел краснолицего человека. Когда он развлекался, воображая, как будут удивлены работники магазина, если он всадит по пуле в животы других клиентов всего лишь из-за своей прихоти, именно этот покупатель был одной из целей, выбранных Ариманом.

Обитателю штата с населением три миллиона человек трудно было поверить, что две встречи с одним и тем же человеком на протяжении всего нескольких часов можно объяснить одной лишь случайностью.

Бежевый пикап с туристическим тентом был не тем транспортным средством, которым обычно пользовались для тайной слежки полицейские или частные детективы.

Однако, присмотревшись к грузовичку поближе, Ариман заметил, что из машины, помимо стандартной, нагло торчат еще две радиоантенны. Одна из них — проволочная, установленная в середине крыши кабины, судя по всему, предназначалась для связи в полицейском диапазоне. А вторая была очень странной и представляла собой торчавший из заднего бампера шестифутовый серебристый прут с напоминавшим колос зубчатым утолщением и какой-то черной катушкой наверху.

Отъезжая от ресторана, доктор Ариман не удивился, увидев, как пикап двинулся вслед за ним.

Краснолицый висел на хвосте совершенно по-дилетантски. Он, конечно, не тащился следом, как пришитый к заднему бамперу «Мерседеса», пропускал между ним и своей машиной еще один-два автомобиля. Скорее всего, он узнал об этом приеме из дурацких детективных историй, которые все время показывают по телевидению, но был слишком неуверен в себе, чтобы выпустить Ариман из виду более чем на секунду или две. Он постоянно прижимался то к осевой линии, то к стоявшим справа вдоль тротуара автомобилям, кидаясь из стороны в сторону по мере того, как попутные машины закрывали от него «Мерседес» доктора.

Поэтому в зеркалах заднего вида, куда поглядывал доктор, пикап представлял собою единственную заметную аномалию в транспортном потоке. Он непрофессионально обращал на себя внимание, а его длинные антенны болтались в воздухе, словно токоприемники электрического автомобильчика из аттракциона.

Сейчас, когда детективы обладают прекрасной радиоаппаратурой и даже имеют возможность вести наблюдение при помощи искусственных спутников Земли, профессионал может «вести» подозреваемого круглые сутки, не приближаясь к нему хотя бы на милю. А шпион из пикапа был настолько бездарным, что единственным его умным поступком было то, что он не украсил свои многочисленные антенны воздушными шариками.

Доктор был расстроен — и заинтригован.

Он принялся хаотично менять направление движения, выбирая районы с меньшим количеством машин, которые помогали бы грузовичку прятаться от него. Как и ожидалось, преследователь отреагировал на потерю прикрытия самым примитивным способом: отстал примерно на квартал, словно был уверен, что умственные способности и радиус обозрения его объекта были такими же, как у близорукой коровы.

Не включая сигнал поворота, чтобы не выдать своих намерений, доктор резко принял вправо и рванул к ближайшему дому. Там он дал задний ход и вновь выполз на улицу, по которой ехал прежде, — и как раз вовремя для того, чтобы встретиться со своим тупым преследователем, когда тот заворачивал за угол.

Пропуская мимо грузовичок, доктор Ариман притворился, будто разглядывает адрес и не имеет ни малейшего представления о том, что за ним следует «хвост». Пара быстрых взглядов в сторону проезжей части могла раскрыть многие тайны этой навязанной ему игры. На углу он остановил «Мерседес», вышел, подошел к висевшей на доме табличке, и, задрав голову, принялся разглядывать номер дома и фамилию владельца. При этом он одной рукой чесал в затылке и делал вид, что держит в другой клок бумаги и читает запись. Впечатление было такое, будто он приехал в указанное место, но оно оказалось совсем не тем, которое было ему нужно.

Вернувшись в автомобиль, он двинулся дальше и неторопливо ехал по улице до тех пор, пока не увидел, что сзади вновь возник бежевый пикап. Ему не хотелось терять своего преследователя из виду.

Но водитель, с которым они этим утром вместе рассматривали игрушки в магазине, был совершенно определенно ему незнаком. Правда, он был в кабине не один. Рядом с ним на пассажирском сиденье находился Скит Колфилд, который дернулся от неожиданности, увидев поблизости «Мерседес» Аримана, но сразу же отвернулся.

Пока Дасти и Марти копались в прошлом доктора в Нью-Мексико, Скит тоже играл в детектива. Это была, несомненно, его собственная незрелая идея, потому что его брат был слишком разумен и не мог поручить ему это занятие.

Краснолицый человек в очках, линзы которых вполне могли бы пригодиться для знаменитой обсерватории Маунт-Паломар, был, вероятно, один из приятелей Скита, любителей уколоться-подкуриться-заглотнуть какой угодно наркотик. Шерлок Холмс и Ватсон в исполнении Чипа и Дэйла.

Независимо от того, чем закончится вояж Дасти и Марти в Нью-Мексико, Скит оставался важнейшей проблемой. Раз уж доктору не удалось отправить его на очередную крышу, с которой он упал бы безо всяких помех, то избавление от этого пустоголового придурка стало приоритетной задачей ближайших двух дней.

Теперь, когда доктор Ариман избавился от необходимости разыскивать Скита, ему следовало лишь ехать достаточно аккуратно, чтобы мальчишка тащился следом, а потом как можно скорее проанализировать ситуацию и выбрать наилучшую стратегию, которая позволила бы ему воспользоваться этим нежданным подарком судьбы. Игра продолжалась.

* * *

Марти следом за «Навигатором» Глисона въехала на автостоянку рядом с придорожным ресторанчиком, расположенным в нескольких милях за городской окраиной. Заведение было украшено неоновым изображением гигантского ковбоя, разлетевшегося в бурном танце с такой же огромной подружкой, но сейчас реклама была выключена: до той поры, когда заиграет музыка и начнется пьянство, оставалось еще несколько часов. Они поставили машины, развернув их от здания, носами к шоссе.

Чейз вышел из машины и втиснулся на заднее сиденье прокатного «Форда».

— Вон там находится институт Беллона Токлэнда.

Институт занимал примерно двадцать акров посреди широкого пространства невозделанной степи. Территорию института окружала сложенная из камня сплошная стена в восемь футов высотой.

Архитектор, проектировавший здание, возвышавшееся за стеной, совершенно явно находился под сильным влиянием творчества Фрэнка Ллойда Райта, в частности его знаменитого «Дома над водопадом». Правда, здесь не было водопада, так как отсутствовала вода, и это было изрядным отклонением от веры Мастера — а может быть, и насмешкой над нею — в то, что каждое рукотворное создание должно пребывать в гармонии с землей, на которой воздвигнуто. Эта массивная груда оштукатуренных камней площадью тысяч в двести квадратных футов, не сливалась с плавными линиями пустыни, а, казалось, взрывала их. Это был скорее акт насилия, чем архитектурное сооружение. Именно так должна была бы выглядеть любая из работ Мастера в интерпретации Альберта Спира, любимого архитектора Гитлера.

— Претензии на готику, — сказал Дасти.

— И чем там занимаются? — спросила Марти. — Готовят конец света?

Чейз не стал разубеждать ее.

— Похоже, что так. Я так и не смог извлечь никакого смысла из того, что они говорят о своих делах, но, возможно, вы не так тупы, как я. Исследования, говорят они, исследования, которые направлены на… — И он процитировал по памяти: — «…Использование новейших открытий психологии и психофармакологии в целях формирования более справедливых и стабильных структурных моделей для правительства, бизнеса, культуры и общества в целом, что окажет положительное влияние на чистоту окружающей среды, повысит надежность системы правосудия, благотворно скажется на использовании потенциала человечества и будет содействовать укреплению мира во всем мире…»

— И в итоге завершение этого надоевшего старого рок-н-ролла, — презрительно добавил Дасти.

— «Промывание мозгов», — заявила Марти.

— Ну, — ответил Чейз, — полагаю, что я не буду спорить с вами по этому поводу, да и по поводу любого иного вашего предположения. Судя по тому, что мне известно, там может оказаться даже потерпевший крушение космический корабль из другой галактики.

— Я предпочел бы пришельцев из космоса, даже кошмарных любителей человеческой печени, — сказал Дасти. — Это напугало бы меня вдвое меньше, чем участие Большого Брата.

— О, это не правительственное учреждение, — заверил его Чейз Глисон. — По крайней мере, у него нет никакой видимой связи с правительством.

— Тогда кто же они такие?

— Институт с самого начала финансировался двадцатью двумя ведущими университетами и шестью частными организациями с толстыми бумажниками из разных концов страны. И так продолжается из года в год. К тому же они получают гранты от крупных корпораций.

— Университеты? — Марти нахмурилась. — Это, похоже, вызовет разочарование у сидящего во мне параноика. Большой Профессор не такое чудовище, как Большой Брат.

— Ты не думала бы так, если бы провела достаточно много времени в обществе Гада Лэмптона, — возразил Дасти.

— А кто такой Гад Лэмптон? — осведомился Чейз.

— Доктор Дерек Лэмптон. Мой отчим.

— Для места, где работают ради мира во всем мире, — сказал Чейз, — оно чертовски хорошо охраняется.

Менее чем в пятидесяти ярдах к северу от них находились огромные ворота, перед которыми должны были останавливаться все автомобили, направлявшиеся в институт, а рядом с воротами была выстроена проходная. В ней, судя по всему, располагалось и караульное помещение. Три человека, одетые в форму, уделяли пристальное внимание каждому посетителю, когда машина приближалась к воротам, а один из охранников даже ходил вокруг автомобилей с зеркалом на шесте и исследовал днища.

— Что они ищут? — вслух подумал Дасти. — Непрошеных гостей или бомбы?

— Скорее всего, и то, и другое. А есть еще и электронная система безопасности, возможно, получше, чем в Лос-Аламосе[52].

— Может быть, это сравнение и некорректно, — заметил Дасти, — особенно после того, как китайцы смылись из Лос-Аламоса, утащив с собой все наши ядерные секреты.

— Оценивая все эти системы безопасности, — сказала Марти, — мы не должны волноваться по поводу участи китайцев, удравших с нашими мирными тайнами.

— Ариман находился в самом сердце этого места, — продолжил рассказ Чейз. — У него была практика в городе, но его настоящая работа проходила здесь. И когда после убийств Пасторе были пущены в ход все нити, чтобы дать этому мерзавцу возможность удрать из города, именно там сидели люди, которые за них тянули.

— Но если они не правительственные чиновники, то как же они могут заставить полицейских, и районных прокуроров, и всех остальных танцевать под свою дудку? — усомнилась Марти.

— С одной стороны, большие деньги. И связи. То, что они не работают прямо на правительство, вовсе не значит, что у них нет связей во всевозможных правительственных структурах… А также в полиции и средствах массовой информации. Связей у этих парней наверняка больше, чем у мафии, зато выглядят они много благообразнее.

— Утверждение мира во всем мире вместо торговли вразнос наркотиками, изготовления пиратских компакт-дисков и ростовщичества.

— Именно так. И, если уж рассуждать дальше, то у них гораздо лучшее положение, чем у любого правительственного учреждения. Никаких надзорных комитетов конгресса. Никаких вздорных политиканов, с которыми нужно было бы объясняться. А просто несколько хороших парней собрались вместе, чтобы делать добрые дела ради светлого будущего, а это значит, что вряд ли найдется чиновник, который станет по-настоящему пристально к ним приглядываться. Черт побери, я уверен, что большинство из них, несмотря на то, чем они тут на самом деле занимаются, искренне считают себя хорошими парнями, спасающими мир.

— Но вы-то так не считаете?

— Нет, потому что Ариман сотворил такое с моими родителями и потому что он так тесно связан с этим заведением. Но большинство местных жителей вовсе не думают об этом институте. Он их не интересует. А если и думают о нем, то с каким-то невнятно-теплым чувством земляка.

— А кто такие Беллон и Токлэнд? — спросила Марти.

— Корнелл Беллон и Натаниэль Токлэнд. Две важные шишки в мире психологии, бывшие профессора. Им принадлежит идея создания института. Беллон умер несколько лет назад. Токлэнду семьдесят девять лет, он на пенсии, женился на шикарной остроумной леди потрясающей наружности — причем богатой наследнице! — лет на пятьдесят моложе его. Если бы вы увидели их вместе, то никогда в жизни не смогли бы понять, что она нашла в нем: он уродливый старик, полностью лишенный чувства юмора.

Марти взглянула в глаза мужу.

— Хокку?

— Или что-нибудь наподобие.

— Так или иначе, но я подумал, что вам полезно будет увидеть это место, — сказал Чейз. — Потому что это каким-то образом, сам не знаю каким, позволяет понять, кто такой Ариман. И дает вам лучшее представление о том, против чего вы выступили.

Несмотря на явное архитектурное влияние Райта, институт выглядел так, словно был предназначен для того, чтобы возвышаться в диких отрогах Карпатских гор, неподалеку от замка барона фон Франкенштейна, постоянно окутанный туманом и поражаемый разрядами молний, которые не столько разрушали, сколько укрепляли бы твердыню.

* * *

После прекрасного завтрака доктор Ариман намеревался проехать мимо жилища Родсов и взглянуть на то, что осталось от него после пожара. Но теперь, когда Скит и очкастое воплощение комиссара Мегрэ сидели у него на хвосте, этот маршрут показался ему неблагоразумным.

В любом случае этот день у него не был полностью посвящен досугу: после полудня его должен был посетить пациент. И Ариман неторопливо направился прямо к своему офису на Фэшион-айленд.

Заехав на стоянку, он сделал вид, что не замечает, как следом туда вкатился бежевый пикап и остановился в двух рядах от его «Мерседеса».

Окна его помещений на четырнадцатом этаже смотрели на океан, но он сначала зашел в приемную специалиста ухо-горло-носа, располагавшуюся с восточной стороны здания. Оттуда открывался вид прямо на стоянку автомобилей.

Регистраторша, что-то яростно печатавшая на машинке, даже не взглянула на Аримана, когда тот подходил к окну. Без сомнения, она решила, что это просто еще один пациент, которому придется дожидаться приема среди остальных сопливых, красноглазых, осипших страдальцев, сидевших на неудобных стульях и читавших слезящимися глазами древние, пропитанные бактериями журналы.

Он сразу же увидел свой «Мерседес» и быстро нашел бежевый пикап с белым тентом. Бесстрашный дуэт вышел из грузовичка. Они разминали ноги, размахивали руками, глотали свежий воздух, очевидно, намереваясь выжидать, пока их объект не появится вновь. Отлично.

Войдя в свой офис, доктор спросил у Дженнифер, секретарши, понравились ли ей сандвичи с соевым сыром и проросшими бобами на ржаных крекерах — ее обычный ленч по четвергам. Получив заверения в том, что они были восхитительны — Дженнифер была просто помешана на здоровой пище и к тому же наверняка родилась лишенной половины положенных человеку вкусовых сосочков на языке, — он потратил еще несколько минут, притворяясь заинтересованным ее теорией о чрезвычайной полезности широкого употребления в пищу вымирающего дерева гингко билоба, и, наконец, закрылся в своем кабинете.

Он позвонил Седрику Хоторну, своему мажордому, и потребовал, чтобы тот пригнал ему наименее заметный автомобиль из его коллекции — «Шевроле-Эль-Камино» 1959 года. Автомобиль следовало поставить на стоянке у здания, соседнего с тем, где находился офис Аримана. Ключи нужно было оставить в специальной магнитной коробке под задним бампером, справа. Жена Седрика могла поехать следом за мужем в другом автомобиле и отвезти его домой.

— Да, и возьмите лыжную маску, — добавил доктор. — Оставьте ее под сиденьем водителя.

Седрик не стал спрашивать, зачем понадобилась лыжная маска. Задавать вопросы не входило в его обязанности. А выполнять свои обязанности он умел очень хорошо. Был очень хорошо обучен этому.

— Да, конечно, сэр, одна лыжная маска.

Огнестрельное оружие у доктора уже было с собой.

Стратегию он выработал.

Все детали игры расположились по своим местам.

Вскоре игра начнется.

ГЛАВА 66

В усадебном доме на ранчо были выщербленные от возраста каменные полы, какие исстари делают в своих жилищах мексиканские ранчерос, и потолки из осиновых досок, уложенных сверху на массивные балки. В главных комнатах в каминах, украшенных глиняными изваяниями чувственных форм, потрескивали ароматные дрова — испускавшие слабый запах смолы сосновые шишки и тонко наколотые кедровые лучины. Кроме обитых материей кресел и диванов, вся остальная мебель — столы, стулья и шкафы — относилась к началу сороковых годов и напоминала о модных в то время гарнитурах Стикли. На полах повсюду были разложены прекрасные коврики работы индейцев-навахо — кроме той комнаты, где встретили смерть сын и жена хозяина ранчо.

Там не горел камин, не зажигалось электричество. Пол был голым. Не осталось никакой мебели, кроме одного предмета.

В лишенное занавесок окно проникал слабый серый свет; стены источали холод. Время от времени Марти боковым зрением замечала нечто странное: будто что-то преграждает путь серому свету, будто он чуть заметно преломляется, проходя сквозь почти бесплотную фигуру, беззвучно пересекающую освещенную полосу. Но когда она смотрела прямо, там ничего не оказывалось. И все же здесь было легко поверить в чье-то незримое присутствие.

В центре комнаты стоял деревянный стул с высокой прямой спинкой и голым плоским сиденьем. Вероятно, он был выбран именно из-за своего крайнего неудобства. Ведь недаром многие монахи древности полагали, что комфорт мешает сосредоточиться в размышлениях и уменьшает действенность молитвы.

— Я сижу здесь по нескольку раз каждую неделю, — задумчиво сказал Бернардо Пасторе, — обычно десять-пятнадцать минут… А иногда по нескольку часов.

Его голос был грубым, слова частенько звучали нечленораздельно. Они застревали у него во рту, словно камешки, но он терпеливо, с трудом, полировал их и все же извлекал наружу.

Дасти держал диктофон так, чтобы встроенный микрофон был все время обращен к хозяину. Таким образом он рассчитывал с максимальной четкостью записать его не всегда разборчивые слова.

Правая половина восстановленного хирургами лица Бернардо Пасторе была совершенно неподвижна, лицевые нервы были безнадежно повреждены. Половина верхней челюсти и подбородка состояли из металлических пластин, проволоки, хирургических винтов, силиконовых вставок и костных трансплантатов. В результате челюстной аппарат мог относительно прилично выполнять свои функции, но внешний вид исправить не удалось.

— Весь первый год, — сказал Бернардо, — я провел очень много времени, сидя на этом стуле и пытаясь понять: как же это могло случиться, почему этот ужас смог произойти?

Когда Бернардо вбежал в эту комнату, услышав выстрелы, убившие его спящего сына, его встретили две пули, выпущенные почти в упор его женой, Файоной. Первая угодила ему в правое плечо, а вторая раздробила челюсть.

— Проходило время, и мне все так же казалось, что происшедшее не имеет никакого разумного объяснения. И ничем, кроме черной магии, это объяснить нельзя. И сейчас я также сижу здесь и думаю только о них, пытаюсь сообщить им, что я люблю их, объясняю ей, что я не виню ее, что я знаю: для нее то, что произошло, такая же загадка, как и для меня. Потому что, я уверен, так оно и есть. Иначе не может быть.

Хирурги уверяли, что он выжил вопреки всем законам природы. Пуля страшной убойной силы невероятным образом отрикошетила от нижней челюсти, проскользнула по сосцевидному отростку и вылетела наружу над дугой, не задев височной артерии. Отклонись пуля хотя бы на полдюйма — и ни один врач, сколь бы искусен он ни был, не смог бы спасти Бернардо Пасторе.

— Она любила Дайона ничуть не меньше, чем я, и поэтому все, что было написано ее рукою в предсмертной записке о том, что я будто бы творил с нею и с Дайоном, не могло ни в коей мере соответствовать истине. И даже в том случае, если бы я был чудовищем и творил такие вещи, которые могли бы довести ее до самоубийства, то все равно она была не из тех женщин, которые могли бы убить ребенка; неважно, своего собственного или совершенно незнакомого.

Пасторе, с трудом переступая, подошел к высокому комоду, стоявшему около того самого окна, которое было открыто в ту летнюю ночь.

— Он был именно здесь. Стоял совсем рядом и глядел на нас, и на его лице было такое ужасное выражение… Он ухмылялся. Вся его рожа была потной от волнения. А глаза сияли.

— Вы говорите об Аримане? — спросил Дасти, наклонившись к микрофону.

— О докторе Марке Аримане, — подтвердил Пасторе. — Он стоял там, как будто заранее знал, что произойдет, как будто у него был билет в первый ряд. Он глядел на меня. Я не могу передать словами, что я увидел в этих глазах. Но, если те грехи, которые я совершил в своей жизни, перевесят все мои добрые поступки, если я попаду туда, где нам придется держать ответ за все, содеянное мною, только там, без сомнения, мне может выпасть ужасная возможность еще раз увидеть эти глаза. — Он немного помолчал, глядя в окно, где теперь не было ничего, кроме сумеречного света. — А потом я упал.

Он оказался на полу неповрежденной половиной лица вниз, но ему предстояло еще увидеть, как его жена убьет себя и рухнет на пол. Он был не в состоянии преодолеть те несколько дюймов, которые разделяли их.

— Она была спокойна очень странным спокойствием. Словно не осознавала, что делает. Она ни на секунду не заколебалась, не проронила ни слезинки.

Истекающий кровью, с трудом превозмогающий боль, от которой выворачивало все нутро, Бернардо Пасторе то и дело терял сознание. Но каждый раз, приходя в себя, он подползал на несколько дюймов ближе к тумбочке, на которой стоял телефон.

— Я слышал снаружи голоса койотов. Сначала они доносились издалека, из пустыни, но потом стали звучать все громче и громче. Я не знал, стоит ли Ариман до сих пор за окном, но подозревал, что он ушел, и боялся, что койоты, привлеченные запахом крови, могут прорваться в комнату сквозь тонкую сетку. Это робкие существа — поодиночке… Но в стае…

Он добрался до телефона, стащил его на пол и вызвал помощь: преодолевая мучительную боль, пробормотал своим разбитым ртом несколько малопонятных слов.

— А потом я ждал и все время думал, что умру прежде, чем сюда кто-то приедет. И это было бы хорошо. Возможно, это было бы наилучшим выходом. После ухода Файоны и Дайона жизнь перестала интересовать меня. Только два соображения заставляли меня продолжать цепляться за нее. Было необходимо раскрыть причастность к происшедшему доктора Аримана. Я хотел правосудия. А второе… Хотя я был готов к смерти, но не желал, чтобы койоты сожрали меня и мою семью, как кроликов, которых они с таким упорством разыскивают.

Судя по тому, насколько громкими стали вой и рычание, стая койотов собралась под окном. Когти передних лап клацали о подоконник. Рычащие морды тыкались в непрочную сетку.

Пасторе все больше слабел, его мысли путались, и ему стало казаться, что за окном возятся вовсе не койоты, а существа, которых прежде никто не видал в Нью-Мексико, пришедшие из иного мира сквозь невидимую дверь, скрывающуюся в ночной тьме и состоящую из нее же. Сородичи Аримана, только глаза у них еще более чуждые людям, чем у доктора. И тычутся они в сетку не потому, что желают насытиться теплой плотью, а потому что стремятся захватить три отходящие души.

* * *

Единственным на сегодня посетителем доктора была тридцатидвухлетняя жена человека, заработавшего в течение всего лишь четырех лет полмиллиарда долларов на интернет-бирже.

Хотя она была привлекательной женщиной, он взял ее в свои пациентки не из-за внешности. Он не испытывал к ней никакого сексуального влечения, так как она пришла к нему уже с нервами, истрепанными, как у лабораторной крысы, которую на протяжении многих месяцев терзают непрерывными изменениями в лабиринте и бессистемными ударами тока. Аримана же возбуждали только те женщины, которые приходили к нему здоровыми и невредимыми и, следовательно, могли его стараниями лишиться и здоровья, и жизни.

Богатство пациентки тоже не было решающим соображением. Доктор никогда не испытывал недостатка в деньгах и поэтому откровенно презирал тех людей, поступками которых управляли корыстные мотивы. Лучшая работа всегда делалась им ради того удовольствия, которое она приносила.

Супруг поторопился препоручить даму заботам Аримана не столько потому, что особенно волновался за ее здоровье, сколько потому, что намеревался баллотироваться в сенат Соединенных Штатов. Он полагал, что его политическая карьера может оказаться под угрозой из-за эксцентрических вспышек, граничащих с невменяемостью, которым была подвержена его жена. Скорее всего, эти опасения были безосновательны, так как подобного рода приступы на протяжении долгих лет наблюдались как у множества политиканов различной политической ориентации, так и у их жен и приводили лишь к легкому раздражению, проявлявшемуся во время социологических опросов. Кроме того, муж был неприятен, как мертвая жаба, и вообще никогда не мог быть никуда избран.

Доктор взялся за лечение этой женщины потому, что действительно заинтересовался состоянием ее психики. Она старательно загоняла себя в уникальную фобию, которая могла дать интересный материал для будущих игр Аримана. Он также намеревался использовать ее случай в своей будущей книге, посвященной навязчивым идеям и фобиям, которой он пока что дал условное название «Не бойся, я с тобой», хотя, конечно, там она будет фигурировать под криптонимом, дабы ее личная жизнь не оказалась никоим образом задета.

Жена потенциального сенатора уже в течение продолжительного времени питала нездоровый интерес к актеру Киану Ривзу. У нее скопилось множество толстенных альбомов, наполненных фотографиями Киану, статьями о Киану и обзорами фильмов Киану. Ни один критик и вполовину не мог сравниться с нею в знании фильмографии этого актера, поскольку в своем удобном домашнем Кианотеатре на сорок мест она просмотрела каждый из фильмов Киану по меньшей мере двадцать раз. Однажды она провела сорок восемь часов, непрерывно, раз за разом просматривая «Скорость», пока наконец не потеряла сознание от переутомления. Недавно она купила у Картье кулон — сердце из золота, усыпанное алмазами, — и распорядилась выгравировать на нем слова: «Я без ума от Киану».

Но внезапно, по неведомым для пациентки причинам, все цветы этого праздника увяли. Она начала подозревать, что у Киану имеется какая-то темная сторона. Что он узнал о ее интересе к нему, недоволен ее поведением. Что он нанимает людей следить за нею. А потом она стала считать, что следит он сам. Когда звонил телефон, она снимала трубку, и если ничего не слышала или слышала что-нибудь, наподобие: «Простите, я ошибся номером», то была абсолютно уверена, что это звонил Киану. Прежде она обожала его лицо, а теперь стала бояться его. Она разорвала все альбомы и сожгла все его фотографии, имевшиеся в ее спальне, потому что пребывала в уверенности, что он мог издалека рассматривать ее глазами любого своего портрета. Последнее время стоило ей увидеть его лицо, как ее охватывала паника. Она не могла больше смотреть телевизор, боясь увидеть рекламу его последнего фильма. Она не осмеливалась читать большинство журналов, потому что могла, перевернув страницу, наткнуться на глядящего на нее Киану. Даже увидев его имя, напечатанное на бумаге, она впадала в тревогу, и потому список безопасных для нее периодических изданий теперь ограничивался лишь «Журналом внешней политики» и узкоспециальной медицинской литературой типа «Вестника клинической нефрологии».

Доктор Ариман знал, что случай этой пациентки является прямо-таки образцовым и что вскоре она придет к полной уверенности в том, что Киану Ривз преследует ее повсюду, куда бы она ни направилась. На этом этапе фобия стабилизируется. А потом ей придется либо научиться жить ограниченной жизнью, наподобие той, которую вела Сьюзен Джэггер, не желавшая смириться с властью агорафобии, либо дойти до полномасштабного психоза. Тогда ей потребуется по крайней мере непродолжительная госпитализация в хорошем стационаре.

Считалось, что таким пациентам показана лекарственная терапия, но доктор не собирался лечить эту пациентку традиционными методами. В конечном счете он предполагал провести с ней три сеанса программирования; не для того, чтобы подчинить себе, а просто приказать больше не бояться Киану. Таким образом он получит для своей будущей книги большую главу, посвященную блестящему случаю излечения, которое он припишет своим навыкам ученого и гениальности врача. В этой главе будет описана история сложного случая психотерапии, которую он на самом деле не проводил.

Но он пока что не начинал «промывать» ей мозги, потому что фобии нужно было дать время для созревания. Женщина должна была пройти через еще большие и продолжительные страдания, чтобы случай блестящего исцеления тяжелой больной произвел большее впечатление, а также и для того, чтобы ее благодарность после излечения оказалась безграничной. Если провести все должным образом, то можно рассчитывать даже на то, что после выхода книги она согласится принять вместе с ним участие в ток-шоу Опры Уинфри.

И вот теперь, сидя в кресле по другую сторону низенького столика от нее, он слушал ее лихорадочные измышления по поводу бессовестного коварства мистера Ривза, не утруждая себя записями, так как невидимый диктофон записывал и ее монолог, и его периодические наводящие вопросы.

Доктор, никогда не считавший нужным подавлять свои озорные порывы, внезапно подумал, как смешно было бы, окажись на месте того актера, который выжидал сейчас момента, чтобы совершить покушение на президентский нос, Киану Ривз собственной персоной. Какой ужас должен бы охватить эту пациентку после сообщения о происшествии! Она обязательно пришла бы к убеждению, что несчастье должно было постигнуть ее собственный нос и лишь рок выбрал предводителя нации, чтобы спасти от злодея Киану ее самое.

Ну ладно. Если вселенная обладала каким-то чувством юмора, то оно, конечно, было далеко не таким тонким, как у доктора.

— Доктор, вы не слушаете меня.

— Нет, что вы, — заверил он пациентку.

— Нет, вы витаете в каких-то облаках. Я оплачиваю собственные визиты к вам по часам не для того, чтобы вы спали тут с открытыми глазами, — резко заявила она.

Хотя всего лишь пять коротких лет назад самой большой роскошью, которую могли позволить себе и эта женщина, и ее скучный муж, была жареная картошка с «биг-маком», сейчас они вели себя властно и требовательно, как будто богатство сопутствовало им от рождения.

На самом же деле и ее безумие, связанное с Киану, и ненормальная потребность ее мужа с выразительным, как сковородка, лицом искать самоутверждения в урне для избирательных бюллетеней проистекали из внезапности обрушившегося на них финансового успеха, из угрызений совести за то, что они получили так много, приложив для этого так мало усилий, и из невысказанного опасения, что так неожиданно обретенное ими благосостояние может так же внезапно улетучиться.

— Нет ли у вас конфликта интересов пациентов, доктор? — вдруг спросила она с заметным волнением.

— Простите, не понял вас?

— Скрытый конфликт интересов пациентов. Доктор, вы не знакомы с К-к-к-киану?

— Нет, что вы. Конечно, нет.

— Скрыть связь с ним было бы крайне неэтично. Крайне. Но, насколько мне известно, вы не способны на неэтичный поступок. Хотя вообще-то что я на самом деле о вас знаю?

Вместо того чтобы выхватить из кобуры «Таурус РТ-111 миллениум» и преподать этой обнаглевшей выскочке урок хороших манер, доктор пустил в ход свое непревзойденное обаяние и принялся ласковым голосом опровергать ее бредовые предположения.

Настенные часы показывали, что до тех пор, когда он сможет выпустить ее в мир, по которому бродит злобный Киану, остается менее получаса. А потом он займется Скитом Колфилдом и его краснолицым приятелем.

* * *

В некоторых местах в глянцевой поверхности пола были заметны глубокие проплешины.

— Здесь я видел пятна крови, — объяснил Бернардо Пасторе. — Пока я находился в больнице, друзья вычистили комнату, избавились от мебели, всего, что тут было. Когда я вернулся, никаких пятен не было… Но я все равно видел их и целый год продолжал понемногу оттирать. Но не от крови я пытался таким образом избавиться, а от горя. Когда я наконец понял это, то перестал скоблить пол.

В первые несколько дней, которые он провел в реанимации, речь шла только о его физическом выживании. Большую часть времени он пребывал в бессознательном состоянии, но даже когда приходил в себя, то не мог ничего сообщить: его лицо было страшно изувечено, и раны воспалились. К тому моменту, когда он смог выдвинуть обвинение против Аримана, психиатр уже подготовил себе надежную оправдательную легенду и подобрал «свидетелей».

Пасторе шагнул к окну спальни и посмотрел наружу.

— Именно здесь я его видел. Он стоял тут и смотрел в комнату. Это не было галлюцинацией, возникшей после того, как я получил ранение, как они пытались доказать.

Дасти подошел вплотную к владельцу ранчо, держа диктофон на расстоянии двух футов от его лица.

— И вам никто не поверил?

— Несколько человек поверили. Но из тех, чье мнение что-то значило, — только один. Полицейский. Он начал проверять алиби Аримана и, вероятно, нашел какую-то зацепку, потому что ему вскоре перебили суставы. А когда он выздоровел, то ему поручили другое дело, а это закрыли.

— Как вы считаете, он согласится поговорить с нами? — спросил Дасти.

— Да. Думаю, что теперь, когда прошло столько времени, он согласится. Я позвоню ему и расскажу о вас.

— Было бы хорошо, если бы вы смогли договориться с ним на этот вечер. Вероятно, завтра Чейз Глисон устроит нам встречи с бывшими учениками «Зайчика» и мы будем заняты.

— Все, что вы пытаетесь сделать, не имеет никакого смысла, — сказал Пасторе. Он глядел в окно, но, скорее, видел перед собой либо прошлое, либо будущее. — Ариман неприкосновенен.

— Посмотрим.

Даже в сером свете, с трудом пробивавшемся сквозь толстый слой пыли, покрывавший стекло, грубые келоидные рубцы на лице Пасторе выделялись безобразными красными пятнами.

Как будто ощутив взгляд Марти, владелец ранчо обернулся к ней.

— Боюсь, что я теперь буду являться вам в ночных кошмарах, мэм.

— Только не мне. Мне нравится ваше лицо, мистер Пасторе. В нем видны честность и достоинство. Кроме того, человеку, которому довелось повстречаться с Марком Ариманом, никакие другие кошмары уже не страшны.

— Вы, без сомнения, правы, — ответил Пасторе, вновь повернувшись к затухавшему за окном дню.

Дасти выключил диктофон.

— Теперь можно удалить большую часть этих шрамов, — сказал Бернардо Пасторе. — Меня уговаривали сделать еще одну операцию на челюсти. Обещали, что воссоздадут ее естественный контур. Но какая мне разница, как я выгляжу?

Ни Дасти, ни Марти не нашлись что ответить. Владельцу ранчо было не больше сорока пяти лет, ему предстояла еще долгая жизнь, но никто не мог заставить его пожелать этой жизни. Никто, и в первую очередь он сам.

* * *

Дженнифер жила менее чем в двух милях от офиса. И в хорошую, и в плохую погоду она ходила на работу и с работы пешком, так как ходьба являлась такой же неотъемлемой частью ее здорового образа жизни, как и соевый сыр, проросшие бобы и гингко билоба.

Сегодня доктор попросил ее оказать ему услугу: отогнать его автомобиль в ремонтный цех представительства фирмы «Мерседес» и оставить его там, чтобы в машине заменили масло и шины.

— Они доставят вас домой в своей разъездной машине.

— О, в этом нет необходимости, — ответила она, — я доберусь оттуда пешком.

— Но это не меньше девяти миль.

— Неужели? Это далеко!

— А что, если пойдет дождь?

— Уже передали другой прогноз. Дождь будет завтра, а не сегодня. Ну, а как же вы попадете домой?

— Я сейчас пойду к Барнсу и Ноблю, пороюсь в книгах, — принялся уверенно лгать Ариман. — Потом я договорился встретиться со знакомым, мы немного выпьем, и он отвезет меня. — Ариман посмотрел на наручные часы. — Можно заканчивать. Скажем, минут через пятнадцать. Тогда вы, даже с учетом девятимильной прогулки, окажетесь дома в обычное время. И, кстати, возьмите тридцать долларов из кассы. Тогда вы сможете, если захотите, по дороге зайти пообедать в то заведение, которое вам так нравится, — кажется, «Зеленые луга»?

— Вы самый внимательный человек из всех, кого я знаю, — благодарно отозвалась секретарша.

Пятнадцати минут было вполне достаточно для Аримана, чтобы выйти из здания через главный вход, который находился вне поля зрения мальчишек из бежевого пикапа, перейти к соседнему дому и к находившейся за ним стоянке автомобилей, где его дожидался «Шевроле-Эль-Камино» 1959 года.

* * *

Скаковые круги и паддоки[53] были пусты: все обитавшие в местных конюшнях лошади дожидались снежной бури в теплых стойлах.

Когда Марти оглянулась, стоя возле автомобиля, усадебный дом уже не показался ей таким необычайным и романтическим, каким выглядел, когда они только подъехали к нему. Как и многие другие архитектурные сооружения Нью-Мексико, это место на первый взгляд производило впечатление волшебного творения, будто извлеченного могучим заклинанием из недр пустыни. Но теперь покрытые патиной времени глиняные стены уже выглядели не более романтическими, чем грязь, а сам дом, казалось, не вздымался из земли, а, наоборот, оседал, погружался в почву пустыни, из которой был рожден, и вскоре должен был исчезнуть, как будто никогда не существовал, вместе с теми людьми, которые некогда знали любовь и радость в его стенах.

— Интересно, во что же мы вляпались? — задумчиво сказал Дасти. Марти вела машину прочь от ранчо. — Что же такое Ариман… кроме того, чем он кажется?

— Ты имеешь в виду его связи, этот институт, тех, кто его защищает, и причины, по которым они это делают?

— Нет. — Его голос звучал негромко и торжественно, словно он говорил о чем-то священном. — Кто он такой, этот парень, если только отказаться от самых очевидных и простых определений?

Страницы: «« ... 2627282930313233 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Давным-давно, в Галактике далеко отсюда…Всего два года существует акционерное общество – песчинка в ...
В этой книге, мои маленькие друзья, вы найдете задорные и веселые стихи, которые вам и вашим родител...
Бизнес-план на салфетках и товары в кошелках – вот и весь сетевой маркетинг. Так по инструкции, а ес...
Роман «Клиент всегда прав, клиент всегда лох» – это сага непростого человеческого бытия, в котором н...
Эта книжка для детей, которые говорят по-русски, но хотят узнать английский, и для тех, кто живёт в ...
Эта книга, написанная лучшими акушерами и гинекологами клиники Мэйо – достойный доверия и совершенно...