Любимые дети, или Моя чужая семья Чемберлен Диана

– Это из трейлера. Ты должен услышать.

Моя рука снова плясала, когда я нажал на кнопку.

Он сыпал арахис в колу, но, когда женщина заговорила, его рука замерла.

– Что за…

– Именно.

– Ларкин?

– Ее девичья фамилия.

Маркус нахмурился:

– Может, это не та Сара Ларкин?

– Ну да. И это просто совпадение, что леди набрала наш номер.

– Хороший довод.

Он высыпал в колу остаток арахиса.

– Для тебя все это имеет смысл?

– Черт возьми, нет.

– Код этого города – 704? – спросил Маркус.

– По-моему, да.

Я едва помнил свое имя.

Он взял трубку.

– Собираешься позвонить леди? – спросил я.

Он покачал головой:

– Нужно направить туда Флипа.

Придерживая трубку между плечом и подбородком, он что-то напечатал на компьютере:

– Шарлотт.

– Шарлотт? Код Шарлотт?

– Она никогда не говорила о Шарлотт?

– Черт возьми, нет! – повторил я.

– Эй, Флип! Это Маркус. Подъезжай сюда, ладно?

Флип появился минуты через три. Должно быть, к тому времени я уже в сотый раз пожаловался, что ничего не понимаю.

– Что стряслось? – спросил он, входя в офис Маркуса. – Ты в порядке, Кит?

– Послушай.

Маркус включил автоответчик, и лицо Флипа стало таким же недоуменным, как наши.

– Ты это записал? – спросил он Маркуса, когда Макарти снова дала номер. Я начинал ненавидеть ее голос.

– Записал.

Маркус выключил автоответчик.

– Давай поговорим, – решил Флип.

Маркус нажал кнопку на стационарном телефоне.

– Набирать? – спросил он Флипа. Тот кивнул.

К этому я не был готов. У матери была тайна, по крайней мере, одна, и я не знал, означает ли это, что она жива. Если мы поговорим с этой женщиной, я, по крайней мере, смогу цепляться за надежду.

Телефон на другом конце зазвонил. Флип сверился с часами.

– «Фэйли хилл эпатментс», – ответила женщина.

– Барбару Макарти, пожалуйста, – попросил Флип. – Это Филип Гейтс из полицейского участка Серф-Сити в Северной Каролине.

Через минуту в телефоне раздался уже знакомый голос.

– Я – Барбара Макарти.

– Здравствуйте, мисс Макарти. Я бы хотел поговорить с вами о сообщении, которое вы оставили на автоответчике для Сары Уэстон. Сары Ларкин.

– Вы полицейский?

– Да. Полиция Серф-Сити.

– Какое отношение имеет к этому полиция?

– Мисс Ларкин пропала. Вот уже четыре недели. И мы расследуем это дело.

Женщина немного помолчала.

– Я ничего об этом не знаю, – сказала она, наконец.

– Она хотела снять квартиру?

– Да. Но это было очень давно. Я должна проверить, но, по-моему, она прислала мне е-мейл месяцев шесть назад. Искала квартиру с тремя спальнями. Попросила внести ее в список очередников, поэтому я и позвонила ей.

Я вскинул голову:

– Какого…

Может, это не та Сара Ларкин? Все это не имеет смысла.

– В сообщении вы сказали, что проверите, работает ли она в «Вестерн Каролина банк», – заметил Флип.

– Совершенно верно. Мы всегда проверяем места работы наших клиентов.

– Почему вы считаете, что она работает именно там?

– Но в своем заявлении она указала место работы.

– Вы можете послать мне факсом или е-мейлом копию ее заявления? – спросил Флип.

– Это займет несколько минут. Но, конечно, я это сделаю.

Он дал ей адрес своей электронной почты, пока Маркус что-то писал на листочке бумаги, после чего передал его Флипу.

Флип глянул на листок.

– Не скажете мне, сколько стоит аренда такой квартиры?

– Та, что я предлагала, – тысяча двести долларов в месяц.

– Верно, – рассмеялся я, но Маркус прижал палец к губам.

– Хорошо, – сказал Флип. – Буду ждать вашего е-мейла.

Маркус нажал кнопку на телефоне.

– Это точно не та Сара Ларкин, – покачал я головой. – Может, ма по какой-то странной причине перевела телефон на свое девичье имя, леди посмотрела, и…

– Зачем бы она сделала это через столько лет после развода с твоим отцом? – спросил Маркус.

– У меня такое ощущение, будто я совсем ее не знаю, – признался я.

– Какие у нее были деньги? Если не считать тысячи на ее сберегательном счете? – неожиданно спросил Флип.

– Черт, мы это уже обсуждали, – разозлился я. – Она обналичивала свой чек из «Яванского кофе», и мы жили на эти деньги. Она даже не платила аренду за трейлер!

– Не платила? – Флип поднял брови. – Как долго? Есть какой-то шанс, что вас выселят?

– Да ни малейшего! – рассмеялся я.

– Говоря вкратце, – вставил Маркус, – трейлерный парк принадлежит Лорел, и она позволила Саре и Киту жить там бесплатно.

– Значит, без новой работы она никак не может заплатить тысячу двести долларов за такую квартиру, – подытожил Флип. – Интересные перемены для того, кто имеет на счету всего тысячу долларов.

Я вдруг вспомнил о моем образовательном фонде и взглянул на Маркуса.

– Она не могла каким-то образом взять деньги, которые мне дал ты?

Флип повернулся к Маркусу:

– Ты давал ей деньги?

Маркус вздохнул. Глянул на меня:

– Ничего, если Флип будет знать?

Я кивнул:

– Почему нет? Весь мир уже знает, в каком дерьме мы оказались.

– Настоящим отцом Кита был Джейми, – пояснил Маркус.

– Джейми? – озадаченно протянул Флип. – Твой брат?!

Маркус кивнул:

– Когда Джейми умер, я основал трастовый фонд, образовательный, для Кита. На нем в то время было сорок тысяч долларов. Не знаю, сколько там сейчас. Сара была попечителем, но она не могла… не может взять деньги, пока Кит не пойдет в колледж.

– Мы это проверим и убедимся, что деньги все еще лежат в банке, – решил Флип. – Кит, подумай хорошенько. Твоя мать не говорила о переезде в Шарлотт и о поисках там новой работы? Ничего в этом роде?

Я попытался вспомнить все разговоры с матерью за последний год. Беда в том, что я не обращал особого внимания на то, что она говорила. У меня были две сожженных руки и одно сожженное лицо, и больше я почти ни о чем не был способен думать. Но я бы точно запомнил, скажи она что-то насчет переезда в Шарлотт.

– Вы думаете, что она там? А вдруг она нашла там работу и новую квартиру?

Может, она и бросила меня.

Я наблюдал, как Маркус пьет свою колу с орехами. И боялся, что сблевану.

– Все это совершенно непонятно, Кит, – сказал Маркус. – Но дает полиции возможность продолжить поиски.

– Верно, – кивнул Флип с таким видом, будто все было лучше некуда. – Нужно обо всем рассказать частному детективу. Пусть он тоже знает.

Я откинулся на спинку стула и посмотрел в потолок.

– Все это такой бред, – сказал я, вставая. – Я ухожу.

– Держись, Кит, – посоветовал Флип. – Нам нужно еще раз обыскать дом.

– То есть трейлер? Груду ржавчины, которую она оставила мне, прежде чем сбежать…

– Как по-твоему, зачем ей такая большая квартира? – оборвал меня Маркус. – Для нее одной? Сомневаюсь. Полагаю, в ее планы входил и ты.

– Почему же тогда она не посвятила меня в свои планы?

У меня отказывались работать мозги, чтобы осознать все, что сейчас произошло.

Я хотел все рассказать Джен. Хотел забраться к ней в постель и выложить все как есть. Она не засыплет меня вопросами. Просто выслушает и будет обнимать меня, как может только она. Словно я неиспорченный товар. Мы могли бы заняться сексом. Но сейчас меня это не волновало, что о чем-то говорило.

Я просто хотел что-то для кого-то значить.

В тот день, когда умерла Мэдисон, я оставалась в больнице допоздна. Не хотела ехать домой. Хотела остаться в педиатрическом отделении с людьми, которые понимали, что я чувствовала. Даже когда началась новая смена и Тэффи ушла, я осталась. Думаю, Тэффи чувствовала свою вину за то, что оставила меня с Мэдисон, когда та умирала, и я пыталась дать всем понять, что со мной все в порядке. Настолько в порядке, чтобы беспокоиться за Джоанну. Она полностью расклеилась, поняв, что оставила дочь всего на пятнадцать минут за последние сутки и совершила непоправимую ошибку. Не я должна была остаться с ней, а ее мама. И все же никто не виноват.

После ухода Тэффи на дежурство заступил Тони, один из медбратьев. И узнав, что случилось, вызвал социального работника, чтобы поговорить со мной и убедиться, что со мной все нормально. Она была хорошенькой женщиной лет тридцати с лишним, которая уже уходила, когда Тони ее вызвал. Она пришла в игровую с сумочкой и свитером, и я ужасно расстроилась, потому что из-за меня ей пришлось остаться.

– Я в полной норме, – заверила я, садясь по ее просьбе в качалку.

Она устроилась за столом игровой и положила рядом сумочку и свитер.

– Тони сказал, что вы должны были уйти в пять, – сказала она. – А сейчас начало седьмого. Почему вы не вернулись домой?

– Просто хотела остаться. Родители некоторых детей не смогли прийти сегодня вечером. Я могу им почитать, показать кино или…

– Кто дома?

– Что?

Я не поняла, говорит она о моей семье или о семьях маленьких пациентов.

– Если сейчас вы отправитесь домой, кто вас встретит?

– Мать и брат. Возможно, дядя.

– Они вас понимают? Вы можете поговорить с ними по душам?

– Разумеется.

– Тогда что, по-вашему, держит вас здесь?

– Я уже говорила. Я смогу помочь, если останусь.

Она слегка улыбнулась:

– Какими бы добрыми и любящими ни были ваши домашние, они не знали Мэдисон. Зато ее знали все, кто работает здесь. Верно?

Я поколебалась. Не то чтобы все в педиатрическом отделении говорили о Мэдисон, просто я чувствовала, что если выйду из двери, то потеряю момент единения с ними.

– Верно, – призналась я.

– Вы сегодня плакали?

Я покачала головой.

– А если пойдете домой, как по-вашему, будете плакать?

– Да. Я в этом уверена, хоть и не хочется.

Она кивнула, и я подумала, что эта женщина точно понимает, что я испытываю.

Она сунула руку в сумочку и вытащила визитку. Написала на ней номер телефона и протянула визитку мне.

– Я ухожу до завтра, но это номер моего сотового. Если посчитаете, что вам нужно с кем-то поговорить, позвоните. А сейчас вам нужно ехать домой.

Я покачала головой. Но, судя по выражению ее лица, спор выиграет она.

– Да, – твердо сказала она, вставая. – Вам нужно домой, Мэгги.

Я не шевельнулась, пока она надевала свитер.

– Я слышала о вас много хорошего. Думаю, это здорово, что вы проводите здесь много часов, и вы действительно заслужили уважение здешних работников. Но часть умения быть хорошим, ответственным социальным работником – это способность заботиться о себе в подобной обстановке, которая может истощить вас физически и нравственно. Конечно, можно заснуть прямо здесь, в этом кресле, но утром это только усилит скорбь. Вам нужно найти другие способы справляться с ней. Понятно?

Она протянула руку. Я встала и пожала ее.

– Хорошо, – кивнула я. Мне по-прежнему не хотелось уходить. Я не собиралась искать «другие способы справиться». Но я знала, что она права. Невозможно вечно скрываться в педиатрии.

Я брала свою куртку в раздевалке волонтеров, когда услышала какой-то шум на посту медсестер. Вышла и обнаружила Руди, отца Мэдисон, встрепанного, помятого и краснолицего. Он орал, размахивая руками.

– Это гребаный скандал! – нападал он на Тони и Констанс, дежуривших в этот час. – Я засужу! Засужу ваши жалкие задницы!

Я поколебалась на углу поста, который был как раз между мной и выходом, не знала, попытаться обойти Руди или спрятаться в раздевалке. Я видела, что Констанс, самая немолодая сестра в педиатрии, звонит по телефону. Вероятно, охране. Мне было жаль отца Мэдисон. Но он меня пугал.

– Мистер Уинстон, – уговаривал Тони, – пожалуйста, успокойтесь, чтобы мы смогли поговорить…

– Мать вашу! – завопил Руди. – Моя малышка мертва! Спокойными разговорами ее не вернуть, и во всем виноваты вы! Все вы!

Он ткнул в них пальцем. Его рука дрожала, когда он описал перед ними горизонтальную дугу. Я шагнула вперед и увидела, что другие сестры и родители стоят в дверях палат. Некоторые уже звонили по мобильным.

– У вас что, даже этого… скрининга не было? – продолжал вопить Руди.

Один из родителей, огромный, дюжий тип, вышел из палаты и шагнул к посту:

– Сэр, давайте выйдем. Вы пугаете детей.

Он потянулся к руке Руди. Но тот отскочил.

– Как насчет моего ребенка? – заныл он. – Моей девочки! Будь я на вашем месте, увез бы ребятенка из больницы, пока не стало слишком поздно! – Он оглядел родителей. – Все вы! Увозите детей отсюда. У них тут одни шарла…

И тут он увидел меня. Его взгляд прожигал меня насквозь, но я стояла как парализованная.

– Проклятая сука!

Он шагнул ко мне, но тут откуда ни возьмись появились охранники и вместе со здоровяком-отцом ухитрились удержать его на месте.

– Родители! – завизжал Руди, когда охранник заломил ему руки за спину. – Послушайте меня! Знаете, кто эта девчонка? – Он показал подбородком в мою сторону. – Мэгги Локвуд, вот кто это! Ее имя что-то значит для вас? Пожар, который она устроила в Серф-Сити! Люди погибли и сгорели заживо! Она только что вышла из тюрьмы, а эта захудалая больница нанимает ее ухаживать за детьми!

Он так сильно пнул стойку сестринского поста, что я подскочила.

– Где ваши мозги? – заорал он Тони и Констанс. – Мэгги Локвуд была с моей дочерью, когда она умирала! Джоанна сидела с ней много дней, и она была жива, а за пять минут, которые эта сука провела с ней…

Он снова показал на меня подбородком.

– Она почему-то умерла! Думаете, это совпадение? Ха!

Он опять пнул стойку. Раз. Другой. Я подпрыгивала от страха, потрясенная его намеками.

– Как вы смеете позволять таким работать с детьми! – кричал он на Тони. Словно именно он был виноват в том, что я здесь.

Я оперлась о стойку. Еще секунда – и в двери ворвались полицейские. Слава богу. Они, не теряя времени, заняли место охраны и здоровяка-отца. Руди даже не сопротивлялся, но продолжал вопить:

– Как вы посмели?!

Он снова пнул стойку.

– Уж поверьте, я оставлю вас без единого цента!

Коп нацепил на него наручники. Грубо. Слишком грубо.

– Пойдем, – сказал другой, подталкивая Руди к выходу.

– Вы позволили ей ухаживать за малышкой, – всхлипывал Руди, глотая слезы. – Вы позволили ей ухаживать за моей малышкой! Моей маленькой…

Дверь за ними закрылась, отсекая вопли. Тони повернулся ко мне, и только тогда я осознала, что прижимаю руки к лицу, как на картине «Крик». По моему лицу струились слезы.

– Это правда? – спросил Тони.

Я ощущала, что все взгляды направлены на меня. Сестер, которые не знали меня, потому что работали в вечернюю смену. Родителей, которых я почти не знала.

– Кэти Моуди известно, – тихо сказала я. – Известно все. Я рассказала ей, когда устраивалась на работу.

Тони отвел глаза:

– Уходи, Мэгги. У тебя был трудный день. Утром позвонишь Кэти, и… и… пусть она сама решает, что с тобой делать.

Я с горящими щеками прошла мимо поста, и не успела закрыться дверь, как остальные начали шептаться.

Я возвращалась домой, почти не видя дороги.

Неужели это все? Конец моих общественных работ в больнице?

Я так хотела остаться там. Но, может, преступнице не полагается отрабатывать приговор в месте, которое она так любила?

Машина неожиданно скакнула влево. Руль трясся так сильно, что я едва смогла его удержать. Я вцепилась в него и усилием воли повернула машину вправо, держась изо всех сил, пока не остановилась на обочине. Вышла. И, хотя уже спускались сумерки, увидела, что левое переднее колесо разорвано чуть не в клочья. Черт! Что за день такой, что все несчастья на меня сыплются?

– Спокойно, – сказала я себе.

Я и раньше меняла колесо, хотя не на крутой обочине четырехполосной дороги. Сначала нужно проверить, есть ли у меня запаска.

Я открыла багажник и обнаружила, что запаски нет. Супер! Неужели ма позволяла Энди ездить без запаски?!

Я вернулась в машину и позвонила домой. Но никто не отвечал. Попыталась дозвониться до дяди Маркуса, потом до мамы, и меня в обоих случаях переадресовали на голосовую почту. Я даже позвонила Энди, на случай если он с ними и его телефон включен, но вспомнила, что сегодня у него тренировка по плаванию. Мама, конечно, с ним.

Джен! Я не говорила с ней с пятницы, когда она топила меня. Даже после того, как мы вернулись в ее дом, мне было не по себе. Я быстро уехала, пытаясь понять, почему наши отношения так внезапно испортились. Мы не общались все выходные, и теперь как-то странно звонить ей. Но она была подругой, верно? Моей единственной подругой.

Я набрала ее номер.

– Привет.

Она говорила тихо, почти шептала.

– У меня проблема. Я возвращалась из госпиталя, и на полпути лопнула шина. Я пыталась позвонить маме, но она не берет трубку. Ты, случайно, не можешь заехать за мной?

Молчание.

– Я куплю тебе обед, если ты еще не ела.

Было уже начало восьмого, конечно, она уже поела.

– Я сейчас не могу, – отрезала она.

Она не одна. Кто у нее? Парень? Другая подруга?

– Тебе лучше позвонить на станцию техобслуживания, – прошептала она.

Я сейчас опять разревусь. Откуда мне знать название станции? И, кроме того, у меня нет запаски.

– Не можешь сделать мне одолжение? Поискать номер станции? – спросила я.

– Ты плачешь?

Я прикусила губу, пытаясь остановить слезы.

– Просто день был дерьмовым.

– Прости. Но помочь не могу. Справишься сама. У тебя есть телефон, так что все будет в порядке.

Я смотрела через лобовое стекло на темнеющее небо. И чувствовала себя все хуже.

– Мне нужно идти, – добавила она.

– Хорошо. Доброй…