Любимые дети, или Моя чужая семья Чемберлен Диана

– Думаешь, трехсот часов достаточно? – спросил он. – Думаешь, года в тюрьме достаточно для того, что ты сделала?

– Нет, преподобный. Я знаю, что этого недостаточно.

Он снова взял ручку и склонился над блокнотом. Его длинное лицо приобрело кирпичный оттенок. И я вдруг остро ощутила его ярость, направленную на меня. Она исходила от него, как невидимая сила. Трудно осуждать его за это. Он был человеком несимпатичным, но я причинила ужасное зло ему и его церкви.

– Мне очень жаль, – повторила я, вставая. Он больше ничего мне не скажет. Поэтому я пошла к двери.

– Теперь тебе легче? – неожиданно спросил он.

– Что?

Я остановилась, взглянула на него и мгновенно пожалела об этом. Лучше бы видеть обычную уродливую ухмылку преподобного Билла или даже красное, искаженное ненавистью лицо, но его глаза были влажными. Губы тряслись. Это вынести невозможно.

– Кому помогут твои извинения? – спросил он. – Мне или тебе?

Я беспомощно протянула к нему руки:

– Думаю, обоим. Я… я не притворяюсь, если вы об этом.

И все же я не могла вынести это. Не могла вынести того факта, что и преподобный Билл может быть человечным.

Он снова начал писать, и мне показалось, что ему хочется скрыть неподдельную грусть.

– Знаешь, ты можешь отбывать общественные работы здесь, – неожиданно сказал он.

– Вы… вы о чем?

Он не поднял глаз. Продолжал писать, писать, писать.

– Нам многое еще нужно сделать в церкви. Мы спонсируем продовольственную программу на материке и заботимся о больных в Хэмпстеде. Я могу продолжать бесконечно. Мы делаем для общины больше, чем ты себе представляешь. И ты многое можешь сделать.

О господи! Работать на него? Никогда.

– Хорошо, спасибо за то, что дали мне знать.

Я почти побежала к машине. Хотелось уйти подальше от церкви и от него. Я не желала думать о его дрожащих губах. И о его вопросе: кому поможет это извинение?

Я знала ответ.

Мое извинение было искренним и чистосердечным, но я, наконец, сумела его произнести, чтобы помочь себе.

Поэтому я не смогла сразу же поехать в башню Маркуса, чтобы, как было задумано, повидать Кита. Разговор с Китом ни к чему хорошему не приведет. Я это знала. Он ненавидел меня так сильно, как один человек может ненавидеть другого, и я так боялась его гнева. Вряд ли он ударил бы меня или напал бы, но стал бы орать и нашел бы способ ранить меня словами. Но больше всего я боялась увидеть то, что сделала с ним. В чем так виновата.

Кроме того, преподобный Билл намекнул, что я извинюсь перед Китом ради себя. Чтобы помочь себе. Чтобы очистить свою совесть.

Или я снова прячу голову в песок?

Да как бы там ни было. Я должна сделать перерыв, прежде чем ехать в башню.

Я отправилась домой и, когда сворачивала на подъездную дорожку, увидела желтый каяк, пришвартованный у конца причала. Неужели Энди купили каяк?

Но тут я увидела девушку, бегущую по причалу к лодке.

– Джен?

Я припарковала машину и выскочила.

– Джен! – окликнула я, шагая к причалу.

Это действительно оказалась Джен. Трудно было ошибиться при виде блестящих темных волос и стройного тела.

– Джен! – крикнула я, на этот раз громче.

Она остановилась и обернулась. Пошла обратно. Я ощутила радость при виде ее. Все эти истории, как она не поехала забрать меня, когда я застряла на дороге, как топила, когда мы купались, были мгновенно забыты.

– Привет! – воскликнула я, когда мы встретились на боковом дворе. – Раздобыла каяк?

Она оглянулась на лодку, которая мягко покачивалась у причала.

– Взяла напрокат. Просто хотела испытать его.

– Круто.

– Заехала проверить, все ли с тобой в порядке. Мне как-то не по себе из-за того вечера, когда я не заехала за тобой.

– Все в порядке. Меня дотащили до дома.

– Превосходно!

Она покачала головой, одновременно закатывая глаза.

– Все так глупо вышло. У меня был парень. Сама ненавижу, когда девушки бросают подруг ради парней. Прости, что я так поступила.

Я практически влюбилась в нее за это.

– Я все понимаю. И как прошло свидание?

Она покачала головой.

– Все прекрасно.

Она снова оглянулась на каяк.

– Мне пора. Я просто хотела убедиться, что ты в порядке.

– Зайди на минуту, – попросила я. Не хотела, чтобы она уходила. Мне не терпелось вернуться к тому празднику «педикюр-фильм-болтовня», которым была наша дружба в самом начале.

Она снова покачала головой и пошла к причалу.

– Не могу. Не сегодня. Но я позвоню тебе, и мы встретимся, ладно?

– Ладно.

Я наблюдала, как она поворачивается и бежит к лодке. Интересно, куда она так спешит?

Я вошла в дом через незапертую дверь и немедленно ощутила запах. Цитрусовые. Апельсины, или лимоны, или что там еще. Значит, Джен была в доме.

«Только чтобы узнать, дома ли я, – сказала я себе. – Возможно, сунула голову в дверь и позвала меня».

Но все же, изобретая причины, по которым она могла войти внутрь, я все стояла посреди комнаты, вдыхая ее запах. И почему-то чувствовала, что промерзла до костей.

Здесь и сейчас

Апрель 2008

Поразительно! В своей писанине я дошла до настоящего! Меня потрясло осознание того, как много я написала. Сколько тетрадей заполнила за последние полгода, и, да, мне стало намного легче. Может, просто прошло время, но, думаю, помогли мои сочинения. Своего рода потворство себе. Особенно все, что я писала о Джейми. Память о нем. Стремление упиваться старинными воспоминаниями. О, он был так несовершенен! Как все мужчины. Но мемуары заставили меня вспомнить все, что я любила в нем. Радость, которую я испытывала тогда. И грусть, но я ни о чем не жалела. Ни на минуту. Не будь в моей жизни Джейми, у меня не было бы сына.

Только что миновала первая годовщина со дня пожара. Киту намного легче. Он все еще носит компрессионные повязки. Но летом избавится от них. Однако с точки зрения эмоциональной составляющей, боюсь, его горечь и гнев безграничны. Пару раз я заставила его пойти к психотерапевту, но больше он туда не вернулся. И я вряд ли смогу его принудить. Он взрывается по каждому поводу, и, хотя его гнев часто направлен на меня, я знаю: истинная мишень – это Мэгги. Вернее, все Локвуды.

Пока в октябре я болела гриппом, Лорел взяла отпуск, чтобы возить Кита на физиотерапию в Джексонвилль, несмотря на то что он отказывался говорить с ней. Некоторое время я позволяла ей быть моей личной рабыней. Она покупала продукты, лекарства для Кита, платила за ремонт моей машины и чувствовала, что все это вполне оправданно. Но постепенно мне становилось неловко. Думаю, гнев постепенно улегся. Я не хотела снова быть ее подругой, – сомневаюсь, что это когда-нибудь случится, – но не хотела унижать ее. А ведь именно это я и делала. Она ответственна за пожар, устроенный Мэгги, не больше, чем я – за Кита, курившего марихуану или пропускавшего школу.

Поэтому я извинилась перед ней и, хотя она сказала, что искренне хотела помочь, перестала ей звонить. Мы не говорили пару месяцев, хотя иногда виделись. Но отношения были натянутыми. Мы были любезны друг с другом. Ничего более.

Но меня волнует другое. В сентябре, всего через пять коротких месяцев Мэгги выйдет из тюрьмы. Одно дело – наткнуться на Лорел, и совсем другое – на Мэгги. Для Кита будет невыносимо увидеть ее порхающей по острову, свободной, как птица. Я пытаюсь напомнить себе, что она – дочь Джейми, и в глубине души знаю, что все еще люблю ее. И все же Кит занимает первое место в моем сердце и всегда будет занимать, и я волнуюсь, что его глубоко ранит вид свободной Мэгги.

Некоторое время я серьезно подумывала о переезде. Так серьезно, что даже стала подыскивать новую работу, пользуясь компьютером в комнате ожидания физиотерапевтической клиники, пока Кит занимался с Гуннаром. Мне нужна работа с зарплатой большей, чем у официанток, причем недалеко от хорошей больницы для Кита. В Шарлотт было несколько вакансий: стажеры банков и все в таком роде. Я послала резюме в «Вестерн Каролина банк», указав девичье имя. Решила, что если уж мы переберемся, то начнем все сначала. Возможности, открывавшиеся мне, так волновали, что я стала заодно присматривать квартиру. Наткнулась на роскошный многоквартирный комплекс, квартиры с двумя и тремя спальнями плюс бассейны в помещении и во дворе, которые Киту точно понравятся. Я заполнила и послала по Интернету заявление. Но все это одни мечты. Банковской зарплаты хватит на аренду, но больше почти ни на что.

Я подумала о колье, давно подаренном Джейми, том, которое собиралась надеть в день нашей свадьбы. Я платила тридцать долларов в год за банковскую ячейку и ни разу не заглянула туда. Может, продать его, чтобы мы смогли жить в одной из таких квартир? Судя по тому, что говорил о нем Джейми, оно должно стоить пять или даже десять тысяч долларов, хотя я слышала, что никогда нельзя продать драгоценность за ее истинную стоимость. Я нашла шикарный интернет-аукцион, где можно было продать драгоценности за хорошую цену и оставить себе семьдесят процентов того, что получишь за них. Семьдесят процентов, скажем, от десяти тысяч долларов вместе с банковским жалованьем позволят снять квартиру с двумя спальнями, по крайней мере, на некоторое время.

Но хотя я никогда не носила колье, все же мне нравилось знать, что оно есть. Его подарил мне Джейми. Не Лорел. Сомневаюсь, что у меня хватит воли расстаться с ним.

Я ждала ответа из банка и от риелтора и каждую ночь лежала без сна, представляя новую жизнь в Шарлотт. Чем больше я думала об этом, тем менее привлекательной казалась эта фантазия. Я не хотела этого делать. Это и мой остров. Не только Мэгги или Локвудов! Пусть у меня нет собственности по всему острову. Но в моем сердце он принадлежит мне, и казалось таким несправедливым, что придется отказаться от него. К тому времени, как позвонили из банка и сказали, что у них есть должность стажера, я успела передумать.

Это означало, что в конце августа, если Киту не станет хуже, он вернется в школу. Он отстал на год от своих друзей, БЫВШИХ друзей, поскольку большинство из них каким-то таинственным образом исчезли. Дети могут быть так чертовски непостоянны. Я беспокоюсь, что они могут быть и жестоки. Полагаю, на самом деле меня тревожило другое: не сделала ли я ошибки, отказавшись от этой работы? Может, я слишком эгоистична?

Над моим комодом висит календарь, и я постоянно переворачиваю страницы. Посмотреть, как быстро крадется ко мне сентябрь, Я представляю, как Мэгги проверяет свой календарь, видит ту же дату со счастливым предвкушением, о котором я все время помню.

О боже.

Я действительно настолько эгоистична?

Я работал на эллиптическом тренажере в спальне Маркуса, наблюдая, как какой-то чувак бежит по берегу в компании со своим джек-рассел-терьером, когда в дверь позвонили. Я продолжал трудиться на тренажере. Позже я собирался к Джен, так что это точно не она. А все остальные приезжали к Маркусу. Но звонок продолжал трещать. Может, это Маркус захлопнул дверь? Или Флип Гейтс принес новости о матери?

После пятиминутного трезвона я сполз с тренажера, накинул на шею полотенце и спустился вниз. Открыл дверь и тут же пожалел о необдуманном поступке. Мэгги.

Я механически повернул голову влево, чтобы скрыть шрамы.

– Что тебе нужно?

Я с радостью провел бы остаток жизни, не видя ее.

– Поговорить с тобой.

С тех пор как Мэгги выпустили, я пару раз видел ее на новостном канале, но только сейчас заметил, какая она бледная и тощая.

– Не хочу. Потому что если ты заговоришь со мной, я начну отвечать, а ты вряд ли захочешь это слышать.

– Ничего, – кивнула она. – То есть я хочу, хочу услышать, что ты скажешь.

– Проваливай.

Я попытался закрыть дверь, но она вытянула руки, чтобы помешать мне.

– Пожалуйста, Кит. Я знаю, ты не обязан, но…

– Чертовски верно.

– Я знаю, но, пожалуйста, впусти меня.

Не могу сказать, почему я сдался, но я отошел и позволил ей войти в дом. Сам плюхнулся на диван и сложил руки на груди. Жаль, что на мне не было футболки. Я чувствовал себя огромным ходячим шрамом.

– Валяй. Выкладывай, – велел я.

Мэгги прислонилась к креслу и уставилась на выходящее на берег окно, и я вспомнил, когда она видела меня в последний раз. В больнице. Замотанным в бинты и марлю. Так что она впервые увидела дело своих рук вблизи. Первый раз – всегда потрясение.

Но она, наконец, взяла себя в руки и уставилась прямо на меня:

– Мне действительно очень жаль, Кит. Прости. За пожар. За твои увечья. Все это моя вина. Я бы все отдала, чтобы всего этого не было.

– Ты не единственная.

Господи. Как я ненавидел эту девчонку. Она ловко оторвалась от кресла и уселась в него. Словно подбиралась все ближе.

– Как ты живешь? Дядя Маркус говорит, что твоя физиотерапия очень помогает, но ты бросил школу.

– Это мое дело, – отрезал я.

– Знаю.

Она, очевидно, пыталась начать разговор, и я, кажется, даже немного жалел ее. Самое странное – это то, что у нас с ней глаза одинаковые. Я никогда не замечал этого раньше, но ее глаза были в точности как мои. Форма – ненормально круглая. Карие. Практически черные. Густые ресницы, которые здорово выглядели на девушке, но слишком женственно – на парне. Может, именно потому, что глаза были одинаковыми, я чувствовал, что могу читать ее мысли. Видел, что она напугана, боится быть со мной наедине. Я не хотел испытывать к ней сочувствие. Но когда у кого-то твои глаза и ты способен видеть их насквозь, ты не можешь не чувствовать того, что чувствует она. Я обрадовался, когда зазвонил мой телефон. Хорошо, что можно смотреть на его дисплей, а не в ее глаза.

Это был Маркус.

– Привет, – сказал я.

– Привет, Кит.

Судя по голосу, что-то было неладно.

Я выпрямился.

– Нашли машину твоей матери.

– Она… она была там?

– Твоя мать…

Мэгги подалась вперед.

– Прости, Кит. Она… похоже… она попала в аварию. Съехала с шоссе 74 недалеко от Шарлотт, и ее машина оказалась глубоко в лесу. Возможно, все случилось в первый же день ее исчезновения. Эксперты считают, что она, скорее всего, погибла мгновенно. Я в полицейском участке. Они просят тебя приехать. Хочешь, я заеду за тобой?

Я не мог говорить. В легких просто не хватало воздуха.

– Кит?! Давай я за тобой заеду.

– Нет.

Я знал все с самого начала. Ведь так? Что она мертва.

– Буду через несколько минут.

Я встал, нажал на кнопку телефона и, не замечая Мэгги, пошел на кухню за ключами от машины.

– Нашли твою мать?

Увидев, что я хватаю с кухонной стойки ключи от машины, Мэгги пошла за мной к двери.

– Кит! Они…

– Да. Ее нашли.

Я развернулся, пытаясь уничтожить ее взглядом, и с силой ударил кулаком в стену.

– Она мертва.

– О господи!

Мэгги зажала рот ладонями, на глазах выступили слезы.

– Мне так жаль!

– Так каков нынче счет, Мэгги? – спросил я, рывком открывая дверь. – Пять-ноль в пользу Мэгги Локвуд! Поздравляю! У тебя очередная жертва.

Мэгги выскочила следом, в спешке едва не налетев на меня.

– Едешь в полицейский участок? – спросила она. – Позволь, я тебя довезу.

Моя машина. Ее машина. Обе сливались в одно неясное пятно. Почему меня это так достает, ведь я с самого начала знал, что мать мертва?

Мышцы груди крепко стиснули дыхательное горло.

Я ударил по капоту машины. Раз. Другой.

– Мать твою!

Мэгги взяла меня за руку и повела к своей машине. Я не сопротивлялся. Похоже, во мне не осталось энергии и желания сопротивляться.

Мэгги открыла дверцу.

Мои ноги дрожали, то ли после тренажера, то ли от трусости, то ли от того и другого. Я упал на сиденье.

Мэгги села за руль и повернула ключ зажигания.

– Будь оно все проклято! – заорал я, когда мы вырулили на улицу. – Почему Шарлотт? Почему без меня? Почему она, мать твою, ничего не сказала!

– Не знаю, – ответила Мэгги, словно я говорил с ней, а не с собой. – Может, она ехала на собеседование по поводу работы? Дядя Маркус рассказал о квартире и банке, и…

– Твоему дяде следует держать хлебало закрытым.

– Мы – твои родственники, Кит.

– Еще чего! Пусть в наших жилах течет одна кровь, но на этом все родство кончается! Я такой сестры себе не желаю! Ясно? Не хочу, мать твою, иметь ничего общего с Локвудами!

Это мигом заткнуло ее. Она шмыгнула носом, вытерла рукой глаза, но остальную часть пути мы молчали. Когда мы приехали туда, она прямиком направилась в офис Флипа Гейтса, словно ее туда приглашали. Маркус тоже был там, и если кто-то удивился при виде меня в компании Мэгги, никто ничего не сказал.

Флип поднялся:

– Мне очень жаль, Кит. Не на такие новости мы надеялись.

Маркус подошел, чтобы обнять меня. Но я ничего подобного позволять не собирался.

– Где моя мать? Что с ней сделали?

– Она в кабинете медэсперта в Шарлотт, – пояснил Флип.

– Почему? При чем тут медэксперт?

Конечно, я все понимал и сам, но мне требовался ответ.

Маркус прислонился к столу Флипа.

– Он определит, когда она умерла, и возможную причину смерти, – ответил он.

Я не хотел думать о том, как выглядела мать, когда ее нашли. Разложение и все такое… не хотел, чтобы это было ее последним образом, сохранившимся в мозгу.

– Возможно, они захотят сделать вскрытие, – добавил Флип. – Я попытаюсь выяснить, что заставило ее потерять контроль над управлением: состояние здоровья, а возможно, алкоголь или какое-то другое вещество в ее организме.

– Она не принимала наркотиков, – отрезал я. – И почти не пила. Я уже говорил.

– Может, из леса выбежал олень и столкнулся с машиной? – предположила Мэгги.

– Очень вероятно, Мэгс, – кивнул Маркус.

– В машине лежали коробки и какие-то вещи.

Флип глянул на блокнот, лежавший на столе.

– Полицейские отдадут их тебе. Когда сможешь, съездишь за ними в Шарлотт.

– Я могу сделать это за тебя, если хочешь, – предложил Маркус. – Или хотя бы поехать с тобой.

– Или поеду я, – вставила Мэгги.

– Пусть всё выбросят. Мне не нужно.

– А вдруг там что-то важное? – покачал головой Маркус. – Полиция утверждает, что при ней было много документов. Выписки из банка. Что-то еще. Книги. Одежда. Чемодан. Может быть, тот, который, по твоему мнению, пропал.

– Я никогда не говорил ни о каком чемодане.

Сколько раз повторять: я даже не знал, что у нее был чемодан!

– На одной коробке была нарисована кастрюля. Помнишь, Энди Локвуд говорил про такую? – вспомнил Флип. – Но это была старая коробка с туалетными принадлежностями.

– Можно подумать, что она переезжала, – уточнил я.

– Наверняка мы этого не знаем.

– Без меня.

– Ее машина восстановлению не подлежит, но ты получишь страховку за нее, – заверил Маркус.

– Да неужели? Это поможет мне продержаться месяц-другой.

Стены офиса Флипа словно надвигались на меня, неся с собой тьму. Ноги снова затряслись, и я сел на стул у стола. Флип, Маркус и Мэгги смотрели на меня. А я чувствовал такое одиночество! Все эти недели, пока о матери ничего не было известно, хотя в душе я понимал, что она мертва, я ни разу не ощущал этого ужасного, пугающего, удушливого одиночества.

– И что мне делать сейчас?

Мой голос дрогнул на слове «сейчас», и я разозлился на себя за то, что выгляжу таким трусом.

– Тебе ни к чему принимать решения прямо сейчас, – заверил Маркус. – Давай будем делать шаг за шагом. Торопиться ни к чему. Первое, что необходимо… осознать случившееся. Сейчас мы с тобой вернемся домой и попытаемся немного остыть. Потом начнем продумывать поминальную службу.

– Я не знаю, как заниматься этим дерьмом.

– У тебя будет много помощников, – пообещал Маркус. – Дон и Лорел для начала.

– Я тоже могу помочь, Кит, – вызвалась Мэгги.

Я вскинул голову:

– До тебя еще не дошло? Не нужна мне твоя помощь. Всего этого ужаса не было бы, если бы не ты.

– Мэгс, – вмешался Маркус. – Почему бы тебе не поехать домой? Поговорим позже.

– Хорошо, – кивнула Мэгги. – Прости, Кит.

Сколько раз она будет повторять это?

Я выждал, пока она отойдет достаточно далеко, чтобы не слышать меня.

– Тебе ни к чему возвращаться домой, – сказал я Маркусу. – Я позвоню Джен, она заедет за мной.

Я должен быть с Джен. Она с ее паршивой семейкой была единственной, кто понимал, что я сейчас испытываю.

– Уверен? – спросил Маркус. – Давай я отвезу тебя. А ты получишь время, чтобы все это осознать.

– Я хочу быть со своей подружкой, ясно?

Я встал. Слегка пошатнулся. Маркус протянул руку, чтобы поддержать меня. И я позволил ему это.

– Я в порядке. Не собираюсь слететь с катушек или что-то в этом роде. Позже вернусь в башню.

В утро поминальной службы по Саре мне понадобился дополнительный сеанс с доктором Джейксом. Потому что я не хотела идти. Хотела спрятаться в своей спальне. Ма позволила бы мне остаться дома. Она боялась за меня, и, хотя не сказала этого вслух, я видела это по тому, что она то и дело проверяла, готова ли я. Наконец, я повторила ей слова доктора Джейкса.

– Сегодняшний день посвящен Саре, ма. Не мне.

Кит и дядя Маркус собирались поехать на службу вместе. Дядя Маркус рассказал, что теперь у Кита есть подружка, которая, возможно, поедет с ними. Он добавил, что они встречаются уже некоторое время. Но сам дядя Маркус еще не знаком с ней.

Я была поражена, что у Кита появилась подружка. Я так за него счастлива. Нужно, чтобы кто-то позаботился о нем. Особенно потому, что всех нас он отталкивал.

По обочине дороги к северной оконечности острова был припаркован строй машин. Мы остановились сразу за пикапом Маркуса. Ма, Энди и я, держась за руки, подошли к продуваемому ветром клочку земли у остатков церкви папы. Очевидно, Сара как-то сказала Дон, что хотела бы, чтобы ее пепел развеяли в заливе у старой церкви, поэтому Дон предложили провести службу там.

Я бы хотела, чтобы она выбрала другое место… любое другое. Должно быть, для матери это так тяжело!

Я вцепилась в ее руку, когда мы подошли к собравшимся у остатков стен. Всего там было человек двадцать-тридцать. Ма, возможно, считала, что я трушу, но мне просто хотелось утешить ее, как она весь этот год утешала меня.

Небо было ярко-ярко-синим, каким оно иногда бывает на острове.

Служба продолжалась. Я стояла между ма и Энди, Маркус стоял рядом с Китом. Никакой подружки я не увидела. Дон стояла впереди всех, потому что она устраивала службу. Я впервые после тюрьмы увидела ее, но до сих пор не могла смотреть на нее прямо. Наверное, парень, стоявший к ней ближе всех, – ее бойфренд Фрэнки. Он был коротышка, куда короче Дон. Выглядел как загорелый блондинистый сёрфер.

Дон говорила о Саре. О том, каким хорошим другом она была. Как ей нравилось работать с Сарой в «Яванском кофе». Я слышала Дон, потому что стояла почти рядом, но многие только видели, как шевелятся губы, потому что ветер уносил слова в море. Потом вышла ма и стала рассказывать, какой прекрасной матерью была Сара для Кита. За ней выступили другие. Но я держалась в стороне, думая о том, как ошибался доктор Джейкс. Все это было обо мне. Я изменила этот остров, причинив больше вреда, чем ураган. Кит с его шрамами. Сара мертва. И винить некого, кроме меня. Все присутствующие, должно быть, думали именно так. Некоторые просто ненавидели меня. Дон. Кит. Многие другие. Даже те, кто не знал меня, слышали о том, что я сделала, и ненавидели за это. Сколько бы я ни прожила на острове Топсейл, каждый раз, когда я окажусь среди людей, это будет стоять между нами. Когда-нибудь мне придется уехать. Если я хочу нормальной жизни, я не должна находиться здесь. Но есть разница между отъездом и бегством. Я не покину остров, пока не пойму, по какой причине это делаю.

Когда все высказались, Кит понес урну к заливу. Маркус шел рядом. Ветер развевал темные курчавые волосы Кита и рвал на нем рубашку. Я не видела, что происходит, но он сражался с урной. И Маркусу пришлось ему помочь. Пепел Сары внезапно взметнулся серым облаком пыли, прежде чем его унесли вода и ветер. Все произошло с невероятной быстротой. Именно это ошеломило меня, и тогда я заплакала. Она в самом деле ушла! Женщина, которую я любила почти всю жизнь! Моя вторая мать, когда я была маленькой. И вот меньше чем за секунду она исчезла.

Потом люди поехали к нам в дом, где знакомый повар ма подавал сэндвичи и кофе. Я поднялась к себе. Ма сказала, чтобы я не общалась ни с кем, если не хочу, и я была счастлива, что она понимает, как трудно это будет для меня. Мое мужество имело свои пределы.

Я села на кровать и стала смотреть в окно на залив. Хотя окно было закрыто, я слышала крики чаек, летавших над водой. Разговоры и шум внизу сливались в ровные монотонные звуки, и моя кровать, казалось, вибрировала от них.

Я заметила, что кто-то идет по нашему усыпанному песком двору к причалу. И не сразу поняла, что это Кит. Сгорбленный и ковыляющий, как старик. Я была уверена, что он не больше меня хочет смешиваться с компанией. Мое тату горело, и я потерла бедро, смаргивая, чтобы прогнать видение пепла Сары, исчезающего в сером облаке. Каким бы потрясением ни был для меня тот момент, Киту приходилось в тысячу раз хуже.