Любимые дети, или Моя чужая семья Чемберлен Диана

– Какой толк в разговорах? – заорал Стив. – Подлость уже совершена, не так ли?

Джейми с шумом втянул в себя воздух, как от боли. Согнулся и прижал руку к груди.

– О, черт!

Он схватился за изножье.

– Позови кого-нибудь, Сара. Кажется, я умираю.

Сначала доктора в приемном покое посчитали, что у Джейми инфаркт. Но я полагала, что до приступа его довели угрызения совести. Стив позвонил Лорел, чтобы сообщить, что Джейми плохо, а я в ужасе слушала, боясь, что он скажет ей правду о ребенке. Но Стив промолчал. И Лорел, которая как-то сумела приехать в больницу в Джексонвилле, посчитала, что боли Джейми нервного происхождения. Вызванные чрезмерным сочувствием ко мне. У нашего ребенка были проблемы с сердцем, так что боли Джейми могли иметь вполне серьезное основание.

К вечеру Стив сказал, что принял решение. Он хочет развода. Наш брак с самого начала был ошибкой. Он не может жить с женщиной, предавшей его так, как предала я, и категорически не может жить в одном доме с чужим ребенком. Следующую неделю он проведет дома, чтобы моя мать, которая приедет помочь на первых порах, ничего не узнала. Джейми и Мэгги выедут из нашего дома, поскольку они все равно должны были провести всю эту неделю в Си-Тендер.

Я тихо слушала. Я так устала. И все, что ощущала, – облегчение, что он решает за меня.

– Предлагаю тебе сделку. Мое имя в свидетельстве о рождении. Я знаю, что, по закону, несу ответственность за содержание этого…

Он едва удержался, чтобы не сказать «ублюдка».

– Этого мальчика. Но платить я ничего не буду.

– Согласна, – кивнула я. – Ты и не обязан.

И все же я боялась. Как теперь жить? С ребенком на руках и совсем без денег?

– Я знаю, что ты можешь подать в суд, – продолжал Стив, словно не слыша. – Но в этом случае я постараюсь, чтобы все узнали о том, чей это ребенок. И Лорел Локвуд тоже узнает. И твоя мать. И абсурдная конгрегация Джейми Локвуда.

Я поежилась.

– Ты меня понимаешь?

– Да.

– Этот… ребенок получит военную страховку, но ты потеряешь свою. И вряд ли это означает, что тебе придется жить на социальное пособие. Никогда. Потому что в этом случае правительство будет доставать меня с алиментами, а потом… ну, я объяснил, что случится потом.

Я кивнула.

– Поэтому, когда твоя мать уедет, я складываю вещи и выезжаю. Потом твой приятель-священник может вернуться. И вы сможете жить вместе или как там захотите. По крайней мере, до конца месяца, когда нужно будет платить за дом. Потому что я больше платить не буду.

– Прости, Стив.

Я вспомнила, с какой горечью он говорил о потере Сэма.

– Прости, что ранила тебя.

– Знаешь…

Он потер руки и выглянул в окно:

– Тебе следовало подумать об этом сорок две недели назад.

Я боялась, что Джейми не вернется в мой дом после ухода Стива. Как это будет выглядеть, если мы станем жить вместе?

Но на следующий день после того, как Стив выехал из дома, Джейми и Мэгги вернулись. Если кто-то и сплетничал о нас, я никогда ничего не слышала и плевать хотела на слухи.

Моя семья со мной. Джейми спал в своей комнате, я – в своей. Но это когда-нибудь изменится. Нужно быть терпеливой.

– Лорел стало еще хуже, – рассказывал Джейми о своей неделе в Си-Тендер. – Она пьет. Я имею в виду, серьезно пьет. И общается с Маркусом. Ситуация вышла из-под контроля, и я не могу выразить, как рад быть с тобой, Мэгс и Китом.

Джейми платил аренду за дом, так что мне… нам не пришлось переезжать. Я очень уставала с двумя детьми – грудничком и ребенком, которому еще не было двух лет. Но в сердце была такая радость при виде Джейми, возившегося с Китом, что мне легко было переносить любую нагрузку. Я слишком уставала, чтобы навещать Лорел, создавать иллюзию дружбы. Джейми дал Лорел все шансы выздороветь, но она упорно шла по пути саморазрушения. Стоит ли ей сочувствовать?

Наконец, как-то вечером, когда дети были в постели, он сел вместе со мной на диван. Очень близко. Мы очень давно не были так близки.

– У меня вопрос, – улыбнулся Джейми.

То, как он держал мою руку, и веселый тон подсказали мне, что вопрос мне очень понравится.

– Да? – спросила я.

– Мы с тобой были святыми, верно?

Я рассмеялась:

– Ты не шутишь?

– Как насчет того, чтобы покончить со святостью? Может, начать принимать противозачаточное? – спросил он.

– Да!

Я отпустила его руку, прыгнула на него и оседлала.

Джейми рассмеялся. Все это было так не похоже на меня!

Я откинулась назад и снова улыбнулась:

– Завтра же пойду к гинекологу.

Джейми стал гладить мои бедра.

– Ты была так чертовски терпелива, Сара. – Он заправил мне волосы за уши. – Я люблю тебя и люблю нашего сына.

Я опустила голову и впервые с той ночи, когда был зачат Кит, поцеловала Джейми в губы. Мне очень понравилось, как он стонал. Как сжимал мои бедра. Но хотя я мечтала заняться любовью с ним, на этот раз мне нужно было больше.

– Ты разведешься с Лорел?

Он колебался достаточно долго, так что я поняла: развод в его планы не входит.

– Я все еще борюсь с этим, Сара. Она нездорова. И она – мать Мэгги.

Я сползла с его коленей:

– А я – мать Кита, на случай если ты забыл.

Джейми схватил меня за руку:

– Знаю. Я… думаю об этом. Просто… боюсь, что ей станет еще хуже.

– Ты все еще любишь ее, – сказала я с горечью.

Он глянул на наши сцепленные руки. Молчание и было мне ответом.

– Почему?

– Прошлое. Человек, которым она была раньше.

Мне хотелось испытывать гнев. Я была готова испытать гнев. Но вместо этого вспомнила, какой была Лорел в церкви. Тогда. Как смотрела на Джейми. С абсолютным обожанием. Представила, каково для Джейми потерять все это. И положила голову ему на плечо.

– Этот человек мертв, Джейми. И давно.

Мы снова стали любовниками, и я помогла Джейми найти нужные слова, чтобы сказать Лорел, что он хочет развода. Но я знала, что это по-прежнему тревожит его. Как-то поздно ночью я нашла его в гостиной. Он тыкал пальцами в кнопки калькулятора, пытаясь найти лучший способ разделить их имущество, чтобы Лорел не пострадала финансово. Читал книги об опеке над ребенком, желая найти возможность получить опеку над Мэгги, не обливая Лорел грязью.

Наконец, он отправился повидаться с Лорел, вооруженный своими заметками и решимостью. Я, сгорая от волнения, ждала дома с детьми. Делала все, чтобы не думать о разговоре, происходившем на Си-Тендер. Не хотела думать о расстроенной Лорел и утешавшем ее Джейми.

Он сказал, что будет дома к обеду, но время шло и шло. Семь часов. Восемь. Я все больше тревожилась, вспомнив боли в груди, начавшиеся в больнице после стычки со Стивом. Неужели это повторилось? И откуда я узнаю, что происходит? Вряд ли я имею право звонить в Си-Тендер, чтобы все выяснить.

Я стояла на кухне, подогревая бутылочку для Кита, оравшего в детской, когда за окном хлопнула дверца машины. Минуту спустя в дом вошел Джейми.

– Джейми!

Я погасила газ.

– Я так беспокоилась!

Он казался слишком усталым, чтобы говорить. Стоял в дверях и качал головой.

– Что? Что происходит?

– Она беременна. Семь месяцев.

Мой рот открылся сам собой.

– Но как она может быть беременна?

«Нет, – думала я. – Нет, нет, нет!»

– Та неделя, что я прожил там после того, как родился Кит.

– Ты СПАЛ с ней?

Мне и в голову не приходило, что он способен на такое.

– Я думала, она все время пьяна и отвратительна.

Джейми запустил в волосы обе руки:

– Прости. Это ужасная ситуация, нам с Мэгги придется перебраться в Си-Тендер. Лорел нуждается в моей помощи.

– Нет, Джейми! Пожалуйста!

В груди было столько боли и обиды, что сердце казалось тугим узлом.

– Я знаю, что несправедлив к тебе. Но что поделать?!

Я подумала о Ките, о нашем ребенке, который плакал в детской. О Мэгги, о маленькой девочке, которую считала своей. Спящей в третьей спальне. О девочке, которую он хотел забрать с собой. Которая для него важнее, чем наш сын.

И прежде чем смогла удержаться, я схватила с плиты бутылку и швырнула ее в Джейми. Он даже не попытался уклониться.

Я поставил перед Кимми миску с попкорном, и она взяла горсть. Мы купили вторую по размеру миску попкорна, но она была практически пуста, хотя фильм только что начался. У нас и газировка была. Я всегда беру газировку в кинотеатре, потому что мне нравится ставить ее в держатель, такой же, как в машине ма.

– Этот попкорн намного лучше того, что делает моя мать, – заметила Кимми.

– Ш-ш-ш, – прошипел кто-то, потому что в кино не полагается разговаривать.

– Сам ш-ш-ш, – отрезала Кимми.

Я рассмеялся, потому что Кимми всегда что-нибудь да выкинет. Ма говорила, что Кимми плевать хотела на то, что думают другие люди. Она сказала, что это вроде как хорошо, но, когда я делал то, что ма не любила, она всегда мне выговаривала:

– Не делай этого, Энди. Люди подумают, что ты плохо воспитан!

Это было наше третье свидание в кино. Мать Кимми отвезла нас, а моя должна была забрать после того, как фильм закончится.

Через год я сам смогу возить нас в кино. Правда, когда я сказал об этом дяде Маркусу, он ответил: «Посмотрим».

Картина называлась «Кит Криббедж», и я сразу понял, что это девчачье кино, потому что главной героиней была девчонка. Фильм выбрала Кимми. Сам я хотел посмотреть «Звездные войны», или «Люди-клоны», или что-то в этом роде, но мне, в общем, было все равно. Мне просто нравилось сидеть в кино рядом с Кимми.

В кинотеатре собралось полно народа, потому что был вечер субботы, и мы не смогли сесть в середине, как любили. Фильм был ничего, пока дело не дошло до лагеря бродяг. Я не понимал, как леди может стать бродягой. И тогда мне стало неинтересно. Я уже не смотрел на экран, а думал о том, что Кимми хорошо пахнет. Запах шел от ее волос, которые всегда были такими длинными и пушистыми. Я хотел обнять ее, как делают все мальчики в кинотеатрах. В конце концов, она была моей подружкой, и поэтому, когда мне надоела эта история с бродягами, я обхватил ее за плечи. Кажется, ей понравилось, потому что она придвинулась ко мне ближе. Она оказалась так близко, что ее волосы щекотали мне нос, а уголок очков вжимался в щеку, но больно не было.

Девушку в фильме звали Кит. Я считал это имя чересчур коротким. Когда кто-то называл ее по имени, мне хотелось мяукнуть, но я знал, что это неприлично. Кимми рассмеялась над тем, что сказала эта Кит, но я не смеялся, потому что не знал, что она сказала. Потому что больше не обращал на нее внимания. Я думал о том, как бы поцеловать Кимми вместо того, чтобы смотреть фильм. Мой друг Макс всегда обжимался в кино со своими подружками. У него было много подружек. «Обжиматься» означает целоваться, обниматься и касаться грудей девушки. Только Макс называл их буферами, чего я не должен был повторять.

– Ты уже дважды был в кино с Кимми, – говорил он, – и даже не поцеловал ее?

Я уверял, что мы целовались, но это было враньем.

Я решил, что сделаю это прямо сейчас. Но вместо этого съел попкорн и выпил газировки. Теперь я был готов. «Раз, два, три».

Я повернул голову и сделал это. Поцеловал Кимми. Но промахнулся мимо рта. По крайней мере, большей его части. Но все равно мне удалось захватить уголок ее губ. Это было круто.

Потом я посмотрел на нее. Проверить, понравилось ли ей. Свет от экрана падал на ее лицо. Кимми смотрела прямо на меня и улыбалась. И вдруг тоже поцеловала меня. На этот раз наши губы соприкасались полностью. С каждым разом это становилось все лучше.

Кимми тоже забыла о фильме. Мы продолжали целоваться, и Кимми просунула язык в мой рот, но только чуть-чуть. Это был французский поцелуй. У меня тут же все встало. Я тоже просунул язык ей в рот. Наши языки столкнулись. Кимми захихикала.

– Ш-ш-ш, – сказал кто-то сзади.

Кимми перестала хихикать, но не перестала целовать меня. Моя рука на ее плечах затекла. Но мне было все равно. Кимми сняла мою руку с миски попкорна и положила себе на грудь. Под моей ладонью словно была маленькая подушечка, только с твердым бугорком, наверное, соском. Макс сказал, что, когда девчонки разогреваются, их соски сразу твердеют. Разогреваются – это когда заводятся. Не от температуры. Поэтому я подумал, что Кимми чувствует то же самое, что и я.

Эта штука с попкорном взяла и упала на пол, и Кимми снова рассмеялась, хотя мой язык был у нее во рту.

Я перестал целовать ее, ровно на столько, чтобы сказать:

– Все в порядке. Она практически пустая.

– Господи, вы двое, ведите себя прилично, – сказал какой-то тип, которого я не видел.

– В самом деле, – поддакнула какая-то девушка.

Теперь шикало уже ползала. Потом пришел человек с фонариком и сказал, что мы должны уйти.

– Мы заплатили! – сказал я. Вряд ли он может заставить нас уйти, если мы платили за билеты.

– Ш-ш-ш-ш, – сказал он. – Вы мешаете другим зрителям. Вам нужно уйти.

Кимми схватила меня за руку:

– Пойдем. Нам это дурацкое кино ни к чему.

Мы встали и пошли к двери, над которой была табличка «Выход».

Я чувствовал себя как-то странно. Рука на плечах Кимми была как резиновая. Словно это была не моя рука. А ноги тряслись так же, как после американских горок на ярмарке штата.

В вестибюле мы сели на скамью, потому что моя мать еще не приехала.

– Я бы хотел еще поцеловать тебя, но здесь слишком много света.

– Знаю.

Она сидела совсем близко. И все еще держала меня за руку. Не будь эта рука резиновой, я бы снова обнял ее за плечи.

– Энди!

– Что?

– Хочешь заняться со мной сексом?

Она имела в виду, прямо сейчас? При свете? Когда здесь полно людей?

– Не сейчас, – пояснила она. – Но как-нибудь. Хочешь?

– Определенно, – кивнул я. – А ты?

– Да. Но я никогда не делала этого раньше.

– Я тоже. Но я знаю как.

– Ну… я тоже знаю.

– Только мой презерватив слишком стар. Нужно раздобыть новый.

– Что такое «презерватив»?

Мне понравилось, что я знаю что-то такое, чего не знала она.

– Вроде воздушного шарика для пениса, – пояснил я.

– Не может быть! – засмеялась она.

– Честное слово.

– Но зачем тебе воздушный шарик?

– Мальчик надевает презерватив, чтобы девочка не забеременела и никто не заразился.

– О, ты про резинку?

Макс тоже называл презервативы резинками.

– Верно.

– А где ты возьмешь новый?

– Полагаю, в магазине.

Я видел презервативы в «Фуд Лайон», но там было полно сортов. Когда всего так много, я теряюсь и никогда не знаю, что взять.

Кимми шумно вздохнула:

– Будем надеяться, что моя ма не спросит, понравилось ли мне кино.

Моя рука снова стала нормальной. Поэтому я обнял Кимми за плечи.

– А я скажу ма, что это было лучшее кино, которое я видел.

И не солгу.

Мы с Джен лежали на моей кровати после одной из лучших ночей в моей жизни. Может, с моей стороны ужасно так считать, когда моя мать пропала и все такое, но, черт, что за ночь! В постели Джен была настоящей акробаткой. Теперь мы оба были измотаны, оба голые, на смятых простынях. Ее голова лежала на моей груди. Рука опять убивала меня, особенно в позе, в которой мы заснули, но моя радость ощущать Джен рядом была куда сильнее ненависти к боли. Я определенно влюбляюсь в эту телку. Если не считать матери, я только о ней и думал. Пока что придется потерпеть боль, а когда встану, суну в рот несколько таблеток. Я тратил перкосет быстрее, чем полагалось. Не хотелось думать о том, что будет, когда он закончится.

Джен пришла вчера вечером с едой из китайского ресторана. Мне было стыдно приглашать ее в свою убогую консервную банку, но ей, похоже, было все равно. Она напомнила мне, что живет не в собственном пляжном доме.

– Я тоже не слишком богата, – добавила она, пока мы меняли простыни. Я думал о том, что можно провести эту ночь на двуспальной кровати матери. Так было бы удобнее. Но сама мысль пугала меня. Это казалось неправильным, и я был рад, что не предложил этого Джен. Она понимала меня лучше, чем понимал себя я.

Солнечный счет из окна над моей кроватью играл в ее волосах, и я увидел тончайшую полоску непрокрашенных корней. Свет был не слишком ярким, но я был готов поклясться, что волосы были седыми. Седыми?! Я видел много блондинок с темными корнями волос и леди возраста моей матери – с седыми, но Джен было девятнадцать! Откуда у нее седые волосы? Ей в самом деле девятнадцать?

Я не желал задаваться вопросами о ней. Две минуты назад она была самим совершенством. И я хотел, чтобы она такой оставалась.

Она слегка повернула голову и скатилась с меня, оставив в воздухе апельсиновый аромат. Последнее время, стоило мне поднести к носу апельсин, как я тут же вспоминал о ней.

Она открыла глаза и улыбнулась мне:

– Доброе утро.

Теперь свет падал на ее лицо, отражался в кристально чистых синих глазах. Я провел пальцем по ее щеке.

– Очень хорошее утро, – ответил я.

Ее кожа была золотистой. И немного отекшей там, где начал сходить загар. Но морщины? Никогда! Ей было девятнадцать, как она и говорила. Ну… может, двадцать один или двадцать два. Даже если волосы целиком седые, чего я не мог представить, она все равно не выглядела старой. Джен сказала, что у нее шрамы в душе. Люди могут поседеть за одну ночь, когда с ними случается нечто ужасное. Я не спросил, откуда у нее эти шрамы. Сама скажет, если захочет. Возможно, изнасиловали или что-то в этом роде. Такое случается с девушками постоянно.

– Я собираюсь приготовить тебе завтрак.

Она села. Груди были маленькими и абсолютно идеальными. Боже. Она прекрасна. И куда лучше всех телок вместе взятых.

Я словно стал прежним. Сколько раз мы делали это прошлой ночью? Я потерял счет. Она, наконец, сказала, что, если мы сделаем это еще хоть раз, она не сможет ходить. Иначе я бы схватил ее прямо сейчас.

– У тебя есть яйца? – спросила она.

– Да.

Только потому, что позавчера днем Лорел оставила их вместе с другими продуктами. Вчера, когда я метался по трейлеру, пытаясь все убрать до прихода Джен, появился частный детектив, нанятый Лорел. Черный чувак по имени Мистер Джонсон. Серьезно, его звали Мистер, и он был похож на Джеймса Эрла Джонса. Прошелся по трейлеру, как полицейский в фильмах, сунул нос в шкаф и комод матери. Но задал куда больше вопросов, чем копы, хотя в основном о так называемой личной жизни матери, о которой я ни фига не знал. Я объяснил, что ее жизнь вращалась вокруг меня, меня и моей персоны.

Он сказал, что мне, возможно, ничего не известно, и я посоветовал ему поехать к Дон. У меня сложилось впечатление, что он идет по следам полиции и Лорел зря тратит на него кучу бабла.

Джен наклонилась, чтобы поцеловать меня, уселась на краю кровати и стала натягивать одежду. Я смотрел, как она одевается и выходит из комнаты. Через несколько минут я и сам встал, и сердце опять упало, как всегда, когда я возвращался к реальности. Мать пропала. У меня почти не осталось денег. По почте стали приходить счета. Тело изуродовано. И мне нужна пара таблеток перкосета.

Я направился на кухню. Слегка укусил Джен за плечо, открыл пузырек с таблетками и вынул из холодильника пиво.

– Как ты достаешь пиво? – спросила Джен, ставя сковороду на плиту.

– Один чувак на автозаправке покупает его для меня, – пояснил я, скручивая крышечку.

Позавчера вечером я запасся пивом.

– А как ты достаешь выпивку, что у тебя в доме?

«Тебе действительно девятнадцать?»

– Прилагалась к собственности, – фыркнула она. – Вряд ли хозяева хватятся. У них полно спиртного, но надеюсь, что я не пью вино какой-то особой, экзотической марки.

Она рассмеялась.

– Может, все эти годы они хранили его для золотой свадьбы.

Она вырвала бутылку из моей руки, сделала большой глоток, склонила голову набок и улыбнулась.

– О, черт! – прошептала она, обнимая меня. – Давай пропустим завтрак и вернемся в постель.

– Правда?

– Честное слово.

Она повела меня в спальню, разбрасывая по пути предметы одежды.

Девятнадцать. Девяносто. Вообще-то мне все равно.

Оказалось, что больница Брайар-Глен выросла почти вдвое, и поэтому им позарез требовались волонтеры. Они, должно быть, настолько отчаялись, что позволили Мэгги Локвуд работать на них.

Вот о чем я думала в первый день.

Отделение педиатрии. Именно туда я попросилась. Теперь вместо восьми коек стало пятнадцать, и почти все были заняты. Первый день я провела с опытным волонтером Хелен Роджерс – мисс Хелен для меня и пациентов. Мисс Хелен было не меньше восьмидесяти. У нее был ужасный акцент, словно рот набит стеклянными шариками. Поэтому я сразу подумала, что она из мест гораздо южнее, чем Северная Каролина. Она была такой милой, словно бабушка из сказки, практически водила меня за руку и представляла как «маленькую девочку, которая отныне будет нам помогать».

– Будешь проводить здесь добрую половину жизни, – сказала мисс Хелен, провожая меня в игровую. Комната была не очень велика, но казалась настоящим полем чудес. С маленькими столами и стульчиками, множеством игрушек, книг, кинофильмов и пластиковой горкой. Двое ребятишек сидели перед телевизором, где шел фильм «Найти Немо».

Здесь же стояли две взрослые качалки, и в одной сидел престарелый волонтер, читая книгу бледной маленькой лысой девочке у него на коленях.

– Это – мистер Джим, – сказала мисс Хелен. – Он здесь по вторникам и четвергам. Мистер Джим, это – Мэгги Локвуд. Она будет с нами все дни. Правда, супер?

– Класс!

Мистер Джим улыбнулся, прежде чем вернуться к книге. Сколько же пролежала здесь вялая маленькая девочка?

Я представила себя читающей ребенку. Держащей его на коленях.

Мои глаза повлажнели. Что это со мной? Я думала, что это имеет нечто общее с тем, что мне доверили этих ребят. Кто знает?

В субботу, увидев рекламный ролик больницы, я зашла на сайт и написала женщине, командовавшей волонтерами. Своего имени я, конечно, не назвала. Женщина, Кэти Моуди, ответила в понедельник. Попросила номер телефона и сказала, что хочет поговорить со мной. Узнать причины, по которым я вызывалась стать волонтером. Потребовала заполнить нужные формы и так далее… Да еще заполнить разрешение провести проверку моих данных. И это для добровольной работы в больнице?

Но я продолжала заходить на сайт, где говорилось, как сильно они нуждаются в помощи. Особенно в педиатрии. На сайте показывали снимок маленького мальчика, сидевшего в прекрасной игровой комнате. Он что-то лепил из глины, высунув от стараний язык. Похоже, он на несколько минут забыл, что болен.

Я долго смотрела на снимок. Наконец, я ответила на письмо Кэти Моуди.

Что мне терять?

«Меня зовут Мэгги Локвуд. Мое имя, должно быть, вам знакомо. Это я полтора года назад устроила пожар в Серф-Сити. Две недели назад меня выпустили из тюрьмы, и мне нужно отработать триста часов по приговору суда. Я знаю, что обязана общине большим, чем триста часов. Как я уже говорила в первом письме, я услышала ваш призыв и поняла, что работа в больнице – это самое подходящее место для меня. Я должна искупить преступление. Поскольку так много людей пострадало из-за того, что я сделала. Я пойму, если вы не захотите принять человека, отбывавшего тюремный срок, но хотелось бы, чтобы вы дали мне шанс».

Я напечатала свой телефонный номер, отправила письмо, и через минуты, буквально минуты – это говорит о том, как отчаянно им не хватало людей, – Кэти Моуди позвонила мне. Мы проговорили с полчаса, и я рассказала ей правду о том, что случилось с моими попытками работать в школе и библиотеке.

– Вы позволите мне поговорить с вашим психотерапевтом? – спросила она.

Я удивилась, что она не отказала мне, но голос был поразительно сочувствующим.

– Хотите убедиться, что я нормальная?