Самурай Ярослава Мудрого Ледащёв Александр
— И то… Что скажешь на это, уважаемый? — вновь обратился я к продавцу.
Тот побагровел еще во время краткой речи Ерша, а сейчас от него можно было смело прикуривать.
— Здравы будьте! — внезапно для меня, выговорил багровый хозяин. Я думал, минимум матом пуганет. — Смотри лучше, глаза-то, поди, дома забыл? На лапы смотри им! На грудь, на холку! Полтора месяца всего щенкам, ты видал ли таких? Поди, дома вошь на аркане да блоха на цепи, а туда же! Не ее щенки! Да жаль, она слов твоих не поняла, а то бы гнала до Киева! Не понимаешь в собаках, не суйся! Выискался тут… Тебе какого посмотреть? — без малейшей паузы обратился он уже ко мне.
— Мне вот этого, с белым ремнем. Волчьей масти, — сказал я, не отрывая взгляда от щенка.
— А ты, уважаемый, вижу, понимаешь толк, — удивленно, как мне показалось, протянул хозяин и подал мне щенка.
Щенок на ладонях потянул как пушечное ядро — небольшой пока размер, но литое тело. Хорош! Я посмотрел прикус, лапы, чтобы не было «прибылых» пальцев, прощупал грудь, осмотрел глаза и уши. Потом поставил щенка обратно в корзину и больно потрепал за ухо. Щенок грозно сказал мне «Ррррррь!» и тем самым покорил меня окончательно. Я негромко свистнул, и щенок поднял мордочку. Не глухой. Я выпрямился, полез было за мошной, забыв спросить даже и цену, но Ерш пнул меня незаметно по ноге и спросил громко:
— Похож ли на собаку-то?
— Этот-то? Этот один и похож. Сколько просишь, хозяин?
— Да чтобы лишнего не просить, пять кун всего! — отвечал хозяин степенно, покручивая вислый ус.
Я снова было полез в карман, но Ерш снова пнул меня по сапогу и громко сказал:
— Да ты ополоумел, дядя! За пять кун я всех твоих щенят куплю, суку и тебя в додачу!
— Да за пять кун я его от сердца с кровью отрываю, Бога побойся! — завопил и хозяин.
И начался отчаянный торг. Я в нем участия не принимал, так как легко бы расстался с запрошенными пятью кунами, но Ерш думал иначе, и думаю, что и купец думал иначе тоже. Время тянулось и тянулось, я не слушал выкриков Ерша и хозяина, думал о своем. Наконец, хозяин протянул мне широкую ладонь, а Ерш, выглядевший нарочито расстроенным, молвил:
— Бей!
Я покладисто ударил хозяина по руке и полез за кошелем.
— Три куны! — сказал мне Ерш.
Оно и к лучшему, а то я цену-то и прослушал. Я отсчитал хозяину те монеты, которые, как я помнил, мне показал Ерш. Тот внимательно следил за моими действиями, видимо, большой надежды на меня не клал, но я угадал с оплатой. Ерш и хозяин кивнули, и хозяин невесть откуда вытащил большой, заткнутый тряпкой кувшин.
— Смочим собачку, люди добрые, — предложил он, доставая берестяные стаканчики, Ерш взял один, хозяин другой, а я, вытаскивая щенка из корзины, отказался, сославшись на зарок. Ерш и хозяин выпили, мы распрощались, и я вместе с кулачником пошел вдоль рядов, неся юного меделяна за пазухой. Тот громко сопел и царапался. Под мышкой я нес березовый веник, а в свободной руке, прижав ее к бедру, кадушку с яблоками. Ерш проводил меня до выхода с торжища и сказал на прощание:
— Меня сыскать очень просто, Ферзь. Хоть на торжище спроси, где дом Ерша-кузнеца, тебе всякий скажет. Буду рад тебя повидать иль помочь чем.
— Меня найти тоже невелика трудность, — усмехнулся я.
Ерш улыбнулся в ответ, и мы расстались. Я же степенно прошествовал было домой, но опомнился, вернулся на торг и купил там мяса, костной муки, овощей и крупы. Теперь я напоминал передвижную лавку. Хорошо, что щенок сидел за пазухой смирно, кажется спал. Со всем этим добром я неспешно двинулся к родному дому.
— Епишкин козырек! — простенал я, когда уже добрался до дома с отваливающимися руками. — Я снова баб забыл купить!
— Не ругайся! — сурово крикнул Дед и замер посреди избы. — Что это?! Ты никак собаку в дом приволок?! Ты чего это удумал-то?!
— Не сердись, Дед, щенок мал еще для двора, а дорогой. Позволь уж, пусть пока в избе поживет, он маленький еще! — просительно проговорил я. Дед оттаял:
— Не положено оно, конечно… Ну да ладно, чай, пол не протопчет. А почем платил? — спросил он.
— Три куны за шельмеца отдал! — честно ответил я.
— Оно, конечно, собака вроде бы как такого не стоит, — отвечал Дед, подойдя к щенку, которого я поставил на пол. — Но эта собака стоит дороже. Намного. Буду присматривать за кутенком, ты удачно куны потратил, Ферзь, уж мне поверь, а коли не веришь, давай я Дворового позову?
— Что ты, что ты, Дед, верю, конечно, — замахал я руками.
Щенок тем временем сидел у моих ног и на Деда негромко гудел. Получалось очень смешно — одно дело, когда гудит его мамка, другое дело, когда щенок. Дед ухмыльнулся и шагнул ближе, и щенок тут же бросился на него, с рыканьем и вздыбив шерсть. Дед остался стоять, но дальше не шел. Понимал собаку. Я похлопал легонько вернувшегося к ноге щенка и успокаивающе сказал:
— Тихо, тихо, это не чужой, это Дед, он в доме хозяин! — Щенок с сомнением посмотрел на меня.
— Чует нежитя и хозяина выбрал уже. Добро! — одобрительно сказал Дед.
— А что они, не любят нежитей? — удивился я.
— Так кошка нас видит, а собака только чует, вот представь, что ты точно чуешь кого-то, а не видишь, небось сам брехать начнешь? — отвечал Дед.
— Верно, Дед. А не станет он на тебя охотится? — засмеялся я.
— Да не должен, глаза умные, не похож на пустолайку, — совершенно серьезно ответил Дед. — Как кликать щеня станешь? Учти, имя даже собаке не зря дается!
— Графом стану звать, — ответил я. — Всегда хотел собаку Графом назвать.
— А что слово значит? — заинтересовался Дед.
— Титул, дед. Еще не князь, но уже не боярин, — сказал я задумчиво.
— Ишь ты. Плюнь-ка ему в морду три раза, — внезапно велел Дед.
— Это с какого пятерика? — поразился я.
— А чтоб не сглазили щеня твое! — рассердился Дед.
— А, понял. Спасибо, Дед, за науку. Лошадкам всегда плевал, а вот о щенке не подумал, — искренне отвечал я, поднял к себе Графа и честно наплевал ему в морду, на что тот в ответ чихнул.
Потом я занялся готовкой, Дед мне помогал, и вскоре все мы сели за стол, а щенок уткнулся в миску со своей кормежкой.
А баб я снова не купил! Завтра уж… Завтра точно куплю!
Глава XIV
Утро мое снова началось с незапланированного умывания и пения Графа у пустой миски. Я-то думал, что он всю ночь скулить будет, оторванный от родного дома, даже тряпицу прихватил из корзины, чтобы ему сунуть для моральной поддержки. Тряпицу он растерзал еще с вечера, а спать повалился как убитый, и до утра его было не слышно. Судя по всему, сантиментов пустых Граф был лишен начисто.
Покормив собаку, я прихватил меч и вышел на воздух, позаниматься. Щенок увязался за мной и теперь важно ходил вокруг меня, всем своим видом давая понять, что такая ерунда, как игры и прыжки, не для столь взрослой и могучей собаки, как он. Продержался он секунд тридцать, а потом бросился прыгать вокруг меня, но кусаться, кстати, не кусался. Необычный щенок. Так что занятия вышли обоюдными — я занимался с мечом, а Граф нападал на меня и свирепо рычал. Понятно. В следующий раз щенка оставлю в доме, это не занятия, а смех один. Занятия, тем не менее, я довел до конца. Затем прошел в конюшню и попросил Дворового собаку мою не обижать, а следить и холить. Все было проделано честь по чести, и в конюшне кто-то негромко сказал: «Добро». Я не увидел говорившего, зато Граф пришел в страшное возбуждение и азартно теперь нюхал все углы, бегая вокруг лошадей, так что я боялся, что жеребец или кобыла, если и не специально, то случайно наступят на мою могучую собаку. Обошлось, лошади пофыркивали, но вели себя пристойно. Дворового Граф не нашел и вернулся ко мне пристыженный и недоумевающий, как это он, такая опытная собака, не нашел источник звука и запаха? Тут кто хочешь станет недоумевать! Могучая собака моя грустно шла за мной по пятам, пока я возвращался в дом. Дальше наглый щенок снова зарычал на Деда, но Дед прошипел что-то, и Граф сразу притих.
— Что ты ему сказал, Дед? — заинтересовался я.
— Все тебе скажи… Тебе это знать по чести не положено. Вернее, по роду — человек ты, — отвечал мне вредный старик.
— Ну, дожил. Теперь родом попрекают. Лошадей, значит, мне можно уговаривать, а собак — рылом не вышел? — обиделся я.
— Ну, в общем… Раз уж так у нас тут все вверх ногами, и собаки в избе, и ты сам не пойми кто, и нежить у нас не прячется, а за столом с хозяином сидит, то слушай.
И Дед прямо в ухо прошипел несколько слов. Или, точнее, слогов. Это не был язык в привычном мне понимании, эти слова казались и набором букв, и простым обрамлением для какого-то нечеловеческого смысла. Тянуло от них временами, когда человек еще не стал так активно заселять землю и привносить свое, людское, в стройный мир, бывший до него. Я поежился. Но слова Деда запомнил накрепко.
— Ежишься? Крепок! — одобрил важный старичина. — Некоторые ваши, как дорвутся до языка нашего, так просто без памяти падают. Не всяк этот язык снесет. Но, если хочешь, я ему немного тебя подучу, ты потянешь. Да или нет? — Дед стал непривычно краток и даже суров, напомнив мне моего Тайра.
— Добро, Дед. Учи, — тут же согласился я.
— Позже чуток. Много сразу не стоит. Или не запомнишь, или худо станет, — сказал деловитый старец, накрывая на стол.
— Только Графу со стола ничего не давай, — сказал я ему.
— Ну поучи меня, поучи, — засмеялся старик.
— Не сердись, Дед, я по привычке, — опомнился я.
Пока мы ели, Граф вертелся рядом, ставил лапы мне на ноги, грозно тявкал и под конец исполнил народную песню меделянов в миноре. Никто не обратил на него никакого внимания, и могучая собака ушла от стола и влезла на лавку, где и заснула. С горя.
— Надо бы ему место найти, нечего ему по всему дому шарахаться, — строго сказал Дед.
— Верно. Собаке место нужно. Вот найду какую-нибудь ветошь, свалю в углу, сам туда придет. А с лавок, Дед, гоняй, баловство это. И я буду гонять, пока дома буду.
— Добро. Раз уж пустили в дом, то нечего баловать щеня. А то на голову сядет. А как подрастет, и вовсе будет беда. Это не дворняжка с шапку величиной. Такой кобель за кабана потянет.
— Так ты знаешь таких собак? — обрадовался я, а Дед засмеялся.
— Да тут много ума не надо, но таких собак я знаю. Я все зверье знаю, а кого не знаю, так увижу и сразу знать буду. Но я что, вот Дворовый знает и тех, кого и нет уже, и тех, кто потом будет, в домашнем зверье он толк знает.
— А лучше всех кто в зверье понимает? Леший? — жадно спросил я.
— Лесных — да. А есть ведь и степные, и в горах которые живут, так что одного, который бы всех знал, трудно сыскать, — степенно отвечал Дед.
— А скажи мне, Дед, не ведома ли тебе сова, что ростом мало не с меня будет? — негромко спросил я.
Реакция Деда превзошла мои самые смелые ожидания.
— Откуда ты про нее знаешь? — севшим голосом спросил Дед, пожирая меня глазами. — Откуда ты знаешь про такую сову? Слыхал ли от кого?
— Да нет. Не слыхал. Лично знаком. Она меня сюда и перекинула, из моего мира. И из моего времени, — отвечал я, наблюдая за домовым.
— Знаком? Имя называл?! — почти шептал домовой, а глаза его горели все ярче.
— Она и так его знает. Ферзем зовет, — отвечал я, стараясь выглядеть как можно наивнее.
— Ты мне зубы не заговаривай! Ферзь — фигурка в игре, не более, так никого звать не могут. Имя свое говорил? — напряженно допытывался нежить.
— Нет, не говорил. А что? — уточнил я.
— То ли умный, то ли везучий, а оно и так и сяк хорошо. И не говори, коли еще встретишь. Аль ты домой хочешь, Ферзь?
— Дед, теперь ты мне зубы не заговаривай, куда я там хочу и как. То мое дело. Ты на вопрос ответь, кто такая сова эта? — насел я на нежитя. Но где сел, там и слез.
— Не мое это дело, не прогневайся, Ферзь. А я не знаю пока, можно тебе говорить или нет. Рад бы, но, право слово, не могу, — в голосе нежитя прозвучали просительные нотки, и я отстал. Чего душу вынимать из него? Но вопросы мои не кончались на этом, был еще один, не менее важный, как я подозревал, от него с некоторых пор стала здорово зависеть моя жизнь.
— А вот скажи мне, Дед, отчего так? Сюда меня принесла сова, о которой ты говорить не желаешь. В лесу я встретил лешего, которого, как я понял, никто не видит. В «черную» люди нос боялись сунуть, но почему никто не говорил, не то не помнили, не то не знали, а мы с тобой сразу и увиделись, и договорились. Дворовый тоже мне ответил сразу же. Я ведь так понимаю, что вас теперь не все видят?
— Не все, — согласился Дед, жуя краюшку хлеба.
— Но я вижу. Я думал, из-за того, что все почти на Руси уже христиане, но и в мое время вы с людьми общались, не со всеми и редко, но тогда я уже ничего не понимаю.
— Идешь верно, потом с пути сбиваешься, — спокойно отвечал Дед.
— Где? В чем неверно? — жадно спросил я.
— О крещении верно. А дальше не совсем. Еще век назад все куда проще было между людьми и нежитью. Все свои законы блюли, все чужие порядки уважали. Но память людская коротка. Вот и о «черной» уже сказки рассказывают, а еще пятьдесят лет назад тут люди жили, обычные колдуны. Все позабывали. И боятся. Когда не знаешь, всего боишься. Пока новая вера на Руси не твердо встала, нам места нет — люди наотрез отказываются от старого, уповая на новое. Как всегда, в общем. Потом, через годы, люди снова вернутся и к нам — отказавшись от старых богов, от нас они вряд ли откажутся. Придут, приняв нового бога. Тогда будет найдена золотая середина. — Домовой примолк, а я подумал лишний раз, что консерватизм вещь очень и очень хорошая. В данном случае она придавала этому домовому уверенности в будущем. Мало? На мой взгляд, достаточно.
— Понятно. То есть со мной нежить просто пообщаться рада? — уточнил я.
— Не вся, не всегда. Ты особо не радуйся, нежить нежити рознь, — успокоил Дед.
— То есть всякое может статься? — Почему-то я даже расстроился. Только уже было вообразил себя единственным и неповторимым, застрахованным от нежитей, Ферзем, как на тебе.
— Может. Некоторые нежити не могут превозмочь своей ненависти к человеку. Лесные особенно неласковы до вас. Не забывай и не лезь на рожон, — серьезно сказал Дед.
— Понятно, Дед. Видимо, то же самое и с водяными нежитями, и полевыми, и прочими, что не с людского двора.
— Тут лучше лишний раз поберечься, ты теперь для нас как гривна беспризорная — всякому охота заполучить, — опять же серьезно сказал Дед.
— А есть ли слово или вещь какая, чтобы нежить не трогала? — Мне все еще не хотелось думать, что я из необыкновенного стал обыкновенным, да еще и особо интересующим нежить.
— Для каждой нежити свои слова и свои вещи. Языку я тебя помаленьку стану учить, глядишь, пригодится, — утешил Дед, — дело твое воинское, куда пошлют, загодя не скажешь, а снова «черную» осиротить мне бы не хотелось.
— Ясно. То есть для тебя, Дворового и Банника я тут очень даже кстати и на радость?
— Ну ты не особо-то нос задирай, Ферзь, — Дед смутился и сделал вид, что страшно занят. Я внутренне ликовал.
— Понял я тебя, Дед, — отвечал я, собираясь.
— Далеко ли, Ферзь? — поинтересовался нежить.
— Надо до Ратьши дойти, есть у меня идейка во дворе додзе поставить, но на его деньги, — честно ответил я.
— Чего поставить? Или кого? — не понял Дед.
— Думаю попросить уных сюда отпускать заниматься, Дед, — мне неохота по двору княжьему шнырять. Там и дружинники, и варяги, а сам знаешь, что всем сразу зуд свои советы давать, когда ты что-то делаешь, в чем и они понимают или им кажется так.
— Тут ты прав, Ферзь. Советчиков много, а дела стоят. А Дворового ты про додзе твое спросил?
— Пока нет. Спрошу сейчас. Как думаешь, откажет? — Я забеспокоился.
— Не должен, вы с ним вроде как в мире пока. Опять же лошадок ты по вежеству поставил, псину тоже попросил не обижать, нежить уважение ценит. Поди, поди, поспрошай его, ему понравится!
Я покорно пошел на конюшню и громко произнес:
— Дворовый, а Дворовый! Я с просьбицей до тебя. Мне бы на дворе постройку сделать да юношей сюда привести надобно, учить их стану. Позволяешь?
— Ставь, только пристроек не зори, — голос Дворового был резче, строже, чем у домового.
— Спасибо тебе, дядюшка Дворовый, — поклонился я, и что-то прошелестело мне в ответ. Я пошел со двора в дом, положил на плечо меч и отправился к княжьим теремам.
Княжий двор встретил меня обычной суетой, только поклоны челяди, которую было несложно отличить, отличались глубиной и уважительностью. Видимо, Фарлоф достал всех хуже грыжи. Дружинники чинно кивали мне, я отвечал тем же, а варяги делали вид, что не замечают, но не хамили, а меня обоюдное игнорирование устраивало. Все же интересно. Я в самом деле наставник уных или я бультерьер? Или я и то и другое? В свободное, значит, время, бультерьер? А в остальное — мудрый пестун уных Ярослава Мудрого. Или Хромого, надо думать, что «Мудрого» ему народ даст чуть позже, да и народ ли это дал… Дали в теремах, а в народ спустилось, могло быть такое? Вполне, вполне. Да и какая разница, если прозвище ему пристало, как собственная кожа? Он бы и сейчас его не посрамил.
Тут я заметил государственного человека Поспела и поманил его пальцем. Тот подбежал, поклонился и сказал:
— Здрав будь, Ферзь. Аль дело какое тут?
— И ты здрав будь, Поспел. Дело малое, тут ты угадал. Мне бы Ратьшу повидать, Поспелка.
— А Ратьша нынче не тут, он домой ушел, только ранним утром и был, — отвечал Поспел, расстроившись за меня.
— А показать его дом сможешь? Отпустят тебя со двора? — наклонился я к Поспелке.
— Как скажу, что с тобой, так куда хошь отпустят. Не то что к Ратьше, — гордо заявил Поспел и убежал в терем, получать разрешение.
До двора Ратьши оказалось неблизко. Странно, я был уверен, что такой человек, как Ратьша, живет близко к князю. Спросить, что ли? А что, возьму да спрошу. С меня станется.
Калитка оказалась незаперта. Я постучался в воротину кольцом-ручкой, мне никто не ответил, и я решил войти во двор. Погорячился, однако!
…И едва успел сунуть государственного чиновника для особо мелких поручений себе за спину, когда с дальнего конца двора на нас кинулось страхолюдное, могучее чудовище, на морде которого ясно читалось: «Смерть!» То, что убивать нас несся настоящий взрослый меделян, меня не утешало. Собака не лаяла, значит, шутки кончились, не начавшись. Рука машинально ухватила меч за рукоятку, черт с ним, с вежеством! Жизнь дороже, да и пацан тут еще.
В последний момент память спокойно подсунула мне Деда, который прошипел что-то Графу. Хуже, конечно, может быть, если я потрачу время на слова, а они не помогут, но это лучше, чем убить хозяйскую собаку. И я зашипел на уже подбежавшего кобеля. И кобель остановился и отступил, прижав хвост и негромко гудя. Я не шевелился. Нельзя искушать труженика. Убьет и будет прав, полностью такого зверя не подавишь шипением. Я — враг его кровный, вор и с палкой. Так что дышу тихо и заклинаю Ратьшу выйти на двор.
— Поспел. Не шевелись. Не говори. Не маши руками. Не беги. Пока думаешь, что сказать, — сделай реве… Стой, в общем, не рыпайся! — проинструктировал я мальчишку. Тот даже не пискнул в ответ, как сделали бы девять детей из десяти на его месте. Детей моего старого мира. Поспел рос в другом.
Я не знаю, до чего бы дошло великое противостояние, но кобель, измученный жаждой деятельности и невозможностью утолить ее, громко и басовито гавкнул пару раз. Дверь в большущей избе (но не тереме!) распахнулась, и на пороге появился Ратьша.
— Мать вашу! Калитку не закрыли! — взревел он, обращаясь к кому-то в доме. Оттуда что-то забубнили несколько голосов, но Ратьша уже шел к нам: — Свои, Буран, свои, не трогать! — Пес успокоился и подошел поближе, чтобы убедиться, не ошибается ли его владыка. Чудовищная морда его ткнулась мне в пояс, пес обнюхал меня и отошел. В душе я понадеялся, что мой Граф в свое время тоже войдет в такую же стать.
— Здрав будь, Ратьша-тысяцкий! Прости, что вломился, как к себе домой, не подумал, — заговорил я.
— И ты здрав будь, Ферзь, — отвечал Ратьша, — одного не пойму я, как Буран на тебя не бросился, а брехать стал. Ты не колдун ли, Ферзь? Моего пса на испуг не возьмешь, он и на войне бывал, и на медведя один хаживал.
— Повезло, видать. Как он кинулся, так я и замер, и Поспел замер, видимо, пес от наглости такой и опешил.
— Разве что, — с сомнением протянул Ратьша, глядя то на пса, то на меня. Поспел завозился за спиной, отмерев, и вышел к нам. Пес понюхал и государственного мужа, успокоился окончательно и тяжело лег там же, где и стоял. Мощь этой собаки поражала. Несмотря на свободную шкуру, тело пса бугрилось могучими мышцами-канатами, оплетая его. Лапы толщиной напоминали мое предплечье, а шея походила на загривок буйвола.
— Хорош пес у тебя, Ратьша. Красавец просто. Я себе вчера щенка купил, такой же крови. Дом сторожить, — начал я разговор.
— На торгу взял? У мужика толстого? — оживился Ратьша.
— У него, он там один торгует такими. Кобелька взял, три куны сошлись.
— Даром взял. У него щенки моих не хуже, — государственный чиновник умер в Ратьше на время, передо мной стоял увлеченный собаковод. Любовь к собакам на чины не смотрит…
— Показал бы, — намекнул я, что стоим мы по-прежнему у калитки.
— Совсем я что-то сегодня сам не свой, гостя у ворот держу, прости, Ферзь, больно уж меня Буран удивил, — забеспокоился Ратьша, — проходи, проходи в избу, и ты, малец, с нами иди, тут не стой.
Щенков — а мы сразу же пошли к ним, само собой, — Ратьша держал в крытом дворе, не в избе. Сука насторожилась было, но Ратьша цыкнул на нее, и собака успокоилась. Щенки и впрямь оказались не хуже рыночных, а по-честному, так и получше, наверное. Суки точно были получше. Ну или такие же.
— Хороши, слов нет, тьфу-тьфу-тьфу на вас, не сглазить, — бубнил я, сидя на корточках рядом со щенками, руками, само собой, псенышей не трогая, зачем мамку нервировать лишний раз? А государственный муж Поспел просто с открытым ртом на них смотрел, даже хотел погладить, но отдернул руку.
— Если к собаке протянул руку — трогай, — сказал я.
Поспел с радостью послушался, щенки лизали ему руку, а мамка их смотрела на него снисходительно, не чуя в нем ни малейшей угрозы.
— А что, Ферзь, ты ведь, я чай, не щенков пришел смотреть? — спросил негромко тысяцкий.
— Не только. Дело есть к тебе, тысяцкий, — так же негромко ответил я.
— Добро, пошли-ка в избу. И ты, малец, ступай к дворне, один тут не сиди, не ровен час она осердится.
Поспелка грустно вздохнул, поклонился тысяцкому и мне и после нас вошел в дом.
Мы с Ратьшей сели за стол, от меда и вина я отказался и начал сразу с основного:
— Скажи мне, тысяцкий, князь не передумал ли меня наставником ставить?
— Ты за этим пришел? — недоверчиво спросил Ратьша.
— Если передумал, остальное говорить смысла нет, — я прислонился спиной к стене.
— Не передумал вроде как. А что дальше, Ферзь?
— Я бы их хотел в своем дворе учить. Поставлю там додзе, стану учить. Чтобы досужих советчиков не было, да и варягам смотреть не стоит, — честно отвечал я.
— Что поставишь? Это идол, что ли, твой? — насторожился воин.
Надо срочно придумать эквивалент слову «додзе», а то наживу я тут беды.
— Нет, не идол. Зала это во дворе крытая. Я привык к такой, — постарался я объяснить.
— А уных, значит, тебе под крыло да подальше от двора? — Брови Ратьши сошлись на переносице. Что-то пошло не так. Не пришлось бы прорываться отсюда, Ратьша мне не дайме, убить себя постараюсь не позволить…
Глава XV
— Что не так, Ратьша? — осведомился я.
Тот молчал, время потянулось медовой каплей, я уже прикидывал, как уходить, если прорвусь через тысяцкого. Поспела всяко не тронут, кому он нужен.
— Да все так, просто думаю, что ты и впрямь колдун, Ферзь. То предложил, что сам князь удумал, — Ратьша ухмыльнулся.
— Так оно верно ведь, додуматься нетрудно, — отвечал я, стараясь сделать глаза как можно голубее.
— Оно так. А от меня чего надобно, наставник? — прямо спросил тысяцкий.
— Казны на залу мою. Лес купить и плотников нанять, не думаю, что уные сами сработают. Почти изба, считай, — честно отвечал я.
— И много казны тебе, Ферзь?
— Вот уж не знаю, тысяцкий. Не знаю ни цен, ни сколько лесу мне надо, ни сколько плотников. Не обессудь уж. Или скажи, к кому идти, чтобы мне толком сказали, сколько и чего надобно и сколько казны требуется.
— Даже и не знаю, к кому идти тебе, Ферзь. Лучше бы ты к князю шел сразу, — подумав, отвечал Ратьша.
— Да уместно ли князя по таким пустякам беспокоить? Я же не городище строить думаю, а избу, считай, вторую у себя во дворе. А про уных, ты сказал, уже решен вопрос.
— Но казна княжья, я ей не распоряжаюсь, Ферзь. Я знаю, что тебе на дело надо, но дело-то не только твое, так что, думаю, примет тебя князь. Найдешь на княжьем дворе Третьяка, обскажешь, что и как, пусть у князя спросит, когда тебе к нему челом бить, — закончил бюрократ хозяйственную часть.
— Понятно, благодарствую. Пойду я тогда. Только у меня вопрос к тебе есть еще один, — встал я из-за стола.
— Спрашивай, — кивнул Ратьша.
— А почему ты не возле княжьего терема построился? Или то дело не мое?
— Да нет, секрета нет никакого. Не люблю шум и гам, а его хватает и у терема, и по дороге к нему, то бегут, то скачут, нет, то не по мне. Дома тихо должно быть, — подвел итог Ратьша и пошел проводить меня к порогу.
Я позвал государственного мужа Поспелку, и мы степенно, не сказать «чинно», последовали к княжьим теремам.
— Поспел, мне бы в теремах найти Третьяка, поможешь мне? — Я не приказывал, а спрашивал. Люди, которые привыкли к приказам, надолго запоминают тех, кто просит. Это я могу сказать на основании собственного, пусть и короткого, армейского опыта.
— Не уж. Как дойдем, ступай за мной, я дверь укажу тебе, где его горницы. Стучать мне боязно к нему, он часом сердит на руку бывает. Тебя-то, думаю, не тронет, — утешил меня чиновник по особо мелким поручениям.
— И я думаю, что меня не тронет, — отвечал я, криво ухмыляясь. Поспел солидно покивал головой.
— Наставник, а ты меня к себе не возьмешь в науку? — вдруг выпалил Поспелка.
Я окинул его взглядом. Чиновник по особо мелким даже вздрагивал, так сильно он волновался в ожидании моего ответа. И чтобы решиться на вопрос, мальчишке потребовалось немало мужества. И куда я его возьму? Прибирать в додзе, по старым традициям? Уные есть. Бабам там, как куплю, делать нечего. А этого куда? Да и как его тренировать прикажете? Я с детьми дел не имел, даже нагрузку не рассчитаю, сорву мальцу сердце и всех дел. Но отказывать Поспелу тоже не хотелось. В конце концов, шустрый и ловкий малец при тереме лишним не будет, тут уж куда ни кинь. Посмотрим, что скажет князь. Мудр ты стал, Ферзь, аки змий. Подсыла уже из сопливого мальчишки выдумал сделать. Просто Ришелье.
— А ты каких людей, Поспелка? Закуп или кто? — спросил я.
— Нет, Ферзь, я человек вольный, сын дружинника я. Убили его в лесу, у Медвежьего угла. Мамка раньше померла, больше никого нет. Вот и взяли в терем, — отвечал Поспелка.
— Ну добро, Поспел. Скажешь мне, с кем о тебе поговорить. Но знай, тебя отдельно учить не стану, ты ходи ко мне на занятия, смотри, будут коли вопросы — после занятия подойдешь, когда все уйдут. Хорошо ли?
— Лучше и не выдумать, наставник! — И Поспел собрался бухнуться мне в ноги, но я поймал чиновника за шкирку и поставил на ноги.
— Пол пузом ни перед кем не мети, Поспел. Никогда. Разве перед Богом, — сухо сказал я. Большой я человек стал, однако. Советы вот даю людишкам. Да что там — «советы»! Жизненные устои велю менять, нет, мелко меня не кроши… Дожил. Заведу вот гарем еще для солидности, стану бабью рацеи вычитывать и конспекты вести принужу.
— Понял, наставник, — еле слышно ответил государственный человек Поспелка.
Осчастливил человека. Только что он делать будет, если врач мой прав был? Осталось-то всего ничего, а уных брать собрался. Да и то — не сидеть же, дожидаясь смерти, в «черной»? С тоски удавишься, не дождавшись. Ладно, чему быть, того не миновать, посмотрим, может, поспею уным хоть часть передать учения Тайра. Приживется на русской земле его наука, хоть у них и свой бой есть, а и мои уроки не помешают. Думаю, что и старик одобрил бы мою задумку. Я высмотрел место потише, свернул туда, присел на траву и закурил. Поспелка сесть не отважился, но на всякий случай махал на дым руками.
— Ты чего, Поспелка? — спросил я.
— Да как чего! Поп говорил намедни, что видел на улице человека, который дым ртом пускал, аки дракон. Напугались все! Говорит, дым тот ядовитый и душевредный. Что и рядом-то стоять опасно!
— Вот тут поп прав. И ядовитый, и душевредный, но если на улице, то тебе не опасно, так что руками не маши, люди смотрят.
— Да я и так не боюсь, — пробубнил Поспелка и покраснел. Но руками махать перестал, даже заложил их за спину и встал ко мне ближе. Оно понятно — ну, как осерчает наставник, не возьмет труса в науку?
Бред какой-то получается, воля ваша. Вместо того чтобы смиренно умереть на арене, как, значит, гладиатор и все такое, я тут карьеру делаю. При дворе Ярослава Мудрого. Надо будет мемуары накропать на бересте, угу. Вот археологи порадуются! Дескать, так и так, прибыл сюда числа такого-то, стал достигать власти и богатства. День такой-то: познакомился с говорящей совой, день такой-то — с лешим. И так далее, все по пунктам, с момента доставки, кстати, той же говорящей совой. И вообще, интересно, а где та сова сейчас? И почему не появляется? Хотя — где? В городе? Или людям и ее тоже не видать? С другой стороны, что-то говорило мне, что просто так такие совы не летают, так что еще свидимся, а то и узнаю, кто же та таинственная незнакомка, что ее за мной снарядила? Мысль внезапно скакнула, я по-другому уже посмотрел по сторонам. Как ни крути, а ведь, пожалуй, последние годы остались русским относительной воли. Да, были и князья, и бояре нарочитые, немало было уже властителей, но не было еще ни крепостных, ни заводских, не было еще широкой торговли людьми и не меняли еще крестьян на борзых собак. Воля еще была. Какая-никакая, но воля. И мне снова повезло: угоди я во времена иные, могли бы и поспрошать, чей я беглый. Да спросили бы с душой, с огоньком. А пока нет. Пока еще амнезии поверили. На слово. Не пелась еще на дорогах веселая песня угоняемых на Урал, на заводы, да и просто расселяемых на вывод крестьян со словами: «Н Руси давно правды нетути, одна кривдушка ходит по свету». Значит, еще есть тут правда? Хоть тут, за тысячу лет от моего ядовитого, насквозь гнилого времени, — есть?! Похоже, что есть… Что-то больно ты, Ферзь, глубоко полез, не твоего это ума дело. Ать, сыскался печальник за судьбы народные, нос утри сперва. Я утер нос, выплюнул окурок, растер его сапогом, и Поспелка повел меня дальше, к княжьим теремам.
У княжьего терема я остановился, постоял, подумал, собирая мысли, что говорить князю, если он, паче чаяний, меня, ничтожного человечка, принять изволит? А что еще дайме говорить, как не правду? Не себе же на избу я денег прошу, да и вообще не себе. Задумка моя неплохая, и от варягов подальше молодняк учить, да и ото всех тоже. Поспелка уже успел шмыгнуть в палаты, а я остался на дворе, присев на ту же завалинку, на которой меня не так давно нашел, на свою голову, Фарлоф. Мне кивали и кланялись, я кивал в ответ, спокойно покуривая под теплым солнцем. Настрой был теперь какой-то ленивый, чуял я, что не хватает мне нахрапистости. Да и по чести сказать, не привык я к государевой службе, а уж денег просить и вовсе не хотелось. Но, коль скоро я человек княжий, на княжьем важном деле и все такое, то с какого пятерика мне свои деньги тратить, если я даже не знаю, положит ли мне князь какую плату за труды? Нет уж, на лес и плотников постараться надо деньги получить. Знать бы еще, сколько мне леса надо и сколько артель плотников возьмет. Как я помнил из книг, за день артель плотников на Руси рубила церковку-обыденку. Ни много ни мало. Надо думать, что и додзе мое, не такое уж огромное, тоже срубят быстро.
Вышел из хором Поспелка, хмурый и недовольный.
— Что, чиновник, хмур? Не отпустили тебя ко мне? — спросил я.
— Да я о себе не спрашивал пока, твое дело хотел сделать. Нет Третьяка пока здесь, Ферзь.
— Ну, сам я к князю не полезу, не примет, думаю, — вслух подумал я, но Поспелка пожал плечами и шмыгнул обратно в терем. Интересно, интересно. Где-то через полчаса государственный муж выкатился обратно из терема.
— Пошли, Ферзь, князь велел тебе предстать, — Поспелка старался говорить важно и серьезно, но самодовольство так и прыскало с его румяной физиономии. Я засмеялся, дал чиновнику взятку в мелкую монетку и последовал за ним.
Поспелка привел меня к какой-то невысокой двери, никак не подходившей для княжеской горницы. Я было хотел поинтересоваться, не спутал ли мой чиновник чего, но государственный человек Поспелка указал на дверь и сказал:
— Здесь. Стукни и войди, а я тут тебя ждать буду.
Хех, судя по всему, князь не особо любит в своей горнице сидеть, или у него для таких орлов, как я, специально мелкая горница есть. И то, перед каждым бродягой свои парадные покои открывать, так где же тогда больших людей принимать? Да невелик я барин, прямо скажем. Я стукнул дверным кольцом и толкнул дверь. За дверью оказалась, как я и ожидал, небольшая комнатушка со столом, за которым и восседал Ярослав Хромой. Я поклонился в пояс, шагнул в комнату и прикрыл за собой дверь.
— Здрав будь, княже. Благодарю, что велел принять меня, — начал я разговор.
— И ты будь здрав, наставник. Чем похвалишься? — отвечал князь.
— Да пока нечем. Был вот у Ратьши, высказал ему свои мыслишки о том, как уных учить да что мне потребно, он велел к Третьяку идти, да думаю, что и тот бы к тебе привел или проволочка была бы, — честно сказал я.
— Добро. Что требуется, наставник? — Князь был явно настроен на короткий разговор.
— Сперва знать хотел, князь, сколько уных мне дашь в обучение.
— Для начала два десятка, выберешь сам. Пройдешь в их избу, там осмотришься и набирай. Еще что? — уточнил князь.
— Мне их в какие часы брать? В утро, в день или в вечер?
— Да насколько надо, настолько и бери, чай, ты наставник, не я, тебе виднее, — внезапно для меня сказал Ярослав.
— Добро. Я бы, княже, думал их на своем дворе учить, подале от теремов, где всякий в советчики станет, да и от варягов подальше, — прямо сказал я. Дипломат из меня, конечно, как из цыгана поп.
— А что для того требуется? — Князь явно торопился, раз даже не повторил выступления Ратьши.
Читать бесплатно другие книги:
