Гибель королей Корнуэлл Бернард

Хэстен тогда высадился на северном побережье Кента, а ярл Харальд Кровавые Волосы привел более двух сотен судов к южному побережью, напал на недостроенный бург и убил всех, кто там находился. После этого выдвинулся вглубь графства и устроил самую настоящую бойню, сжигая, убивая, грабя и уводя в рабство. Чтобы дать отпор захватчикам, Уэссекс послал армию под предводительством Этельреда и Эдуарда, но эта армия ничего не делала. Этельред и Эдуард завели свои войска на вершину лесистого кряжа и долго спорили, куда нанести удар: на север, где был Хэстен, или на юг, где был Харальд. Последний же тем временем продолжал жечь дома и убивать.

– Я убил Харальда, – напомнил я.

– Верно, – согласился епископ, – но уже после того, как он разграбил все графство.

– Значит, люди хотят, чтобы Кент снова стал самостоятельным королевством? – заключил я.

На этот раз он молчал довольно долго, и ответ у него получился расплывчатым:

– Никто этого не хотел, пока Альфред был жив, но вот сейчас?..

Я встал и подошел к окну, откуда были видны причалы. Над водой с криками летали чайки. На пузатое торговое судно грузили лошадей. Трюм судна был поделен на денники, в которые и заводили испуганных животных.

– А куда везут этих лошадей? – спросил я.

– Лошадей? – удивился Свитвульф. Мой неожиданный вопрос озадачил его. – Их отправляют на рынок во Франкию. У нас тут разводят породистых лошадей.

– Вот как?

– Олдермен Сигельф, – уточнил он.

– Интересно, – протянул я. – Сигельф здесь правит, а его сын ведет переговоры с данами.

Епископ поежился.

– Ну это ты так утверждаешь, – осторожно произнес епископ.

Я повернулся к нему.

– И его сын любил твою дочь, – добавил я. – И у него есть повод ненавидеть Эдуарда.

– Господи, – тихо выдохнул Свитвульф и перекрестился. В его глазах стояли слезы. – Она была глупенькой, но так радовалась жизни.

– Сожалею.

Он сморгнул слезы:

– Ты заботишься о моих внуках?

– Да, они на моем попечении.

– Я слышал, мальчик хворый. – В его голосе звучала тревога.

– Это все слухи, – успокоил я его. – Они оба здоровенькие, но будут еще здоровее, если олдермен Этельхельм поверит в обратное.

– Этельхельм – неплохой человек, – сухо произнес епископ.

– Но он обязательно перерезал бы твоим внукам горло, выпади ему такой шанс.

Свитвульф кивнул.

– В кого они пошли?

– Мальчик темненький, как отец, а девочка светленькая.

– Как моя дочь, – прошептал он.

– Тот, кто обвенчал этелинга Уэссекса, сейчас отрицает все это, – бросил я. – И Сигебрихт, ее отвергнутый поклонник, отправился к данам исключительно из ненависти к Эдуарду.

– Да, – тихо подтвердил епископ.

– Но потом, когда Этельвольд сбежал на север, предатель присягнул Эдуарду.

Свитвульф кивнул:

– Я слышал.

– Ему можно доверять?

Свитвульфу не понравилась моя прямолинейность. Он нахмурился и заерзал в кресле, затем перевел взгляд на окно, на лужайку, где бродили вороны.

– Я бы ему не доверял, – почти шепотом пробормотал он.

– Не слышу тебя, епископ.

– Я бы ему не доверял, – громче повторил Свитвульф.

– Но ведь олдермен здесь его отец, а не Сигебрихт.

– Сигельф – тяжелый человек, – опять тихо проговорил епископ, – но не дурак. – Он с несчастным видом посмотрел на меня. – Я не признаю, что у нас с тобой состоялась эта беседа.

– А ты что-нибудь слышал? – обратился я к Финану.

– Ни слова, – ответил он.

Мы переночевали в Хрофесеастре и на следующий день с приливом отправились в Лунден. От воды тянуло холодом, в воздухе ощущался первый привкус надвигающейся осени.

В городе я прошелся по тавернам, собрал своих людей, и мы оседлали лошадей. Я намеренно держался подальше от Фагранфорды, потому что поместье находилось слишком близко к Натанграфуму, так что я повел свое маленькое войско на юг и на запад по знакомым дорогам, и мы прибыли в Винтанкестер.

Эдуард удивился при виде меня, но наша встреча его обрадовала. Он знал, что большую часть лета меня не было в Фагранфорде, и не спросил, как дела у близнецов. Вместо этого сообщил мне, что получил новости от своей сестры.

– С ними все хорошо. – Он пригласил меня к столу. – Мы не подаем блюда моего отца, – заверил он меня.

– Это радует, господин.

При Альфреде к столу подавали безвкусное и жидкое варево из мясного бульона и овощей, Эдуард же, по крайней мере, знал, что мясо полезно.

За столом присутствовала его новая жена, округлившаяся, с довольно большим животом, и ее отец, олдермен Этельхельм, доверенный советник Эдуарда. Хотя сейчас священников было меньше, чем во времена Альфреда, их все равно насчитывалось около дюжины, и среди них я увидел своего друга Виллибальда.

– А мы боялись, что ты провоцируешь данов, – весело поприветствовал меня Этельхельм.

– Кто? Я?

– У них тишина, – добавил он, – и лучше не будить их.

– А ты хотел бы разбудить их? – внимательно глядя на меня, поинтересовался Эдуард.

– Отправить сотню твоих воинов в Кент – вот чего я хотел бы, господин, – ответил я. – А потом я отправил бы еще сотни две или три в Мерсию и построил бы там бурги.

– В Кент? – удивился Этельхельм.

– В Кенте неспокойно, – пояснил я.

– Они всегда доставляли кучу хлопот, – отмахнулся Этельхельм, – но они ненавидят данов так же сильно, как мы.

– Кент должен защищать фирд, – напомнил Эдуард.

– А бурги может строить господин Этельред, – объявил Этельхельм. – Если даны нападут, мы будем готовы встретить их, но все равно нет надобности провоцировать их. Отец Виллибальд!

– Господин? – Виллибальд, сидевший за одним из нижних столов, привстал.

– У нас есть вести от наших миссионеров?

– Обязательно будут, господин! – ответил Виллибальд. – Уверен, что будут.

– Миссионеры? – удивился я.

– Они у данов, – пояснил Эдуард. – Мы их обращаем.

– Мы перекуем мечи данов на орала, – добавил Виллибальд.

И сразу после того, как было сделано это оптимистическое заявление, прибыл гонец. Заляпанный грязью священник приехал из Мерсии, в Уэссекс его отправил Верферт, епископ Вигракестера. В зале воцарилась тишина. Эдуард поднял руку, и арфист прекратил щипать струны своей арфы.

– Господин. – Гонец опустился на колени перед подиумом, на котором стоял верхний стол, ярко освещенный свечами. – Великая новость, господин.

– Этельвольд мертв? – спросил Эдуард.

– Господь велик! – произнес священник. – Эпоха чудес еще не закончилась!

– Чудес? – удивился я.

– Есть одна древняя гробница, госпоин, – начал священник, глядя на Эдуарда, – в Мерсии, и в ней объявились ангелы, чтобы предсказывать будущее. Британия будет христианской! Ты станешь править от моря до моря! Там ангелы! Они несут пророчества с небес!

Со всех сторон посыпались вопросы, но Эдуард жестом велел всем замолчать и вместе с Этельхельмом принялся допрашивать гонца. Они выяснили, что епископ Верферт отправил доверенных священников к древней гробнице и те подтвердили, что произошло сошествие с небес. Гонец не мог сдерживать ликование.

– Ангелы говорят, что даны повернутся ко Христу, господин, и ты будешь править королевством всех ангелькиннов!

– Видишь? – Отец Коэнвульф, оказавшийся запертым в деннике в ту ночь, когда ушел молиться вместе с Этельвольдом, не удержался от искушения устремить на меня торжествующий взгляд. – Видишь, господин Утред! Эпоха чудес еще не закончилась!

– Хвала Господу! – возвестил Эдуард.

Гусиные перья и портовые шлюхи. Хвала Господу!

Натанграфум стал местом паломничества. Сюда приходили сотни людей, и большинство разочаровывалось, потому что ангелы являлись далеко не каждую ночь. Целыми неделями в гробнице не загорался свет и оттуда не доносилось странное пение, но вот ангелы опять появлялись, и по долине под курганом вновь разносились молитвы ищущих помощи.

В гробницу пускали не всех, их отбирал отец Катберт и вел внутрь мимо вооруженных людей, охранявших вход. Это были мои люди, и ими командовал Райпер, но знамя, развевавшееся на вершине кургана рядом со входом, принадлежало Этельфлэд. На нем был изображен неуклюжий гусь, державший в одной перепончатой лапе крест, а в другой – меч. Этельфлэд была убеждена, что святая Вербурх защитит ее точно так же, как эта святая однажды защитила пшеничное поле, прогнав стаю голодных гусей. Предполагалось, тогда случилось чудо, и из этого следовало, что я был творцом чудес, однако благоразумие мешало мне поведать об этом Этельфлэд. Если знамя принадлежит дочери Альфреда, то она же отрядила охрану, и любой, кого впускали в гробницу, считал, что захоронение находится под ее протекцией. Это ни у кого не вызывало удивления, и вряд ли кто-нибудь поверил бы в то, что священное для христианских паломников место охраняет Утред Нечестивец.

Пройдя мимо стражников, посетитель попадал в коридор, который по ночам был слабо освещен ситными свечками, и сразу видел две кучи черепов по обе стороны от входа. Катберт вместе с посетителями преклонял колена, молился с ними, а потом приказывал снять оружие и кольчуги. «Никто не может идти туда, где присутствуют ангелы, в военном снаряжении, – строго объяснял Катберт и, когда они покорно выполняли его приказ, подавал им питье в серебряной чаше. – Выпейте до дна», – требовал он.

Я даже не пробовал этот напиток, сваренный Луддой. Мне достаточно было воспоминаний о том пойле, что мне дала Эльфаделль.

– Он вызывает у них видения, господин, – объяснил мне Лудда во время одного из моих редких наездов в Турканден.

Этельфлэд приехала вместе со мной и настояла на том, чтобы понюхать питье.

– Видения? – спросила она.

– Ну еще и один-два приступа тошноты, леди, – добавил Лудда, – но видения – обязательно.

Хотя видения не были так уж необходимы. Люди выпивали напиток, и, когда в их глазах появлялась пустота, Катберт позволял им проползти до конца длинного коридора. Там они в тусклом свете свечи видели каменные стены, каменный пол и потолок, по обе стороны залы – сваленные в кучу кости, а впереди – ангелов. Три ангела – не два – стояли вплотную друг к другу, и их окружал ореол перьев на расправленных крыльях.

– Я выбрал троих, потому что три – это священное число, господин, – объяснил Катберт, – по ангелу на каждого из Троицы.

Гусиные перья наклеили на стену в форме больших вееров, и в полумраке их вполне можно было принять за крылья. На эту работу у Лудды ушел целый день, потом еще половина месяца – на обучение девиц. Когда посетитель заходил в пещеру, они начинали тихо петь. Катберт научил их петь тихо и призрачно, чуть громче шепота и без слов, только издавать звуки, которые эхом отскакивали от каменных стен.

Центральным ангелом была Мехраза. Темная кожа, черные волосы и блестящие коричнево-черные глаза делали ее таинственной, а Лудда усилил это впечатление, добавив в белые гусиные перья немного черных вороновых. Все три девицы были одеты в белые туники, а у Мехразы на шее висела золотая цепь. Мужчины таращились на ангелов с благоговейным восторгом, что неудивительно: все три девицы были красавицами, к тому же франков природа наделила очень светлыми волосами и огромными голубыми глазами. В полумраке гробницы они действительно походили на видения, но обе, как мне рассказывал Лудда, постоянно хихикали в самые неподходящие моменты.

Посетители, вероятно, не замечали это хихиканье, потому что их заглушал голос – голос Лудды, – шедший из, казалось бы, каменной скалы. Лудда нараспев призывал посетителя предстать перед ангелом смерти и двумя ангелами жизни, задать им свои вопросы и ждать ответа.

Все эти вопросы имели огромное значение, ведь так мы узнавали, что волновало людей. Вопросы по большей части были тривиальными. Оставит ли родственник наследство? Каковы перспективы на урожай? Кто-то умолял сохранить жизнь жене или ребенку, и у тех, кто слышал это, разрывалась душа; кто-то просил помочь в судебном разбирательстве или в споре с соседом, и этим Лудда помогал как мог. Три же девицы тем временем вели свою тихую, заунывную песнь.

Иногда приходили с более злободневными вопросами. Кто будет править в Мерсии? Случится ли война? Нападут ли даны и захватят ли земли саксов? Шлюхи, перья и гробница представляли собой что-то вроде сети, которой мы ловили интересную рыбу. Например, Беортсиг, чей отец платил дань Зигурду, однажды пришел в гробницу и захотел узнать, захватят ли даны Мерсию и посадят ли на трон ручного мерсийца. В другой раз в слабоосвещенный каменный тоннель, пропахший горящими благовониями, заполз Сигебрихт Кентский и стал расспрашивать о судьбе Этельвольда.

– И что ты ему ответил? – спросил я у Лудды.

– То, что ты и велел, господин, – что все его надежды и мечты станут явью.

– И они осуществились в ту ночь?

– Сеффа выполнила свою роль, – без всякого выражения на лице ответил он. Сеффа была одной из светловолосых.

Этельфлэд обернулась и посмотрела на девушку. Лудда, отец Катберт и три ангела жили в римском доме в Туркандене.

– Нравится мне этот дом, – как-то заявил мне отец Катберт. – Думаю, мне следовало бы жить в большом доме.

– Святой Катберт Благополучный?

– Святой Катберт Довольный, – поправил он.

– А Мехраза?

Катберт с обожанием посмотрел на нее:

– Она и в самом деле ангел, господин.

– Вид у нее счастливый, – сказал я, и это было правдой. Я сомневался, что она хорошо понимает, о чем ее просят, но девушка быстро осваивала английский и была довольно сообразительной. – Я мог бы найти ей богатого мужа, – поддразнил я Катберта.

– Господин! – На его лице промелькнуло страдание, он нахмурился. – Прошу твоего разрешения, господин, на то, чтобы взять ее в жены.

– А она этого хочет?

Он хихикнул, по-настоящему хихикнул, а затем кивнул:

– Да, господин.

– Тогда она не так умна, как кажется, – усмехнулся я. – Но сначала нужно закончить здесь. А если она забеременеет, я замурую тебя в этой гробнице, и будешь лежать с остальными костями.

Гробница выполняла именно ту функцию, на которую я и рассчитывал. Заданные вопросы показывали нам, что у людей на уме. Так, тревога Сигебрихта насчет судьбы Этельвольда подтвердила, что он не отказался от надежды стать королем Кента в том случае, если Этельвольду удастся скинуть с трона Эдуарда. Другая задача ангелов состояла в том, чтобы бороться с порожденными предсказаниями Эльфаделль слухами, что даны будут главенствовать по всей Британии. Раньше эти слухи приводили в уныние людей как в Мерсии, так и в Уэссексе, но сейчас, после получения совершенно иного пророчества о том, что победу одержат саксы, они, я точно знал, воодушевлялись, а даны приходили в бешенство. Именно это и требовалось. Я жаждал разгромить данов.

Я предполагал, что однажды, через много лет после моей смерти, у данов найдется вождь, который сможет объединить их, и тогда мир охватит огонь пожаров и залы Валгаллы наполнятся пирующими душами, но пока я жив и любим и сражаюсь с данами, они будут оставаться разобщенными и ссориться друг с другом. Священник моей нынешней жены, полнейший идиот, утверждает, что это потому, что Бог посеял между ними рознь, однако я всегда считал, что дело в упрямстве данов, в их гордыне и тяге к независимости, в их нежелании преклонить колена перед кем-то одним, тем, у кого на голове корона. Они следуют только за тем, у кого есть меч, но стоит ему потерпеть неудачу, и даны сбегают в поисках нового предводителя. Так и получается, что их армии собираются, распадаются и собираются вновь. Я знал северян, которым почти удавалось удержать мощную армию и подвести ее к полной победе. Это Убба, Гутрум, даже Хэстен. Все они предпринимали такие попытки, но в итоге все заканчивалось неудачей. Даны не сражаются за идею или за страну, они не гибнут за убеждения. Они сражаются только за самих себя, и, когда терпят поражение, их армии исчезают, а люди идут искать другого господина, который приведет их к серебру, женщинам и землям.

Мои ангелы были той самой приманкой, с помощью которой я хотел убедить людей, что слава создается в бою.

– А кто-нибудь из данов приходил к гробнице? – поинтересовался я у Лудды.

– Двое, господин, – ответил тот, – и оба купцы.

– И что ты им сказал?

Лудда поколебался, покосился на Этельфлэд и перевел взгляд на меня:

– То, что ты мне велел, господин.

– Вот как?

Он кивнул и перекрестился.

– Я сообщил, что ты умрешь, господин, и один дан прославится тем, что сразит Утреда Беббанбургского.

Этельфлэд тихо охнула, а затем, как и Лудда, перекрестилась.

– Что ты им сказал?! – заволновалась она.

– То, что мне велел сказать господин Утред, госпожа.

– Ты искушаешь судьбу, – покачала головой Этельфлэд, глядя на меня.

– Я хочу, чтобы сюда пришли даны, – объяснил я, – и мне нужно забросить наживку.

А все оттого, что Плегмунд ошибается, и Этельхельм ошибается, и Эдуард ошибается. Мир – это замечательная штука, но мир мы получим только тогда, когда наши враги будут бояться затеять войну. Даны сидят тихо вовсе не потому, что христианский бог угомонил их, а потому, что заняты другими вещами. Эдуард хочет думать, будто они отказались от мечты завоевать Уэссекс, но я-то знаю, что норманны обязательно придут. И Этельвольд не отказался от своей мечты. Он тоже придет, и с ним явятся дикие орды данов, вооруженных мечами и копьями. И я хочу, чтобы они пришли. Хочу с ними разделаться. Хочу стать разящим мечом саксов.

А они все не приходили.

Я так и не понял, почему данам понадобилось столько времени, чтобы воспользоваться преимуществами, подаренными им смертью Альфреда. Наверное, если бы Этельвольд оказался вдохновенным и сильным лидером, а не жалкой тряпкой, они пришли бы раньше, но даны так долго выжидали, что весь Уэссекс поверил: их бог услышал молитвы и сделал северян миролюбивыми. А тем временем мои ангелы пели две песни, одну для саксов, другую для данов, и это привело к определенному результату. Множество данов возжаждало прибить мой череп на фронтон своего дома.

Однако они все еще сомневались.

Архиепископ Плегмунд торжествовал. Через два года после коронации Эдуарда меня вызвали в Винтанкестер, где пришлось выслушать проповедь в новой огромной церкви. Плегмунд, суровый и неистовый, заявил, что Господь одержал победу там, где потерпели неудачу мечи человечества.

– Еще немного, – вещал он, – и мы увидим рассвет царства Христова.

Я запомнил тот приезд в Винтанкестер, потому что тогда я в последний раз виделся с Эльсвит, вдовой Альфреда. Она собиралась уйти в монастырь, причем приняла это решение под давлением Плегмунда, как я слышал. Об этом меня известил Оффа.

– Эльсвит поддерживает архиепископа, – рассказывал он, – но он ее не выносит! Она извела его.

– Мне жаль монашек, – бросил я.

– О, они у нее еще попрыгают! – со смешком произнес Оффа. Он состарился. Прежние собаки все еще были при нем, а новых он так и не выдрессировал. – Они мои друзья. – Оффа почесал за ушами одного из терьеров. – И дряхлеем мы вместе.

Мы с ним сидели в «Двух журавлях».

– Меня мучают боли, господин, – добавил он.

– Сочувствую.

– Господь скоро приберет меня. – В этом он оказался прав.

– Ты путешествовал этим летом?

– Да, – признался Оффа, – хотя пришлось нелегко. Я побывал на севере, потом на востоке. Сейчас я иду домой.

Я выложил на стол деньги:

– Расскажи, что творится на свете.

– Они собираются атаковать.

– Знаю.

– Ярл Зигурд выздоровел, – продолжал Оффа, – и через море идут корабли.

– Корабли всегда идут через море, – усмехнулся я.

– Зигурд распустил слух, что здесь есть земля, которой можно овладеть.

– Уэссекс.

Он кивнул:

– Вот команды и отправились в путь, господин.

– И куда?

– Они собираются в Эофервике, – ответил Оффа.

Я уже слышал эту новость от торговцев, которые побывали в Нортумбрии. О том, что подошли корабли с амбициозными и алчными воинами. Однако все торговцы утверждали, что армия собирается для нападения на скоттов.

– По их замыслу, ты так и должен думать, – сказал Оффа. Он кончиком пальца обвел голову Альфреда, вычеканенную на серебряной монете. – Хитро ты все придумал там, в Натанграфуме, – с бесстрастным выражением на лице добавил он.

Я промолчал. Мимо таверны пронеслась стая гусей, оглашая окрестности злобными криками. На них залаяла собака.

– Не знаю, что ты имеешь в виду, – наконец буркнул я.

– Я никому не рассказывал, – заверил меня Оффа.

– Ты фантазируешь.

Он мгновение пристально смотрел на меня, а потом перекрестил тощую грудь:

– Даю слово, господин, я никому не говорил. Но ловко ты все придумал, честь тебе и хвала. Это взбесило ярла Зигурда! – Он хмыкнул и костяной ручкой ножа расколол орех. – Что провозгласил один из твоих ангелов? Что Зигурд – мелкая сошка без существенных доходов. – Он снова хмыкнул и покачал головой. – Это жутко разозлило его, господин. Возможно, именно поэтому Зигурд дает Эорику деньги, много денег. Эорик примкнет к остальным данам.

– Эдуард говорит, что Эорик дал торжественное обещание соблюдать мир, – напомнил я.

– Ты сам знаешь, чего стоят его клятвы, – отмахнулся Оффа. – Они собираются сделать то, что должны были бы сделать двадцать лет назад, господин. Объединиться против Уэссекса. Все даны и все саксы, которые ненавидят Эдуарда.

– А Рагнар? – спросил я.

Рагнар был моим давним и близким другом, я считал его братом. Правда, мы не виделись с ним много лет.

– Он не очень хорошо себя чувствует, – ответил Оффа, – во всяком случае, не настолько, чтобы отправиться в военный поход.

Эта весть расстроила меня. Я налил себе эля, и одна из служанок поспешила проверить, не опустел ли наш кувшин. Я жестом отослал ее прочь.

– А что насчет Кента? – спросил я.

– А что насчет Кента, господин?

– Сигебрихт ненавидит Эдуарда и хочет иметь собственное королевство.

Оффа покачал головой:

– Сигебрихт – молодой дурак, господин, отец быстро осадил его. Хлыст выполнил свою задачу, так что Кент останется лояльным. – Его голос звучал очень уверенно.

– Сигебрихт больше не ведет переговоры с данами? – спросил я.

– Если и ведет, я об этом ничего не слышал, – ответил Оффа. – Нет, господин, Кент лоялен. Сигельф знает, что самому ему Кент не удержать, а Уэссекс для него лучший союзник, чем даны.

– Ты изложил все это Эдуарду?

– Я сообщил отцу Коэнвульфу, – ответил он. Теперь уже Коэнвульф был ближайшим советником Эдуарда. – Я даже сказал ему, где начнется атака.

– И где же?

Он посмотрел на мои монеты, лежащие на столе, и промолчал. Я вздохнул и добавил еще две. Оффа подвинул монеты к себе и выстроил в одну линию.

– Они хотят, чтобы ты думал, будто нападение начнется из Восточной Англии, – наконец нарушил он молчание, – но на самом деле все не так. Они атакуют из Сестера.

– Откуда ты знаешь? – удивился я.

– От Браны, – ответил он.

– Жены Хэстена?

– Она истинная христианка, – пояснил он.

– Серьезно? – Я всегда считал, что обряд крещения жены Хэстена был циничным спектаклем, призванным одурачить Альфреда.

– Она видела свет, – с насмешкой произнес Оффа. – Да, господин, честное слово, и она доверяет мне. – Он устремил на меня грустный взгляд. – Тот, кто когда-то был священником, остается им навсегда, и ей захотелось исповедаться и причаститься. Вот я, да поможет мне Господь, все это ей предоставил, а сейчас, да поможет мне Господь, выдал те тайны, которыми она со мной поделилась.

– Даны соберут армию в Восточной Англии?

– Это ты увидишь своими глазами, я уверен, но вот чего ты не увидишь, так это того, как армия будет собираться под Сестером, а ведь именно эта сила двинется на юг.

– Когда?

– После жатвы, – уверенно ответил Оффа. Он говорил так тихо, что я его с трудом расслышал. – Зигурд и Кнут планируют собрать огромную армию, какой еще не видели в Британии. Они утверждают, что настало время покончить с войнами навсегда. Они выступят, когда соберут урожай для пропитания своей орды. В Уэссекс вторгнется величайшая армия.

– Ты веришь Бране?

– Она обижена на своего мужа, поэтому да, верю.

– А что в последнее время пророчествует Эльфаделль?

– Она повторяет то, что ей велит Кнут, что нападение начнется с востока и что Уэссекс падет. – Он вздохнул. – Хотелось бы мне пожить подольше, чтобы увидеть, чем все закончится, господин.

– Ты, Оффа, протянешь еще лет десять, – сказал я.

Он помотал головой:

– Я чувствую, что ангел смерти уже близко, господин. – Оффа помолчал. – Ты всегда был добр ко мне, господин. – Он склонил голову. – Я в долгу перед тобой за твою доброту.

– Ты ничего мне не должен.

– Должен, господин. – Оффа поднял глаза, и я, к своему удивлению, увидел в них слезы. – Не все были ко мне доброжелательны, а вот ты всегда отличался великодушием.

Я был озадачен.

– Ты был мне полезен, – пробормотал я.