Мужчина, который забыл свою жену О`Фаррелл Джон

Глава 7

Всю ночь я не сводил глаз с часов. Лежал при свете ночника, в тишине и покое, если не считать маниакального маятника на стене напротив. Счастливый клоун без устали елозил по радуге, туда-сюда, туда-сюда. Но даже в его положении было больше смысла, чем в моем. К половине четвертого, когда стало ясно, что клоун не намерен отдыхать, я поднялся и прокрался в кухню попить воды.

Рассвет знаменовал наступление моего персонального судного дня. Я сидел за кухонным столом, прислушиваясь к ритмичной капели из крана. Покосился на плиту. Интересно, люди все еще кончают с собой, сунув голову в духовку, или с электрической моделью этот номер не пройдет? Рисунки на панели управления предоставляли некоторую информацию – рыба, курица, но «головы человека в депрессии» не нашлось. К пробковой доске у холодильника прикреплен телефонный счет. «Вы обновили Друзей и Семью?» – надпись на нем, крупными буквами.

Я отыскал телефонную книгу Гэри и Линды, пролистал до буквы «В». «Воган и Мэдди», аккуратно напечатано, чуть ниже адрес. Потом мое имя перечеркнуто зеленой шариковой ручкой и сбоку накарябан новый адрес, тоже в свое время перечеркнутый, и очередной адрес вписан уже синим, пониже прежнего, так мелко, что почти не разобрать. Отдельного места для «Воган» на этой странице не планировалось. С желтой страницы на меня в упор глядел номер моего домашнего телефона, последовательность цифр, которую я набирал тысячи раз. Я мог бы прямо сейчас позвонить Мэдди. Хотя звонок в половине четвертого утра едва ли убедит ее в моей психической нормальности.

В кармане пиджака, хранившегося в сумке с моей одеждой, обнаружились личные вещи, и сейчас, устроившись за кухонным столом, я раскладывал своеобразные социологические карты Таро, извлеченные из бумажника. Вот карточка видеосалона. Она символизирует стабильность и определенные запросы – у вас, вероятно, есть DVD-проигрыватель, и вы из тех людей, кому нравится брать фильмы напрокат. В сочетании с карточкой «Районной библиотеки Ламбета» и «Картинной галереи Клапэма» это заставляет предположить, что вы довольно культурная личность, хотя, разумеется, недостает карточек «Британского института кино» и «Друзей национального театра». Карточка фитнес-клуба вроде бы свидетельствует о здоровом образе жизни, если бы не то, где именно она хранится, – заткнута так глубоко и плотно, что на ней даже отпечатался рисунок кожи бумажника, так что, видимо, карточкой никогда не пользовались. О достатке позволяет судить единственная кредитка, не золотая и не платиновая. Но есть и положительные моменты – судя по карточке кафе «Нерон», до бесплатного капучино осталось всего две марки…

Взяв ручку и блокнот, я попытался изобразить собственную подпись. Ничего даже отдаленно похожего. Телефон полностью разрядился, что было очень кстати, поскольку меня пугала сама мысль, что кто-то может позвонить. Мелькает имя на дисплее, человек надеется, что мы продолжим общение с того места, на котором расстались, а я понятия не имею, кто он такой. Но сейчас, под покровом темноты, я решился включить телефон в сеть и наблюдал, как постепенно оживает экран. Сорок семь пропущенных звонков и семнадцать сообщений. Я просмотрел список контактов, список сообщений, положил перед собой чистый лист бумаги и приготовился записывать имена и чего, собственно, хотят эти люди.

Первого звонившего я не узнал. «Воган, привет, это я, надо обсудить кое-какие проблемы с расписанием. Я говорил с Жюлем и Майком, так что если ты можешь взять дежурство 6 числа…» На этом месте я остановил запись и нажал кнопку «стереть все».

Уронив голову на стол, я думал об испытании, которое предстояло пройти сегодня. Суд так и не отложили – я не сумел настоять, чтобы Мэдди и адвокатам сообщили о моем состоянии. Гэри утверждал, что мы поступаем абсолютно правильно и что моя жизнь начнется заново, как только покончат с «последней маленькой формальностью». Приходилось учиться принимать юридические советы от человека с серьгой в ухе.

Я проснулся от грохота посуды прямо над головой.

– Прости, что разбудил, Воган, дружище. Завтрак готовлю. Хочешь фрикадельки из креветок?

– Чего?

– В кисло-сладком соусе. И свежий жареный рис, хотя, честно говоря, сейчас он чуть менее свежий, чем пару дней назад.

Звякнула микроволновка, Гэри впился зубами в разогретый блинчик.

– Э-э… нет, спасибо. Который час?

Гэри заметил, что я не так спокоен, как прежде. Ему казалось, нет никакой необходимости мчаться бегом от метро к зданию суда.

– Расслабься, без нас не начнут.

А я по-прежнему не представлял, насколько плохим мужем был. К счастью, у здания суда нас не ждала разгневанная толпа, рвущаяся сквозь полицейские заслоны с воплями «Проклятый ублюдок!» и посылающая проклятия мне на голову.

– Воган! А вот и вы! – бросился ко мне молодой красавчик, с голосом еще более крикливым, чем его галстук. – Мне казалось, вы хотели прийти чуть пораньше?

– Это вы адвокат Вогана? – уточнил Гэри. – Мы говорили с вами по телефону вчера.

– Да, здравствуйте. Итак, Воган, ваш друг сообщил, что вы хотели бы повторить вопросы, которые могут задать в суде, чтобы понять, как правильно на них отвечать. – Он произнес это так, словно моя просьба казалась ему довольно странной.

– Да, верно.

–  Еще раз, – подчеркнул он.

– Еще раз? – машинально переспросил я.

– Ну да, ведь именно этим мы с вами занимались в прошлый раз. И не собирались повторяться.

– Э-э, понимаете, Воган полагает, что это было жутко полезно, – вмешался Гэри. – Но когда мы с ним решили все прорепетировать, для верности, выяснилось, что он немножко путается в паре мелких деталей, да, дружище?

– Понятно. – Адвокат расстегнул свою кожаную папку. – Времени у нас немного. Какие именно детали вы хотели бы уточнить?

Я с отчаянием смотрел на Гэри, надеясь, что он сумеет найти правильный ответ. Тщетно.

Очень трудно было сосредоточиться, потому что я все время пытался разглядеть, не идет ли Мэдди.

– Как я уже говорил, боюсь, миссис Воган удивительно безрассудна, – комментировал адвокат один из пунктов, вызывающих разногласия, тот, что касался финансового договора.

– Ну, у всего есть другая сторона, – заметил я. – В смысле, ее адвокат, вероятно, то же самое говорит обо мне.

Похоже, мой комментарий его обескуражил.

– Знаете, мистер Воган, должен сказать, ваша позиция стала много мягче.

Гэри забеспокоился, что мое поведение может вызвать подозрения.

– Поскольку развод так близок, ты уже готовишься к следующим психологическим стадиям, да, парень? Ну там прощение, примирение, сотрудничество… В точности как в книжке «Развод для “чайников”».

– Не читал, – коротко бросил адвокат. – В библиотеке Оксфорда такой книги не было.

Адвокат так и не представился, поэтому я вынужден был обходиться формулировками типа «как говорит наш коллега »; «возвращаясь к пункту, ранее указанному нашим уважаемым адвокатом». Вдобавок я все еще выискивал взглядом красавицу, с которой разводился, и поэтому весь заковыристый юридический жаргон превратился в простой шум, на котором я время от времени пытался сосредоточиться.

– Итак, про ЭФК все ясно?

– Как? А, ну да, почти… – залепетал я. – А судья не спросит у меня, что это значит?

– Нет! Эквивалентная финансовая компенсация – это техническая мера, означающая, что обе стороны пришли к соглашению относительно выплат в пенсионный фонд.

– Я думал, что…

– Трудность состоит в том, что миссис Воган требует половину.

– Звучит вполне разумно, – радостно объявил я.

Ответное молчание длилось так долго, что я забеспокоился, не добавит ли он к счету дополнительно потраченное время.

– Простите, мистер Воган, но до настоящего момента мы в этом вопросе были абсолютно непреклонны.

– Слушай, ты же практически все платил в пенсионный фонд сам, – опять вмешался Гэри. – И не понимал, с чего это она должна получить половину.

– Но она же занималась детьми, домом, как она могла вносить деньги? Полагаю, ее вклад можно считать нематериальным, разве не так?

– Вот именно на этом и настаивает ее адвокат. Но одна из причин, по которой вы обратились в суд, как раз состоит в том, что вы не согласны с тем, что только что произнесли.

– Не согласен?

–  Категорически. Мы последовательно настаивали, что она вполне могла работать, если бы хотела, но сама совершила свой выбор.

– Да, но это ведь очень трудно, верно? – задумчиво проговорил я, качая головой. – Разве это настоящий выбор? По сути, я имею в виду. Если я напряженно работал – планы уроков, отчеты, собрания, а еще отметки выставлять, доску вытирать… учителя все еще этим занимаются? – возможно, все это лишило ее возможности возобновить карьеру после рождения детей?

Адвокат прижал пальцы к вискам, словно застигнутый приступом дикой головной боли. Его раздражение, судя по всему, нарастало по мере того, как я перешел к обсуждению ранее оговоренной точки зрения по вопросу раздела дома и воспитания детей.

– Я просто считаю, что мы придерживаемся чересчур жесткой и неразумной позиции.

– Это суд, мистер Воган, а не Диснейленд. Либо вы сражаетесь за свои интересы, либо вас уничтожат.

Адвокат утверждал, что нет иной альтернативы, кроме как придерживаться уже выработанной линии, а Гэри повторял, что если я выиграю, то буду выглядеть в глазах Мэдди гораздо более значимо, чем если уступлю. Но меня тревожили некоторые заявления, сделанные мною самим прежним. Дабы удовлетворить мое требование об опеке над детьми, адвокат предложил перевести их в ту школу, где я работал. На этом месте Гэри шумно выдохнул.

– Не уверен, что ты этого захочешь, парень…

Желание вызвать дальнейшие разрушения в детских жизнях казалось неправильным, я не понимал ход мыслей Вогана, который прежде с этим соглашался. Я выяснял все новые подробности о себе, словно очищал луковицу. И чем больше слоев снимал, тем сильнее хотелось плакать.

– Итак, может, пойдем? – предложил адвокат, пока я своими вопросами еще больше не усложнил дело.

Сам зал судебных заседаний был меньше и гораздо современнее, чем я ожидал, – никаких дубовых панелей, отпечатавшихся в подсознании после душераздирающих судебных сцен в полузабытых телефильмах. Пахло полиролем для мебели и недавно уложенной кафельной плиткой, а старый портрет королевы на стене должен был напоминать разводящимся парам, что на свете существуют семейства еще менее функциональные, чем их собственное. Пришли помощники адвоката, стажеры, и, наконец, влетела Мэдди со своей командой, они устроились на соседней скамье. Стоило увидеть ее, как внутри что-то вспенилось и заиграло, я чуть наклонился вперед, попытался улыбнуться, но она, вероятно, решила, что финальное слушание по делу о расторжении брака – не самый удачный момент для демонстрации дружеских чувств. Ее адвокат что-то бубнил ей на ухо, она внимательно слушала, лишь один раз случайно встретилась со мной взглядом и тут же отвела глаза. Мэди выбрала приглушенных тонов жакет с юбкой и простую белую блузку. «Именно так и следует одеваться для развода», – думал я. Если вы женщина, разумеется. Хотя если вы вырядитесь так, будучи мужчиной, судья, по крайней мере, сразу поймет, в чем причина разрыва. Неулыбчивость Мэдди встревожила меня. Событие, конечно, не радостное, но все равно хотелось, чтобы она чувствовала себя спокойнее. Впрочем, как выяснилось, мое выступление в суде должно было подействовать ровно противоположным образом.

Судья, вошедший в зал, был одет не совсем по форме.

– А где же парик! – потрясенно выпалил я.

Судья недовольно покосился в мою сторону. И теперь я забеспокоился, что парик на нем все же есть, а мое восклицание может произвести на него негативное впечатление.

Последовали процедурные формальности, которые, я надеялся, помогут судье забыть о неудачном начале, прежде чем мы перейдем к самой важной части. Казалось, он и два адвоката играют в странную игру, используя секретный код, – судья произносит нечто невнятное, а адвокаты должны разгадать эту шараду и пробормотать столь же непостижимый, но верный ответ. С таким же успехом они могли обсуждать трансформации персонажей в «Покемонах».

– Пожелания истца? В кого превращается Джиглипуф?

– Джиглипуф превращается в Виглитуфа, ваша честь.

– Так и запишем, реинкарнация Джиглипуфа – это Виглитуф. Адвокат ответчика, Пикачу кем становится?

– Пикачу превращается в Райчу, ваша честь. Используя Громовой Камень.

Постепенно я понял, что до настоящего момента они определяли этапы процесса, области консенсуса и расхождений, а я тем временем никак не мог отвести глаз от своей второй половины. Она смотрела прямо перед собой, холодная и безучастная, слушала затянувшуюся историю нашего расставания, смиренно терпела это испытание и ждала, как вскоре, выйдя отсюда, начнет справляться с делами самостоятельно. Мне так хотелось облегчить ей жизнь, чтобы это отстраненное выражение сменилось улыбкой.

Накануне я старательно обдумал все возможные вопросы, которые мне могли задать в суде. Мой наставник Гэри утверждал, что я должен чувствовать себя уверенно, что все под контролем.

– Это просто на всякий случай, дружище. Убежден, тебе вообще ничего не придется говорить. Несколько формальных фраз, а потом в конце ты только должен будешь подтвердить, произнести «аминь» или что-то вроде того.

– Это не церковь.

– Пусть не «аминь». Тогда «не виновен». Да ладно, на месте разберешься.

Вот сюда бы его сейчас, чтобы понял, как ошибался. С самого начала они поймали меня на хитроумном вопросе, вразумительный ответ на который от меня странно было бы ожидать.

– Не могли бы вы назвать свое полное имя?

–  Полное имя? – начал я заикаться. – В смысле, это, второе имя, да?

– Да.

– A-а, э-э… позвольте… Я, в общем-то, Джек Воган, хотя все называют меня просто Воган, но полное имя… мое полное, подробное, официальное имя вместе со вторым… и всеми остальными, значит, должно быть… мистер… Джек… простите, что-то из головы вылетело, помогите мне, пожалуйста, вы, господин юрист, извините, я и ваше имя позабыл, как видите…

Теперь уже все смотрели на меня так, будто я пришел в суд голым, но я точно знал, что с этой стороны все в порядке, потому что явственно ощущал галстук на своей шее, и тот, кажется, медленно затягивался.

– Немножко нервничаю, простите.

Моего адвоката определенно сбила с толку новая загадочная тактика клиента.

– Ваше полное имя, оно, э-э, должно быть в исковом заявлении. Я не предполагал, что это нужно уточнить… вот в тех бумагах, полагаю… постойте, не в этой стопке, в другой…

– Джек Джозеф Нил Воган, – объявила Мэдди, и в тоне ее сквозило многолетнее раздражение от жизни с никчемным существом, с которым она сейчас разводилась.

– Спасибо, – одними губами произнес я, прочитав в ответном взгляде: «Какого черта ты это делаешь?»

– Меня зовут Джек Джозеф Нил Воган, – с преувеличенной уверенностью провозгласил я.

– «Нил» с одним «л» или с двумя? – уточнил жирный клерк.

– С двумя! – так же уверенно ответил я.

– С одним, – поправил голос с соседней скамьи.

– С одним, простите. Разумеется, с одним.

Беспариковый судья некоторое время молча рассматривал меня; он, похоже, втайне оплакивал утраченное право суда инквизиции приговаривать к смерти без особых разбирательств. Я вообразил черный колпак на его голове. По крайней мере, прикрыл бы идиотскую прическу.

Следующая часть была попроще, зато противнее. Меня спросили о вероисповедании. Методом исключения я прикинул, что, вероятно, я не индуист и не зороастриец, а потому поклялся на Библии, что буду говорить чистую правду. Выяснилось, что я здесь истец (забавно, оказывается, именно я инициировал бракоразводный процесс), и я подтвердил дату собственного рождения, благо она была отпечатана на документах. «И что это должно означать? – размышлял я, поскольку полагал дату появления на свет очевидной случайностью. – Какой знак зодиака в мае – Телец, да? Абсолютная чушь…»

– Род занятий?

– Учитель! – выкрикнул я, словно самодовольный участник телевикторины. Наконец-то нашлись вопросы, на которые я мог ответить верно. Надеюсь, это сыграет мне на руку.

Огромная злобная муха билась в ловушке между рамами. Мне чудилось, что ее назойливое жужжание вторит монотонному бормотанию двух адвокатов, говоривших на едва понятном мне языке. Мэдди налила себе воды, я повторил ее движение. Мой адвокат одобрительно кивнул, точно я действовал в соответствии с неким планом, хотя ума не приложу, что уж такого стратегического в стакане воды. Тут судья распорядился, чтобы ответчик огласил свои требования, а потом мы подошли к моменту, который, как я до последнего надеялся, никогда не наступит, – перекрестному допросу со стороны адвоката моей жены.

– Мистер Воган, я хочу, чтобы вы мысленно вернулись в 1998 год.

– Хм, ладно… постараюсь…

– Именно в тот год вы и ваша жена впервые обратились в службу финансовых консультаций, верно?

Адвокат только что не подсказывал мне утвердительный ответ.

– Вполне возможно.

– Боюсь, нам требуется более определенный ответ, мистер Воган. Вы и ваша жена обращались за финансовой консультацией в феврале 1998 года?

Я посмотрел на свою по-прежнему безучастную жену.

– У меня нет никаких оснований не верить Мадлен, если она говорит, что так оно и было.

– И разве на этой встрече с консультантом, семнадцатого февраля, вы не приняли решение, в дополнение к пенсии учителя, к которой мы вернемся чуть позже, осуществлять независимые добровольные взносы исключительно на ваше имя, поскольку вы, мистер Воган, как единственный в таком случае налогоплательщик, могли получить более существенные налоговые льготы, чем в том случае, если бы взносы поступали на имя Мадлен Воган?

Я изо всех сил старался уследить за витиеватой финансовой конструкцией, но, думаю, человеку и с нормальным мозгом это было бы не под силу.

– Э-э, не знаю.

Судья подался вперед:

– Подумайте хорошенько, мистер Воган. Очень важно, чтобы вы припомнили ключевой момент.

– Должен заметить, звучит вполне вероятно. Если есть информация о выплатах, совершенных после этой даты, тогда, очевидно, я действительно создал дополнительный пенсионный вклад на свое имя.

– Проблема не в существовании этих пенсионных отчислений, мистер Воган. Суть дела в том, что вы вербально заверили свою жену, что этот персональный счет будет в вашем общем распоряжении, а на свое имя вы его регистрируете только для того, чтобы сэкономить на налогах. Разве не это вы говорили своей жене в 1998 году?

Я взмок даже в тех местах, где нет потовых желез. Можно было соврать и просто согласиться с вполне правдоподобной картиной, которую мне тут представили, но я чувствовал священный долг быть честным, насколько возможно в столь неловкой ситуации.

– Должен сказать, абсолютно искренне, что я просто не в состоянии припомнить, – вздохнул я.

Адвокат Мэдди оторопел. Как будто я ловко переиграл его.

– Блестяще! – прошептал мой адвокат.

– Не в состоянии припомнить? – презрительно усмехнулся его противник. – Какая удобная позиция…

– Поверьте, это в самом деле так. То есть, возможно, именно это я и сказал. А возможно, и нет. Прошло столько лет, мне трудно вспомнить подробности.

– Возможно ли, – вмешался судья, – получить заявление от, гм, того самого «финансового консультанта», если он присутствовал при обсуждении?

– Мы пытались, ваша честь. Но он обанкротился и покинул страну.

– То есть это нам ничего не дает… Переходим к следующему пункту?

– Итак, вы не помните никаких обещаний собственной жене, мистер Воган, правильно? – В голосе ее адвоката появились нотки отчаяния.

– Нет, не помню.

Мэдди разочарованно и презрительно покачала головой.

– Тебе недостаточно получить все общие деньги, – не сдержалась она. – Ты еще и секатор для стрижки изгороди стащил! У тебя ведь и сада больше нет!

– Тише, пожалуйста, – предупредил судья.

– Мне не нужен никакой секатор, можешь забрать его…

– Тише, ПОЖАЛУЙСТА! – рявкнул судья.

Адвокат перешел к следующей теме, а я все пытался поймать взгляд Мэдди и беззвучно, одними губами, сообщить, что вчерашние ножницы принадлежат ей – могу даже купить ей новые, если захочет. Но она и смотреть в мою сторону не желала.

Тестирование моей памяти вошло в новую фазу: наша совместная жизнь и пропорциональность вклада в нее с обеих сторон.

– Мистер Воган, вы пытаетесь утверждать, что, будучи работающим человеком, участвовали в воспитании детей в той же мере, что и ваша жена?

– Сомневаюсь. Во-первых, когда они возвращались из школы, я все еще был на работе.

– Именно так, – многозначительно подтвердил он. – А вы пытались хотя бы подсчитать, сколько времени занимались детьми? – И театрально продолжил, якобы припоминая, что входит в обязанности родителя: – Забирали их из школы? Помогали делать уроки? Готовили и кормили? Водили в кружки и в бассейн? Вы оцениваете свой вклад в сорок процентов этой деятельности, тридцать или фактически он равнялся нулю?

– Ну, трудно сказать определенно, – искренне сознался я. – Но убежден, что мой вклад был значительно меньше, чем Мадлен.

Я нервно оглянулся на своего адвоката, возмущение на лице которого означало, что он лично являлся свидетелем многолетних вечерних купаний и чтения сказок на ночь.

– Справедливо ли утверждать, что не занимайся ваша жена домашней работой так много, вы не смогли бы столько времени уделить своей профессиональной карьере?

– Полагаю, вы правы…

Мэдди вскинула голову.

– То есть вы согласны, что пропорция семьдесят на тридцать неверно отражает количество оплачиваемой и неоплачиваемой работы, проделанной вами обоими за время совместной жизни?

– Ну конечно, это неверно. Думаю, пятьдесят на пятьдесят было бы абсолютно справедливо. – И я посмотрел прямо на жену. Она выглядела абсолютно ошарашенной.

Повисло неловкое молчание, нарушаемое только безумным жужжанием мухи между рамами. Я даже немножко пожалел, что здесь нет журналистов и огромного, заполненного публикой зала; в этот момент должны были раздаться аплодисменты, переходящие в невнятный гул, который вынудил бы судью звонить в колокольчик и взывать: «Тишина в зале!» Но адвокат Мэдди впал в полный ступор. Беднягу будто запрограммировали только возражать и отрицать, он попытался выдавить пару слов, но безуспешно. Тут мой собственный представитель почувствовал, что пора вмешаться. Он встал:

– Ваша честь, адвокат ответчика подсказывает нужные слова моему клиенту Решение, безусловно, исключительно в ведении суда – после того как мы уже заявили свои требования о разделе в соотношении семьдесят на тридцать. – И нервно махнул мне рукой, заставляя заткнуться.

– Оказывается, мистер Коттингтон, вы и ваш клиент явились в суд, даже не договорившись заранее о том, чего требуете.

«Ага, мистер Коттингтон, – подумал я. – Так вот как зовут моего адвоката».

Я испугался, что судья рассердится, но, кажется, он, напротив, несколько оживился – дело хотя бы немного вышло из накатанной банальной колеи. Формально напомнив обеим сторонам о важности предварительной подготовки и решив отложить решение данного вопроса, пока не будут урегулированы остальные детали, судья шептался о чем-то с пугающе толстым клерком, а я продолжал стоять навытяжку. Я был абсолютно уверен, что поступил правильно, но ноги все же предательски подрагивали.

И вот тут, в предельно нервной ситуации, во мне проснулось первое негативное воспоминание. Мэдди злобно бранила меня, а я орал в ответ. Я даже почувствовал, как во мне вскипает обида от того, что она беснуется из-за такой ерунды, как батарейка в системе пожарной сигнализации. Новое воспоминание было не совсем четким, но очевидно, что спор разгорелся, потому что я, видите ли, «подверг семью опасности», вынув батарейку из пожарной сигнализации, чтобы вставить ее в фонарик на своем велосипеде.

–  Какого черта ты не заменил батарейку? – кричала она.

– Забыл, устраивает? Ты что, никогда ни о чем не забываешь?

– Нет, если дело касается безопасности наших детей!

– Хорошо, а это касается безопасности твоего мужа – чтобы его было видно в темноте, на забитых транспортом улицах! Это что, неважно?

Глядя на Мадлен, я и представить не мог, что в ее натуре присутствует иррациональная и агрессивная сторона, что она способна настолько разозлиться по такому ничтожному поводу.

Суд перешел к рассмотрению ключевых моментов – решению по урегулированию имущественных требований. Если не достигается соглашение относительно дома, он должен быть продан, но переговоры зашли в тупик по вопросам справедливого раздела денег, мебели и того, кто должен вести дела с агентом по недвижимости. Мне позволили покинуть свидетельское место, но чем больше я слушал аргументы обеих сторон, тем очевиднее становилось, что ни Мэдди, ни я не сможем позволить себе другой дом в районе, к которому привыкли и наши дети, и восхитительный золотистый ретривер. Это означало, что детям придется переехать и жить далеко от школы либо родителю придется спать на диване в гостиной; это означало также отсутствие сада, крошечные детские спальни и никакой возможности пригласить к себе друзей и уж тем более оставить их ночевать. Может, следует сохранить дом для детей, подумал я, а мы вполне могли бы по очереди ночевать в той самой палатке, что когда-то пережила ураган в Ирландии.

Очевидное решение всех проблем отчего-то не было предложено никем из присутствующих в зале суда, поэтому я счел себя обязанным указать на него.

– Простите, ваша честь, возможно ли… изменить мнение?

– Прошу прощения?

– Могу я изменить свою точку зрения? Или уже слишком поздно?

– Вы желаете перейти к другим вопросам относительно имущественных соглашений?

– Нет-нет, я насчет развода вообще, – услышал я свой голос. – В смысле, глянув на это дело свежим взглядом, я подумал, а не попробовать ли нам еще раз начать все заново?

– Воган, прекрати! – воскликнула Мэдди. – Это не шутки!

– Воган, что вы делаете? – взмолился мой адвокат.

– Если я истец, не могу ли я отозвать свой иск?

Вопрос казался мне вполне разумным. Я ведь вообще не видел никаких заявлений, не говоря уже о том, чтобы просить кого-либо их подписать. Но терпение судьи окончательно иссякло, он явно не находил слов. Даже муха за стеклом затихла. В глубине души я надеялся, что сейчас судья объявит: «Это, конечно, необычный случай, но с учетом обстоятельств суд рекомендует Вогану и Мадлен отправиться на Карибы и провести там второй медовый месяц, качаясь в гамаке на пляже при свете полной луны, и пускай миссис Воган опять влюбится в своего мужа».

Но вместо этого он отчитал моего адвоката за то, что тот не выяснил перед процессом, действительно ли его клиент намерен разводиться, и назвал наш случай «катастрофой». А потом заявил, что не видит иной альтернативы, кроме отсрочки рассмотрения дела. Мы должны явиться в суд позже, когда – особенно подчеркнул судья – выясним для себя, чего именно хотим. Взрыв ликования в моей душе продлился ровно секунду, пока я не увидел, как Мадлен в слезах бросилась к выходу. На меня она даже не взглянула. Ее адвокат семенил следом, пытаясь убедить клиентку, как замечательно все в конечном счете вышло.

Мой же мистер Коттингтон выглядел абсолютно контуженным. Он молча собрал свои бумаги, сунул в кейс и удалился, сопровождаемый помощниками и стажерами. Судья уже вышел, и я остался в полной тишине, пытаясь осознать, что сейчас совершил.

– Знаете, я работаю здесь двадцать лет и никогда не видела ничего подобного, – сказала секретарша.

– Я просто подумал, что мы должны быть окончательно уверены в своем решении. – Я изобразил отважную улыбку. – Ну, понимаете, перед тем как разрубить узел.

– Правильно. – Секретарша расставляла стулья. – Но обычно к тому моменту, когда люди попадают сюда, они уже достаточно уверены.

Я чувствовал себя несколько глупо и неловко. С одной стороны, хотел броситься за Мэдди, но опасался столкнуться с темной стороной ее натуры, о которой только что вспомнил. Поэтому просто сидел, глядя прямо перед собой и прикидывая, куда же мне теперь идти.

Секретарша уже собрала свои вещи.

– Это было последнее дело, и, боюсь, я не могу оставить вас здесь.

– Конечно, конечно, – спохватился я. – Вот только… вы не будете возражать, если я открою окно? Там муха застряла, и она ужасно мучается.

– Вообще-то для этого есть специальные служащие… впрочем, да, разумеется. Открывается сбоку.

– Ага, вижу.

Я взобрался на табуретку, приоткрыл раму и приготовился любоваться, как вылетит на свободу благодарное насекомое. Но муха шлепнулась на пол и, громко жужжа, принялась елозить на спине в попытке перевернуться.

Глава 8

Мы с Мэдди едем в поезде. Дело происходит до эпохи мобильных телефонов, поскольку никто вокруг не орет: «Я в поезде!» Мы не так давно окончили университет, и отношение к долгому путешествию как к возможности спокойно почитать нам пока неведомо. Сейчас мы рассматриваем поезд не как транспортное средство, а скорее как паб на колесах. Я отыскал нам места напротив друг друга в курящем купе, что лишь усугубило общее впечатление бара.