Медовый месяц в улье Сэйерс Дороти

– Я ни от кого фамильярностей не потерплю, – с достоинством ответил тот. – Для вас я мистер Бантер, будьте так любезны. И кстати, мистер Гаджен, хотел попросить вас послать в Толбойз новую девятигаллоновую бочку, поскольку имеющаяся, как мы понимаем, принадлежит кредиторам.

– Запросто, – с готовностью отозвался хозяин. – Когда вам удобно?

– Завтра первым делом, – ответил Бантер, – и еще дюжину “Басса”, пока оно отстоится… О, мистер Паффет, добрый вечер! Я как раз собирался к вам зайти.

– Заходите, – радушно сказал мистер Паффет. – Я тут за элем к ужину зашел, а то Джордж по делам отлучился. У нас есть холодный пирог, и Джинни будет рада вас видеть. Налейте кварту, пожалуйста, мистер Гаджен.

Он протянул кувшин через стойку, и мистер Гаджен наполнил его, обращаясь при этом к Бантеру:

– Значит, договорились. Бочка приедет к десяти, и я сам зайду к вам и поставлю кран.

– Премного вам благодарен, мистер Гаджен. Я лично прослежу за ее получением.

Крачли воспользовался моментом, чтобы уйти со своей подругой. Мистер Паффет покачал головой:

– Опять в эту свою киношку. Я вот что скажу: все эти штуки кружат девушкам голову. Чулки там шелковые, то-се. В наши дни такого не было.

– Ах! Ладно вам, – сказала миссис Ходжес. – Полли давно уже гуляет с Фрэнком. Пора бы им на что-то решиться. Она хорошая девушка, хотя и держится дерзко.

– Решиться, говорите? – переспросил мистер Паффет. – Я-то думал, он решился из Лондона жену привезти. Хотя, может, он решил, что та ему откажет, раз он свои сорок фунтов потерял. Лови при отскоке, как говорится, – так нонче свадьбы играют. Что бы мужик ни делал, какая-нибудь красотка его поймает, хоть бы он вырывался и не шел в руки, как свинья в переулке. Но по мне, так хорошо, когда в сделке еще и деньги есть: как говорится, свадьба – это не просто четыре голых ноги в кровати.

– Во дает! – сказала Кейти.

– Да хоть бы и в шелковых чулках, не важно, – сказал мистер Паффет.

– Ну что ж, Том, – лукаво заметила миссис Ходжес, – вы вдовец и кое-что поднакопили, так что у некоторых из нас еще есть шанс.

– Шанс, говорите? – усмехнулся мистер Паффет. – Ну попробуйте. Итак, мистер Бантер, вы готовы?

– Фрэнк Крачли родился в Пэгглхэме? – спросил Бантер, пока они шли по дороге, неторопливо, чтобы пиво не превратилось в пену.

– Нет, – ответил мистер Паффет. – Он приехал из Лондона. По объявлению мистера Хэнкока. Уже шесть или семь лет здесь. Родителей, кажись, нет. Но он парень пробивной, только вот девки с него глаз не сводят, так что никак не может остепениться. Я думал, у него хватит ума не связываться с Полли Мэйсон – в смысле серьезно не связываться. Он вроде завсегда хотел жену, чтобы кое-чего в дом принесла. Ну да ладно. Что ни говорите, мужчина предлагает, а женщина потом располагает им всю жизнь, и беречься уже поздно. Посмотрите на своего джентльмена – за ним небось немало молодых богатых леди увивались. А он небось решил, мол, не нужны они ему. И вот он в свадебном путешествии, и, судя по их разговору с его преподобием, леди-то не богата.

– Его светлость, – сказал Бантер, – женился по любви.

– Я так и думал, – отозвался Паффет, перекладывая кувшин в другую руку. – Эх, ну что сказать, ему это по карману.

В заключение приятного и в целом полезного вечера мистер Бантер поздравил себя с тем, что ему удалось сделать много дел. Он заказал пиво, раздобыл (посредством Паффетовой Джинни) хорошую утку на завтра, а у мистера Паффета нашелся знакомый, который мог с утра прислать три фунта позднего гороха. Еще он нанял зятя мистера Паффета разобраться с протечкой бойлера и заменить два разбитых стекла в судомойне. Узнал, кто из фермеров сам коптит ветчину, и отправил в Лондон заказ на кофе, мясные консервы и джем. Перед уходом из Толбойз он помог Берту, сыну миссис Раддл, занести наверх багаж, а теперь разложил гардероб его светлости по имеющимся шкафам – насколько шкафы это позволяли. Миссис Раддл постелила ему в одной из задних комнат, и этот сам по себе незначительный факт вызывал у него некоторое удовлетворение. Он обошел дом, добавляя поленьев в огонь (и с удовольствием отмечая, что муж подруги миссис Раддл, мистер Ходжес, привез заказанные дрова). Он разложил пижаму его светлости, встряхнул вазочку с лавандой в спальне ее светлости, привел в порядок ее туалетный столик, сметя несколько зерен пудры и вернув в футляр маникюрные ножницы. Бантер с удовлетворением отметил отсутствие губной помады: его светлость особенно не любил розовые пятна на окурках. Также ему было приятно видеть, что ее светлость не красит ногти в цвет свежей крови: у нее имелся флакончик лака, но почти бесцветного. Хороший вкус, подумал Бантер, и взял пару плотных туфель, чтобы их почистить. Тут он услышал, как ко входу подъехал автомобиль, остановился перевести дух, а потом выскользнул по туалетной лестнице.

– Устала, Domina?

– Пожалуй, устала, но прогулка пошла мне на пользу. Столько всего произошло за эти дни, правда?

– Хочешь выпить?

– Нет, спасибо. Пожалуй, я сразу пойду наверх.

– Хорошо. Я только машину уберу.

Но этим уже занялся Бантер. Питер подошел к сараю послушать, что скажет ему слуга.

– Да, мы видели в Броксфорде Крачли и его подругу. Как сумрак ночной разгоняет денница и так далее[177]. Вы разложили грелки?

– Да, милорд.

– Тогда скорее в кровать. Я могу раз в жизни сам за собой поухаживать. На завтра серый костюм, с вашего разрешения и одобрения.

– Более чем уместно, милорд, если мне позволено так сказать.

– И ворота запрете? Нам надо учиться быть домовладельцами, Бантер. Купим кошку, пусть охраняет наши владения.

– Хорошо, милорд.

– Тогда это все. Спокойной ночи, Бантер.

– Спокойной ночи, милорд, и спасибо вам.

Когда Питер постучал в дверь, его жена сидела у огня, задумчиво полируя ногти.

– Послушай, Гарриет, ты не хочешь сегодня поспать со мной?

– Ну…

– Прошу прощения, это прозвучало несколько двусмысленно. Я хочу сказать, что мы можем спать в моей комнате. Я не буду тебя мучить, если ты устала. Или хочешь, поменяемся комнатами?

– Это очень мило с твоей стороны, Питер. Но я не думаю, что тебе следует потакать моим дурачествам. Неужто ты окажешься самоотверженным мужем?

– Боже упаси! Я буду самым своевольным тираном на свете. Но у меня бывают мгновения нежности – и мне не чужды человеческие безумства.

Гарриет встала, погасила свечи и вошла к нему, закрыв за собой дверь.

– Кажется, безумство – само себе награда, – сказал он. – Хорошо. Давай безумствовать вместе.

Глава XI

Полисменом быть ужасно тяжело[178]

Локоть.

Ей-богу, спасибо вашей милости.

Как угодно вашей милости, чтобы я поступил с этим отъявленным негодяем?

Эскал.

По правде сказать, полицейский, так как за ним водится много грехов, которые ты бы охотно раскрыл, если бы мог, то предоставь ему продолжать свои делишки, пока ты не узнаешь всего[179].

Уильям Шекспир “Мера за меру”

У бедного мистера Кирка вечер прошел весьма бурно. Он был человек добрый, соображал медленно, так что продумывать план действий в этой необычной ситуации, во-первых, было ему крайне неприятно, а во-вторых, потребовало большого напряжения ума.

Вернулся сержант, чтобы отвезти его в Брокс-форд. Мистер Кирк молча сидел на пассажирском сиденье, надвинув шляпу на глаза, а мысли его носились по кругу, как белка в колесе, не в силах разгадать загадку. Одно было ясно: надо убедить коронера ограничиться во время дознания минимумом показаний и отложить вердикт sine die[180] до окончания расследования. К счастью, теперь это допускалось законом[181], и если только мистер Перкинс не заупрямится, все может пройти очень хорошо. Бедному Джо Селлону, конечно, придется сказать, что он видел мистера Ноукса в живых в девять вечера, но если повезет, ему не надо будет вдаваться в детали касательно разговора. Главный камень преткновения – миссис Раддл: она любит распускать язык, а тут еще это неудачное дело с курами Эгги Твиттертон, из-за которого она осталась в обиде на полицию. К тому же имелся и такой неудобный факт: пара человек в деревне многозначительно покачивали головами, когда мистер Ноукс потерял свой бумажник, и намекали, что надо бы спросить об этом Марту Раддл, – это недоразумение она Джо Селлону не простила. Стоит ли без явных угроз и сомнительных приемчиков намекнуть ей, что чрезмерная откровенность на свидетельском месте может привести к вопросам о керосине? Или безопаснее просто намекнуть коронеру, что лишние разговоры Марты помешают полиции выполнять свои обязанности?

– Постой, Блейдс, – сказал суперинтендант вслух, прервав свои размышления. – C чего вдруг этот малый встал поперек движения? Эй, ты, тебе ничего лучше в голову не пришло, чем поставить свой грузовик на углу, где обзора нет? Если хочешь поменять колесо, проедь вперед и встань на обочине… Ладно, приятель, с меня хватит… Давай посмотрим на твои права…

Что же до Селлона… Нет, суперинтендант Кирк не позволит парковаться на поворотах. Ведь это еще опаснее, чем превышение скорости, если разгонится опытный водитель. Полиция старалась быть справедливой ко всем, это мировые судьи помешались на милях в час. Перед поворотом положено сбрасывать скорость – хорошо, потому что за углом какой-нибудь идиот может встать посреди дороги; но и наоборот, никто не должен вставать посреди дороги, потому что какой-нибудь идиот может выезжать из-за угла. Шансы равны, и вину следует распределять поровну – так будет справедливо. В таких простых вещах разобраться легко. А вот Джо Селлон… Ну, в любом случае Джо следует немедля снять с дела Ноукса. Раз так пошло, ему не годится вести это расследование. Да, кстати, миссис Кирк только на днях читала книгу, в которой один из полицейских, ведущих расследование, оказался убийцей. Он хорошо помнил, как рассмеялся и сказал: “Чего только эти писатели не придумают”. Леди Питер Уимзи, которая пишет подобные книги, легко поверит в похожую историю. Да и другие запросто поверят.

– Это Билл Скиптон там на перелазе, Блейдс? Ка жется, он не хочет, чтобы его заметили. Лучше присматривай за ним. Мистер Рейкс недавно жаловался по поводу своих птиц – не удивлюсь, если Билл опять взялся за свое.

– Есть, сэр.

Все это только доказывает, что начальнику следует не жалеть сил на знакомство со своими подчиненными. Участливые расспросы, вовремя сказанное слово – и Селлон не попал бы в эту передрягу. Что знает сержант Фостер о Селлоне? Надо будет выяснить. Очень жаль, в некотором роде, что Фостер холостяк, трезвенник и принадлежит к довольно строгой секте – Плимутской братии[182] или что-то в этом роде. В высшей степени надежный сотрудник, но не тот, кому молодой парень может довериться. Может быть, стоит уделять больше внимания этим чертам характера. У некоторых прирожденное умение общаться с людьми – скажем, вот у лорда Питера. Селлон никогда его раньше не видел, но был скорее готов рассказать все ему, чем своему начальнику. Обижаться на такое бессмысленно, это в порядке вещей. Для чего же еще нужен джентльмен, как не как для того, чтобы обратиться к нему со своими трудностями? Вспомнить хотя бы старого сквайра и его леди, когда Кирк был парнишкой, – круглые сутки все ходили к ним со своими бедами. Эта порода уже вымирает, а жаль. К новому хозяину усадьбы уже не зайдешь: во-первых, половину времени его там нет, во-вторых, он всю жизнь прожил в городе и не понимает, как все устроено в деревне… Но как Джо мог быть таким дурнем, чтоб соврать его светлости? Чего-чего, а этого джентльмен ни за что не спустит. Было видно, как он изменился в лице, когда услышал неправду. Нужны очень веские причины, чтобы соврать джентльмену, который проявляет интерес к твоим делам, – и даже думать не хотелось, что за причина была у Джо.

Автомобиль остановился перед домом мистера Перкинса, и Кирк вылез с глубоким вздохом. Может быть, Джо сказал-таки правду, надо будет в этом разобраться. А пока – делай все, что ждет тебя, – это Чарльз Кингсли или Лонгфелло?[183] – и, боже мой, вот как раз иллюстрация того, что получается, когда хромым собакам приходится преодолевать перелаз на своих троих.

Коронер согласился, ввиду того, что следствие не закончено, и учитывая имеющиеся сведения, провести дознание как можно более формально. Кирк был рад, что мистер Перкинс юрист, – коронеры-медики часто придерживаются самых странных взглядов на свою роль и законные полномочия. Нельзя сказать, чтобы полиция пыталась урезать привилегии коронера: бывали случаи, когда дознание очень кстати помогало добыть информацию, до которой никак иначе было не добраться. Глупая публика поднимает шумиху, заступаясь за свидетелей, но публика всегда так – кричат, что хотят защиты, а потом лезут под ноги, когда пытаешься ее им обеспечить. Хотят всего и сразу. Нет, коронер не помешает, просто действовать он должен под руководством полиции – так считал Кирк. В любом случае мистер Перкинс не собирался мешать; кроме того, он был сильно простужен и потому не возражал, если все закончится как можно быстрее. Ну вот, с этим покончено. Теперь насчет Джо Селлона. Сначала надо заглянуть в участок и посмотреть, нет ли каких срочных дел.

Первое, что Кирку вручили в участке, – это рапорт самого Джо Селлона. Он допросил Уильямса, который уверенно подтвердил, что Крачли вернулся в гараж почти в одиннадцать и сразу отправился в постель. Они спали в одной комнате, и кровать Уильямса стояла между дверью и кроватью Крачли. Уильямс сказал, что точно проснулся бы, если бы ночью Крачли куда-то выходил, потому что дверь сильно скрипит, а спит он чутко. Вообще-то он проснулся в час, когда кто-то погудел и постучал в дверь гаража. Оказался грузовик с подтекавшей топливной магистралью – надо было починить и заправить. В тот момент Крачли спал: Уильямс видел его, когда зажег свечу и пошел вниз разбираться с машиной. Окно было маленькое слуховое – никто не мог из него вылезти и спуститься, и никаких следов таких попыток не было.

Кажется, все в порядке, но в любом случае это ничего не доказывает, потому что, судя по всему, Ноукса убили до половины десятого. Если только миссис Раддл не врет. А у нее не было причин врать, насколько Кирк видел. Она отважилась признаться, что заходила в керосиновый сарай, а наговаривать на себя зазря она не стала бы. Если только не соврала специально, чтобы насолить Джо Селлону. Кирк покачал головой: это было бы слишком смелое предположение. Но не важно, врет она или не врет, – любое алиби надо тщательно проверить. Алиби Крачли оказалось надежным. Если только не предполагать, что Джо Селлон и здесь солгал. Проклятье! Своим людям доверять невозможно… Безусловно, Джо надо убрать с этого дела. И более того, для соблюдения формальностей показания Уильямса надо будет перепроверить и подтвердить – досадная трата времени. Он спросил, где Селлон, и узнал, что тот, подождав немного в надежде увидеть суперинтенданта, около часа тому назад отправился обратно в Пэгглхэм. Значит, они разминулись по дороге. Почему он не поехал в Толбойз? Ох уж этот Джо Селлон!

Что еще? Ничего особенного. Констебля Джордана вызвали в “Королевский дуб”, чтобы разобраться с посетителем, который употреблял оскорбительные выражения и жесты в адрес хозяина и нарушал общественный порядок; одна женщина заявила о пропаже сумочки, в которой были 9 шиллингов 4 пенса, обратный билет и ключ от входной двери; заходил санитарный инспектор по поводу свиной чумы на ферме Дачета; ребенок свалился в реку со Старого моста и был героически спасен проходившим мимо инспектором Гауди; констебль Норман был сбит с велосипеда датским догом, сорвавшимся с поводка, и вывихнул большой палец; о деле Ноукса доложили по телефону главному констеблю, который был прикован к постели гриппом, но требовал немедленного и подробного письменного рапорта; из центра пришли инструкции, что полиция графства Эссекс объявила в розыск молодого бродягу около семнадцати лет от роду (описание прилагается), подозреваемого во взломе и незаконном проникновении в дом в Сэфрон-Уолдене (подробности прилагаются) и краже куска сыра, часов “Ингерсолл” и садовых ножниц на общую сумму 3 шиллинга 6 пенсов, – вероятно, сейчас подозреваемый находится в Хартфордшире; было заявление по поводу пожара в дымоходе на Южной авеню; один домовладелец пожаловался на лающую собаку; двух мальчишек привели в участок за игру в “корону и якорь” на ступенях веслианской часовни; сержант Джейкс мастерски выследил и призвал к ответу негодяя, который устроил в понедельник ложную пожарную тревогу. В общем, тихий, спокойный день. Мистер Кирк терпеливо слушал, отвечал словами участия или похвалы, когда надо, а потом позвонил в Пэгфорд и попросил сержанта Фостера. Тот, однако, был в Снеттисли по поводу той недавней мелкой кражи со взломом. Да, разумеется. Ну что же, подумал Кирк, ставя свою аккуратную подпись на разных рутинных документах, ферма Дачета находится в пэгглхэмском округе, ей-то и сможет заняться Джо Селлон, на свиной чуме он дров не наломает. Он распорядился по телефону, чтобы сержант Фостер явился к нему, как только вернется, а затем, совершенно опустошенный, пошел домой, чтобы насладиться, насколько настроение позволяло, ужином из мясного пирога, кекса с изюмом и пинты легкого эля.

Он как раз заканчивал и уже чувствовал себя несколько лучше, когда приехал сержант Фостер. Сержант был доволен собственными успехами в раскрытии кражи, излучал преданность служебному долгу, поскольку явился в Броксфорд, вместо того чтобы вкушать вечернюю трапезу, и явно не одобрял выбранный начальником напиток к ужину. Кирку всегда было трудно с Фостером. Во-первых, эта его манера добродетельного трезвенника: Кирку не нравилось, когда его вечернюю пинту называли “алкоголем”. Потом, Фостер, будучи гораздо младше его по званию, намного правильнее говорил: он окончил плохую среднюю школу вместо хорошей начальной и верно ставил все ударения, хотя серьезную литературу не читал и поэзию не цитировал, да и не рвался особенно. В-третьих, Фостер был вечно недоволен – считал, что его обходят с повышением, которого, как ему казалось, он заслуживает. Он был превосходный полицейский, но чего-то ему не хватало, однако он не понимал, чем уступает другим, и подозревал, что Кирк его недолюбливает. В-четвертых, Фостер все всегда делал строго по правилам. Возможно, это и был его главный недостаток – нехватка воображения, как в работе, так и в общении с подчиненными.

Как ни странно, Кирк чувствовал себя не в своей тарелке, несмотря на свой возраст и звание. Он подождал, пока Фостер закончит рассказ о краже в Снет-тисли, а затем изложил все детали дела в Толбойз.

Общую канву Фостер уже знал, так как Пэгглхэм относился к Пэгфордскому округу. Поэтому первый рапорт Селлона поступил к нему через десять минут после рапорта из Снеттисли. Не умея находиться в двух местах одновременно, он тогда позвонил в Брокс-форд и спросил указаний. Кирк велел ему отправляться в Снеттисли: убийством он (Кирк) займется лично. Вот так Кирк всегда оттирает его от важных дел. Вернувшись в Пэгфорд, он обнаружил крайне неудовлетворительный рапорт Селлона – и ни самого Селлона, ни новостей о нем. Пока Фостер это переваривал, его вызвал Кирк. Вот он прибыл и готов выслушать все, что суперинтендант хочет ему сказать. И действительно, пора бы уже что-нибудь ему сказать. Но то, что сказал Кирк, ему не понравилось. И по мере того, как эта позорная история обрастала новыми подробностями, Фостеру все больше казалось, что его обвиняют – но в чем? Похоже, в том, что он не кормит грудью селлоновского младенца. Какая вопиющая несправедливость! Неужели суперинтендант рассчитывал, что Фостер станет проверять семейный бюджет всех деревенских констеблей в округе Пэгфорда? Надо было раньше заметить, что этот молодой человек “чем-то озабочен”, – гм, вот, значит, как. Констебли всегда чем-то озабочены – как правило, шашнями с молодыми девицами или завистью к коллегам. Ему хватало возни с сотрудниками пэгфордского участка, а женатые полисмены в маленьких деревушках обычно способны сами о себе позаботиться. А если они не в состоянии содержать себя и свои семьи на крайне щедрое жалованье и довольствие, то и семью заводить незачем. Фостер видел миссис Селлон и счел вертихвосткой, до свадьбы была смазливая и вся в побрякушках. Он ясно помнил, как предостерегал Селлона от этого брака. Если бы, попав в финансовые затруднения, Селлон пришел к нему (как ему и следовало, тут Фостер был полностью согласен), он бы напомнил, что ничего иного и не следовало ожидать, если пренебрегать советом вышестоящего офицера. Он бы также подчеркнул, что если отказаться от пива и сигарет, то можно сэкономить немалые деньги, помимо спасения собственной души, – если предполагать, что у Селлона есть какой-то интерес к этой бессмертной субстанции. Когда он (Фостер) служил констеблем, он каждую неделю откладывал значительную сумму. – Добрые сердца дороже венца, – говорил Кирк, – и тот, кто это сказал, сам удостоился венца[184]. Обратите внимание, я не говорю, что вы где-то пренебрегли своим долгом, – но такая жалость, что карьера молодого парня будет разрушена только из-за того, что ему вовремя не помогли делом или добрым советом. Не говоря уже об этом подозрении, которое, надеюсь, не оправдается.

Для Фостера это было чересчур, и больше молчать он не мог. Он объяснил, что предлагал помощь и добрый совет, когда Селлон надумал жениться, однако не заметил никакой благодарности.

– Я сказал ему, что он делает глупость и что эта девчонка его погубит.

– Вот как? – спокойно ответил Кирк. – Ну, тогда неудивительно, что он не обратился к вам, когда попал в переплет. Я и сам бы не пришел к вам на его месте. Видите ли, Фостер, когда молодой парень на что-то решился, ни к чему обзывать его избранницу. Этим вы только отношения испортите и поставите себя в такое положение, из которого ничего хорошего не выйдет. Как я ухаживал за миссис К., я бы ни слова против нее слушать не стал, хоть от самого главного констебля. Ни за что. Просто поставьте себя на его место.

Сержант Фостер кратко ответил, что не может поставить себя на место человека, натворившего глупостей из-за юбки, – и еще менее может понять присвоение чужих денег, нарушение служебного долга и неспособность написать нормальный рапорт своему непосредственному начальнику.

– Я ничего не смог разобрать в рапорте Селлона. Он его принес, но так и не доложился толком Дэвидсону, который дежурил в участке, а теперь куда-то подевался и никто его не может найти.

– Это как?

– Он не вернулся домой, – сообщил сержант Фостер, – не звонил и ничего не передавал. Не удивлюсь, если он сбежал.

– Он в пять вечера был здесь и искал меня, – сказал несчастный Кирк. – Принес рапорт из Пэгфорда.

– Он написал его в участке, как мне доложили, – ответил Фостер. – И оставил кучу стенографических заметок, которые сейчас перепечатывают. Дэвидсон говорит, что они неполные. Я думаю, они обрываются там, где…

– А вы чего хотите? – прервал его Кирк. – Не думаете же вы, что он станет записывать собственное признание? Бросьте… Меня другое беспокоит: если он был здесь в пять, то мы должны были его встретить на пути отсюда в Пэгглхэм, раз уж он направлялся домой. Надеюсь, он не натворит глупостей. Только этого нам не хватало. Может, он сел на автобус – но где тогда его велосипед?

– Если он и сел на автобус, то до дома он на нем не доехал, – мрачно сказал сержант.

– Его жена, наверно, волнуется. Пожалуй, надо нам с этим разобраться. Мы же не хотим, чтобы стряслось какое-нибудь несчастье. И куда он мог деться? Садитесь на велосипед – хотя нет, так не пойдет, это слишком долго, и у вас выдался тяжелый день. Я пошлю Харта на мотоцикле выяснить, видел ли кто-нибудь Селлона возле пиллингтонской дороги – там сплошные леса… и река…

– Вы же не думаете?..

– Я не знаю, что и думать. Отправлюсь проведать его жену. Вас подвезти? Велосипед можно будет завтра прислать, а в Пэгглхэме вы сядете на автобус.

Сержант Фостер не смог найти ничего обидного в этом предложении, хотя его голос и звучал оскорбленно. Похоже, все будут прыгать вокруг Селлона, и послушать Кирка, так при любом развитии событий виноват окажется он, Фостер. Кирк с облегчением увидел, что перед самым Пэгглхэмом они обогнали местный автобус, – теперь он мог высадить своего аскетического товарища и не идти к Селлону вместе с ним.

Он застал миссис Селлон, как выразилась бы миссис Раддл, “в чувствах”. Она была готова упасть в обморок от страха, когда открыла ему дверь, и, по-видимому, только что плакала. Это оказалась хрупкая светловолосая женщина, на вид беззащитная и оттого еще более привлекательная. Кирк заметил, с раздражением и умилением одновременно, что на подходе еще один ребенок. Она предложила ему войти, извиняясь за состояние комнаты, где действительно был некоторый беспорядок. Двухлетний мальчик, чье появление на свет и стало косвенной причиной всех несчастий Селлона, шумно носился по дому, таская за собой деревянную лошадку на скрипучих колесах. Стол уже давно был накрыт для чаепития.

– Джо еще не пришел? – довольно приветливо спросил Кирк.

– Нет, – сказала миссис Селлон. – Не знаю, что с ним случилось. Ой, Артур, потише, пожалуйста! Его весь день нет, и ужин стынет… Ох, мистер Кирк! Джо не попал в беду? Марта Раддл такое рассказывала… Артур! Плохой мальчик, если не перестанешь, я заберу лошадку.

Кирк схватил Артура и твердо зажал его между своими массивными коленями.

– Веди себя хорошо, – велел он. – А подрос-то как! Скоро хлопотно с ним будет. Вот что, миссис Селлон, – я хотел поговорить с вами про Джо.

Как местный житель – уроженец Грейт-Пэгфорда – Кирк пользовался некоторым преимуществом. До этого он видел миссис Селлон два или три раза, но, по крайней мере, он был не совсем чужой и потому она не так его боялась. Миссис Селлон сочла возможным поделиться с ним своими горестями и бедами. Как Кирк и подозревал, она знала про Ноукса и пропавший бумажник. Конечно, муж не рассказал ей об этом сразу, но позже, когда еженедельные платежи Ноуксу стали сильно сказываться на семейном бюджете, она “вытянула” из него всю историю. С тех пор она все боялась, как бы не случилось чего-то ужасного. А потом, ровно неделю назад, Джо должен был пойти и сказать Ноуксу, что на этой неделе он не может заплатить. Он вернулся “весь страшный” и сказал, что “теперь им конец”. Он всю неделю “как-то странно себя вел”, а теперь мистер Ноукс мертв, Джо пропал, Марта Раддл сказала ей, что была ужасная ссора, и “ах, я не знаю, мистер Кирк, я так боюсь, что он чего-нибудь натворил”.

Кирк, со всем возможным тактом, спросил, не рассказывал ли ей Джо что-нибудь про свою ссору с Ноуксом. В общем-то нет. Он только сказал, что мистер Ноукс не желает ничего слушать и все кончено. На вопросы не отвечал – было похоже, что ему все безразлично. Потом он вдруг заявил, что хорошо бы все бросить и уехать к старшему брату в Канаду, и спросил, поедет ли она с ним. Она сказала: да боже мой, Джо, не станет же мистер Ноукс доносить на тебя, ведь столько времени прошло – это же позор, и после того, как мы столько заплатили! Джо только мрачно сказал: ну, завтра увидишь. А потом сел, обхватив голову, и ничего от него было не добиться. На следующий день они услышали, что мистер Ноукс уехал. Она боялась, что он поехал в Броксфорд доносить на Джо, но ничего не случилось, и муж слегка повеселел. А потом, сегодня утром, она услыхала, что Ноукс мертв, и ей настолько легче стало, что вы и представить себе не можете. А теперь Джо куда-то пропал, пришла Марта Раддл и всякого наговорила – и раз мистер Кирк знает о бумажнике, она поняла, что это открылось, и, господи, что же ей делать и где же Джо?

Все это звучало весьма неутешительно для Кирка. Его бы очень обрадовало, если бы Джо открыто поговорил со своей женой о ссоре. И ему крайне не понравилось упоминание брата в Канаде. Если Селлон действительно избавился от Ноукса, у него были примерно такие же шансы сбежать в Канаду, как стать королем Каннибальских островов, и, подумав, он бы это осознал, но то, что первый безотчетный импульс был бежать из страны, не сулило ничего хорошего. Тут Кирк понял, что, кто бы ни совершил убийство, ему после этого пришлось весьма непросто. Крайне маловероятно, что убийца сам сбросил Ноукса по лестнице в погреб – иначе почему бы дверь была открыта? Убийца, ударив Ноукса и считая, что покончил с ним, ожидал – но чего? Скажем, если он напал на Ноукса в гостиной, кухне или еще где-то на первом этаже, тело могли бы заметить, как только кто-то заглянул бы в окно – миссис Раддл, или почтальон, или любопытный деревенский парень, или викарий во время одного из своих визитов. Или Эгги Твиттертон могла заехать навестить дядюшку.

Тело могли обнаружить в любой момент. Какой-то бедолага (Кирк на миг пожалел преступника) целую неделю сидел как на иголках и недоумевал! Тело должны были обнаружить самое позднее в следующую среду (то есть сегодня), потому что Крачли приходил раз в неделю. Если, конечно, убийца знал об этом, а не знать было трудно, если только убийцей не окажется кто-то чужой, какой-нибудь захожий бродяга, и как бы это было хорошо!

(Обдумывая все это, Кирк продолжал в своей неторопливой манере утешать миссис Селлон, говоря, что Джо могли вызвать на какое-то неожиданное происшествие, что он послал полицейского на поиски, что констебль в форме не может просто так пропасть, что незачем воображать себе всякие ужасы.)

Как странно, что Селлон…

Да, черт побери, это было странно – страннее, чем ему хотелось бы думать. Это нужно взять и хорошенько переварить. Слушая жалобы миссис Селлон, он не мог как следует размышлять… И время не сходилось, потому что Крачли был в доме уже больше часа, когда нашли тело. Если бы Джо Селлон болтался рядом, скажем, в одиннадцать часов, а не после двенадцати… Совпадение. Он выдохнул.

Миссис Селлон продолжала причитать: – Мы так удивились, когда Вилли Эббот принес сегодня утром молоко и сказал, что какой-то джентльмен снял Толбойз. Мы совершенно ничего об этом не знали. Я сказала Джо: не мог же, говорю, мистер Ноукс просто уехать и сдать дом, – мы-то, конечно, решили, что он сдал его, как обычно, – никому об этом не сказав, говорю. А Джо весь радостный такой стал. Я говорю: думаешь, он куда-то уехал? – говорю. Странно это, говорю, а он мне: не знаю, но скоро выясню. И пошел. Потом вернулся, завтрак едва доел и говорит: ничего, говорит, не слышно, только приехали леди и джентльмен, а Ноукса не найти. И опять ушел, и больше я его не видела.

Ну да, подумал Кирк, это все и спутало. Он забыл про Уимзи, которые приехали и все перевернули. Не будучи наделен богатым воображением, он все же ясно представлял себе, как Селлон, напуганный тем, что в доме кто-то есть, бежит узнать новости, как он, совершенно ошеломленный тем, что тела не нашли, не решается подойти и прямо спросить, но бродит вокруг дома, выдумывая поводы поговорить с Бертом Раддлом – а Раддлов он не любит, – и ждет, ждет, пока его позовут, – а он знает, что должны позвать его, единственного представителя власти, – и надеется, что в доме ему позволят осмотреть труп, убрать все улики…

Кирк стер пот со лба, извинился, заметил, что в комнате жарковато. Он не слышал ответа миссис Селлон, воображение вело его дальше.

Ведь убийца… лучше не называть его Селлоном… убийца обнаружил в доме не беспомощную пару лондонских дачников, не рассеянных супругов-художников, начисто лишенных практической сметки, не симпатичную школьную учительницу на пенсии, выехавшую в деревню на несколько недель насладиться свежим воздухом и свежими яйцами, а герцогского сына, которому никто не указ, который твердо знает, где кончается власть деревенского бобби, который распутал больше убийств, чем произошло в Пэгглхэме за четыре века, жена которого пишет детективы, а слуга умеет находиться одновременно повсюду, не поднимая лишнего шума. Но если предположить, только предположить, что первыми там появились бы Эгги Твиттертон и Фрэнк Крачли – как и должно было быть? Даже деревенский бобби мог вертеть ими как угодно: взять дело на себя, выставить их из дома, расставить все так, как ему захочется…

Мозг Кирка работал медленно, но, взявшись за дело, он выдавал такие результаты, что его хозяин только диву давался.

Он пытался как-то поддержать разговор с миссис Селлон, но тут от калитки донесся звук подъезжающего мотоцикла. Выглянув в окно, он увидел, что это сержант полиции Харт, а за ним Джо Селлон, как два рыцаря-тамплиера в одном седле[185]. – Ну вот и наш Джо! – сказал Кирк, изображая радость. – Целый и невредимый.

Но ему не нравилось измученное, подавленное лицо Селлона. Харт уже вел того через палисадник, а Кирк не представлял, как будет его расспрашивать.

Глава XII

Поскрести по сусекам

  • Эгей, друзья! Да что вы за народ,
  • Которому воспитанность в новинку?
  • Мы что, должны с почтеньем вас принять,
  • Или наш дом – ваш постоялый двор,
  • Куда ломиться можно среди ночи?
  • Откуда спешка, что не может ждать?
  • Владеете вы, что ли, сей землей
  • И вам закон не писан?[186]
Джон Форд “Жаль, что она шлюха”

Суперинтендант Кирк был избавлен от большей части своего тяжкого долга: изнурительного допроса Селлон сейчас не выдержал бы. Сержант Харт напал на его след в Филлингтоне, где он проезжал на велосипеде около половины седьмого. Затем отыскалась девушка, видевшая, как по тропинке через поле в направлении Блэкрейвенского леса, который летом кишит туристами и школьниками, шел полицейский. Она его запомнила, поскольку в таком месте не часто увидишь офицера в форме. Следуя этому указанию, Харт нашел велосипед Селлона, прислоненный к изгороди неподалеку от начала тропки. Вспомнив, что лесок спускается к берегу речки Пэгг, он встревожился и поспешил в погоню. Сгущались сумерки, а среди деревьев было совсем темно. Харт принялся обыскивать окрестности при свете фонарика, крича во все горло. Три четверти часа спустя (ему показалось, что времени прошло намного больше) он наткнулся на Селлона, сидевшего на поваленном дереве. Тот ничего не делал – просто сидел. Казалось, что он не в себе. Харт спросил, какого черта он тут забыл, но внятного ответа не добился. Тогда он сердито велел Селлону немедленно взять себя в руки, мол, его ищет суперинтендант. Селлон, ничего не сказав, безропотно пошел за ним. Будучи опять спрошен, что привело его в такое место, ответил, что “пытался все обдумать”. Харт, не посвященный в подробности пэгглхэмского дела, не понял ровным счетом ничего. Решив, что констебль сейчас не в том состоянии, чтобы управлять велосипедом, он посадил его на багажник и доставил домой. Кирк сказал, что все было сделано правильно.

Все это Харт рассказывал в гостиной. Миссис Селлон между тем увела Джо на кухню и упрашивала его хоть немного поесть. Кирк отослал Харта в Броксфорд, объяснив, что Селлон нездоров и попал в передрягу, и наказав не болтать об этом. Затем вернулся к своей заблудшей овце.

Вскоре суперинтендант пришел к выводу, что, если не считать тревоги, Селлон страдает в основном от переутомления и голода (ведь, припомнил он, констебль не обедал, хотя в Толбойз щедро угощали ветчиной, а также хлебом и сыром). Когда констебля наконец удалось разговорить, тот поведал, что, написав рапорт после допроса Уильямса, отправился прямиком в Броксфорд в надежде, что Кирк уже там. Ему не хотелось после случившегося возвращаться в Толбойз – он решил, что лучше не мозолить глаза. Прождал суперинтенданта с полчаса, но все расспрашивали его об убийстве, и в конце концов он понял, что больше не выдержит. Покинув участок, он поехал к каналу и пошатался там немного возле газового завода, собираясь вернуться назад. Но вдруг нахлынули мысли о том, что же он натворил и как же теперь быть, ведь даже если он сможет снять с себя обвинение в убийстве, все равно пути назад нет. Селлон снова сел на велосипед и поехал куда-то, сам не помнит куда и зачем, так как в голове у него все путалось и он решил, что прогулка поможет навести в голове порядок. Он помнит, как проезжал Филлингтон и как шел через поле. В Блэкрейвенский лес он пошел безо всякой цели – просто бродил. Кажется, уснул. Думал было утопиться в реке, но побоялся расстроить жену. И ему очень, очень жаль, сэр, но больше он ничего сказать не может, кроме того, что не убивал. Но, добавил он вдруг, если его светлость ему не поверит, то и никто другой не поверит тоже.

Кирк счел, что причины недоверия его светлости не стоит объяснять прямо сию секунду. За самовольную отлучку он обозвал Селлона безмозглым сопляком и сказал, что все ему поверят, если только он будет говорить правду. И шел бы он лучше спать, чтоб проснуться в здравом уме, и так уже перепугал жену до полусмерти. Скоро уж десять. (Проклятье! Рапорт главному констеблю так и не написан!) Кирк заглянет сюда утром перед дознанием. – Тебе, ясное дело, надо будет дать показания, – сказал Кирк, – но я поговорил с коронером, может, он и не станет так уж на тебя наседать, раз расследование еще идет.

Селлон в ответ лишь обхватил голову руками, и Кирк, убедившись, что в таком состоянии с ним говорить бесполезно, ушел. Прощаясь с миссис Селлон, он как мог ее утешил и посоветовал не донимать мужа вопросами, а дать ему отдохнуть и постараться ободрить.

По пути в Броксфорд суперинтендант напряженно размышлял. Из головы никак не шел Селлон, стоящий у двери флигеля Марты Раддл в ожидании…

Утешала его одна вещь, хотя логики в ней и не было, – чудная фраза: “Если его светлость мне не поверит, то и никто другой не поверит тоже”. Если уж на то пошло, у Уимзи нет оснований верить Селлону, смысла в этом никакого, но прозвучало это… искренне, что ли. Он вспомнил, как Селлон в отчаянии кричал: “Не уходите, милорд! Вы-то мне поверите”. Обшаривая картотеку памяти, Кирк наконец нашел слова, подходящие к случаю: “ Ты потребовал суда кесарева, к кесарю и отправишься”[187]. Но кесарь отклонил апелляцию.

Озарение посетило суперинтенданта позднее, когда он, умирая от усталости, терпеливо сочинял рапорт главному констеблю. Он вдруг замер с пером в руке, уставившись в стену. А это мысль, это мысль. И ведь он один раз уже почти подобрался к разгадке, только не додумал до конца. Но конечно же это все объясняет. Объясняет слова Селлона – и оправдывает его. Объясняет, как ему удалось увидеть часы в окно, объясняет, как Ноукса убили в запертом доме и почему его не ограбили, это объясняет и убийство – подчистую объясняет, потому что, победно сказал сам себе Кирк, никакого убийства не было!

Минутку, осекся суперинтендант, любивший тщательно все продумывать. Спешить не стоит. Тут в самом начале большущая загвоздка. И как же ее прикажете обойти?

Загвоздка была такой: чтобы версия работала, требовалось допустить, что кактус перемещали. Кирк раньше уже отмел эту мысль как глупую, но тогда он не понимал, как много она может объяснить. Покидая Толбойз, он даже поговорил с Крачли, застав того среди хризантем. С осторожными расспросами он, по собственному мнению, справился отлично. Не бухнул напрямик: “Вы вернули кактус на место перед уходом?”, чтобы не привлекать внимание к факту, который пока что оставался секретом между самим Кирком и его светлостью. Не надо, чтобы слухи о нем достигли ушей Селлона, прежде чем суперинтендант сам ему все скажет так, как считает нужным. Так что он просто притворился, будто не помнит обстоятельств последнего разговора Крачли с Ноуксом. Это было на кухне? Да. А после кто-то из них вернулся в гостиную? Нет. Но кажется, Крачли сказал, что тогда поливал “энти цветы”? Нет, он уже закончил и как раз убирал стремянку. А! Значит, Кирк спутал. Простите. Он только хотел понять, сколько длилась их ссора с Ноуксом. Когда Крачли занимался цветами, Ноукс там тоже был? Нет, он был на кухне. Но разве Крачли не выносил цветы на кухню для полива? Нет, он полил их прямо там, и завел часы, и вынес стремянку, и только после этого Ноукс с ним расплатился за день, и они заспорили. Говорили минут десять, не больше, или около того. И спором-то не назовешь. Ну, может, пятнадцать. Крачли кончает работать точно в шесть – он берет пять шиллингов за восемь часов, если вычесть обед. Кирк извинился за свою ошибку: его стремянка сбила с толку, он думал, она нужна Крачли, чтобы вынимать цветы из подвесных кашпо. Нет, он их поливает со стремянки, вот как нынче утром, они ж над головой висят, – ну и чтоб часы завести. Вот и все. Все как обычно, он всегда на стремянку встает, а потом ее на кухню убирает. “Вы ведь не к тому ведете, – воинственно добавил Крачли, – что я забрался на ту стремянку с молотком да и тюкнул старикашку по кумполу?” Эта оригинальная мысль еще никому не приходила в голову. Кирк ответил, что ничего особенного не думает, а просто пытается уяснить как следует, что за чем было. Он остался доволен: Крачли явно решил, что все подозрения связаны со стремянкой.

Но, увы, не удалось подтвердить, что в 18:20 кактус был вынут из кашпо. И все же – допустим, Ноукс зачем-то вынул его сам. Зачем? Трудно сказать. Но, допустим, он увидел, что с кактусом что-то неладно – мучнистая роса или чем там эти уродцы хворают. Может, он его снял, чтобы протереть – да, но он прекрасно мог сделать это и со стремянки или даже со стула, с его-то ростом. Плохо. Что еще может стрястись с растением? Ну, горшок становится тесен. Кирк не знал, подвержены ли этому кактусы, но, допустим, ты хочешь посмотреть, не проросли ли корни сквозь отверстие в дне горшка. Для этого горшок надо вынуть. Или постучать по нему, чтобы… нет, его только что поливали. Стоп! Ноукс не видел, как Крачли это делал. Может, он заподозрил его в небрежности. Может, он пощупал землю и решил, что она недостаточно влажная, а затем… Или, еще лучше, подумал, что воды слишком много. Эти верблюжьи колючки сырости не любят. Или любят? Досадно ничего про это не знать. Познания Кирка в садоводстве ограничивались привычными клумбами и грядками.

Так или иначе, не было ничего невозможного в том, что Ноукс вынул кактус с какой-то своей целью. Нельзя доказать, что не вынимал. Допустим, вынул. Отлично. Тогда в 9 часов приходит Селлон и видит, как Ноукс заходит в комнату… Тут Кирк снова остановился. Если Ноукс, как обычно, собирался слушать новости в 9:30, то пришел слишком рано. По словам Селлона, он вошел и посмотрел на часы. Покойник не носил часов, и Кирк поначалу решил, что он вошел, чтоб посмотреть, скоро ли вечерний выпуск. Но ведь не исключено, что он собирался вернуть кактус на место и поэтому пришел чуть раньше. Прекрасно. Он входит. Думает: успею ли я притащить этот самый цветок из судомойни или откуда там, пока новости не начались? Смотрит на часы. Затем Джо Селлон стучит в окно – и начинается. Они поговорили, Джо уходит. Старик притаскивает свой горшок и залезает на стул или чего там, чтоб повесить его на место. Или, может, берет стремянку. Тем временем он видит, что уже полдесятого, и начинает торопиться. Наклоняется слишком сильно, или поскальзывается, или неловко слезает со стремянки – и вот он уже валится навзничь и расшибает свой котелок об пол – или, еще лучше, об угол дубовой спинки дивана. Лежит без памяти. Вскоре приходит в себя, убирает стул или стремянку или что там, а потом – ну, мы знаем, что с ним потом случилось. Вот так вот. Проще пареной репы. Ключей никто не крал, дубликатов не делал, тупых предметов не прятал и не лгал при исполнении – ничего не было, простой несчастный случай. И все говорят чистую правду.

Кирк был так поражен красотой, простотой и экономичностью этой версии, как, должно быть, был поражен Коперник, когда впервые придумал поставить Солнце в центр Солнечной системы и увидел, что планеты больше не выписывают сложные и несуразные геометрические кренделя, а дисциплинированно и с достоинством движутся по кругу. Он сел и любовно размышлял над ней минут десять, прежде чем решился ее проверить. Боялся, что очарование пропадет.

Однако теория – всего лишь теория, ее надо подтвердить уликами. Во всяком случае, убедиться, что ей ничто не противоречит. Первым делом – может ли человек помереть, просто упав вот так со стремянки?

Бок о бок с томами английских поэтов и философов (полкроны за штуку), прикрытые с правого фланга “Крылатыми словами” Бартлетта, а с левого – полезной полицейской книжкой, где все преступления систематизированы согласно способу совершения, стояли, высокие и грозные, два синих тома “Судебной медицины” Тейлора, этого кодекса беззакония, этого путеводителя по тайным тропам смерти. Кирк частенько их изучал, готовя себя к неожиданностям на стезе долга. Теперь он снял с полки том первый и листал страницы, пока не дошел до колонтитула “Внутричерепное кровоизлияние вследствие травмы или болезни”. Он искал историю о джентльмене, выпавшем из экипажа. А вот и он, как живой на страницах отчета больницы Га я за 1859 год: “Джентльмен выпал из экипажа и упал, ударившись головой так сильно, что лишился чувств. Через некоторое время он очнулся и почувствовал себя настолько хорошо, что вновь поднялся в экипаж, и спутник довез его до дома его отца. Джентльмен оставил происшествие без внимания, сочтя пустячным случаем, но вскоре почувствовал тяжесть и сонливость и принужден был лечь в постель. Его симптомы ухудшались, и спустя час он скончался от истечения крови в мозг”.

Восхитительный, но неудачливый джентльмен, чье имя неведомо, чьи черты в тумане, чья жизнь покрыта тайной, чья слава переживет замшелый мрамор царственных могил![188] Он жил в отцовском доме, значит, скорее всего, был молод и холост – должно быть, щеголял в новом плаще-крылатке и носил роскошные шелковистые бакенбарды, которые тогда только входили в моду. Как же его угораздило выпасть из экипажа? Лошадь ли понесла? Смотрел ли он на вино, как оно краснеет?[189] Экипаж, как мы видим, не пострадал, а спутник был достаточно трезв, чтобы отвезти его домой. Храбрый джентльмен (раз он решился вновь сесть в экипаж), предупредительный джентльмен (ведь он рассказал о происшествии, чтобы родители не волновались), чья безвременная смерть наверняка вызвала громкие стенания барышень в кринолинах. Кто мог знать, что почти восемьдесят лет спустя суперинтендант полиции сельского округа прочтет его короткую эпитафию: “Джентльмен выпал из экипажа…”

Не то чтобы суперинтендант Кирк утруждал свое воображение этими биографическими догадками. Его сердило, что в книге не указывалась ни высота экипажа, ни скорость, с которой он двигался. Правомерно ли сравнивать это падение с падением пожилого человека со стремянки на дубовый пол? Следующий приведенный случай относился к делу еще меньше: восемнадцатилетнего юношу ударили по голове в драке, после чего он десять дней жил как ни в чем не бывало, на одиннадцатый почувствовал головную боль и ночью скончался. Следом за ним шел пьяный возчик пятидесяти лет, который свалился со своей телеги и умер. Это несколько обнадеживало, вот только несчастный падал три или четыре раза, и напоследок понесшая лошадь швырнула его под колеса телеги. Но все же его случай показывал, что падение с небольшой высоты может серьезно навредить. Кирк минутку подумал и подошел к телефону.

Доктор Крэйвен терпеливо выслушал теорию Кирка и согласился, что она привлекательна. – Только я при всем желании не смогу сказать коронеру, что покойный упал на спину. На спине нет ни одного синяка, и на левом боку тоже. Если вы читали мой отчет, то должны были увидеть, что все следы падения находились справа и спереди, кроме, собственно, удара, послужившего причиной смерти. Я вам еще раз их перечислю. На правом предплечье и локте сильные кровоподтеки со значительными повреждениями поверхностных сосудов. Это значит, что они были нанесены незадолго до смерти. Я бы сказал, что, когда его ударили за левым ухом, он упал вперед на правый бок. Кроме этого – только синяки и незначительные ссадины на голенях, ладонях и на лбу. Ладони и лоб запачканы пылью. Это, думаю, свидетельствует о том, что он поранился, упав вперед со ступенек погреба. Вскоре за тем наступила смерть, так как из этих ран крови вытекло совсем немного. Я, разумеется, исключаю гипостаз в результате того, что он неделю пролежал ничком в погребе. Все эти следы, естественно, расположены на передней части тела.

Кирк не помнил, что значит “гипостаз”, который доктор к тому же невнятно произнес, однако сообразил, что его теорию эта штука не подкрепляет. Он спросил, мог ли Ноукс погибнуть, ударившись головой при падении.

– Несомненно, – ответил доктор Крэйвен. – Но вам придется объяснять, как это он ударился за тылком, а упал лицом вниз.

Этим Кирку и пришлось удовольствоваться. Похоже, его складная теория дала трещину. Возникла в лютне трещина на горе, та трещина погасит звуки вскоре[190], подумал он скорбно. Но, сердито потряс он головой, что бы там ни писал Теннисон, без боя он не сдастся. Суперинтендант призвал на помощь более полнокровного и подходящего поэта – того, кто “считал, что мы падаем, чтобы встать, отступаем, чтоб снова драться”[191], – сказал жене, что скоро придет, и потянулся за шляпой и пальто. Только разочек еще взглянуть бы на гостиную, авось и поймешь, как это он так упал.

Гостиная Толбойз была темна, но в окне наверху и в кухне свет еще горел. Кирк постучал в дверь, которую тотчас открыл Бантер в одной рубашке.

– Прошу прощения, что беспокою его светлость так поздно, – начал Кирк, только сейчас вспомнив, что уже двенадцатый час.

– Его светлость уже лег, – сказал Бантер.

Кирк объяснил, что неожиданно возникла необходимость вновь осмотреть гостиную и что ему непременно нужно сделать это до дознания. Его светлости совершенно не обязательно спускаться самому. Ничего не нужно, кроме разрешения войти.

– Нам менее всего хотелось бы, – отвечал Бантер, – препятствовать представителю закона в исполнении служебного долга, но позвольте обратить ваше внимание, что час уже поздний и доступное освещение недостаточно. Кроме того, гостиная расположена точно под спальней его…

– Суперинтендант! Суперинтендант! – раздался сверху тихий насмешливый голос.

– Милорд? – Мистер Кирк сошел с крыльца, чтобы разглядеть говорившего.

– “Венецианский купец”, акт пятый, сцена первая. “Но тише! Спит луна с Эндимионом. Будить ее нельзя”[192].

– Прошу прощения, милорд, – сказал Кирк, горячо радуясь тому, что его лицо под маской ночи скрыто[193]. И ведь леди все слышит!

– Не за что. Что я могу для вас сделать?

– Просто позвольте мне еще раз осмотреть первый этаж, – попросил Кирк извиняющимся тоном.

– Суперинтендант, будь вечны наши жизни, кто б вашу просьбу предал укоризне?[194] Но делайте что хотите. Только, как пел поэт, подобно ста викариям, придите как прах времен и сгиньте с утром в унисон. Первое – Марвелл, второе – Руперт Брук[195].

– Премного обязан, – ответил мистер Кирк сразу и про разрешение, и про информацию. – Дело в том, что у меня появилась мысль.

– Мне бы ваши заботы. Желаете развить ее сию минуту или до утра потерпит?

Мистер Кирк настоятельно попросил его светлость не беспокоиться.

– Что ж, удачи и спокойной ночи.

И все же Питер колебался. Природное любопытство боролось в нем с совершенно здравым и верным ощущением, что следует доверять умственным способностям Кирка и не мешать тому вести собственное расследование. Здравое ощущение победило, но он еще пятнадцать минут восседал на подоконнике, прислушиваясь к шорохам и стукам снизу. Затем хлопнула входная дверь и раздались шаги по дорожке.

– У него плечи разочарованного человека, – сказал Питер жене. – Он нашел дырку от бублика.

Это была чистая правда. Трещина в лютне Кирковой теории расширилась и с неприятной быстротой погасила все, что он мог сказать в оправдание Джо Селлона. Мало того что чрезвычайно трудно представить, каким образом Ноукс мог упасть, ударившись сразу и сзади и спереди, – теперь стало очевидно, что кактус ни на минуту не покидал своего места.

Кирк предусмотрел две возможности: кашпо могли снять с цепи или внутренний горшок могли вынуть из кашпо. По тщательном осмотре он отказался от первого варианта. Латунное кашпо имело дно конической формы и не могло стоять, более того, чтобы ослабить нагрузку на крючок, кольцо, соединяющее три цепочки, идущие от краев самого кашпо, было примотано к первому звену цепи над крюком шестью витками толстой проволоки, концы которой аккуратно заправили внутрь плоскогубцами. Никто в здравом уме не стал бы расплетать все это, когда мог просто вынуть горшок. Но тут Кирк совершил открытие, которое, хотя и делало честь его детективным способностям, сводило к нулю вероятность того, что горшок вынимали. По венчику сияющего латунного кашпо шла полоса сквозных отверстий, складывающихся в сложный узор, и было видно, что глина цветочного горшка в этих местах почернела: несомненно, от полировальной пасты. Если горшок вынимали с момента последней чистки, то его невозможно было вернуть на место с такой математической точностью, чтобы по краям отверстий не показалась полоска чистой красной глины. Разочарованный Кирк поинтересовался мнением Бантера. Недовольный, но готовый оказывать содействие, Бантер полностью согласился. Мало того, когда они вдвоем попытались сдвинуть горшок внутри кашпо, оказалось, что он там сидит весьма плотно. Без посторонней помощи никто бы не смог, втиснув горшок в кашпо, повернуть его так, чтобы ажурная полоска совпала с пятнами на глине, – уж точно это не удалось бы пожилому человеку в спешке и при свете свечи. Цепляясь за призрак надежды, Кирк спросил:

– А Крачли не полировал кашпо этим утром?

– Полагаю, что нет, он не приносил полироваль ную пасту и не пользовался принадлежностями, хра нящимися в кухонном шкафу. Что-то еще на сегодня?

Кирк беспомощно оглядел комнату.

– Часы, надо думать, – уныло сказал он, – тоже не переносили?

– Проверьте сами, – предложил Бантер.

Но на оштукатуренной стене не нашлось следов от крючка или гвоздя, на котором могли бы временно висеть часы. К востоку обнаружился гвоздь с “Пробуждением души”[196], а к западу ажурный кронштейн с гипсовым слепком – оба слишком легкие для часов, да и из окна их не было видно.

Кирк сдался:

– Похоже, это все. Большое вам спасибо.

– Это вам спасибо, – сурово отозвался Бантер. Преисполненный достоинства, несмотря на домашнее облачение, он проводил незваного гостя до дверей, словно эскортировал герцогиню.

Кирк по-человечески жалел, что не отложил проверку своей теории до окончания дознания. Все, чего он добился, – это ее полного опровержения, так что теперь не мог, не покривив душой, даже намекнуть на такую возможность.

Глава XIII

Ищите там и сям

– А я говорю – змея! – повторил Голубь…

и добавил дрожащим от сдерживаемых рыданий голосом:

– Чего я только не делал, а им все мало!

– Не имею ни малейшего понятия, о чем вы, – сказала Алиса.

– Корни деревьев, берега рек, изгороди, —

продолжал Голубь, не обращая на нее внимания, —

но эти змеи! Им все мало![197]

Льюис Кэрролл “Алиса в Стране чудес”

– А чего суперинтендант хотел вчера вечером? – поинтересовался лорд Питер Уимзи у Бантера.

– Желал удостовериться, милорд, мог ли кто-либо вынуть висящий кактус из кашпо во время известных событий минувшей недели.

– Как, опять? Я думал, он уже понял, что никто не мог. Стоит только взглянуть на следы от полировальной пасты. Нет нужды залезать на стремянку и среди ночи биться в стены, как шмель в бутылке.

– Совершенно верно, милорд. Но я почел за лучшее не вмешиваться, а ваша светлость пожелали, чтобы полиции предоставили все условия.

– А, действительно. Его мозги крутятся не быстрее, чем мельницы богов. Но ему присущи и другие божественные качества: он великодушен и, подозреваю, милосерден. Изо всех сил старается оправдать Селлона. Это вполне естественно. Но он атакует сильную сторону обвинения, а надо бы атаковать слабую.

– Питер, а что ты сам думаешь о Селлоне?

Они завтракали наверху. Гарриет, полностью одетая, курила, выпуская дым в окно. Питер, в промежуточной стадии (халат), грел у камина спину и ноги. Рыжий кот, явившийся с утренним обходом, занял позицию у него на плече.

– Не знаю, что и думать. Дело в том, что у нас чертовски мало пищи для размышлений. Похоже, думать еще рано.

– Селлон не похож на убийцу.

– Они вообще очень редко похожи на убийц. На человека, способного так беззастенчиво лгать, он тоже не похож. Разве что по очень важной причине. Но люди лгут, когда боятся.

– Наверное, он сказал про часы и только тогда понял, что это подразумевает пребывание в доме.

– Да. Когда говоришь полуправду, нужно соображать молниеносно и просчитывать шаги вперед. Ложь от начала до конца будет связной и последовательной. А поскольку он, очевидно, вообще не собирался рассказывать про ссору, ему пришлось сочинять на ходу. Но я что-то не пойму, как Селлон пробрался в дом?

– Должно быть, его впустил Ноукс.

– Именно. Старый человек заперся один в доме. К нему приходит молодой, здоровый, сильный – и в страшной ярости. Затевает ссору, сквернословит и, не исключено, угрожает. Старик посылает его подальше и захлопывает окно. Молодой дубасит в дверь и хочет войти. С чего бы старику его пускать? Однако он это делает, к тому же любезно поворачивается спиной, чтобы удобнее было стукнуть его тяжелым тупым предметом. Это возможно, но, как сказал бы Аристотель, это “невероятное возможное”[198].

– Допустим, Селлон сказал, что все же достал деньги, тогда Ноукс его впустил и сел, чтобы написать… нет, расписку он, конечно, писать бы не стал. Ни строчки на бумаге. Разве что Селлон ему угрожал.

– Если бы Селлон достал деньги, Ноукс велел бы ему передать их через окно.

– Допустим, он и передал – или сказал, что передаст. Ноукс открыл окно, а Селлон в него забрался. Или он не смог бы? Проемы тут довольно узкие.

– Ты даже не представляешь, – невпопад сказал Питер, – как бодрит возможность поговорить с кем-то, кто мыслит методически. Полицейские – отличные ребята, но они усвоили один-единственный принцип расследования – жалкую фразу cui bono[199]. Они гоняются за мотивом, а ведь для этого нужен психолог. С присяжными то же самое. Если они видят мотив, то сразу норовят вынести приговор, сколько бы ни твердил им судья, что доказывать мотив не обязательно и что на нем одном нельзя строить обвинение. Ты должен показать, как все произошло, – а потом, если хочешь, можно докопаться и до мотива, подкрепить доказательства. Если преступление могло быть совершено только так и не иначе и если совершить его таким образом мог только один человек, то преступник у тебя в кармане, с мотивом или без. У нас есть Как, Когда, Где, Зачем и Кто. Знаешь Как – знаешь и Кто. Так говорил Заратустра.

– Похоже, я вышла замуж за своего единственного просвещенного читателя. С другого конца этот клубок разматывается точно так же. С художественной точки зрения это абсолютно верно.

– Я заметил: что верно в искусстве, обычно верно и в жизни. Как кто-то сказал, природа, в сущности, – закоренелый плагиатор искусства[200]. Выкладывай свою теорию, только помни, что догадаться, как можно было совершить нечто, и доказать, что нечто было совершено именно так, – не одно и то же. Прости, но твои коллеги нередко пренебрегают этим немаловажным различием. Путают внутреннюю убежденность с юридическим доказательством.

– Я в тебя сейчас чем-нибудь запущу… Слушай, а ты не думаешь, что в Ноукса чем-нибудь запустили?

Через окно? Черт! Теперь у меня сразу две теории. Нет, погоди!.. Селлон добивается, чтобы Ноукс открыл окно, и карабкается внутрь. Ты не ответил насчет ширины проемов.

– Думаю, я бы в них пролез, но я уже в плечах, чем Селлон. Хотя по принципу “пролезет голова, пролезет и все остальное”, полагаю, он бы тоже смог. Но не быстро, и Ноукс, конечно, сразу понял бы, что он собирается сделать.

– И тут наступает момент для броска. Допустим, Селлон полез в окно, а Ноукс всполошился и бросился к двери. Тогда Селлон мог что-нибудь схватить.

– Что?

– Ты прав. Вряд ли он специально взял с собой камень или что-то такое. Но мог подобрать его в саду, прежде чем вернуться к окну. Или… знаю! Пресс-папье с подоконника. Он мог его схватить и запустить в спину убегавшему Ноуксу. Так получается? Я не особо смыслю в траекториях и всем таком.

– Очень может быть. Пойду посмотрю.

– Хорошо. А, да. Тогда ему оставалось только окончательно залезть в окно, взять пресс-папье, положить на место и вылезти через то же окно.

– Да неужели?

– Конечно нет, оно же было заперто изнутри. Нет. Он закрыл и запер окно, вытащил ключи у Ноукса из кармана, открыл входную дверь, вернул ключи на место и – ну, ему пришлось уйти, оставив дверь открытой. А Ноукс, очнувшись, любезно ее за ним запер. Эту возможность нам придется допустить независимо от того, кто убийца.

– Гарриет, это блестяще. Подкопаться почти невозможно. И вот что я еще тебе скажу: Селлон – единственный, кто мог, почти ничем не рискуя, оставить дверь незапертой. Это даже было бы на руку.

– Тут я за тобой не поспеваю. Почему?

– Да потому, что он сельский полицейский. Смотри, что происходит дальше. Среди ночи он решает обойти округу. В рапорте потом напишет, что его внимание к дому привлекли свечи, все еще горевшие в гостиной. Вот почему он их не задул, о чем позаботился бы любой другой убийца. Он идет к двери – открыто. Заходит, видит, что все выглядит прилично и естественно, а затем спешит известить соседей, что какой-то бродяга проник в дом и стукнул мистера Ноукса по голове. Плохо, когда ты последним видел убитого живым, но первым обнаружить тело – это хитрый ход. Должно быть, он здорово напугался, обнаружив запертую дверь.

– Да. Наверное, это заставило его отказаться от плана. Особенно если он заглянул в окно и увидел, что Ноукса нет там, где он его оставил. Ведь занавески не были задернуты? Нет, я помню, когда мы приехали, все было открыто. Что он подумал?

– Подумал, что Ноукс остался жив, и стал ждать утра, гадая, когда – и как…

– Бедняга! А потом, когда ничего так и не произошло и Ноукс пропал – тут есть от чего помешаться.

– Если все было именно так.

– А потом приехали мы и… Наверное, он все утро торчал поблизости, ожидая худшего. Когда тело нашли, он ведь оказался тут как тут?.. Как-то это жутковато.

– Это всего лишь гипотеза. Мы ни слова из нее не можем доказать. За это вас, охотников до загадок, и не любят. Любая правдоподобная версия тут же признается разгадкой. Давай придумаем гипотезу про кого-нибудь еще. Кого бы взять? Давай миссис Раддл? Она крепкая пожилая леди, и ее не назовешь такой уж душкой.

– Да зачем же миссис Раддл…

Страницы: «« ... 7891011121314 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Эта книга для тех, кто хочет изменить свою жизнь к лучшему, кто готов не пожалеть для этого собствен...
В 26 томе Собрания сочинений публикуется первая часть исследования «Двести лет вместе (1795–1995)» (...
В книге «Астральный лечебник» Михаил Радуга обращается к рассмотрению возможности самоисцеления от р...
Индивидуальный рисунок на ладони – это отражение бездонной внутренней природы человека, в которой со...
Поэзия Нины Ягодинцевой сама по себе как-то молчалива – прочёл, а ощущение неизьяснимости осталось, ...
Область бессознательного была и остается самой загадочной в психологии, ведь именно здесь пересекают...