Медовый месяц в улье Сэйерс Дороти
– Конечно будем, – кивнула Гарриет. – Теперь, когда у нас вычищены трубы – с вашей помощью. Надеюсь, ваше плечо уже не болит.
– Еще ноет. Совсем немного. Но пустяки, легкий ушиб, и все… Если их будут продавать, надеюсь предложить цену за кактусы, если только Эгги Твиттертон не захочет выкупить их для себя. И конечно же с твоего позволения, милая.
– Честно говоря, Саймон, я считаю эти кактусы отвратительными и уродливыми. Но готова их приютить. Я же знаю, ты много лет по ним сохнешь.
– Надеюсь, что не сохну, – сказал викарий. – Но, боюсь, должен сознаться в слабости к кактусам.
– Это нездоровая страсть, – ответила жена.
– Но, дорогая, дорогая, не стоит так преувеличивать. Прошу, леди Питер, еще бокал хереса. Не отказывайтесь!
– Мне горошек-то ставить, мистер Бантер? Бантер, прибиравший в гостиной, прервал свое занятие и подошел к двери с некоторой поспешностью.
– Я займусь горошком, миссис Раддл, когда придет время. – Он взглянул на часы, которые показывали пять минут седьмого. – Его светлость очень придирчив к горошку.
– Да ну? – Похоже, миссис Раддл восприняла реплику как приглашение к разговору, так как появилась на пороге. – Совсем как мой Берт. Бывало, говорит:
“Ма, терпеть не могу, когда он жесткий”. А ведь он то и дело жесткий выходит. Или разварится, все шкурки отдельно. То одно, то другое.
Бантер оставил это заявление без комментариев, и она сделала еще попытку:
– Вот те штуки, что вы велели начистить. Кажись, хорошо вышло?
Она представила на освидетельствование латунную вилку для тостов и фрагмент вертела, который так неожиданно выпал из дымохода.
– Спасибо, – сказал Бантер и повесил вилку на гвоздь у камина, а второй предмет, поразмыслив, поместил на этажерку.
– Даже странно, – не унималась миссис Раддл, – до чего господа носятся со всяким старьем. Чудно! А по мне, так барахло это все.
– Это очень старая вещь, – ответствовал Бантер, отступив назад, чтобы полюбоваться.
– Самое место им в трубе-то было, – фыркнула миссис Раддл. – Нет уж, мне подавай газовую духовку. Я б не отказалась – как у моей сестры, что в Бигглсуэйде живет.
– В газовых духовках нередко гибнут люди, – мрачно сообщил Бантер. Он взял блейзер хозяина, встряхнул и, оценив по его весу содержимое карманов, вынул из одного трубку, кисет и три коробка спичек.
– Господи, мистер Бантер, да что вы такое говорите! Неужто нам мало трупов в доме! И как они тут жить могут – не пойму!
– Что касается его светлости и меня самого, то мы к трупам привыкли.
Он извлек из блейзера еще несколько коробков, а в самой глубине гнезда обнаружил свечу зажигания и штопор.
– Эх! – сказала миссис Раддл с глубоким сенти ментальным вздохом. – А где ему хорошо, там и она счастлива. Эх! Чего там, сразу видно – без ума она от него.
Бантер, вытащив из другого кармана два носовых платка, мужской и женский, снисходительно их сравнивал.
– Это чувство весьма подобает молодой замужней женщине.
– Счастливые денечки! Но то ли будет, мистер Бантер. В конце концов, мужчина – это мужчина. Раддл-то когда выпивал лишку, так всегда меня колотил почем зря. А так он муж хороший был и деньги в дом приносил.
– Прошу вас, – сказал Бантер, рассредоточивая спичечные коробки по комнате, – впредь не проводить подобных сравнений, миссис Раддл. Я служу его светлости двадцать лет, другого джентльмена с таким мягким характером вы не найдете.
– Вы за ним не замужем, мистер Бантер. Захотели – за месяц предупредили, и все.
– Надеюсь, я и сам способен оценить преимущества своего положения. Двадцать лет службы и ни одного грубого слова, ни одного несправедливого поступка. – В голосе послышалось едва уловимое волнение. Бантер положил пудреницу на этажерку, затем бережно сложил блейзер и повесил через руку.
– Везет вам. Про бедного мистера Ноукса такого не скажешь. Хоть он и покойник, а я молчать не стану: он был сварливый, скупой грубиян и вечно всех подозревал. Бедный старый джентльмен.
– “Джентльмен”, миссис Раддл, – это довольно растяжимое понятие. Его светлость…
– Глядите! – перебила миссис Раддл. – Не иначе, сон юной любви[226] к нам по дорожке идет.
Бантер угрожающе сдвинул брови.
– К кому относится ваша реплика, миссис Раддл? – спросил он голосом, достойным Юпитера Громовержца.
– Да это ж Фрэнк Крачли, кто еще-то.
– А! – Юпитер стих. – Крачли? Что же, он ваш избранник?
– Да ну вас, мистер Бантер! Мой? Нашли дуру! Нет, Эгги Твиттертон. Носится с ним, как кошка с котенком.
– В самом деле?
– В ее-то возрасте! Все молодится, ишь. Смотреть тошно. Кабы она знала, что знаю я… а вишь!
Интригующее откровение было прервано явлением Крачли.
– Здрасьте, – обратился он к обоим сразу. – На сегодня есть работа? Я забежал, думаю: вдруг что надо? Мистеру Хэнкоку я еще час-другой не нужен буду.
– Его светлость распорядился помыть машину, но сейчас он опять на ней уехал.
– А! – Крачли, очевидно, понял это как намек, что можно в охотку посплетничать. – Ну, денек-то слав ный как раз.
Он сделал осторожную попытку сесть, но поймал взгляд Бантера и пришел к компромиссу, небрежно облокотившись на край скамьи.
– Ты не слышал, на когда назначили похороны? – спросила миссис Раддл.
– Завтра, полдвенадцатого.
– Самое время – он же тут неделю с лишним пролежал. Плакать никто не станет, помяните мое слово. Некоторые Ноукса и вовсе терпеть не могли, не говоря уж о том, кто его прикончил.
– На дознании они немного узнали, – заметил Крачли.
Бантер открыл этажерку и выбирал из ее разношерстного содержимого винные бокалы.
– Замять дело они пытались, да и все, – сказала миссис Раддл. – Представить все так, будто между ним и Джо Селлоном ничего не было. Надо было видеть рожу этого Кирка, когда Тед Паддок начал вопросы задавать.
– Похоже, они торопились с этим покончить.
– Не хотят, чтоб люди думали, что бобби может быть тут замешан. Слыхал, как коронер мне рот заткнул, только я начала рассказывать? Ага! Но газетчики-то все поняли и своего не упустили.
– Позвольте спросить, поделились ли вы с ними своим мнением?
– Может, поделилась, а может, и нет, мистер Бантер, а только в ту же минуту явился милорд, и они на него слетелись, как пчелы на мед. Он со своей миледи завтра во всех газетах будут. И меня тоже на карточку сняли, с миледи вместе. А приятно, когда про твоих друзей в газетах пишут, так ведь?
– Попрание глубоко личных чувств его светлости не может принести мне никакого удовлетворения, – с упреком сказал Бантер.
– А! Кабы я им выложила все, что думаю про Джо Селлона, меня б на первой странице пропечатали. И как только его на свободе-то оставили. Он нас всех перережет прямо в постелях. Я как только увидала тело бедного мистера Ноукса, так сразу и подумала:
“Ага, а что это тут Джо Селлон-то крутится? А ведь он последним видел беднягу живьем!”
– Значит, вы тогда уже знали, что преступление было совершено в среду вечером?
– Ну конечно нет, тогда не знала… Послушайте, мистер Бантер, не надо говорить чего я не говорила!
– Я думаю, вам следует быть внимательнее, – сказал Бантер.
– И правда, мамаша, – поддержал его Крачли, – выдумывать всякую всячину до добра не доведет.
– У меня-то, – парировала миссис Раддл, отступая к дверям, – на мистера Ноукса зуба не было. Не то что не буду говорить у кого – с ихними сорока фунтами.
Крачли проводил ее взглядом.
– Боже всемогущий, ну и язык! Как она только слюной своей не травится. Грош цена ее показаниям. Паршивая старая сорока!
Бантер своего мнения не выразил, но подхватил блейзер Питера и еще несколько разбросанных предметов одежды и ушел на второй этаж. Крачли, избавленный от пристального надзора за соблюдением общественных приличий, тихонько подошел к камину.
– Хо! – сказала миссис Раддл. Она принесла за жженную лампу, поставила на стол в дальнем конце комнаты и обернулась к Крачли с ведьминской улыб кой. – Ждешь поцелуев в сумерках?
– Это вы о чем? – мрачно спросил Крачли.
– Вон Эгги Твиттертон спускается с холма на велосипеде.
– Боже ты мой! – Молодой человек метнул быстрый взгляд в окно. – Точно, она. – Он почесал в затылке и тихо выругался.
– Хорошенький ответ на девичью молитву!
– Слушайте, мамаша. Моя девушка – Полли. Сами знаете. С Эгги Твиттертон у меня отродясь ничего не было.
– У тебя с ней нет, а у нее с тобой – может, и было, – афористически изрекла миссис Раддл и вышла, не дожидаясь ответа.
Когда Бантер спустился с лестницы, Крачли задумчиво поигрывал кочергой.
– Позвольте спросить, зачем вы здесь околачиваетесь? Работа ваша снаружи. Если хотите дождаться его светлости, ступайте в гараж.
– Послушайте, мистер Бантер, – серьезно сказал Крачли. – Разрешите мне немножко тут посидеть. Там рыщет Эгги Твиттертон, а стоит ей меня углядеть… понимаете? Она слегка… – И он многозначительно постучал себя по лбу.
– Гм! – ответствовал Бантер.
Он подошел к окну и увидел, как мисс Твиттертон слезает с велосипеда у калитки. Она поправила шляпку и принялась шарить в корзинке, привязанной к рулю. Бантер резко задернул занавески.
– Но долго вам тут просидеть не удастся. Его свет лость и ее светлость могут вернуться в любую ми нуту. Что теперь, миссис Раддл?
– Я тарелки расставила, как вы велели, – объявила она с видом скромной добродетели.
Бантер нахмурился. В передник миссис Раддл было что-то завернуто, и она, говоря, продолжала оттирать это что-то. Бантер подумал, что обучить ее манерам, подобающим прислуге в приличном доме, будет нелегко.
– И я нашла второе блюдо для овощей. Только оно разбитое.
– Очень хорошо. Можете взять и помыть эти бокалы. Графинов здесь, похоже, нет.
– Это ничего, мистер Бантер. Я бутылки-то уж скоро ототру.
– Бутылки? – У Бантера мелькнуло страшное подозрение. – Какие бутылки? Что у вас в руках?
– Как что? Одна из старых бутылок, что вы привезли, ох и грязные! – Она торжественно предъявила свой трофей. – Все известкой перемазаны.
У Бантера перед глазами все закружилось, и он схватился за спинку дивана.
– Боже мой!
– На стол ее такую не поставишь, это уж как пить дать!
– Женщина! – вскричал Бантер, выхватив у нее бутылку. – Это кокберн[227] девяносто шестого года!
– Не может быть! – озадаченно сказала миссис Раддл. – Надо же. А я думала, это пьют.
Бантер с трудом владел собой. Ящик был оставлен в кладовке из соображений безопасности. Погреб полиция перевернула вверх дном, но по английскому закону в собственной кладовке человек в своем праве. Дрожащим голосом он сказал:
– Надеюсь, вы не стали трогать остальные бутылки.
– Только распаковала да стоймя поставила, – энергично заверила его миссис Раддл. – А ящики на растопку пойдут.
– Да чтоб вас! – взревел Бантер. Маска слетела в одночасье, и натура, сверкая кровью на клыках[228], прыгнула, как тигр из засады. – Чтоб вас! Уму непостижимо! Весь винтажный портвейн его светлости!!! – Он воздел к небу дрожащие руки. – Паршивая старая проныра! Настырная безмозглая карга! Кто велел совать нос в мою кладовую?!
– Помилуйте, мистер Бантер! – сказала миссис Раддл.
– Валяй! – воодушевленно сказал Крачли. – Вон кто-то пришел.
– А ну выметайтесь отсюда! – бушевал Бантер, не обращая внимания. – Пока я шкуру с вас не содрал!
– Да откуда мне знать-то было?
– Вон!!!
Миссис Раддл отступила, не потеряв достоинства:
– Ну и манеры!
– Тут уж вы по уши вляпались, мамаша, – заметил Крачли, ухмыляясь.
Миссис Раддл обернулась на пороге.
– Теперь сами за собой грязь убирайте, – пригвоздила она напоследок.
Бантер скорбно баюкал в руках оскверненную бутылку.
– Весь портвейн! Весь! Две с половиной дюжины – все растрясены к чертям! А ведь его светлость вез их на заднем сиденье и вел машину тихо и бережно, будто дитя качал.
– Это точно чудо, – сказал Крачли, – судя по тому, как он сегодня летел в Пэгфорд. Чуть не снес с дороги меня и старое такси.
– Две недели в доме не будет ни капли годного портвейна! А он ведь так любит выпить бокал после ужина!
– Ну, не повезло ему, вот и все, – сказал Крачли с тем философским отношением, какое мы приберегаем для чужих бед.
Бантер испустил вопль Кассандры:
– Этот дом проклят!
Он обернулся, и дверь резко распахнулась, впустив мисс Твиттертон. Получив в лицо заряд красноречия, та отскочила с тихим визгом.
– Мисс Твиттертон пришла, – без необходимости сообщила миссис Раддл и удалилась.
– Боже мой! – ахнула бедная гостья. – Прошу прощения. А… дома ли леди Питер? Я только принесла ей… Ой, наверное, их нет… Миссис Раддл такая бестолковая… Может быть… – Она умоляюще переводила взгляд с одного мужчины на другого. Бантер, взяв себя в руки, вновь надел маску невозмутимости, и эта метаморфоза окончательно добила мисс Твиттертон.
– Если вас не затруднит, мистер Бантер, не были бы вы так любезны передать леди Питер, что я принесла ей немножко яиц от своих курочек?
– Разумеется, мисс Твиттертон.
Приличия были нарушены, и заглаживать этот промах сию минуту не имело смысла. Он принял корзину со снисходительным добродушием, какое подобает дворецкому милорда при общении со скромным вассалом.
– Это палевые орпингтоны, – объяснила мисс Твиттертон, – они… у них такие славные коричневые яички, правда? И я подумала, может быть…
– Ее светлость будет вам очень признательна за заботу. Вы сможете подождать ее?
– О, благодарю вас… Но я не знаю…
– Я ожидаю их возвращения в ближайшее время. Они у викария.
– О! – сказала мисс Твиттертон. – Да. – Она беспомощно опустилась на предложенный стул. – Я думала просто отдать корзину миссис Раддл, но она, кажется, очень взволнована.
Крачли коротко хохотнул. Он порывался сбежать, но Бантер и мисс Твиттертон закрывали ему путь к выходу, и он, похоже, сдался. Бантер был рад возможности объясниться.
– Это я очень взволнован, мисс Твиттертон. Миссис Раддл бесцеремонно взболтала весь винтажный портвейн его светлости, который спокойно отстаивался после перевозки.
– Какой кошмар! – вскричала мисс Твиттертон, уловив, что несчастье, хотя и малопонятное, является бедствием вселенского масштаба. – Он весь испорчен? Кажется, в “Свинье и свистке” есть очень хороший портвейн, вот только дорогой – четыре шиллинга шесть пенсов бутылка, и за пустые денег не возвращают.
– Боюсь, что в нашем случае это едва ли подойдет.
– Или, может быть, они захотят моего пастернакового вина? Я с большим удовольствием…
– Ха! – сказал Крачли. Затем ткнул большим пальцем в сторону бутылки в руках Бантера. – А почем то, что ихняя светлость предпочитают?
Больше Бантеру было не вынести. Он шагнул к двери.
– Двести четыре шиллинга за дюжину!
– Итишь! – сказал Крачли.
Мисс Твиттертон не поверила ушам:
– Дюжину чего?
– Бутылок! – сказал Бантер. Он вышел, решительно хлопнув дверью. Плечи его поникли, дух был поколеблен.
Мисс Твиттертон, быстро посчитав на пальцах, в смятении обернулась к Крачли. Тот стоял, насмешливо улыбаясь и больше не делая попыток увильнуть от разговора.
– Двести четыре… это же семнадцать шиллингов бутылка! Это… это безнравственно!
– Да. Не нашего с тобой полета птица, да? Ишь! Он-то запросто может вынуть из кармана сорок фунтов, от него не убудет. Да только не вынет!
Он подошел к камину и красноречиво сплюнул в огонь.
– Но, Фрэнк! Не надо так озлобляться. Нельзя же ждать, что лорд Питер…
– “Лорд Питер”! Кто ты такая, чтоб звать его по-домашнему? Возомнила себя невесть кем!
– Так его положено называть, – выпрямилась мисс Твиттертон. – Я прекрасно знаю, как обращаться к титулованным особам.
– Что да то да! – саркастически ответил садовник. – В лучшем виде. И его чертову камердинеру “мистер” говоришь. Ты кончай с этим, девочка моя. Тебе он “милорд”, как и всем нам… Хоть мамаша твоя была учительша, да папаша-то коров пас у Теда Бейкера. И раз уж она с ним связалась, то тебе теперь чваниться не с чего.
– Я убеждена, – голос мисс Твиттертон дрожал, – что уж от кого, а от тебя я подобные вещи выслушивать не обязана.
Крачли набычился:
– Вот оно что, да? По-твоему, ты вроде как себя унижаешь, когда со мной якшаешься? Хорошо! Иди и целуйся с господами. “Лорд Питер”!
Он сунул руки глубоко в карманы и сердито прошагал к окну. Он так явно хотел затеять ссору, что даже мисс Твиттертон не могла этого не заметить. Причина была очевидна. На свою беду, она игриво погрозила пальцем:
– Фрэнк, Фрэнк, какой ты дурачок! Ты, кажется, ревнуешь!
– Ревную?! – Он уставился на нее и засмеялся, показав все зубы. Смех был не из приятных. – Отлично! Забавная мысль! Что, принялась его светлости глазки строить?
– Фрэнк! Он женатый человек, что ты такое говоришь?
– Еще б не женатый. Связан по рукам и ногам. Сунул голову прямо в петлю. “Да, дорогой!”, “Нет, дорогая!”, “Обними меня скорей, дорогой”. Прелестно!
Мисс Твиттертон считала, что да, прелестно, и так и сказала:
– Конечно, это прекрасно, когда два человека так преданы друг другу.
– Любовь в высшем обществе. А ты хочешь на ее место, правда?
– Ты думаешь, я хотела бы с кем-то поменяться местами?! – вскричала мисс Твиттертон. – Но, Фрэнк! Если бы только мы с тобой могли скорей пожениться…
– Ага! – удовлетворенно сказал Крачли. – Да ведь дядюшка Ноукс сунул палку в это колесо.
– Ох, я весь день ищу тебя, чтобы обсудить, как нам быть дальше.
– Нам?
– Я не о себе пекусь, Фрэнк. Я ради тебя будут работать не разгибаясь.
– И кукиш с маслом заработаешь. А как же мой гаражец? Кабы ты тут не лебезила, я б уж давно выколотил из старого черта свои сорок фунтов.
Мисс Твиттертон дрогнула под его гневным взглядом.
– Пожалуйста, не сердись на меня. Никто из нас не мог этого знать. И что самое ужасное…
– Что там еще?
– Я… я… я немножко откладывала. По чуть-чуть. У меня в сберегательной кассе было почти пятьдесят фунтов.
– Пятьдесят? – переспросил Крачли, слегка смягчившись. – Хорошее “немножко”.
– Я собиралась вложить их в гараж. Хотела сделать тебе сюрприз…
– Ну и что с ними стряслось? – При виде ее умоляющих глаз и дрожащих костлявых рук он снова начал раздражаться. – Почта разорилась?
– Я… я одолжила их дяде. Он сказал, ему не хватает – кто-то не заплатил по счетам…
– Но у тебя же ведь есть расписка, – нетерпеливо и взволнованно сказал Крачли. – Это твои деньги. Они не имеют права их захапать. Ты их вернешь – у тебя расписка есть. Давай ее мне, я поговорю с этим Макбрай-дом. Это, по крайней мере, покроет мои сорок фунтов.
– Но я и не подумала просить у дяди расписку. Мы же родня. Я не могла.
– Не подумала?.. Никакого документа?! Вот же блаженная дура!
– Фрэнк, дорогой. Мне так жаль. Кажется, все на свете пошло не так. Но ты бы и сам подумать не мог, а я – тем более…
– Угу. Я-то сделал бы все по-другому, можешь мне поверить.
Он скрипнул зубами и пнул пяткой полено в очаге, так что полетели искры.
Мисс Твиттертон смотрела на него с несчастным видом. Затем в ней зажглась новая надежда.
– Послушай, Фрэнк! Может быть, лорд Питер одолжит тебе денег на гараж? Он ведь так богат.
Крачли это обдумал. Для него “богач” означало “слабак”. Возможно, если он произведет хорошее впечатление… хотя для этого придется пресмыкаться перед титулом.
– Факт. Этот может.
Мисс Твиттертон порозовела. Ей представилось, что возможность уже стала реальностью. Мечты уносили ее в радужное будущее.
– Конечно одолжит. И мы сразу сможем пожениться, поселимся в том коттедже на углу – помнишь, на шоссе, ты еще сказал, что там будет останавливаться много машин. А я бы вносила свою лепту. Мои палевые орпингтоны…
– Вечно ты со своими орпингтонами!
– И я могу давать уроки игры на фортепиано. Ученики найдутся. Малышка Элси, дочка начальника станции…
– К чертям малышку Элси! Слушай сюда, Эгги, пора нам все прояснить. Когда мы собирались ожениться и получить денежки твоего дяди – это одно дело. Это бизнес. Но если твоих денег не будет, все отменяется. Поняла?
Мисс Твиттертон издала слабое блеяние. Он продолжил без обиняков:
– Мужчине, который начинает жить, нужна жена, так? Славная цыпочка, чтоб было к кому домой идти. Чтоб было за что подержаться. А не тощая старая курица с выводком палевых орпингтонов.
– Как ты можешь так говорить?
Он грубо схватил ее за плечо и развернул лицом к зеркалу с нарисованными розами.
– Посмотри на себя, дура старая! Это ж все равно что на бабке жениться.
Она отпрянула назад, и он оттолкнул ее прочь.
– Изводишь меня хуже училки: “Фрэнк, следи за манерами” да “говори правильно”! И перед его светлостью подхалимничаешь: “Фрэнк такой умный” – тьфу! Дураком меня выставила.
– Я только хотела помочь тебе достичь успеха.
– Ага, хвасталась мной, будто я твоя вещь. Небось мечтаешь взять меня в спальню, как свой серебряный чайник, – и толку тебе от меня там будет как от чайника.
Мисс Твиттертон зажала уши руками.
– Я не буду слушать – ты с ума сошел. Ты…
– Думала купить меня дядюшкиными деньгами? Ну и где они?
– Почему ты со мной так жесток? После всего, что для тебя сделала?
– Наделала ты много чего. Выставила меня на посмешище, втянула в такую катавасию… На всех перекрестках вопила, мол, мы только и ждем, когда викарий объявит день свадьбы…
– Я никому ни слова не сказала. Честно, честно, никому!
– Да неужто? А чего тогда Раддлиха болтает?
– А если и сказала, – крикнула мисс Твиттертон в приступе отчаянной храбрости, – почему бы и нет? Ты мне все время твердил, что я тебе нравлюсь. Ты так говорил! Ты говорил.
– Мало ли что…
– Но ты правда это говорил. Не может быть, чтоб ты был таким жестоким! Ты не знаешь, ты не знаешь… Ну Фрэнк, пожалуйста! Милый Фрэнк, я знаю, ты пережил ужасное разочарование, но ты не можешь всерьез… не можешь! Я… я… О Фрэнк, пожалей меня, я так тебя люблю.