Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой Рехаге Кристоф
Я бегу обратно в кафе. Ее там больше нет. Я звоню на ее мобильный, он выключен.
Улицы Мюнхена кажутся мне серыми. Они все одинаковые. До моего дня рождения осталось два дня, и я не хочу здесь оставаться.
Я возвращаюсь домой, собираю вещи и убираю все за собой. Я пристегиваю камеры, закидываю за плечи рюкзак, бросаю ключи на почтовый ящик и выхожу за дверь. Она защелкивается за мной. Здесь, на севере Альп, куда стекаются туристы, я не выделяюсь из толпы. И все же я предпочитаю идти по закоулкам.
На вокзале я покупаю билет до Айфеля. Там живет мой двоюродный дедушка из Венгрии, мы раньше праздновали у него каждое Рождество. Прошло больше трех лет с тех пор, как я был у него в последний раз. Ранним вечером я приезжаю в Айфель. Моя двоюродная бабушка уже стоит на перроне.
– Кристи, – говорит она, выговаривая «р» так же, как и большинство венгерских родственников в нашей семье, в семье мамы.
– Ты хочешь есть? – спрашивает она.
– Я хочу к маме, – говорю я.
Мама лежит недалеко от дома моего двоюродного дедушки. Мы поднимаемся на холм, проходим через открытые ворота и идем через ряды могил. Под нашими шагами хрустит гравий. Я спрашиваю себя, где я слышал этот звук в последний раз. В гравийном карьере братьев Чжоу? На подъезде к дому, в котором я прятался от пчел?
Мы останавливаемся перед небольшим камнем, за которым растет деревце. Горит лампадка, наверное, ее зажгла моя двоюродная бабушка.
Я молчу несколько минут, потом я показываю на деревце и говорю:
– Оно подросло.
Моя двоюродная бабушка смотрит на меня, я пытаюсь улыбаться. Это мне не удается. Я опускаюсь на колени.
Мы подходим к дому, мой двоюродный дедушка открывает нам дверь. Он радуется мне.
– Что же за дела ты творишь, Кристи? – спрашивает он, прижимает меня к себе и целует в обе щеки.
Вечером мы долго не ложимся спать. Мы сидим на кухне. На столе стоит хлеб с твердой корочкой, сыр, перец и салями. Вокруг нас летает облачко сладковатого дыма от сигары.
Я рассказываю о своей поездке, о том, как я вышел из Пекина год назад, о больших городах, об угольных землях и ночи, проведенной в снегах, о храмах, пустынях, верблюдах и яках, о песчаных бурях и учителе Се.
Он понравился моему двоюродному дедушке, особенно ему понравилась история о черепе яка.
– Твой учитель полностью прав, – говорит он, – если ты нашел один, то непременно хочется подобрать к нему второй!
Он со вкусом затягивается сигарой. Потом он рассказывает мне о том, как сбежал из Трансильвании больше тридцати лет назад. Как он приехал в Германию, чтобы учиться здесь и выкупить остальных родных. В этой истории много беготни, и я слышу ее впервые.
На следующий день мне звонит отец. Он говорит:
– Завтра у тебя день рождения, ты не хочешь приехать домой?
Я отвечаю, что не могу.
И вот мне исполняется двадцать семь. Дверь открывается, за ней стоит вся моя семья: Беки, Руби, мой отец, его подружка и даже Пак, они приехали из Бад-Нендорфа. С ними приехали мои кузины.
Я получаю пирог и несколько наскоро купленных подарков. Мы сидим за большим столом в столовой, все болтают наперебой, Пак лежит на моей ноге, все это напоминает мне Рождество.
Впрочем, они остаются только до вечера. Когда мы прощаемся, отец говорит мне:
– В машине есть свободное место.
Я качаю головой. Он обнимает меня, и они уходят.
– Что ты намерен делать? – спрашивает меня мой двоюродный дедушка, когда мы остаемся одни.
– Я не знаю, – отвечаю я, и он улыбается:
– Тогда помоги мне завтра с песком.
Моросит дождь, на мне комбинезон, резиновые сапоги и рабочие рукавицы. В руках у меня лопата, рядом стоят два больших пластиковых ведра. Мой дедушка рядом точно в таком же виде, мы оба стоим под мелким дождиком перед большой кучей песка.
– Вот это, – он указывает на песок, – нужно туда, – он указывает в другое место.
Мы насыпаем песок в ведра; когда они наполняются, мы несем их на вытянутых руках в другое место и опрокидываем. Когда песок высыпается из ведер, раздается красивый мягкий звук, остальное – просто тяжелая работа.
Когда мы делаем перерыв, чтобы он мог выкурить сигару, а я сделать глоток воды, куча песка выглядит такой же большой, как и в начале. Руки болят.
Мы продолжаем, дождь усиливается, я зачерпываю лопатой песок, наполняю ведра, отношу их, слышу мягкий звук при вытряхивании, думаю о Джули, о дороге, о правилах путешествия и о том, что сказал учитель Се.
Постепенно куча уменьшается. Мы делаем еще один перерыв, потом снова нагружаем, идем, высыпаем.
Наконец дедушка хлопает меня по плечу. Кучи больше нет, только цвет земли указывает на то, что она здесь когда-то была.
Остаток времени проходит спокойно. Мы живем в ритме, состоящим из еды, бесед и сна. Каждый день я навещаю маму. Я люблю бывать у нее. Она здесь, что бы ни произошло. Я рассказываю ей о своем путешествии, о Джули, о моей надежде, хотя она все это уже знает. Я спрашиваю у нее, как там дела у моего любимого отца, его могила слишком далеко, чтобы ехать туда. Я рассказываю ей, что дал мне с собой учитель Се, когда я в последний раз звонил ему из самолета: он сказал, что я что-то потерял, а что-то нашел.
Однажды я прихожу к ней и говорю, что наконец знаю, что делать.
На следующий день я сижу в поезде, направляющемся в Бад-Нендорф. Сначала я сел на поезд дальнего следования, а потом пересел на электричку, проезжающую мимо деревень, потому что я не хотел, чтобы окрестности слишком быстро проносились мимо окон. Люди входят и выходят. Пенсионеры, школьники, загородные рабочие, домохозяйки. Небо серое. Я хорошо знаю этот его цвет.
Потом я вижу темную стену леса, я знаю, башня, на которой я дожидался Нового года, уже недалеко. Где-то рядом протекает Ауэ. Наш дом уже близко.
Голос объявляет в громкоговоритель остановку в Бад-Нендорфе.
Поезд замедляет ход, шум колес звучит ниже. Потом он останавливается. Кнопка рядом с дверью светится зеленым. Я нажимаю на нее пальцем, дверь открывается.
Бад-Нендорф.
На мне висят камеры, над спиной торчит рюкзак, я выхожу на перрон.
Кроме меня на этой остановке вышли еще несколько человек, они проходят мимо меня. Я останавливаюсь и оглядываюсь. Ничего не изменилось.
Через несколько секунд двери закрываются за мной, поезд с шумом набирает скорость.
Я остаюсь один на перроне. Осенний воздух холодный и сырой.
Я делаю глубокий вдох.
Я достаю телефон. На нем набрана эсэмэс, и я не знаю, кому ее отправить.
Она состоит из двух китайских иероглифов, вместе они означают одно слово: «Спасибо».
Четыре года спустя…
Литературный салон
Мои штаны слишком тесны, и мне жарко.
Я сижу на диване в пекинском книжном магазине и говорю о давно прошедших вещах. «Китай глазами немца», – написано надо мной на доске, рядом с изображением обложки китайского издания. Оно выглядит почти так же, как немецкое, на месте и борода, и напряженный взгляд.
Я больше не могу на это смотреть. Но это и не надо, я просто смотрю на людей.
На встречу со мной пришли несколько пожилых и много молодых людей. Те, кому не досталось места, теснятся за рядами стульев. Похоже, что это помещение не рассчитано на такое количество людей, и я спрашиваю себя, что они все здесь ищут.
Знаком ли я с какой-нибудь звездой, спросили меня в издательстве. На литературную встречу принято приглашать парочку знаменитостей. Но у меня нет таких знакомых, и им пришлось самим позаботиться об этом.
И вот они пришли, эти знаменитости, и сидят теперь на диване рядом со мной. Одному из них в районе сорока лет, он крупный и бородатый. У него больше миллиона подписчиков на Weibo, китайском сервисе микроблогов, его псевдоним там Июэ Саньжэнь, Странник пяти святых вершин. Когда я впервые услышал это имя, перед моими глазами возник образ Хуашань, с ее отвесными склонами, самой западной горы из Пяти Святых Вершин. Я вспоминаю свое соревнование с солдатами. Интересно, что они сейчас делают?
Но толстый человек, сидящий рядом со мной, знаменит не скалолазанием, а своими журнальными колонками. Он невероятно быстро пишет, при этом часто и охотно критикуя власти. Те, кто его знает, в курсе, что он всегда имеет при себе нож. Он либерал, склочник и владелец колбасной фабрики.
Вторая «звезда» сидит с ним рядом. Он чуть меньше ростом и не такой толстый, у него нет бороды и не так много поклонников. Он называет себя Роу Тансенг, Странствующий монах во плоти, но его фанаты ласково называют его Роуроу, «Мясо». Он тоже журналист, но он заработал славу своеобразным способом, предлагая дамам из Интернета присылать ему фотографии своего таза и бедер. Он регулярно выкладывал их в Weibo, но в конце концов его поклонники, число которых увеличивалось, поняли, что все это преследовало лишь рекламные цели. Мясо пишет антиправительственные статьи и является одним из основателей «Songfandang», Партии службы доставки, которая поддерживает членов семей политических заключенных. Кроме того, он очень начитан. Так начитан, что колбасный фабрикант как-то сказал про него, что он самый умный человек из всех, кого он встречал и его собственные знания являются лишь маленькой толикой тех знаний, что есть у Мяса.
Я смотрю на лица вокруг и спрашиваю себя, сколько из них пришло сюда для того, чтобы посмотреть на звезд, а сколько оказались здесь случайно. Может быть, они зашли, чтобы купить какую-нибудь книгу?
В магазине жарко, Мясо толкает речь. Оно говорит слишком далеко от микрофона, большая часть зала слышит лишь тихое бормотание, но мы трое прекрасно его слышим – лектор, играющий роль модератора, Колбасный Фабрикант и я. А еще люди, сидящие в первых рядах. Мясо говорит о Фуко и о демократии. На одном из лиц среди публики я замечаю улыбку. Это журналист из Германии, он приехал сюда недавно и еще не очень хорошо понимает по-китайски. С ним рядом сидит ассистентка, которая переводит ему основные моменты. Потом они что-то шепчут друг другу, прикрывая рот рукой, и, когда он что-то понимает, его улыбка становится еще шире.
Мясо снова и снова говорит об одной дате. Оно не называет ее, но всем понятно, о чем идет речь, потому что четвертое июня было пару дней назад. Когда китайцы говорят о 1989 годе, они называют происшедшее не событиями на площади Тяньаньмэнь, а «лю-сы» – «шесть – четыре». Под этим словом подразумевают четвертый день шестого месяца, в который по демонстрантам был открыт огонь не только на Площади Небесного спокойствия, но и в других частях города. Тогда под гусеницы танков попали велосипедисты, машины и люди, и до многих наконец дошло, что в глазах Партии они были не союзниками, не друзьями, а угрозой.
Слова Мяса звучат гневно, но в тоже время они не кажутся четкими, его речь похожа на злобное бормотание. За ужином, на котором состоялось наше знакомство, оно рассказало о звонке из «соответствующей инстанции». Они хотели знать, с какой целью оно направлялось в Пекин, и только когда оно обещало им, что едет сюда только для того, чтобы принять участие в литературном вечере, посвященном выходу книги о путешествии, его поездку одобрили. Колбасный Фабрикант рассмеялся и сказал, что с такой проблемой он не сталкивался. Власти в любом случае посылают к нему двух сопровождающих, куда бы он ни пошел. Но в этом есть и свои плюсы. Однажды, например, его остановил дорожный патруль, и лица, следовавшие в машине за ним, быстренько объяснили бедной полиции, что лучше поскорее отпустить этого человека.
Когда микрофон переходит к Колбасному Фабриканту, его речи звучат так же грозно. Его борода ходит туда-сюда, лицо раскраснелось, а на лбу проступает пот – хотя в этом, возможно, виновата жара. Он так громко кричит в микрофон, что каждый присутствующий в комнате понимает намек на «недавний юбилей», раздаются хлопки и гул согласия. Я поднимаю глаза и вижу пожилого мужчину с хитрой улыбкой.
За прошедшие десятилетия Китай прошел длинный путь.
Я ерзаю на своем стуле, пытаясь незаметно справиться с неудобными штанами. За последние годы сидения на месте и писанины они явно стали мне жать. Я кидаю взгляд за окно. За ним виден Пекин, где-то там проходит шоссе, на другом конце которого находится пустыня. Я представляю себе эту четкую линию между голубым и коричневым на горизонте, и мне снова хочется пойти туда и посмотреть, что там, за этой линией.
Большинство лиц в зале молодые. Возникает чувство, что они пришли сюда, потому что ищут что-то. Город кажется им слишком душным, страна слишком тесной. Туристические поездки с группами скучны для них. Как можно искать что-то, если даже не знаешь, что это? Молодой человек в очках и куртке держит руку своей подруги, и это выглядит так, как будто он за нее держится, чтобы не улететь. Раньше в Китае было мало магазинов, торгующих товарами для спорта на открытом воздухе, сейчас вся страна переполнена ими.
Модератор смотрит на меня: я должен что-то сказать. Только вот что? Я говорю о том, какое прекрасное чувство испытываешь, когда проходишь контроль в аэропорту и ждешь посадки. Большая часть багажа находится в руках других людей, твоим временем так же руководят другие, а ты можешь делать только одно: слоняться по транзитной зоне и потреблять что попало. Нужно вести себя соответствующим образом, но зато тебе хорошо известно: все остальные пассажиры в таком же положении.
Я смотрю на публику и говорю, что иногда мне очень нравится это ощущение.
Полное отсутствие понимания. Некоторые смотрят на меня, словно ожидая, что я сейчас объясню свою шутку. Журналист шушукается со своей ассистенткой, модератор откашливается и передает слово Мясу.
Наступает время задавать вопросы в мой адрес. Поднимаются политические темы с развернутыми ответами, звучат голоса, которые просто хотят что-то высказать. Кто-то говорит «так дальше не пойдет», пожилой человек снова хлопает в ладоши и шепчет что-то. Еще несколько месяцев – и в Китае сменится партийная верхушка, а там, глядишь, и правительство. Напряжение в стране уже очевидно.
Звучат вопросы и о линии горизонта.
Что сложнее: идти или писать? Писать сложнее. Основа у них похожа: шаг за шагом, буква за буквой ты продвигаешься, на самом деле это просто, но когда позади СТО километров или СТО исписанных страниц, ты чувствуешь, что это невообразимо сложно. Но все-таки писать труднее, чем идти, потому что при этом тебя все время преследуют сомнения, и к тому же ты не становишься ни стройным, ни загорелым.
Доволен ли я названием китайского издания книги? Нет. Название «Путешествие по Китаю – глубокое погружение в каждый слой общества и знакомство с Китаем шаг за шагом» не только скучное, оно запутало многих людей здесь. Они решили, что это работа журналиста, который провел подробное исследование Китая. Как будто я написал книгу, чтбы рассказать им что-то про их собственную страну. А на самом деле, это история про одну мечту.
– Вообще-то, – говорю я, осторожно косясь на модератора, – немецкое название не намного лучше. По какой-то причине они напечатали его на английском.
Сдержанный смешок.
А потом звучит неизбежный вопрос: что же сейчас с Маленьким Слоником? Речь идет о Джули, в китайском издании мы использовали ее прозвище Сяосян – Маленький Слоник.
Я боюсь этого вопроса, потому что не знаю, что на него ответить. Модератор язвительно ухмыляется, его глаза полны злорадства по отношению к автору, которого угораздило критиковать название собственной книги. Мясо отсутствующе смотрит в пустоту, Колбасный Фабрикант набирает текст на телефоне, журналист шушукается со своей ассистенткой. Здесь и правда очень жарко. Молодой человек с очками и курткой крепко держится за руку подруги.
А где-то в зале светится пара черных глаз.
Телебашня Пекина. Первый день путешествия. Небо голубое – это хороший знак
Мой первый друг в этом путешествии – Чжу Хаи, тренер по боевым искусствам. Он колесит на велосипеде по округе в поисках будущих чемпионов
Полиция за работой. На постаменте, на котором стоит полицейский, надпись «Zhuyi Anquan» («Следим за безопасностью»)
Туман. Странник и мир вокруг него утопают в белизне
Мост Марко Поло
Гора Гуфенгчан. Длинный южный склон
Семейное путешествие. Отец и двое детей возвращаются из магазина с продуктами
Киоск у подножия горы Хуашань. Улыбчивая дама за прилавком желает мне удачи и советует быть очень осторожным – наверху холодно и скользко
Стирка. Электрическая зубная щетка, которую я всегда беру с собой, бережет десны. Из-за грязной одежды вода стала черной
Похороны. Зять усопшего несет бумажные украшения, используемые на похоронах
Письма. Фотографии и открытки, адресованные людям, которых я встретил в пути, – тете Лю, дедушке Лю, мастеру Яню, плачущим детям
Джули. Она осталась в Германии и ждет меня, но пока между нами тысячи километров пути
Уборка в храме, город Синьцзян. В ногах у конфуцианских учеников
Промышленная зона. Иногда окружающий мир заставляет меня чувствовать себя убитым
Горы Конгтон. Храм на горе, легкое дыхание старого Китая
Пастушка. Меня никто не замечает
Большой Будда в храме. Размер статуи около 24 метров. Суровый взгляд Будды сначала испугал меня
Проход в длинной каменной стене с местами для сидения внутри
Я и дядюшка Шен. Ему 60, он только что вышел на пенсию и хочет немного поездить по миру. На своем велосипеде
Под бодхисаттвами. Я разбил палатку в храме и еще не знаю, что я не могу здесь остаться
Длинный путь. Песчаные отрезки достигают 100 км в длину, мой путь преимущественно лежит через них
Я и учитель Се. С начала 80-х он странствует по Китаю пешком. И любит философию
Счастье. Я безнадежно влюблен в старый локомотив
Лагерь в пустыне. До ближайшего поселения – два дня пути. Изредка по трассе проезжает машина
В снегу. Начало путешествия
У городской стены
Весна. Позади 2000 км пути
С братом Рубеном на экскурсии
С Джули на пляже
С фотографами в пустыне
У парикмахера. Конец путешествия
Дома в Германии. Без бороды
Читать бесплатно другие книги:
