Слимпер Бабкин Михаил
— Пригодится, — уклончиво ответил Семён. — Мало ли что... Может, от врагов отстреливаться придётся.
— Какие там враги, — вздохнул медальон, — врагов сначала заиметь надо, а уж после от них отстреливаться!
— Был бы пистолет, а враги найдутся, — заверил Мара Семён. — Во всяком случае, обменяю его после на что-нибудь другое, не менее экзотичное. Мне же для Яны подарок надо найти... думаю, что сам пистолет ей без надобности, не любят женщины оружие! Вот и обменяю на что-нибудь.
— Только не продешеви, — сразу успокоившись предупредил медальон. — Такая волына многого стоит! Не делают нынче таких грохочущих пистолей. Нынче лучевые в моде, их и полименты, и чужие носят... Ладно, с оружием решили. Теперь давай думай, куда из Хранилища двинем. Не сидеть же здесь сиднем, среди покойников!
— А вон туда и двинем, — Семён махнул рукой в сторону молочно-белой стены, туда, куда только что стрелял. — Любопытно мне на Хранилище снаружи посмотреть. Тем более, что запрещающие письмена исчезли... Не чувствую я больше от стен никакой угрозы.
— Я бы так рисковать не стал, — обеспокоился Мар. — Хрен его знает, где мы можем оказаться! Может, это хранилище под землёй замуровано. Или на дне какого океана находится... Задохнёшься ведь! Потонем.
— А вот это твоя прямая забота: проследить за тем, чтобы мы не утонули, — посмеиваясь, сказал Семён, подходя к стене. — И чтобы в земле не остались. Справишься?
— Куда же я денусь, — вздохнул медальон. — Ох и послал мне случай напарничка, ох и послал... Семён, ты слыхал, что любопытство кошку сгубило?
— Так то кошка, — уверенно ответил Семён, — а то я. — И шагнул в белое сияние.
...Снаружи Хранилище выглядело как гора. Высокая, каменистая, ни кустика, ни травинки; Семён стоял у подножия той горы, отряхиваясь от пыли и песка — гора хоть была и колдовской, миражной, но мусору и грязи на ней было преизрядно. Накопилось с годами. Там, где Семён вышел из хранилища, на склоне горы светлело пятно в виде человеческого силуэта: камни здесь были словно дочиста отмыты. Теперь вся эта грязь была на Семёне.
Более-менее отчистив одежду и вытрусив из шевелюры мелкие камушки и песок, Семён огляделся.
День в этом Мире клонился к вечеру: оранжевое солнце низко висело над верхушками высоких деревьев, придавая густой листве зловещий тёмно-багровый цвет — деревья росли по другую сторону широкой утоптанной дороги, пролегавшей неподалёку от горы. Видимо, прямо за дорогой начинался дремучий нехоженый лес.
На дороге стояла, чуть накренясь набок, небольшая открытая повозка с обутыми в шины колёсами — колёса были вроде мопедных, со множеством тонких железных спиц. Возле повозки, лицом к ней и спиной к Семёну, сидел, скрестив ноги по-турецки, человек в тёмно-коричневой одежде. Сидел не шевелясь — издали его можно было принять за пень, странным образом выросший на проезжем месте. Обознаться было легко, так как и повозку, и неподвижного человека покрывала густая тень от деревьев.
Впереди повозки лежало что-то тёмное, крупное, и тоже не шевелилось.
— Хм, чего это он там расселся? — спросил Семён, напоследок отряхнув брюки комбинезона. — Сходить надо, посмотреть...
— Зачем? — живо отреагировал медальон. — Сидит — ну и пусть себе сидит. Чужой Мир, чужие нравы... Может, он молится. Или клятву какую даёт... Убить первого встречного, например! А тут р-раз — и ты на подходе. Будьте любезны!
— Есть у меня сильное подозрение, что не просто так он там сидит, — упавшим голосом ответил Семён, направляясь к повозке. — Подозреваю, что это я его лошадь того... На линии огня случайно оказалась, и тю-тю лошадка...
— Золотую монету ему дай, и пусть себе проваливает куда ехал, — недовольно буркнул Мар. — Оно, конечно, не стоит никакая сельская кляча такой дикой цены, но зато совесть тебя грызть не будет. Вообще-то, по-моему, совесть есть атавизм и пережиток, очень вредный для нашей работы! Заблуждение, от которого надо всемерно избавля... — медальон осёкся на полуслове. — Вот так лоша-адка... — протянул Мар и умолк.
Упряжной лошадкой был серый, с подпалинами, матёрый волчище. Мёртвый матёрый волчище, с рослого телёнка размером, лежавший на боку и запутавшийся лапами в ремнях упряжи: из пасти волка вывалился тёмный от пыли язык, открытые глаза стеклянно смотрели куда-то поверх Семёна; волк не дышал. На видимом боку волка, в области груди, было три чёрных входных отверстия от неразменной пули; четвёртое отверстие приходилось на шею. Пятый выстрел отстриг зверю ухо.
Земля под волком была залита тёмно-бурой запёкшейся кровью; над кровью жужжали зелёные мухи.
— Кучно, — еле слышно выдохнул Семён, останавливаясь позади неподвижно сидящего человека. — Метров с двадцати... невероятный результат!
Однако сидевший человек его услышал.
— Да, — сказал он, вставая на ноги и легонько покряхтывая. — Вот именно, что невероятный! По монастырской купчей... ох ты, бедная моя поясница... по купчей ведомости ездовой волк проходил как оборотневый, самовосстанавливающийся... многоразовый, так сказать. И где же его обещанная многоразовость? Где восстанавливаемость, я вас спрашиваю? — человек в коричневом повернулся к Семёну. — Жулики, кругом одни жулики... Никому верить нельзя! По документам — практически бессмертная скотина... ан нет: ни с того, ни с сего сама по себе продырявилась, упала и сдохла.
Судя по всему, это был священнослужитель. Может быть, монах из какого-нибудь ближнего монастыря — коричневая одежда оказалась чем-то вроде сутаны, перетянутой в поясе тонким кожаным ремешком; на ногах у монаха были деревянные сандалии. Монаху было лет под пятьдесят: стрижен он был коротко, «под горшок», хотя особо стричь было и нечего — на макушке у священнослужителя имелась обширная плешь-тонзура, то ли природная, то ли специально выбритая; красный нос и плутоватые глазки выдавали в нём человека жизнелюбивого, бойкого. Пройдоху и пьяницу выдавали, короче говоря.
— Вот, сидел и ждал, пока он восстановится, — пожаловался монах Семёну, со злостью пнув дохлого волка сандалией. — Как дурак сидел и ждал. Видать, бракованного волка подсунули. Надо будет монастырю в суд на заводчика подать... — монах склонился над возком, сильно навалившись животом на его борт. Словно нырять в повозку собрался.
— Эй, селянин, — глухо донеслось из возка, — подсоби-ка аптечку выгрузить... Одному несподручно, радикулит замучил! Достал, понимаешь, сил просто нету... И лечить некогда — дела всё, дела.
Семён подошёл к возку, помог монаху вытащить из него небольшой, но увесистый сундук с двумя боковыми ручками.
— Пешком теперь, да? — понял Семён. — Могу помочь нести, — Семёну всё ещё было стыдно, что это именно он пристрелил ездового волка. Пусть случайно, но всё же... Да и волк, скорее всего, был не бракованный — просто изрешетившие его серебряные пули не оставили оборотневому созданию ни одного шанса на восстановление.
— Зачем же пешком, — возразил монах, откинув крышку сундука и сосредоточенно копаясь в нём: изнутри сундучок оказался разделён перегородками на множество отделений-ячеек. — Сейчас я моего зверя немного оживлю... до ближнего посёлка довезёт и ладно... тебе в какую сторону? В ту же, что и мне? Славно. Подвезу, вдвоём оно веселее, безопаснее... ты драться-то умеешь? А то, говорят, душегубцы здесь шалят. То ли разбойнички какие, то ли живые умертвия, не знаю. Глухое место... кабы не служба, я бы ни за что, на ночь глядя, к тому же в полнолуние... — голос монаха становился всё тише, он уже забыл о Семёне, разыскивая что-то в своём сундуке.
— Ага, — сказал наконец монах, выпрямляясь и сразу хватаясь за поясницу, — ох ты... Слушай, селянин, тебя как зовут?
— Симеоном кличут, — вежливо ответил Семён, входя в роль простодушного селянина, — а вас, святейшество? — И смиренно сложил руки поверх кармана-животика.
— Зови меня отец Вуди, — монах потрусил вынутым из сундука чёрным флакончиком, взбалтывая его содержимое. После отвинтил крышечку — из горлышка посудины сразу потянулась струйка тёмного дыма — и осторожно, далеко отставив руку, уронил по одной капле на каждую рану волка. Чёрная жидкость мгновенно впиталась в волчью плоть: через секунду от ран не осталось и следа! Даже срезанное ухо по новой отросло.
Волк медленно втянул в пасть язык, встал, тяжело помотал башкой и застыл в несколько неестественной позе — похоже, у него был серьёзно повреждён позвоночник; взгляд у волка так и остался мёртвым.
Отец Вуди поспешно завинтил крышечку и положил флакон в одну из ячеек сундука.
— Симеон! — торопливо приказал монах. — Клади аптечку в повозку и запрыгивай! Сейчас он чесанёт. Ох и чесанёт! — Семён ухватил сундук, поднапрягся и рывком перенёс его в повозку, после чего и сам запрыгнул в неё: в повозке была лишь одна лавка, для возницы, потому Семён устроился на дне возка, возле аптечки. Отец Вуди, подобрав полы сутаны, покряхтывая, забрался следом — на лавочку.
Волк, словно дождавшись именно этого момента, сначала медленно, неуверенно, а после всё быстрей и быстрей потрусил по дороге: повозка катилась легко, лишь изредка несильно подскакивая на особо крупных ухабах — видимо, у повозки помимо дутых шин имелись и хорошие рессоры.
— А как долго он так бежать сможет? — с любопытством спросил Семён. — Отдыхать ему надо или нет?
— Разве ж это бег, — пренебрежительно усмехнулся отец Вуди, наматывая на руку вожжи. — Зверюга только разогревается. Снадобье пока ещё не полностью всосалось... кровь слишком густая, сворачиваться начала... Подожди минутку, кровушка у нашей скотинки разгуляется, вот тогда и будет бег! А отдыхать ему не надо, зачем мёртвому отдых? Будет бежать, пока не развалится... Они, временно оживлённые, от снадобья хоть и бодрые становятся, но гниют слишком быстро... на ходу могут развалиться. Ну, посмотрим, посмотрим, — монах озабоченно поглядел в небо. — Солнышко садится. Это плохо... Слушай, Симеон, у тебя хоть какое-нибудь оружие с собой есть? — отец Вуди оглянулся на Семёна. — Вы же, селяне, без топора или складных дубинок в лес ни шагу! Есть чего, говорю?
— Есть, — Семён похлопал себя по животу. — В кармане.
— Значит, дубинка, — удовлетворённо кивнул монах. — Складная. Небось, с выдвижными медными шипами?
— С серебряными, — коротко ответил Семён.
— Богато живёшь, селянин-Симеон, — уважительно сказал отец Вуди. — От нежити отмахаться можно... Говорят, вы в свои дубинки и ножи самострельные ухитряетесь вставлять, которые на десять шагов лезвием стреляют?
— Ухитряемся, — согласился Семён, — мы такие! Умелые мы.
— Покажешь потом, ладно? — попросил отец Вуди. — Ни разу не видел.
— Покажу, — пообещал Семён. — Потом. Если захотите.
— Договорились, — монах сосредоточился на управлении волком: мёртвый зверь шёл ходко, всё быстрее и быстрее, движение лап уже было трудно заметить в сгустившемся вечернем сумраке.
Дорога нырнула в лес: по обеим её сторонам чёрными стенами высились стволы угрюмых вековых деревьев; кроны деревьев закрывали почти всё небо.
Наступала ночь — в узкой полоске неба, тянувшейся над дорогой, постепенно загорались крупные августовские звёзды; далеко впереди из-за крон высунулся краешек полной луны.
Было тихо — лишь иногда поскрипывали колёса да что-то еле слышно бормотал себе под нос отец Вуди; волк бежал совершенно бесшумно, разве что изредка издавал звуки, похожие то ли на кашель, то ли на хруст костей.
— Вообще-то есть в этом что-то романтическое, — томным голосом сказал молчавший до этого Мар. — Летняя тёмная ночь, глухой лес... одинокие путники, спешащие к далёкому уютному очагу... дохлый волк, который везёт тех путников к тому очагу... и зловещие умертвия, которые вот-вот нападут сзади на беспечных путешественников. Всё прямо как в старинной легенде о принцессе Мариэль! Только там в упряжи скелет коня был. Хорошая легенда! Я её в Пыльном Мире услышал. Значит так: у одного короля было две дочери-близняшки. И, когда настало время, решил король выдать их обеих замуж за...
— Какие умертвия? — в испуге вскинулся Семён, резко оборачиваясь назад. — Где?!
Умертвия были неподалёку, метрах в пятнадцати позади повозки: было их около дюжины, более точно сосчитать в темноте не получалось; мчались они по дороге с той же скоростью, что и возок, не приближаясь, но и не отставая. Бежали совершенно беззвучно. Молча.
Кем они были при жизни, понять нынче было практически невозможно: эти существа не выглядели ни людьми, ни животными. Вернее, они были одновременно и тем, и другим — словно некий чокнутый умелец сшил воедино, как попало, случайно оказавшиеся под рукой разрозненные части тел из морга и скотомогильника, сшил как попало, а после интереса ради оживил свои созданья.
В лунном свете были хорошо видны красные зеркальца глаз, до четырёх-пяти штук у каждой твари, и белые острые кости, торчавшие из умертвий в самых неожиданных местах, наподобие игл дикобраза.
— А, чёртовы душегубцы объявились, кол им в брюхо! — зло крикнул отец Вуди, мельком оглянувшись. — Ну и поездочка у меня в этот раз выдалась, давно такой не было... Эй, селянин, доставай свою дубинку и лупи их по мордам, коли догонять станут! Нам немного осталось, вон и деревья, кажись, реже становятся, — монах кричал что-то ещё, но Семён его не слушал: он достал из кармана пистолет, не вставая развернулся к преследователям лицом и упёрся ногами в задний борт повозки. Для устойчивости. После чего пристегнул ствол к рукояти, сжал её обеими руками — на манер американского полицейского в тире — и открыл бешеную стрельбу.
Пламя из ствола выбивалось почти на полметра, яркое, жёлтое, ослепляя Семёна и мешая ему толком целиться. Потому Семён лупил веером — кому достанется, тому и достанется.
— Свет включить? — заботливо спросил Мар. Как ни странно, в грохоте выстрелов его голос был слышен отлично. — Со светом и стрелять веселее, да и точность лучше будет. А то всё мимо да ми...
— Давай! — в азарте заорал Семён. — Свет на сцену! Пошла массовка! Сейчас кино делать будем!
Вспыхнул свет: холодный, белый, как у шоссейного фонаря, он шёл откуда-то сверху, размытым пятном освещая дорогу позади повозки.
Преследующих повозку умертвий осталось всего пять штук; дорога за повозкой, насколько хватало взгляда, была усеяна частями тел, разбросанных там и сям.
— Дубль первый! — крикнул Семён, наведя плюющийся огнём ствол на ближнее чудище: нежить стала рассыпаться, на ходу теряя свои лапы, руки, головы, словно Семён кромсал её остро отточенным мечом — за нежитью цепочкой протянулись потерянные части тела.
— Второй дубль! — Семён перевёл ствол в сторону. — Третий... четвёртый... пятый и последний! Всё. — Семён отпустил спусковой крючок. И сразу стало тихо. Только в ушах словно вата застряла.
Дорога была пустой: последнее умертвие, разом рассыпавшееся после особо удачного попадания, исчезло из скользящего за повозкой пятна света; тут же погас и свет.
— Что там? — обернувшись, крикнул со своей лавочки отец Вуди. — Отбились? А то у волка хвост отвалился! Того и гляди — лапы посыпятся.
— Отбились, — Семён плюнул на ствол, и слюна зашипела, как на утюге. — С такой-то пушкой и не отбиться! Ха, — Семён помахал в воздухе пистолетом, остужая его.
— Угу, — сказал монах, отвернулся и надолго замолчал, о чём-то крепко задумавшись. А может, и не задумавшись, а попросту следя за волком — отваливаются у того лапы или нет.
Луна теперь висела прямо над головой и хорошо освещала дорогу; луна здесь была раза в два больше земной, привычной. Так что света хватало, хоть в карты играй — ни за что масть не перепутаешь!
— А теперь, — с угрозой начал было Семён, но покосился на спину монаха и продолжил уже гораздо тише:
— А теперь, Мар, ответь-ка мне на один вопрос: почему ты меня вовремя не предупредил об умертвиях? О том, что они нас догоняют. Что напасть хотят.
— Разве? — неподдельно удивился медальон. — По-моему, в самый раз сказал. Да и то, собственно, случайно вырвалось... Чего ради надо было тебя и этого монаха-передвижника зря пугать! Я бы и сам справился.
— То есть? — нахмурился Семён.
— Ну, если бы те бегунцы стали для тебя реально опасны, — вздохнув, устало ответил медальон, — я бы их мгновенно уничтожил. Всех. Разом. Без лишнего грома и подсветки. Есть у меня хорошие заклинания на этот случай, есть! Очень хорошие, свежие заклинания. Вы бы ничего и не заметили... Я же твой телохранитель, как-никак! Охранник.
— Подожди, — опешил Семён, — так, значит, я зря весь этот трамтарарам поднял?
— Но тебе же страсть как хотелось по врагам пострелять, — ехидно напомнил Мар, — пистоль в деле опробовать! Вот и опробовал. Да и мне интересно было его в работе посмотреть... Не волнуйся, я держал ситуацию под контролем.
— Ну ты и жук, — только и сказал Семён, покачав головой. — Ловко всё подстроил... Признайся — ты ведь нарочно про умертвий проговорился, а? — Семён разобрал остывший пистолет и спрятал его в карман.
— Нарочно, не нарочно, — уклонился от ответа Мар. — Какая разница! Главное, что ты повеселился, да и я развлёкся. А то что-то мне грустно стало, — признался медальон. — Едем всё и едем. Темно, скучно... А тут такое приключение! Веселое, зрелищное. Отвязное.
— Уж отвязное, так отвязное, — согласился Семён. — Отвязнее некуда. Эй, святой отец! — он на четвереньках подобрался поближе к лавочке возницы. — Скоро поселение-то? Селянин есть хочет. И пива выпить не против.
— Э, да какой ты к чертям собачьим селянин! — в сердцах ответил монах, косо глянув на Семёна через плечо. — Где село — не знаешь, хотя и должен, коли поблизости живёшь; дубинка у тебя особая, громобойная, таких у селян отродясь не было! Свет окаянным образом то зажигаешь, то гасишь... Не селянин ты, и всё тут!
— А кто же я? — озадачился Семён. — Если не селянин, то кто? Может, танкист? — и неудержимо расхохотался.
— Тебе виднее, — сердито пожал плечами отец Вуди. — Но в том, что ты не селянин, я ничуть не сомневаюсь... Слушай, а ты часом не иностранный лекарь-шпион? — вдруг оживился монах. — Ну, рецепты всякие там... Тайны разные — не покупаешь?
— А что так? — удивился Семён внезапному повороту разговора. — У вас что, на шпионов охота? На врачей-вредителей? Сдать меня хочешь, да?
— Нет, — отмахнулся отец Вуди, — вовсе наоборот. Если ты лекарь-шпион, так, может, я тебе какой рецептик продать смогу? — с надеждой спросил монах. — Деньги очень нужны, понимаешь. Совсем я на мели — наш казначей, зараза, чересчур прижимистый, на поездки мало даёт, под обрез, а выручку всю забирает... Так ты шпион или нет?
— Увы, — вынужден был огорчить монаха Семён, — я не лекарь и не шпион. Вор я! Вернее, не вор, — поправился Семён, — а вольный специалист по отладке заклинаний. В основном — охранных. Случайно в ваш Мир попал... Удирал от одного типа, и попал.
— Не понял, — монах повернулся к Семёну, даже вожжи бросил. — В наш Мир? Ты хочешь сказать, что есть ещё Миры? Другие, кроме нашего?!
— Ого! — с подъемом сказал Мар. — Думаю, Семён, что мы оказались в Закрытом Мире... настолько закрытом, что местные жители о других Мирах понятия не имеют! Очень, очень любопытно. Неспроста это...
— Есть Миры, — покивал Семён. — А как же! Тысячи и тысячи миров, самых разнообразных: живых и мёртвых, волшебных и безволшебных, опасных и не очень. Есть и Империя, в которую большинство Миров входит... Неужели об этом у вас ничего не известно? — Семён уселся поудобнее, привалившись спиной к сундуку-аптечке — повозку немного потряхивало; они уже выехали из леса и дорога почему-то сразу стала ухабистей.
Вокруг была залитая лунным светом степь, тянувшаяся до самого горизонта; никакого селения не было и в помине, одна лишь степь кругом, степь, покрытая серебряной в лунном свете травой. Иногда налетавший ночной ветерок пробегал по той траве и тогда казалось, что повозка плывёт по седому морю: высокие травы мягко колыхались пологими волнами.
— Надо же, — удручённо пробормотал монах, потянувшись за вожжами, — тысячи Миров! Невероятно. Сказка, ей-ей... Парень, а ты случаем не врёшь? Какие у тебя доказательства? — монах, так и не дотянувшись до вожжей, пересел лицом к Семёну: дорога была прямой, и волк, похоже, в управлении не нуждался. Бежал себе и бежал. Как заведённый.
— Я — доказательство! — Семён стукнул себя в грудь кулаком. — Что, у вас много людей с громобойными дубинками? Или кто ещё среди ночи может по желанию дневной свет создавать?
— Я таких не встречал, — покачал головой отец Вуди, — но слышал о разных разностях... лекари Братства много где бывают, много чего видят и слышат. Не всему, конечно, верить можно, вранья хватает, как же в рассказах, да без вранья... — отец Вуди не докончил фразу: повозка пошла зигзагом, слетела с дороги и въехала в траву.
— Лапу потеряли! — крикнул монах, мигом пересаживаясь обратно и хватаясь за вожжи. — Тпру! Стой, гад! Стой! Ох ты... Не лапа, а башка у него отвалилась... Чёрта с два команду теперь услышит! Ну-ка, — монах выхватил откуда-то из-под полы сутаны длинный узкий нож, вроде стилета, и, опасно высунувшись из повозки, полоснул по кожаным ремням упряжи: повозка остановилась.
Волк тем же противолодочным зигзагом попёр дальше, рассекая траву как сторожевой катер волны; в ночном сумраке укороченное безголовое туловище смотрелось жутко — словно у чёрного бревна вдруг выросли ноги, и оно помчалось само по себе куда-то по своим бревенчатым делам.
Вскоре безголовый волк затерялся среди серебряного сияния.
— Мда, приехали, — флегматично сказал отец Вуди, проводив волка взглядом и спрятав нож под полу. — Здесь и переночуем. Эх, невезуха... Ну, раз такое дело, то предлагаю поужинать. У меня в сумке есть хлеб, сыр. Правда, хлеб немного чёрствый, да и сыр на любителя... Но ничего другого больше предложить не могу. Кстати, вор-Симеон, хотел тебя спросить: это не ты, случаем, моего волка возле той горы убил? Из своей дубинки.
— Я, — с неохотой сознался Семён и спрыгнул с повозки. — Нечаянно получилось. Но я заплачу! Сколько стоил волк, столько и заплачу. Даже сверху того добавлю, за моральный ущерб.
— Это мы чуть погодя обсудим, — пообещал враз повеселевший отец Вуди, осторожно, поэтапно слезая с повозки: сначала одной ногой на колесо, потом другой на землю. — За трапезой и обсудим. Оборотневый волк дорого стоит... очень дорого... Ха, спина-то больше не болит! — обрадовался монах, замерев на полпути, с ногой на колесе, и в этой неудобной позе ощупал свою поясницу. — Ишь ты, почти год маялся, а тут раз — и прошло. Эхма! — Отец Вуди снял ногу с колеса, попрыгал на месте, присел пару раз, потом согнулся и разогнулся. — Совсем не болит! С чего бы это вдруг? — Монах с подозрением уставился на Семёна, словно это именно он взял и вылечил его поясницу. Тайком. Не спрося разрешения.
— С испугу вылечилось, — пояснил Семён, с удовольствием разваливаясь в душистой траве, — само. Такое бывает! Особенно с нервными болячками. Я здесь ни при чём.
— Это хорошо, — одобрил отец Вуди, присаживаясь рядом. — Хорошо, что ты ни при чём. А то я уж подумал ненароком, что ты — проверяющий из Братства. Они, проверяющие, люди святые, возле них все болезни сами собой проходят... А я тебе тут такого наговорил, такого!.. Хоть в застенок сажай. У нас в Братстве в застенок за ересь попасть — плёвое дело!
— Это за какую же такую ересь? — лениво спросил Семён, глядя на полную луну — при более пристальном рассмотрении ночное светило выглядело странно: на нём не было привычных глазу тёмных пятен. Вообще не было. То есть на здешней луне не имелось ни гор, ни расщелин: она была гладенькой как яичко.
Неправильная была луна. Подозрительная.
— За разговоры насчёт шпионов и секретов, — пояснил монах, доставая из повозки сумку с едой. — Секреты снадобий Братство оберегает серьёзно, может и наказать за разглашение рецептов. А что мне, чёрт возьми, остаётся делать? — раздражённо сказал он, бросив сумку на траву. — Деньги-то нужны! На опыты там всякие, на просвещение, так сказать, — отец Вуди облизнул губы. — Эх, винца бы сейчас... О чём это я? А, об опытах... Опыты — дело важное, можно сказать — архиважное! Но дорогостоящее.
Завернёшь, бывало, в какой-нибудь попутный кабак, поговоришь там с умными людьми о смысле жизни... или об урожае огурцов... о том, о сём с народом потолкуешь — глядь, уже и просветлился, опыта понабрался... Ох ты, — сильно огорчился монах, порывшись в сумке и чего-то там не обнаружив, — флягу вчера в кабаке забыл! Вот горе-то! Чересчур, однако, я там опыта набрался. Как же это, а?
— Нет проблем, — Семён сел и с прискуливанием потянулся. — Как, отче, насчёт холодного шампанского и печёных фазанов? Ящик шампанского и три фазана. И салаты в придачу.
— Шутишь, да? — горько сказал монах, но посмотрел на Семёна с надеждой. — Если шутка, то глупая. Я обижусь.
— Никаких шуток! — категорически заявил Семён. — Разве ж с выпивкой шутят?!
— Ни в коем случае, — часто закивал монах, — ни-ни! — И в ожидании уставился на Семёна: очень ему было интересно, откуда тот возьмёт обещанное. Не из кармана же!
Отец Вуди выглядел настолько заинтересованным и предвкушающим, что Семён не утерпел и решил подать своё угощение как-нибудь поэффектней. Так подать, чтобы потом все лекари неведомого Братства охали и ахали, слушая рассказ разъездного монаха. И не верили ни одному его слову.
— Именем лунных демонов! — во всю глотку проорал Семён, подняв лицо к звёздам и строго глядя на жёлтый кругляш в ночном небе. — Шампанского мне! И побольше! Фазанов и салатов на закуску обязательно! Короче, жрать давай, — Семён громко прищёлкнул пальцами и украдкой глянул на монаха: тот сидел, открыв рот. Чуда ждал.
В воздухе что-то громко загудело, словно мощный трансформатор включился: в траве, неподалёку от Семёна, возникли запотевшие бутыли с шампанским, рядом — три фазана, горкой; мисочки-салатницы обступили фазанью горку полукругом.
На траве лежал баронский ужин в полном комплекте.
— Кушать подано, — снисходительно сказал Семён, косясь на монаха и ожидая его бурной реакции. Реакция последовала незамедлительно, но вовсе не та, на которую рассчитывал Семён.
— Чур меня! — в ужасе завопил отец Вуди, вскакивая на ноги. — Лунный колдун! Ой мне, — монах покачнулся и хлопнулся в обморок. На спину. Плашмя. Как и стоял.
— Умеешь ты, Семён, сюрпризы делать, — одобрительно сказал Мар. — Вот только не все их правильно понимают. — И затрясся на цепочке в беззвучном хохоте.
Глава 5
Селениты: Лунные Искусители (Местное Поверье)
Отец Вуди пил холодное шампанское из горлышка, давясь пеной и страшно вытаращив глаза. Изредка он отнимал бутылку от рта, переводил дух, громко отрыгивал и пил дальше; Семён сидел напротив монаха, рассеянно теребя медальон на цепочке и глядя, как святой отец восстанавливает своё душевное равновесие. То есть по быстрому надирается.
Наконец монах отставил пустую бутылку в сторону, вытер с лица пену и уставился на Семёна слегка окосевшим взглядом: душевное равновесие, судя по всему, было восстановлено.
— Колдун, — узнав Семёна, утвердительно сказал монах. — Лунный, — и потянулся за новой бутылкой.
— Стой, — приказал Семён, — ещё успеешь! Шампанского валом, даже на опохмел останется. Давай-ка, отче, сначала разберёмся, что к чему, а уж после пей себе сколько влезет!
— Разбираться? В чём? — вяло удивился монах, так и не донеся руку до бутылки. — Ты — лунный колдун. Я — дурак, который с тобой связался. Всё просто и ясно.
— Почему ты решил, что я — лунный колдун? — спросил Семён, оставив наконец медальон в покое. — Почему именно — лунный? Из-за того, что к лунным демонам обратился, да?
— Ну, — утвердительно кивнул отец Вуди и, ненароком уцепив бутылку за горлышко, подтащил её поближе к себе. — А ещё потому, что они твоё желание немедленно исполнили.
— Это была шутка, — сухо сказал Семён. — Глупая шутка. На самом деле ужин был запакован в одноразовом заклинании и вызван по паролю. Паролем были слова «Жрать давай». Вот и всё. Никаких демонов, никакой мистики. Обычная бытовая магия!
— Я ж и говорю — колдун, — не слушая Семёна, уныло продолжил монах. — А все колдуны, как известно, живут на луне и по ночам спускаются к людям, чтобы смущать их незрелые умы и скупать человеческие души. В обмен на выполнение сокровенных желаний. А из похищенных душ колдуны выращивают лунных чертей, которых после сбрасывают вниз, на землю. Для того, чтобы они сотрясали земную твердь, высушивали реки и били урожай громом. И заодно разводили блох и вшей. И крыс.
— Это всё полный бред, заблуждение и суеверие, — авторитетно заявил Семён, беря фазана и счищая с него декоративные перья. — Лунных колдунов не бывает! Земля трясётся от внутренних тектонических процессов, реки мелеют от жары... Урожай бьёт не гром, а град. Про вшей, блох и крыс вообще говорить не стану. Потому что где крысы, там и всё остальное.
— Бред? — возмутился отец Вуди, раскупоривая бутылку. — Какой же бред, если я сам таких чертей видел! Как они на землю падают.
— Правда? — Семён даже чистить фазана перестал. — Где?
— В небе, — монах сердито ткнул бутылкой в звёзды. — Ночью их хорошо видно-то! Особенно летом. Бывает, полыхнёт на полнеба, а потом летит... огненный такой, круглый. И след за ним дымный, вроде хвоста. Что скажешь, не чёрт, что ли?
— Метеорит, — равнодушно ответил Семён, продолжая чистить птицу. — Небесный камень. Из космоса прилетает и сгорает в атмосфере. Астрономическое явление, ничего особенного.
— Ну вот на всё у тебя есть объяснение, — расстроился отец Вуди. — Верно говорят, что лунный колдун всё знает, а чего не знает, так о том наврёт. Причём убедительно наврёт! И заморочить простого человека для него — одно сплошное удовольствие... Камень с неба падает, ха! Не бывает такого и точка. — Монах надолго присосался к горлышку.
— А ведь в этом что-то есть, — рассудительно заметил Мар. — Во всяком случае, вариант с лунными чертями мне более понятен, чем вариант с какими-то там космическими камнями. Но всё же он ошибается, наш отец-выпивоха. И ты, Семён, ошибаешься. Потому что всем известно: огненные шары в небе — ничто иное, как падающие с неба кирпичи из магических стен между Мирами! А вышибает те кирпичи из стен великан Додо, которого за его безумие древние волшебники заточили в чёрное межмировое пространство. И когда у великана плохое настроение и ему хочется вырваться из своего заточения, он бьёт в стены кулаком. Оттого и происходит огненное полыхание — это камни из стен выпадают! И когда хоть одна стена окончательно разрушится, тогда и наступит конец света. Со всеми вытекающими из этого последствиями.
— Час от часу не легче, — Семён хотел было схватиться за голову, но вовремя вспомнил о том, что руки у него в фазаньем жиру и перьях. — Мракобесие какое-то, чесслово... Да ну вас обоих в... Эх, — Семён не договорил, взял непочатую бутылку с шампанским и откупорил её.
Минут пять прошло в тишине: Семён неспешно потягивал колючее вино, запивая печёное мясо; отец Вуди продолжал накачиваться дармовым колдовским шампанским, то и дело отрыгивая и искоса поглядывая то на Семёна, то на луну; Мар, по-видимому, сосредоточенно обдумывал, куда именно Семён хотел послать его и зачем. И потому тоже молчал.
— Я готов, — сказал наконец отец Вуди, не допив третью бутылку; язык у монаха заплетался: святой отец пил вино не закусывая, напрочь игнорируя фазанов и салаты. И свой хлеб с сыром заодно.
— К чему? — нейтрально поинтересовался Семён, обгладывая фазанью ножку.
— К продаже, — решительно сказал монах. — Давай, лунный колдун, бери мою душу, чёрт с ней! Но взамен я хочу следующее, — отец Вуди принялся перечислять, загибая пальцы:
— Во-первых, хочу молодость. Во-вторых, денег. В-третьих, удачу при игре в кости... Хочу ещё, чтобы женщины любили, чтобы драться хорошо умел... Сильный чтобы был! Высокий и кр-расивый... Коня белого хочу, знамя своё, герб личный, дворец... Чего же я ещё хочу? — на секунду задумался отец Вуди. — А, бессмертия хочу! И ещё, чтобы...
— Чтобы черти у тебя на посылках служили, — рассмеялся Семён. — Пятки чтобы чесали. И за пивом бегали.
— Ох ты! — изумился монах. — Об этом я не подумал. Да, черти на посылках — это хорошо. Это здорово. Хочу!
— Наш друг от скромности не умрёт, — с нескрываемой завистью сказал Мар. — Вот это размах, вот это я понимаю! Сам бы себе такого же пожелал, будь я человеком. Ты спроси, а как он насчёт того, чтобы самому лунным колдуном стать? Тогда всё бы разом получил, халявно и бесконтрольно.
— Папаша Вуди, — Семён уже откровенно веселился, — тут предложение поступило, чтобы ты лунным колдуном стал. От веры отказался и в маги подался. Тогда всё и так иметь будешь, оптом и бесплатно.
— Веру не отдам, — косноязычно, но гордо ответил монах, вновь припадая к бутылке. — Вера — это святое! Для души.
— Так у тебя души не будет, — подзадорил его Семён. — Заберут у тебя душу-то. Зачем тебе тогда вера?
— Чтобы хоть что-то было, — немного подумав, твёрдо ответил отец Вуди. — Взамен души. Чтобы оно не так болело.
— Молодец, — с уважением сказал Семён. — Ей-ей как тот казак на бочке: хоть и голый, но с шашкой. Так и ты — берите всё, но веру не троньте! Ладно, отец Вуди, открою тебе великую тайну — я не лунный колдун! Не колдун я. Не колдун! Вор я. И точка!
— Значит, не хочешь мою душу покупать, — окончательно расстроился монах. — Ну не везёт мне со сделками, хоть плачь! Никогда ничего толком продать не могу... Видать, не судьба мне молодым стать! И коня белого у меня не будет, — отец Вуди пустил пьяную слезу.
— Куплю я тебе белого коня, — утешил монаха Семён. — Взамен волка. Самого быстрого и выносливого коня! Какого сам выберешь. А насчёт молодости — увы. Ничем помочь не могу. Не обучен, знаешь ли.
— Какой же ты колдун после этого, если молодость делать не умеешь, — ухмыльнулся отец Вуди, пытаясь ухватить свою недопитую бутылку за горлышко и всё время промахиваясь. — У нас некоторые, из высших адептов... из руководства, м-мать их... по пять раз молодость себе возвращали! Есть у них такие снадобья... а нам, простым, чёрта с два — ни рецепта тебе, ни намёка на состав зелья... Опа! — монах наконец поймал бутылку, но пить не стал. — Р-рецепты! — Отец Вуди побултыхал шампанским внутри бутылки. — Окаянные рецепты... Весь мир держится только на рецептах и снадобьях! Приворот, отворот... Жизнь, не жизнь... Возвращённая молодость и преждевременная старость, — на всё есть свои рецепты! Тайные и не тайные. Всякие, — монах со вздохом отставил бутылку в сторону. — Желудок что-то болит, — пояснил отец Вуди. — Хватит на сегодня уже! Не мальчик шипучкой баловаться. Хлебного винца — это да, можно было бы. А от этой дряни одно бурчание в животе и изжога. А удовольствия никакого! Не цепляет, — монах посмотрел на Семёна разведёнными глазами. — Ни капельки не цепляет! — Отец Вуди похмыкал себе под нос, после достал нетвёрдой рукой что-то из внутреннего нагрудного кармана сутаны и съел. Наверное, это было лекарство от изжоги. Или от бурчания в животе.
— Оно и видно, что ни капельки, — насмешливо заметил Мар. — Глаза от нецепляния уже в разные стороны глядят! Как у рака.
— Зелья, снадобья, — медленно повторил Семён. — Молодость по рецепту... Скажи, Вуди, а как у вас насчёт магии слова? Или магии жеста? Комплексная магия — есть?
— Никакой нет, — отрицательно помотал головой монах и чуть не упал на спину от столь резкого движения. — Ересь это! Только лунные колдуны владеют ерес... магией. А раз колдунов нет, то и магии тоже нет. А колдунов точно нет? — отец Вуди с трудом подмигнул Семёну.
— Считай меня кем хочешь, — обречёно махнул рукой Семён. — Хоть сумасшедшим великаном Додо, мне без разницы. Кирпичи из стен мироздания я тоже вышибать не умею... Что же это за Мир такой, а? — Семён вытер руки о траву. — Нет у них магии, подумать только! А как умертвия клепать, или волка оживить, или молодость по пятому разу вернуть — это они могут. А магии нет! Парадокс.
— Никакого пера... парадокса, — горячо запротестовал монах. — Нету магии, да. Но зато есть сила летних трав и корней, глубинных руд и горных минералов, крови порченной и крови обыкновенной... Сила воды и огня — есть! Сила знания, в конце концов. Знания как всё это правильно смешать, взболтать и употребить.
— Вон оно что-о, — с пониманием протянул Мар. — У них магия в подземно-травяном направлении развивалась. В знахарском. В корень, так сказать, пошла, — и захихикал собственной шутке. — Вот же чудной мир! Семён, нас здесь наверняка ждут сюрпризы. Точно, ждут! Интересно-то как!
— Громобойную дубинку отдашь? — неожиданно трезвым голосом сказал монах. — Взамен волка. Отдашь, а?
— Эге, да ты, отче, никак в себя пришёл? — изумился Семён. — Быстро ты как-то! Аж удивительно.
— Лекарство специальное съел, — отец Вуди поморщился, потёр виски. — Раз душу из тела вынимать не будешь, так чего же тогда в стельку пьяным сидеть? Не тот момент... Хорошее лекарство, только голова после него побаливает... Так отдашь дубинку, Симеон? Мне она в дороге очень пригодилась бы! Работа у меня разъездная, всяко в пути бывает, сам видел...
— Нет, — решительно сказал Семён: у монаха обиженно вытянулось лицо. — Я же тебе сказал — за волка заплачу, можешь не сомневаться! Или коня тебе куплю, на выбор... Отдать — не отдам. Но могу поменяться с тобой на что-нибудь не менее ценное. У тебя есть что ценное?
— Ценное-то есть, да не моё, — с тоской в голосе ответил монах. — Аптечка не моя, таратайка тоже. Волк — и тот общественный был, монастырский... Слушай! — вдруг, что-то вспомнив, обрадовался отец Вуди. — А что, если я расскажу тебе, где лежат всякие редкости и, мало того, помогу пробраться в то место? Это я сумею. Запросто! А ты мне за услугу дубинку отдашь, идёт?
— Какие редкости? — деловито спросил Семён. — Снадобья-порошки или что посерьёзнее? Золото, бриллианты? Так вот, мне не нужно ни то, ни другое.
— Тю, — изумился монах, — нашёл великие ценности: золото и бриллианты! Снадобья, между прочим, гораздо ценнее любого золота-серебра и любых камней-самоцветов будут. Гораздо. Но если тебе ни то, ни другое не нужно, тогда... — отец Вуди запнулся, сторожко огляделся по сторонам. Словно их кто-то мог подслушивать.
— Тогда? — с интересом переспросил Семён. — Что — тогда?
— Понимаешь, — понизив голос, сказал монах, — я еду по вызову в один городок... он тут неподалёку, сначала селение будет, потом городок... а хозяин городка — граф Локир, вредный, между прочим, человек! Зануда, педант, да ещё и жмот: за работу платит не исполнителю, а напрямую в монастырскую казну. Я уже был у него несколько раз, — отец Вуди покривился, словно вспомнил что-то неприятное. — Представляешь, он вино не пьёт! То есть вообще ничего хмельного не пьёт! Даже пива. Трезвенник, мать его... И мне пить не разрешал, тьфу на него! А у меня работа нервная, без вина никак нельзя. И отказаться от поездок в замок Локира невозможно, он за мной пожизненно закреплён, замок тот. Эх-хо-о...
— Да ты кем работаешь-то? — Семён допил остатки шампанского и бросил пустую бутылку в сторону, далеко в степь.
— А я разве не сказал? — удивился отец Вуди. — Скорой помощью работаю. Скорой алхимической помощью. Я — разъездной лекарь-алхимик из Братства Единых. Лечу всё, что лечится. Вернее, что разрешено лечить, — поправил себя монах. — К особым секретам Братства не допущен, к специальным рецептам то есть. Пользуюсь лишь стандартными, дозволенными. Хотя кое-что знаю! — похвастался отец Вуди. — Сам дошёл. Например, как бесов из ног изгонять. Это когда человеку всё время бегать хочется, вот он и бегает, как дурак. Как проснётся, так сразу и начинает бежать. Куда-нибудь.
Значит так — берём кусочек очищенного корня мандрагоры и круто натираем его желчью подземного зверя по имени крот, а потом...
— Погоди ты со своей желчной мандрагорой, — отмахнулся Семён, — о деле давай, о графе. Про корешки потом.
— Да, точно, — спохватился отец Вуди. — Так вот, был я у него... э-э... два раза был: сперва порчу с самого графа снимал, по причине которой он с женой супружескими делами не мог заниматься, хе-хе... Потом, по срочному вызову, и саму супружницу оживлял: граф Локир после снятия порчи стал очень... как бы это сказать... очень активным стал, супружница не вынесла той его активности и отравилась. Ну, я её и оживил, согласно заказу.
Граф свою ожившую любовь немедленно опробовал в спальне, после чего приказал её, любовь, закопать. Заколотить в гроб крепко-накрепко и закопать. Сказал, мол, она и раньше в постели холодной была, а сейчас вообще ледяной стала. В буквальном смысле.
Но за работу всё же заплатил, а как же! Оживление, оно до-орого стоит!
Так вот: есть у графа в замке одна зачарованная комната, я случайно о ней узнал. — Монах предупреждающе поднял руку, заранее отметая возможные вопросы Семёна. — Никакой магии! Никакой! Дверь и стены комнаты попросту обработаны неким запирающим зельем неизвестного состава. Много лет тому назад обработаны, дедом графа. И с тех пор никому в ту комнату хода нет! А дед графа, говаривали, якшался с лунными колдунами. Оттого, видать, и помер в одночасье молодым... Вот и подумай, что может быть в той комнате, — отец Вуди предвкушающе потёр руки. — Ох как я бы туда заглянул! Ох и заглянул бы! Да вот не берут мои снадобья ту дверь... Я во второй раз специально одно мощное зелье с собой прихватил, по знакомству достал, как раз для таких случаев. Не взяло, представляешь! — монах в удивлении развёл руками. — Железный ящик с деньгами в кабаке отворило, а... — тут отец Вуди осёкся, словно язык прикусил. Семён сделал вид, что не расслышал оговорки; но Мар молчать не стал:
— Ай да монах! Ай да божий человек. Мда-а, похоже, и божьим людям ничто человеческое не чуждо. Семён, берёмся за дело! Может, ничего ценного в той комнате нет, один лишь ходячий труп дедовой тёщи. Которую графский дед раз двадцать оживлял и садистски убивал в воспитательных целях. Чтобы в семейные дела не лезла.
А может, там действительно что-то весьма ценное найдётся! Такое, что и пистоль за наводку отдать не жалко. Соглашайся! В любом случае ничего не теряем, кроме времени. А время у нас пока что есть!
— Едем, — решил Семён. — Кстати, отец Вуди, а нынче ты по какому поводу к графу едешь? Тоже кого-то оживлять?
— А пёс его знает, — равнодушно ответил монах. — Гонец с глазу на глаз передал, чтобы я взял с собой все рецепты и снадобья, какие у меня есть. В смысле, не только официально дозволенные. Больше ничего не сообщил, сразу назад ускакал. Что-то спешное, поди... А я тут кукую! — закручинился отец Вуди. — Коня бы! Да где его сейчас возьмёшь, коня того. Давай, Симеон, спать. Утром что-нибудь придумаем.
— Верно, — согласился Семён: он встал, собрал с земли оставшиеся бутылки с шампанским и уложил их в повозку, чего добру зря пропадать! Остальное — недоеденных фазанов, соусы и закуски — оставил там, где они лежали. Руки пачкать не хотелось.
Пока Семён наводил порядок, монах залез в повозку и улёгся там, обхватив рукой свой сундучок-аптечку.
— На траве-то помягче будет, — с усмешкой сказал Семён. — Охота тебе, папаша всесвятейший, в повозке лежать! Никто твой сундук не украдёт, красть некому.
— Мало ли, — сонно ответил отец Вуди. — Вещь казённая, подотчётная... Я уж лучше так, чем без аптечки остаться, а то... — и захрапел, не окончив фразу.
— Мар, ты поглядывай за обстановкой, — зевнул Семён. — Лес хоть и далеко, но всё же... За таратайкой тоже пригляди, чтобы не угнали, — и улёгся в траву.
— Кровать не желаешь? — услужливо предложил Мар. — С балдахином, массажем и музыкальными пружинами. У меня есть!
— Нет, — Семён рассеянно смотрел на загадочную луну. — Не желаю. Ни массажа, ни музыки — ничего не хочу.
Было тихо, ночной ветерок унялся и больше не шелестел травой; в повозке негромко похрапывал лекарь-алхимик, специалист по знахарскому лечению и хлебному вину; где-то далеко-далеко, в лесу, ухала сова; заметно похолодало — близился рассвет.
Семён слипающимися глазами смотрел в чёрное небо: небо, как и луна, тоже было неправильным — на нём не было видно звёздной мелочи, той лёгкой небесной россыпи, которая обязательно присутствует в ночном небе. В любом из Миров.
Крупные редкие звёзды были абсолютно одинаковы и висели слишком упорядоченно... слишком. Как будто их туда нарочно повесили. Сделали на конвейере и повесили.
А ещё звёзды не моргали. Светили ровно, как лампочки.
— Странный Мир, — уже засыпая, подумал Семён. — Очень странный... — и уснул. Крепко. Безмятежно.
Утром по дороге двинулись крестьянские подводы.
Отец Вуди сторговался с одним из крестьян помочь доставить безлошадную повозку в селение: лёгкий возок прицепили к гружёной подводе и та тронулась в путь. Семён и монах шли рядом, хотя вполне могли бы и ехать — пара впряжённых в подводу волов даже не заметила дополнительного прицепа, — но уж больно хорошее стояло утро! И Семёну, и отцу Вуди захотелось поразмять ноги.
Пожилой крестьянин оказался человеком общительным и всё время, пока они ехали до посёлка, обстоятельно рассказывал своим случайным спутникам о виденных им сегодня на лесной дороге ужасах: о разбросанных там и тут руках, ногах, головах... Раза четыре рассказывал, причём с каждым разом подробностей становилось всё больше, и были они всё ужаснее. Появились в рассказе и стонущие деревья, и потеющая кровью земля, и громадная крыса с золотой короной, пляшущая на обглоданном черепе...
Ехавший с возницей мальчонка лет десяти, сын крестьянина, открыв рот смотрел на отца: мальчик таких подробностей не заметил. О чём теперь искренне жалел.
Наконец они въехали в посёлок и остановились у поселкового кабака. Заведение называлось «У дуба», что полностью соответствовало действительности — возле кабака рос дуб. Громадный, вековой.
— А мёртвые с косами вдоль дороги не стояли? — с испуганным видом спросил напоследок Семён у разговорчивого возницы. — Гнилые такие, в саванах?
— Знамо дело, стояли, — важно покивал крестьянин, — именно что с косами. Бабы, мёртвые-премёртвые, аж воняют, а косы у них до самой земли. Седые. Лунные ведьмы, тять их растять! — и, отцепив повозку от подводы, получил от монаха свою обещанную серебряную монету. После чего прямиком направился в поселковый кабак, оставив подводу под приглядом сына. О ведьмах рассказывать пошёл.
Отец Вуди тоже остался сторожить повозку и свой ценный сундук-аптечку, а Семён отправился на поиски коня. Или лошади.
Ходил он долго, уже и полдень настал, но желающих продать Семёну лошадь не оказалось — с Семёном не только не хотели говорить, но и гнали от ворот, обещая набить морду, если он сейчас же отсюда не уберётся.
— Дурацкие у них тут нравы, — зло бормотал себе под нос Семён, широким шагом направляясь назад, к кабаку. — Им, блин, натуральное золото предлагаешь, а они тебе оглоблей по хребту обещают! Вот же дикий народ...
— Попробуй одежду сменить, — сочувственным голосом посоветовал Мар. — Встречают-то по одёжке! А ты сейчас как батрак одет. Видел работников во дворе у того толстого селянина? Который на тебя ещё собак чуть не натравил. Так они были одеты точь-в-точь как ты! Сам посуди, откуда у батрака золото? Скорее всего, селяне решили, что ты или пришлый дурачок, или нарочно над ними издеваешься. Хорошо хоть и впрямь оглоблей не перетянули! А то пришлось бы мне вмешиваться.
— Ах ты! — Семён остановился и расстроенно хлопнул себя по лбу. — Одежда! Вон оно что, — и, оглянувшись по сторонам, убедился, что на улице никого нет. После чего быстро превратил батрацкую робу в нечто, похожее на дорогую дворянскую одежду, виденную Семёном при дворе королевы Яны: неудобный тёмно-зелёный бархатный сюртук с множеством блестящих пуговок на груди, с широким кружевным воротником и кружевными манжетами; бархатные брюки-галифе такого же цвета и обязательные высокие сапоги-ботфорты. Через грудь протянулась синяя атласная перевязь, на которой родовитые дворяне Изумрудного Мира носили парадные шпажки, короткие, тупые и неопасные.
Вместо шпаги Семён, недолго думая, вдел в ременную петельку пистолет. Чтобы убедительнее выглядеть. Тем более, что всё равно девать его было некуда — не в руках же нести! А карманов у парадного сюртука не предполагалось.
Читать бесплатно другие книги:
