Источниковедение Коллектив авторов

Публицистика – вид исторических источников, возникающий в общественной сфере. Публицистика призвана выражать мнение какой-либо социальной группы об общественно значимой проблеме.

Как правило, публицистическое произведение – авторское, но автор явно или имплицитно выражает мнение социальной группы. Чтобы определить, взгляды какой из них выражены в том или ином публицистическом произведении, необходимо исходить из принятой в данном обществе социальной стратификации, а не привносить социальную структуру, разработанную в исторической науке (например, рассматривать каждого автора как представителя того или иного класса). Естественно, при таком подходе в любом обществе на каждом отрезке его развития можно выявить разномасштабные и разноуровневые социальные группы.

Публицистические произведения могут иметь как индивидуального, так и коллективного автора. Характерная особенность публицистики России – то, что ее значительная (подавляющая) часть разделяется на проправительственную и антиправительственную, в отличие от европейской публицистики, представлявшей различные социальные силы, боровшиеся за политическую власть или по крайней мере за влияние на эту власть (например, публицистика вигов и тори в Великобритании с конца XVII в.[343]).

Классификация публицистики как вида исторических источников не разработана, однако можно выделить (хотя и весьма условно) несколько групп публицистических произведений: авторские публицистические произведения, публицистика массовых народных движений, проекты государственных преобразований и конституций.

2.8.1. Авторские публицистические произведения

Значительная общественная полемика развернулась вокруг петровских преобразований. Именно в это время российская публицистика формируется как вид исторических источников Нового времени. Виднейший представитель публицистики Петровской эпохи Феофан Прокопович в своих произведениях дал идеологическое обоснование абсолютистской власти в России.

Крупные события и существенные преобразования XVIII в. порождали общественный отклик, реализуемый в публицистических произведениях. Новый всплеск авторской публицистики произошел в эпоху Екатерины II. В это время наметилась тенденция к сращиванию публицистики с периодической печатью. Журналы «Трутень» (1769–1770) и «Живописец» (1772–1773) Н. И. Новикова или «Почта духов» (1789) и «Зритель» (1798) И. А. Крылова могут рассматриваться как публицистические произведения. Правда, читательская аудитория такой публицистики была весьма ограниченной.

В XIX в. наметившиеся тенденции продолжали развиваться. Можно выделить следующие крупные комплексы публицистических произведений: публицистика западников и славянофилов, публицистика идеологов народнического движения. В начале XX в. с появлением политических партий возникла публицистика партийных лидеров. В партийной печати происходило максимальное соединение публицистики с периодикой. Их сращивание началось в России в пореформенный период, в то время как в ряде европейских стран распространение публицистических произведений в форме памфлетов предшествовало возникновению газет.

2.8.2. Публицистика массовых народных движений

Яркие образцы публицистики в России создаются в ходе массовых народных движений, начиная с «прелестных писем» Степана Разина. По сути публицистическими произведениями можно назвать манифесты Емельяна Пугачева и значительную часть указов, исходивших из его военной коллегии. Совершенно очевидно, что целью манифестов (маскирующихся под законодательный источник) было не установление новой нормы, а провозглашение целей и задач движения. Не случайно из всего многообразия разновидностей законодательных актов выбирались именно манифесты, т. е. та разновидность законодательных актов, которая обычно использовалась государством, когда нужно было провозгласить то или иное решение, довести его до всех подданных. При всем различии происхождения манифесты Пугачева по их назначению можно сравнивать с манифестами российского императорского дома в изгнании после революции.

2.8.3. Проекты государственных преобразований и конституций

Особенность источниковой базы российской истории составляет и то, что значительную долю проектов государственных преобразований также можно отнести к публицистическим произведениям. Естественно, это относится не ко всем проектам: часть из них действительно разрабатывалась для реализации, но другая часть очевидным образом не могла быть воплощена и выражала стремления какого-либо слоя общества. Наиболее яркие примеры в XVIII в. – дворянские проекты 1730 г. К таким проектам в XIX в. можно отнести «Русскую правду» П. И. Пестеля и Конституцию Н. М. Муравьева, ряд проектов, предшествовавших реформам 1860х годов[344].

При источниковедческом исследовании публицистических произведений необходимо точно определить их видовую принадлежность, для чего следует максимально полно выяснить намерение автора, цель создания произведения и предполагаемый круг его читателей. Последнее особенно важно, поскольку публицистическое произведение (что следует из этимологии самого термина) изначально предназначается для распространения.

Периодическая печать – вид исторических источников, представленный долговременными изданиями периодического характера, функции которых – организация (структурирование) общественного мнения, осуществление идеологического воздействия государства, информационное обслуживание экономической деятельности в сфере частного предпринимательства, установление обратной связи в системе управления.

Периодическая печать делится на три разновидности: газеты, журналы, повременные издания научных обществ. Термины, используемые для обозначения разновидностей, соответствуют принятым в настоящее время их самоназваниям. Но на протяжении XVIII – первой половины XIX в. газеты чаще всего назывались ведомостями, реже журналами[345]. Слово «газета», которое первым употребил Н. М. Карамзин для обозначения иностранных ежедневных изданий, затем появилось в названии «Новой Санкт-Петербургской газеты» в 1809 г. и стало обычным для обозначения ежедневных изданий со второй половины XIX в. В самоназваниях журналов часто встречаются слова «вестник» и, реже, «записки». Слово «журнал» получило терминологическую определнность также во второй половине XIX в.

Классифицировать периодические издания можно и по их функциям. Основная задача периодической печати – формировать общественное мнение. Функция идеологического воздействия, строго говоря, может рассматриваться в системе функции структурирования общественного мнения, но, поскольку ни одна общественная группа, как правило, не может выступать наравне с государством (это тем более относится к России, где государство традиционно сильно), мы их разделяем. Эти функции можно признать системообразующими для периодической печати.

Функция реализации обратной связи в системе управления, оказания воздействия на правительство отличается от иных тем, что степень ее реализации (речь идет в первую очередь о России, где не сформировалось гражданское общество) во многом зависит от «доброй воли» самого правительства, от степени его заинтересованности в достоверной информации о состоянии общества[346]. Но, с другой стороны, и издатель может целенаправленно стремиться к воздействию на правительство.

Все эти функции реализуются, но в разной степени, и через газеты, и через журналы. Они могут сочетаться в одном издании.

Но, подчеркнем, некорректно выделять так называемую информационную функцию: сообщение информации не может быть целью, а только средством для ее достижения.

В Западной Европе становление периодической печати началось в XVI в. Для периода до XIX в. применяется более точный термин – «повременные издания», поскольку в это время многие из них не имели строгой периодичности. Например, с 1566 г. в Страсбурге и Базеле выходили газеты с порядковой нумерацией, но без определенной периодичности.

Важнейшая характеристика периодической печати – количество изданий, выходящих одновременно: значительное количество открываемых изданий оказывались недолговечными, особенно на начальных этапах становления периодической печати и во время общественных потрясений. Поэтому часто используемый показатель общего количества периодических изданий неадекватно отражает состояние газетного и журнального дела.

Другая существенная характеристика печати – тираж периодического издания. Эти две характеристики непосредственно взаимосвязаны. Очевидно, что когда изданий много, то тираж каждого из них может быть меньше, чем когда существует лишь одно издание. Например, тираж первой русской газеты «Ведомости» доходил до 2,5 тыс. экземпляров. Для сравнения: тиражи английских газет в это время не превышали нескольких сотен экземпляров. Но в России в первой четверти XVIII в. выходила лишь одна газета, а в Лондоне – от десяти до 20.

Необходимо учитывать, является ли периодическое издание частным или официальным, а также более конкретно знать источники его финансирования. Это тоже обычно сказывается на тираже: как правило, только государство может позволить себе не думать об окупаемости издания[347].

Последнее обстоятельство влияет и на способ тиражирования издания. Первые газеты, выходившие в европейских странах в XVI в., были рукописными, поскольку издавать их типографским способом было невыгодно, и только в XVII в. появились первые печатные повременные издания.

В связи с этим отметим, что как некорректно выделять чисто информационную функцию периодических изданий, точно так же некорректно говорить и о том, что какие-то издания преследуют чисто коммерческие цели. Будет точнее сказать, что некоторые газеты, издаваемые государством или политическими партиями, имеют некоммерческий характер. Стремиться к получению прибыли абсолютно нормально для частного издания.

В развитии российской периодической печати можно выделить три периода. В XVIII в. очень медленно происходило становление повременных изданий. С начала XIX в. стали бурно развиваться как газетная, так и журнальная периодическая печать, но преобладала все-таки журнальная. В 1860е годы существенно изменились как журнальное, так и, особенно, газетное дело, и в 1870е годы газетная периодическая печать начала преобладать над журнальной, что знаменовало начало нового этапа развития этого вида исторических источников.

Становление и развитие газет будет рассмотрено подробно, поскольку данная разновидность наиболее полно воплощает модель вида в целом. Но обратимся сначала к цензуре, которая задавала рамки развития газетного и журнального дела.

2.9.1. Цензура

В становлении и развитии цензуры можно выделить те же три этапа, что и в развитии периодической печати. Но сделаем два предварительных замечания.

Прежде всего цензура влияет, естественно, не только на газеты и журналы, но и на все издания, однако три обстоятельства заставляют обратиться к истории цензуры именно в связи с рассмотрением периодической печати. Во-первых, взаимосвязь периодической печати с публицистикой обусловливает наиболее пристальное внимание к ней цензуры. Во-вторых, периодический выход изданий, распространение их на протяжении большей части XIX в. исключительно по подписке и впоследствии сильная финансовая детерминированность розничной продажей делали зависимость периодической печати от цензуры весьма жесткой. В-третьих, наиболее существенное свойство периодических изданий – их кумулятивный эффект, необходимость учета которого затрудняет в их отношении цензорскую деятельность.

Далее необходимо определить понятие «цензура»: если понимать под этим вообще контроль государства (и церкви) над печатью, то он существовал с момента возникновения книгопечатания, а до этого осуществлялся контроль распространения рукописных текстов. Это необходимо учитывать в источниковедческом исследовании, но формы контроля были столь многообразными, что требуют специального, исторически конкретного исследования. В определенный момент такой контроль принимает строгие организационные формы – возникает цензура как государственный институт. И этот момент принципиально важен, потому что свидетельствует о новом отношении государства к печатному слову. Достаточно сказать, что в Англии подобный контроль возник в XVI в., при королеве Елизавете[348]. Во Франции королевский рескрипт, запрещавший печатать в газетах что-либо, касающееся государственных дел, был издан в 1624 г., а в России такая цензура появилась в начале XIX в. Новое качество цензорской деятельности проявилось, во-первых, в издании соответствующих законов и, во-вторых, в создании учреждений, призванных специально заниматься цензорской деятельностью.

С конца XVIII в. цензорские функции находились в ведении управ благочиния. 9 июля 1804 г. был издан первый Устав о цензуре, который узаконил предварительную цензуру всех изданий. В это же время закладывалась и система организации цензуры. Предварительная цензура была отдана в ведение министерства народного просвещения. В 1811 г. в связи с ужесточением цензуры был создан особый комитет при министерстве полиции, в обязанности которого входили цензура уже выпущенных изданий и надзор за цензорами.

В 1817 г. была проведена децентрализация цензуры, введена множественная цензура, т. е. издания рассматривались в соответствующих ведомствах до поступления их в министерство народного просвещения.

Новый цензурный устав был принят 10 июня 1826 г. Он предусматривал столь мелочную регламентацию печати, что его трудно было применять, и следующий цензурный устав был издан 22 апреля 1828 г. Этот устав действовал до начала 1860х годов. В период его действия было издано множество подзаконных актов, уточнявших условия пропуска в печать материалов различной тематики.

В 1848 г. в связи с событиями в Европе цензура ужесточилась. Был создан межведомственный орган для негласного наблюдения за литературой – так называемый Бутурлинский комитет. Он существовал до конца 1855 г.

С середины 1850х годов действовали противоречивые тенденции: с одной стороны, расширялась гласность, началась подготовка реформы печати, а с другой стороны, в 1859 г. был создан Комитет по делам книопечатания – новый межведомственный орган, призванный оказывать влияние на печать (правда, он прекратил свое существование в конце того же 1859 г.). С начала 1860х годов к цензурированию привлекалось министерство внутренних дел. В течение 1862 г. цензура находилась в ведении двух министерств – министерства народного просвещения и министерства внутренних дел. Функции разделялись следующим образом: министерство народного просвещения ведало предварительной цензурой, на министерство внутренних дел возлагались карательные функции, причем по отношению как к изданиям, так и к цензорам, пропустившим в печать неподобающий материал. Одновременно реорганизовывалось цензурное ведомство. В 1862 г. ведомственная цензура была упразднена, Главное управление цензуры ликвидировано. Была создана Особенная канцелярия министра народного просвещения, просуществовавшая до января 1863 г., когда цензура окончательно перешла в ведение министерства внутренних дел, в котором был создан совет министра по делам книгопечатания.

В это же время была обновлена и нормативная основа цензорской деятельности. Со времени утверждения последнего цензурного устава (1828) в результате издания множества инструкций, уточнявших условия пропуска через цензуру тех или иных материалов, нормативная база была запутана.

12 мая 1862 г. были изданы Временные правила о печати, состоявшие всего из 13 пунктов, 12 из которых содержали запреты на пропуск в печать материалов определенной тематики, а в 13м пункте говорилось, что эти правила вводятся вместо многочисленных нормативных актов 1828–1861 гг.

Реформа цензуры – одна из Великих реформ – была проведена 6 апреля 1865 г., когда были утверждены новые Временные правила о цензуре и печати, вошедшие как приложение в цензурный устав. По этим правилам от предварительной цензуры освобождались «в обеих столицах <…> все выходящие доныне на свет повременные издания, коих издатели сами заявят на то желание».

Отсутствие предварительной цензуры означало судебную ответственность издателя за содержание периодического издания. Цензурой с этого времени ведало Главное управление по делам печати.

После реформы 1865 г. выделяются два направления влияния властей на периодическую печать: традиционное ограничение возможности публиковать материалы определенной тематики и принципиально новое – увеличение финансовых убытков издателя в случае какого-либо конфликта с цензурным ведомством. Особо отметим второе направление, связанное с коммерциализацией периодической печати. Например, в 1866 г. редакциям временно приостановленных периодических изданий было запрещено выдавать подписчикам какую-либо замену, в 1868 г. разрешено в качестве санкции запрещать на время розничную продажу периодического издания и, наконец, в 1874 г. предписано предоставлять в цензурное ведомство корректуру только тогда, когда отпечатан весь тираж.

В 1882 г. цензура вновь ужесточилась, что зафиксировано в новых Временных правилах о печати. По этим правилам совещание в составе трех министров (внутренних дел, просвещения и юстиции) и обер-прокурора Синода могло запретить дальнейший выход любого издания. Цензура несколько смягчилась только в ходе революции 1905 г.

2.9.2. Газеты как разновидность периодической печати

Становление газетного дела

Периодическая печать повсеместно начинает развиваться с издания газет, но происходит это по-разному. Первая газета появилась в XV в. в Венеции и была рукописной[349].

Первой русской газетой стали «Ведомости», издававшиеся со 2 января 1703 г. по указу Петра I. Правда, в XVII в. при дворе царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича существовала рукописная газета «Куранты», в которой сообщались политические известия и династическая информация, поступавшая из-за границы от послов. Но «Куранты» не могут расцениваться как периодическое издание – и не потому, что были рукописными (первая венецианская газета также переписывалась от руки), а потому, что не предназначались для тиражирования и распространения.

Можно выделить три цели возникновения газет, положившие начало трем направлениям газетной периодической печати. Газеты могут преимущественно обслуживать экономические потребности, формировать общественное мнение в интересах той или иной общественной группы (структурировать общественное мнение), проводить государственную идеологию[350].

Во-первых, газеты возникали для распространения информации в интересах торговли. Такой, по сути, и была первая газета, не случайно появившаяся именно в Венеции – крупнейшем центре мировой торговли XVI в. Известны также газеты, издававшиеся во время Франкфуртской и Лейпцигской ярмарок. Часть английских газет первого периода их существования (XVII в., время Стюартов) представляла собой небольшие листки с рассказами об отдельных событиях[351]. В России газеты, обслуживающие экономические интересы, появились лишь в XIX в.

Во-вторых, в некоторых европейских странах, в частности в Англии и Италии, появлению газет предшествовали тиражирование и распространение памфлетов. Памфлет – разновидность публицистики[352]. И если в России сращивание публицистики с журнальной периодической печатью началось в конце XVIII в., а с газетной происходит лишь в начале XX в., то в указанных странах распространение публицистики – фактически изначальная функция периодической печати. В Англии уже в XVII в. публиковались развернутые редакторские комментарии на текущие политические события. Правда, акт о цензуре 1662 г. затруднил публикацию новостей, и существовавшие в это время еженедельные газеты «Новости» (News) и «Осведомитель» (Intelligencer) к середине 1660х годов закрылись.

В-третьих, газеты издавались государством для воздействия на подданных в нужном направлении (внедрения государственной идеологии) путем распространения официальной информации. Подобные газеты возникали в европейских столицах на протяжении XVII в. Например, во Франции «Французская газета» официального характера издавалась с 1631 г.; в Лондоне «Лондонская газета» – с 1666 г. (кстати, во второй половине 1660х – 1670е годы в связи с ужесточением цензуры она была единственной разрешенной газетой в Англии). В России именно такой была первая газета «Ведомости», и такими оставались российские газеты на протяжении XVIII и значительной части XIX в.

В первой четверти XVIII в. в России выходила лишь одна газета. В первом номере «Ведомостей» содержались сообщения о производстве пушек, штурманской школе, подарках индийского правителя русскому царю, об открытии месторождения медной руды. Такую информацию газета помещала и впоследствии. Особое внимание уделялось событиям Северной войны.

Для сравнения отметим, что в Лондоне в первое десятилетие XVIII в. выходило от 10 до 20 газет и журналов одновременно. Во второй половине 1710х годов (в начале правления Георга I) объем газетной периодической печати в Лондоне составил 200 полулистов в месяц. И, кроме новостей, в этих газетах значительное место отводилось комментарию к ним. В 1704 г. начала выходить газета Д. Дефо, которая со временем получила название «Обозрение государства английской нации» (A Review of the State of the English Nation). В ней содержался уже серьезный политический комментарий текущих событий, а в разделе «Совет от клуба сплетников» давался сатирический обзор лондонской жизни. Газета издавалась до 1713 г. и имела нескольких подражателей. В 1709 г. Дж. Эддисон и Р. Стил приступили к изданию газеты «Сплетник» (Tatler) с намерением давать комментарий политических событий, но очень скоро перешли к освещению социальных и литературных тем. Газета просуществовала до конца 1710 г., а уже в марте 1711 г. эти же издатели начали выпускать новую газету – «Наблюдатель» (Spectator), которая выходила до конца 1712 г. В конце 1710х годов в лондонских газетах начали публиковаться отчеты о парламентских дебатах, а к 1722 г. палата общин стала объектом репортажей, егулярно публикуемых в газетах[353].

Правда, тиражи лондонских газет в это время составляли несколько сотен экземпляров, в то время как тираж «Ведомостей» мог доходить до 2,5 тыс., хотя не совсем ясно, каким образом газета распространялась. Объем лондонских газет зависел от количества актуальной информации (от двух до 20 страниц[354]). «Ведомости» не имели устойчивой периодичности, выходили через одну-две недели. Для сравнения отметим, что большинство лондонских газет этого времени выходило или еженедельно, или два раза в неделю. В 1702 г. начала издаваться первая ежедневная газета «Daily Courant».

В 1728 г. газету «Ведомости» сменили «Санкт-Петербургские ведомости», издававшиеся академией наук. Характер газеты сохранился, но от предшествующего издания ее отличала строгая периодичность: «Санкт-Петербургские ведомости» выходили два раза в неделю по почтовым дням (вторник и пятница), их объем – четыре страницы[355].

С 1756 г. при Московском университете издавалась газета «Московские ведомости», которая была менее официальной, о чем свидетельствует и ее тираж – до 600 экземпляров. В «Московских ведомостях» публиковалась информация о культурной жизни, известия из-за рубежа. В бытность редактором «Московских ведомостей» Н. И. Новикова (1779–1789) в газете расширился внешнеполитический раздел.

На этом почти исчерпывается история русских газет XVIII в. Обе газеты, издававшиеся в России к концу XVIII в., просуществовали до начала XX в.[356]

Газетное дело с начала XIX века до 1860х годов

В начале XIX в. газетное дело в России заметно активизировалось. За первое десятилетие возникло до десяти новых газет, но они, в отличие от газет XVIII в., были недолговечными. В 1809 г. была основана «Северная почта» (или «Новая Санкт-Петербургская газета», издавалась до 1819 г.) – орган департамента почт министерства внутренних дел. Выпускалась она два раза в неделю. В том же году начали выходить «Сенатские ведомости». Из устойчивых изданий можно также назвать «Санкт-Петербургские коммерческие ведомости», существовавшие с 1802 по 1810 г. и в 1811 г. слившиеся с «Северной почтой». Частных газет по-прежнему не было[357].

Первая частная газета – «Северная пчела» Ф. В. Булгарина[358] и Н. И. Греча[359] выходила с 1825 г. В «Северной пчеле» преобладала иностранная информация, хотя печатались и внутриполитические известия. Значительное место занимал литературный отдел. С конца 1820х годов «Северная пчела» имела довольно значительный для того времени тираж – от 2 тыс. до 2,5 тыс. экземпляров[360].

В 1830х годах возник ряд новых газет коммерческого направления («Земледельческая газета», «Северный муравей» и др.). Появились литературные газеты: «Литературная газета» А. А. Дельвига, «Художественная газета» Н. В. Кукольника[361].

С конца 1830х годов предпринимались малоуспешные попытки наладить выпуск специализированных промышленных газет. В 1838–1839 гг. выходила газета «Листок промышленности, ремесел, искусств и фабрик». Более продолжительное время издавалась газета «Посредник» (1840–1855). Общественно-политических газет в это время не существовало.

В этот период газеты распространялись только по подписке, дохода они почти не приносили, так как объявления печатались лишь в «Санкт-Петербургских ведомостях» и «Московских ведомостях» и не имели коммерческого характера.

Авторы газетных материалов, за редким исключением, не указывались. Газеты не претендовали на достоверность информации, часто встречались сообщения «по слухам», преобладало стремление к сенсационной информации. В этих условиях оперативность газетной информации не имела большого значения. Правда, столичные новости попадали в печатавшиеся в столицах газеты сразу же, провинциальные – через 5–20 дней, но много времени занимала доставка газеты подписчикам.

В конце 1840х годов, с ужесточением цензуры после событий в Европе 1848 г., газетное дело пришло на некоторое время в упадок и ожило только в период Крымской войны. Новый этап его развития начался в пореформенный период.

Газеты 60–90х годов XIX – начала XX века

Наиболее существенные изменения произошли в издании газет в России в 60е годы XIX в. Они были обусловлены преимущественно двумя факторами: расширением читательской аудитории в связи с ростом городского населения и потребностью в оперативной информации. К этому времени достаточно четко определились функции газет и журналов. От газет требовалась оперативная информация, в первую очередь для обеспечения коммерческой деятельности, активизировавшейся в пореформенный период. С начала 1870х годов газет выпускалось больше, чем журналов. В 1870 г. выходило 36 газет, в 1877 г. – 51, в 1881 г. – 83 газеты[362]. Активизации газетного дела в конце 1870х годов способствовала Русско-турецкая война 1877–1878 гг. В 1880е годы выходило более 80 газет, в 1890е – более 90 и в 1900е – более 100 общероссийских газет. С середины 1860х годов газеты в основном издавались большим форматом объемом в четыре-шесть (иногда до восьми) полос. Определилась и внутренняя структура газет: полоса, как правило, делилась на шесть колонок и подвал, в который обычно печатали так называемый фельетон – большую статью, очерк[363].

Обеспечить оперативность, достоверность и полноту информации были призваны информационные агентства. В 1835 г. во Франции возникло информационное агентство «Гавас»[364]. Сотрудники Ш. Гаваса, основателя агентства, Б. Вольф и П. Дж. Рейтер открыли информационные агентства соответственно в Берлине (1848) и Лондоне (1851)[365]. До 1866 г. русские газеты могли перепечатывать зарубежные сообщения из официальных газет или публиковать их с разрешения министерства иностранных дел. В 1866 г. было создано «Русское телеграфное агентство». До этого, с 1862 г., телеграфное бюро существовало при газете «Биржевые ведомости». В 1871 г. возникло Международное телеграфное агентство, а в 1882 г. – Северное телеграфное агентство.

К этому времени большинство российских газет выходили ежедневно или шесть раз в неделю, но для повышения оперативности информации необходим был выпуск газет два раза в день, а также выпуск вечерних газет. В 1827 г. в Лондоне начала выходить газета «T e Evening Standard». В России первая вечерняя газета выходила с 1865 г. как приложение к «Биржевым ведомостям» (фактически это был второй дневной выпуск, отличавшийся от утреннего лишь составом телеграмм). Стремление к оперативности информации, а также рост конкуренции привели к созданию корреспондентской сети.

Газетное дело начинает приносить прибыль, главным образом за счет рекламы. Ограничения с публикации частных объявлений были сняты в мае 1862 г.[366] С 1865 г. была разрешена розничная продажа газет, что также создало дополнительный источник финансирования, который нельзя недооценивать. Напомним, что с конца 1860х годов одна из экономических санкций против газет состояла как раз в запрете розничной продажи, что свидетельствует о существенности этого источника доходов. Возможность увеличивать розничную продажу заставляла газеты стремиться к публикации остро актуальной и сенсационной информации.

В 1860е годы в газетном деле появилась тенденция к дифференциации по целому ряду признаков, свойственная многим видам источников Нового времени. С 1863 г. стали выходить газеты, рассчитанные на самую широкую читательскую аудиторию: крестьян, ремесленников, городскую прислугу, мелких служащих. Среди них выделялись газты, адресованные конкретным социальным группам, например «Мирское слово», рассчитанное на низшие слои духовенства. Выделим также «Народную газету» – первую, которая продавалась отдельными номерами.

Началась общественно-политическая дифференциация газет. Именно в это время газетная периодическая печать сращивается с публицистикой, чему, в частности, способствовало развитие такого газетного жанра, как передовая статья, которая, по сути, была политическим обозрением.

Ведущие газеты в то время имели тиражи более 10 тыс. экземпляров. Среди популярных газет можно назвать «Московские ведомости», «Биржевые ведомости», «Голос», «Русские ведомости», «Санкт-Петербургские ведомости»[367]. Газета «Голос» А. А. Краевского[368], тираж которой с середины 1860х до середины 1870х годов вырос с 5 тыс. до более чем 20 тыс. экземпляров, получала информацию из 600 мест России и 146 пунктов Европы, Азии, Америки. Одной из самых популярных с конца 70х годов была газета «Новое время» А. С. Суворина[369], приобретенная им в 1876 г.[370]

В 1880е годы на первый план вышли «Русский курьер», «Свет», «Новости дня», «Русское слово», оттесняя популярные в 1870е годы «Голос» и «Санкт-Петербургские ведомости». Одновременно активизировалась промонархическая печать. В 1881 г. правительство начало издавать газету «Сельский житель», рассылавшуюся бесплатно в волостные правления. Промонархический характер сохраняли и «Московские ведомости», издававшиеся М. Н. Катковым[371].

Наблюдались новшества и в организации газетного дела. Создавались посреднические организации – конторы, агентства объявлений, обеспечивавшие источники дохода периодических изданий. В это время более половины газет выходили ежедневно или шесть раз в неделю.

На рубеже веков самой распространенной стала газета «Русское слово», основанная в 1895 г. и в 1897 г. приобретенная известным книгоиздателем И. Д. Сытиным[372]. В 1899 г. ее тираж составлял 22 тыс. экземпляров, а в начале века превысил 100 тыс. Большими тиражами издавалась и так называемая бульварная периодика («Петербургская газета» – 30 тыс. экземпляров, «Московский листок» – 40 тыс.).

Итак, к рубежу XIX–XX вв. в России газеты издавались правительством, государственными учреждениями, земствами, общественными организациями и частными лицами. В 1900 г. выходило 125 газет общественно-политического содержания. Произошла дифференциация: появились рекламные, юмористические, спортивные, профессиональные (технические, медицинские) газеты. Периодичность издания составляла от одного до семи раз в неделю. Газеты выходили, кроме русского, на армянском, грузинском, латышском, эстонском, немецком, польском, французском языках. Если в конце XIX в. значительным считался тираж в 25–30 тыс. экземпляров, то в начале века наиболее популярные газеты имели тираж 60–100 тыс.

В начале XX в. продолжали сохранять свои позиции такие газеты, как «Новое время» А. С. Суворина (в 1902 г. ее тираж, распространяемый по подписке, составил 65 тыс. экземпляров), «Московские ведомости» (перешедшие после смерти Каткова к другому издателю), националистическая газета «Свет». Пользовались спросом газеты либеральной направленности: «Биржевые ведомости», «Курьер», «Новости», «Право», «Россия», «Русские ведомости», «Русское слово». Новым явлением был выход с 1903 г. самостоятельной «Вечерней газеты» В. Абазы.

В период между революцией 1905 г. и началом Первой мировой войны появилось несколько заметных газет. Это, с одной стороны, крупные ежедневные «Раннее утро» (1907–1918) и «Утро России» (1907, 1909–1918), издававшиеся на средства известных московских промышленников Рябушинских, и, с другой стороны, массовые газеты, рассчитанные на самые широкие читательские слои: «Газета-копейка» в Петербурге (1908–1918) и газета с таким же названием в Москве (1909–1918).

О признании общественно-политической роли газет свидетельствует тот факт, что каждая политическая партия (а они, кроме РСДРП, провозглашенной в 1898 г., стали возникать в России в начале XX в.) издавала одну или несколько газет. В самом конце XIX в. Российская социал-демократическая рабочая партия начала издавать нелегальную газету «Искра». В ходе революции 1905 г. возникли легальные большевистские газеты «Новая жизнь», «Волна», «Вперед» и др. С 1912 г. выходила легальная газета «Правда». Меньшевики издавали газеты «Начало», «Народная дума», эсеры – «Дело народа», трудовики – газету «Крестьянская Россия». Но, естественно, наибольшим влиянием пользовались периодические издания буржуазных партий. Кадеты издавали газету «Речь», октябристы – «Голос Москвы». «Русское знамя» было черносотенной газетой. Разворачивался процесс политической дифференциации периодических изданий общественно-политического характера.

Таким образом, в начале XX в. окончательно определилась основная функция газет – выражение общественного мнения и структурирование общества.

Губернские и городские газеты

Местная газетная периодическая печать появилась позже столичных газет. Ее становление в разных странах проходило по-разному и во многом напоминало появление периодических изданий в столицах.

В Великобритании уже в начале XVIII в. влияние столичных газет на местах, несмотря на их незначительные тиражи, было весьма ощутимым. Провинциальные типографии отбирали сообщения из лондонской прессы и помещали их в свои еженедельные издания (дайджесты)[373]. Это вполне объяснимо: местные новости пока еще быстрее передавались устно. Местные газеты были коммерческими, поэтому для них было выгодно, когда сообщалось много новостей (особенно в период военных действий), и они закрывались, когда новостей было мало. В Великобритании с 1701 по 1760 г. издавалось более 130 провинциальных газет, но только 35 существовали к концу этого периода[374].

Со второй половины 1710х годов в местных газетах увеличилось количество объявлений, в том числе и рекламных[375]. С 1760х годов английские провинциальные газеты давали многоаспектную картину местной жизни.

К началу XIX в. определилось политическое размежевание провинциальных английских газет. Они, так же как и лондонские, возникали для поддержки какой-либо политической партии (тори или виги)[376].

В России местная печать начала развиваться с официального издания – «Губернских ведомостей»[377]. Положение об их издании было утверждено в 1830 г., но наладить выпуск в большинстве губерний удалось только с 1838 г. Издание «Губернских ведомостей» курировал губернатор, а редактировал их, как правило, чиновник для особых поручений.

Частные газеты в российской провинции появились с 1860х годов. Возникали они в основном из «ярмарочных листков». Во-первых, преобладала потребность в коммерческой информации, во-вторых, на открытие таких газет легче соглашались местные власти.

2.9.3. Особенности изучения периодической печати

Когда говорят об изучении периодической печати, обычно имеют в виду либо исследование истории какого-нибудь издания или группы изданий (например, большевистской печати), либо анализ материалов, опубликованных в газетах и журналах по определенной теме. Но решение второй исследовательской задачи без предварительного целостного изучения того издания, откуда извлекается информация, будет некорректным, поскольку периодическая печать рассчитана на аккумулирование воздействия на читателя, а читатель воспринимает ту или иную информацию во многом в соответствии со своими ожиданиями, основанными на репутации издания, литературном и общественном прошлом его авторов.

Очевидно, что при таком подходе минимальной диницей периодического издания выступает его комплект за весь период издания (или за период издания при одном редакторе).

При обращении к отдельным материалам, опубликованным в газетах или журналах, кроме общего направления издания, необходимо учитывать, создавался этот текст специально для данного издания или с иной целью. Такое разделение материалов приемлемо не только при работе с повременными изданиями исторической тематики, в которых постоянно печатались наряду с исследовательскими трудами исторические источники, но и для многих других изданий – например публикация статистических материалов в «Статистическом журнале» или официальных документов в ведомственных изданиях.

На протяжении всего периода существования дореволюционной периодической печати были велики роли издателя и редактора (часто совмещавшиеся в одном лице). Поэтому исследование того или иного периодического издания следует начинать с изучения личности издателя, понимания целей, которые он преследовал. При этом необходимо иметь в виду, что в дореволюционное время в России проще было купить уже существующее издание или арендовать его, чем открыть новое. Особое внимание надо уделять причинам смены издателя. Иногда с приходом нового издателя кардинально менялось направление периодического издания. И, наконец, необходимо проанализировать взаимоотношения издания с цензурой, помня, что после реформы 1865 г. часть изданий была свободна от предварительной цензуры.

Процесс эмансипации человеческой индивидуальности и во многом обусловленный им процесс становления межличностных отношений породили новую сферу возникновения исторических источников. В первом разделе настоящего учебного пособия подробно рассматривалась объективация процессов индивидуализации и создания вторичных социальных связей в системе исторических источников Нового времени. Именно источники личного происхождения наиболее последовательно воплощают эти тенденции.

Источники личного происхождения – группа видов исторических источников, функция которых – установление межличностной коммуникации в эволюционном и коэкзистенциальном целом и автокоммуникации. Они наиболее последовательно воплощают процесс самоосознания личности и становление межличностных отношений. К источникам личного происхождения относятся дневники, частная переписка (эпистолярные источники), мемуары-автобиографии, мемуары – «современные истории», эссеистика, исповеди.

2.10.1. Классификация

Первым и основным критерием классификации источников личного происхождения выступает направленность устанавливаемых ими коммуникационных связей, которая, в свою очередь, рассматривается в двух аспектах.

Во-первых, источники личного происхождения можно разделить на автокоммуникативные (дневники) и межличностной коммуникации. Вторую группу можно разделить на источники с фиксированным адресатом (эпистолярные источники, отчасти мемуары-автобиографии, адресованные собственным потомкам мемуариста) и с неопределенным адресатом (мемуары – «современные истории», эссеистика, исповеди).

Во-вторых, источники личного происхождения могут быть преимущественно направлены на установление связей в эволюционном или коэкзистенциальном целом.

К источникам, ориентированным на коммуникацию главным образом в коэкзистенциальном пространстве, относятся дневники и частная переписка. Но основная функция источников личного происхождения – установление вторичных социальных связей индивидуума в эволюционном целом. Это подтверждается и тем, что часто источники, отнесенные к первой группе, предназначаются (уже в момент создания) для длительного хранения, а следовательно, потенциально и для прочтения потомками[378].

Приведенная классификация принципиально важна не только потому, что обусловливает различия в методике изучения разных видов исторических источников. Например, вполне очевидны различия в степени влияния адресата на автора при фиксированном и нефиксированном адресате и т. д. Но важно отметить, что различная адресность и направленность коммуникации на эволюционное или коэкзистенциальное целое самым существенным образом сказывается на степени сохранности исторических источников, их сосредоточенности в архивохранилищах, возможностях их поиска. Все это в конечном счете определяет степень адекватности наших представлений о том или ином виде исторических источников.

Говоря об общих свойствах источников Нового времени, мы отмечали, что значительная часть их уже в момент создания предназначалась к изданию. Что касается источников личного происхождения, то к источникам с нефиксированным адресатом, предназначенным к публикации, относятся мемуары – «современные истории», эссеистика, исповеди. Причем их необходимо разделить на источники, предназначенные, как правило, к немедленному опубликованию (эссеистика), и источники с отложенной публикацией (значительная часть мемуаров – «современных историй»). Дневники как автокоммуникативные источники, частная переписка, имеющая конкретного адресата, и мемуары-автобиографии, нередко адресованные прямым потомкам, зачастую если и не уничтожались самим автором или адресатом, то хранились небрежно и гибли, и если даже бережно сохранялись потомками, то системы их приема на государственное хранение (в отличие от, например, делопроизводственных источников, также не предназначавшихся для печати) не существовало, да и не существует до сих пор. Попасть в архив они могли, как правило, в составе личных фондов, а еще чаще – коллекций, что затрудняет их поиск и использование.

Кроме того, отношение к сохранению источников личного происхождения было различным в разных слоях общества и не оставалось неизменным на протяжении всего рассматриваемого периода. В 60е годы XVIII в., а затем в 60е годы XIX в. отношение к источникам личного происхождения менялось.

Итак, прежде чем перейти к рассмотрению эволюции источников личного происхождения, подчеркнем, что наши представления о мемуарах – «современных историях», эссеистике и исповедях гораздо более адекватны, чем о дневниках, эпистолярных источниках и мемуарах-автобиографиях с внутрифамильными целями.

2.10.2. Эволюция источников личного происхождения

Выделенные виды источников личного происхождения (кроме исповедей) формировались в Западной Европе на протяжении XVI–XVII вв., в России преимущественно в XVII в., после Смуты (кроме эссеистики).

Дальнейшая эволюция источников личного происхождения в России существенно отличалась от западноевропейского процесса, что сказывалось в первую очередь на эволюции мемуаристики. В Западной Европе развитие мемуаристики определялось двумя факторами, почти отсутствовавшими в России: постоянным накоплением исторических знаний (европейские мемуаристы имели возможность читать античных и средневековых авторов, знакомиться со своей национальной историей – достаточно напомнить, что «Большие французские хроники» издаются типографским способом с 1480 г.) и формированием общественного мнения. Для России же характерно позднее становление исторического сознания и формирование общества.

XVIII век

В начале XVIII в. в поступательный процесс эмансипации человеческой индивидуальности и создания вторичных социальных связей, формирования и структурирования общества начало резко вмешиваться государство, ускоряя и, естественно, деформируя этот процесс, что не способствует развитию источников личного происхождения, и на протяжении почти всего XVIII в. эти источники в России развивались мало. О степени распространенности дневников и частной переписки в силу вышеуказанных причин судить сложно. Эссеистика почти отсутствует, а что касается мемуаристики, то в основном речь может идти о мемуарах-автобиографиях. Русские мемуаристы еще в XVIII в. писал свои мемуары-автобиографии изолированно друг от друга, не имея возможности знакомиться с имеющимися произведениями и ориентируясь только на косвенные данные о степени распространенности мемуарного творчества. А. Г. Тартаковский очень точно подметил, что многочисленные ссылки русских мемуаристов на уже существующие прецеденты говорят «не о сложившейся преемственности, а как раз о ее почти полном отсутствии на ранних стадиях развития мемуаристики, ибо сама потребность опереться на чей-то прежний опыт, оправдаться перед собой и узким кругом возможных читателей указывает на то, каким необычным, дерзким являлось для автора ведение записок, как остро ощущал он“ новизну жанра”, а отнюдь не его традиционность»[379].

В 60е годы XVIII в. в русском обществе начал проявляться интерес к истории – пока еще не к истории собственного народа и государства, а к ее классическим образцам.

60е годы XVIII века – 60е годы XIX века

В это время указанная тенденция хотя и весьма существенна, но затрагивает по преимуществу образованную часть общества. На «демократизацию» авторского состава мемуаристов повлиял ряд крупных исторических событий, в частности губернская реформа Екатерины II и в гораздо большей степени Отечественная война 1812 г. Это воздействие на отдельные виды источников личного происхождения будет рассмотрено особо, а пока отметим, что на первый план постепенно начали выдвигаться мемуары – «современные истории».

К 60м годам XIX в. завершилось длившееся в течение века становление исторического сознания русского общества. Самое убедительное свидетельство – начало издания исторических журналов, в частности «Русского архива» П. И. Бартенева. От традиционной историографии их отличает внимание преимущественно к недавней отечественной истории XVIII–XIX вв., чем предшествующая историография почти не интересовалась. В этих условиях мемуаристика естественно приобретает статус исторического свидетельства. Мемуарист по преимуществу пишет не о себе на фоне эпохи, а о современных ему событиях, которые общество признает историческими. Именно через отбор объектов описания проявляется унифицирующее влияние среды на мемуариста при переходе от Нового времени к Новейшему.

2.10.3. Историография

Поскольку предлагаемая нами система видов источников личного происхождения существенно отличается от традиционной, остановимся на том представлении о них, которое сложилось в отечественной историографии (при этом цель дать полноценный историографический обзор не преследуется).

Обычно выделяют два или три вида источников личного происхождения: мемуары, которые, в свою очередь, делятся на дневники и воспоминания, и частную переписку; или же мемуары и дневники рассматриваются как отдельные виды исторических источников наряду с перепиской. С этим связан и спор о целесообразности использования обоих терминов («мемуары» и «воспоминания») или одного («мемуары»). В качестве исторического источника почти исключительно разрабатывается мемуаристика.

Интерес к мемуаристике как виду исторических источников возник еще в середине XIX века, но в позитивистской историографии мемуаристика рассматривалась преимущественно как источник фактического материала. Такой подход оказался весьма устойчивым. Еще в середине 1970х годов П. А. Зайончковский в предисловии к указателю «История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях современников» уверенно утверждал: «…ценность мемуаров заключается в изложении фактической стороны описываемых событий, а не в оценке их, которая, естественно, почти всегда субъективна»[380].

В 80–90е годы XX в. исследование мемуаристики как вида исторических источников (культурного феномена) прочно связано с именем А. Г. Тартаковского – автора трех фундаментальных монографий. В монографии «1812 год и русская мемуаристика» ученый новаторски ставит проблему, подчеркивая, что не собирается традиционно рассматривать отражение событий 1812 г. в русской мемуаристике, а сосредоточивает внимание на влиянии этого исторического события на мемуаротворчество как форму человеческой деятельности, на расширение социального состава мемуаристов. Автор определяет мемуары как «повествования о прошлом, основанные на личном опыте и собственной памяти мемуариста» и утверждает: «Сравнительно с другими источниками личного происхождения именно в мемуарах с наибольшей последовательностью и полнотой реализуется историческое самосознание личности – в этом и состоит специфическая социальная функция мемуаров как вида источников»[381]. В целом соглашаясь с Тартаковским, мы не можем не отметить, что если руководствоваться только тремя предложенными признаками, то к мемуарам придется отнести «Поучение» Владимира Мономаха или «Исповедь» Ж.-Ж. Руссо, поскольку и тот и другой писали о прошлом, основываясь при этом на своем личном опыте и памяти. Если же в полном соответствии с теорией источниковедения попытаться определить вид источника по первичной социальной функции – реализации исторического самосознания личности, то можно столкнуться с еще большими проблемами, поскольку явно, что историческое сознание в русском обществе формируется в основных чертах с 60х годов XVIII в. по 60е годы XIX в., а мемуары появляются веком раньше – с конца XVII в.

Кроме А. Г. Тартаковского, существенный вклад в разработку данной проблематики внесли С. С. Минц и А. Е. Чекунова. Минц, разрабатывая проблему эволюции мемуаристики, предлагает следующий критерий: «…отражение в мемуарах степени осознания мемуаристами сущности явлений и процессов общественного развития, связи индивидуального и социального в общественной жизни»[382]. И хотя Тартаковский спорит с Минц, отмечая, что предлагаемый ею критерий «не учитывает реально-исторических, имманентно предопределенных возможностей мемуаристики как специфической отрасли духовной культуры, ибо познание“ сущности и механизма общественных отношений” составляет задачу целой системы наук гуманитарного цикла»[383], представляется, что их позиции не противоречат одна другой, а дополняют друг друга. В самом деле, Тартаковский, выделяя в эволюции мемуаристики три крупные вехи: 1) «переход от внутреннефамильных по преимуществу целей мемуаротворчества к предназначению мемуаров для обнародования, для печати», 2) «превращение их в фактор идейно-политической борьбы и литературно-общественного движения», 3) «осознание значимости мемуаров для исторического познания и включение в их целевую установку расчета на будущего историка»[384], – практически конкретизирует в границах мемуаристики общие тенденции эволюции личности в Новое и Новейшее время. При этом Тартаковский справедливо считает, что речь идет не о смене функций, а о их наслоении. Таким образом, получается, что мемуары, в которых повествуется об общественно значимых событиях, возникли веком позже мемуаров преимущественно с внутрифамильными целями. Но эта вполне логичная для русского материала конструкция не действует при обращении к западноевропейским источникам. Первые европейские мемуары – мемуары Филиппа де Коммина (конец XV в.) – преследуют отнюдь не внутрифамильные цели.

Отличие нашей позиции состоит не только в расширении круга источников личного происхождения за счет эссеистики и исповедей, но и в том, что нами рассматриваются мемуары-автобиографии и мемуары – «современные истории» как два вида исторических источников, отличающихся по своим первичным социальным функциям.

Итак, представленная в настоящем учебном пособии система хотя и не абсолютно противоречит сложившейся в отечественной историографии, но существенно отличается от нее. Причина этого заключается в привлечении не только российского, но и западноевропейского материала.

2.10.4. Мемуары – «современные истории»

В первую очередь, требует пояснения сам термин. Вышеотмечалось, что отечественная историография не разделяет мемуары на виды, а выделяет этапы становления и развития мемуаристики; однако выход за пределы источников только российской истории заставляет выделять эту группу мемуаристики, поскольку именно она наиболее характерна для западноевропейской источниковой базы. За неимением лучшего авторы используют термин, принятый в англоязычной историографии (contemporary history), а также по смыслу соответствующий самоопределению данного вида во французской традиции.

Мемуары – «современные истории» представляют собой вид источников личного происхождения, целью которых выступает индивидуальная фиксация общественно значимых событий для передачи их в эволюционном целом.

Признано, что начало данному виду положили «Мемуары» Филиппа де Коммина, написанные в конце XV в. и впервые опубликованные в 1524 г. Автор следующим образом определял цель создания своих мемуаров и понимание особенностей этого жанра:

Монсеньор архиепископ Вьеннский, удовлетворяя Вашу просьбу, с коей Вы соблаговолили ко мне обратиться, – вспомнить и описать то, что я знал и ведал о деяниях короля Людовика XI, нашего господина и благодетеля, государя, достойного самой доброй памяти (да помилует его Господь!), я изложил как можно ближе к истине все, что смог и сумел вспомнить <…>. Хронисты обычно пишут лишь то, что служит в похвалу тем лицам, о которых они говорят, и о многом умалчивают или же подчас не знают правды. А я решил, невзирая на лица, говорить только о том, что истинно и что я видел сам или узнал от достаточно важных персон, которые достойны доверия. Ведь не бывает, надо полагать, столь мудрых государей, что не ошибались бы иногда, а при долгой жизни – и частенько. Но такими они и их дела предстают тогда, когда о них сказана вся правда. Самые великие сенаты и консулы, какие только были и есть, заблуждались и заблуждаются, и это можно наблюдать каждодневно <…>. Хотя меня не было на месте этих событий, я был осведомлен о том, как там идут дела, в которых хорошо разбирался, поскольку имел о них представление и знал, в каком положении находятся обе стороны; позднее мне о них рассказали те люди с той и другой стороны, которые их вели…[385]

Недаром мемуарист сравнивает свой труд с трудом хрониста: ведь мемуары – «современные истории» восходят именно к хроникам в отличие от мемуаров-автобиографий, которым в европейской традиции предшествует биографика.

В России произведения, написанные с аналогичной целью – запечатлеть в памяти историческое событие, появляются в XVII в. Сильвестр Медведев, современник и участник событии периода регентства Софьи Алексеевны, создал труд с примечательным названием «Созерцание краткое лет 7190, 91 и 92, в них же, что содеяся во гражданстве». Самоназвание источника – «созерцание» – свидетельствует о намерении описать то, чему автор был свидетелем; свою задачу он понимал так:

…Подобает нам содеявшия в наша времена какие-либо дела не придавать забвению <…>. Писанием оставити вежество, ибо мнози о тех делах глаголют и соперство между себе творят <…> абаче инии истинствовати не могут…

Младший современник Сильвестра Медведева А. А. Матвеев также пишет записки с аналогичной целью:

…Сей автор не за любочестие свое и не праздную себе хвалу, но для общей всех памяти о том потщится сей малый труд принять, дабы всегда в Российском государстве благоразумные и любопытные читатели, вразумляющиеся полезно, к будущему известию своему, для познания родящихся сыновей своих от род в род оставляли незабвенно…

В Европе в XVII в. рассматриваемый вид источников личного происхождения вполне сформировался. В Англии к этому времени относится «История восстания» («T e History of Rebellion») Э. Х. Кларендона[386], повествовавшая о событиях гражданской войны 1642–1660 гг., в которой автор участвовал на стороне короля. В конце XVII в. епископ Солсбери Гилберт Бернет написал произведение с символичным названием «История моего собственного времени» («T e History of My Own Times»). Бернет постоянно перерабатывал свой труд и готовил его к публикации.

Классику данного вида представляют собой мемуары французского вельможи Луи де Рувруа Сен-Симона, который не только создал обширное произведение о событиях, современником которых он был, и о людях, в них участвовавших, но и дал пример осмысления задач «современной истории». Вот выдержка из предисловия к мемуарам «О дозволительности писания и чтения исторических книг, особенно тех, что посвящены своему времени» (июль 1743 г.):

Во все века изучение истории считалось столь достойным занятием, что, думается, было бы пустой тратой времени приводить в защиту этой истины несчетные высказывания самых уважаемых и ценимых авторов <…>.

Уж если, учась ручному труду, нельзя обойтись без наставника, по крайности без наглядного примера, то тем более нужны они в различных умственных и научных занятиях, где невозможно руководствоваться только зрением и прочими чувствами.

А коль скоро лишь уроки, полученные от других, делают разум способным усвоить то, что он должен усвоить, нет науки, без коей было бы трудней обойтись, нежели история <…>. Для достойного выполнения своей задачи автор всеобщей или частной истории обязан досконально изучить предмет посредством углубленного чтения, точного сопоставления и верного сравнения других тщательнейше отобранных авторов, разумной и ученой критики, и все это должно подкрепляться большой образованностью и остротой суждения. Я именую всеобщей историей ту, что является таковой, ибо обнимает много стран, много веков жизни церкви или одного народа, несколько царствований либо одно очень давнее или важное религиозное событие. Частной я именую историю, если она относится к временам автора и его стране, повествуя о том, что происходит у всех на глазах; и, будучи более узким по охвату, подобный исторический труд должен содержать гораздо больше мелких подробностей и вводить читателя в гущу действующих лиц, чтобы ему казалось, будто он не читает историю или мемуары, а сам посвящен в тайны того, что перед ним изображают, и воочию видит то, о чем ему рассказывают. Такой жанр требует щепетильной точности и достоверности каждого сюжета и каждой черты <…>, особенно же важно, чтобы, описывая события, сочинитель опирался на источники, личные впечатления или рассказы своих близких друзей; в последнем случае самолюбие, дружба, неприязнь и собственная выгода должны приноситься в жертву истинности даже наимельчайших и наименее важных подробностей <…>. Писать историю своей страны и своего времени – значит тщательно и обдуманно воскрешать в уме виденные, пережитые, узнанные из безупречного источника события на театре жизни, различные их механизмы и подчас ничтожные на первый взгляд пустяки, которые привели в движение пружины этих механизмов <…>. Поучительность ее воспитывает для жизни в свете, общения с людьми и в особенности для занятий делами. Примеры, которые начерпывают в ней читатели, направляют и остерегают их тем легче, что живут последние в тех же местах, где произошли события, и во времена еще недостаточно отдаленные, чтобы нравы и образ жизни, правила обхождения и поступки существенно изменились. Каждый мазок авторской кисти вооружает рекомендациями и советами в отношении изображаемых лиц, поступков, стечений обстоятельств и следствий, ими вызванных, но эти рекомендации и советы насчет предметов и людей извлекаются самими читателями и воспринимаются ими тем легче, что они свободны от многословия, сухости, навязчивости, докучности, кои делают неприятными и бесплодными рекомендации и советы тех, кто навязывает их нам. Итак, я не вижу ничего, что было бы полезнее этой двойной отрадной возможности просвещаться, читая историю своей страны и своего времени, и, следственно, ничего более дозволительного, чем писать последнюю <…>. Тот, кто пишет историю своего времени, стремясь только к правде и никого не щадя, всячески старается скрыть, чем занимается <…>. Следственно, автор, ежели только он не решился ума, ни за что не позволит, чтобы его заподозрили в написании истории. Он даст книге созреть, упрятав ее под ключ и надежные замки, так же тайно передаст своим наследникам, а те благоразумно выждут одно-два поколения и выпустят ее в свет не раньше, чем время станет ей защитой от преследований…[387]

Иногда в мемуары – «современные истории» перерастают мемуары или дневники, которые автор начинал писать «для себя». Например, Арман де Коленкур – автор хорошо известных мемуаров о наполеоновских войнах – пишет:

…Когда я начал вести свои записи, я не преследовал другой цели, кроме желания отдать себе отчет в своей жизни, в своих впечатлениях и своих поступках. Но потом эти заметки показались мне материалами, дающими необходимое дополнение к официальной части моей посольской корреспонденции и, может быть, даже к истории этой великой эпохи, ибо все, что относится к России, имеет для этой истории существенное значение, так как Россия в мировых делах занимала тогда первое место после Франции[388].

В России Отечественная война 1812 г. также породила обширный корпус мемуарных произведений[389]. Примечательность его в том, что он инициирован общественно значимым событием. И далее на протяжении XIX–XX вв. любое общественно значимое событие вызывало к жизни более или менее обширную мемуаристику. Такого рода «социальный заказ» неизбежно влиял и на содержание мемуаров: авторы, освещавшие одно и то же событие, не могли не учитывать уже высказанные другими авторами (не обязательно мемуаристами, но и публицистами, историками) точки зрения, консолидируясь или полемизируя с ними.

К началу XX в. принадлежат, например, мемуары С. Ю. Витте, написанные фактически в ответ на газетную полемику вокруг инициированных им реформ.

Очевидно, что мемуары – «современные истории» уже в момент написания рассчитаны на публикацию. Однако на протяжении почти всего рассматриваемого периода авторы предполагают публикацию спустя какое-то время, иногда весьма продолжительное. Об этом писал Сен-Симон, так же относился к своим мемуарам через полтора века С. Ю. Витте.

2.10.5. Мемуары-автобиографии

Мемуары-автобиографии – вид источников личного происхождения, цель которых – установление вторичных социальных связей мемуариста в эволюционном целом. Мемуары-автобиографии преследуют чаще всего внутрифамильные цели, предназначаются непосредственным потомкам. Для них, по крайней мере на первом этапе их существования, характерен произвольный отбор информации в соответствии с индивидуальными представлениями мемуариста.

В России мемуары-автобиографии восходят к житийной традиции, поскольку в российском Средневековье не было других биографических жанров, в отличие от Западной Европы (достаточно вспомнить хотя бы классику вида – биографию Карла Великого).

Как уже отмечалось, исследование мемуаров-автобиографий затруднено из-за отсутствия общественного механизма их сохранения.

Во многом автобиографично «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» (1672–1675). Аввакум так оправдывает свое неслыханное предприятие:

Аввакум протопоп понужен быстъ житие свое написати иноком Епифанием, – понеж отец ему духовной инок, – да не забвению предано будет дело Божие; и сего ради понужен бысть отцем духовным на славу Христу Богу нашему <…>. По сем у всякаго правовернаго прощения прошу; иное было, кажется, про житие-то мне и не надобно говорить, да прочтох Деяния апостольская и Послания Павлова, – апостоли о себе возвещали же, егда что Бог соделает в них: не нам, Богу нашему слава. А я ничто ж есм…

Житийная традиция (житие-мартиролог) однозначно прочитывается в мемуарах Натальи Борисовны Долгорукой, хотя это уже мемуары в чистом виде.

Классику вида мемуаров-автобиографий, несомненно, представляют собой мемуары А. Т. Болотова. Остановимся на них подробнее, с тем чтобы выявить специфику данного вида в сравнении с мемуарами – «современными историями».

В соответствии с заявленным подходом обратимся сначала к личности мемуариста – и сразу же обнаружим парадоксальный феномен: А. Т. Болотов известен в нашей истории почти исключительно как мемуарист, т. е. не мемуары интересны нам потому, что написаны известным историческим лицом, участником исторических событий, а личность приобрела известность потому, что была автором одного из обширнейших мемуарных произведений в русской истории. Но интересные мемуары не могут быть написаны заурядным человеком. Незаурядность А. Т. Болотова – в абсолютной типичности его судьбы, о которой сам мемуарист писал: «…в ней нет никаких чрезвычайных и таких достопамятных и важных происшествий, которые бы достойны были переданы быть свету»[390].

Андрей Тимофеевич Болотов родился 7 (18) октября 1738 г. в семье офицера и по обыкновению того времени малолетним был зачислен в полк, которым командовал его отец. А. Т. Болотов получил типичное домашнее образование, изучал немецкий и французский языки, некоторое время учился в частном пансионе. В 17 лет, уже осиротев, он поступил на действительную службу, вскоре получил офицерский чин и участвовал в Семилетней войне. Во время одного из главных сражений этой войны, при Грос-Егерсдорфе (1757), полк, в котором служил А. Т. Болотов, находился в резерве и Болотов описал это сражение как близкий наблюдатель. Позиция наблюдателя становится для него обычной: он был свидетелем, но не участником многих событий второй половины XVIII в., которые и описал в своих мемуарах. Это Семилетняя война, кратковременное правление Петра III, «чумной бунт» 1771 г. в Москве, Пугачевское восстание (впрочем, прошедшее стороной от его имения) и казнь Пугачева, события начала правления Павла I и многое другое.

XVIII в. – век чиновников. После завоевания Восточной Пруссии Болотов служил в канцелярии русского военного губернатора Н. А. Корфа, который, став санкт-петербургским генерал-полицмейстером, в начале 1762 г. сделал Болотова своим адъютантом. На короткое время Болотов стал очевидцем событий в Петербурге. Воспользовавшись возможностью, предоставленной манифестом от 18 февраля 1762 г. «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству», Болотов вышел в отставку и приступил к благоустройству своего имения Дворенинова в Тульской губернии. Многие из ушедших в отставку по Манифесту о вольности дворянства вскоре вернулись на службу. Не избежал этого и Болотов, хотя на сей раз служба его была не совсем традиционной: с 1774 г. он управлял Киясовской, а затем Богородицкой дворцовыми волостями. Нетрадиционность службы не помешала Болотову при выходе в отставку, после перехода Богородицких волостей в собственность графа Бобринского, в 1797 г. получить чин коллежского асессора. С этого времени и до конца жизни он жил в своем имении. Если и во второй половине XVIII в. жизнь молодого Болотова не была богата событиями, тем более исторического характера, то в XIX в. мемуарист стал вполне типичным помещиком, почти безвыездно жившим в своем имении и занимавшимся сельским хозяйством. Умер А. Т. Болотов 7 (19) октября 1833 г., прожив ровно 95 лет.

Увлечения Болотова были также вполне традиционными для его времени. XVIII в. – век энциклопедистов, и Болотов был увлечен науками, в первую очередь агрономией. Его труд «Изображения и описания разных пород яблоков и груш, родящихся в Дворенинских, а отчасти и в других садах; рисованы Андреем Б. 1797–1800» позволяет считать Болотова родоначальником отечественной помологии. Он разводил новые для XVIII в. культуры – помидоры, луговые травы; предложил свою систему землепользования. Болотов занимался практическим врачеванием в своем имении и исследованиями в области медицины, результатом чего стала его работа «Краткие и на опытности основанные замечания о електризме и о способности електрических махин к помоганию от разных болезней» (1803). В XVIII в. российская наука оформлялась организационно, возникали научные общества. Наиболее известным из них было Вольное экономическое общество (ВЭО), созданное в русле не только отечественной, но и общеевропейской традиции XVIII в. В 1767 г. Болотов стал членом ВЭО и активно сотрудничал в издаваемых им «Трудах».

Вторая половина XVIII в. – время зарождения русских журналов, и А. Т. Болотов в 1778–1779 гг. издает журнал «Сельский житель», а с 1780 по 1789 г. как приложение к газете «Московские ведомости» и при сотрудничестве с Н. И. Новиковым – журнал с традиционно для XVIII в. длинным названием «Экономический магазин, или Собрание всяких экономических известий, опытов, открытий, примечаний, наставлений, записок и советов, относящихся для земледелия, скотоводства, до садов и огородов, до лугов, лесов, прудов, разных продуктов, до деревенских строений, домашних лекарств, врачебных трав и до других всяких нужных и не бесполезных городским и деревенским жителям вещей в пользу российских домостроителей и других любопытных людей образа журнала издаваемой».

Екатерининская эпоха – период философских увлечений, и Болотов публикует философские труды «Детская философия, или Нравоучительные разговоры между одною госпожой и ея детьми, сочиненные для поспешестования истинной пользе молодых людей» (1776–1779), «Чувствование христианина при начале и конце каждого дня на неделе, относящееся к самому себе и к Богу» (1781) и «Путеводитель к истинному человеческому счастью, или Опыт нравоучительных и отчасти философских рассуждений о благополучии человеческой жизни и средствах к приобретению онаго» (1784).

XVIII в. – время становления русской литературы, драматургии, театра, и А. Т. Болотов пишет пьесу «Нещастныя сироты» (1781) и делает несколько переводов литературных произведений. Из «увлечений» своего века Болотову удалось избежать лишь участия в дворцовых переворотах (хотя он достаточно близко был знаком с Г. Орловым и последний попытался вовлечь Болотова в заговор против Петра III), а также участия в масонских обществах, несмотря на длительное знакомство и деловые отношения с Н. И. Новиковым.

На протяжении многих десятилетий А. Т. Болотов вел дневники. По свидетельству его внука, после отставки в 1797 г. и почти до последних дней своей долгой жизни Болотов начинал день с записей в «Книжке метеорологических замечаний», «Журнале вседневных событий» и «Магазине достопримечательностей и достопамятностей». Эта разделенность обыденных и примечательных событий говорит о том, что Болотов и в XIX в. продолжал воспринимать себя не как деятеля, а как наблюдателя.

Итак, с одной стороны, вполне заурядная судьба, а с другой стороны, многоаспектная реализация творческих устремлений в самых разных сферах – от медицины до философии. Каково же место мемуаров в жизни Болотова? Зачем он на протяжении многих десятилетий изо дня в день писал воспоминания?

Свои уникальные как по объему, так и по абсолютной типичности для XVIII в. мемуары А. Т. Болотов начал писать в 1789 г. 9 января 1811 г. в 248м письме своих «записок», относящемся к событиям 1789 г., он отмечает:

Наступившее затем утро достопамятно было тем, что я в оное впервые основал порядочную ежедневную записку всем случающимся со мною происшествиям, и самый тот исторический журнал, который, начавшись с сего года, продолжался и продолжается беспрерывно даже до сего времени, и из которого составились у меня уже несколько переплетенных, порядочных книг, которыя, по нужде, могут уже служить продолжением описания моей жизни или, по крайней мере, быть наилучшими материалами к замышляемому мною около сего времени особому сочинению, содержащему в себе порядочное описание всей моей жизни в пользу моих детей и потомков, которое вскоре после сего и начал <…>.

Я занимался отчасти продолжением своих экономических сочинений для журнала, отчасти затеванием кой-каких новых письменных работ, но из коих только две получили в сие время свое порядочное основание. Первое состояло в основании порядочных исторических записок, относящихся до всего нашего отечества <…>, а второе состояло в пристальнейшем продолжении описания собственной моей жизни и всех бывших со мною происшествий <…>[391].

Хотя отдельные попытки писать мемуары А. Т. Болотов предпринимал и раньше, но 24 января 1789 г. он приступил к мемуарам вновь и – что примечательно – одновременно с началом работы над историческим заметками.

Не тщеславие, и не иныя какия намерения побудили меня написать сию историю моей жизни, – пишет А. Т. Болотов. – <…> Мне во всю жизнь мою досадно было, что предки мои были так нерадивы, что не оставили после себя ни малейших письменных о себе известий, и через то лишили нас, потомков своих, того приятного удовольствия, чтоб иметь о них, и о том, как они жили, и что с ними в жизни их случалось и происходило, хотя некоторое небольшое сведение и понятие <…>. Я винил предков моих за таковое небрежение и не хотя сам сделать подобную их и непростительную погрешность, и таковые же жалобы навлечь со временем и на себя от моих потомков, рассудил потребить некоторые праздные и от прочих дел остающиеся часы на описание всего того, что случилось со мною во все время продолжения моей жизни[392].

А. Т. Болотов не понимал, да и не мог понять, что не нерадивость предков виною тому, что они не писали мемуаров. Стремление «запечатлеть для современников и потомства опыт своего участия в историческом бытии, осмыслить себя и свое место в нем» (А. Г. Тартаковский) могло появиться лишь у человека, сознающего свою отделенность от окружающего его социума и понимающего ценность своего индивидуального опыта. И Болотов стремился передать именно свой индивидуальный опыт, а не «историческое бытие». Типична для XVIII в. и адресность мемуаров Болотова:

…писал сие не в том намерении, чтоб издать в свет посредством печати, а единственно для удовальствования любопытства моих детей и тех из моих родственников и будущих потомков, которые похотят обо мне иметь сведение…

И мемуарист не лукавит. Подтверждение тому – аккуратное оформление рукописи, переплетенной в отдельные тома приблизительно равного объема, с виньетками и заставками, рисованными пером самим автором.

А. Т. Болотов формулирует принцип отбора событий таким образом:

…При описании сем старался я не пропускать ни единого происшествия, до которого достигала только моя память и не смотрел, хотя бы иныя из них и самыя маловажныя, случившиеся еще в нежнейшия лета моего младенчества <…>. А как я писал сие не в том намерении, чтоб издать в свет посредством печати, а единственно для удовольствования любопытства моих детей, и тех из моих родственников и будущих потомков, которые похотят обо мне иметь сведение: то и не заботился я о том, что сочинение сие будет несколько пространно и велико; а старался только, чтобы чего не было пропущено, почему в случае если кому из посторонних случится читать сие прямо набело писанное сочинение, то и прошу меня в том и в ошибках благосклонно извинить…[393]

Естественно, что руководствоваться такими «критериями» отбора при написании «современной истории» невозможно.

Как уже отмечалось, писание мемуаров не было распространенным занятием в России XVIII в. Однако на рубеже XVIII–XIX вв. появился комплекс мемуаров, объединенных сходным социальным составом их авторов, – мемуары провинциальных чиновников, порождение губернской реформы 1775 г.

В связи с рассмотрением законодательных актов и учетной документации говорилось, что создание большого количества новых чиновничьих и канцелярских мест в системе местного государственного аппарата породило определенный дефицит кадров. Это заставляло пополнять государственный аппарат выходцами из непривилегированных сословий. В этот период служащие в местные учреждения набирались – кроме, естественно, дворян – из среды церковно– и священнослужителей; приказных, подьяческих и секретарских детей; обер-офицерских, солдатских детей, из купечества и даже из отпущенных на волю крепостных крестьян и господских людей. Кардинальные изменения в социально составе местного чиновничества произошли в очень короткие сроки, уже к началу 1780х годов. Эти изменения не остались незамеченными и современниками-мемуаристами. Один из них, И. И. Мешков, писал в своих записках: «По новости Саратовской губернии, в канцелярских служителях по всем присутственным местам была общая потребность и, стало быть, не предстояло не малейшего затруднения быть принятым на службу немедленно»[394]. Кстати, прадед мемуариста был крепостным, отпущенным помещиком на волю в 1748 г. Сам же И. И. Мешков, поступив на службу при открытии Саратовской губернии, в 1782 г., в возрасте 15 лет, стал копиистом, в 1784 г. – подканцеляристом, 16 марта 1787 г. был произведен в канцеляристы, а 23 ноября того же года – в губернские регистраторы. Первый классный чин коллежского регистратора он получил 1 декабря 1791 г., т. е. после десяти лет канцелярской службы.

Писал об этом и выходец из крестьян Л. А. Травин, отец которого «находился крепостным графа Павла Ивановича Ягужинского и его жены»: «…при наступлении 1778 года открылось Псковское наместничество <…>. Тогда свободно было вступать имеющим вечные отпускные в приказные чины»[395]. На это же указывали и мемуаристы-дворяне, например Г. С. Винский, который замечал: «Судебныя места умножены с умножением в них чиновников, так что иная губерния, управляемая прежде 50ю чиновниками, разделившись по сему учреждению на четыре наместничества, в каждом имела до 80 судей. Умножение судейских мест, конечно, открыло многим бедным семействам средства к существованию…»[396]. Развитие этой тенденции в начале XIX в., после министерской реформы, уже в рамках системы центральных государственных учреждений, описал другой мемуарист – Ф. П. Лубяновский (кстати, с 1819 г. – пензенский гражданский губернатор): «Нынче сто рук нужны там, где тогда одиннадцатая была лишнею. Едва ли однако же это можно безусловно приписать лишь разделению работы, впрочем до роскоши дробному. Нужда здесь, кажется, сама о себе промышляет: тысячи молодых людей всякого звания, редкий из них не нищий, приготовляют себя по отеческому преданию к статской службе дома, в судах, в частных, публичных заведениях, и, как на море волна за волной, так они толпа за толпой спешат выйти на этот берег. Изъяв немногих, которым способности, более или менее обработанные наукою, и еще немногих, которым счастливые случаи пролагают дорогу, большая часть, и то не все правильно, изучают одно ремесло, не мудреное, но в их глазах выше всякой промышленности, ремесло владеть пером как челноком за ткацким станом, этим ремеслом начинают и оканчивают служебное поприще, не приготовив себя ни к чему иному, не имев к тому и способов»[397].

В ходе губернской реформы не только создавалась новая система местных государственных учреждений, но и формировался новый тип чиновника – выходца из разночинцев или податных сословий по социальному происхождению и маргинала по своей социальной сущности. Такой маргинальный тип чиновника – тип исключительно российский. Он мог возникнуть лишь в специфических российских условиях целенаправленного формирования и длительной консервации сословного деления общества.