Волки на переломе зимы Райс Энн
Теперь он был пьян. Совершенно пьян. Пьян от меда, пьян от недавней любви, пьян от сожранного заживо кабана – пьян от всей этой ночи и от языков трещащего пламени, которые непрерывно плясали у него перед глазами. Порывы ледяного ветра, врывавшиеся на площадку, снова и снова взъяряли пламя, а Ройбена дразнили прохладой висящих в воздухе мелких капель дождя.
М-м-м-м… Какой-то запах в порыве ветра, запах, примешивающийся к запаху дождя. Человеческий запах? Невозможно! И нечего тревожиться. Нынче – Модранехт.
Он продолжал танцевать. Изгибался, поворачивался, крутился, а музыка пузырилась и вскипала, подгоняя и толкая его, а барабаны били все быстрее, и отрывки музыкальных тем все быстрее сменяли друг друга.
Раздался крик. Мужской голос, голос, до краев полный ужаса. Громкий сдавленный крик, разорвавший ночь. Никогда еще он не слышал от морфенкиндеров подобных звуков.
Музыка оборвалась. Лесные джентри оборвали песню. Ночь опустела, но внезапно заполнилась треском и гулом пламени.
Он открыл глаза. Все остальные уже спешили, огибая огонь, туда, где стоял котел и играли музыканты.
И запах усилился так, что сомневаться в нем уже было невозможно. Человеческий запах, определенно человеческий, не имеющий ничего общего с запахами присутствовавших этой ночью на этой площадке, в этом лесу.
В зыбком полумраке было хорошо видно, что все морфенкиндеры собрались в кружок, центром которого, правда, на этот раз был вовсе не котел. Он остался в стороне. А в центре круга находилось нечто другое. Лесные джентри подались назад и о чем-то встревоженно шептались.
Хокан кричал на Маргона; в других мужских голосах все явственнее слышался гнев.
– Помилуй, бог! – воскликнула Лаура. – Это же твой отец!
22
Ройбен протиснулся между морфенкиндерами, загораживавшими ему обзор; Лаура спешила рядом с ним.
Действительно, там, повернувшись к огню, с широко раскрытыми от ужаса глазами, трясясь всем телом и с трудом держась на ногах, стоял Фил. Он был одет только в старые серые кальсоны и футболку, которые всегда надевал на ночь, его босые ноги были густо облеплены грязью. Казалось, он вот-вот потеряет сознание, и тут одна из самок-морфенкиндеров грубо дернула его за плечо.
– Смерть ему! – выкрикнула она. – Он явился незваным на наш праздник. Повторяю: смерть ему! И кто посмеет мне возразить?
– Прекрати, Фиона! – прогремел Феликс. Он быстро протиснулся вперед, схватил Фиону за руку и после крайне скоротечного сопротивления оттолкнул ее в сторону, а она злобно восклицала что-то и безуспешно пыталась вырваться из его рук.
Ройбен тоже шагнул вперед и поспешно подхватил Фила под руки, чтобы тот не упал. Но, помилуй, бог, что же он мог сказать ему? Не мог же он открыться Филу, не опасаясь еще больше повредить его и без того потрясенный рассудок. Судя по тому, насколько растерянно и испуганно Фил озирался по сторонам, он совершенно не понимал происходившего.
Поэтому, чтобы не пугать отца еще сильнее, Ройбен выпустил его, и тут в бледных глазах Фила мелькнула искра узнавания.
– Элтрам, Элтрам, на помощь! – крикнул он. – Я не знаю, куда попал. Я не знаю, что случилось! Что со мною происходит?
Элтрам выступил из тени и громко и внятно произнес:
– Я здесь, мой друг. Не пугайтесь. Клянусь, с вами не случится ничего дурного!
И тут же три самки-морфенкиндеры снова зарычали, наступая на Фила, Феликса и Ройбена.
– Убирайся! – заорала Фиона. – Еще не хватало, чтобы на наших пирах заговаривали мертвые! Не мертвым решать, кому среди нас жить, а кому умереть! – Остальные сгрудились вокруг нее, громко рыча на Элтрама и пугая его взлаиваниями и ворчанием.
– Назад! – прогремел Феликс. К нему спешили Сергей, Тибо и Маргон. Тут же за спиной Феликса выросла высоченная фигура Стюарта.
Элтрам не пошевелился, лишь слабая улыбка играла на его губах.
– Речь идет о плоти и крови! – подняв лапу, продолжала орать Фиона. – Неужели кто-то не понимал, какую глупость совершают все эти морфенкиндеры, решившие допустить этого человечка в самое сердце своих владений? Неужели хоть кто-то не знал, чем это неизбежно закончится?
Маргон занял место прямо за спиной Фионы. Она не замечала его, но все остальные прекрасно видели. Одна из самок медленно отступила в сторону. Скорее всего, Беренайси. Она молча отодвигалась от прочих самок и вскоре оказалась за спиной Фрэнка.
– Этого человека никто и пальцем не тронет! – заявил Феликс. – И никто больше в эту священную ночь, на этой священной земле не скажет ни слова о смерти! Вам нужно человеческое жертвоприношение! Вы ведь этого хотите. Так вот, здесь вы его не получите.
И снова самки зашумели.
– Модранехт никогда не обходилась без смерти! – сказала одна из женщин, возможно, русская, но Ройбен не смог ни представить себе ее внешности, ни даже вспомнить имени. – Жертвоприношение – важнейшая часть Модранехт. – Прочие женщины одобрительно зашумели, шагнули было назад, потом попятились, но тут же вновь угрожающе подались вперед.
– Модранехт! – прошептал Фил.
– Но не в наше время! – отрезал Сергей. – И не на нашей земле, и уж, конечно, не этот человек – кровный родич одного из нас. Не этот человек, чья совесть не запятнана грехом!
На этот раз одобрительно зашумели самцы.
Казалось, что все присутствующие пребывают в каком-то движении, однако некое динамическое напряжение пока удерживало их от неизбежной стычки.
– Ты явился на наш тайный пир! – крикнула Фиона, тыча в сторону Фила лапой, на распростертых пальцах которой во всю длину торчали страшные когти. – Ты дерзнул прийти туда, куда тебе запретили приходить! Почему же он не годится в жертву? Разве ты, безмозглый дурак, не подарок судьбы для нас?
– Нет, – крикнул Фил, – я не приходил сюда! Я не знаю, как оказался здесь!
Неожиданно сквозь кучку самок прошла Лиза. Она сбросила с головы капюшон, и отсвет пожара живо играл на ее лице. Маргон, а потом и Сергей жестами велели ей отступить, но она не повиновалась.
– Посмотрите на Филипа! – выкрикнула она резким, но далеко не столь мощным, как у других, голосом. – Видите: он бос. Он оказался здесь не по собственной воле. Кто-то притащил его сюда.
Фиона метнулась к ней, но Феликс и Сергей перехватили ее. Хокан же с угрожающим видом качнулся ближе. Двое самцов удерживали Фиону с немалым трудом.
Лиза же с холодным и спокойным, как обычно, лицом продолжала:
– Нам лгут. Филип вовсе не пробирался сюда через лес. Да он и не смог бы. Я дала ему усыпляющее питье и видела, как он выпил его до последней капли. Когда я ушла, он крепко спал. Среди морфенкиндеров завелось предательство. Где ваша совесть? Где ваши принципы?
Самки пришли в ярость.
– Неужели теперь в Модранехт мы будем слушать еще и слуг? – завопила Фиона. – Кто дал тебе право разевать рот? Пожалуй, нужно развязываться с вашим родом – от вас уже больше вреда, чем пользы. – Еще две самки поддерживали ее злобными одобрительными воплями. Самцы, напротив, подошли ближе.
– Хокан, скажи за всех нас! – взревела Фиона. Но белый волк все так же молча стоял в стороне.
Ройбен отчетливо угадывал запахи страха и невинности, исходившие от его отца, но не мог уловить и тени запаха зла от самок морфенкиндеров. И это приводило его в бешенство. Если это не зло, то что же еще? Но все чувства говорили ему, что дело закончится яростной дракой, во время которой Фил неизбежно погибнет.
Лиза как ни в чем не бывало стояла на прежнем месте.
Фил покачнулся на подгибающихся коленях, и снова Ройбен подхватил его под спину и поддержал. Фил задержал взгляд на Лизе, потом перевел его на Элтрама.
– Лиза говорит чистую правду. Я не представляю себе, как попал сюда. Элтрам, это мне кошмар снится? Элтрам, где мой сын? Сын мне поможет. Это его земля. Где мой сын?
Элтрам быстро направился к нему, вскинув руки, как будто приготовившись к объятию. Самки зарычали на него, как прежде – на Лизу, а Фиона вырвалась из рук державших ее мужчин и отвесила Феликсу такую оплеуху, что он покатился кубарем. Тибо метнулся к нему на помощь, а Маргон бросился к Фионе, но та не отступила. Элтрам шел вперед, как будто ничего не произошло.
Фиона нанесла Элтраму яростный, мощный удар, который, казалось, пробил его тело насквозь, не вызвав ничего, кроме секундного мигания. Фил, увидев это, громко охнул. Лиза шагнула к нему.
– Господин, не бойтесь, – сказала она Филу с особенно сильным немецким акцентом. – Никакой вред вам не будет причинен. Мы не допустим этого.
Рядом с Элтрамом стали быстро появляться новые теневые фигуры, нематериальные, но отчетливо видимые. Их количество стремительно нарастало прямо на глазах.
– Это ты, Фиона, принесла его сюда! – сказал Элтрам. – Неужели ты надеялась обмануть нас? Неужели ты надеялась обмануть хоть кого-нибудь?
– Молчи, нечистый дух, приказываю тебе! – негромко, но очень грозно произнесла она. – Уходи в леса и не показывайся оттуда, пока тебя не призовут. У тебя здесь нет права голоса. Что до человека, то его судьба решена. Он видел нас. Он должен умереть. А ты убирайся отсюда и уведи всех твоих нечистых соплеменников, да побыстрее.
– Ты принесла его сюда, – продолжал Элтрам, как будто не слышал ее слов. – Ты задумала все это заранее. Ты и твои сообщницы, Кэтрин и Хелена, – вы уходили за ним и принесли его сюда, чтобы учинить этот жалкий водевиль. Но предупреждаю тебя, мы не допустим в своем лесу человеческих смертей.
– Ты предупреждаешь меня? Ты? Меня? – взвыла Фиона. Самки переминались с ноги на ногу, выискивая возможность для нападения, но самцы успешно перекрывали им путь.
Тут и там раздавалось гневное рычание. Только Хокан все так же неподвижно и молча стоял в стороне.
Стюарт занял пост за спиной Фила, Ройбен – с одной стороны, Лаура – с другой. А события разворачивались с такой скоростью, и реплики произносились так быстро, что Ройбен еле-еле улавливал суть происходившего.
– Ну, и кем вы стали теперь, Маргон и Феликс? – обвиняющим тоном осведомилась Фиона. – Колдунами, призывающими духов, чтобы прикрывать ваши нечистые делишки? Думаешь, эти бесплотные духи способны что-то сделать против нас?! Хокан, скажи за нас!
Белый волк не отозвался.
– Феликс, эта смерть будет на твоей совести! – крикнула еще одна из самок. – И тебе никогда не избавиться от нее, от того, до чего ты дошел со своими планами, своими мечтами, своим риском и своим безумием.
– Прекрати, Фиона! – крикнул Фрэнк. – Убирайся! И вы все – убирайтесь. Фиона, немедленно уводи свою банду. А будешь настаивать на своем – тебе придется иметь дело со всеми нами. – Беренайси молча стояла рядом с ним.
Зато все остальные самки снова взревели.
– И что? – зло бросила Фиона. – Молча смотреть, как вы втащите нас в очередную серию провалов? Вы с вашим драгоценным поместьем, вашим Нидеком – вашими фестивалями, деревнями с покорными рабами, вашими ярмарками вашего собственного тщеславия? Вы слишком далеко зашли в своей самонадеянности! Или вас уже не волнуют ни безопасность, ни тайны остальных морфенкиндеров? Так докажите преданность своему роду и накажите этого человека! Держитесь нас и наших традиций, иначе быть войне. Модранехт требует жертвы – жертвы от тебя, Феликс!
Маргон шагнул вперед.
– Мир велик, – негромко, но решительно сказал он. – В нем хватит места для всех нас. Уходите немедленно, и никто не пострадает…
– Никто не пострадает? – язвительно произнес голос со славянским акцентом рядом с Фионой. Вероятно, это была Хелена. – Этот человек видел нас в натуральном виде. Он видел слишком много и не имеет права жить. Что-что, а это скажу наверняка: этот человек умрет!
Ройбена трясло от ярости. Похоже, как и всех остальных. Но что же удерживало их от открытого столкновения? Ройбену казалось, что он сходит с ума. Стюарт, стоявший чуть позади, негромко, но очень грозно зарычал в сторону женщин. Когда начнется заваруха, думал Ройбен, перепрыгну через отца и буду защищать его. А что еще делать?
Маргон вскинул руки, требуя молчания.
– Уходите! – объявил он. Его волчий голос достиг мощи, какой никогда не имел у человеческой ипостаси Маргона. – Или оставайтесь, но тогда уже до смерти. – Он говорил очень медленно и весомо. – Но о смерти этого невинного человека не может быть и речи; разве что вы сумеете прежде убить нас всех до одного.
Фил с совершенно ошалелым видом смотрел на Маргона. Судя по всему, он начал различать во множестве голосов интонации, свойственные некоторым из знакомых ему людей, думал Ройбен и не смел заговорить сам, не смел выдать отцу, что чудовище, стоящее рядом с ним, не кто иной, как его сын.
– Мы не уйдем! – крикнула Хелена, которую можно было узнать по резкому акценту. – Вы с вашим пристрастием к похвальбе перед людьми и человеческой родне навредили нам больше, чем кто бы то ни было во всем мире. Вы дразните самых опасных врагов, каких только мы когда-либо знали, и повторяете это вновь, и вновь, и вновь, как будто ничего не происходит! Ну, а я положу этому конец! Хватит с нас вас самих и вашего Нидека! Пора спалить этот дом до самого основания!
– Ни за что! – вскрикнула Лаура. Самцы глухо зашумели. – Ты не посмеешь! – Со всех сторон послышались протестующие возгласы. Напряжение стало совсем уж невыносимым. Но Феликс вновь призвал ко вниманию.
– Кому я навредил, чем и когда? – спросил он. – Вам никогда не приходилось терпеть из-за меня хоть какие-нибудь неудобства – никому из вас. – Он, как всегда, говорил очень логично и убедительно, но что толку могло быть от его логики сейчас? – Это вы пошли на предательство – специально, чтобы внести раскол! – и отлично знаете, что это так. Это вы нарушили наши заповеди!
И самцы как по сигналу бросились на самок.
Фиона и Хелена уклонились от атаки и кинулись к Филу; в долю секунды их мощные лапы вырвали его у Ройбена и Лауры, пытавшихся защитить его, и впились зубами в его плечо и грудь, как это сделал бы любой дикий зверь, стремящийся убить жертву. Ройбена с силой отшвырнули в сторону, а Лаура сражалась так, будто защищала свою собственную жизнь.
В мгновение ока самцы-морфенкиндеры принялись оттаскивать Фиону и Хелену, а остальные самки – за исключением Беренайси – напали на самцов. Ройбен, освободившись от кого-то из них, ухитрился нанести сильный удар кулаком прямо по окровавленным клыкам Фионы. В следующий миг он ощутил на лице горячее дыхание, страшные зубы щелкнули возле самого его горла. Но Маргон успел вовремя отбросить противницу.
Фил, бледный, как полотно, задыхаясь, упал наземь; из ран на плече и боку текла кровь. Лиза бросилась к нему и закрыла его своим телом.
На площадке поодиночке и группами возникали Лесные джентри; собираясь в первый миг возле Элтрама, они стремительно окружали стеной озверевших самок, отделяя их от самцов стеной из бесчисленных тел, непроницаемым кольцом, из которого две пленницы яростно, но тщетно пытались прорваться на свободу.
– Модранехт! – оглушительным хором скандировали Лесные джентри. – Модранехт! – отзывался Элтрам.
Хокан, который все это время хранил молчание, вдруг встревоженно зарычал.
– Маргон, Феликс, остановите их!
– Модранехт! – все громче и громче звучало над лесом.
Маргон застыл с потрясенным видом; Феликс тоже стоял неподвижно и безмолвно.
Огромное плотное и неодолимое скопище Лесных джентри бесследно гасило любые отчаянные удары озверелых самок-морфенкиндеров и вступившего в драку с отчаянием обреченного белого волка Хокана и неудержимо влекло беспомощных пленников к праздничному костру. Даже Беренайси, жена Фрэнка, кинулась туда и попыталась пробиться внутрь кольца, но Лесные джентри принимали на себя любые удары, оставаясь невредимыми. А их напор уже превзошел любое воображение, а крик «Модранехт!» заглушал все остальные звуки.
А потом Лесные джентри кинули двух яростно сопротивлявшихся, ревущих самок, Фиону и Хелену, прямо в пламя громадного костра.
Хокан оглушительно взвыл.
Остальные женщины закричали.
Пение прекратилось.
Ройбен никогда еще не слышал в голосах людей ли, животных ли такой муки, какая звучала сейчас в стенаниях Хокана, Беренайси и остальных самок.
Он замер в оцепенении и с ужасом наблюдал за происходившим. Сергей громко охнул. Все происходившее заняло считаные секунды.
Из огненного ада неслись кошмарные крики, но Лесные джентри не отступали. Пламя лизало их фигуры, но не могло сжечь – каждый из Лесных джентри время от времени начинал дрожать, расплываться, но тут же вновь обретал телесность. Огромные темные бревна, пылавшие в костре, падали и с треском ломались, и пламя со снопами искр снова и снова вздымалось к небу.
Оставшиеся самки горестно стенали, рухнув на колени. Хокан снова умолк. Фрэнк, Сергей и Маргон молча наблюдали за происходившим. Феликс скрестил могучие руки на голове и застыл в неподвижности.
Маргон издал негромкий звук, похожий на безнадежное рыдание.
Потусторонние крики в костре стихли.
Ройбен посмотрел на Фила. Тот лежал на спине, и около него уже суетились Сергей и Тибо, торопливо зализывавшие раны. Лиза стояла на коленях в нескольких шагах; ее руки были сложены перед лицом словно в молитве.
Внезапно над Филом, между Сергеем и Тибо, возник коленопреклоненный Элтрам.
– Руки, руки, – сказал он, и тут же вокруг Фила сгрудились Лесные джентри. Каждый возложил ладони на лежавшего. Элтрам, как показалось Ройбену со стороны, изо всех сил сдавливал руками страшные раны, зиявшие на плече и на боку Фила.
Ройбен рванулся было к отцу, но Сергей остановил его.
– Потерпи, – сказал он, – пускай они сделают свое дело.
Тибо и Маргон присели на корточки у другого, невредимого бока Фила, и Маргон, осторожно повернув его голову, легонько прикусил своими страшными клыками шею Фила и поспешно принялся зализывать длинным розовым языком еле заметную ранку.
Феликс, встав на колени, взял в огромные волосатые лапы правую руку Фила и осторожно вонзил зубы в ладонь. Фил содрогнулся от боли.
Но его глаза, словно у слепца, были устремлены в ночное небо, будто он видел там что-то очень личное, не доступное никому другому. А потом он чуть слышно сказал:
– Ройбен? Ты ведь здесь, сынок, да?
– Да, папа, я здесь, – ответил Ройбен, поспешно опустившись на колени возле самой головы Фила – только там оставалось чуть-чуть свободного места, – и чуть слышно сказал прямо в ухо Фила: – Я с тобой, папа. Тебе дают Хризму, чтобы исцелить тебя. Все делятся с тобой своей Хризмой.
Элтрам упруго вскочил на ноги, и все остальные джентри попятились от лежавшего, как тающие тени.
– Кровотечение прекратилось, – сказал Элтрам.
Теперь раны Фила зализывали Беренайси и Фрэнк, которым уступили место Феликс и Маргон. Судя по всему, дополнительная порция Хризмы усиливала ее воздействие.
Оставшиеся самки из другой стаи рыдали, испуская тяжелые, резкие волчьи звуки. Хокан стоял и глядел в огонь, который горел все так же яростно, бесследно уничтожая останки тех, кого только что сгубил.
– Модранехт, – чуть трясущимися губами негромко сказал Фил, продолжая глядеть в небо неподвижным, невидящим взглядом из-под насупленных бровей. Он был настолько бледен, что, казалось, светился.
– Дух остался крепко связан с телом, – сказал Элтрам Ройбену. – Хризма вполне может сработать.
Ройбен увидел, как Лиза обошла морфенкиндеров и остановилась над Филом, беззвучно плача в ладони. Генриетта и Питер принесли две сброшенных бархатных мантии и тепло закутали Фила. Лиза чуть слышно приговаривала: «О, Филип, мой Филип». Внезапно ее скорбные причитания перебил хорошо поставленный низкий голос Хокана.
– Слушайте меня все, – произнес он. – После того что сейчас случилось, я не могу молчать.
Никто не стал перебивать его. Волчицы все так же чуть слышно плакали, стоя на коленях.
– Бойтесь дела рук своих, – сказал Хокан, указывая на Маргона и Феликса. В его грубом волчьем голосе звучали теперь куда более человеческие нотки. – Никогда, никогда еще я не видел ничего подобного. Духи восстали, чтобы пролить кровь живых! Это зло! Это непоправимое зло. – Он повернулся и окинул взглядом Ройбена и Стюарта. – Берегитесь, юноши. Вы живете в стеклянном доме, а ваши вожди столь же слепы, как и вы сами!
– Уходи, пока тебя не постигла та же участь, – сказал Элтрам, вдруг сделавшийся особенно ярким. Сейчас, когда он устремил на Хокана угрожающий взгляд больших зеленых глаз, вид его был поистине пугающим. На его темной коже, на черных волосах играли отсветы огня. – Ты и твои сообщницы принесли в этот лес злодеяние. И твои сообщницы поплатились за это.
– Так уничтожь и меня; тебе это вполне по силам, – ровным голосом ответил Хокан. Он говорил голосом зверя, но он странным образом был и человеческим, в нем присутствовала мелодика и игра интонаций. – Но правду тебе не уничтожить. – Он посмотрел по сторонам, задержав взгляд на каждом из присутствовавших, и лишь после долгой паузы продолжил: – Я вижу здесь зло, ужасное зло.
– Хватит, – чуть слышно сказал Маргон.
– Думаешь, хватит? Нет, не хватит! Твой образ жизни, Феликс, всегда был злом в чистом виде. Твои дома, твои поместья, твоя никчемная привязанность к смертным родственникам, твоя привычка мозолить глаза живым. Твоя тяга к живым. Это зло.
– Хватит, – так же тихо повторил Маргон. – Этой ночью ты совершил предательство и сам прекрасно понимаешь это.
– Да, но меня вынудила к этому ваша непростительная греховность, – таким же ровным голосом, в котором, однако, звучала твердая уверенность, возразил Хокан. – Феликс, ты сам уничтожил свою смертную семью своими грязными тайнами. Твои дети выступили против тебя и против твоих собратьев-морфенкиндеров – продали тебя ради наживы, – и, чтобы наказать их, ты пролил их кровь. Но кто пробудил алчность в тех ученых, которые заплатили за вас, купили вас и посадили вас в клетки? Кто приоткрыл перед ними наши тайны? И все же ты пролил кровь глупых, заблудших смертных.
Сергей издал громкое гневное рычание и шагнул к Хокану. Маргон жестом призвал его к терпению. Хокан сделал вид, будто ничего не заметил.
– О, какой же губительной тенью ты, Феликс, накрыл жизнь своих последних потомков, – продолжал Хокан, вложив теперь в голос мрачную красоту. И как же их трясло от твоего ядовитого наследства! Призрак твоей убитой племянницы и сейчас скитается по этим лесам и терзается – за твои грехи! И все же ты устроил праздник в том самом доме, где ее зарезали. И кто же – родные братья!
Маргон вздохнул, но промолчал. Феликс не сводил взгляда с Хокана, но ни по выражению его волчьей морды, ни по осанке нельзя было даже предположить, что он думает. Хотя у всех остальных эмоции прочитать было ничуть не легче; их реальное отношение могли бы выдать только голоса или жесты. Сейчас же говорил один только Хокан. Даже рыдавшие самки умолкли. Кошмарные вещи, о которых рассказывали таким редкостно красивым голосом, производили на Ройбена сокрушительное действие.
– Какое высокомерие, какая гордыня, – сказал Хокан, – какое стремление к незаслуженному восхищению! Или ты считаешь, что больше не осталось ни алчных медиков, ни правительственных чиновников, которые назначат цену за наши головы, изловят нас и запрут в лабораториях, где будут разбирать по кусочкам, как червей?
– Хватит, – сказал Маргон. – Ты ничего не понял.
– Неужели? – возразил Хокан. – Отнюдь. Я понял все. Своими играми и праздниками вы подвергаете опасности нас всех. Фиона была права – тебя даже собственные ошибки ничему не учат.
– Вот что, напыщенный дурень, проваливал бы ты отсюда, – перебил его Сергей.
Хокан повернулся и посмотрел на Ройбена и Стюарта.
– Вам, молодежь, я даю добрый совет. Уходите от живых, уходите от созданий из плоти и крови, бывших некогда вашими родственниками, уходите ради собственного блага и ради их блага. Матери, братья, сестры, друзья, не родившиеся еще дети – отрекитесь от них. У вас нет никакого права ни на них, ни на их привязанность. Ложь, которой вам приходится сопровождать свою жизнь, только пачкает и уничтожает их. Посмотрите хотя бы на то зло, которое Феликс уже причинил отцу одного из вас!
Маргон очень выразительно, так, что никто не мог бы не опознать глубокого презрения, хмыкнул. Феликс сохранял безмолвие и неподвижность.
– О, да, – сказал Хокан, добавив в голос напевной вибрации. – Фиона и Хелена были неразумны, опрометчивы и лезли не в свои дела – не стану отрицать. Что ж, юные морфенкиндеры, еще мало познавшие жизнь и потому несдержанные, – они ушли навсегда. Навсегда, хотя могли бы жить до скончания времен. В живом огне, в благословенном костре Модранехт! Чем же стал теперь этот огонь? Во что вы, Лесные джентри, превратили его? В нечистый погребальный костер. Но кто спровоцировал этих двоих, наших сестер? Кто подверг их соблазну? Кто все это начал – вот о чем вы должны спросить себя.
Никто не издал ни звука.
– Это Феликс заманил невинного человека в свои сети, – продолжал Хокан. – Нидек-Пойнт – его западня. Нидек-Пойнт – его публичный позор. Нидек-Пойнт – собственноручно сотворенная им мерзость. – Он повысил голос. – И ведь не кто иной, как Феликс, вовлек духов леса в нечистое, кровавое насилие, какого еще не видел мир! Это Феликс помог им набраться силы, поощрял их и привлек их, как темных ангелов, к исполнению своих нечестивых замыслов.
Было видно, что его трясло, но он собрался с силами, перевел дыхание и продолжил тем же хорошо поставленным, по-ораторски модулированным голосом, что и раньше:
– И теперь эти смертоносные духи на вашей стороне. Ах, какое чудо? Ты гордишься этим, Феликс? Ты гордишься этим, Маргон?
С той стороны, где стоял Элтрам, послышалось негромкое шипение, и этот звук, полный язвительной насмешки, тут же подхватили все остальные присутствовавшие Лесные джентри.
Хокан снова сделал паузу и обвел взглядом всех собравшихся.
– Послушайте меня, юные, – сказал он. – Сожгите Нидек-Пойнт. – Он указал на Ройбена и Стюарта. – Сожгите, чтобы осталось лишь пустое пепелище! – Его голос вновь набрал силу и перешел в рев: – Сожгите городишко Нидек. Сотрите его с лица земли. Для вас, для всех вас, это будет наименьшим из возможных покаяний! Какое право вы имеете на человеческую любовь, на человеческое льстивое подобострастие? Какое право вы имеете омрачать невинные души своей двуличностью, своим злым могуществом?!
– Довольно! – крикнул Элтрам. Он уже не мог сдерживать ярости. А вокруг него многочисленные Лесные джентри в свете огня наливались цветом и жизнеподобием.
– У меня духу не хватит воевать с тобой, – сказал Хокан, – или с кем-нибудь еще из ваших. Но вы все знаете правду. Из всех незаконнорожденных детей творения, скитающихся по земле, мы одни всегда гордились добродетельностью и совестью! – Он с силой ударил себя в грудь правой лапой. – Мы, защитники невинных, обладаем одним-единственным даром – отличать добро от зла. Ну, а вы, вы все, выставили его на посмешище. Вы выставили на посмешище всех нас. И теперь мы для всего мира лишь одно из многочисленных страшилищ!
Он решительно направился к Элтраму и остановился перед ним, пристально глядя ему в глаза. Зрелище получилось устрашающим: Элтрам, окруженный своими сородичами, и могучий белый Человек-волк. Человек-волк напрягся было словно для броска, но так и не двинулся с места.
Хокан медленно повернулся к Ройбену. В его осанке, только что выражавшей вызов, теперь проглядывала чуть ли не одна усталость, его даже слегка трясло.
– Что ты, Ройбен, скажешь безутешной погубленной душе Марчент Нидек, пытающейся с твоей помощью найти покой? – спросил он. Его слова звучали гладко, они обольщали. – Ведь она пытается поверить свои печали именно тебе, а не Феликсу, ее опекуну и кровному родственнику, который погубил ее. Как ты сумеешь объяснить убитой Марчент, что ты, разделив с ее прадедом его проклятое, его смертоносное могущество, теперь так беззаботно развлекаешься в этом прекрасном поместье, которое она подарила тебе?
Ройбен ничего не сказал. Он просто не мог ничего сказать. Ему хотелось возразить, его душа и разум протестовали против услышанного, но слова Хокана ошеломили его. Его ошеломили страсть и убежденность Хокана. Хокан своим голосом словно сплел вокруг него какие-то опутывавшие чары. И все же он твердо знал, что Хокан не прав.
Он беспомощно покосился на Фила, который лежал у его ног в полубесчувственном состоянии. Его тело было туго обернуто в зеленые мантии, но и сквозь них было видно, как его трясло.
– О, да, твой отец… – сказал Хокан, понизив голос и замедлив речь. – Твой несчастный отец. Человек, давший тебе жизнь. И сейчас он вырван из жизни точно так же, как недавно из нее был вырван ты. Рад ли ты за него?
Никто не пошевелился. Никто не сказал ни слова.
Хокан отвернулся и несколькими короткими выразительными звуками – ворчанием и рыком – призвал оставшихся самок за собой, и они убежали прочь, скрылись во тьме. Все, кроме одной.
Кроме Беренайси. Она так и стояла на коленях возле Фила. Фрэнк подошел к ней и очень нежно, совершенно по-человечески, помог ей подняться.
Элтрам попятился от середины, ярко освещенной светом праздничного костра. Вокруг всей площадки, вдоль стены из бледно-серых валунов, стояли, наблюдая, чего-то выжидая, Лесные джентри.
– Пойдемте, нужно отнести его домой, – сказал Сергей. – Дайте я возьму его.
Он осторожно поднял Фила и аккуратно пристроил на широком плече. Лиза поправила материю, в которую был завернут Фил, и следом за Сергеем скрылась в узком проходе, ведущем с поляны.
Остальные морфенкиндеры потянулись туда же. Лаура отправилась с ними.
Лесные джентри начали растворяться в воздухе, как будто их здесь вовсе не было. Элтрам исчез.
Ройбен хотел было уйти со всеми остальными, но что-то удержало его. Он проводил взглядом своих сотоварищей, по одному исчезавших в узкой горловине, возле которой валялись в пыли брошенные барабаны и дудки. По земле были разбросаны инкрустированные золотом рога для питья. И из котла, стоявшего на толстом слое углей, все еще валил пар.
Ройбен застонал. Застонал от всей души. Где-то в кишках у него прорвалась боль. Она все разливалась, становилась сильнее и сильнее, стискивала сердце, пульсировала в висках. Холодный воздух обжигал, нестерпимо резал кожу, и он вдруг понял, что волчья шкура облетела с него и он стоит голый.
Он видел, как дрожали его голые белые пальцы, чувствовал, как ветер высекал слезы из глаз.
– Нет, – прошептал он. Ему хотелось вернуть прежнее состояние. – Вернись, – произнес он полушепотом. – Я не хочу отпускать тебя. Будь еще со мною. И тут же по ладоням и лицу побежали знакомые мурашки. Тело вновь покрылось густым гладким мехом, словно вытолкнутым изнутри неодолимым давлением воды. Мышцы запели от прежней волчьей силы; ему вновь стало тепло.
Но слезы все так же наворачивались на глаза. В ушах шипел, трещал и плевался праздничный костер.
Справа бесшумно подошла Лаура, приятно-серая волчица, так походившая лицом и формами на него самого, страшное светлоглазое чудовище, обладавшее в его глазах неотразимой красотой. Она вернулась за ним. Он кинулся в ее объятия.
– Ты слышала его, слышала все эти ужасные вещи, которые он наговорил? – прошептал Ройбен.
– Да, – ответила она. – Я все слышала. Но ты кость от моей кости и плоть от моей плоти. Пойдем. Мы будем вместе творить нашу собственную истину.
23
Несколько дней подряд Элтрам сидел в коттедже у постели Фила. Фил спал. Для этого ему снова и снова давали могучее зелье, которое собственноручно составляли Элтрам и Лиза, и Фил лежал, не просыпаясь. Временами он то пел, то стонал во сне, его раны прямо на глазах заживали, а лихорадка то спадала, то вновь усиливалась и в конце концов совсем прекратилась.
В это время начали проявляться и первые, пока еще не очень заметные изменения в нем – гуще стали седые волосы со светло-рыжими прядями, массивнее и тверже сделались мышцы на руках и ногах. Когда же он изредка открывал глаза, можно было заметить, что его светло-карие глаза обрели густой зеленый цвет.
Все это время Ройбен спал урывками или на полу около кровати Фила, или в кресле у огня, или изредка в просторной мансарде наверху, где Лиза устроила для него ложе на простом матрасе.
Лаура принесла во флигель ноутбук Ройбена и ночевала в мансарде на том же матрасе либо рядом с ним, либо одна – если он оставался внизу и устраивался на кожаной оттоманке у огня, прислушиваясь в полусне к ритму дыхания Фила. Но Лаура не оставалась там все время. Она еще не научилась контролировать свои превращения и поэтому частенько уходила в лес в сопровождении Тибо.
Часто навещали Фила и Феликс, и другие обитатели Нидек-Пойнта. Феликс пребывал в гнетущем унынии, но не выказывал ни малейшего желания обсуждать с кем-нибудь свое состояние. Со стороны казалось, будто страдающая, утратившая надежду душа захватила тело Феликса, присвоила его лицо и голос, но это был уже не Феликс.
Ройбен выходил с ним на улицу, и они подолгу стояли молча под дождем, приобняв друг друга за плечи, и безмолвно скорбели по тому ужасному обороту, которые приняла недавняя Модранехт. Потом Феликс уходил, а Ройбен возвращался на свою вахту.
Маргон втихомолку советовал не приставать к Феликсу с утешениями, оставить его в покое, пока злобные инсинуации Хокана не выветрятся сами собой.
– Хокан… Тоже мне, судья нашелся, – презрительно фыркал Сергей. – Он верховный жрец слов, и ничего больше. Слова, слова, слова… Он заставляет одни слова вступать в греховную связь с другими и плодить новые, столь же пустые слова. Они у него сыплются лавиной, уничтожая всякий смысл.
Время от времени появлялся и Стюарт. Он был растерян не менее, а то и гораздо более, чем остальные.
– Похоже, начнется междоусобная война, – тревожным шепотом сообщил он Ройбену. – Я чувствую – будет страшная заваруха. Разговоры с Ройбеном были позарез нужны Стюарту, и Ройбен знал это, но не мог надолго оставлять Фила. И думать не мог ни о чем другом, только о нем, поэтому не мог ответить на множество возникавших у Стюарта вопросов. Кроме того, вопросы были такими, что на них лучше всего мог бы ответить Маргон, если, конечно, у него возникло бы такое желание.
Лиза сообщила Ройбену, что в среду утром Феликс прежде всего набросал план системы пожаротушения для дома. Он намеревался подключить ее к окружной водопроводной системе, но предусмотрел на всякий случай вместительный резервный бак, который предстояло установить между автостоянкой и крылом дома, предназначенным для слуг.
– Никто и никогда не сожжет Нидек-Пойнт, – сказал Феликс. – По крайней мере, пока в моем теле теплится дыхание. – Больше он не произнес ни единого слова, которые можно было бы хоть косвенно связать с ужасами Модранехт.
– Он поселился в комнате, где когда-то жила Марчент, – сказала Лиза. – Спит на ее кровати. Не хочет ничего там тревожить. Это не есть хорошо, это должно быть прекращено. – Она покачала головой.
– Но что же Маргон, – украдкой поинтересовался у нее Ройбен, – что Маргон, который был так непримиримо настроен в целом против общения с Лесными джентри? Неужели его не встревожило столь откровенное проявление физического могущества Лесных джентри во время Модранехт? – Ведь сколько раз Ройбен слышал разговоры о том, что Лесные джентри никогда не приносят никому вреда!
Лиза небрежно отмахнулась от его вопросов.
– Маргон любит твоего отца. И прекрасно понимает, почему они поступили именно так, а не иначе.
Время от времени Маргон осматривал Фила, демонстрируя при этом тщательность и знание дела, достойные самого лучшего врача. Рядом с ним в это время всегда находился Стюарт. Присутствие Элтрама нисколько не тревожило Маргона. Они кивали друг другу, как будто с Лесными джентри не произошло ровным счетом ничего необычного и они совсем недавно не затолкали толпой на глазах у всех в костер двух морфенкиндеров.
В конце концов стало ясно, что жизнь Фила вне опасности.
Однако и теперь он плакал и вскрикивал во сне, и Лиза опускалась рядом с ним на колени и что-то шептала.
– Поначалу он находился на грани между жизнью и смертью, – сказала она Ройбену. – Теперь же перед ним одна только жизнь.
Элтрам ни с кем не разговаривал. Если ему, когда он пребывал в материальном состоянии, и требовался сон, он никак не выказывал этого. Каждое утро кто-нибудь из Джентри приносил свежие цветы, которые Элтрам собственноручно расставлял в вазах и стаканах на подоконники и столы.
Лиза в присутствии Элтрама вела себя так же спокойно, как и со всеми остальными. А Сергей и Тибо, когда заглядывали во флигель, время от времени заговаривали с ним, но он лишь кивал в ответ и почти не отводил взгляда от Фила.
Но можно было не сомневаться в том, что демонстрация физической мощи Лесных джентри произвела впечатление на всех. И даже потрясла. Это трагическое событие заняло большое и прочное место в мыслях Ройбена. Лесные джентри, несомненно, были способны причинить серьезное зло очень многим, если не кому угодно, будь на то их желание. Теперь в этом нельзя было усомниться.
И все же общества Элтрама нисколько не тревожило и не пугало его; пожалуй, он воспринимал Элтрама даже лучше, чем до недавних событий. Присутствие Элтрама успокаивало его. Если бы Филу стало хуже, Элтрам первым заметил бы это и поднял бы тревогу. В этом у Ройбена не было ни малейших сомнений.
Однажды, рано утром, когда Лаура еще спала, Ройбен записал все, что смог запомнить из обвинительной речи Хокана. Он старался не столько воспроизвести эту речь полностью, сколько передать ее основное содержание. А закончив, снова лежал без сна в теплой сухой тихой мансарде, под окном, казавшимся белой световой заплатой на стене, и в душе его, в самой глубине, глухо ныла непреходящая боль.
Утром четвертого дня – 28 декабря – Ройбен еще затемно отправился в большой дом, чтобы принять душ, побриться и переодеться. Той ночью они с Лаурой занимались любовью в своей спальне, а потом Ройбен незаметно заснул в ее объятиях. Однако ему было после этого не так уж хорошо. Этого оказалось мало. Ройбен хотел ее в зверином обличье, хотел, чтобы их любовь происходила в лесу и была такой же необузданной, как и возле йольского костра. Но это нужно было отложить на потом.
Он проснулся в десять утра, один, и первое, что почувствовал, были угрызения совести и тревога за Фила. Как он мог позволить себе бросить его так надолго? Он впопыхах натянул джинсы, рубашку-поло и принялся искать куртку и обувь.
Ему казалось, что для того, чтобы добраться до коттеджа, потребовалась вечность. Но войдя туда, он обнаружил, что Фил сидит за письменным столом и пишет в своем дневнике. Лиза накрывала в кухне стол для завтрака. Поставив кофейник и поднос с чашками и тарелками для отца и сына, она тихонько выскользнула из дома. Элтрама нигде не было.
Фил довольно долго писал, а потом захлопнул тетрадь и поднялся. Он был одет в новенький черный спортивный костюм. Темно-зеленые глаза смотрели на Ройбена приветливо, но несколько рассеянно, как будто он был погружен в глубокие и очень серьезные раздумья и никак не мог из них выйти.
– Мой мальчик… – сказал он и указал на стоявший у окна столик с едой.
– Ты знаешь, что с тобой случилось? – спросил Ройбен, не успев еще усесться левым боком к окну. За окном лежал под ярко-белым небом океан серо-голубого стального цвета, а по нему беззвучно хлестали сверкающие серебряные полотнища непрекращающегося дождя.
Фил кивнул.
– Что ты помнишь, папа?
– Да почти все, – ответил Фил. – Если я и забыл что-нибудь, то… то, пожалуй, даже не представляю, что именно это могло быть. – Он с непривычной жадностью располосовал на несколько частей яичницу и перемешал ее с кусочками бекона и кукурузной кашей. – Наваливайся, или ты не голоден? В твоем возрасте ты должен быть всегда голодным.
– Папа, а что именно ты помнишь? – спросил Ройбен, пристально рассматривая пищу.
– Я же сказал тебе, сынок: все. Кроме того, как меня несли по лесу; этого я действительно не запомнил. Я очнулся от холода, и это заняло несколько минут. От холода и света костра. Но все, что было потом, я запомнил отлично. Я ведь ни разу не потерял сознание. Вроде бы и терял, но не до конца.
– Папа, а ты хотел, чтобы мы сделали с тобой то, что сделали? – продолжал расспросы Ройбен. – Я имею в виду: то, что мы сделали, чтобы спасти твою жизнь. Ты же теперь знаешь, что случилось, верно?