Последнее сокровище империи Кокотюха Андрей
Из темноты под тусклый свет уличного фонаря выступил незнакомец. Среднего роста, воротник пальто поднят, блеснули круглые стекла очков.
– Я. С кем имею честь?
– У меня к вам поручение.
– Ко мне? От кого?
– Давайте не здесь…
Когда незнакомец подошел ближе, даже в темноте Алексей отметил круглое лицо, делавшее его похожим на Колобка из народной сказки. Только приставленного к человеческому туловищу.
– Мы можем к вам подняться, поручик? Вечера еще холодные, третий час вас здесь дожидаюсь.
– Почему…
– Я все объясню, – круглолицый незнакомец в очках заметно нервничал, как-то воровато озирался по сторонам. – Ничего не бойтесь, давайте пройдем.
– Бояться?
Уже вторично за этот вечер Берсенев услышал это слово в свой адрес.
– Ладно, пойдемте. Надеюсь, у вас действительно есть что мне сказать…
Глава шестая. Петроград, апрель – май
Убитого звали Степаном. Простая русская фамилия – Болдырев. Имя тайного сотрудника Охранного отделения знали немногие, в картотеке Степан Болдырев проходил как Студент. Выглядел моложе своих лет, круглые очки довершали образ недоучки. А в группе Бориса Полетаева его знали под прозвищем Юнкер.
Убил его герой войны, офицер, поручик гвардейского Семеновского полка Алексей Берсенев. Чей отпуск по ранению заканчивался буквально через два дня, его ждал фронт, и Глобачев тут вообще ничего не понимал. Перечитывая сухой казенный рапорт полковника Хватова, лично присутствовавшего на месте преступления, Константин Иванович ловил себя на мысли: вот один из тех редких случаев, когда за скупыми строками казенного документа он не видит практически ничего. Эта история вообще вся укладывалась в несколько листов бумаги.
Сначала было донесение: Юнкер объявился. Вместе с Костровым и Данко, которому удалось разыскать своих в заранее условленном месте, агент скрывается на конспиративной квартире. Но теперь, когда Боевой Отряд понес потери и фактически обезглавлен, свободу передвижения имеет большую. Так Юнкеру удалось передать весточку и сообщить: Костров, возглавляющий группу вместо Полетаева, получил от кого-то деньги вместе с приказом уходить из Петрограда, переместиться ближе к фронту и начать, по словам самого Юнкера, работу в войсках. Видимо, предположил тогда Глобачев, товарищи террористы и, что показательно, их неизвестные пока покровители решили переключиться на армию. Известно, что войска разлагаются, агитаторы не устают болтать языками, даром что в войне у России и ее союзников наметился явный перевес: люди просто устали воевать, и офицеры – не исключение. Особенно молодые, более падкие на различные либеральные веяния.
Потому начальник Охранки не слишком удивился, узнав из того же донесения, что Юнкеру приказано встретиться с неким поручиком Берсеневым и передать ему какое-то послание. Зная место и время встречи, Глобачев распорядился послать туда филеров, параллельно дав команду собирать данные на указанного Берсенева. Но потом события приобрели совершенно неожиданный оборот, описанный не менее холодными фразами в другом документе – рапорте Хватова. А именно: Юнкер поджидал Берсенева у дома, где тот квартировал, и когда дождался, мужчины, коротко переговорив, направились в квартиру поручика. Через десять минут в окнах Берсенева зажегся свет. Еще минут через пять послышался выстрел.
Когда Хватов и филеры ворвались в квартиру, на полу в комнате лежал Юнкер лицом вверх, с простреленной головой. Чуть поодаль сидел поручик Берсенев с револьвером в руке. Он направил оружие на Хватова, но обезоружить и захватить убийцу труда не составило. Рядом с поручиком, на полу, валялся вскрытый конверт. В нем – написанный печатными буквами приказ Берсеневу казнить подателя письма, предателя и жандармского агента Юнкера.
Поручик отрицал все. С его слов, только они с незнакомцем вошли к нему в квартиру и включили свет, как кто-то стремительно налетел на него, ударил по голове и сбил с ног. От удара Берсенев, опять же, по его словам, на короткое время потерял сознание. Когда пришел в себя, увидел – сидит на полу, рядом – его револьвер, напротив лежит убитый. Услышав грохот шагов, машинально схватил оружие, направил его на входную дверь, собираясь защищаться. Так что в Хватова стрелять не собирался. Юнкера ранее не знал, письма не вскрывал.
На голове поручика действительно обнаружили свежий след от удара. Однако Хватов предположил, и Глобачев склонялся к тому, что полковник прав: ударить поручика мог сам Юнкер, поняв, что ему угрожает опасность. А Берсенев как человек опытный даже в таком состоянии смог выстрелить, метя в голову. Из характеристики следовало: в полку поручик слыл отменным стрелком. Правда, настораживало ранение, Берсенев лечил как раз правую руку. Однако раз поручик возвращался на фронт, стало быть, рана зажила и поврежденной рукой Берсенев владел свободно.
Наконец, Глобачеву не давало покоя другое странное совпадение: именно поручик Берсенев оказался в ювелирном магазине Самойловича, когда там развернулись драматические события. Сняв показания с ювелира, лежавшего сейчас в больнице, Хватов установил: поручик сам положил оружие на пол, собираясь дать уйти террористу. Тогда как меткий стрелок вполне мог уложить его на месте, не причиняя вреда заложнице. Что, кстати, блестяще сделал поручик Антон Кречет. Получается, что некую связь поручика с террористами при большом желании возможно установить и даже доказать. И все складывается в логичную цепочку, учитывая упоминания о том, что еще в госпитале Берсенев позволял себя проявлять пораженческие настроения.
Да, картина складывалась однозначная. Поручик Алексей Берсенев, выходец из обедневшей дворянской семьи, каким-то непостижимым пока образом оказался связан с террористами. А его друг, поручик Антон Кречет, совсем недавно получил особо важное задание и готов отправляться в Сибирь, дабы установить, насколько правдивой может оказаться история с неким крупным алмазным месторождением. Этот как раз благонадежен, другой кандидатуры уже не подобрать, время уходит. Значит, Кречет должен покинуть Петроград как можно скорее. Для своей же, между прочим, пользы – Глобачеву уже доложили, что Кречет бегает, суетится, развил бурную деятельность, хлопочет по делу Берсенева.
А дело это, кстати, нужно поскорее свернуть. Государь император держит его на личном контроле и требует не затягивать с расследованием. Виновен – получи по заслугам, тут каждого ожидает скорый и справедливый суд. Хватов беседовал с Берсеневым в «Крестах», поручик держится достойно, только вот на суд его поведение особого впечатления не произведет. Процесс будет закрытым, поручик Берсенев Алексей Иванович предстанет перед трибуналом, проволочек не будет. Учитывая возможность побега, которая, по информации Хватова, вполне осуществима, разжалованный поручик в кратчайший срок отправится по этапу.
В Сибирь.
Дальше Сибири в России не ссылали как минимум триста последних лет. И ожидает Берсенева в ближайшем будущем Красноярская пересыльная тюрьма…
«Это будет быстро», – решила Лиза.
Еще когда ухаживала за ранеными, освоила один важный урок: если человеку нужно делать больно, действовать нужно быстро и решительно. Отрывать присохший к ране бинт одним сильным рывком, короткая резкая боль, крик – но почти сразу испытание заканчивается, рану начинают обрабатывать, больному становится легче. Правда, девушка не знала, как облегчить страдания Кирилла Самсонова – а страдать ее теперь уже бывший жених, несомненно, будет. Да и бабушке придется нелегко. Ее самой не станет легче, Алексей ведь все равно в тюрьме, связи Самсонова помогли только узнать, что дело серьезное, надежды никакой, разбираться особо не станут. А Кречет, наводивший справки со своей стороны, пояснил еще короче: тухлое дело, гнилая история…
Потому-то Лиза должна сделать что-то сама. Пусть не для Берсенева, которому не поможешь, так хотя бы для себя. Она не сможет простить себе, если оставит все как есть. Значит, нужно делать первый шаг самой. И Лиза Потемкина отправилась к Самсонову, не дожидаясь, пока тот явится с традиционным визитом.
Автомобиль Кирилла ожидал у парадного. Шофер сидел за рулем, ожидая хозяина. И Самсонов появился почти сразу же, как только Лиза приблизилась к авто. Сперва он, занятый своими мыслями, не заметил девушки. Увидев, встрепенулся, на миг превратившись из Господина Медведя в большого неуклюжего мальчишку, засуетился, для чего-то отдернул ладно сидящий на мощной фигуре пиджак, поспешил навстречу Лизе, ступая широко, попытался даже обнять, но Лиза деликатно уклонилась, даже сделала предусмотрительный шаг назад.
– Что случилось? – быстро спросил Самсонов. – Господи, Лизавета, на тебе лица нет! Так, ну-ка пойдем немедленно в дом!
– Ты спешишь… спешил… – тут же справилась Лиза. – Дела у тебя…
– Погодят дела! – Кирилл решительно взял девушку за локоть, но та опять вырвалась, снова попятилась, заметив боковым зрением пристальное внимание дворника – барин барышню ловит, та же словно танцует на мостовой… Не ускользнуло любопытство дворника и от Кирилла. Он прекратил попытки взять Лизу за руку, остановился, и теперь, когда они стояли друг против друга, картина выглядела со стороны еще более нелепо.
– Пойдем в дом, – повторил Самсонов.
– Нет. Зачем же для этого в дом… Я тебя не задержу.
– Боже мой, Лиза, о чем ты говоришь! Кто, как не ты, моя невеста, имеет полное право задерживать…
– Невеста, Кирилл, может быть, и имеет полное право, – перебила его девушка. – А я пришла сказать… В общем, я виновата, Кирилл. Я очень перед тобой виновата.
– Да в чем ты виновата, господи!
Вот и настал тот самый момент, когда делают больно. Лиза даже закрыла глаза – так делала поначалу, когда предстояло увидеть открытую рану. Потом привыкла – глаза сами открылись, теперь она смотрела Самсонову прямо в лицо.
– Я полюбила, Кирилл… Полюбила другого. И сейчас, когда ему вынесен несправедливый приговор, я не могу быть с ним. А значит, не могу быть и с тобой. Ведь не могу я без любви… Словом… помолвки не будет.
– Так…
Больше Самсонов ничего не смог сказать. Впервые за много лет у него не оказалось нужных и подходящих к моменту слов. Воспользовавшись этим, Лиза осмелела окончательно, зачастила:
– Не сердись, Кирилл, прошу тебя, умоляю – не сердись… Но… словом, я избавила тебя от лишних хлопот. И разослала по адресам приглашенных письма с извинениями.
– Так… – повторил Самсонов, уже приходя в себя и переварив новость. – Ну, положим, от хлопот ты меня не избавила. Насколько я понимаю, речь о поручике Берсеневе.
– Да. Прости…
Теперь Лиза решила позволить Самсонову обнять себя за плечи. Его крепкие руки могли раздавить девушку. Но лишь стиснули, несильно, даже как-то мягко.
– Ты права в одном, Лизавета: помолвку и впрямь следовало перенести.
– И это все, что ты хочешь сказать? – девушка подняла на бывшего жениха повлажневшие глаза, не вполне понимая, кому сейчас больнее: Кириллу или все-таки ей.
– Тебя отвезут домой, – молвил Самсонов. – Отдохни. Нам обоим надо подумать и воздержаться от поспешных решений. Поговорим вечером, в спокойной обстановке.
Лиза не сопротивлялась, когда Кирилл повел ее к автомобилю. Она вдруг поняла: объяснение, пусть даже короткое, отняло слишком много сил. Ноги подкашивались, и сама она просто не дошла бы. Во всяком случае, такими были в тот момент ощущения девушки. В конце концов, решила она, доставить себя домой она бывшему жениху позволить готова…
Кончик сигары положено отрезать специальным ножом. Однако на конспиративной квартире его, конечно же, не оказалось. И высокий господин поступил проще, хотя, честно говоря, не любил такой вот показной простоты: откусил кончик, сплюнул его на пол, посмотрел на стоявшего у стола Кострова. Тот сделал то же, что при первой их встрече. Теперь уже – без напоминаний: взял подсвечник, поднес Высокому горящую свечу, подождал, пока тот раскурит, медленно вращая сигару над огоньком, после поставил свечу обратно.
Принимая Кострова в прошлый раз, незнакомец напустил таинственности, как в бульварных романах или, того хуже, в дешевых французских фильмах о загадочных фантомных преступниках. Полумрак, задернутые шторы, дрожащие тени на стенах, приглушенный голос. Разумеется, никаких имен. Однако раз Высокий позволил собеседнику поднести свечу и дал тем самым возможность разглядеть свое лицо, он отнюдь не боялся, что террорист может даже случайно встретить его и узнать. Поначалу Костров решил – это такая степень доверия, но позже понял другую истину: Высокий не столько демонстрирует доверие, сколько играет с ним. И вообще склонен к созданию явно театральных эффектов, что, вероятно, должно отвлекать всякого, кто имеет с ним дело, от чего-то более важного.
Маскировка, сделал вывод Костров. Этакий дылда, рост – его особая примета. А все остальное, выходит, миф: имени нет, темная комната, шторы, даже форма на нем – тоже очевидный маскарад. Хотя возможностями этот тип обладал, похоже, огромными: сам нашел пристанище уцелевших боевиков, хитрым способом, через девчонку-бродяжку, вызвал Кострова запиской на разговор, причем знал – ему нужен не кто-то из Боевого Отряда, а именно он, правая рука арестованного Полетаева. После огорошил известием: тот, кого они знают как Юнкера – провокатор Охранки. Только его лучше не судить, как Азефа, а проще использовать для общего дела. Сбросить след, именно так сказал тогда высокий господин, выпуская ароматный сигарный дым.
Потому Юнкера послали с запиской к какому-то офицеру, поручику Берсеневу. Сам Костров по приказу Высокого проник в квартиру поручика, пока того не было – благо взламывать замки, тем более – такие несложные, как в тех дверях, он в свое время обучился. Когда Берсенев с Юнкером вошли, он действовал строго по инструкции: напал на поручика, не ожидавшего ловушки, оглушил, воспользовался растерянностью Юнкера, достал из кобуры Берсенева его револьвер и пальнул провокатору в башку, чтобы сразу, наверняка. Затем ушел через черный ход. По словам Высокого, теперь «синие мундиры» станут выяснять связь террористов с офицером, пойдут по ложному следу, никуда не придут, а они пока выиграют время.
– Для чего? – поинтересовался Костров, почувствовав, что таинственный господин ожидает подобного вопроса.
– Объясню, – кивнул Высокий, снова обволакивая себя клубом ароматного дыма. – Слушайте, Костров, очень внимательно. Второй раз я повторять не буду. Итак, немногим меньше месяца назад в некий ювелирный магазин приносили некие драгоценные камни. Точнее, алмазы без огранки. Камни оказались редкой чистоты и красоты. Человек, принесший их, выполнял секретное поручение царя Николая Александровича.
– И что с того?
– А то, господин… или товарищ Костров, если так вернее… Так вот… Костров… Те камешки, как выяснилось, есть ничтожная часть огромного клада в сибирской тайге. Выяснить, есть ли сокровище на самом деле, послан в Сибирь с секретной миссией некий поручик Кречет. Вы и этот ваш… Данко, кажется? Дурацкое прозвище, ну да ладно… Значит, вы и Данко должны последовать за ним. Точнее – сначала впереди него.
На столе, возле подсвечника, еще со времени прихода Кострова лежал запечатанный сургучом продолговатый конверт. Боевик понимал – для него, не иначе, однако решил подождать, и до конверта дело дойдет. Так и есть: Высокий указал на него кончиком сигары.
– Возьмите. Прочтете потом. Никому не показывайте, в том числе – этому вашему Данко. Я наслышан от Полетаева, что он неуравновешенный субъект, только другого материала все равно нет. Там, в конверте, дальнейшие указания. Прочитайте, затвердите себе, как «Отче наш», и сожгите. Еще там деньги, на дорогу до Красноярска хватит. Кстати, вы, насколько я знаю, родом из тех мест, так?
– Не совсем. Но и сам Красноярск, и окрестности достаточно хорошо знаю. Почти год скрывался там от…
– Ладно, сейчас это не важно. Не растеряетесь, места вам знакомы, вот что главное. Итак, по приезде следуйте инструкциям. Люди, которых вы там отыщете, предупреждены. Они сделают свою часть работы. К тому времени, надеюсь, уже и поручик Кречет объявится.
– Ладно, – пожал плечами привычный к подобной конспирации Костров. – Только, уважаемый, в двух словах: чего нам делать-то?
– Двигаться по следам Кречета. Скрытно, само собой. Поручик должен привести вас к алмазам. И не должен вернуться обратно. Ликвидировать нужно и его, и всех, кто пойдет с ним.
– Простите, конечно, только зачем это нужно?
Высокий вздохнул. В его голосе Костров уловил зачатки легкого раздражения.
– Полетаев, в отличие от вас, никогда не задавал вопросов. Мне потому было легко работать с Борисом, он все понимал без лишних слов. Но вы не Полетаев, вам отвечу. Мне нужен контроль над российскими алмазами, если такое крупное месторождение, конечно же, не миф и не легенда. А вот для чего – не вашего, Костров, ума дело. И еще, – высокий снова вздохнул. – Я боюсь, что без тактических навыков Полетаева успех всей операции под большим сомнением. Потому побег Бориса уже готовят.
– Как? – от неожиданности Костров подался вперед
– Так, – Высокий развел руки в театральном жесте. – Полетаев присоединится к вам и, сами понимаете, вновь будет старшим вашей группы. Правда, на его счет тоже есть определенные инструкции. Но они – также в письме. Появление Кречета в Красноярске будет сигналом к побегу, Полетаев получит его, он или уже предупрежден, или его упредят в ближайшее время. Пока же Борис в тамошней пересыльной тюрьме, его не спешат отправлять дальше по этапу, там тоже задействованы мои связи. И все, Костров, будет. Вы без того узнали слишком много для человека в своем положении…
Что у него за положение такое, таинственный господин не уточнил. А Костров понял: при обычных обстоятельствах столь серьезные секреты ему б сроду не доверили. Получается, как ни верти, наступит момент, когда он может оказаться лишним в тонкой и хитрой игре Высокого, ох наступит…
Ну да ладно. Лучше не думать об этом…
– Невозможно, Антон, – категорически сказала Лиза Потемкина. – Нельзя мне исчезать просто так, не оставив бабушке даже записки. Я не могу.
– Тогда напиши, что поехала во Псков, к кузине, – предложил Кречет.
– Это вдвойне глупо. Обман откроется очень скоро. К тому же я проговорилась бабушке о своем намерении ехать за Алешей в Сибирь.
Она действительно проболталась Настасье Дмитриевне, когда объяснения по поводу расторгнутой помолвки достигли своего пика. Странно, только упоминание о Сибири и отсыл к женам декабристов почти сразу свернул ссору и несколько остудил бабушкин праведный гнев. До конца дня они не разговаривали, сидя каждая в своей комнате, а сегодня с утра пораньше бабушка засобиралась к Самсонову – то ли уговаривать образумить Лизу, то ли умолять простить, хотя Кирилл дал понять, что не разгневан, а скорее огорошен. По совести говоря, Лиза и сама не знала, для чего Настасья Дмитриевна поехала к Господину Медведю. Только ее отсутствие было как нельзя кстати – после ареста Берсенева его друг, Антон Кречет, тоже сделался не слишком желанным гостем в доме Потемкиных. А Лиза хотела его увидеть, потому она и послала за поручиком.
– Чего ты боишься? – спросил Антон, остановившись в центре комнаты – до этого беспокойно мерил ее шагами, никак не желая сидеть спокойно.
– Восточная Сибирь, а именно Енисейская губерния, в том числе незнакомый мне город Красноярск – вотчина Самсоновых, – пояснила Лиза. – Не забывай: у Кирилла там огромные связи. Он не позволит мне просто так сбежать. Уверена: если я смогу без препятствий уехать из Петрограда, по приезде, в Красноярске, меня уже будут поджидать. Чуть ли не у самого вагона поезда. Да чего уж там, Антон – прямо к вагону и подбегут, возьмут под руки и…
– Ой, ладно тебе! – отмахнулся Кречет. – Господин Самсонов не всемогущ, не Господь Бог. Хотя согласен, самолюбие твоего Медведя пострадало. Он теперь от своего не отступится.
– А я не его! – Лиза гордо подняла голову.
– Так-то оно так, только вот Самсонов вряд ли так думает. Он был уверен, Лизавета, что ты – именно его. И уже теперь не отступит, захочет вернуть тебя снова. Он никогда не отступает, на том стоит, сама ведь знаешь. Сделает все, чтобы переломить да переиграть ситуацию, и пусть позже, но все-таки повести тебя к алтарю.
Чтобы хоть чем-то себя занять, Лиза машинально взяла со столика белый конверт из плотной бумаги – то самое приглашение на премьеру, принесенное Леопольдом Ренкасом. Со времени последнего визита антрепренера оно так и лежало тут, на видном месте. Задумчиво достала тисненный золотом прямоугольник, пробежала глазами текст, усмехнулась.
– Ну да… И после примирения мы вместе, как ни в чем не бывало, явимся в театр. Где я буду, к бабушкиной радости, представлена премьер-министру…
– Какой, к чертям собачьим, театр! – снова отмахнулся Антон, еще раз прошелся по комнате, словно ища здесь, в этом пространстве, выход из ситуации, но вдруг остановился, резко повернулся на каблуках, подошел к Лизе, буквально выхватил приглашение из ее руки. – Постой-ка… Премьера? Театр? А ведь это идея!
– Ты о чем, Антон? – не поняла девушка.
– Ну как же! Забыла разве, Лизавета? Ваше имение. Любительский театр. И у нас, кстати, неплохо получалось! Особенно про барышню-крестьянку! Сдается мне, Лизавета свет Васильевна, пора нам с тобой вспомнить тот театральный опыт…
– И опять не поняла, Антон, правда. Какой опыт, к чему все?
– К тому! Дадим с тобой спектакль, а? Закатим представление! Не хуже, чем у этого модного антрепренера! Благо о том, что я тоже собираюсь в те края, а именно – в Енисейскую губернию, мало кто знает! И мой отъезд из Петрограда с твоим, Лиза, уж точно не свяжут. Вот мы с тобой этим и воспользуемся.
Глаза у поручика горели, казалось, все ярче по мере того, как он излагал только что придуманный и довольно-таки простой при кажущейся сложности исполнения план. Мало того, что секретная миссия, высочайшее поручение, так еще другое дело образовалось, не менее увлекательное. Все-таки Лиза права: Антон Кречет неисправимый авантюрист. И останется таким.
Пока жить будет.
Часть вторая. Выбор Лизаветы Потемкиной
Глава первая. Восточная Сибирь. Енисейская губерния. Красноярск, Май
Собираясь в далекую дорогу выполнять особо важную государственную миссию, поручик гвардейского Конного полка Антон Кречет открыл для себя истину, коей раньше не замечал. Хотя это лежало на поверхности: за прожитую четверть века он ни разу не покидал пределов Петрограда. Если, конечно, не считать летние наезды в родовое имение под Сестрорецком, и то – во времена детства и отрочества.
Антона охватило ощущение полной неизвестности. Однако именно это придавало ему куража и уверенности в собственных силах. Что, в свою очередь, далеко отодвигало сомнения по поводу успеха его предстоящей таежной миссии и укрепляло веру в победу. Впрочем, как раз это чувство жило в Кречете даже сильнее, чем вера во Всевышнего. В чем Антон даже иногда опасался признаваться самому себе: дабы Господа не прогневить…
К тому же появилось еще одно обстоятельство – Лиза Потемкина. Они старательно продумали план действий, сговорились, и Кречет выехал в Красноярск раньше: согласно их замыслу поручик должен был встретить беглянку уже в городе. Ну, а до этого ему предстояло нанести первый визит: Кречет вез письмо из Петрограда отставному полковнику Семеновского полка Григорию Федотову.
Прослужив России верой и правдой, десять лет назад, в декабре тысяча девятьсот пятого года, полковник написал рапорт. Причину не скрывал: Федотову не легло на душу, что гвардейцы-семеновцы по высочайшему повелению были посланы в Москву для разгона баррикад и устроили там настоящую бойню. Нет, он не сочувствовал революции. Скорее полковник ненавидел любые революции. Но он также считал, что не в традициях гвардейского полка воевать с гражданским населением. Для того у государя императора жандармы есть. Его не удерживали, отставку приняли, и в скором времени Федотов перебрался подальше от шумной столицы к себе на родину, в Сибирь. Поселившись в Красноярске, жил один – с семьей не сладилось, молодая жена сгорела от испанки лет двадцать назад, а других женщин вдовец в свою жизнь решил не пускать, уйдя в армию с головой. Теперь же его новой страстью стала охота, пенсии на жизнь вполне хватало, да к тому же поговаривали – в особых случаях Федотов соглашается идти проводником, сопровождая различные экспедиции, как правило – имеющие научные цели.
Из сведений, собранных по приказу генерала Глобачева, вырисовывалась следующая картина. Отставной полковник Федотов не то чтобы дружил, однако водил хорошее знакомство с Иваном Ермаковым. Тем самым, подвизавшимся вести экспедицию Даймонда в тайгу. Но раньше проводником сватали все-таки Федотова. По сути, это он порекомендовал Ермакова вместо себя. Стало быть, с полковником тоже беседовали об алмазах. В любом случае, Федотов должен знать об этой загадочной истории больше других.
Сойдя с поезда в Красноярске, поручик Кречет отправил свой нехитрый багаж в гостиницу. Сам же сразу направился к Федотову, решив представиться здешнему обер-полицмейстеру чуть позже. О его визите господина Воинова оповестили телеграммой, ранее Савелий Кузьмич получил секретную депешу с описанием миссии Кречета и приказом оказывать поручику всяческое содействие. Ну, а бумаги, найденные при англичанине, велено было прислать Федотову на дом.
Полковник при встрече не показался Антону уж слишком радушным. Однако его строгость Кречет тут же списал отчасти на уединенный образ жизни, отчасти – на серьезность момента. Тем не менее гостя ждал накрытый стол, в центре которого красовался высокий графин, наполненный жидкостью цвета дубовой коры. Перехватив любопытный взгляд поручика, Федотов пояснил:
– Думаете, коньяк? Это получше будет. Водка, собственного приготовления. Настоянная на таежных травах. Усталость снимает, бодрит, голова ясная. Вам, поручик, все это в ближайшее время понадобится. Как говорится, прошу к столу.
Мужчины расселись. Федотов налил по первой, придвинул к Антону миску, полную соленых груздей, уточнив при этом: минувшую зиму пережили. Выпитое обожгло внутренности, только пламя быстро стихло, потекла приятная легкость, но действия хмеля Кречет пока не почувствовал. Все, как сказал Федотов: голова после долгой дороги проясняться не начала, однако усталость отпускала. Кречет пожевал плотный до хруста соленый гриб, не отказался от второй рюмки, и только тогда хозяин начал разговор:
– Стало быть, Кречет, вас интересует тот рыжий англичанин, из-за которого каша заварилась?
– Мне… – Антон тут же исправился: – Нам бы с вами, Григорий Лукич, эту кашу как-то расхлебать надобно… Даймонд что-то вам говорил о том, зачем ему идти в тайгу?
Ответил Федотов не сразу. Достал расшитый кисет, свернул папироску, закурил.
– Этот рыжий от кого-то услышал, что я часто в тайгу хожу, – начал он, сделав первую затяжку. – И прогрыз мне сокровищами Медведь-горы всю печенку: «Пойдем да пойдем». Денег совал, не без того. Сперва этаким чудаком легковерным прикидывался. Но выпили мы с ним, и проговорился – не такой он уже и простой. Офицер, – Григорий Лукич многозначительно поднял палец. – В индийских колониях служил, повоевал даже. Нет, парень явно был не промах.
– Для чего ему это надо было?
– Вы тут новый человек, поручик. А я знаю… Иноземцы в здешних краях давно что-то вынюхивают. Рыжий убеждал меня: если в легенде хоть половина правды, Медведь-гора эта – российский Клондайк, не меньше.
– Что за легенда такая, в конце концов?
Федотов снова затянулся.
– Сказка. Тунгусы придумали. Если коротко, где-то возле Медведь-горы боги самоцветы посеяли. Но простому смертному увидеть их не дано. Видит только медведь Харги, страж самоцветной горы.
– О, Господи! Час от часу не легче! Что за имя такое – Харги?
– Так тунгусы называют черного медведя, слугу злых духов. Ну, а эти самые самоцветы Харги мог видеть только правым глазом, – Федотов при этом тронул себя за правое веко. – Увидеть клад мог и человек. Только сначала он должен убить Харги, поразив его в правый глаз, – подушечка пальца полковника постучала по веку. – Такой смельчак в результате обретет медвежье зрение. И сокровище, по легенде, ему откроется.
«Бабушкины сказки, – решил Кречет. – Что-то подобное легко услышать от старых людей практически в любой деревне. И если бы не алмазы, найденные при Даймонде, ходившем к этой самой Медведь-горе, над тунгусской сказочкой можно было разве что посмеяться».
– Выходит, место, где англичанин отыскал, гм, сокровища, откроется нам, если найдем медведя и убьем его выстрелом в глаз?
– Не спешите, поручик. По той же легенде, много лет самые храбрые охотники пытались убить Харги. И, наконец, одному из них это удалось. Стрела из его лука попала медведю точно в глаз, и упал он замертво. Открылось храбрецу сокровище Медведь-горы, но счастья не принесло.
– Что случилось с тем охотником?
– Его поразила неведомая болезнь. А на теле Даймонда, кстати сказать, язвы обнаружились. Непонятного происхождения.
– О как! Я ничего об этом не знаю… Этого не было в полицейском отчете.
– Мне Воинов рассказал. По большому секрету. Только я и без него знаю: кто к Медведь-горе пойдет, того очень скоро поражает непонятная болезнь… Будем здоровы, поручик.
Мужчины снова выпили. Теперь настойка пошла мягче, Антон даже не закашлялся. Уже через несколько минут почувствовал себя так, будто спал сутки кряду.
– Так что, вот и сказка вся?
– Убить Харги и увидеть самоцветы можно только до полудня. Теперь все, – сказав так, Федотов снова затянулся.
– Что-то я перестаю верить в успех нашего предприятия. Сказки какие-то… Вы что-нибудь понимаете?
– Только то, что сказке впрямь сто лет в обед. Но ведь англичанин тот, Даймонд, выходит, разобрался. И мы должны. Потому, поручик, я с вами пойду. Что англичанин в России понял, то и русский человек понять должен.
– Очень рад! Но разрешите откланяться, – Антон сделал попытку встать. – Поеду в гостиницу – и спать. Еще визиты наносить обер-полицмейстеру…
– К черту гостиницу, поручик! – чуть привстав, Федотов, положив руку на плечо гостю, чуть не силой усадил того обратно. – Там клопов полно, в гостинице-то. Жить можете у меня.
– Так вещи там уже…
– За вещами я пошлю, поручик. Нам многое нужно обсудить. А Савелий Кузьмич Воинов погодит. У него, думаю, дел полно…
Ох-ох-ох, грехи наши тяжкие…
Был готов красноярский обер-полицмейстер Воинов к тому, что банда Федора Рогожина прибавит ему хлопот. Однако с беглым каторжником да его подручными полиция все ж таки справляться обучена. И хотя давешняя операция ожидаемого успеха не имела, все-таки молодец Говоруха, не зря сыщицкий хлеб ест. Ловко все продумал, и главное – просто. А что пошло не по плану, так на то жизнь, всяко по-своему поворачивает.
Началось все с трактира на Александровской улице. Вернее, с Гаврилы, тамошнего полового. Начальник сыскной полиции Михаил Говоруха поднял на ноги всех своих агентов, сам, почитай, месяц не досыпал, супруга травы на ночь стала заваривать, для пущего эффекта вливая в отвар всякий раз щедрую порцию водки. Однако же к началу мая удалось нащупать ниточку к Рогожину – тот самый половой из трактира. Пришлось, правда, Михайле Савельичу заняться на досуге математикой. Только так и удалось высчитать связь между двумя крупными нападениями на золотые обозы, совершенными рогожинскими со времен памятного случая с рыжим англичанином и алмазами, и означенным трактиром.
Приказчики там частенько сиживают. Среди прочих – те, чьи хозяева имеют дело с золотом. По пьяному делу, вестимо, языки развязывают. А Гаврила, половой-то, словно невзначай рядом вертится. Кроме того, имеет ушлый парень страсть, вполне понятную для холостого мужчины – захаживает к срамным девкам в одно маленькое веселое заведение. И это ненаказуемо, вот только однажды Говоруха придумал сопоставить блудливые походы Гаврилы с датами ограблений.
Вообще-то, с самого начала именно Гаврилу никто специально не подозревал. Мало ли в трактире разной публики бывает! Однако, проверяя абсолютно все детали, агенты сыскной полиции выяснили: Лушка, рыжая бесстыжая девка, с которой чаще других забавляется трактирный служка, когда-то была марухой Васьки Щербатого. Перебралась в заведение под красным фонарем только после того, как ее милого выслали на каторгу. Так вот все разом и срослось у Говорухи.
Дальше – просто. Было устроено так, что в трактире один сильно пьяный посетитель из числа полицейских, которым тоже не чужды питейные заведения, проболтается якобы случайно о некоей хитрой операции. Мол, замучило всех начальство, когда ж изловите Федьку Рогожина, мать его через кочерыжку… Уже не знают чего делать, вот придумали: снарядят два каравана. Оба пойдут с прииска «Счастливый». Только один, ложный, прямо по тракту. С большой охраной. Другой, настоящий, окольным путем. А из охраны – всего два человека. Федька якобы решит: хорошую охрану зря не поставят. И налетит. Так на мякине и словится.
Расчет, как пояснил Воинову начальник сыскной полиции, самый простой. Гаврила новость передаст, Рогожин вскоре ее получит и решит напасть на якобы настоящий обоз. Тот, который с малой охраной. Именно его будет скрытно сопровождать взвод вооруженных полицейских. «Зажмем Федьку и его душегубов в капкан», – пообещал Говоруха. «Ладно, – согласился Воинов, – капкан – так капкан». Простенько, да только и Рогожин – не великий мудрец.
Ан нет! Вышло так, да не так: Федька, словно чувствуя что-то, пропустил обоз далеко вперед, но свою банду, как после понял Говоруха, разделил. Несколько самых сильных стрелков остались в засаде, и как только показались полицейские, стали палить по ним из тайги, будто по стае кабанов. Трое убитых, четверо ранены, только просчитался Рогожин в одном – неверно оценил численность противника. На сей раз силы против него бросили серьезные, массовой облавой решили задавить. Действовали наверняка, ведь точно же знали, где появится все рогожинская банда, оставалось лишь не упустить.
Упустили-таки. Не всех, конечно, только трое вырвались из засады. Савка Ноздря, Васька Щербатый, и, что самое плохое – сам Федор Рогожин. Среди убитых и тех, кого удалось взять живыми, главаря и двух его верных подручных не оказалось. Но нет худа без добра, рассудил тогда обер-полицмейстер. Соли на хвост Рогожину сыпанули основательно. И если он совсем не убрался подальше, за пределы родной и опасной для него губернии, то затаится надолго, раны ведь нужно зализать. Стало быть, передышку он как обер-полицмейстер получит, к тому же есть о чем докладывать выше: банда Федора Рогожина, как ни верти, уничтожена.
И тут – опять не слава богу!
Пришла срочная депеша из столицы. Да не от кого-нибудь, а лично от Самсонова Кирилла Прохоровича. Помощи просит в одном деликатном, хотя и важном для себя деле. Воинов признался сам себе по совести: будь депеша от кого другого, пускай хоть от самого – при этом покосился на портрет Его Величества, он нашел бы способ, как уклониться. Или же – смог бы оправдаться в случае неудачи. Савелий Кузьмич Воинов занимал свое место по праву, паркетным шаркуном не слыл никогда, но и знал толк в подобных играх. Вот только все, что прошло бы даже, прости господи, с государем, никак не может пройти, когда дело касается Самсонова.
Своим карьерным ростом и нынешним крепким положением в городе Воинов был обязан не в последнюю очередь семье Самсоновых. Лично Кирилл Прохорович много сделал для родной губернии, город Красноярск им тоже не обижен, а значит, отказать нельзя. Как невозможно не выполнить просьбу.
Всего-то ничего: девица сбежала. Амурные дела, рассудил обер-полицмейстер. Так и Говорухе пояснил, усмехаясь в усы. Дура девка, сразу видать – столичная штучка, барыня. Другая бы, здешняя к тому же, радовалась, ведь невеста самого Самсонова! Эта же фря сорвалась зачем-то из Петрограда в Сибирь. Благо Самсонов указал в депеше, каким поездом девица уехала. Сам прибудет вскоре, пока же просит дамочку на вокзале встретить, принять под белы руки, проводить в гостиницу. И до его приезда никуда не отпускать.
– Домашний арест или как-с? – осторожно спросил Говоруха.
– Как по мне, то да, Михал Савельич, – кивнул Воинов. – Только девице Потемкиной говорить этого не обязательно. Обращаться со всей деликатностью. А я ж этих политесов не люблю и не умею! Ох-ох-ох… Ладно. Захочет выйти – пускай гуляет. Твои агенты обучены следить, да и в Красноярске девица не у себя дома. Никуда не денется. Стало быть, путешествует наша барышня первым классом. Описание ее имеется. Встретим как положено.
– С оркестром-с?
– А это мысль! – Воинов неожиданно для себя оживился. – Молодца, Михал Савельич!
Разговор состоялся два дня назад.
Нынче же утром понял обер-полицмейстер: не все так просто, как кажется.
Потому что выстроился на платформе выряженный по такому торжественному случаю в парадную форму духовой оркестр пожарной части, грянули трубы марш, Говоруха лично подавал руку всем подходящим по возрасту пассажиркам, прибывшим с поездом из Петрограда, некоторым даже под вуалетку пытался заглянуть, за что даже чуть по лицу не схлопотал. Когда же вагон опустел, пассажиры разошлись и на платформе остался только наяривающий марши оркестр, которому никто не приказывал прекратить, до начальника сыскной полиции стало понемногу доходить: ведь, похоже, провели его. А в его лице – всю красноярскую полицию.
Не приехать беглая девица Потемкина просто не могла. Судя по всему, она выкинула какой-то хитрый кунштюк, задуманный еще дома, в Петрограде, перед самым отъездом. Сойти по пути – возможно. Только сейчас не думать, действовать надо. И в этом Говоруха с Воиновым полностью согласился.
Ох-ох-ох, хоть и обязан обер-полицмейстер Кириллу Самсонову лично, однако же не полиции это дело – сбежавших невест ловить. И все-таки действовать надо. Господин Самсонов будет в Красноярске через два дня. К тому времени барышню нужно кровь из носу сыскать. Что о ней известно?
Из депеши следует: девица Лизавета Потемкина, двадцати лет, возможно, станет добиваться свидания с неким преступником, осужденным на каторгу. Сейчас сей злодей пребывает в Красноярской пересыльной тюрьме, ожидает этапа, Говоруха подсуетился – мгновенно выяснил. Осталось негласно приказать: пускай примечают всякого, кто будет добиваться свидания с этим Берсеневым. Девица или кто другой – тут уж не важно.
Лучших филеров Говоруха поставить обещал. Ох, дай-то Бог, дай-то Бог…
А ведь получается пока постановка! Хоть любительский, а все ж таки – театр, верно тогда сказал Кречет. И самое ведь главное: здесь, в Красноярске, ничего подобного от Лизы Потемкиной никто не ожидал.
Пришлось девушке всю дорогу до места трястись из Петрограда не в первом, как, вероятно, полагали все, начиная с Кирилла, а в третьем классе. Написав бабушке слезную записку, Лиза, как и велел Антон, отправилась к нему на квартиру, сменив по дороге двух извозчиков. Там переоделась, превратившись в скромную неприметную мещанку, и всю дорогу молчала да слушала, выдавая себя в случае необходимости за гореванную вдову – тогда попутчики воздерживались от дальнейших расспросов.
Багаж свой она поручила Кречету, правда, долго решая наедине с собой, что же ей из гардероба будет необходимо в долгом путешествии более всего остального. С болью в сердце отказавшись от кучи нужных, как показалось девушке, предметов туалета, она ограничилась одним большим чемоданом, который поручик не просто доставил на место, но и умудрился отправить по адресу, где Лиза должна была жить. Флигель в Красноярске он снял довольно-таки быстро, управился за полдня – просто сказал Федотову, что пойдет прогуляется, город поглядит, а полковник и не вникал особо.
Потому-то на уставшую с дороги мещанку никто на красноярском вокзале внимания не обратил. Лиза же еле сдержала радость, заприметив, как суетятся по перрону полицейские в форме и мужчины в штатском, заговаривают с каждой пассажиркой ее возраста. Оркестр пожарных девушку вообще развеселил, даже задержалась немного, послушала: все-таки это, как никак, ее, похоже, встречают.
Кречет ожидал на привокзальной площади. Как и было условлено, уже сидел на козлах пролетки, переодетый ванькой[7] – не поскупился, целых два рубля заплатил извозчику за то, что взял его лошадь, коляску и пальтишко попользоваться на три часа. Объяснил: друга надобно разыграть, а извозчику какая печаль, коли барин платит щедро… И все-таки Кречет предусмотрительно надел не форму, а штатский костюм, как знал, что пригодится.
Стремительное действие захватило Антона. Он уже упивался самим процессом, будучи уверенным: результат не заставит себя ждать. Целью же всего этого маскарада было не только обеспечить Лизе анонимное пребывание в Красноярске – она собиралась повидаться с Берсеневым. Единственное, что знал о судьбе друга Кречет: тот пока томится в пересыльной тюрьме, ожидая этапа. И дальше получить встречу с Алексеем будет сложнее.
Для чего Лизе эта встреча, что она даст обоим, поручик старался не особо вникать. Свидание с Берсеневым нужно Лизе Потемкиной. Оно непременно придаст силы Алексею Берсеневу. Придя к такому несложному выводу, Антон больше ничем себя не озадачивал. Встреча обязательно окажется важной для обоих его друзей детства, к тому же – любящих друг друга. Вот и все, нет для Кречета иной причины помогать девушке.
Однако же, отправляясь к зданию тюрьмы на разведку, поручик там же, во флигеле у Лизы, переоделся в офицерскую форму. Так его наверняка не погонят, с военными тюремные надзиратели стараются держаться уважительно. Вот только дальше дело не пошло. Добравшись на городскую окраину, обогнув массивное каменное здание с серыми стенами и поговорив с важным надзирателем у кованых ворот, Кречет понял: сложности только начинаются.
– Виноват, ваше благородие, – вины своей усатый стражник с покрытым оспинами лицом совсем не чувствовал. – У нас на пересылке такой порядок: личное свидание только близким родственникам. Жена, муж, отец, мать, бабка, дед, брат, сестра…
Спорить с ним Антону не хотелось. Инстинкты подсказывали: ему, офицеру царской армии, выполняющему особо важную миссию, вряд ли стоит добиваться свидания с государственным преступником официальным путем. Охранник же, весьма довольный тем, что его не перебивают, бубнил себе дальше. Слова его, совершенно ничего не значащие, пролетали мимо ушей Кречета. Поручик лихорадочно искал хоть какой-то выход, малейшую лазейку, позволяющую проникнуть за каменные стены легально и при этом – не особо выделяясь.
Вот тут-то Антон и увидел выкативший из-за стены экипаж (тут же отметив и непонятное оживление рябого стражника).
Очень скоро все прояснилось. Из коляски, придерживая подол совершенно, как показалось Антону, безвкусного в своей яркости платья, выбралась до вульгарности размалеванная девица. Заприметив молодого офицера, она открыто подмигнула ему, сложила пухлые губки бантиком, послав что-то вроде воздушного поцелуя, на что Кречет полушутя отдал ей честь, даже щелкнул каблуками начищенных сапог. Пройдя мимо Антона и обдав его совершенно уже неприличным амбре из дешевых духов, девица только чуть приостановилась возле рябого, сунув что-то в его протянутую руку. После чего тот сам распахнул перед ней кованые двери. При этом ни охранник, ни девица не обменялись ни единым словом. Экипаж между тем отъехал в сторону, по всему – ожидал возвращения девицы.
– Ух ты! – вырвалось у Кречета. – А это чья родня, братец?
– А это, ваше благородие, особая оказия, – хмыкнул рябой. – Девки срамные. Из салона мадам Купцовой, у нас это заведение всякий знает.
– Да вижу, что не монашки! Эти-то как сюда попадают и к кому?
– К кому – нам знать не положено, – охранник при этом зачем-то выпятил важно грудь. – А раз приезжают сюда и дают рублевую бумажку, значит, за этот визит уже договорено.
– С кем договорено?
– А с кем надо! – рябой напустил на себя еще больше загадочности. – И заплачено кому следует.
– И ты сам не спрашиваешь, какая к кому ходит?
– Не моя печаль. Наше дело, знаете, пропустить. Девицы там, – кивок на кованые двери, – сами говорят, к кому вести. Не стояли бы вы здесь, а, ваше благородие? Мне ведь и болтать с вами не положено.
– Чего ж болтаешь?
– Так вы офицер, – легко ответил стражник. – Да и скучно тут вот так все время.
Поручику теперь точно не о чем стало разговаривать с тюремным охранником. Он зацепился за некую идею, она уже вот-вот должна созреть в голове. Только вот здесь и произошло нечто странное и тревожное.
Рябой подал кому-то знак.
Он очень старался действовать незаметно. Именно потому получилось несколько неуклюже. Так, что от бокового зрения Кречета странный сигнал не ускользнул.
И низенький господинчик в цивильном, который стоял рядом с небольшой толпой желающих то ли проведать заключенных, то ли хоть что-то узнать о них, на сигнал этот отреагировал. Как бы невзначай отелился от остальных, прогулочным шагом двинул за поручиком.
Еще не зная точно, почему охранник указал шпику именно на него, Антон тут же понял, где нужно искать ответ на этот вопрос. Более того: у поручика возникала в этом острая необходимость. Тем более что сегодня он как раз и запланировал визит к человеку, который просто обязан уберечь его от подобного нежелательного внимания.
Решительно подойдя к экипажу, привезшему девицу, поручик сел в коляску, где еще остался резкий запах противных духов, и велел вознице тоном, не терпящим возражений:
– Полицейская управа! Гони живо!
Экий прыткий гвардеец попался: Говоруха за годы службы научился понимать обер-полицмейстера без слов, читать истинные мысли по лицу и глазам Савелия Кузьмича Воинова. Потому и поспешил состроить покорную виноватую мину, пока тот отчитывал:
– Ты, Михал Савельич, своим агентам головы-то поотрывай! Работать не умеют. Вон господин поручик их у тюрьмы враз засек!
– Узнаю, кто сегодня дежурил – заставлю участок подметать, – пообещал начальник сыскной полиции.
– Ну, довольны, Антон Никитич? – Воинов повернулся к посетителю всем своим грузным корпусом.
– Вы меня успокоили, господа, – сдержанно кивнул Кречет, расположившийся в кресле у стены. – Простите, если влез невольно в какие-то ваши дела. Только я ведь с секретной миссией, ваше превосходительство, как вам уже известно…
– Ох, да известно, известно…
– Вот. Потому я и заметил филера, что особо осторожен. Подумал: вдруг кто пронюхал обомне. Представьте, каков был бы скандал…
– Вы совершенно правильно сделали, что немедленно пришли ко мне со своими опасениями, господин Кречет, – кивнул Воинов, выдержал короткую паузу, спросил как бы невзначай: – Значит, хотели товарища навестить? Близкий друг?
Кречет подвох почувствовал. Но виду не подал.
– В детстве имения наши и Берсеневых рядом были, ваше превосходительство. Сейчас же дороги наши разошлись. Только вы не думайте, что Красноярск – город маленький. Петроград хоть и столица, а суть – большая деревня. Миссия моя, известно, в строгом секрете. А вот сам факт отъезда – нет. Потому матушка Берсенева, прослышав, что собираюсь в Красноярск, чуть не в ноги кинулась: найди да найди ее Алешку. Пообещал, так уж нужно исполнить. Не пускают, – Антон развел руками.
– Да, у нас тут порядки строгие. Сами понимаете, пересыльная тюрьма, уголовники, политические, опасность всякая есть… Тем более – Берсенев, дело громкое было, до нас сюда докатилось… Михал Савельич, – обер-полицмейстер снова повернулся к Говорухе. – Слежку за поручиком снять. И вообще о нем не докладывать, – Воинов осекся, – ну, сами понимаете, кому.
Эта недосказанность также не ускользнула от внимания Кречета.
– Слушаюсь, ваше превосходительство! – теперь уже пришла очередь Говорухи щелкать каблуками. – Только уж и вы, господин поручик, боле у острога не гуляйте-с. Не с вашей-то миссией о государственных преступниках справляться.
– Буду знать, господа! Больше такой ошибки не сделаю. И не смею задерживать.
Посчитав свой визит оконченным, Антон поспешил откланяться, ограничившись минимумом церемоний.
Но как только за ним закрылась дверь, Воинов словно преобразился. Это перед столичным поручиком, потомком героического рода, обер-полицмейстер поиграл в неуклюжего провинциального полицейского чина. Говоруха редко имел возможность видеть перевоплощение Савелия Кузьмича. Сейчас как раз был один из таких случаев – проводив посетителя, Воинов снова стал собой: опытным, всесильным, проницательным.
– Это тебе урок, Михал Савельич! – в голосе звякнул металл.
– Кто ж знал, что именно тот самый поручик с какого-то перепугу станет справляться о Берсеневе?
– Да не оправдывайся ты! Верно, никто не знал. Только ведь поручик наш мудрую вещь сказал, ты услышал?
– Про матушку злодея Берсенева?
– Да нет, тут как раз все может сложиться. Про то, что Питер-то город поболе Красноярска, а все одно маленький! Понимаешь?
Читать бесплатно другие книги:
