Загадка о тигрином следе Кротков Антон
Помимо своих здесь присутствовали трое чехов. Правда теоретически Джокером мог оказаться и кто-то из солдат.
Вскоре Ягелло покинул компанию, сказав, что должен проверить посты. На самом деле по плану подполковник должен был контролировать казарму. Одиссей остался один наблюдать за своим ближайшим окружением. А Лаптев продолжал рвать струны и собственные нервы:
- Мой отец в Октябре убежать не успел,
- Но для белых он сделал немало;
- И однажды холодное слово «расстрел» —
- Прозвучал приговор трибунала.
- И вот я – институтка, я дочь камергера,
- Я – черная моль, я летучая мышь!
- Вино энд мужчины – вот моя атмосфера,
- Приют эмигрантов, свободный Париж!
Кенингсон играл в шахматы с Артуром. Георгий наблюдал их партию. Кира нашла среди нескольких чудом уцелевших томов местной библиотеки какой-то толстый роман в потёртом переплёте и погрузилась в него. Насыров дремал. Как будто ничего не происходило. И Одиссей решил выйти из прокуренного помещения на свежий воздух. В сумерках окружающие горы выглядели особенно мрачными. Луков вглядывался в их темные очертания, и ему казалось, что на этих склонах всё безжизненно и мертво. Одиссей даже пожалел бедных чехов, которых их занесло из их уютной Европы, где всё выглядит игрушечным, в этот дикий исполинский край.
Одиссей уже знал от чехов, как уныло и однообразно тянулось для них время в этой тюрьме, стенами которой служили эти неприступные горы. Особенно тяжела была первая зимовка. Сама здешняя природа как бы подчеркивает невозможность нормальной жизни в этом мертвом царстве. Ни деревца, всюду камень, галька, песок и непрекращающийся, воющий сутки напролёт ветер. Только один некрасивый колючий кустарник может спорить с суровой здешней природой, давая человеку хорошее топливо и поддерживая зачем-то его тусклую жизнь.
Правда первые два года почта, хотя и редко, но ещё приходила, и все с жадностью хватались за письма и газеты, читая в них новости, совершившиеся полгода назад. Но в начале октября обычно выпадал глубокий снег, закрывая перевалы. Изолированность от мира, тяжелейшие условия жизни привели к тому, что немногие из невольных памирских затворников пережили эти несколько лет. Люди теряли в весе; у них начиналась цинга, анемия. Изнуряли и резкие суточные колебания температуры. Все заработали здесь хронические болезни. Некоторые дошли до умопомешательства. Кто-то тихо угас от затяжной апатии. Другие, напротив, пытались бурно протестовать против своей участи, либо кончали с собой. Четверо ушёл в горы, и там сгинули…
Далеко в горах что-то прошумело. Будто вздохнул великан. Одиссей поёжился. Ожидание развязки сегодняшней охоты томило его. Больше всего угнетала затянувшаяся неопределённость. Скорей бы уж что-то произошло! За спиной скрипнула дверь. Одиссей обернулся. Это был Кенингсон. Археолог чем-то был возбуждён.
– Мы с вами тут скучаем, а не ведаем того, что под боком у нас лежит клад!
– О чём вы?
Археолог шутливо напомнил:
– Мы ведь с вами на шёлковом пути, коллега! Проезжая по этим местам, купцы нередко, убоявшись разбойников, делали тайники. Только для нас с вами, как для учёных, есть кое-что ценнее золота.
Адольф Карлович стал взволнованно рассказывать, как совершенно случайно узнал от одного из чехов о хранящемся по соседству научном архиве и оборудовании.
– Вы представляете, коллега, он назвал это сокровище «хламом»!
Оказалось, освобождая часть помещений под какие-то свои нужды, новые обитатели маленькой крепости стащили всё ненужное им в небольшой сарай с глиняными стенами.
Кенингсон желал немедленно найти и осмотреть хранящиеся там бумаги.
– Там могут обнаружиться записки участников экспедиций 1897 и 1902 годов, которые проходили здесь. Какие только люди не бывали в разное время в этом благословенном для науки месте – настоящие корифеи! И всё это сокровище мы можем спасти! Надеюсь эти чехи не всё успели пустить на самокрутки и растопку «буржуек»! Кстати, там должны быть записки знаменитого востоковеда Скрипникова, который скончался тут на обратном пути из своей третьей афганской экспедиции, ведь его личный походный дневник до сих пор не найден!
Одиссей заколебался. Соблазн немедленно хотя бы одним глазком взглянуть на ценные документы был слишком велик. Сказав себе, что ничего страшного не произойдёт, если он ненадолго отлучиться, Луков отправился с Кенингсоном. Однако, он быстро потерял ощущение времени, перебирая содержимое огромных мешков и чемоданов. Молодой учёный был так увлечён, что даже не заметил ухода Кенингсона. Добычей Одиссея стал конверт из толстой бумаги с фотографическими негативами, на которых были запечатлёны картинки быта коренного населения Памира и горных таджиков, а также стопка пожелтевших рукописных листов с достаточно подробным ботанико-географическим описанием перехода от перевала Буромал до Сарезского озера. Правда, титульный лист записок обнаружить не удалось, так что Одиссей даже не знал, кому принадлежит их авторство. Но всё равно Одиссей чувствовал приятное удовлетворение, когда возвращался обратно к офицерскому собранию. Через минуту после Лукова подошёл Ягелло. Он него сильно пахло спиртным.
– Вы никуда не отлучались? – это был первый вопрос, который задал подполковник.
Одиссею было неприятно признаваться в собственной безответственности, и он промолчал.
Ягелло истолковал его молчание как «нет».
– Это хорошо. Теперь над надо спрятаться. По пути сюда я зажёг свет в бывшем кабинете начальника поста. Из окна офицерского собрания кабинет отлично просматривается. Пусть шпион думает, что мы с вами удалились посовещаться с глазу на глаз.
Они отошли за угол находящегося напротив офицерского собрания цейхгауза и стали ждать. Не было слышно голоса поющего комиссара. Повисла странная тишина. Чтобы не стоять молча, Одиссей шепотом спросил подполковника, все ли обитатели казармы находятся на своих местах.
Подполковник ответил, что оставил там вместо себя наблюдать верного человека.
Между тем от наступившей зловещей тишины Одиссею становилось всё более не по себе. Ничто вокруг не производило ни малейшего движения. Даже воздух как будто застыл темной стеклянной массой. Подняв глаза к небу, Одиссей заметил падающую звезду. Дурной знак. Опять прошумело где-то в горах. Ягелло достал из кармана галифе кисет, но снова спрятал его обратно…
– Слышите? – вдруг напружинился подполковник.
Но Одиссей ничего не слышал. Он удивленно смотрел на напарника. На скулах офицера ходили желваки. Он ещё несколько секунд продолжал прислушиваться, потом схватил Одиссея за плечо и потащил за собой.
– Это же генератор искрового телеграфа! Скорей! А то упустим!
Они бросились к радиорубке.
Глава 78
– Постарайтесь затаить дыхание, не чихать и не кашлять – шёпотом напутствовал неопытного в таких делах напарника Ягелло, и потянул дверь хибары, в которой размещался радиотелеграф. Одиссей шагнул за ним через порог
Внутри было очень тихо и очень темно. «А где же шум машины, на который мы прибежали?» – удивился Одиссей. Глаза совершенно не различали очертаний предметов. Не зная чего ожидать впереди, Одиссей двигался как слепой, лишившийся своей трости. Ощупывая пространство перед собой руками и ногами, он неожиданно наткнулся на что-то мягкое.
– Сюда, Янус Петрович! – позвал Одиссей. – Тут чьё-то тело на полу. Луков слышал, как заскрипели доски половиц под ногами напарника. Но внезапно шаги оборвались. Резкий звук мог означать только одно – подполковник внезапно куда-то провалился. Послышалась возня, она доносилась уже откуда-то снизу.
– С вами всё в порядке? – обеспокоено осведомился молодой человек.
– Проклятье! – донёсся раздражённый голос подполковника. – Да зажгите же лампу!
Одиссей зажёг керосиновый фонарь «летучую мышь», который получил от Ягелло. Первое, что он увидел, это тело Горака с размозженным затылком, и отшатнулся. Неподалёку в полу зиял чёрный провал лаза, рядом лежала прикрывавшая его крышка. В дыре копошился расстроенный подполковник.
Пока Одиссей спускался в лаз, Ягелло успел прогуляться вдоль по подземной галерее и вернуться, убедившись, что шпиона, которого они пытались изловить, давно и след простыл. Выйдя из мрака, Ягелло расстроено объявил:
– Финита ля комедиа! К чёрту нас с вами! Только не говорите мне теперь, что вы исправно караулили наших любезных спутников, пока я ходил к казарме.
Тут подполковник запнулся, замолчал и как-то странно посмотрел на Одиссея. В опущенной руке он сжимал рукоять револьвера, большой палец его задумчиво поигрывал курком «нагана».
– Говоря по совести, я знал про этот тайный путь наружу – неожиданно признался он и пояснил, – его проложили кирками и взрывчаткой после того, как однажды крепость была взята крупным неприятельским отрядом, а весь её гарнизон вырезан.
Подполковник мучительно пытался выдавить из себя что-то ещё. Он поморщился от боли и стал массировать рану на груди, склонив голову набок и подёргивая шеей. Сейчас он был похож на алкоголика, страдающего приступом совести после очередного запоя.
Одиссей похолодел. Перед ним был какой-то ненастоящий подполковник! В том смысле, что всё в нём теперь выглядело каким-то фальшивым – лицо, разговоры. Он не был похож сам на себя! Одиссей вдруг интуитивно осознал, что Ягелло не выпустит его из этого лаза живым.
Вдруг офицер с остервенением ударил себя по лицу – раз, другой, третий.
– Вот мне! … Вот!…вот!… – в бешенстве приговаривал он, бледный, судорожно прикусив побелевшую губу,
– За солдат, которых боюсь и ненавижу… За этого несчастного чеха, которого я саданул рукоятью нагана по затылку… За Россию, которую люблю и презираю… за себя… За то, что паскудой стал. Вот! Вот! Вот!
И он заревел зверем, ухватив себя за волосы.
Да, Луков не узнавал прежнего Ягелло – человек спокойного темперамента, сдержанных эмоций, ибо сейчас тот вёл себя, как буйнопомешанный. Глаза его округлились, щеки дергались,
Так продолжалось с минуту. Но вдруг мгновенно успокоившись, Ягелло пояснил тусклым голосом:
– Вся эта история с радиотелеграфом специально придумана мною. На самом деле в здешней радиостанции давно свили гнездо крысы. Последнее сообщение с неё отсылали года два назад. Но я уговорил этого чеха Горака подыграть мне. Вернее я подкупил его. Только он оказался слишком жадным на свою беду…
– Но зачем?! К чему вам обманывать меня?
– К чему? – зло повторил офицер. – Хорошо… Я скажу… А лучше посоветуйте: что делать боевому офицеру, которого выкинули со службы как старого пса. И которому вдруг предлагают прекрасную службу в прекрасной стране?
– Я всё равно вас не понимаю.
– Сейчас поймёте – со скорбным лицом Ягелло поднял руку с револьвером и Одиссей увидел прямо перед собой чёрный зев ствола.
– Мне приказано убить вас… Вы сами виноваты, зачем вы открылись мне! Вы слишком доверчивы, сударь, тогда как ввязались в бесчестную игру, в которой никому нельзя верить… Поэтому вы заслужили смерть… Хотя мне жаль вас… но у меня просто нет иного выхода… Или вы, или я… Извините…
Одиссей ждал выстрела. Но подполковник отчего-то медлил. Каким-то механическим голосом Ягелло вдруг признался:
– Хотя это чертовски трудно делать самому. Мне приходилось приговаривать солдат к смерти и не раз, но я никогда не выполнял работу палача сам… Поверьте, это нелегко… Сейчас я стоял на том конце этого коридора и целился в вас. Вам меня не было видно, зато вы были видны превосходно. Вы были, как мишень в тире… Я думал так будет проще… Я легко мог за десять секунд загнать вам шесть пуль в череп. Но снова что-то помешало мне это сделать, как там – у разрушенной мельницы. Наверное, не каждый может стать мерзавцем. Но у меня нет выбора…
Взгляд Ягелло сделался бессмысленным. Потом он вдруг расплылся в пьяной улыбке.
– Всего-то надо надавить на спусковой крючок, и я свободен!
Одиссей закрыл глаза и услышал металлический щелчок взводимого курка. Потом оглушительно грянул выстрел…
Глава 79
Подполковник лежал на спине, забросив правую руку с револьвером за голову, а другую руку протянув вдоль тела. Из крохотной дырки на его правом виске сочилась бледно-розовая жидкость.
Некоторое время Одиссей сидел рядом с трупом, не будучи в состоянии сразу уйти. Лишь немного придя в себя, он выбрался из лаза и побрёл на свет. Когда Луков ввалился в комнату, видок у него должно быть был ещё тот, потому что Кенингсон, Георгий и Артур Каракозов разом с удивлёнными и встревоженными лицами поднялись ему навстречу из-за шахматной доски с незавершённой партией. Только они втроём задержались в комнатке офицерского собрания. Сообщив изумлённым соратникам, что подполковник мёртв, и где искать его труп, Одиссей рухнул на топчан, свернулся калачиком и мгновенно провалился в глубокий тёмный колодец болезненного сна, в котором совсем не было сновидений.
*
– Если не хотите рассказывать, что между вами произошло, не беда, – деликатно объявил Лукову на следующий день археолог. – Мы с Артуром Васильевичем скажем всем, что подполковник и чех убили друг друга в драке. А о вас умолчим.
Кенингсон взглянул на Артура Каракозова, ожидая его подтверждения. Артур с готовностью затряс головой. При этом на лицах обоих читалось жадное любопытство. Они немного подождали, не скажет ли чего Одиссей, после чего археолог добавил:
– Мы попросим чехов похоронить их товарища вместе с подполковником.
Артур Каракозов протянул Одиссею личные вещи, которые были при подполковнике в момент его смерти. Среди ничем непримечательного набора взгляд Лукова сразу выхватил кусок картона с золотым тиснением. Это был королевский офицерский патент. Он был выписан на капитана 4-го Бомбейского гренадёрского полка Генри Кейвенинга.
– Он носил его при себе – пояснил Артур и замялся. Потом также вытащил из кармана и протянул Одиссею пачку банкнот.
– Здесь почти семьсот британских фунтов и триста рупий. Подполковнику они больше не понадобятся… А мы могли бы их разделить…
Одиссей видел, что Артур с радостью готов больше не задавать ему никаких вопросов, лишь бы получить свою часть этих денег. Ради этого Каракозов даже открыл Одиссею тайну про Ягелло, которой оказывается давно владел:
– Это ведь он тогда на озере ударил вас камнем по затылку. Я случайно видел, как он, прячась от всех, застирывал кровь на манжете.
– Почему же вы не сказали мне сразу?
Артур вздохнул и потупил глаза.
– Как офицер он всегда носил с собой пистолет…
Подполковника похоронили на местном кладбище среди могил когда-то служивших на посту русских воинов и чехов. У Кенингсона оказалась с собой библия, и он прочёл молитву. Георгий выполнил на могиле какой-то индуистский обряд. Кира положила на холмик свежей земли засушенную веточку барбариса. Вместо креста на могиле установили камень, на котором Одиссей мелом написал звание и имя того, кто под ним лежит.
Теперь Луков желал лишь одного – как можно скорее покинуть злополучный пост, где всё напоминало о мрачной истории. И дело было даже не в том, что он опасался каких-то обвинений. Артур и Кенингсон, как и обещали, сообщили всем, что подполковник и чех из-за чего-то повздорили и умудрились убить друг друга в драке. В Георгии Одиссей тоже мог не сомневаться – индиец был предан ему и поддерживал во всём. Что же касается остальных, то похоже им вообще было мало дела до чужой смерти. Подумаешь, ещё двое сошли с ума и поубивали друг друга непонятно за что. Да мало ли среди них уже было жертв, и сколько ещё будет – только одному богу известно!
Хотя тем, кто успел немного узнать Ягелло, наспех придуманная версия его смерти действительно могла показаться неправдоподобной. Ведь подполковник был достаточно выдержанным человеком. Тем не менее, никто не пытался открыто докопаться до истины. А комиссар Лаптев даже бросил, что не надо было быть пророком, чтобы заранее предсказать подполковнику близкий конец:
– Его Превосходительство в любом случае, кто-нибудь из красноармейцев пришил бы. Уж больно из него офицерство пёрло.
И всё-таки Одиссей желал, чтобы об этой истории как можно быстрей забыли. Однако сразу убраться из проклятого места не вышло, пришлось задержаться в горной крепости ещё почти на двое суток из-за испортившейся погоды. Но как только небо немного прояснилось, отряд двинулся в путь…
*
Отряд взбирался всё выше и выше. На такой высоте даже небольшое усилие вызывало одышку. И постоянно хотелось спать. По ночам путники никак не могли согреться. В одну из ночёвок тихо скончался от сердечного приступа старый слуга Кенингсона. Археолог страшно переживал эту смерть. Он был просто убит горем. Все ему сочувствовали. После этого у Кенингсона сильно поднялось давление и часто мучили головные боли. Временами на него накатывали странные состояния. Иногда во время разговора он вдруг начинал рассказывать о себе какие-то сказочные истории, будто бы он на самом деле не он, а другой человек. Кира теперь постоянно находилась рядом с несчастным. Каким-то образом ей удавалось наложением рук на голову Кенингсона снимать приступы странного помешательства. Оставалось надеяться, что болезнь отступит, когда отряд начнёт спуск с опасной высоты.
Одиссей напротив словно преодолел какой-то барьер. Он постоянно чувствовал прилив духовной энергии, тело его будто включило неиспользованные резервы. На привалах Луков спал на холодной земле. А утром вставал отдохнувший и полный энтузиазма.
С большими трудностями, но экспедиция взяла приступом суровые скалистые перевалы. Перед ними во всю ширь горизонта раскинулась удивительной красоты горная страна, сверкающая в лучах солнца. Судя по карте, примерно через сутки экспедиция должна была вновь оказаться в местности с благоприятными климатическими условиями.
*
На границе бывшей Российской империи и Афганистана экспедиции встретился пограничный столб. Это был четырёхметровый обелиск, вытесанный из белого известняка с широким трёхступенчатым основанием. На вершине столба блестела на солнце медная табличка с двуглавым орлом.
При виде этого символа недавнего величия России Одиссей испытал гордость за державу, чьи границы простирались так далеко. Одно дело было читать об этом в книгах и смотреть на атласах, и совсем другое увидеть самому! И хотя Луков не был военным, он всё же отдал честь символу мощи Государства Российского. Его примеру последовали Георгий, Кенингсон, Кира с супругом, Насыров, таджики-носильщики, чехи и даже некоторые красноармейцы.
Комиссара это возмутило. Он напомнил всем, что они тут представители советской власти, которая покончила с прежней империей, бывшей тюрьмой народов. А посему Лаптев потребовал, чтобы красноармейцы немедленно сбили прикладами медную табличку с гербом императорской России. Одиссей не мог этого допустить. Между ним и комиссаром началась ругань. Пока они выясняли отношения, из-за дальнего холма появилась группа вооружённых всадников. Без всякого приказа красноармейцы залегли за камнями и приготовились к бою. Но сразу атаковать их всадники не стали, хотя на их стороне был фактор внезапности. Обе стороны стали наблюдать друг за другом с почтительного расстояния…
В военных вопросах Одиссей уже привык полагаться на погибшего подполковника, потому лихорадочно соображал что предпринять. В это время все кто находился рядом с ним поочерёдно рассматривали всадников в бинокль. Одиссей задумчиво взглянул на единственный оставшийся у экспедиции ручной пулемёт. Большую часть горного пути его несли в разобранном состоянии по частям и только недавно собрали – после рассказа чехов о «крейсирующей» в этих местах банде басмачей. И хорошо ещё, что до своей смерти подполковник успел научить расчёт пулемёта за неимением воды использовать для охлаждения ствола снег и даже мочу.
Впрочем, на басмачей неизвестные конники похожи не были. Одеты они были в форму с погонами и прочими знаками различия. Общее мнение было такое, что это скорей всего афганский пограничный разъезд.
– Вы ведь начальник! – произнёс Каракозов, глядя на Одиссея.
– Перестань! – набросилась на мужа Кира, прекрасно понимая, куда клонит её муж. – Он не обязан рисковать собой ради нас.
– Ошибаешься, дорогая! Он знал на что идёт, когда принимал эту должность.
– Это так, – согласился Одиссей.
– Вот видишь, он порядочный человек, – сказал жене Каракозов, и снова обратился к Одиссею:
– И раз уж мы попались им на глаза, то вряд ли они просто так пропустят нас на свою территорию. По-моему будет лучше попытаться договориться с ними.
– А чего договариваться, если у нас есть это? – недоумённо заметил комиссар Лаптев, похлопывая по диску пулемёта. Каракозов перепугался:
– Вы с ума сошли, это же погранстража! И потом их больше, чем нас.
Но Лаптев лишь отмахнулся он него. Его собственный план был таков: подманить всадников поближе, для чего сделать вид, будто сдаёмся, и внезапно расстрелять в упор.
– В азиатской войне такая тактика допускается – считал он.
Все ждали, какое решение примет начальник. И похоже выбора у Одиссея не было. Пора было вспомнить инструкции, данные ему в Москве как раз на такой случай.
Глава 80
Когда Одиссей приблизился к всадникам шагов на пятьдесят, они поскакали ему навстречу и взяли в кольцо. Никто из них не стал спешиваться. Вокруг безоружного одиночки хороводом закружили кони, позвякивала сбруя и оружие, резко бил в нос душный запах военной кожи и конского пота. Пытаясь определить, кто тут главный, Луков озирался, задрав голову. Но всадники постоянно перемещались. От этого мельтешения лиц у Одиссея даже немного закружилась голова. Пришлось снять очки, чтобы помассировать заболевшие глаза. В этот момент один из верховых уверенным голосом обратился к нему, и сразу стало понятно, что он и есть офицер.
– Кто вы? – раздался над головой Лукова суровый голос.
– Беженцы от большевиков – ответил Одиссей на местном языке и, вспомнив про дипломатию, пышно поприветствовал представителя властей иностранного государства:
– Очень рад встрече с вами. Да прибудет с Вами благословение Аллаха!
– Русские? – тем же казённым недружелюбным голосом осведомился пограничник.
– Да… В основном… Среди нас есть гражданские и одна женщина – поспешил пояснить Одиссей. – А я учёный-востоковед, бегу аж из самой Москвы.
– Документы есть?
Вокруг Одиссея продолжали постоянно перемещаться, бряцая оружием, люди-кентавры, силуэты которых расплывались у него в глазах.
Ещё не успев вернуть очки на собственную переносицу, Луков машинально сунул руку в полевую сумку, достал запрашиваемую бумагу и протянул всаднику. Сейчас он думал лишь о том, когда и главное как предложить пограничнику взятку. Иначе их просто не пропустят. Мешочек с басмаческими самородками лежал наготове у Одиссея в правом кармане брюк. Достать его теперь, либо подходящий момент ещё не наступил? Ведь умение давать взятки на Востоке – большое искусство, и Одиссею приходилось учиться ему на ходу.
– Я хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз – собравшись с духом, обратился он к офицеру.
– Мне некогда тратить время на разговоры, – жёстко сообщил тот и стал гортанным голосом отдавать команда своим людям. Всадники с неприятным визгом вытащили из ножен сабли и заклацали затворами карабинов.
– Я должен задержать вас и доставить на заставу. Если вы старший, прикажите своим людям сложить оружие в одну кучу.
– Но мы пришли как друзья, оружие у нас только для обороны от красных и охоты!
Одиссей почувствовал, что у него осталось крайне мало времени на переговоры.
И вдруг Луков услышал совсем другой голос. Нет, с ним по-прежнему разговаривал начальник патруля, но того словно вдруг подменили. Прежде всего он внезапно перешёл на английский язык:
– О, господин капитан, что же вы сразу не сказали, что это вы! А я уже собрался тащить всю эту большевистскую шайку на заставу, только чтобы иметь возможность переговорить с вами.
Одиссей, наконец, водрузил на нос очки и увидел расплывшееся в заискивающей улыбке небритое лицо афганского офицера, форма которого представляла собой смесь традиционного афганского костюма и британской офицерской униформы. Пока Луков лихорадочно соображал, что происходит, пограничник соскочил с коня и с поклоном уважительно пожал ему руку. Причём в первый момент Одиссею даже показалось, что небритый афганский пограничник собирается поцеловать ему руку, и он чуть не отдёрнул её.
– Прошу вас, не сердитесь на меня, сэр! Я всё делал так, как мне приказали ваши британские друзья: мне было сказано: «когда встретишь русских, сначала убедись, что перед тобой действительно капитан Генри Кейвенинг, и только потом говори ему всё».
Одиссей наконец сообразил, что происходит – он по ошибке вручил афганскому командиру вместо своего экспедиционного мандата британский офицерский патент застрелившегося подполковника! Вот так везение!
Поздравив себя большой удачей, Одиссей с достоинством британца принял извинения туземного офицера. После чего пограничник стал говорить без умолку, ещё недавно грозно звенящий металлом голос его лился мёдом. Предварительно подобострастно осведомившись у Лукова: «Влияет ли господин капитан на выбор маршрута экспедиции?», и получив утвердительный ответ, афганец показал на карте место, где русских будет ждать засада из нанятых англичанами басмачей. Чтобы пограничник не заподозрил подвоха, Одиссей не сразу одобрил задумку «своих друзей британцев». Сперва лже-капитан сделал несколько уточняющих замечаний, которые впрочем, носили самый общий характер. И только потом согласился, что в целом план хорош.
– Благодарю вас, господин капитан, ведь это я выбрал место! – просиял пограничник.
После этого Одиссей окончательно уверовал в собственную удачу и даже попросил у афганского командира пару лошадей, пожаловавшись на то, что сильно устал всё время топать пешком.
Афганский офицер был рад ему услужить и тут же приказал двум своим подчинённым слезть с лошадей и отдать их Лукову. На прощание, пожимая руку Одиссею, афганец вручил Одиссею ружейную гильзу, в которую была вставлена свёрнутая трубочкой бумажка:
– Это для господина майора. Мне велено передать, чтобы вы сообщили господину майору, что его, вас и «немца» по завершению операции ожидает приём у самого вице-короля Индии и высокие награды.
Афганский пограничник также снабдил Лукова голубым платком, который Одиссей должен был повязать себе на правое плечо повыше локтя, сразу, как только его отряд попадёт в засаду, чтобы не быть случайно подстреленным. Ещё два таких же платка афганец передал для таинственного майора и «немца»
Возвращение Одиссея к своим было триумфальным: мало того, что он сам гарцевал на великолепном скакуне, так ещё вёл за собой в поводу вторую лошадь. Он рассказал, что подкупил пограничников. Все радовались и поздравляли его, а Одиссей пытался по лицам понять, кто искренне поверил в его версию, а кто, возможно, догадывается о том, что произошло на самом деле.
Теперь он знал наверняка – в экспедиции действует майор вражеской разведки. Этот майор и Джокер похоже одно и то же лицо. Луков также решил, что «немец», о котором вскользь упомянул пограничник, похоже, играет при шпионе роль ассистента. «А если этот второй агент – „немец“ – я сам? – вдруг пришло ему в голову. – Только отчего „немец“? Разве я похож? Впрочем, стоит ли теперь ломать над этим голову. Важно лишь то, что вторым агентом действительно могу быть я сам. Вряд ли заговорщики успели сообщить своим кураторам, что перестали мне доверять. Впрочем, двое у меня в отряде тайных врагов или же только один, надо чтобы он или они думали, что я купил пограничников за золото».
Правда, было неясно, известно ли противнику о засаде. «Возможно эта информация находится в шифровке? – задался вопросом Одиссей, и пришёл к выводу, что вряд ли. Иначе афганский пограничник не стал бы так подробно рассказывать ему всё, да ещё показывая на карте. «Не-ет, подполковник у них был свой человек: ему доверяли. «А что же тогда депеше?!» – эта мысль постоянно сверлила Одиссею мозг. В полученной от афганца гильзе содержалась шифровка, текст которой был похож на тот, что Одиссей видел на камне. Сами собой возникали голове разные версии содержания тайного послания, но конечно всё это было пустым фантазёрством. И всё же присутствие у него перехваченного письма придавало Одиссею какой-то гордости за себя. И хотя особой заслуги его в этом не было, просто удача, ощущение, что вот ведь какой он молодец – переиграл матёрых шпионов, тешило самолюбие молодого человека, грело ему сердце.
Луков объявил своим спутникам, что меняет маршрут, так как довольный полученной мздой пограничник сообщил ему о крупной банде не подчиняющихся никому разбойников, появившейся как раз у них на пути.
Следующие несколько суток отряд пересекал высокогорное плато. Своего коня Одиссей отдал Кире. Вторую лошадь стал требовать себе комиссар, но Одиссей распорядился посадить на неё больных.
Местность, по которой они шли, была неприветливая: растительности никакой, одни камни. Температура начала резко падать, хотя для весны это было нетипично. Даже днём стало холодно, а ночью особенно. Эта была безлюдная страна. Правда, два раза им попадались старые кострища. Наверное, здесь останавливались одинокие кочевники. Встреча с ними вряд ли бы облегчила положение экспедиции, ведь судя по крошечному размеру костров, эти странники имели при себе минимальное количество топлива, достаточное лишь для того, чтобы обогреть одного человека.
Чтобы согреваться на бивуаках сожгли всё лишнее вплоть до пустых мешков. В том числе пытались использовать в качестве топлива шерсть из сёдел.
Но даже теперь комиссар категорически отказался пожертвовать хотя бы одной книгой из своего чемодана. Он готов был убить всякого, кто посягнёт на его собственность! Лаптев даже спал теперь чуть ли не в обнимку со своей переносной библиотекой и с двумя револьверами в руках. Это выглядело, как умопомешательство.
Некоторых солдат до того измучил холод, что они, словно безумные, совали пальцы в костёр и засыпали, подставив спину пламени.
Одиссей тоже все время дрожал от холода. Особенно сурово приходилось на закате, ещё до розжига кастра, и рано утром после пробуждения ото сна. В такие часы у Одиссея зуб на зуб не попадал, и на душе становилось особенно тоскливо.
Чтобы не поддастся апатии, он постоянно заставлял себя заниматься каким-нибудь делом, например, вести записи, хотя с трудом удерживал карандаш почти негнущимися пальцами. И всё-таки Луков старательно выводил каракули и линии в записной книжке, которая заменяла ему одновременно личный дневник и экспедиционный журнал, и потом бережно прятал её во внутренний карман и застегивал на пуговицу.
*
Люди зябко кутались в шинели и проклинали начальника, который завёл их гиблую горную пустыню. Одиссей и сам уже сомневался, что поступил правильно, выбрав обходной маршрут без совета с проводниками. Но что-то мешало ему кому-то ещё довериться после измены Ягелло. Из-за этой его недоверчивости они погибали. Разум молодого начальника наполнялся сомнениями и ненавистью к себе…
Из мрачных размышлений Одиссея вывело внезапное появление на их пути странного путника. Дело было на закате третьего дня. Все вдруг увидели бодро идущего им навстречу удивительного странника – обнажённого, с одной повязкой на бедрах, горбоносого старика с седой развевающейся бородой библейского пророка. Георгий долго о чём-то разговаривал с этим человеком на каком-то индийском наречии. Как и бородатый странник, Георгий тоже не обладал крепким сложением, и, тем не менее, с удивительной духовной стойкостью переносил все невзгоды пути. Одиссея удивило, что в конце их разговора старик уважительно поклонился юноше, который принял это как должное.
Георгий сказал Лукову, что попросил путника поговорить с ним, и тот, мол, согласился. Йог рассказал Одиссею, что обошёл всю Индию, побыл в Мекке и других святых местах, а теперь направляется в Китай, чтобы посетить какой-то высокогорный монастырь и встретиться со знаменитым духовным учителем, которому уже 130 лет.
– Надо спешить, я слышал скоро знаменитый гуру погрузиться в глубокую медитацию, из которой выйдет лет через тридцать – сказал йог, поднимаясь. Он отказался от второй чашки горячего чая, хотя ради того, чтобы порадовать путника, Одиссей приказал использовать последнее топливо. Отшельник даже не взял предложенный ему свитер.
Одиссей долго стоял и смотрел вслед удаляющейся бодрым шагом тощей фигуре. Теперь он стыдился собственных сомнений, и в то же время снова ощущал прилив так необходимого сейчас энтузиазма. Это мимолётная встреча изменила настроение во всём отряде и принесла экспедиции долгожданную удачу. На следующий день температура начала повышаться. Ни у кого уже не оставалось сомнений в том, что им удастся выбраться из диких пустынных мест. Наконец полностью прояснилось сознание почтенного археолога, он больше не бредил, а рассуждал, как и раньше очень трезво. Луков воспринял выздоровление Кенингсона от странной болезни, как очень хороший знак.
Глава 81
Запахло дымом. Лошадь под Одиссеем почувствовала близость жилья или бивака и пошла быстрее. Однако, необходимо было соблюдать осторожность. Одиссей остановил отряд и предложил спутникам подождать, пока он не вернётся из разведки.
С двумя бойцами и револьвером в руке Луков пешком отправился вперёд. Очень скоро разведчики увидели чей-то лагерь. С севера к нему примыкал довольно глубокий извилистый овраг, по которому разведчики сумели подобраться почти вплотную к стоянке неизвестных людей.
По тому, как хорошо бивуак был оборудован, чувствовалось присутствие опытных путешественников, хорошо подготовленных к местным условиям. Неподалёку от единственного шатра были привязаны огромный мохнатый як, две низкорослые лошадки и мул.
– Англичане! – с досадой догадался Одиссей, наблюдая из-за камня за перемещающимися по лагерю людьми и слыша их речь. Он видел только двоих, но поблизости могли находиться и другие. Как не хотелось Одиссею к костру, всё же он решил, что благоразумнее потихоньку удалиться, оставаясь незамеченным. Но тут в лагере залаяла собака. Люди там схватились за оружие. Стало понятно, что уйти по-английски не удастся. Пришлось выходить из своего укрытия, пока дело не дошло до стрельбы, и представляться. Держа пустые руки немного поднятыми, чтобы незнакомцы могли их видеть, Одиссей пояснил, что он руководитель научной экспедиции, направленной русским географическим обществом. Англичанин удивился, что в большевистской России кого-то ещё может интересовать наука. Впрочем, сделал вид, что поверил внезапно появившемуся в его лагере русскому.
Коллегу Одиссея, то есть руководителя крохотной английской исследовательской партии, звали Гарри Ягдхазбенд. Кажется, он был ирландцем. Он был в цветущем мужском возрасте, не красавец, зато обладал массой обаяния. Черты лица его были грубые, но не отталкивающие. Он был прям, как доска, и жилист. И вообще выглядел этот малый, как типичный британский офицер, непоколебимая вера которого в цивилизаторскую миссию Британии, приправленная повадками авантюриста, позволяли ему смело отправляться туда, где редко ступала нога европейца.
Многое из того, что он говорил, не могло понравится Одиссею, но Луков оценил прямоту и искренность противника.
Ягдхазбенд не скрывал, что имеет инструкции от своего командования оценить положение дел на бывшей афгано-российской границе. Саму границу британец считал «теоретической» после краха николаевской империи. Другими словами его послали узнать, может ли Лондон прибрать к рукам ставшими бесхозными после русской революции территории. И этот парень идеально подходил для такой миссии. Ягдхазбенд был ярым сторонником решительной и жесткой политики британской империи в Центральной Азии. Единственный его недостаток, как профессионального разведчика, заключался в том, что он не умел притворяться. Впрочем, Одиссей посчитал это достоинством.
Луков также оценил, что британец ведёт себя, как джентльмен, хотя вражеский разведчик должен был бы ненавидеть любого русского, попавшегося ему на пути. Ведь даже несмотря на то, что в только что закончившейся большой войне Россия и Великобритания являлись союзниками по Антанте, здесь в Азии они ни на день не переставали вести необъявленную войну, натравливая друг на друга племена туземцев и марионеточные «карманные» правительства, засылая агентов…
Да и у Одиссея из-за последних событий не было повода чувствовать к сынам «Туманного Альбиона» симпатию. Тем не менее, встретившись лицом к лицу, русский и англичанин старались вести себя, как европейцы, то есть придерживаться определённого рыцарского кодекса поведения.
Этот разговор происходил возле большого костра после того, как Ягдхазбенд любезно пригласил русских коллег в свой лагерь. Одиссей успел предупредить своих людей, что они все должны выдавать себя за сугубо научную экспедицию. Это было сделать не так уж несложно, ибо ближайшие соратники Лукова итак являлись людьми науки.
Одиссей показал англичанину свой блокнот с описанием природных необыкновенностей, которые встретились ему на пути. Археолог Кенингсон похвалился перед новым человеком редкими научными записками, найденными на Памирском посту.
В свою очередь англичанин поведал, что много лет провёл в путешествиях. Одиссея удивило, что коллега путешествует в этих опасных местах фактически в одиночку. Его сопровождал лишь солдат-гуркх в звании старшего сержанта
В ответ на недоумённую реплику Лукова Ягдхазбенд шутливо признался, что после того, как во время боксёрского восстания в Китае его чуть не убил собственный слуга, которого он считал другом, он перестал доверять «туземцам».
Заметив среди русских индийца, англичанин высокомерно сказал, что если русские надеются осчастливить когда-нибудь эту нацию, то они сильно заблуждаются:
– Я прожил несколько лет среди них и могу сказать вам, что индийцы ни на что не годны. Они способны сделать что-либо сносное только под присмотром белого человека – в противном случае работе этой грош цена. Указания и советы, которые английский сапожник, плотник, портной, кузнец или строитель схватывают на лету, в Индии приходится повторять по многу раз, прежде чем местный житель вникнет в смысл сказанного. Но и потом, уже в процессе труда бестолковый работник раз десять обратится к своему работодателю за разъяснениями и дополнительными инструкциями.
Впрочем, всё это было сказано не в присутствии Георгия. Ибо англичанин сразу заявил: «нижних чинов, туземцев и собак в приличное общество не принято допускать». Впрочем, с Луковым и другими его ближайшими соратниками по экспедиции британец был безукоризненно любезен, как с представителями привилегированной европейской расы. Хозяин предлагал гостям лучшие куски; щедро делился всем, что имеет, хотя в горах вес поклажи рассчитывается строго до грамма. Ягдхазбенд даже велел сержанту открыть по случаю встречи консервы, которые они приберегали на крайний случай. Все набросились на еду за исключением комиссара, который вероятно опасался быть отравленным.
Пока все ели Ягдхазбенд с восторгом говорил об отваге и неутомимости русских исследователей, которых встречал в этих горах в прежние годы.
– Правда, те русские были не учёные, как вы, а военные. Мы были врагами, и тем не менее искренне радовались каждой нашей встрече. Обычно мы сталкивались в безлюдных диких местах, как здесь, и всегда делились друг с другом всем, что имели.
Ягдхазбенд вспоминал, что, несмотря на крайнюю примитивность снаряжения и скудность питания, те – прежние русские чувствовали себя более чем комфортно в суровых местных условиях. А о таких солдатах, как казаки, любой офицер может только мечтать.
Часть своего восторга Ягдхазбенд адресовал Одиссею и его измученной команде, в которых видел продолжателей дела прежних русских исследователей.
Вся эта подчёркнутая галантность, рыцарская учтивость, будто сошла со страниц хроник бургундского двора XV века. Конечно, это была в определённой степени игра, однако не расчётливое притворство. Создавалось впечатление, что англичанин действительно не испытывает ненависти к русскому коллеге. Разговор их был вполне приятельским. Хотя временами всё же возникала взаимная напряжённость. Это случалось, когда разговор касался острых геополитических противоречий.
– Наши военные с тревогой отмечают улучшение вооружения и повышение военного искусства пуштунов, – многозначительно сообщил Ягдхазбенд. – Вооружённые современными винтовками горцы осуществляют рейды через северо-западную афгано-индийскую границу. Эти рейды превращаются в форменные вторжения, проводящиеся с большим тактическим искусством.
– Вы сами учите своих врагов, охотно вербуя патанов в свои территориальные войска, – заметил англичанину Луков.
– Но теперь пуштуны с надеждой смотрят на Восток! – воскликнул англичанин. – Речи Амануллы-хана в Джелалабаде о возможности джихада против Англии до предела накалили обстановку в зоне племен. Количество рейдов пуштунов в глубь британской территории сразу резко возросло. Пуштуны до того распоясались, что стали похищать дочерей и жён британских чиновников, чего раньше никогда бы не посмели, прекрасно зная, что возмездие будет самым суровым. Но мы не можем сейчас бросить все силы против горцев, так как вынуждены держать войска в Индии в состоянии боевой готовности, и даже требовать новых пополнений из метрополии, чего на моей памяти никогда не было. А всё потому, что в наших индийских провинциях усиливается пропаганда в пользу какого-то красного принца, грозя разжечь пожар широкомасштабного восстания сродни тому, что мы пережили в 1857-м, когда нам с огромным трудом удалось усмирить сипаев. Не трудно догадаться, почему этот принц зовётся «красным», и откуда ожидать его прихода…
Как профессиональный востоковед, Одиссей уверенно вёл дискуссию с англичанином:
– Извините, сэр, политика, конечно, не так интересует меня, как наука. Но всё же хочу заметить вам, что британцам в Индии при любых проблемах мерещится призрак русской угрозы на Востоке. Тем не менее, раньше вашему колониальному правительству ничто не мешало осуществлять карательные операции против приграничных пуштунских племен под лозунгом обеспечения безопасности населения правобережья Инда. Что же вам мешает на это раз?! Неужели мифическая красная угроза?
Ягдхазбенд пояснил:
– В последнее время кто-то щедро оплачивает шумную компанию в международной прессе, направленную против образа Великобритании. В глазах всего мира нас выставляют кровожадным агрессором. Газеты пишут, что наши солдаты ведут себя в пуштунских селениях с жестокостью цивилизованных варваров. Всё это выставляется как избиение вооружённых допотопным оружием несчастных туземцев с помощью самых современных технологий уничтожения. Репортёры рассказывают об обстрелах деревень из горных орудий и пулемётов, использовании отравляющих газов. Смакуют подробности варварских бомбёжек высокогорных селений нашими самолётами. Авторы статей сетуют, что в прежние времена «большой игры», когда русские и англичане боролись за влияние на буферные государства, никто не позволял себе такого. Общественное мнение подводят к простому выводу: только вы русские можете урезонить нас англичан.
Ягдхазбенд был уверен, что руководители новой России по всем законам театра талантливо разыгрывают против англичан грандиозный политический спектакль. И решающий козырь в этой игре пуштуны. А главный «приз» – контроль над Афганистаном, и в конечном итоге над самой ценной британской колонией – Индией. Со слов Ягдхазбенда следовало, что придерживающаяся в своей внешней политике джентльменских правил Англия, стала жертвой развязанной беспринципными большевиками лживой пропагандисткой компании.
Одиссей никогда не ассоциировал себя с большевиками, но как русскому патриоту ему было неприятно, что его родину обвиняют в мошеннических методах игры. Поэтому в ответ Одиссей напомнил англичанину, что это как раз традиционная политика его страны всегда заключалась в том, чтобы любыми способами не позволять усиливаться России, даже тогда, когда Англия была с царской Россией в наилучших, казалось бы, отношениях.
– Вы помните историю наполеоновских войн? – спросил англичанина Одиссей.
– Помню – не слишком уверенно отозвался Ягдхазбенд, на лице его появилось удивление. Похоже он не понимал, какое это имеет отношение к их разговору.
– Значит, вы знаете о том, как Англия в период нашествия Наполеона организовала в Персии войну против России?… Да вы спорьте со мной! Пожалуйста! Я буду только рад любому вашему контраргументу.
Но так как Ягдхазбенд молчал, Одиссей напомнил ему более свежий эпизод своеобразного отношения Англии к своим союзникам:
– А известно ли вам, что в 1914 году, когда ваши политики на всех углах трубили о верности союзническому долгу перед Россией, ваши же дипломаты в Анкаре у нас за спиной всячески вынуждали Турцию, ведущую переговоры с Петербургом о нейтралитете, воевать с Россией на стороне кайзеровской Германии? И всё это только для того, чтобы ослабить военные силы России, заставить её воевать на два фронта, и в конечном итоге получить существенный перевес здесь в Азии.
Англичанин не спеша затянулся папиросой, удерживая её в полусогнутой ладони. Так огонёк тлеющей папиросы не был виден в темноте. Прищурившись на Одиссея, он удивлённо произнес:
– Для человека, которого интересует только наука, вы слишком хорошо разбираетесь в политике?
Тут внимание Ягдхазбенда привлёк краешек какой-то бумажки, торчащий из разорванного тюка. Этот многократно латанный мешок был частью того немного, что осталось от имущества русской экспедиции после труднейшего перехода через горный перевал и высокогорное плато. И было удивительно, как попавшийся на глаза британцу листок ещё не сгорел в костре в холодные ночи. Но ещё поразительнее, что по странному стечению обстоятельств именно теперь – в разгар спора англичанину попала в руки листовка, «контрабандно» взятая комиссаром в поход.
В ней содержался призыв к горцам продолжать борьбу против англичан, несмотря на мирный договор между Афганистаном и Англией. Те афганские правители, которые договорились о мире с англичанами, обзывались в агитке «свиньями» за то, что они прекратили священную войну против колонизаторов.
– Значит, вы говорите, что вас интересует только наука? – двумя пальцами подняв за краешек листовку с карикатурным изображением английского колонизатора и его афганских лакеев, усмехнулся Ягдхазбенд.
Одиссею пришлось извиняться перед британцем:
– Уверяю вас, Гарри, это бумажка оказалась здесь совершенно случайно. Наверное, её кто-то тайком подсунул в экспедиционное имущество.
– Зачем ты оправдываешься перед ним! – вмешался возмущённый комиссар. – Ты же видел, как он относится к нашему Георгию. Даже брезгует сидеть с ним рядом.
Англичанин не согласился:
– Вы не правы! В пути я могу есть из одной миски и спать под одним одеялом с бедуином или индейцем. Но существует этикет. Если собираются европейцы – офицеры или просто образованные люди, туземцы должны соблюдать определённую дистанцию. Вы же не посадите на званном обеде за один стол с гостями своего пса, пусть даже и очень любимого?
Это заявление британца только подлило масла в огонь. Побелевшими от ненависти глазами Гранит смотрел на представителя враждебного мира. С презрением Лаптев сказал Янгдхазбенду:
– Мы рискуем жизнями в этом походе во имя торжества всеобщей справедливости и равенства, а вы – за деньги, чины и награды.
На это англичанин неожиданно для Одиссея признался, что, действительно не только забота об интересах своего государства движет им:
– Людей толкают пускаться в подобные авантюры разные мотивы и обстоятельства. Но в основном за историю человечества первооткрывателей новых земель заставляло отправляться в опасные скитания и плавания по неизведанным странам и морям жажда обогащения и славы, власти и почёта. Патриотизм среди нашего брата тоже иногда присутствует, но обычно далеко не на первом месте. Кто-то всего лишь выполняет приказ. Что же касается лично меня, то вы совершенно правы: грешен, ибо действительно мечтаю разбогатеть. Я бедный джентри. Отец ничего не оставил мне. По завещанию большая часть наследства досталась моему старшему брату. Так что кроме как на себя мне не на кого надеяться. Я провожу свою жизнь в седле, чтобы в старости иметь под задницей удобное кресло. Надеюсь выйти в отставку в звании майора с соответствующим пансионом.
Но Лаптева полушутливый тон Ягдхазбенда только разъярил.
– Вы беспринципный пират! Такие как вы британские ублюдки стали подстрекателями злодейского убийства 26 бакинских комиссаров! За это преступление вы дорого заплатите. Настанет день и вас также поставят под пулемёты восставшие индийцы.
Прямодушный комиссар стал уверять англичанина, что не пройдёт и полгода, как героическая Красная армия будет на берегах Инда, потому что все – от рядового красноармейца до самого Наркомвоенмора Троцкого – мечтают принести свободу многомиллионному народу, порабощенному кучкой заморских торгашей. А для большей убедительности Гранит подозвал одного из красноармейцев и спросил, желает ли он учавствовать в подобном походе. Ответом ему был восторженный вопль: «Даёшь Индию!», сопровождаемый многоголосым «ура!!!» других находящихся неподалёку красноармейцев.
Казалось, сбывались самые мрачные подозрения английского разведчика. Однако Ягдхазбенд лишь усмехнулся и, глядя почему-то только на Лукова, вывел:
– М-да, не ожидал встретить в этих молчаливых горах таких красноречивых агитаторов. Как учёные вы не носите револьверов, однако владеете более грозным оружием, чем огнестрельное, – силой опытного агитатора, силой, которая повелевает толпой и может вызвать камнепады и лавины восстаний…
После этой яростной стычки комиссар презрительно замолчал. А англичанин больше не возвращался к разговору на острые политические темы. Беседа стала вращаться вокруг сугубо научных вопросов. Опытный путешественник и талантливый востоковед впервые встретились на Памире, и любая затрагиваемая тема вызывала неподдельный обоюдный интерес. Несмотря на недавний инцидент, их общение становилось всё более непринуждённым, и вскоре снова приобрела вполне дружеский характер.
Одиссей отметил про себя необычность ситуации: возле одного костра напротив друг друга сидели представители двух враждебных лагерей и мирно беседовали. Хотя, то, что в этих горах они непримиримые враги, сомнений уже не осталось ни у одной из сторон.
Перед тем как пойти спать Ягдхазбенд обронил весьма любопытную фразу: «И всё-таки я рад этой нашей мирной встрече, но я буду не менее рад встретиться с вами в боевых условиях, например, на индийской границе; в любом случае вы можете рассчитывать на тёплый приём».
Едва он отошёл от костра шагов на пятнадцать, Лаптев толкнул Одиссея локтем в бок:
Читать бесплатно другие книги:
