Бизерта Шестёра Юрий

– Господа командиры, я вызвал вас для того, чтобы обсудить чрезвычайное происшествие, произошедшее на эскадре. Хотя, – улыбнулся он, – судя по выражению ваших лиц, у меня уже нет особых сомнений в вашем отношении к нему.

Офицеры, переглянувшись, дружно заулыбались.

– Тем не менее, господа, я хотел бы услышать ваше мнение по этому вопросу, так как мне, так или иначе, придется докладывать командующему о настроении офицеров дивизиона эскадренных миноносцев. Надеюсь, вы понимаете мою озабоченность?

Улыбки исчезли с лиц командиров.

– Я не исключаю, что вы уже успели пообщаться между собой по этому вопросу, поэтому будет вполне достаточным, если один из вас доложит мне о вашем общем мнении.

Все, не сговариваясь, посмотрели на капитана 2-го ранга Кублицкого, командира «Пылкого», который был старшим среди них по выслуге. Тот встал со своего места.

– Формально мичманы Рукша и Непокойчицкий нарушили устав, приняв самостоятельное решение по затоплению канонерской лодки, не согласовав его с командиром корабля. Это, бесспорно, нарушение воинской дисциплины. И одной их молодостью оправдать это никак нельзя. Нельзя оправдать их поступок и ссылкой на честь Военно-морского флага. В то же время нам понятен их душевный порыв, связанный с продажей французами их боевого корабля. Это, как нам представляется, является их протестом против допущенной, с их точки зрения, несправедливости.

Таким образом, их поступок достоин осуждения, но ни в коем случае не должен быть подсуден военному трибуналу, тем более – французскому. И уж совсем абсурдно обвинение их в большевистских настроениях. С нашей точки зрения, это абсолютная чушь. Тем более что французское командование вообще склонно огульно объяснять все проступки русских моряков пресловутой «большевистской заразой». Это мы с вами, к сожалению, наблюдали с самого начала пребывания Русской эскадры в Бизерте. Ведь чего только стоило разоружение ее офицеров, – горько усмехнулся он.

Затем окинул взглядом своих боевых товарищей, подавленных недобрыми воспоминаниями.

– Надеюсь, Степан Петрович, что я правильно выразил мнение командиров миноносцев дивизиона.

Те дружно закивали головами.

– Спасибо вам, Алексей Иванович, за ваш краткий, но содержательный доклад. Теперь разрешите, господа командиры, высказать и свое мнение по этому, столь не простому вопросу, связанному с поступком офицеров «Грозного».

Во-первых, мы с вами должны быть благодарны правительству Франции, которое не только предоставило убежище Русской эскадре, последнему осколку некогда могучего Императорского флота Российской империи, но и обеспечило ее существование в течение двух с лишним лет. А, как известно, ее содержание осуществлялось за счет продажи части ее кораблей и судов, которое было оговорено соглашением с главнокомандующим генералом Врангелем. И это справедливо, ибо, мягко говоря, «за красивые глазки» никто содержать эскадру не будет. Как говорил управляющий нашим родовым имением, «нема дурных». – Командиры понимающе заулыбались, вспомнив и о своей былой жизни в имениях, оставленных ими в недоступном теперь для них Отечестве. – В итоге, несмотря на довольно скудное довольствие как офицерского состава, так и их семей, боевое ядро эскадры все-таки сохранено.

Офицеры согласно закивали головами.

– Во-вторых, меня, да, возможно, и не только меня, волнует возможность создания этим случаем прецедента, то есть основания для повторения подобного и в будущем. Одним словом, рецидива. А это, как понимаете, будет означать конец для эскадры, чего мы допустить никак не можем. Поэтому прошу вас, господа командиры, провести с офицерами, оставшимися на ваших кораблях, профилактическую работу по предупреждению подобных случаев в дальнейшем.

Вопросы есть?

– Разрешите, Степан Петрович? – поднялся старший лейтенант Манштейн, командир «Жаркого».

– Прошу вас, Александр Сергеевич!

– Нас интересует вопрос о будущем мичманов Рукши и Непокойчицкого. Можем ли мы, Степан Петрович, что-либо сделать для облегчения их участи?

Командир дивизиона улыбнулся:

– Я и сам много бы дал для того, чтобы узнать о будущем мичманов «Грозного». Во всяком случае, я дал знать об этом происшествии своему старшему брату, который находится в Париже и является руководителем морской секции Союза русских офицеров во Франции. Просил его также, пользуясь своими связями, сообщить об этом вице-адмиралу Кедрову, тоже находящемуся в Париже, и другим заинтересованным должностным лицам для принятия соответствующих мер. Так что теперь нам с вами остается лишь ждать дальнейшего развития событий.

– Вопросов больше нет? – окинул он взглядом молчаливо смотревших на него командиров. – Все свободны, господа офицеры!

Раздался стук в дверь каюты.

– Входите! – Ольга Павловна была удивлена тем, что почему-то непривычно стучали в низ двери. «Кто бы это мог быть?» – заинтересованно подумала она.

– Открой, пожалуйста, дверь, Оля! – раздался из коридора голос Степана Петровича.

Та подбежала к двери и, широко распахнув ее, была удивлена еще больше: перед ней стоял ее супруг с многочисленными свертками и коробками, прижатыми к груди.

– Ну и нагрузился же ты, однако! – радостно воскликнула Ольга Павловна, принимая у него часть его поклажи. – К чему бы это? – вроде бы небрежно спросила она, предвкушая, тем не менее, услышать в ответ что-то далеко не ординарное.

– Да просто так. Шел мимо магазина и решил прикупить кое-чего, чтобы порадовать тебя и Ксюшу, – в его глазах бегали веселые чертики. – Кстати, она еще в школе?

– В школе, в школе, но вскоре должна вернуться… – «на всякий случай» предупредила она, метнув тоже «на всякий случай» плутоватый взгляд на супруга, а затем умоляюще посмотрела на него: – Ну, не мучай же меня, Степа! В чем же все-таки причина твоей царской щедрости на самом деле?!

Степан, положив оставшиеся свертки на стол, обнял ее.

– Причина, Оля, великая! – У той тут же загорелись глаза. – Павлик успешно сдал вступительные экзамены и принят на математический факультет Сорбонны!

И протянул ей конверт с письмом сына.

Та, схватив конверт, ахнула и теперь уже сама горячо обвила его шею руками:

– Какое счастье, Степа! Спасибо Тебе, Господи, за это!

Тот усмехнулся:

– Как говорится, на Бога надейся, да сам не плошай! Просто у нашего с тобой сына светлая голова. Только-то и всего, дорогая.

Она, благодарно глянув ему в глаза, улыбнулась:

– Ведь не зря же говорят, что яблоко от яблони далеко не падает!

– Как мне помнится, – улыбнулся и он, – в процессе его появления на свет участвовал не только я один.

Ольга Павловна счастливо рассмеялась:

– Как говорит уже медицина, наследственные признаки передаются ребенку, как правило, от отца. Ведь именно мужчины, неоднократно рискуя в различных экстремальных условиях, борясь за выживание своего рода, вырабатывают, если так можно выразиться, новые положительные качества, которые затем закрепляются женщинами. И именно поэтому женщины – самые последовательные сторонники стабильности.

Степан Петрович усмехнулся.

– И не усмехайся, прошу тебя. Ведь не зря же на фермах для получения полноценного потомства держат племенного быка. Коров много, а бык-то, заметь, один. И именно племенной! А в результате – продуктивное потомство, – победоносно посмотрела Ольга Павловна на мужа. – Потому-то мы, женщины, предназначены лишь для воспроизводства подобного вам, мужчинам, потомства. И именно поэтому каждая женщина подсознательно мечтает иметь достойного отца для своих будущих детей, а не абы кого.

– Спасибо тебе за лекцию о наследственных признаках. Хотя должен отметить, что в этом вопросе не все так однозначно. А одного, кстати, быка держат на ферме из экономии – чего же это зря кормить лишних бездельников? Ведь именно так поступают и пчелы. – Ольга Павловна вопросительно посмотрела на него. – Дело в том, – пояснил он, – что когда после вылета матки из улья она будет, причем в полете, оплодотворена трутнями, то возвращается в него. За ней следуют и трутни, однако охранники не пускают их в улей. Те, конечно, упираются, но охранники, будучи меньше их по размерам, самоотверженно оттаскивают их от летка, как бы говоря: «Все, ребята, свое дело вы уже сделали, так что уж не взыщите – за так вас кормить никто не будет».

– И те, что, погибают?! – от волнения, по привычке прижав кулачки к груди, никак не желая верить в такую жестокость, спросила та.

– Конечно, – как о само собой разумеющемся ответил тот. – Жестоко, конечно, но зато рационально.

Ольга Павловна помолчала, обдумывая слова супруга, а затем, собравшись с мыслями, продолжила:

– И хотя на ферме оставляют только одного быка, но зато, как я уже отметила, самого племенного! – не сдавалась она.

Степан Петрович откровенно рассмеялся:

– А какой же смысл, спрашивается, держать какого-нибудь хилого производителя?! Ведь не зря же народная мудрость гласит, что от худого семени не жди доброго племени.

– Вот ты, Степа, тем самым и подтвердил мою, как ты выразился, теорию о наследственных признаках! – обрадованно воскликнула, чрезвычайно довольная его словами, Ольга Павловна.

Тот же скептически улыбнулся:

– Это просто еще раз подтверждает мою мысль о том, что качество приплода, если так можно выразиться, зависит от добротности обоих родителей. Ты же ведь не станешь отрицать, что бык-производитель осеменяет не каких-то там уродцев, а вполне развитых во всех отношениях коров с превосходной продуктивностью по надою молока? Во всяком случае, как мне представляется, у фермеров, заботящихся о своем хозяйстве, с головой в этом плане все должно быть в полном порядке.

Она же только смущенно улыбнулась, сраженная его неоспоримой логикой.

– К тому же, – продолжил Степан Петрович, – ведь не зря же сыновья монархов могли жениться лишь на дочерях коронованных особ. И именно поэтому Константин Павлович, брат императора Александра Первого, не имевшего наследников, после внезапной смерти того в Таганроге отрекся от престола в пользу своего младшего брата Николая, так как был женат на простой дворянке, в силу чего его дети не имели права престолонаследия. Что, кстати, и послужило формальным поводом для восстания декабристов в тысяча восемьсот двадцать пятом году.

Ольга Павловна теперь уже мило улыбнулась:

– Это твое доказательство, Степа, не имеет никакого отношения к наследственным признакам. Просто потомки монархов должны были воспитываться в условиях их будущего предначертания, которые могли обеспечить им лишь матери, с младенческих лет впитавшие в себя именно эти самые условия. Только и всего, как любишь говорить ты.

– Не все так просто, дорогая, – задумчиво сказал тот и вдруг улыбнулся: – То-то наша Ксюша, чем старше становится, тем все больше и больше становится похожей на тебя, красавицу.

– Ну, ты уж и скажешь, Степа! – зарделась та от похвалы мужа. – Тебя же ведь Господь тоже не обидел ни лицом, ни статью. Помню, как увидела тебя в первый раз на перроне железнодорожного вокзала во Владивостоке, так и все… – счастливо рассмеялась она.

Степан Петрович усмехнулся:

– В соответствии с твоей теорией наследственности, это заслуга не столько Господа, сколько моего родителя.

– С тобой невозможно не только спорить, но и говорить! – снова рассмеялась она. – Иногда и Ксюша как скажет что-нибудь эдакое, так не знаешь, что и ответить…

– Так и я о том же: одно другому не помеха. Ну, хорошо, Оля, пусть ученые разбираются с этим делом, – примирительно сказал Степан Петрович и улыбнулся: – Нельзя же, в конце концов, быть эгоистами и отнимать у них их хлеб насущный. Главное же для нас с тобой – это то, что Павлик – студент Сорбонны!

– Ты, как всегда, прав, Степа! – просияла та.

– А посему разбери мои пакеты и накрой стол до прихода Ксюши – пусть тоже порадуется…

– Это я мигом, можешь не беспокоиться! – засуетилась Ольга Павловна, еще раз благодарно глянув на супруга.

В коридоре раздались веселые детские голоса, смех и топот ног, а затем открылась дверь каюты.

– Ой, папа пришел! – радостно воскликнула Ксения, метнувшись к отцу.

И замерла, глянув на стол.

– Такую красоту я видела здесь, в Бизерте, лишь два раза: во флигеле дяди Андрея, который тот снимал в Бизерте, и на проводах Павлика во Францию! – призналась она, благодарно глянув на отца. – Это по какому же поводу такое изобилие, папа?

– По поводу поступления Павлика в Сорбонну! – торжественно произнес тот.

– Какое счастье! – просияв, воскликнула Ксения. – Вот здорово! – запрыгала она от радости. – Стало быть, не зря я молила об этом Всевышнего!

– Выходит, что не зря, Ксюша! – улыбнулся Степан Петрович при виде столь бурного проявления восторга у дочери. – А теперь прошу дам к столу! – улыбаясь, объявил он.

Когда отметили успех Павла, Степан Петрович достал из кармана мундира коробочку и молча положил ее на стол.

– Что это, папа? – у Ксении загорелись глаза.

– Посмотри сама, – разрешил тот.

Ксения тут же нетерпеливо открыла коробочку, и ее глаза радостно сверкнули:

– Вот это да!

Она вынула из коробочки прямоугольный, покрытый черной эмалью крест с белыми эмалевыми же полосками по краям. Наверху креста была нанесена белой эмалью дата 1920, внизу – 1922, а в середине – надпись: «Бизерта».

– Это знак, учрежденный Главнокомандующим генералом Врангелем в память пребывания Русской эскадры в Бизерте. Для тех же, кто находится в лагерях, вместо надписи «Бизерта» вписано наименование соответствующего лагеря, – пояснил Степан Петрович.

– Замечательный памятный знак! – отметила Ольга Павловна, взяв его у дочери, а затем вздохнула: – А известно ли что-нибудь, Степа, об офицерах, затопивших нашу канонерскую лодку?

– Известно, Оля, – посмотрел тот на супругу, с трепетом ожидавшую его ответа. – В военной тюрьме мичман Рукша пытался покончить с собой… – Ольга Павловна и Ксения ахнули. – Однако врачам удалось все-таки спасти ему жизнь. – Ольга Павловна истово перекрестилась. – А после вмешательства русских военачальников всех степеней, в том числе и из Союза русских офицеров, французские власти отменили свое первоначальное решение о предании их суду военного трибунала и согласились дать мичманам разрешение на выезд из Франции в Белград, столицу Королевства сербов, хорватов и словенцев.

– Спасибо Тебе, Господи! – чуть ли не простонала Ольга Павловна. – Ведь они же совсем еще мальчики…

– Мальчики, давшие воинскую присягу на верность Отечеству, – строго посмотрел на нее Степан Петрович.

– Потому и потопили русский корабль, чтобы тот не достался французам! – с вызовом произнесла она.

– Которые уже два с лишним года содержат Русскую эскадру, – в тон ей заметил Степан Петрович.

Ольга Павловна растерянно посмотрела на него:

– Ты что же, Степа, осуждаешь их поступок?!

– Нет, не осуждаю. Но я осуждаю попытки оскорбить страну, предоставившую нам убежище, прикрываясь квасным патриотизмом.

– И которая приютила не только нашу большую семью во главе с дедушкой, но и Павлика, дав ему возможность обучаться в самой Сорбонне, одном из лучших университетов Европы! – с вызовом заметила уже Ксения и в знак солидарности с отцом обняла его.

Ольга Павловна с грустью посмотрела на них: «Неужели я опять не права?»

– Но ведь так думают и говорят многие женщины на «Георгии», – пыталась оправдаться она.

– Это напоминает больше кухаркины разговоры, но только не жен флотских офицеров, – раздраженно заметил Степан Петрович. – Разговоры женщин, не видящих или не желающих видеть дальше своего носа. Мне, признаюсь, обидно за тебя, Оля. Ведь ты же всегда отличалась трезвым взглядом на любые, даже самые трудные обстоятельства, которые случались в нашей с тобой совместной жизни.

Ольга Павловна виновато опустила глаза, и в каюте повисла напряженная тишина, которую нарушил бодрый голос Ксении:

– Чего загрустили, дорогие мои родители?! Или забыли, по какому поводу мы собрались здесь?

Ольга Павловна благодарно посмотрела на дочь: «Как же все-таки остро переживает она даже самую малую размолвку между нами и всеми силами пытается сгладить ее!»

– Ведь как бы там ни было, – продолжила Ксения, – а Павлик-то все-таки поступил в Сорбонну! – и уже тихо, с тайной надеждой в голосе, добавила: – Хотя и сдается мне, что скоро мы все сможем увидеть его. Не так ли, папа?

Степан Петрович утвердительно кивнул головой:

– Так, Ксюша, так. Русская эскадра действительно доживает время, отпущенное ей историей. Ее остатки будут распроданы или, как, например, наш добрый «Георгий Победоносец», пущены на металлолом, – он тяжко вздохнул, а Ольга Павловна, как всегда в минуты волнения, прижала кулачки к груди. – А оставшийся на ней личный состав пополнит ряды беженцев. Вот так вот, дорогие мои. А мы в это время ломаем копья о целесообразности затопления какой-то там канонерской лодки, – с долей скептицизма сказал он, примирительно глянув на супругу.

И та облегченно вздохнула – размолвка с мужем, так тяготившая ее, благополучно миновала.

Роковой 1924-й. Именно в этом году мечта русских моряков снова увидеть родные берега окончательно стала несбыточной…

Командир миноносца поднялся на мостик «Гневного». Туда тут же пришел и старший офицер.

– Ну что, Степан Петрович, кажется, приехали?!

– Похоже на то, Владимир Аркадьевич. Если французы начали переговоры с Советами, то это непременно закончится признанием Францией Советского Союза. А это автоматически приведет к ликвидации Русской эскадры. Вот так… – Он чертыхнулся. – Надо же, французские правители, как огня боявшиеся «большевистской заразы», преспокойно ведут переговоры с «товарищами», и не просто ее носителями, а, по сути, с вождями ненавистных для них большевиков. И это после заявления премьер-министра Франции Клемансо на Версальской мирной конференции*: «России больше нет». Прямо-таки как в дурном сне.

– Воистину, мир сошел с ума, – вздохнул старший лейтенант. – То, что мы считали надежной опорой в нашей борьбе с большевистским нашествием, на самом деле оказалось мифом. Горько и обидно…

– Тем не менее все логично. Ведь мы же сами предполагали, что после подавления восстания матросов в Кронштадте большевики будут вынуждены изменить свою пресловутую экономическую политику военного коммунизма, оказавшуюся явно несостоятельной. И действительно, провозглашенная ими так называемая новая экономическая политика, основанная на частичном признании частной собственности, укрепила их позиции не только в самой России, но и в мировом сообществе. Короче говоря, они заставили мировые державы считаться с ними как с реально существующей силой.

– Сомнительно, Степан Петрович, чтобы большевики сами решились сделать шаг назад вопреки своей марксистской идеологии, – покачал головой старший офицер.

– Пожалуй, вы правы, Владимир Аркадьевич. Есть сведения, изложенные в письме моего старшего брата из Парижа, что правящие круги Антанты под давлением еврейских банкиров Уолл-стрит вступили в тайное соглашение с большевиками о торговле и сотрудничестве. И это как раз-то и подтолкнуло большевиков к принятию новой экономической политики в двадцать первом году после подавления восстаний матросов в Кронштадте и крестьян Тамбовской губернии под руководством Антонова*.

– Вот теперь-то все и становится на свои места! – удовлетворенно воскликнул старший лейтенант, довольный подтверждением своих предположений. – Ведь именно этого связующего звена как раз и не хватало для объяснения резкого, я бы даже сказал неприемлемого с точки зрения марксистской теории, изменения экономической политики большевиков.

Степан Петрович улыбнулся горячности своего помощника, а затем заметил:

– Полноте, Владимир Аркадьевич, у них просто не было другого выхода, чтобы удержаться у власти. А ведь мы, будет вам известно, уже упоминали на стихийно возникшем совещании командиров миноносцев по поводу восстания матросов Кронштадта об изворотливости большевиков. – Старший лейтенант понимающе усмехнулся. – Однако как бы то ни было, а нам с вами необходимо думать о том, как жить после спуска Андреевского флага на кораблях эскадры. У вас, кстати, есть какие-либо мысли по этому поводу?

Тот сморщился, как от зубной боли:

– Ведь мы же с вами, Степан Петрович, уже говорили на эту тему. Неужто забыли?

Командир согласно кивнул головой:

– Такое не забывается, Владимир Аркадьевич, – вздохнул он. – А может быть, вам с семьей поехать во Францию? – осторожно спросил Степан Петрович, боясь своим вопросом снова задеть больное место своего уважаемого помощника.

Старший офицер укоризненно посмотрел на него:

– На какие такие шиши, извините за выражение, Степан Петрович? И смогу ли я прокормить там свою семью? Я уж не говорю о ее достойном существовании. – И, вздохнув, пояснил: – Ведь у меня же кроме жены еще и две дочери.

– Поэтому вы и намерены остаться с семьей здесь, в Тунисе? – предположил тот.

– Другого выхода я просто не вижу, – честно признался старший лейтенант.

Командир задумался. Положение его помощника было явно незавидным. «Но что-то же надо делать? Ведь безвыходных положений не бывает, – мучительно думал он. – А может быть, сделаем так?» – и он, окрыленный пришедшей на ум спасительной, как ему показалось, мыслью, посмотрел на старшего лейтенанта, отрешенно смотревшего куда-то вдаль.

– Можно будет поступить следующим образом. – Старший офицер напряженно глянул на командира. – Как только появится подходящая вакансия, о которой я могу узнать у начальника штаба эскадры, с которым у меня сложились довольно близкие отношения, да и каюты наших семей находятся на «Георгии» по соседству, – улыбнулся он, – я сразу же предложу ее вам. Не зря же ведь наш инженер-механик в своем письме благодарил меня за то, что я списал его, правда, по его же просьбе, с «Гневного».

– Для меня это, Степан Петрович, признаться, новость, – озадаченно посмотрел тот на командира. – По его просьбе? – никак не мог поверить он, зная, как офицеры тяжело расстаются с эскадрой.

Командир, тем не менее, утвердительно кивнул головой.

– Но, если я не ошибаюсь, он устроился где-то на юге Туниса? – уточнил старший лейтенант.

– Совершенно верно, Владимир Аркадьевич, – улыбнулся про себя командир, видя его обеспокоенность. – Но наш лейтенант ведь холостяк, и ему, естественно, совершенно безразлично, где жить. Была бы только работа. А вот вам, человеку семейному, как я понимаю, необходима подходящая должность где-нибудь поблизости, во всяком случае, не в глубинке Туниса и уж тем более не в песках Сахары. Ведь так?

– Это было бы просто великолепно! – просиял тот и вдруг спохватился: – А как же вы, Степан Петрович, останетесь на миноносце без старшего офицера?! Ведь мы же еще раньше договорились с вами быть на «Гневном» до самого конца!

Тот улыбнулся, видя расстроенное лицо своего помощника.

– Меняются обстоятельства – меняются и решения. Это, извините, логика развития любого процесса. Ведь у меня, как вы знаете, или, во всяком случае, догадываетесь, будущее определено стараниями моего отца. У вас же, Владимир Аркадьевич, все как раз наоборот. А посему надо использовать все возможности, пока эскадра еще существует. – Тот согласно кивнул головой. – Тем более что на нашем миноносце есть еще один офицер, и я думаю, что Василий Иванович будет чрезвычайно рад в чине мичмана стать старшим офицером эскадренного миноносца, – рассмеялся командир.

– А вот в этом я ничуть не сомневаюсь, – с ревностными нотками в голосе согласился старший лейтенант.

– Никак ревнуете, Владимир Аркадьевич? – усмехнулся Степан Петрович.

– Есть немного – я же ведь все-таки офицер. Правда, пока… – потухшим голосом уточнил тот.

– Это не наша с вами вина, господин старший лейтенант! – строгим голосом упрекнул его капитан 1-го ранга, и тот сразу же принял положение «смирно» – сказалась годами выработанная привычка. – Все под Богом ходим… И прошу вас – не тянитесь передо мной. У нас же с вами далеко не официальный разговор, а беседа двух офицеров, обеспокоенных своим туманным будущим.

– Привычка, Степан Петрович, – стеснительно улыбнулся тот и тут же, видимо, решившись, спросил: – А можно мне будет рассказать о нашем разговоре, то есть беседе, – поправился он, – супруге? Вернее, о вашем предложении.

– Безусловно! Ведь жена в семье, как старший офицер на корабле, – улыбнулся командир. – Во всяком случае, у меня это именно так. А вообще-то бывают и отклонения, – усмехнулся он и вопросительно посмотрел на старшего лейтенанта.

Тот понимающе улыбнулся:

– У нас с Софьей Кирилловной те же самые отношения, что и у вас, Степан Петрович, с Ольгой Павловной.

– Ну и слава Богу! Буду, следовательно, зондировать у адмирала Тихменёва подходящую для вас вакансию.

– Спасибо за заботу, Степан Петрович! – дрогнувшим голосом поблагодарил тот.

– Пока не за что, Владимир Аркадьевич. Будет результат – непременно отметим его нашими семьями.

И у старшего офицера, не раз и не два бестрепетно смотревшего в лицо смертельной опасности, повлажнели глаза.

Когда Степан Петрович в очередной раз зашел в каюту на «Георгии», Ольга Павловна, тревожно глянув на него, сообщила, что Ольга Порфировна, супруга начальника штаба эскадры, просила передать ему просьбу адмирала встретиться с ним в неофициальной обстановке. А затем, видя его недоумение, пояснила:

– Причем встретиться именно здесь, на «Георгии». И как раз сегодня она предупредила меня, что Александр Иванович скоро тоже будет здесь же, в соседней адмиральской каюте. К чему бы это, Степа? – с тревогой в голосе спросила она.

Тот неопределенно пожал плечами:

– Так как инициатива исходит от него, стало быть, что-то интересует его в личном плане. Ведь и у адмиралов, как и у прочих людей, вполне могут быть и свои проблемы, – улыбнулся он. – В общем, как говорится, поживем – увидим. Так что не волнуйся. Как я понимаю, не предвидится ничего сверхординарного.

Ольга Павловна благодарно поцеловала его:

– А я, признаться, очень даже разволновалась, – призналась она. – Мало ли что…

– Эх, ты, моя пугливая девушка, – обнял он ее, – испугалась какого-то там адмирала. Правда, моего начальника, – подумав, уточнил Степан Петрович.

Та же лукаво глянула на него, приятно пораженная уже давно забытым обращением «девушка», а затем взгрустнула: «И куда же это вы делись, беззаботные годы юности?..»

– Не передергивай, Степа. Я же ведь испугалась вовсе не за себя, а за тебя, дорогой ты мой человек.

– И с каких это пор ты стала мыслить о нас с тобой как бы порознь? – притворно удивился тот. – Как будто то, что касается меня, уже перестало касаться тебя?

Ольга Павловна тревожно глянула на супруга, но, увидев веселых чертиков, бегавших в его глазах, успокоилась.

– Ну вот, наконец-то ты опять сел на своего любимого конька, – мягко улыбнулась она. – Одним словом, пошли-поехали…

Степан Петрович рассмеялся:

– Ты же прекрасно знаешь, Оля, что я и дня не проживу, не подковырнув тебя. Разумеется, по-дружески. Я бы даже сказал, как самого близкого мне человека. Неужто еще не привыкла?

– Привыкла, конечно, – смиренно произнесла та, улыбнувшись. – Только прошу тебя, Степа, не затрагивай святого. Во всяком случае, хотя бы для меня.

– Ты неисправима, Оля! – озадаченно воскликнул тот. – Ведь, не замечая того, ты повторила ту же самую мысль, только теперь уже с другой стороны. Так это же ведь искусство, недоступное мужчине!

Но, увидев ее растерянное лицо, махнул рукой:

– Ну да ладно, это я так, к слову. А вот с ужином пока повремени, – предупредил он. – Кстати, а где Ксюша?

– Купается с подругами и ребятами на пляже морского клуба. Думаю, что еще не скоро вернется, – уверенно сказала она, радуясь в душе тому, что возникшая было размолвка между ними миновала. – В этом плане им очень повезло: купайся – не хочу! Теплое море, прекрасный песчаный пляж, почти всегда солнечная погода…

– Средиземноморье, одним словом! – согласился Степан Петрович. – Это тебе не наша хмурая Балтика.

– И даже не Севастополь, – улыбнулась Ольга Павловна.

– Это, пожалуй, единственное преимущество теперешнего нашего положения, – усмехнулся тот. – Ну да ладно, не будем хныкать. Нет ли у тебя, Оля, какого-нибудь напитка? Я имею в виду, разумеется, без градусов, – уточнил он, улыбнувшись.

– Конечно, есть, Степа! Ты же у меня известный водохлеб! – счастливо рассмеялась та. – А я ведь, как-никак, заботливая хозяйка. Надеюсь, ты не будешь этого отрицать?

– Ни в коем случае! Особенно после того случая, когда ты умудрилась оставить в спальне флигеля свой пеньюар на вящую радость Ксюше.

Ольга Павловна тревожно глянула на супруга, но, увидев смешинки в его глазах, с облегчением заметила:

– Я потрясена, Степа, твоим умением в один момент перевернуть все с ног на голову. Это что, тоже дар Божий?!

Он обнял ее.

– Не отрицаю, дорогая. Наверное, именно поэтому мы с тобой никак и не можем насытиться друг другом.

– Все-таки жаль, что мы сейчас с тобой не в нашем «гнездышке»… – жарко прошептала она.

– Не могу не согласиться с тобой, дорогая, – так же тихо сказал он, слегка прикусив ей мочку уха.

И только сладостный стон был ответом на его ласку…

В дверь негромко постучали.

– Входите! – разрешила Ольга Павловна, машинально поправив прическу, и многозначительно глянула на мужа.

В проеме двери появилась фигура контр-адмирала, и Степан Петрович тут же встал из кресла.

– Извините за вторжение, Ольга Павловна!

– Проходите, Александр Иванович! Мы со Степаном Петровичем всегда рады видеть вас у нас в гостях.

– Благодарю вас! Тем более что вы в данный момент вроде бы как одни, – улыбнулся тот, заметив отсутствие Ксении. – Нам ведь с Ольгой Порфировной в этом плане несколько проще, так как после замужества Кира живет с мужем в отдельной каюте.

– Существенно проще, Александр Иванович, – понимающе улыбнувшись, заметил Степан Петрович, в то время как Ольга Павловна смущенно опустила глаза.

– Не смущайте супругу, Степан Петрович, – вздохнул адмирал. – Ведь мы же с вами не по нашей вине оказались в столь двусмысленном положении, – и сменил тему разговора: – Если вы, Ольга Павловна, не будете против, то прошу вас пройти в нашу каюту, где Ольга Порфировна готовит стол для нашего совместного ужина, а мы же пока посекретничаем с вашим супругом здесь.

– Конечно, конечно, Александр Иванович! – с готовностью ответила та, метнув на Степана Петровича многозначительный взгляд. – Вот только прихвачу с собой кое-что из наших припасов.

Тот укоризненно посмотрел на нее:

– Это излишне, Ольга Павловна! Все необходимое заранее закуплено моей хозяйкой.

Та вопросительно посмотрела на супруга.

– Иди, иди, Ольга Павловна. Просьбу старшего начальника, тем более адмирала, надо воспринимать как приказ, – ободряюще улыбнулся ей Степан Петрович.

Контр-адмирал усмехнулся:

– Мы же с вами не на службе, Степан Петрович. А уж тем более какое это имеет отношение к вашей супруге?

– Жена в семье – как старший офицер на корабле. Лично я понимаю это именно так, Александр Иванович!

– Тогда я снимаю свой неуместный вопрос! – рассмеялся адмирал, уже с видимым интересом глянув на супругу капитана 1-го ранга.

А Ольга Павловна, озорно блеснув глазами, вышла из каюты. «С моим Степой не так-то просто справиться даже вам, уважаемый господин адмирал! – с гордостью подумала она и улыбнулась: – Во внеслужебное время, разумеется».

– Присаживайтесь, Александр Иванович! – на правах хозяина пригласил Степан Петрович, указав на кресло.

– Э, нет, батенька мой! Кресло – ваше рабочее место, как я понял, когда вошел в вашу каюту. А это свято. Я же с удовольствием присяду вот на этот стул.

– Вы очень щепетильны, Александр Иванович, – смущенно заметил тот, усаживаясь в кресло.

– Отнюдь, Степан Петрович. Просто я придерживаюсь старого доброго правила наших предков: «В чужой монастырь со своим уставом не ходи!» Но это так, к слову. Я же хотел поделиться с вами прелюбопытным фактом. – Тот заинтересованно посмотрел на адмирала. – По моим агентурным каналам, – усмехнулся он, – стало известно, что председатель Совета министров Франции передал своему представителю в Тунисе информацию о том, что-де его правительство не может отказать Советскому Союзу в требовании вернуть ему русский военный флот, пребывающий в Бизерте в течение четырех лет. Каково?!

– Действительно интересный поворот! – заметил капитан 1-го ранга и задумался. – Однако сдается мне, что этого все-таки не произойдет.

– Это почему же? – живо спросил адмирал, явно заинтересовавшись мнением собеседника.

– С моей точки зрения, не должны бывшие союзники России по Антанте допустить усиления военной мощи Советов. Ведь линейный корабль «Генерал Алексеев», турбинные эскадренные миноносцы типа «Новик» и современные дизельные подводные лодки представляют собой довольно значительную военно-морскую силу.

Адмирал согласно кивнул головой:

– Я целиком и полностью разделяю вашу точку зрения. Но как бы то ни было, это в любом случае означает конец Русской эскадры, – он тяжко вздохнул, – с последующим списанием оставшегося на ней личного состава на берег. Это, по-моему, уже давно является секретом Полишинеля*.

– Не могу не согласиться с вами, Александр Иванович! – понимающе улыбнулся тот, уже давно привыкший к изысканности выражений начальника штаба эскадры.

– В связи с этим у меня будет к вам, Степан Петрович, просьба личного характера.