Бизерта Шестёра Юрий
– Добро! – согласился старший брат.
– Мама, папа пришел! – восторженно воскликнула Ксения, бросившись к нему в объятия.
Но увидев Андрея Петровича, вошедшего в их каюту вслед за отцом, опешила:
– Дядя Андрей! Вот уж никак не ожидала увидеть тебя!
Тот подхватил ее под мышки и прижал к себе.
– Здравствуй, племянница! Да ты уже стала прямо-таки невестой! – воскликнул Андрей Петрович, опуская ее на пол.
– Только недавно отметили мои одиннадцать лет! – с гордостью пояснила зардевшаяся Ксения. – А ты откуда приехал, дядя Андрей? – не смогла она не удовлетворить своего любопытства.
– Из Парижа, Ксюша.
– Вот здорово! – восхищенно воскликнула та, а Андрей Петрович, вздрогнув от неожиданности, улыбнулся, вспомнив это любимое выражение восторга своего тогда еще юного брата. – А где сейчас живут тетя Маша и Петя?
– Да там же, в Париже. Вместе с дедушкой и бабушкой, – уточнил он.
Ксения завороженно слушала его.
– А как там себя чувствует Маша? – наконец-то смогла вмешаться в их разговор Ольга Павловна.
– Прекрасно, Оля! Она работает медсестрой в одном из госпиталей Парижа и вполне довольна своей работой. Кстати, она просила передать тебе, самой близкой своей подруге, большой привет. Она ведь часто вспоминает времена, проведенные нами во Владивостоке, и квартиру на Алеутской улице, которую снял для нас с Машей Степа, еще не подозревая того, какое она будет иметь значение для него самого после знакомства с тобой.
– Большое спасибо, Андрей Петрович! – порозовев, поблагодарила Ольга Павловна. – Это действительно было незабываемым временем, – улыбнувшись, согласилась она.
Степан Петрович, заметив, как Ксения весьма заинтересованно воспринимает обмен репликами со скрытым подтекстом между матерью и дядей, решил сменить тему разговора:
– А какие мысли у тебя, Андрюша, относительно дальнейшего образования Петра? Ведь обучение в Морском корпусе, как само собой разумеющееся до октябрьского переворота большевиков, отпало само собой.
Тот вздохнул:
– К сожалению, наша флотская династия, похоже, прекращает свое существование.
– Как же так, дядя Андрей? – недоуменно спросила Ксения. – Ведь наш же Павлик учится в Морском корпусе…
Братья переглянулись.
– Дело в том, Ксюша, что выпускники нашего Морского корпуса, кстати, единственного из оставшихся в бывшей России, уже не будут больше производиться в первый флотский офицерский чин мичмана, – вздохнув, пояснил Степан Петрович.
– Это почему же, папа? – изумленно спросила Ксения, глядя на него широко открытыми глазами. – Ведь я так мечтала увидеть Павлика в офицерском мундире!
Тот тяжко вздохнул:
– Потому что уже сейчас рассматривается вопрос о сокращении численности офицеров на кораблях Русской эскадры. И офицерам-выпускникам Морского корпуса просто не будет вакантных мест для продолжения их дальнейшей службы на флоте.
В каюте повисла мертвая тишина.
– Так что же, и тебя могут сократить, папа? – первой нарушила ее Ксения сдавленным голосом.
– Не волнуйся, Ксюша, командиров кораблей это не коснется. Ведь в соответствии с Морским уставом командир всегда должен покидать свой корабль последним.
– А что же тогда будет с Павликом? – никак не могла успокоиться Ксения.
– После окончания Морского корпуса он, возможно, будет направлен для поступления в одно из европейских высших учебных заведений. Благо, что для этого программа обучения в нем уже изменена.
– Так тогда ведь он сможет учиться в Париже и, может быть, даже вместе с Петей?
Братья, улыбнувшись, переглянулись. «Мыслит в том же направлении, что и мы с Андрюшей», – удовлетворенно отметил про себя Степан Петрович, а вслух ответил:
– Вполне возможно, Ксюша.
– Вот здорово! – воскликнула та, с восторгом глянув на отца.
И Андрей Петрович снова вздрогнул, а затем усмехнулся про себя: «Права была наша матушка, говоря, что яблоко от яблони далеко не падает».
– А как вы все оказались в Париже, Андрей Петрович? – заинтересованно спросила Ольга Павловна.
– Родители с моей семьей перебрались туда еще до октябрьского переворота большевиков, а я – сразу же после него. – Та понимающе кивнула головой. – Но это длинная история. Поэтому я о ней подробно расскажу Степе при нашей очередной встрече, а он уже перескажет об этом тебе, Оля. А посему разрешите откланяться, так как мне надо еще успеть где-то устроиться для проживания, чтобы не стеснять вас.
– Ты уж слишком щепетилен, Андрюша! – упрекнул Степан Петрович брата. – Ведь это ты же приютил нас с Олей, когда мы с ней еще только встречались в квартире, снятой тобой во Владивостоке.
– Снятой тобой, Степа, – заметил тот, улыбнувшись. – Правда, по моей просьбе, – уточнил он.
– А еще точнее, по твоему приказу – ведь тогда же ты был командиром крейсера «Богатырь», на котором служил и я, но в должности старшего вахтенного офицера, – рассмеялся Степан Петрович, многозначительно глянув на старшего брата.
Ксения с интересом посмотрела на мать, узнав очередную ее тайну, а та, в свою очередь, но уже с упреком, – на ее отца.
– Ты прямо-таки удивляешь меня, Степа! – воскликнул Андрей Петрович. – Как будто не знаешь, что я всегда был таковым. К тому же мы тогда были с тобой в одинаковом, несмотря на разницу, занимаемую нами с тобой во флотской иерархии, так сказать, социальном положении, – ностальгически улыбнулся он. – Сейчас же я располагаю определенными средствами, позволяющими мне устроиться здесь хоть и на время, но с определенным комфортом, – и, увидев проскользнувшую по лицу брата скептическую усмешку, пояснил: – Просто я хочу иметь возможность принять всех вас в соответствующих условиях, которые вам, в силу сложившихся обстоятельств, пока не под силу, – и смущенно заметил: – А я ведь, к своему стыду, не смог даже порадовать свою племянницу подарком.
– А я подожду, дядя Андрей! – заметила обрадованная Ксения.
– И как же ты думаешь решить этот не такой уж и простой вопрос, Андрюша, тем более без меня? – с ехидцей в голосе поинтересовался Степан Петрович.
– Ты, Степа, конечно, опытный квартирьер, проявивший свои выдающиеся способности еще во Владивостоке при поиске в очень сжатые сроки подходящей квартиры для наших подруг после их возвращения из японского плена.
Ольга Павловна смущенно потупилась.
Ксения же завороженно слушала дядю. Одно дело, когда мама хвалит ее горячо любимого папу, и совсем другое, когда это делает его старший брат, да к тому же еще и адмирал.
Андрей Петрович же как бы споткнулся на полуслове, заметив реакцию племянницы на его слова, и смущенно посмотрел на ее мать, как бы спрашивая, не наговорил ли он чего лишнего при ребенке.
– Ксюша знает и о японском плене, и о нашей встрече со Степой на перроне вокзала во Владивостоке при нашем возвращении из него, – успокоила его Ольга Павловна.
Теперь уже удивился Степан Петрович, никак не предполагавший о столь обширных познаниях дочери о тайнах его совместной жизни с ее матерью. «Хотя чему удивляться? – рассудил он. – Женщины – они и есть женщины, независимо от их возраста».
– Я, дядя Андрей, просто заслушалась, когда ты похвалил моего папу, – пояснила Ксения.
– А как же, Ксюша! Ведь твой папа не просто флотский офицер, а командир миноносца. Я же тоже в свое время командовал миноносцем, а уже затем – крейсером.
Ксения на секунду задумалась.
– Это такой корабль, который больше миноносца, но меньше линкора?
– Совершенно верно! Тебе бы с твоими познаниями в морском деле надо было бы учиться в Морском корпусе, – улыбнулся Андрей Петрович.
– Не издевайтесь над бедной девочкой, господин адмирал! – рассмеялась Ксения, польщенная словами дяди. – Ведь вы же прекрасно знаете, что девочек в Морской корпус не принимают.
– Не только не принимают в Морской корпус, а и вообще наши доблестные флотские офицеры не пускают нас, женщин, на свои корабли, считая, что мы, находясь там, приносим несчастье, – заметила, улыбаясь, Ольга Павловна. – Ведь тетя Маша и бабушка еле-еле уговорили дядю Андрея пустить нас на крейсер, которым он командовал во Владивостоке, да и то только потому, что тот стоял на ремонте в доке.
Ксения недоверчиво посмотрела на нее:
– Но ведь мы же с тобой, мама, несколько дней шли на папином миноносце из Севастополя в Константинополь, и с ним ведь так ничего и не случилось…
Ольга Павловна вздохнула:
– Это исключение из правил, Ксюша. Ведь другого выхода у нас просто не было – мы же с тобой не хотели оставаться в Севастополе под властью большевиков?
– Ни в коем случае! Тем более без папы… – чуть не заплакала та, представив себе разлуку с отцом.
Когда Ксения несколько успокоилась, Андрей Петрович продолжил:
– Поэтому я думаю обратиться к французскому морскому префекту, который, я надеюсь, поможет решить мой квартирный вопрос.
– Потому-то ты и надел адмиральский мундир? – усмехнулся Степан Петрович.
– И поэтому тоже, – без обиды подтвердил тот. – Ведь ты же, Степа, прекрасно знаешь, что во флотской среде, да и не только во флотской, – уточнил он, – это имеет большое значение. А то и решающее, да еще при нахождении на эскадре с неофициальным визитом.
– Ты, конечно, прав, Андрюша. И прошу, умоляю тебя – не обижайся на меня, – взмолился тот. – Ты же прекрасно знаешь, что я ради красного словца могу, к глубокому сожалению, пожертвовать многим.
– На обиженных, как известно, воду возят. А я вроде бы не похож на такового. Так что будьте здоровы, и до новой встречи уже, надеюсь, на моей территории.
Андрей Петрович поцеловал в щеку Ольгу Павловну и потрепал по голове Ксению.
– Проводишь меня, Степа?
– Безусловно, ваше превосходительство!
– А ты, я вижу, пребываешь в прекрасном настроении, если позволяешь себе паясничать в присутствии адмирала. Не так ли, господин капитан первого ранга? – пристально посмотрел на него старший брат.
Тот широко улыбнулся:
– Уныния от меня не дождешься, Андрюша!
– Ну и слава Богу! – с облегчением сказал Андрей Петрович, выходя из каюты в сопровождении брата.
Корабли дивизиона эскадренных миноносцев стояли в ряд, приткнувшись кормами к стенке в бухте Каруба у южного выхода из канала. Найти же среди них «Гневный» не составляло труда, так как тот стоял под брейд-вымпелом командира дивизиона.
Андрей Петрович поднялся по трапу миноносца, отдав честь Андреевскому флагу на кормовом флагштоке, и к нему тут же подбежал дежурный офицер.
– Господин контр-адмирал, разрешите узнать цель вашего посещения корабля?
Тот окинул оценивающим взглядом мичмана с сине-белой повязкой на левом рукаве кителя. «Служба на миноносце поставлена в полном соответствии с требованиями Морского устава», – удовлетворенно отметил адмирал. А вид Андреевского флага и погон на кителе дежурного офицера явно приободрил его.
– Я хотел бы видеть командира миноносца. Он сейчас, кстати, на корабле?
– Так точно, ваше превосходительство! – доложил мичман. – Разрешите проводить вас к нему?
– Отставить, мичман! – неожиданно раздался властный командирский голос.
На верхнюю палубу вышел командир, предупрежденный рассыльным о прибытии на корабль контр-адмирала.
– Приветствую вас, ваше превосходительство, на борту эскадренного миноносца «Гневный»!
– Рад видеть вас, господин капитан первого ранга! – в тон ему ответил тот, и они крепко обнялись.
– Это мой старший брат, Василий Иванович, – пояснил Степан Петрович опешившему мичману, во все глаза удивленно смотревшему на незнакомого контр-адмирала, обнимающегося с его командиром, и усмехнулся его непосредственности.
– Вы свободны, мичман! – приказал он.
– Есть! – коротко ответил тот и, четко повернувшись через левое плечо, убыл в рубку дежурного офицера.
Братья не спеша пошли вдоль борта корабля.
– Меня, честно говоря, заинтриговало то обстоятельство, что один из твоих миноносцев окрашен в красный цвет. Это, случайно, не какая-нибудь военная хитрость? – усмехнулся Андрей Петрович.
– Все гораздо прозаичнее, Андрюша. Это «Цериго», который в связи со срочной эвакуацией из Севастополя просто не успели покрасить в цвет, принятый на флоте, после капитального ремонта, и он так и остался покрытым суриком* в качестве грунта.
Тот понимающе кивнул головой.
– И еще одно обстоятельство, привлекшее мое внимание. Где-то рядом слышен стук работающего дизеля и попахивает отработанной соляркой. К чему бы это?
– А ларчик-то просто открывался, – улыбнулся Степан Петрович, отдавая дань уважения наблюдательности брата. – Вон там, на левом фланге, – видишь? – адмирал утвердительно кивнул головой, – стоит подводная лодка «АГ-22», которая обеспечивает электроэнергией миноносцы эскадры, а те, в свою очередь, подзаряжаются от динамо-машины работающими дизелями.
– Правильно говорят, что голь на выдумки хитра, – усмехнулся Андрей Петрович. – Но тем не менее решение, несомненно, оригинальное. А покажи-ка мне свой корабль, Степа, – предложил он. – Ведь мне, к сожалению, так и не пришлось побывать на новых эскадренных миноносцах типа «Новик». Уж очень хочется сравнить его с тем миноносцем, которым командовал в Порт-Артуре.
– С превеликим удовольствием, Андрюша!
– М-да… Это тебе не мой порт-артурский «Бесстрашный», – заключил Андрей Петрович после осмотра миноносца. – Какое вооружение, сколько торпедных аппаратов! Ведь мы же в свое время так гордились тем, что наши миноносцы развивали скорость в двадцать пять – двадцать шесть узлов*, а тут – все тридцать четыре! Фантастика!
– Чему удивляешься, Андрюша? Ведь ты же прекрасно знаешь, что на этих миноносцах стоят турбины, а не пыхтящие паровые машины, – упрекнул Степан Петрович брата.
– Одно дело знать, а совсем другое видеть воплощенной инженерную мысль, так сказать, в металле. Ведь это же две большие разницы, Степа. Разве не разумеешь?
Тот согласно кивнул головой.
– Ну да ладно, – подвел итог Андрей Петрович. – Большое спасибо тебе, Степа, за экскурсию по твоему замечательному кораблю! А теперь приглашаю тебя осмотреть мою «резиденцию». Ведь нам есть о чем еще поговорить с тобой, не так ли?
– Безусловно, Андрюша. Но ты, как мне помнится, обещал продолжить нашу беседу вроде бы как под мадеру?
Андрей Петрович улыбнулся:
– Я, как ты, конечно, знаешь, слов на ветер не бросаю. Будет у нас с тобой, Степа, беседа под мадеру!
– Тогда вперед, Андрюша!
– Полный вперед, Степа! – уточнил тот.
Степан Петрович, осмотрев помещение, которое снял на время своего пребывания в Бизерте брат, удовлетворенно, но тем не менее с некоторым оттенком ревности отметил:
– А ты, Андрюша, оказывается, и без моей помощи можешь блестяще решать хозяйственные вопросы.
Тот усмехнулся:
– Я, конечно, польщен твоей оценкой моих способностей в этой области, однако согласись, что это несколько проще, чем, к примеру, снять с каменных рифов крейсер, выползший на них на треть своего корпуса и простоявший в таком положении на них несколько месяцев.
– Об этом, Андрюша, можешь не напоминать, ведь крест Владимира третьей степени на твоей шее красноречиво говорит о твоих безусловных заслугах. И тем не менее это, согласись, несколько разные вещи. Ну, да ладно. А вот поделись-ка со мной тем, как это ты умудрился найти в довольно небольшом городке, коим является Бизерта, а не во Владивостоке, как это было лет эдак пятнадцать тому назад, столь замечательные, не боюсь этого определения, апартаменты?
Андрей Петрович самодовольно ухмыльнулся:
– Да очень просто. Когда я, облаченный в форму контр-адмирала, как справедливо заметил ты, обратился к морскому префекту со своей просьбой оказать мне содействие в снятии подходящего жилья для временного проживания, то тот тут же предложил мне один из приемлемых, по его мнению, вариантов. Дело в том, что недавно скончался один из ответственных чиновников его префектуры, владевший довольно приличным особняком. А так как его супруга, ставшая вдовой, осталась существовать с детьми на его не такую уж и большую пенсию, то, по его же мнению, она будет весьма рада сдать ему внаем одно из помещений в ее доме.
Когда же я осмотрел небольшой флигель, примыкающий к этому особняку, разумеется, с отдельным входом, – подчеркнул он, – то сразу же заключил с обрадованной вдовой договор, в устной, конечно, форме, на его аренду на время моего пребывания в Бизерте. Тем более что этот флигель находился неподалеку от бухты Каруба, в которой стоят миноносцы твоего дивизиона. Вот, собственно, и все.
– Хорошо все-таки быть адмиралом, Андрюша! – притворно вздохнул Степан Петрович. – Нужно помещение для временного проживания? Нет вопросов – морской префект к вашим услугам!
– Зависть – последнее дело, братишка! Ведь гораздо продуктивнее – сделать анализ того, как, каким образом кто-то смог достичь определенного успеха, и приложить усилия к тому, чтобы и самому добиться определенного общественного положения. Ведь я же ничуть не сомневаюсь, что в определенных условиях – ты, разумеется, понимаешь, что я имею в виду? – тот согласно кивнул головой, – ты бы его непременно добился, хотя и сейчас являешься не последним человеком на эскадре. Кстати, в этом я убедился, когда сам ее командующий вышел встречать тебя при твоем прибытии на флагманский крейсер. Вот так. А сейчас приглашаю к столу, на котором дожидается обещанная мною бутылка мадеры розлива, естественно, на Канарских островах, – обнял брата Андрей Петрович.
Когда же не спеша выпили по фужеру традиционной мадеры и слегка закусили фруктами и шоколадом, старший брат, видя ожидающий взгляд младшего, начал свое повествование о злоключениях их большой семьи.
– После провала предпринятого Временным правительством – разумеется, под давлением союзников – наступления наших войск на Восточном фронте, в начале июля семнадцатого года в Петрограде прошла многотысячная демонстрация войск столичного гарнизона, отказавшихся от посылки их на фронт, поддержанная большим отрядом матросов, прибывших из Кронштадта. Эта демонстрация хотя и носила мирный характер с требованием отставки Временного правительства, но вполне могла перерасти и в вооруженное восстание, так как почти все ее участники были с оружием. Однако вовремя вызванные с фронта войска, верные Временному правительству, быстро подавили это выступление. И хотя в этих беспорядках верховодили анархисты, тем не менее большевики поддержали их. Подтверждением тому служат аресты главарей большевиков и исчезновение куда-то их вождя и идеолога Ульянова-Ленина, на которого тоже был выдан ордер на арест.
Андрей Петрович, вздохнув, посмотрел на брата, напряженно слушавшего его.
– Потому-то наш отец, – продолжил он, – посчитал эти события генеральной репетицией большевиков перед захватом ими власти.
При упоминании братом их отца Степан Петрович широко улыбнулся:
– Наш папа редко ошибался в оценке тех или иных событий.
Брат согласно кивнул головой и продолжил:
– В связи с этим он и принял нелегкое решение об эмиграции семьи за границу, считая, что оставаться под властью большевиков не только не приемлемо лично для него, но и опасно для жизни всех членов семьи. Я же, как ты должен понимать, поддержал его.
Степан Петрович облегченно откинулся на спинку стула.
– После принятия этого решения, – продолжил Андрей Петрович, – отец решил заняться вопросами по его финансовому обеспечению. Поэтому он стал частями снимать со счетов родовые активы, но не в рублях, или, как их тогда называли, керенками*, а в валюте, так как общественное положение, которое он занимал в российской элите, – он многозначительно глянул на брата, – помогло ему сделать это. И это несмотря на не особое желание банкиров расставаться с этой самой валютой в сложившихся в России политических условиях, – усмехнулся он. – Благодаря этому в его руках оказалась значительная сумма денежных средств в английских фунтах стерлингов, французских франках, американских долларах и шведских кронах.
– Наш отец, Андрюша, всегда был обстоятельным человеком, – удовлетворенно заметил Степан Петрович.
Тот согласно кивнул головой и, сделав небольшой перерыв, видимо, размышляя о чем-то, несколько раз в задумчивости отхлебнул из фужера, закусывая кусочками шоколада. Затем продолжил:
– Теперь оставался вопрос о выборе пути переезда во Францию, которую отец выбрал в качестве нового местожительства семьи.
– Разумно, – поддержал выбор отца Степан Петрович.
– Согласен, – подтвердил свое отношение к этому и старший брат. – Однако продолжалась война, и западные пути проезда из России во Францию были, естественно, отрезаны Германией и ее союзницей Австро-Венгрией, в то время как южный путь через черноморские проливы в Средиземное море был перекрыт Турцией, тоже союзницей Германии. Поэтому мы с отцом выбрали северный путь – через Швецию.
Степан Петрович резко встал и возбужденно заходил по комнате.
– Что тебя так взволновало, Степа? – несколько удивленно спросил Андрей Петрович.
– Так ведь чтобы перебраться из Швеции во Францию, надо было непременно пройти Датскими проливами, которые контролировались германским флотом! – чуть ли не простонал тот.
Андрей Петрович усмехнулся:
– Эх ты, стратег! Да будет тебе известно, что нейтралитет Швеции во время войны носил ярко выраженный прогерманский характер. И в обмен на поставки железной руды в Германию та сквозь пальцы смотрела на морские связи Швеции с Англией, которые, в частности, обеспечивали шведов необходимым продовольствием. Так что риск перебраться из Швеции в Англию был не так уж и велик.
– Так это же совсем другое дело, Андрюша! – воскликнул тот, усаживаясь на свое место. – И прошу тебя: извини за всплеск моих напрасных эмоций…
– Бывает… – понимающе улыбнулся тот, видя умоляющий взгляд брата, и уже спокойно продолжил: – Собрав самые необходимые вещи и оставив все остальное, нажитое за долгие годы, – он тяжко вздохнул, – отец с мамой, Марией и Петей с моей помощью перебрались из Петрограда* в Гельсингфорс*, где я, как ты, Степа, конечно, знаешь, будучи младшим флагманом Балтийского флота, командовал военно-морской базой. А уже оттуда отвез их в Турку, финский порт на побережье Балтийского моря, где, попрощавшись с ними, посадил на ближайший пароход, уходивший в Швецию. Оттуда они, как мы и предполагали с отцом, благополучно добрались до Англии, а там уже, как понимаешь, рукой подать и до Франции.
Степан Петрович удовлетворенно вздохнул.
– Там, – продолжил Андрей Петрович, – отец приобрел в предместье Парижа по вполне приемлемой цене, так как за время войны стоимость недвижимости значительно упала, уютный двухэтажный особняк, и семья начала новую жизнь, но уже в изгнании, правда, добровольном.
– Тяжело было, Андрюша, прощаться с родными? – сочувственно спросил Степан Петрович брата, понимая в то же время всю бессмысленность своего вопроса.
Тот тяжко вздохнул:
– Не то слово, Степа! Не приведи Господи и тебе испытать то же, что пришлось испытать мне. Я же ведь к тому же тогда был в полном неведении, что может случиться и со мной, но зато был твердо уверен, что отец и мать, а также моя семья будут теперь в полной безопасности. И эта уверенность, поверь, придавала мне силы.
Андрей Петрович снова пригубил фужер.
– После же октябрьского переворота большевиков, захвативших власть в России, озверевшие матросы стали убивать офицеров, сжигая их тела в корабельных топках. – Степан Петрович нервно передернул плечами, представив себе весь этот ужас. – А когда представители Центробалта* пытались склонить меня к сотрудничеству с большевиками, я, естественно, понял, что пришел и мой черед. Упаковав самые необходимые вещи, в том числе и адмиральскую форму, но, разумеется, без шинели, в чемоданы, уже в партикулярном* платье отправился в Париж по уже, так сказать, проторенной нашей семьей дороге.
Степан Петрович встал и обнял брата. Тот же благодарно крепко сжал его руку.
Сев на стул и несколько успокоившись, поинтересовался:
– И чем же ты, Андрюша, теперь занимаешься в благополучной Франции?
Тот, тоже отойдя от воспоминаний о своих былых переживаниях, улыбнулся:
– Веду жизнь благопристойного рантье на доходы в виде процентов с вложенного отцом в банк капитала, а другими словами, за счет накоплений наших с тобой предков.
Степан Петрович понимающе кивнул головой.
А Андрей Петрович уже серьезно продолжил:
– Участвую в деятельности Союза русских офицеров во Франции, возглавляя его морскую секцию. Кстати, – оживился он, – тебе, конечно, известен капитан первого ранга Погорецкий, бывший командир дивизиона подводных лодок Русской эскадры? – Степан Петрович утвердительно кивнул головой, никак не ожидавший услышать что-либо о своем бывшем сослуживце, тем более от брата. – Так вот, он нашел меня в Париже и предложил свои услуги по работе в морской секции. От него-то я и узнал некоторые подробности об эвакуации флота из Крыма и переходе его кораблей из Севастополя в Константинополь.
– Мир тесен, Андрюша, но теперь мне хоть стало понятно, откуда, оказывается, у тебя сведения о том, что командующий Русской эскадрой вице-адмирал Кедров уже, по всей вероятности, не вернется из Парижа в Бизерту, – усмехнулся Степан Петрович. – Помню, как контр-адмирал Беренс, исполняющий обязанности командующего эскадрой после отъезда того во Францию, чуть не лишился дара речи, когда ты сообщил ему об этом в нашей с ним беседе во время твоего визита на флагманский крейсер.
– Это так, Степа. Я только не стал объяснять ему, почему французы не отпустят его в Бизерту, – и, видя немой вопрос в глазах брата, продолжил: – Кедров категорически отказался признавать обещание Врангеля передать французам корабли Русской эскадры в залог обеспечения их содержания в Бизерте.
– Он что же, думает, что те станут содержать эскадру за так, за красивые глазки? – усмехнулся тот. – Какая-то бессмыслица, ей-богу… Хотя, надо признаться, что на совещании командного состава эскадры перед своим отъездом, он прямо высказался против передачи боевых кораблей французам, считая вполне достаточным передачу им плавмастерской «Кронштадт» и нескольких транспортов.
– Вот видишь как, Степа, – вздохнул Андрей Петрович. – Дело в том, что Кедров действительно считает необходимым передать эскадру, во всяком случае ее боевой состав, русскому правительству в изгнании, которое, сам понимаешь, то ли будет, то ли нет. А с французами рассчитаться за содержание эскадры и беженцев лишь вспомогательными судами и частью транспортов, что подтверждает твои слова. Ну да ладно. Мы с тобой ведь все равно, как понимаешь, ничего не изменим. Лучше расскажу тебе о подвиге экипажа тральщика «Китобой», о котором из уст в уста передавали друг другу наши флотские офицеры, оказавшиеся во Франции, наполняя сердца гордостью за русский флот.
Он сделал паузу, заново переживая это неординарное событие, и начал свое повествование.
– После октябрьского переворота большевиков Балтийский флот разложился окончательно и бесповоротно. Да это и не новость для тебя, – усмехнувшись, заметил он. – И тут, представь себе, на рейде Копенгагена весной восемнадцатого года появляется маленький русский тральщик «Китобой», который гордо несет на своей мачте не красный, как положено в Совдепии, а Андреевский флаг, и сигналами просит дать ему право ошвартоваться у пристани или стать на рейде. А на рейде Копенгагена в это время стояли, по сравнению с ним, гиганты – военные корабли английской эскадры Британского флота. Начальство порта не решилось само давать разрешение, а испросило такового у английского адмирала, командующего эскадрой, как старшего командира на рейде.
И с флагманского английского линейного корабля просигналили:
– Корабль должен спустить свой флаг и сдаться английским морским властям.
Андрей Петрович недобро усмехнулся, а Степан Петрович замер, ожидая развязки.
– Получив это сообщение, командир «Китобоя» лейтенант Ферсман, потомственный русский моряк, сразу же просигналил флагману:
– Русский Андреевский флаг спущен не будет. Предлагаю английской команде приготовиться к бою!
И на «Китобое» прозвучала боевая тревога, по которой двенадцать человек команды разбежались по своим боевым постам: к маленькой пушчонке, годной лишь расстреливать всплывавшие при тралении мины, и к двум крупнокалиберным пулеметам…
Степан Петрович, напряженно слушавший брата, резко встал, вызвав у того понимающую улыбку:
– Я уже это пережил, Степа…
И тот, справившись с волнением, охватившим его при упоминании братом о мужестве командира тральщика и его команды, опустился на стул.
А Андрей Петрович продолжил:
– Наступила большая пауза. Ведь, как ты, конечно, понимаешь, одного попадания снаряда английского дредноута было бы достаточно, чтобы разнести в клочья и отправить «Китобой» ко дну со всем его экипажем. И Ферсман напряженно ждал, как, впрочем, и его команда, состоявшая из гардемарин и кадет.
Степан Петрович торжествующе воскликнул:
– Теперь-то ясно, Андрюша, в чем дело!
Тот согласно кивнул головой и продолжил:
– Пауза затянулась. Вдруг на линкоре взметнулись сигнальные флаги: «Особое внимание!», и английский адмирал просигналил:
«Я вам передал приказ моего правительства. Теперь я лично преклоняюсь перед вашим мужеством. Вы можете свой флаг не спускать, вам будет оказана всякая помощь!» – Каково, Степа! – воскликнул Андрей Петрович. – Ты только представь себе, что англичане, и сами являясь моряками от Бога, были вынуждены признать мужество русских моряков!
– Я преклоняюсь перед их мужеством, Андрюша! – с подъемом поддержал тот брата, взволнованный его рассказом.
– Ну а дальнейшее пребывание «Китобоя» в Копенгагене было сплошным триумфом. Вдовствующая императрица Мария Федоровна приняла лейтенанта Ферсмана с его командой в своей резиденции, мэр города устроил команде прием, их всюду приглашали, поили, кормили…
– Одним словом, пожинали плоды своей славы, – улыбнулся Степан Петрович. – Причем вполне заслуженной, – уточнил он уже вполне серьезно, вопросительно глянув на брата.
Тот согласно кивнул головой и продолжил:
– А через двадцать четыре часа «Китобой» вышел в Средиземное море и взял курс на Севастополь, чтобы принять участие в дальнейшей борьбе русских патриотов с большевиками.
Степан Петрович засомневался:
– Что-то не припомню я, Андрюша, чтобы в Севастополе ходили слухи об этом подвиге «Китобоя», хотя я видел его там?
– Тем более это делает честь его командиру и команде. И посему предлагаю осушить наши фужеры за русских моряков, за русский флот, который вы представляете здесь, в Бизерте!
– С превеликим удовольствием поддерживаю твой тост, Андрюша!
И братья, чокнувшись фужерами, стоя осушили их до дна.
– А вот теперь ты, Степа, расскажи-ка мне, как сложилась и твоя судьба после перевода с Балтики на Черное море?
Тот сосредоточился.
– По прибытии на Черноморский флот, которым стал командовать вице-адмирал Колчак, кстати, как ты, конечно, знаешь, переманивший и меня с Балтики за собой, я принял командование над эскадренным миноносцем «Гневный», которым благополучно командую и по сей день. А так как основные усилия Черноморского флота были направлены на нейтрализацию действий германской эскадры в составе линейного крейсера «Гебен» и легкого крейсера «Бреслау», прорвавшихся от преследования англичан через Дарданеллы и Босфор из Средиземного моря в Черное, то и я на своем миноносце включился в их преследование.
В начале июля шестнадцатого года отряд русских кораблей в ходе операции, разработанной Колчаком, настиг германский крейсер «Бреслау», который до этого безнаказанно обстреливал наши порты и топил транспорты на Черном море. В этой операции активно участвовали миноносцы, в том числе и мой «Гневный», которые в ходе боя тяжело повредили германский крейсер. Кстати, именно после этого боя я и был назначен командиром дивизиона эскадренных миноносцев, а уже позже произведен и в капитаны первого ранга. Не исключаю, что к этому приложил свою руку и командующий флотом, протеже которого я, собственно говоря, и являлся, – застенчиво улыбнулся Степан Петрович.
– Ты чрезвычайно проницателен, Степа, – широко улыбнулся и старший брат.
Они сделали по глотку мадеры.
– После октябрьского переворота, когда большевики в восемнадцатом году заключили с Германией сепаратный, так называемый Брестский мирный договор по принципу «ни войны, ни мира», ее войска начали стремительно продвигаться на восток, захватывая Украину. Ввиду этого нависла угроза захвата и Севастополя вместе с кораблями, стоявшими в его бухтах. Большевикам все-таки удалось вывести из него новейший линейный корабль «Воля» с девятью эскадренными миноносцами и затопить их у Новороссийска, чтобы те якобы не достались Германии, нанеся тем самым непоправимый ущерб Черноморскому флоту.
– Вот сволочи! – выругался Андрей Петрович, резко встав со своего места. – Но, с другой стороны, – подумав и снова сев на стул, добавил он, – их действия вполне логичны – уж очень опасно иметь в своем тылу сильный флот, не поддавшийся большевистской пропаганде.
Степан Петрович согласно кивнул головой:
– Это несомненная заслуга Колчака, имевшего огромный авторитет у всех моряков Черноморского флота, – и продолжил: – Однако Добровольческая армия Деникина очистила от большевиков Юг России, в том числе и Крым, но, дойдя уже до Орла, стала постепенно отходить к югу под ударами красных. В двадцатом году Деникин ввиду неудач на фронте добровольно передал функции Верховного главнокомандующего генералу Врангелю. К этому времени большевики, потерпев неудачу под Варшавой по захвату Польши, заключили с ней перемирие и направили освободившиеся войска на Юг. Тем самым участь Крыма была предрешена, и Врангель стал спешно готовить эвакуацию кораблей Черноморского флота и войск Русской армии.
Андрей Петрович, потрясенный словами брата, встал со своего места и возбужденно заходил по комнате. Затем, несколько успокоившись, сел на свое место.
– Надо отдать должное Врангелю, – продолжил Степан Петрович. – Он организованно провел эвакуацию как войск, так и гражданского населения, отказавшегося оставаться под властью большевиков, из Крыма. Представь себе, Андрюша, армаду из ста тридцати судов со ста пятьюдесятью тысячами беженцев, направляющуюся в Константинополь! – Тот понимающе кивнул головой. – Надо при этом отдать должное и Франции, единственной державе, не только признавшей правительство Юга России, но и не отказавшейся от своих обязательств по отношению к нему.
Ну а дальнейшее развитие событий ты уже, наверное, знаешь из своих источников, в том числе и от капитана первого ранга Погорецкого, о встрече с которым ты мне рассказал.
– Только в общем плане. Меня же, Степа, интересуют события, связанные лично с тобой. Ведь, как мне известно, переход кораблей Русской эскадры из Константинополя в Бизерту проходил в тяжелых погодных условиях и даже с потерями. К примеру, конвоировавший отряд русских кораблей французский сторожевой корабль «Бар ле Дюк», как мне известно, затонул в жестокий шторм в Греческом архипелаге. Надеюсь, тебе повезло больше?
– К счастью, да, Андрюша. Но надо учитывать, что «Гневный» – современный эскадренный миноносец с довольно большим водоизмещением. – Тот опять согласно кивнул головой. – В то время как малым миноносцам времен Русско-японской войны в условиях длительных жестоких штормов действительно пришлось довольно туго. Это мне, как командиру дивизиона, хорошо известно из докладов их командиров. Да что это я тебе, собственно говоря, объясняю, когда ты и сам командовал именно таким миноносцем? – сам себе удивился он, глянув на брата.
Андрей Петрович, напряженно слушавший брата, удовлетворенно откинулся на спинку стула: