Наследник поручика гвардии Шестёра Юрий
– Так и поступим, господа! – подвел итог Макаров. – Запаса угля на «Константине» для этого вполне достаточно, – заверил он.
Однако в течение нескольких суток турецкие корабли в Поти так и не появились. Получив достоверные сведения о том, что они находятся у Сухума, Макаров приказал поднять катера на борт «Константина» и повел его туда.
При подходе к Сухуму неожиданно опустился такой густой туман, что ориентироваться в нем стало невозможно, и командир «Константина», пожалев еще об одной упущенной возможности атаковать неприятеля, приказал вахтенному офицеру взять курс на Севастополь.
К радости, в Севастополе его уже ожидало письмо от Петра Михайловича. Вскрыв конверт, он с внутренним трепетом стал читать: «Несмотря на постигшую вас неудачу, убедительно прошу, не отчаивайтесь! Приобретенный вами бесценный боевой опыт принесет свои плоды, и вы непременно ощутите радость успеха. Ведь смог же Зацаренный на “Чесме” пробиться к атакованному им броненосцу? И только какая-то случайность не позволила ему подорвать врага. Война между тем продолжается, и вы, Степан Осипович, еще внесете свою лепту в нашу неизбежную победу над турками!».
– Спасибо вам, Петр Михайлович! – прошептал растроганный Макаров. – Я обязательно оправдаю вашу веру в меня…
Тем временем русские армии сосредоточились на левом берегу Дуная, готовясь к его форсированию. Это была труднейшая задача. Ведь полноводная река, при ширине свыше одного километра и глубине до тридцати метров, представляла серьезнейшее препятствие.
Турки имели на Дунае восемь броненосцев, пять канонерок и одиннадцать вооруженных пароходов разных типов. Однако турецкое командование считало эти силы явно недостаточными, и броненосная эскадра Гоббарт-паши была вынуждена, покинув кавказское побережье, переместиться к западным берегам Черного моря. Курсируя между Сулинским рукавом Дуная и островом Змеиным, она артиллерийскими обстрелами существенно затрудняла снабжение русской армии.
Аркас колебался:
– Должен признаться, что ваша неудачная атака на Батумском рейде значительно подорвала веру в возможность успешного применения минных катеров.
– У кого, разрешите полюбопытствовать, ваше превосходительство?
Вице-адмирал пристально посмотрел на собеседника:
– У командования Черноморским флотом.
Макаров усмехнулся:
– Которое, по вашим же словам, не располагает иными средствами за исключением «Константина» с его минными катерами для противодействия турецкому флоту? – пошел он ва-банк. – Где же логика, ваше превосходительство?
– Не забывайтесь, господин лейтенант! – гневно воскликнул вице-адмирал.
– А я и не думаю забываться, ваше превосходительство. Рассуждаю чисто логически.
Во-первых, я приказал атаковать неприятеля только одним катером, самым быстроходным. Расчет был сделан на то, что после подрыва одного из кораблей у турок на рейде возникнет паника, а, воспользовавшись ею, я сразу же атакую противника остальными катерами. Однако, к великому сожалению, взрыва так и не последовало.
Во-вторых, лейтенант Зацаренный на «Чесме» все-таки прорвался к броненосцу и подвел буксируемую мину под него, о чем свидетельствует вмятина на ее корпусе. Причина же ее не подрыва установлена проведенными нами испытаниями взрывателя, снятого с нее, и экспертами электротехнической лаборатории Морского технического комитета. Взрыватель оказался неисправен. Оба заключения об этом, как мне известно, находятся в штабе флота и не вызывают у кого-либо сомнений в истинной причине неудачи.
В-третьих, как отметил в своем письме капитан 2-го ранга Чуркин, мы, катерники, приобрели бесценный боевой опыт, который непременно принесет свои плоды.
Исходя из этого, считаю целесообразным осуществить поиск кораблей неприятеля между Сулинским рукавом и островом Змеиным и при обнаружении их атаковать уже шестью катерами, включая и два номерных, которые будут следовать за «Константином» на буксире. – Макаров вопросительно посмотрел на вице-адмирала.
Тот сидел в глубокой задумчивости. Командующий сухопутной армией уже неоднократно просил его предпринять какие-либо меры к пресечению обстрела его войск турецкими кораблями. А что он, главный командир Черноморского флота, мог предпринять?! Конечно, потопление четырьмя минными катерами с шестовыми минами турецкого монитора[101] «Сельфи», атакованного по примеру Макарова в Мачинском рукаве Дуная в ночь с 13 на 14 мая, имело большое значение. Но это, к сожалению, был всего лишь частный успех, достигнутый к тому же на Дунае. А что он мог противопоставить броненосной эскадре Гоббарт-паши, действовавшей вдоль морского побережья? Лишь «Константина» с его минными катерами… И хотя в штабе флота возросло сопротивление их применению после неудачи Макарова у Батума, логика командира «Константина» убедила его. «Однако не могу же я вот так, сразу, признать свою неправоту?» – усмехнулся он про себя.
– Похоже, что вы, Степан Осипович, пытаетесь прикрыть свою настоятельную просьбу, я бы даже сказал, требование, на выход «Константина» в море мнением известного авторитета. Не так ли?
– Совершенно верно, Николай Андреевич! – ответил тот, почувствовав перемену в настроении вице-адмирала. – Было бы непростительно глупо с моей стороны не воспользоваться им.
Аркас открыто усмехнулся откровенности лейтенанта, а затем, делано вздохнув, как бы нехотя объявил:
– Ну что же, пожалуй, вам все-таки удалось убедить меня. Готовьте «Константина» к выходу в море. Может быть, на сей раз вам повезет больше.
– Обязательно повезет, Николай Андреевич! – просиял тот. – Будьте в этом уверены! – Макаров ликовал.
Через некоторое время после того, как ранним утром 28 мая «Константин» наконец-то вышел из Севастополя, поднялся ветер, и следовавшие за ним на буксире номерные катера стало заливать водой.
– Уменьшить скорость до семи с половиной узлов! – приказал Макаров вахтенному офицеру. – Будем теперь тащиться, теряя драгоценное время, – с досадой обратился он к старшему офицеру, горя желанием как можно быстрее подойти к Сулинской бухте.
– А пережидать волнение – терять его еще больше, – рассудил лейтенант Скоробогатов. – Придется терпеть. Хотя, надо признаться, на буксируемых катерах командам приходится ох как не сладко, – он бросил взгляд за корму «Константина», где, зарываясь в волны, за ним шли два больших катера.
Ярко горели, подмигивая мощными фонарями, огни на маяках в Сулине и на острове Змеином. На катерах стали поднимать пары, готовясь к атаке. Однако незаметно «Константин» стало прижимать сильным течением к берегу, и, когда в ночной темноте на это обратили внимание, оказалось уже слишком поздно – судно село на мель.
– Только этого нам и не хватало! – в сердцах воскликнул Макаров и принял решение: – Часть угля – за борт! Завезти с кормы верп! – приказал он.
Старший офицер распорядился, и цепочка матросов потянулась от угольных ям с мешками за спиной к борту.
– Какое добро губим! – воскликнул один из матросов, ссыпая уголь за борт. – Нам бы его да в кузню в деревне, – мечтательно произнес он. – Почитай, на год, а то и более хватило бы.
– Корабль-то куда дороже будет, дура! – прикрикнул на него квартирмейстер.
– Оно, конечно, так, – согласился матрос, – а добро-то, однако ж, все равно жалко.
– Будешь жалеть, Никодим, когда турки, споймав тебя вот на этом берегу, на цепь в остроге посадят да баландой будут раз в день кормить! – хохотнул другой матрос. – Благо, времени там будет хоть отбавляй…
Матросы дружно рассмеялись.
– Прекратить травлю! – раздался в темноте голос старшего унтер-офицера. – Поспешайте, мать вашу так! А то не успеем…
Авральная работа продолжалась, и на рассвете старший офицер уже доложил командиру, что его распоряжения выполнены: часть угля выброшена за борт, судно облегчено, а с кормы заведен верп.
– С богом, Андрей Игнатьевич! – обратился Макаров к лейтенанту Скоробогатову.
– По местам стоять! С якоря сниматься! – тут же раздался зычный голос старшего офицера.
Матросы разбежались по местам.
– Пошел шпиль!
Якорный канат верпа натянулся в струну.
– Машина – полный назад!
Гребной винт вспенил воду под кормой. Судно от напряжения корпуса вздрогнуло, затем задрожало и стало медленно сползать с мели на чистую воду.
– С успехом, Степан Осипович! – радостно воскликнул Скоробогатов. – Прямо-таки гора с плеч!
– Поздравлять будете, Андрей Игнатьевич, когда подорвем первый турецкий броненосец! – сухо ответил командир.
В это время с марсовой площадки раздался взволнованный голос впередсмотрящего:
– Вижу силуэт корабля, идущего из Сулина в сторону моря!
Они быстро посмотрели в указанном направлении, но с высоты мостика так ничего и не увидели.
– Слава богу, что мы тоже скрыты утренним туманом, – с облегчением произнес Макаров. – Посему будем до темноты скрываться здесь, под прикрытием берега, – принял решение он, – а с наступлением ночи начнем действовать, выдвигаясь к Сулину. Усильте, Андрей Игнатьевич, наблюдение! А я, пожалуй, пока что отдохну после бессонной ночи, – он стал устало спускаться с мостика.
Близится полночь. Тишина. Катера под парами уже спущены на воду, на большие номерные с малых поданы буксиры.
– В добрый час! – напутствовал Макаров командиров. – Я остаюсь на «Константине». Надо учесть опыт батумской неудачи, – пояснил он, видя недоумение на лицах офицеров. – Отсюда мне будет легче руководить сбором катеров после их выхода из атаки, чем с «Минера». Старшим назначаю лейтенанта Зацаренного…
…Турецкие броненосцы совсем рядом. Уже слышны на них чужие голоса и перекличка часовых.
Вдруг лейтенант Зацаренный, спуская мину за борт катера, поспешил и ненароком намотал ее буксир на гребной винт. Катер остановился. Слышались только его глухие проклятья – не хватило отважному лейтенанту выдержки и хладнокровия.
В сердцах он махнул рукой лейтенанту Рождественскому, чей номерной катер находился рядом, в сторону ближайшего турецкого броненосца, что означало: «Атакуй!». Заревела мощная машина, и тот, набирая полный ход, устремился в атаку.
Турки, конечно, тут же обнаружили его по громкому шуму и открыли по нему ружейный огонь. Однако Рождественский, несмотря на обстрел, хладнокровно приблизился к броненосцу и, круто развернув катер, подвел мину под его борт. Раздался оглушительный взрыв, заложивший на мгновение уши, а вслед за ним и дружное «ура!». Одновременно с броненосца был произведен первый орудийный выстрел в ответ, при вспышке которого ясно обрисовался огромный столб воды, поднятый миной. Броненосец стал крениться, а катер – быстро уходить от атакованного им противника.
В это время лейтенант Пущин на своем номерном катере шел в атаку на другой броненосец.
Неожиданно его катер начал терять ход, двигаясь лишь по инерции. «Винт!» – мелькнула догадка, и лейтенант сам прыгнул в воду. Держась одной рукой за борт, он освобождал винт от неизвестно откуда взявшегося конца, дюйма в четыре толщиною. «Конец буксирного троса, – предположил он. – Видимо, при крутом повороте намотался».
Как только гребной винт был освобожден от троса, катер тут же рванулся вперед.
– Стоп машина! – отчаянно прокричал машинисту в переговорную трубу боцман с мостика, а сам метнулся на корму помогать минному унтер-офицеру и матросу втащить барахтающегося в воде командира.
– Не зацепило винтом, ваше благородие?! – озабоченно спросил он.
– Бог миловал… – слабо улыбнулся лейтенант.
Из люка машинного отделения показалась голова машиниста.
– Что тут у вас случилось? – тревожно спросил он, удивленно глядя на командира, с которого потоками стекали струи воды.
– Ты почему сразу же не перевел маневровый клапан на «стоп»?! – набросился на него боцман.
– Хорош, ты, однако, Селиверстов! – огрызнулся тот. – Их благородие за борт, а ты, значит, ручки в брючки?! – и обратился, уже оправдываясь, к лейтенанту: – Кочегар шурует топку, я, ваше благородие, поддаю и поддаю пару в машину, а катер ни с места!
– Прекратите базар! – прикрикнул на них командир. – Не время! Боцман – к штурвалу! Машинист – полный вперед!
– Есть, ваше благородие! – дружно ответили те и бросились исполнять команды.
Тут по ним открыл орудийный огонь еще один броненосец. Пущин стал вести катер зигзагами, пытаясь сбить турецким канонирам прицел, но все-таки судно вдруг вздрогнуло от удара, а затем, кренясь, стало медленно погружаться в воду.
Убедившись, что спасти его уже невозможно, командир в отчаянии воскликнул:
– Вот расплата за задержку! – и громко приказал: – Всем покинуть катер!..
Достигнув вплавь берега, вся команда была схвачена турками и пленена.
Моральный эффект сулинского похода «Константина» оказался чрезвычайно велик. Турки почувствовали, что их флоту угрожает серьезная опасность не только на Дунае, но и на дальних подступах к их столице. Как выяснилось впоследствии, турецкий броненосный корвет «Иджалие» был поврежден настолько основательно, что вышел из строя до самого конца войны.
За успешную операцию на Сулинском рейде лейтенант Макаров был награжден орденом Владимира IV степени с бантами, а лейтенант Рожденственский – орденом Георгия IV степени. Эта удача не только подняла авторитет Макарова, но и вселила в командование Черноморского флота уверенность в возможности организации противодействия турецкому броненосному флоту.
Глава четвертая
Триумф командира «Константина»
Макаров уже на собственном опыте убедился, что и шестовые, и буксируемые мины недостаточно надежны. Мало того, мощность их зарядов была явно недостаточна для нанесения серьезных повреждений турецким бронированным кораблям.
«И действительно, – рассуждал он, – атака лейтенанта Рождественского лишь повредила атакуемый им корабль, но не привела к потоплению, и тот, пусть с небольшим креном, но покинул Сулинский рейд своим ходом. А ведь это был лишь корвет водоизмещением в тысячу тонн. А если атаковать такой миной броненосец водоизмещением от шести до девяти тысяч тонн? – вздохнул лейтенант. – Вот если бы рядом был Петр Михайлович! Ведь не зря же он говорил, что одна голова хорошо, а две – лучше. Да еще какая голова! – Макаров с досады стал мерить шагами каюту. Затем снова сел в кресло. – Но Петра Михайловича рядом нет, и не будет. У него своих забот выше головы. А что-то предпринимать надо!»
Он снова вскочил: «А самодвижущиеся мины Уайтхеда?! Я же точно знаю, что они есть на складах Морского министерства! Ведь эти мины обладают взрывной силой в несколько раз большей, чем применяемые нами. Да к тому же более удобны в обращении»…
К сожалению, Макарову мины Уайтхеда не выдали – под тем предлогом, что на их приобретение затрачены большие средства. «Сберегать мины из-за того, что они дороги, и не расходовать их для той цели, для которой они предназначены – просто глупо!» – возмущался командир «Константина». Он был настойчив и в конце концов сумел получить в севастопольском адмиралтействе несколько таких мин. Однако случаев боевого применения их всё равно еще не имелось, и никто не знал, как же ими надо пользоваться.
– Начнем с нуля, – обратился Макаров к командирам катеров. – И сразу в реальных условиях, поскольку проведение учебных стрельб нам не разрешили, ссылаясь на дороговизну мин.
С энтузиазмом сооружали деревянные пусковые установки и под наклоном устанавливали их на корме двух самых быстроходных катеров – «Чесмы» и «Синопа».
– Действовать будете так, – наставлял Макаров своих офицеров. – Подойдя к цели сажен на пятьдесят, сбрасываете эту мину-торпеду из пусковой установки за борт и тут же резко отворачиваете катер в сторону. Дело в том, что торпеда, упав в воду, погружается сажен на десять, делая так называемый «мешок», затем запускает свою паровую машину и, поднимаясь к поверхности воды на заданную глубину, стремительно идет к цели. А скорость движения у нее – дай бог каждому! – с горящими от возбуждения глазами, восклицал он. – И если вовремя не отвернуть, то она протаранит собственный же катер. Именно поэтому атаковать неприятеля торпедами можно только на рейдах с достаточной глубиной… Но это уже моя забота, господа командиры.
Все горели желанием как можно скорее применить торпеды в деле. Оставалась самая «малость» – выбрать удобный момент для торпедной атаки и получить разрешение начальства.
К сожалению, все складывалось не так-то просто.
Во-первых, как писали английские газеты, турки настолько были напуганы успешными атаками минных катеров в Мачинском рукаве Дуная и у Сулина, что им всюду мерещились неуловимые русские, шныряющие по Черному морю. Именно поэтому броненосная эскадра Гоббарт-паши практически прекратила активные действия, предпочитая «отсиживаться» в своих портах под надежной защитой береговых батарей.
Во-вторых, командование Черноморского флота не верило в возможность успешного применения самоходных мин Уайтхеда, которые к тому же были очень дороги.
Тем не менее Макаров настойчиво добивался разрешения на боевой выход. Он писал вице-адмиралу Аркасу: «Я прошу вас, ваше превосходительство, разрешить мне сделать из Севастополя вылазку на Сулин с минами Уайтхеда. Лунные ночи нам будут очень полезны, чтобы найти броненосцы, когда маяк не зажжен, а подойти на 50 сажен можно почти незаметно в самую лунную ночь. Если для операции будет выбрана хорошая погода в тот день, когда броненосцы стоят на наружном рейде, то есть большое ручательство за успех».
Аркас медлил, разрешение-таки дал, однако радость катерников была преждевременной – турецкие корабли покинули Сулин. Разрешение запоздало.
Офицеры «Константина» впали в уныние.
– Так и будем всю войну вместо боевых действий перевозить то раненых и больных, то всякое военное снаряжение, а то и провиант для войск кавказской армии… – сокрушался энергичный лейтенант Зацаренный.
Через некоторое время Макаров собрал командиров катеров и старшего офицера в своей каюте. Видя его приподнятое настроение, приободрились и офицеры.
– Идем в разведку на юг, к Босфору! – объявил он.
– Наконец-то! – воскликнул Зацаренный. – Может быть статься, и пощиплем перья Гоббарт-паше!
– О таком походе я мечтал еще с начала войны, – продолжил Макаров. – А посему, Андрей Игнатьевич, – обратился он к старшему офицеру, – готовьте «Константина» к выходу в море, а вы, господа командиры, катера к бою!
По решению командования вместе с «Константином» в море вышел и пароход «Эльбрус», командир которого был чином старше.
Макаров не без оснований боялся, что в случае встречи с неприятелем «Эльбрус» станет только помехой – ввиду отсутствия как у его команды, так и у командира боевого опыта минных атак. Поэтому, находясь на полпути к Константинополю (моряки так и продолжали называть бывшую столицу Византии, переименованную турками в Стамбул), Макаров приказал дать флажной сигнал: «Прошу позволения не следовать вместе», на что последовал ответ с «Эльбруса»: «Согласен».
– Теперь у нас, слава богу, руки развязаны, – облегченно вздохнул Макаров, явно довольный ответом командира «Эльбруса».
– Думаю, что не менее вас, Степан Осипович, доволен и командир «Эльбруса». Сомневаюсь, чтобы он чувствовал себя комфортно рядом с уже получившим известность командиром «Константина», – заметил старший офицер.
– Вы чрезвычайно прозорливы, Андрей Игнатьевич! – рассмеялся тот, оставшись тем не менее крайне довольным замечанием своего помощника.
Что поделаешь? Макаров, как и многие другие офицеры, испытывал потребность в признании его заслуг! Пусть и в такой закамуфлированной форме: все катерники были просто людьми с простыми человеческими слабостями.
На рассвете, уже при подходе к Константинополю, впередсмотрящий доложил:
– Вижу два парусных судна прямо по курсу у горизонта!
– Увеличить ход до самого полного! – приказал Макаров вахтенному офицеру, предвкушая удачу. – Поднять пары на «Чесме» и подготовить ее к спуску на воду!
Это оказались парусные шхуны. Макаров со смотровой командой на борту «Чесмы» подошел к одной из них. На ней суетились матросы, спешно выбрасывая что-то за борт. Шкипер говорил кое-как по-английски, и с ним удалось объясниться. Шхуна оказалась загружена пшеницей. На другой находились беженцы из местечка Кюстенже[102], к которому уже подходили войска русской Кавказской армии.
Макаров приказал команде с первой шхуны перейти на вторую.
– Можно было бы, конечно, взять ее на буксир в качестве приза. Ведь пшеница пригодилась бы в Севастополе в военное время, – рассуждал он в присутствии Зацаренного. – Однако в случае встречи с турецкими военными кораблями ее неизбежно придется бросить, и она опять же достанется неприятелю.
Лейтенант Зацаренный согласно кивнул головой.
– Так что, Иван Кузьмич, топите ее к чертовой матери! Как говорится, баба с возу – кобыле легче…
– Это мы мигом, Степан Осипович! – воскликнул командир «Чесмы» с загоревшимися глазами. – Хоть чем-то, да поможем Отечеству!
У местечка Хили, расположенного всего лишь в двадцати милях от Босфора, «Константин» наконец настиг сразу три турецких судна.
– Дать им по международному своду сигналов требование командам перейти на шлюпки! – приказал Макаров.
К рее фок-мачты «Константина» взвился набор сигнальных флагов, и на судах стали поспешно спускать шлюпки.
– Ишь ты, засуетились! Жить-то ох как хочется! – злорадно воскликнул неугомонный Зацаренный. – А, может быть, Степан Осипович, подорвать эти суда буксируемыми минами? В качестве тренировки, – пояснил он, увидев недоумение на лице командира.
– Вы бы, Иван Кузьмич, предложили еще подорвать их дорогими минами Уайтхеда! Тоже в качестве тренировки, разумеется. Вот тогда бы по нашему возвращению адмирал Аркас уж точно оторвал бы мне голову! – рассмеялся Макаров.
Рассмеялись и старший офицер с вахтенным офицером, находившиеся здесь же, на мостике.
– Так ведь я же только предложил, а уж принимать решение должны, конечно, вы, Степан Осипович, – смущенно оправдывался минный офицер «Константина».
– В первый раз вижу смущение на вашем лице, Иван Кузьмич! И должен отметить, оно вам очень к лицу, – улыбнулся тот и тут же объявил: – «Минера», «Синоп» и «Наварин» спустить на воду. В них, Андрей Игнатьевич, посадите матросов во главе с офицерами, которые будут поджигать суда, покинутые командами.
– А как же я, Степан Осипович? – растерянно спросил Зацаренный.
– Вы, Иван Кузьмич, уже потопили одно судно, так пусть отличатся и другие.
Посреди моря огромными кострами пылали турецкие суда, подожженные русскими моряками. Вокруг них сгрудились шлюпки. Турки стояли в них на коленях, держа сложенные руки у лица. Видимо, молились.
– Моряки все-таки… – сочувственно произнес лейтенант Скоробогатов. – Тут бы и сам волком взвыл, ведь на твоих глазах сожгли твой родной корабль!
Макаров молча пожал ему руку…
Продолжая рейд, неприятельских военных кораблей больше не встретили и решили возвращаться в Севастополь. Было 23 июля 1877 года.
Не успел «Константин» вернуться в Севастополь, как Макаров уже получил новое задание – идти к кавказским берегам. Это было вызвано обращением командующего Кавказской армией к вице-адмиралу Аркасу с просьбой о помощи. Отряд полковника Шелковникова, направляющийся в Абхазию, оказался в весьма критическом положении: турецкий броненосец, заняв удобную позицию на Гагринском рейде, держал под обстрелом проход в Гаграх, препятствуя его дальнейшему продвижению. Так что Макаров получил приказ атаковать турецкий броненосец или же отвлечь его, уведя как можно дальше от берега.
«Константин» тут же вышел в море. Однако жестокий шторм задержал его в пути на двое суток и лишь на рассвете 6 августа он приблизился к Гаграм.
– Вижу военный корабль, идущий встречным курсом! – доложил с марсовой площадки впередсмотрящий.
– Вот и появился наш визави! Турки небось уже потирают руки, считая, что непременно потопят нас, – усмехнулся Макаров.
– Это, к сожалению, вполне логично, Степан Осипович, – заметил старший офицер. – Что можем мы противопоставить ему? У броненосца в несколько раз более мощная и, самое главное, дальнобойная артиллерия. А посему «Константин» может быть расстрелян и потоплен с дистанции, почти вдвое превышающей дальность стрельбы его пушек, – заключил он, вглядываясь через зрительную трубу в турецкий броненосец. – Он практически неуязвим для орудий «Константина».
– Вы, Андрей Игнатьевич, забыли упомянуть об одном неоспоримом преимуществе «Константина».
Лейтенант Скоробогатов вопросительно посмотрел на командира.
– Я имею в виду скорость его хода, – пояснил тот. – Он является самым быстроходным пароходом на Черном море. А посему у меня и в мыслях не было желания вступить в артиллерийскую дуэль с броненосцем. А вот в кошки-мышки я поиграю с ним с превеликим удовольствием. Я заранее приказал поддерживать в котлах давление пара, достаточное для полного хода, – он скомандовал вахтенному офицеру развернуть «Константина» на обратный курс, потом «полный вперед!» и оповестил машинное отделение о том, что их преследует турецкий броненосец. – Теперь все зависит от «духов» в «преисподней». Сейчас они начнут шуровать уголь в топки с удвоенной энергией!
«Есть чему поучиться у нашего командира!» – с гордостью за него подумал юный мичман Волков, исполнявший обязанности вахтенного офицера.
От напряженной работы машин пароход дрожал и трясся, как в лихорадке. Ведь одиннадцать узлов – максимальная скорость хода «Константина», в то время как броненосец шел уже со скоростью одиннадцать с половиной узлов, нагоняя русских. Однако чувствовалось, что «Константин» все увеличивал ход.
– Проверить скорость хода лагом![103] – приказал Макаров.
Скорость хода оказалась равна двенадцати и трем четвертям узла, и он восторженно воскликнул:
– Ай да Владимир Спиридонович! Ай да «духи»! Вот, господа офицеры, истинные спасители «Константина»!
В это время на верхнюю палубу, весь мокрый от пота, поднялся старший механик Павловский и доложил командиру:
– Если нужно, Степан Осипович, то можно прибавить ход еще на пол-узла.
– Большое спасибо за добрую весть, Владимир Спиридонович! Но больше прибавлять ход нет необходимости: турок и так стал отставать, – он показал в сторону преследовавшего их броненосца.
Павловский с интересом посмотрел за корму.
– Вот ты каков, вражина! И какой огромный… Видать, твои «духи» тоже все в мыле, нас догоняючи, – профессионально отметил он и вдруг вскинулся: – Не видать вам, басурманам, нашего «Константина», как своих ушей! – механик погрозил кулаком.
– Теперь-то турки уж точно со страху наложили в штаны! – рассмеялся старший офицер, по-дружески обняв старшего механика.
– А почему бы и нет, Андрей Игнатьевич? – тот ничуть не обиделся его шутке. – Пыжатся, пыжатся, а «Константин», знай себе, все дальше и дальше уходит от них.
– И все благодаря вам и вашим «духам», Владимир Спиридонович! Большое спасибо за ратный труд!
– Какой такой «ратный», Степан Осипович?! – воскликнул Павловский, недоуменно глядя на командира. – Я просто изо всех сил стараюсь обеспечить максимальный ход судна. И все.
– Это ваше старание как раз и спасает всех нас от погони! Ведь ход корабля – один из элементов его успешных боевых действий. Это аксиома военно-морского искусства. Во времена парусного флота противники перед началом боя стремились перехватить друг у друга ветер. Теперь же всё решают мощности машин и мастерство механиков. А превышение вами в самый критический момент скорости хода судна почти на два узла, достигнутой при его ходовых испытаниях, – просто фантастика! За что низкий поклон вам от всей команды «Константина»!
Старший механик, порозовев лицом от столь высокой похвалы, смущенно переводил взгляд с одного офицера на другого.
– Я вот, кстати, – продолжил Макаров, – думаю даже чуть снизить ход, чтобы раззадорить турок и тем самым увести их как можно дальше от берега…
Эта игра в кошки-мышки продолжалась часа два, пока внезапно налетевший шквал с дождем не скрыл противников друг от друга. Когда же дождь перестал и прояснилось, броненосца уже и след простыл. «Константин» больше не встретил неприятеля и прибыл в Новороссийск.
Выяснилось, что броненосец был отвлечен от Гагр в самый критический для отряда Шелковникова момент. В своем донесении тот телеграфировал: «Колонну князя Аргутинского рассвет застал в сфере огня со стороны броненосца. Она была спасена от страшных потерь пароходом “Вел. кн. Константин”.
После возвращения «Константина» в Севастополь Макаров находился в приподнятом настроении.
Успешно закончившийся хитрый поединок у Гагр с турецким броненосцем еще выше поднял его авторитет в среде офицеров Черноморского флота, а благодарственная телеграмма полковника Шелковникова стала бальзамом на душу для вице-адмирала Аркаса. Аркасу очень редко приходилось получать подобные сообщения от командования сухопутных войск. Он, конечно, знал, что об этом эпизоде обязательно будет доложено государю, и его душа прямо-таки пела: Черноморский флот, несмотря на всю свою немощность, все-таки действует, помогая сухопутным войскам ковать победу над неприятелем!
Теперь даже так называемые «доброжелатели» вынуждены были признать, что «Константин» в умелых руках его командира является эффективным средством в борьбе с турками на море. В связи с этим Макаров получил относительную свободу действий, и сумел как нельзя лучше воспользоваться этим благоприятным обстоятельством.
Он, как всегда, для принятия решений по дальнейшим действиям собрал в своей каюте «военный совет».
– Есть сведения, что в Сухум-Кале находятся неприятельские броненосцы. А посему предлагаю направиться туда для их атаки.
Офицеры возбужденно пожимали друг другу руки, высказывая тем самым единодушное одобрение предложения командира.
– Предлагаю также провести минную атаку в ночь с 11 на 12 августа, когда ожидается лунное затмение, дабы воспользоваться им для обеспечения скрытности и неожиданности нашего нападения.
– Это вы очень здорово придумали, Степан Осипович! – воскликнул лейтенант Зацаренный.
– Благодарю за поддержку, Иван Кузьмич, – улыбнулся Макаров. – Однако должен предупредить вас, что атаковать неприятеля будем только буксируемыми минами.
– Отчего же, Степан Осипович?! – удивленно, с обидой в голосе воскликнул лейтенант Шешинский. – Ведь и «Чесма», и «Синоп» вполне готовы к атаке минами Уайтхеда!
Тот понимающе посмотрел на него:
– Дело в том, Владимир Аркадьевич, что Сухумский рейд довольно мелководен и ввиду этого не пригоден для использования самодвижущихся мин. Я вполне разделяю ваше разочарование, но их пусковые установки с этих катеров для предстоящего похода придется все-таки снять. Пока, разумеется. До лучших времен, – уточнил он. – Вопросы есть, господа офицеры?
Со своего места поднялся лейтенант Рождественский, командир большого номерного катера.
– Выходит, Степан Осипович, что я опять остался не у дел?
– Выходит, что так, Дмитрий Львович. Вы же помните, что когда мы на «Константине» вышли в поход к Гаграм, то нас двое суток трепал такой жестокий шторм, что ваш катер, если бы он шел на буксире, пришлось бы волей-неволей затопить самим. А ведь до Сухума идти еще дальше.
– Не унывайте, Дмитрий Львович, – сочувственно добавил Зацаренный. – Вы у нас будете вроде как резервным командиром. Если кого-нибудь из нас, не дай бог, зацепит, вы тут как тут его сразу же и замените.
Рождественский уныло улыбнулся:
– Скорее вы, Иван Кузьмич, сами кого-нибудь зацепите, чем вас, – и обратился уже к Макарову: – А вообще-то с потерей катера Пущина со всей его командой я, Степан Осипович, как бы осиротел.
– Не в бирюльки играем, Дмитрий Львович, а делаем общее дело во славу нашего Отечества! Каждый на своем месте! – строго ответил тот. И тут же улыбнулся: – Вам ли обижаться, лейтенант?! Свой орден за успех у Сулина вы уже получили в отличие от других менее удачливых командиров, – он уважительно кивнул на крест Георгия IV степени на его шее. – Так что все по справедливости, Дмитрий Львович. Все свободны, господа офицеры!
К Сухуму подходили со всеми мерами предосторожности. В шести милях от берега застопорили машину и спустили катера на воду.
– С богом, господа командиры! – напутствовал Макаров. – Старшим назначаю лейтенанта Зацаренного. Подойдя к рейду, застопорьте машины и ждите. Как только диск луны покроется тенью, начинайте атаку. А по моему сигналу немедленно возвращайтесь к «Константину»…
Катера встали, сгрудившись у «Чесмы». В призрачном свете полной луны были видны силуэты броненосцев, стоявших на якорях на рейде.
Наконец на лунный диск стала наползать тень. Через некоторое время ночное светило приняло бронзовый оттенок, и Зацаренный махнул рукой. Катера, набирая полный ход, устремились в атаку.
В это время на берегу, как назло, где-то вспыхнул пожар. Он осветил катера. На кораблях объявили тревогу, загремели орудийные и ружейные выстрелы.
«Синоп» первым подскочил к самому крупному броненосцу, круто развернулся и, подведя под него мину, подорвал ее. Поднялся огромный столб черной воды.
– Похоже, взрыв пришелся под угольную яму! – азартно крикнул лейтенант Шешинский боцману, уводя катер от атакованного им корабля.
На броненосце заметались люди, многие из них стали в отчаянии бросаться в воду…
От близких и сильных взрывов на рейде поднялось волнение, и волны начали захлестывать беспалубные катера. Вокруг плавало множество обломков, среди которых приходилось стремительно возвращаться назад.
Команды катеров на «Константине» встречали криками «ура!». Поднимавшихся на палубу возбужденных и радостных моряков обнимали, поздравляя с очередной победой.
– А где же «Минер»? – тревожно спросил у Зацаренного старший офицер.
Тот подбежал к одному борту, затем к другому – «Минера» нигде не было видно.
– Разрешите, господин лейтенант, – официально обратился он к Макарову, – разыскать и привести сюда «Минера»?
Макаров тревожно глянул в сторону зарева на берегу.
– Добро, Иван Кузьмич! Только прошу вас действовать осторожно и осмотрительно. Не хватало еще потерять и вас с «Чесмой»!
– Все сделаю в лучшем виде, Степан Осипович! Будьте уверены! – обрадованно воскликнул Зацаренный и, махнув рукой своей команде, стремглав кинулся к катеру – дорога была каждая минута.
Моряки «Чесмы», как цыплята за маткой, устремились за своим командиром…
Потянулись томительные минуты ожидания. Макаров в напряжении ходил по мостику туда-сюда. На просьбу старшего офицера поднять два оставшихся катера на борт, ответил отказом:
– Кто его знает, Андрей Игнатьевич, что случилось с «Минером»? Команды катеров должны знать, что мы с вами примем все меры к их спасению в случае беды. Помните, как долго наши катера кружили у Сулинского рейда, разыскивая пропавший катер лейтенанта Пущина, пока не нашли спасательный круг с его номером? Так что «Синоп» и «Наварин», может быть, еще и понадобятся.
Наконец с марсовой площадки раздался радостный голос впередсмотрящего:
– Вижу два катера! Идут к «Константину»!
Над палубой прогремело многоголосое «ура!». От нервного напряжения и переживаний у Макарова навернулись на глаза слезы радости, и он, отойдя к ограждению мостика, оперся на планширь, чтобы, не дай бог, кто-нибудь увидел.
На палубу в бессознательном состоянии, на руках, подняли командира «Минера» лейтенанта Писаревского. Как объяснил боцман, катер неожиданно сцепился с турецкой гребной шлюпкой, оказавшейся у борта броненосца. Произошла рукопашная схватка. Дрались отчаянно. Один из турок со всей силой ударил командира катера веслом по голове, а затем пытался столкнуть его за борт. Матросы, пустив в ход приклады, отбили своего командира. Тут подоспела «Чесма» и увела «Минера» под градом пуль на буксире, а уже затем машинист дал ему свой ход.
– Лейтенанта Писаревского в лазарет! – приказал Макаров, тревожно глянув в сторону берега.
Сразу же с десяток человек бросились, чтобы выполнить его приказ, однако матросы и унтер-офицеры из команды «Минера» отстранили добровольных помощников и бережно понесли своего командира сами…
А турки трое суток провозились с подорванным броненосцем «Ассари-Шевкет» и на четвертые медленно повели его на буксире с большим креном в Батум.
Это был тот самый большой кабинет, в котором двадцать лет тому назад Андрей Петрович, его дед, просил адмирала Врангеля, назначить гардемарина Чуркина на один из кораблей, который в скором времени должен был бы отправиться на Дальний Восток. Однако Петр Михайлович об этом не знал – дед не любил афишировать свою заботу о внуке.
Теперь в кресле за огромным письменным столом сидел уже другой адмирал.
Читать бесплатно другие книги:
