Наследник поручика гвардии Шестёра Юрий
У нас сразу же сложились те же отношения, что и у вас, Андрей Петрович, с мичманом Фаддеем Фаддеевичем Беллинсгаузеном на шлюпе «Надежда». Я на совместных вахтах обучал Федора Федоровича, исполнявшего должность гардемарина[11], основам управления парусным судном, и уже через некоторое время он стал нести самостоятельные вахты наравне с офицерами шлюпа, исполняя должность вахтенного офицера. По окончании плавания он по представлению Головнина был произведен в мичманы.
– Меня Крузенштерн тоже хотел по окончании плавания представить к производству в мичманы, однако я предпочел пойти другим путем, – признался Андрей Петрович. – За что и получил нагоняй от камергера Резанова, бывшего в то время полномочным посланником России в Японии. Торговая миссия его находилась на «Надежде», а я состоял ее членом.
– У каждого из нас действительно свои пути-дороги, – задумчиво произнес Врангель. – Надеюсь, вы не жалеете о выбранном вами пути ученого? – улыбнулся он.
– Ни в коем случае, Фердинанд Петрович. Ни в коем случае. За время пребывания в Русской Америке у меня сложился вполне независимый характер. Вы, кстати, не почувствовали этого?
– Отчасти, Андрей Петрович, – мягко улыбнулся барон.
– А вот моя супруга, Ксения Александровна, в отличие от вас почувствовала это, мне кажется, в полной мере.
И они рассмеялись, пододвинув к себе фужеры. Их служебные отношения явно переходили в дружеские…
– После возвращения экспедиции и «Камчатки» в Кронштадт, – продолжил Врангель, – Головнин почти сразу же предложил мне возглавить Колымский отряд, целью которого помимо уточнения карты северо-востока России были розыски земли к северу от Чукотского полуострова, о наличии которой ходили упорные слухи, а также окончательное разрешение гипотезы о соединении Азии с Америкой. И хотя существование пролива между Азией и Америкой было установлено еще Дежневым и подтверждено экспедицией Беринга, все же имело хождение предположение, что Америка, так называемая «Большая Земля», где-то на северо-востоке соединяется с Азией узким перешейком, идущим от Шелагского мыса[12]. В связи с этим детальное обследование Чукотского побережья представляло особый интерес. Поэтому я дал согласие и пригласил с собой Матюшкина.
Прибыв в конце июля двадцатого года в Якутск, я направил Федора Федоровича в Нижнеколымск подготовить место для астрономических наблюдений и закупить пятьдесят нарт и шестьсот ездовых собак.
– Шестьсот собак?! – удивленно воскликнул Андрей Петрович.
Фердинанд Петрович снисходительно улыбнулся:
– А как же? Ведь обследование берегов на протяжении многих сотен верст[13] можно было проводить только на собачьих упряжках – весной и летом по прибрежному льду. Потому как в это время года тундра превращается в совершенно непроходимую местность, по которой в состоянии передвигаться лишь стада северных оленей в поисках ягеля. К зиме мы возвращались на нашу базу в Нижнеколымске. Кроме того, нужно было совершать и дальние походы по льду к северу от берегов в поисках так называемой «Земли Санникова», о которой ходили легенды.
– Мне несколько знакома эта проблема, – пояснил Андрей Петрович. – В свое время я намеревался по предложению главного правителя Русской Америки организовать экспедицию по обследованию северного побережья полуострова Аляска с целью определить, возможно ли обустроить там пушной промысел песца. Поэтому и проводил предварительные расчеты потребного количества собачьих упряжек. Потому-то приведенное вами количество заказанных собак и вызвало мое удивление. Ведь ваш отряд, по вашим же словам, насчитывал всего семь человек.
– Вы, Андрей Петрович, и в этом вопросе стоите на высоте. Количество закупленных нами ездовых собак действительно оказалось несколько завышенным.
Тот откровенно рассмеялся:
– Сразу видно, что рядом с вами, Фердинанд Петрович, не было Ивана Александровича Кускова, помощника главного правителя Русской Америки Баранова. Тогда бы вам не пришлось столь вольно распоряжаться казенными деньгами.
– Неужели Российско-Американская компания с ее огромными прибылями ущемляла вас как руководителя экспедиций в финансовом отношении? – откровенно удивился уже Врангель.
– Ни в коем случае. Я никогда не испытывал недостатка в денежных средствах. Просто Иван Александрович имел звание коммерции советника[14], а посему весьма скрупулезно рассчитывал все предстоящие расходы. И я привык к этому, хотя зачастую и спорил с ним, – он улыбнулся, вспомнив, как «выбивал» у Кускова вторую лошадь для экспедиции по обследованию залива Аляска. – Поэтому покорнейше прошу извинить меня за, возможно, несколько нетактичное замечание по поводу количества закупленных вами собак.
Барон приложил руку к сердцу:
– Вы зря так беспокоитесь, уважаемый Андрей Петрович! Это я должен благодарить Всевышнего за возможность откровенно беседовать с вами, так сказать, тет-а-тет. Ведь вы же, не замечая того, преподаете мне уроки в качестве многоопытного руководителя научных экспедиций, – привстав, он признательно пожал руку ученому и продолжил: – Когда, закончив описание истории Якутска, и я в феврале уже двадцать первого года прибыл в Нижнеколымск, то узнал, что большая часть из закупленных собак и нарт может быть доставлена лишь в середине марта. Не дожидаясь их доставки, я решил составить небольшой отряд и предпринять путешествие до Шелагского мыса, географическое положение коего было весьма неопределенно.
Мы почти сразу же, уведомив об этом генерал-губернатора Сибири, выехали из Нижнеколымска на трех путевых и пяти завозных, то есть для провианта, нартах. Я имел намерение обозреть берег океана от Большого Баранова Камня[15] до Шелагского мыса, к северу от которого, по утверждению Сарычева, находилась обитаемая матерая земля. А по существовавшему мнению некоторых ученых, располагался перешеек, соединяющий Азию с Америкой. Наш путь лежал через места, где ранее путешествовали Биллингс и Сарычев. Поэтому я сравнивал собственные географические определения с наблюдениями своих предшественников и был очень доволен, что они совершенно согласовывались.
Преодолевая трудности в сорокаградусный мороз, мы наконец-то достигли Шелагского мыса, далеко вдающегося в Ледовитое море. Определив его точные координаты, мы с надеждой через зрительные трубы вглядывались с его высоких утесов в раскинувшееся к северу пространство, покрытое бесконечными ледяными полями. Но никаких признаков какой-либо земли, расположенной за ними, так и не обнаружили. Пора было возвращаться на нашу базу в Нижнеколымск. – Фердинанд Петрович сделал глоток из фужера, закусив кусочком шоколада. – И тут нас постигло несчастье, – тяжко вздохнув, продолжил он. – Еще по пути к Шелагскому мысу мы устраивали на льду продовольственные склады, а освободившиеся упряжки отправляли назад, в Нижнеколымск, для экономии корма собак. И каков же был наш ужас, когда мы обнаружили, что три из четырех этих самых складов были разорены песцами и росомахами! А кругом на сотни верст снежная пустыня…
Андрей Петрович передернул плечами.
– Несмотря на жесточайший режим экономии, введенный мной, тяжелый голод буквально парализовал людей. Можно было, конечно, съесть собак, но это означало бы верную гибель экспедиции в снежном безмолвии. В этих условиях единственным выходом было поделить с собаками корм. И каким же лакомством казалась нам юкола![16] Полную норму давали только вожакам упряжек. Упряжки выбивались из сил, и приходилось чаще обычного делать кратковременные остановки.
И все-таки мы кое-как, но добрались до Нижнеколымска! Когда же собаки почуяли близость жилья, то, собрав последние силы, налегли на постромки так, что нарты чуть ли не летели по снегу… – Фердинанд Петрович встал из кресла и несколько раз прошелся по каюте, чтобы Андрей Петрович не заметил слез, блеснувших в глазах этого мужественного человека. Несколько успокоившись, он снова сел и продолжил: – Так что у Августа Эриха Кибера, нашего доктора, появилась новая забота – следить, чтобы путешественники с голоду не съели чего лишнего. Но, слава богу, все обошлось без нежелательных последствий.
– Да, Фердинанд Петрович, пришлось вам хватить лиха… Но какую-нибудь неизвестную ранее землю вам все-таки удалось обнаружить? – заинтересованно спросил Андрей Петрович.
– К сожалению, нет. Мы совершили три дальних похода к северу от берегов, максимально углубившись в Ледовитое море на двести шестьдесят верст, но каждый раз встречали непреодолимое препятствие – огромные полыньи. Тем не менее мы с Матюшкиным были убеждены, что такая земля существует. Ведь в один из походов вроде бы рассмотрели у горизонта снежные холмы, да и чукчи убеждали нас, что видели их в этом же самом месте.
– Знакомое чувство, – задумчиво произнес Андрей Петрович. – Когда мы в январе двадцатого года впервые приблизились к Южному материку на несколько десятков миль[17], то увидели какие-то странные белые облака, которые, как потом выяснилось, на самом деле оказались далекими горами, покрытыми снегом.
– Вот видите! – обрадованно воскликнул Фердинанд Петрович. – Именно поэтому я просил разрешения продлить экспедицию еще года на два, в крайнем случае на год, но получил отказ и был отозван вместе с отрядом в Петербург.
– Всякое бывает, – заключил Андрей Петрович, вспомнив судьбу главного правителя Русской Америки Баранова, но не стал из тактичности говорить об этом спутнику Головнина – этого злого гения.
– Зато мы с вами благодаря данному факту имеем возможность беседовать на борту «Кроткого», идущего в кругосветное плавание. И я, может быть, смогу открыть какой-нибудь неизвестный доселе остров, – с тайной надеждой взглянул на него Врангель.
– Особо не обольщайтесь, Фердинанд Петрович, – мягко заметил Андрей Петрович. – Ведь по маршруту, которым вы ведете «Кроткий», уже прошли десятки, а может быть, и сотни испанских, голландских, французских и английских кораблей. За последние два десятка лет и наши соотечественники не отставали от них.
– Но вы же сами только что сказали, что, мол, всякое бывает, – напористо настаивал на своем Врангель.
– И то, правда, – рассмеялся Андрей Петрович, прекрасно понимая неукротимую жажду открытий любого мореплавателя.
Однообразно проходили дни. В течение всего похода вахтенные офицеры четыре раза в сутки проводили астрономические и метеорологические наблюдения, а штурман Козьмин аккуратно записывал их результаты.
После непродолжительной стоянки в Рио-де-Жанейро для исправления повреждений и отдыха команды транспорт вновь вышел в море – курсом на мыс Горн. Это произошло 14 декабря 1825 года, в день выступления гвардейских полков декабристов на Сенатской площади Петербурга. Но об этом офицеры «Кроткого» узнали гораздо позднее.
Легендарный мыс Горн у южной оконечности Америки, который еще со времен королевского пирата Френсиса Дрейка пользовался у мореплавателей дурной славой, обогнули, как это и бывает почти со всеми кораблями, в жестокий шторм.
Андрей Петрович, глядя на эту черную скалу, угрюмо возвышавшуюся над бушующим морем, вспоминал, как будучи еще совсем молодым человеком и исполняя обязанности вахтенного офицера на шлюпе «Надежда», он, как и сейчас, с уходящего из-под ног капитанского мостика с замиранием сердца взирал на огромные волны, разбивающиеся об этот утес. И как же он был благодарен капитану Крузенштерну, когда тот попросил у него разрешения самому вывести шлюп в Тихий океан… Это были сладостные воспоминания о тех временах, когда вся жизнь, казалось, была еще впереди…
После короткой стоянки в чилийском порту Вальпараисо начали переход через Тихий океан. Встречные ветры и штормы значительно их задержали. Прошло уже два месяца, а цель оставалась еще очень и очень далеко.
– Вот вам и так называемый «Тихий» океан, Андрей Петрович! – усмехнулся Врангель, смахивая с лица брызги пенных волн, разбивавшихся о палубу «Кроткого».
– Ничего удивительного, Фердинанд Петрович. Просто Магеллану и его спутникам повезло больше нашего. Только и всего, – философски заключил ученый.
Андрей Петрович как-то зашел в штурманскую рубку, где над картой колдовал штурман Козьмин. Бегло глянув на прокладку курса транспорта, ученый был удивлен чрезмерной, с его точки зрения, извилистостью курса «Кроткого».
– Что это так затейливо идем, Прокопий Тарасович?
Штурман, ничуть не удивившись вопросу человека, который, как тот уже успел понять, был весьма сведущ в вопросах кораблевождения, с лукавой искоркой в глазах, но тем не менее внешне спокойно ответил:
– Как мне кажется, Андрей Петрович, Фердинанд Петрович специально ведет судно нехожеными еще районами Тихого океана.
– В надежде открыть какой-нибудь неизвестный остров?
– А почему бы и нет? – вопросом на вопрос ответил Козьмин, явно согласный со своим капитаном.
– К сожалению, это маловероятно, – вздохнул Андрей Петрович.
Штурман встревоженно посмотрел на него.
– Дело в том, – пояснил тот, – что эти места Тихого океана уже прошли шлюпы «Надежда» и «Нева» экспедиции Крузенштерна. Причем следовали они разными курсами, потеряв друг друга из вида во время жестокого шторма у мыса Горн. Да, несомненно, корабли и других морских держав изрядно «потоптались» здесь же.
– Но ведь посмотрите, Андрей Петрович, как огромен этот малоисследованный район Тихого океана, – Козьмин обвел тыльным концом карандаша действительно большой район на карте.
– Может быть, вы и правы, Прокопий Тарасович. Во всяком случае, пожелаем Фердинанду Петровичу успехов в его многотрудных делах, – улыбнулся ученый. – Да, пожалуй, и вам тоже, – добавил он.
Штурман удивленно глянул на него.
– Ведь в случае открытия неизвестного острова он будет нанесен на карту и надписан именно вашей рукой!
– Спасибо за доброе пожелание, Андрей Петрович! – лицо штурмана зарделось от самой возможности такого. – Если бы только оно исполнилось!..
– Все в руках Божьих, Прокопий Тарасович, – развел руками ученый. – Все в руках Божьих…
Заканчивались пресная вода и дрова. Корабль, изрядно потрепанный штормами, нуждался в ремонте. Для исправления наиболее существенных повреждений, пополнения запасов воды и продовольствия, а также отдыха измученной штормами команды, нужно было сделать где-нибудь кратковременную остановку.
– Не подскажете, Андрей Петрович, где можно найти подходящее место для стоянки, находясь почти в самом центре Тихого океана? – озабоченно спросил ученого капитан Врангель. – Ведь вы уже хаживали здесь.
– В свое время Крузенштерн перед прохождением мыса Горн назначил Лисянскому рандеву на случай расхождения шлюпов на острове Пасхи, а в качестве резервного варианта – на острове Нукагива, входящем в группу Маркизских островов. Вот именно на Нукагива они и встретились. Это же почти совсем рядом, Фердинанд Петрович.
Тот задумался.
– И какие впечатления у вас остались от посещения этого острова? – заинтересованно спросил капитан.
– Крузенштерн сделал стоянку в бухте Анны-Марии. Там произошла стычка с туземцами, которая, правда, закончилась без кровопролития с обеих сторон. В то же время мы с натуралистом Лангсдорфом побывали в заливе Чичагова на противоположной стороне острова. Жители встретили нас вполне радушно, несмотря на то, что за несколько лет до этого их селение было обстреляно из орудий каким-то кораблем европейцев.
Врангель сначала насторожился, а потом уже с явной тревогой слушал ученого. Андрей Петрович, видя его расстроенное лицо, успокоил капитана:
– Надо бы сделать поправку на два десятка лет, прошедших с тех пор. Ведь, несмотря на то, что аборигены убили великого английского капитана Кука, открывшего Гавайские или, как он назвал их, Сандвичевы острова, мореплаватели всех стран тем не менее регулярно посещают их, ни мало не смущаясь произошедшим.
– Спасибо за ценную информацию, Андрей Петрович, а так же за экскурс в историю мореплавания, хотя и довольно печальную, – Врангель благодарно пожал руку ученому. – Я, пожалуй, именно так и сделаю. Но предпочтение все-таки отдам заливу Чичагова, – и направил «Кроткий» к острову Нукагива.
Глава третья
В Тихом океане
Когда показались очертания острова Нукагива, покрытого пышной тропической растительностью, вся команда высыпала на верхнюю палубу. Моряки были очарованы его красотой, предвкушая долгожданный отдых под сенью экзотических прибрежных пальм. А когда легкий бриз донес нежные запахи цветущих растений, все, находившиеся на палубе, притихли, вдыхая их аромат. Только моряки, месяцами бродившие в открытом океане, вдали от берегов, могут оценить непередаваемый словами пленительный запах земли.
– Здесь довольно сложный фарватер между подводными рифами при входе в бухту у селения туземцев, – предупредил Андрей Петрович капитана Врангеля, когда «Кроткий» подошел к заливу Чичагова.
– А вы не сможете провести по нему судно? – живо отреагировал тот.
– К сожалению, нет, Фердинанд Петрович, – честно признался ученый. – Мы приходили сюда на баркасе, а это, сами понимаете, две большие разницы.
– Жаль, – откровенно вздохнул капитан. – Ну что же, будем, помолясь, сами вести. Тем более что входной фарватер в бухту довольно подробно обозначен на карте.
– Это заслуга Григория Ивановича Лангсдорфа, руководившего экспедицией по описанию Нукагивы, и штурманов «Надежды», – засвидетельствовал Андрей Петрович.
– Дай бог им здоровья, – пожелал капитан, и принял управление судном на себя.
Штурман Козьмин, принесший карту на капитанский мостик, поглядывал на нее из-за его плеча, готовый дать необходимую справку.
– Из залива навстречу нашему судну выходит лодка туземцев! – громко доложил сигнальщик. – Под парусом! – тут же уточнил он.
– Ну вот, кажется, объявился и лоцман! – удовлетворенно воскликнул Фердинанд Петрович…
На палубу «Кроткого» поднялся человек с европейскими чертами лица, одетый в потертую матросскую рубашку и такие же штаны. Он по приглашению капитана поднялся на мостик и представился на английском языке:
– Джеймс Ридон, сэр. Матрос с английского купеческого судна.
– Как я понял, – предположил Врангель, – вы намерены помочь нам ввести судно в бухту залива Чичагова?
– Именно так, сэр. Входной фарватер в нее извилист и изобилует надводными и подводными рифами, и даже такому опытному моряку, коим являетесь вы, сэр, будет не просто справиться с этой задачей.
Находившиеся на мостике офицеры усмехнулись, а старший офицер лейтенант Рикорд не выдержал:
– Не слишком ли вы большого мнения о себе, господин беглый матрос?
– Нет, сэр, – ничуть не обиделся тот (не столько на существо вопроса, сколько на интонацию, каким он был произнесен). – Я уже провел в залив и вывел из него в океан несколько кораблей и знаю, о чем говорю.
– Успокойтесь, Генрих Николаевич, фарватер входа в бухту действительно не такой уж и простой, – заметил капитан. И, обращаясь уже к англичанину, приказал: – Становитесь к штурвалу, Ридон! Вахтенный офицер будет при вас переводчиком.
Когда «Кроткий» стал в бухте на якорь, Ридон, глядя на толпу туземцев, собравшихся на берегу, глухо произнес:
– Должен предупредить вас, сэр, что девять месяцев тому назад к острову подходил какой-то русский двухдечный корабль[18], команда которого забрала силой всех свиней из ближайшего селения.
– А какие есть основания считать, что это был именно русский корабль? – озадаченно спросил Врангель.
– Аборигены утверждают, что после ухода корабля на берегу было найдено несколько курительных трубок.
Капитан откровенно рассмеялся:
– Неоспоримые доказательства! Оказывается, что из всех морских держав курят только моряки России. И вы поверили в эту чушь, Ридон?
Англичанин пожал плечами:
– Я лично не видел этого корабля, сэр.
– Да будет вам известно, что Россия до сих пор посылала в Тихий океан военные суда с орудиями, установленными только на верхней палубе, как и на нашем «Кротком»: шлюпы[19], корветы[20] и бриги[21]. Исключение составил лишь фрегат[22] «Крейсер», который вернулся в Кронштадт за полмесяца до выхода оттуда «Кроткого». Я встречался с его капитаном. Он в Южном полушарии Тихого океана посещал только Вандименову землю[23] и остров Таити. И на Нукагиве просто не мог быть. К тому же фрегат не является двухдечным кораблем. Вы-то хоть понимаете это, Ридон?!
– Но так считают аборигены, – смущенно ответил тот, отводя глаза в сторону.
– Тогда, видимо, кому-то очень выгодно поссорить островитян с русскими, – заключил Врангель и многозначительно посмотрел на Андрея Петровича…
Однако отношения с туземцами у моряков «Кроткого» складывались вполне миролюбиво. Приехавшие на корабль в качестве гостей туземцы не обращали никакого внимания на предложенные им подарки, зато весьма настойчиво просили дать им в качестве оплаты за свиней и фрукты порох и ружья. В чем им, естественно, было отказано. Такое необычное поведение все-таки заставило моряков держаться настороже, и, когда приходилось на баркасе отправляться к берегу для налива в бочки свежей воды или рубки дров, они всегда были вооружены и зорко следили за тем, как ведут себя аборигены.
Через несколько дней, утром, для приема свиней, закупленных у островитян, на берег был отправлен под начальством мичмана Дейбнера ялик[24] с четырьмя матросами и англичанином Ридоном в качестве переводчика. Врангель приказал матросам держать ружья наготове на банках[25] и не подходить к берегу ближе тридцати саженей.
Когда шлюпка стала приближаться к берегу, один из ее матросов с тревогой обратился к мичману:
– Ваше благородие, уж больно много собралось там туземцев!
Англичанин Ридон также обратил его внимание на отсутствие в толпе женщин и детей. Поэтому обеспокоенный Дейбнер потребовал, чтобы живой груз был доставлен туземцами по воде.
Врангель с вахтенным офицером, не отрываясь, следили в зрительные трубы за ходом шлюпки. С корабля было видно, как на нее перетащили одну свинью, затем другую… Полагая, что все в порядке, капитан направился в каюту. Но тотчас же раздался тревожный возглас:
– Наших бьют! – перепрыгивая через ступеньку, вахтенный офицер взбежал на мостик. – Туземцы захватили шлюпку и втащили ее на берег! – срывающимся голосом доложил он.
– Баркас – на воду! Лейтенант Лавров – на руль! – раздались четкие команды капитана.
Едва баркас стал приближаться к берегу, как островитяне дали по нему залп из ружей, убив наповал одного из матросов. Ответный залп русских никакого успеха не имел, так как аборигены стреляли из-за укрытий, маскируясь в прибрежных кустах и за камнями. Сражаться при таких условиях, не зная их численности, было не только бесполезно, но и опасно. Лейтенант Лавров повернул баркас обратно. Заметив плывущих к нему матроса и англичанина с ялика, баркас подобрал их обоих, и обстреливаемый туземцами, приблизился к «Кроткому».
Тем временем на берегу собралась большая толпа островитян. По-видимому, среди них были и моряки, захваченные с ялика. Что делать? Бессильный чем-либо помочь им, Врангель, сжимая кулаки, гневно воскликнул:
– Получайте «подарок» от русских моряков, сволочи! – и отдал команды: – Поставить судно на шпринг![26] Открыть левым бортом огонь на поражение!
Залп картечью из всех восьми орудий левого борта, эхом прогремевший по отдаленным горам, заставил туземцев разбежаться. На берегу остались тела убитых и раненых.
Вдруг с земли поднялся один матрос. Шатаясь, он подбежал к берегу и, тяжело плюхнувшись в воду, поплыл к кораблю. Тотчас навстречу ему помчалась шестерка[27], срочно спущенная на воду. Весла гнулись от усилий гребцов, всей мощью налегающих на них, у форштевня[28] бился пенистый бурун. Быстрее, быстрее! Товарищ попал в беду!
Обессилевшего, еле живого матроса Лысухина вытащили из воды. Из глубоких ран на его теле сочилась кровь, из спины торчал кусок сломанного копья. Над ним сразу же стал хлопотать доктор Кибер.
Придя в себя, Лысухин рассказал, что мичман Дейбнер и матросы Некрасов и Тимофеев были убиты на его глазах, их тела туземцы унесли в лес. Однако мичману Дейбнеру в последний момент удалось крикнуть матросам: «Ребята, спасайтесь! Пусть убьют меня». По этой команде успели прыгнуть в воду матрос Зонов и англичанин Ридон. Все произошло так быстро, что никто из русских так и не успел выстрелить.
– Левым бортом – пали! – раздалась команда лейтенанта Лаврова, и корабль вздрогнул от очередного залпа корабельных орудий.
Моряки «Кроткого» мстили врагам за гибель своих товарищей.
Хотя и устрашенные картечью, островитяне, по-видимому, затевали недоброе дело. Рассыпавшись по окрестным холмам вокруг бухты, они продолжали непрерывно стрелять из укрытий.
– Не пора ли нам убираться, Андрей Петрович? – спросил Врангель. – Это западня!
– Самое время, Фердинанд Петрович. Отбить тела убитых на берегу, чтобы похоронить их по морскому обычаю, мы, к сожалению, не сможем. А вот дождаться появления в заливе с целью захвата «Кроткого» еще туземцев из соседних селений– вполне реальная перспектива.
Капитан утвердительно кивнул головой.
– Вот только как выйти в залив через узкий проход, усеянный рифами, когда нет ни малейшего дуновения ветра, полный штиль? – Шувалов не видел способа.
– Это не беда, Андрей Петрович, – ответил Врангель, сохраняя полное самообладание. – Штурмана – на мостик!
Штурмана Козьмина он послал на баркасе с полным числом гребцов и стрелков в залив для завоза верпа[29].
– Только постарайтесь, Прокопий Тарасович, – напутствовал его капитан, – завести верп как можно подальше от судна.
– Не беспокойтесь, Фердинанд Петрович. Все сделаю в самом лучшем виде, – заверил штурман, невозмутимый ни при каких обстоятельствах.
Увидев отошедший баркас, островитяне сосредоточили огонь уже на нем. Врангель приказал лейтенанту Лаврову усилить огонь корабельной артиллерии. К счастью, туземцы не причинили морякам вреда – пули все время плюхались в воду, ложась у самого борта.
Успешно выполнив задание, Козьмин вернулся на судно, где его благодарно обнял Фердинанд Петрович.
– Снять судно с шпринга! Ридон – к штурвалу! – раздались приказы капитана.
Шпилем[30] легко оттянулись, и вскоре корабль, минуя опасности, вышел почти на середину залива, туда, где на дне лежал завезенный штурманом верп. Отсюда хорошо были видны оба мыска у выхода из залива, под прикрытием которых собрались толпы островитян. С обоих бортов «Кроткого» по ним дали залп, и туземцы в панике разбежались. Громовое «ура!» огласило палубу корабля.
Тем временем подул легкий попутный ветерок.
– Нельзя терять дорогого времени! – возбужденно проговорил капитан, обрадованный неожиданной удачей. – Черт с ним, с этим верпом. Пусть останется на память гнусным туземцам, – и приказал боцману рубить канат.
Молодцы из боцманской команды положили трос верпа на колоду, постоянно находящуюся для этих целей на баке[31], и несколькими ударами топора перерубили его. Корабль, став под паруса, стал удаляться в море.
Смеркалось. Вдоль берега острова зажглись костры, послышались крики туземцев.
– К чему бы такая иллюминация? – недоуменно спросил Врангель.
– Это, видимо, условный сигнал для жителей соседних бухт, уже, несомненно, предупрежденных о совместном нападении на русский корабль, – предположил Андрей Петрович.
– Поздно спохватились, черти заморские! – рассмеялся довольный капитан. – У меня нет ни малейшего желания заходить ни в соседние, ни в какие-либо другие бухты этого острова. – Слава богу, мы хоть успели запастись свежей водой и дровами…
– Теперь ваше имя, Фердинанд Петрович, безусловно, войдет в историю русского флота.
– Это за какие же такие заслуги, извольте спросить? – искренне удивился Врангель.
– Ведь вы же первый капитан русского корабля, открывшего артиллерийский огонь по туземцам!
Лицо барона помрачнело.
– Не переживайте так, Фердинанд Петрович! – убежденно продолжил ученый. – Вы действовали в соответствии со сложившимися обстоятельствами и к тому же совершенно правильно. Лично я преклоняюсь перед вашим мужеством и решительностью, с которой вы защищали от нападения корабль и его команду. Точно так же, уверяю вас, воспримут ваши действия и все офицеры русского флота.
– Вы так думаете, Андрей Петрович? – с надеждой спросил тот.
– Безусловно, Фердинанд Петрович! Прав все-таки был лейтенант Торсон со шлюпа «Восток», когда предвидел такую возможность.
– Константин Петрович? – вмешался в разговор лейтенант Матюшкин, исполнявший обязанности вахтенного офицера.
– Совершенно верно, Федор Федорович. Вы, как я вижу, знакомы с ним?
Лицо лейтенанта расцвело в улыбке:
– А как же, Андрей Петрович, и очень даже близко. Только теперь он щеголяет в мундире капитан-лейтенанта.
– Естественно. Ведь после успешного окончания экспедиции Беллинсгаузена, открывшей Антарктиду, все офицеры, принимавшие участие в ней, высочайшим повелением были повышены в чине независимо от выслуги лет, – Шувалов ненадолго задумался. – У меня есть предложение, господа. Разрешите пригласить вас к себе в каюту на, так сказать, товарищеский ужин. Надо снять напряжение после трагических событий этого сумбурного дня. Да и нам, как оказалось, есть о чем поговорить.
– Мы с Федором Федоровичем с благодарностью примем ваше приглашение, уважаемый Андрей Петрович, – сразу за двоих ответил Врангель. – Но несколько попозже. Нужно вначале похоронить по морскому обычаю матроса, убитого туземцами на баркасе, да успеть смениться нашему лейтенанту с вахты, – улыбнулся барон.
– Благодарю вас, господа, за принятие моего предложения, – галантно произнес Андрей Петрович. – А посему поспешаю в каюту дать соответствующие указания вестовому, – он стал спускаться по трапу с мостика.
– Приспустить флаг! – раздалась команда за его спиной.
Андрей Петрович вздрогнул, уяснив ее трагический смысл – команда «Кроткого» прощалась со своими погибшими товарищами. «Служба есть служба, – горестно вздохнул он. – Такова уж капитанская доля – в дальнем плавании капитан не только царь и Бог для команды своего корабля, но и батюшка, провожающий подопечных в последний путь, – и он тут же усмехнулся: – Но попробуй предложить ему отказаться от этой участи!»
Тимофей расстарался. Андрей Петрович отдал должное его расторопности. Вместе с вестовым Врангеля, они принесли кресло из капитанской каюты и из каюты лейтенанта Матюшкина, «напрягли» коков на камбузе и вестовых кают-компании. Так что стол был сервирован превосходно. Одним словом, по «большой программе».
Через некоторое время после того, как отгремели залпы прощального салюта, во время которых вестовые истово крестились, в каюту вошел Андрей Петрович в сопровождении Врангеля и лейтенанта Матюшкина. Их лица отражали печаль пережитого траурного ритуала. Они молча заняли свои места за столом, и вестовые поспешно удалились.
– На правах хозяина, господа, предлагаю предоставить первое слово Фердинанду Петровичу.
Тот, взяв бокал, наполненный мадерой, встал. Встали и остальные. Капитан обвел соратников долгим взглядом, собираясь с мыслями.
– Сегодня, господа, мы пережили трудный день. И спасением своим обязаны столько же счастью, сколько усердию, сметливости и неутомимой расторопности всех офицеров и матросов «Кроткого». – он проглотил комок, застрявший в горле. – Все мы ратные люди, давшие присягу защищать Отечество, а посему всегда должны быть готовы отдать свои жизни ради него. Это аксиома, господа. Так давайте помянем наших товарищей, погибших вдали от берегов Отечества!
И три офицера, стоя, не чокаясь, осушили бокалы.
– Я приказал всем матросам выдать по стакану грога[32], – как-то отрешенно произнес Врангель, садясь в кресло. – Пусть и они помянут…
Первым нарушил молчание Матюшкин:
– Мичман Адольф Карлович Дейбнер был не только мужественным человеком, что и подтвердил матрос Лысухин, но и надежным товарищем, – вздохнул он.
– И отличным моряком, – добавил Врангель. – С его гибелью на «Кротком» остались только три вахтенных офицера, и на них в связи с этим ляжет дополнительная нагрузка.
– Выбывшего из строя мичмана Дейбнера могу заменить я, – заметил Андрей Петрович.
Врангель и Матюшкин с недоумением посмотрели на него. Затем капитан, вспомнив, видимо, что-то, улыбнулся:
– Вы, Андрей Петрович, уже отстояли свои вахты еще два десятка лет тому назад, на мостике «Надежды», когда мы с Федором Федоровичем еще и не поступали ни в Морской корпус, ни в Царскосельский лицей. Поэтому не беспокойтесь – в случае необходимости вахтенного офицера подменит старший офицер. Ведь лейтенант Рикорд, как мне представляется, будет несколько моложе вас?
Все трое рассмеялись, снимая тем самым психологическую нагрузку, навалившуюся на них в этот трудный день. Все имеет свои пределы, а человеческая душа – тем более.
Мадера пришлась очень кстати и постепенно снимала напряжение.
– А как вы, Андрей Петрович, оцениваете слухи, о которых сообщил англичанин Ридон? – спросил капитан, поставив бокал на стол. – Я имею в виду то, что якобы русский двухдечный корабль ограбил туземцев, – пояснил он.
Шувалов задумался.
– По-моему, корни слухов следует искать в среде жрецов. Об этом я размышлял еще во время посещения Нукагивы «Надеждой», когда совершенно неожиданно возник бунт туземцев против русских, закончившийся, к счастью, без жертв. Дело в том, что Крузенштерн воспринимался туземцами как Бог, причем без всяких оговорок. Их вождь совершенно серьезно считал, что корабль «Надежда», выйдя из бухты Анны-Марии, распустит белые паруса и поднимется к облакам.
Слушатели при этих словах, весело переглянувшись, откровенно рассмеялись.
– Потому-то жрецы, имевшие большое влияние на вождя и его ближайшее окружение, при таких условиях оказывались на второстепенных ролях. Им было выгодно подорвать доверие туземцев к русским, а еще лучше, стравить их с ними. Вождь жаловался Крузенштерну, что, несмотря на дружеские чувства к нему, он все же не может пойти против враждебных настроений своего племени. – Андрей Петрович сделал паузу, собираясь с мыслями. – Как мне кажется, то же самое произошло и с английским капитаном Куком, – Шувалов помолчал, переживая вместе с собеседниками страшную участь, постигшую великого мореплавателя. – Вероятно, с этим же мы столкнулись и в заливе Чичагова, – заключил наконец Андрей Петрович. – С поправкой, правда, на то, что за прошедшие годы туземцы Нукагивы успели обзавестись достаточно большим количеством ружей, выменивая их на свиней у европейцев, посещавших остров. Ведь доподлинно известно, что король Таити, например, даже вообще запретил своим подданным употреблять свиное мясо в пищу в целях экономии его для торговли.
Врангель с Матюшкиным, усмехнувшись, многозначительно переглянулись:
– Большое спасибо вам, уважаемый Андрей Петрович, за столь убедительную версию. Мы с Федором Федоровичем целиком и полностью принимаем ее.
Лейтенант в подтверждение слов капитана кивнул головой, и оба они с благодарностью пожали руку ученому.
– А как вы намерены поступить с англичанином Ридоном, Фердинанд Петрович? – поинтересовался Андрей Петрович.
– Я уже беседовал с ним по этому поводу, – пояснил капитан. – Когда Ридон узнал дальнейший маршрут нашего плавания, который я не счел нужным скрывать от него, он поинтересовался, есть ли какие-нибудь суда в Русской Америке. Я ответил ему, что Российско-Американская компания – богатая компания, владеющая не менее чем двумя десятками судов. И он сразу же попросил высадить его в Новоархангельске, административном центре Русской Америки.
А пока я зачислил его в штат «Кроткого» волонтером, исполняющим обязанности матроса. Ведь надо же кем-то заменить погибших на Нукагиве. Да и ему не будет лишним вознаграждение за свой труд. Он-то, как вы понимаете, остался только с тем, что на нем оказалось надето.
– Одним словом, и волки сыты, и овцы целы, – рассмеялся Андрей Петрович, явно довольный решением капитана.
Врангель, улыбаясь, только развел руками.
После очередного бокала барон как бы между прочим вспомнил о словах лейтенанта Торсона, упомянутых Андреем Петровичем после выхода «Кроткого» из залива Чичагова. Видимо, этот вопрос очень волновал его.
– Эти слова были сказаны Константином Петровичем после инцидента, произошедшего у тропического острова, открытого экспедицией Беллинсгаузена среди прочих, – пояснил Андрей Петрович. – Когда мы с Беллинсгаузеном подошли на ялике к берегу, то собравшиеся на нем туземцы не разрешали нам пристать к нему, угрожая копьями. Хотя с удовольствием подбирали безделушки, брошенные нами на песок. Тогда мы дали залп из ружей поверх их голов. Туземцы присели и стали плескать на себя морскую воду. Видимо, боялись, что мы хотим обжечь их голые тела огнем, вырывавшимся вместе с дымом из стволов ружей.
Слушатели рассмеялись, а впечатлительный Матюшкин даже вытер носовым платком заслезившиеся от смеха глаза.
– Так повторялось несколько раз. Когда же подошедший «Мирный» сделал предупредительный выстрел из орудия, туземцы даже подожгли прибрежный лес, лишь бы не пустить нас. Делать там оказалось больше нечего, и Фаддей Фаддеевич приказал возвращаться на шлюп.
Неожиданно на песчаную косу, мимо которой мы проходили, выбежали туземки. Они задрали набедренные повязки, повернулись к нам задом и стали вызывающе похлопывать себя руками по голым ягодицам. Вот, мол, вам, белые пришельцы! Ничего вы не смогли поделать с нашими бесстрашными воинами! – Андрей Петрович сделал глоток мадеры. – Тут уж не выдержал я, – продолжил он, – и вскинул ружье, чтобы всыпать порцию дроби в их мерзкие задницы. К сожалению, Беллинсгаузен резким окриком остановил меня, – Андрей Петрович тяжко вздохнул. – Он был моим ближайшим другом, и я бы мог, мягко говоря, наплевать на его запрет. Но он являлся начальником экспедиции, и я не имел права своим поступком подорвать его авторитет… На счастье, в это время между яликом и косой пролетала пара бакланов, вспугнутых, видимо, бушевавшим на берегу лесным пожаром, и я, не опуская ружья, выстрелил в них. Один из бакланов, опустил вниз перебитое крыло и, описав дугу, плюхнулся в воду.
Федор Федорович, остро переживая рассказ ученого, бурно захлопал в ладоши.
– Этим удачным выстрелом вы, Андрей Петрович, спасли честь россиян! – возбужденно воскликнул он.
Ученый сдержанно сделал полупоклон в его сторону.
– А то тоже мне, женщины с голыми задницами! – эмоционально возмутился лейтенант. – Мерзость какая-то. Жаль, что вы не показали им, где раки зимуют!
– Вот как раз об этом и говорил лейтенант Торсон, – заметил Андрей Петрович. – Уже на шлюпе и, разумеется, тет-а-тет, я, особо не выбирая выражений, высказал Фаддею Фаддеевичу все, что думал о его поведении во время инцидента, – улыбнулся Андрей Петрович, и слушатели понимающе закивали головами. – Во-первых, он позволил туземцам считать, что белые люди, в том числе русские, трусливы и беспомощны. А во-вторых, не только я, но и офицеры шлюпа упрекали его в бездействии. Одним словом, он потерял моральный авторитет.
Фердинанд Петрович тяжко вздохнул. Уж кто-кто, а он-то прекрасно понимал, что такое моральный авторитет капитана. Конечно, команда будет и далее беспрекословно выполнять его приказы, но соответствующей отдачи капитан уже не получит. Он предположил:
– Как мне кажется, Фаддея Фаддеевича сдерживали от применения силы к аборигенам инструкции морского министра, а возможно, и самого государя.
– Он как раз и ссылался на них. Я же по занимаемой мною должности был в свое время ознакомлен с ними. Но что такое инструкция?! – повысил голос Андрей Петрович. – Это всего-навсего рекомендация, я бы даже сказал, пожелание общего плана. Но действовать-то капитану приходится в конкретно сложившейся обстановке! Вот вы, Фердинанд Петрович, не оглядываясь на инструкции, приказали корабельной артиллерии незамедлительно открыть огонь по обнаглевшим туземцам. Ведь так?!
– Здесь, согласитесь, была несколько иная ситуация, Андрей Петрович, – пытался заступиться за Беллинсгаузена Врангель. – Ведь туземцы первыми напали на членов команды «Кроткого» и стали их убивать.
– А вы что, забыли про голые задницы туземкок?! Накась, мол, выкуси! – Андрей Петрович встал из кресла и заходил по каюте. Затем, несколько успокоившись, снова сел в него. – Моральные муки ничуть не слабее мук физических, – продолжил он. – Я не призываю к массовому убийству туземцев. Боже упаси! Но дать почувствовать им силу белого человека, было бы крайне необходимо.
– Я всецело поддерживаю Андрея Петровича, Фердинанд Петрович, – горячо вступился за ученого Матюшкин.
– А я что, Федор Федорович, разве против? – улыбнулся горячности лейтенанта Врангель. – Просто сейчас речь идет о необходимости поиска правильного решения. Только об этом.
– Фаддей Фаддеевич решительный и, я бы даже сказал, неустрашимый человек, – задумчиво произнес Андрей Петрович. – Ведь только представьте себе, как в длинном, с десяток миль, но узком, с небольшими изломами проходе между огромными ледяными полями он вел шлюп со скоростью восемь узлов![33] С ума сойти можно! А он только уже после выхода на чистую воду на мое замечание, зачем, мол, так рисковать, с улыбкой ответил, что чем, мол, больше скорость, тем шлюп лучше слушается руля. Вот так вот, господа.
– Такую скорость мог развивать и шлюп «Камчатка». А вот наш транспорт «Кроткий» по сравнению с ними – явный тихоход, – с сожалением отметил Врангель. – Тем не менее Беллинсгаузен все-таки был прав, хотя, на мой взгляд, имело бы смысл сбавить в этих условиях пару узлов.
– Вот и я о том же, – благодарно глянул на него Андрей Петрович. – А вот во время инцидента у острова он выглядел, как парализованный этими самыми инструкциями. Просто удивительно!
Шувалов пополнил бокалы мадерой и предложил выпить за трудное капитанское бремя принятия решений. Фердинанд Петрович благодарно чокнулся с ним своим бокалом.
– И чем же все-таки закончилась эта эпопея, Андрей Петрович? – заинтересованно спросил Врангель.
– Фаддей Фаддеевич, надо отдать ему должное, все-таки признал свою ошибку. Но как ее исправить? Я объяснил ему, что, с моей точки зрения, единственным выходом было признать свою ошибку и перед офицерами шлюпа найти мужество сделать этот непростой шаг. Я-то знал, что силы духа ему не занимать, – заговорщицки улыбнулся Андрей Петрович. – Он сделал это перед ужином в кают-компании. И сразу же как будто рухнула стена отчуждения между ним и офицерами, они ответили ему своей преданностью.
Читать бесплатно другие книги:
