Наследник поручика гвардии Шестёра Юрий
Фердинанд Петрович даже смахнул носовым платком испарину, выступившую на лбу. Он, как никто другой, в полной мере оценил мужество капитана Беллинсгаузена.
– Вот тут-то от имени офицеров и выступил лейтенант Торсон. Он сказал, что сегодня они дали повод туземцам усомниться в их силе. Это еще, мол, полбеды. Но дикая выходка туземок показала, что островитяне откровенно презирают их, русских моряков, и открыто надсмехаются над ними, а в их лице и над всеми россиянами. Поэтому попытка Андрея Петровича поставить их на место была, по мнению всех офицеров, крайне необходимой.
– А ведь лейтенант Торсон, пожалуй, не менее мужественный человек, чем и сам капитан Беллинсгаузен, – с удовлетворением отметил Врангель.
– Полностью согласен с вами, Фердинанд Петрович. А далее он выступил уже от себя. Сказал, что в среде русских флотских офицеров после выхода России в мировой океан прочно укоренилось мнение, что англичане якобы жестоко обращаются с аборигенами открытых ими земель. Однако после случившегося он готов пересмотреть свое отношение к этому мнению. На самом деле, местные жители, уже знакомые с огнестрельным оружием европейцев, знали, что хамить морякам смертельно опасно, успев познать на своей шкуре силу мести белых людей за оскорбленных и убитых ими товарищей. И Торсон сделал вывод, что именно поэтому все они на «Мирном» – он так и подчеркнул, что не только один капитан, – оказались морально не готовы к должному пресечению попыток туземцев навязать им свою волю путем оскорбительных действий, да еще в самой непристойной и отвратительной форме.
Наступила тишина. Все были под впечатлением услышанного.
– Умница! – нарушил тишину Фердинанд Петрович. – Я бы с большим удовольствием желал видеть Торсона среди своих офицеров.
– Константин Петрович отличается передовыми и далеко неординарными взглядами и по другим вопросам. Он очень интересный собеседник, – с гордостью за товарища пояснил Федор Федорович.
– Главное в том, что Торсон заострил внимание на не таком уж и простом на первый взгляд вопросе, – убежденно сказал Врангель. – Конечно, и среди русских капитанов могли бы найтись такие, которые, будучи не ограничены подобными инструкциями, палили бы по туземцам налево и направо по любому поводу. Этого, наверное, и опасается наш государь. Но я тем не менее настаиваю на том, чтобы капитанам давалась большая свобода выбора решений в той или иной возникшей ситуации. – и Врангель расслабленно откинулся на спинку кресла, мысленно благодаря Торсона за моральную поддержку, в которой так нуждался.
Когда из океана стал вырастать белоснежный конус Корякского вулкана, всё увеличиваясь в размерах, а затем показался и остроконечный пик Авачинской сопки, Андрей Петрович уже не мог оторвать от них своего завороженного взгляда. Ведь именно отсюда, с этой удивительной камчатской земли, и начался его поход на восток, в Русскую Америку, продлившийся целых шестнадцать долгих лет. Самых значительных лет его жизни.
Врангель, повернувшийся к нему, неожиданно для себя увидел слезы на глазах этого мужественного человека. А потому не отважился нарушить ход его мыслей, устремленных в прошлое, вызвавшее столь сильные эмоции.
После встречи с губернатором Камчатки барон вернулся на судно крайне возбужденным и в то же время подавленным. Он позвал Андрея Петровича с Матюшкиным и молча направился в каюту ученого, которая уже стала традиционным местом их встреч.
Закрыв за собой дверь, Врангель сразу же повернулся к своим спутникам и глухо произнес:
– В Петербурге произошло восстание гвардейских полков столичного гарнизона.
Его слова произвели эффект взорвавшегося фугаса. Шувалов, словно на чужих, негнущихся ногах, подошел к столу и буквально плюхнулся в кресло, пытаясь осознать произошедшее.
– Расскажите поподробнее, Фердинанд Петрович, о том, что вам сообщил губернатор, – попросил Андрей Петрович, наконец-то обретя дар речи.
Врангель вздохнул:
– Накануне, буквально перед нашим приходом в Петропавловск, из Охотска прибыл курьер от иркутского генерал-губернатора Восточной Сибири. Он-то и сообщил об этой сногсшибательной, извините за выражение, новости, – барон встал и заходил по каюте. Затем снова сел в кресло. – А в ноябре в Таганроге неожиданно скончался император Александр Первый.
– Час от часу не легче! – воскликнул Матюшкин, стукнув кулаком по колену. – Как будто Россия только и ждала, когда же наш «Кроткий» покинет Кронштадт!
– Успокойтесь, Федор Федорович. Не слишком ли вы придаете такое бльшое значение для судеб России нашим скромным персонам? Давайте побережем эмоции.
– Извините, Фердинанд Петрович. Уж очень, согласитесь, неординарные события произошли во время нашего отсутствия в Отечестве.
Врангель кивком головы подтвердил его слова.
– У умершего бездетного императора, – продолжил он, – естественно, не осталось наследника. Право престолонаследия должно было перейти к его следующему брату великому князю Константину Павловичу. Но тот женат на простой дворянке без, так сказать, династических корней, и потому его наследники не могли бы претендовать на престол. Поэтому Константин Павлович отказался от коронации, подтвердив это письменным отречением от права на престол в пользу своего младшего брата великого князя Николая Павловича.
Однако Николай в отличие от Константина крайне непопулярен не только в среде столичных офицеров, но и высших чиновников. Поэтому члены тайного «Северного общества» решили воспользоваться сложившейся ситуацией и в день, назначенный для принятия присяги, вывести гвардейские полки на Сенатскую площадь, чтобы помешать войскам и Сенату принести присягу. Заговорщики хотели тем самым воспрепятствовать вступлению Николая Павловича на престол. Однако тому стало известно об этом, и церемония присяги состоялась ранее назначенного часа.
А к одиннадцати часам утра четырнадцатого декабря на Сенатской площади были построены гвардейские Московский и Гренадерский полки и гвардейский Морской экипаж.
– Так это же произошло как раз в тот день, когда мы на «Кротком» покидали Рио-де-Жанейро! – воскликнул Матюшкин.
– Совершенно верно, Федор Федорович, – подтвердил Врангель и продолжил: – Генерал-губернатор Санкт-Петербурга граф Милорадович, появившись верхом перед заговорщиками и солдатами, построившимися в каре, пытался уговорить их покинуть площадь, но был смертельно ранен. После этого восставшие дважды отбивали атаки конногвардейцев, однако войска, уже присягнувшие новому императору, окружили их и сделали предупредительный залп из орудий холостыми зарядами. Тот не дал должного эффекта, зато последующие залпы картечью на поражение рассеяли ряды заговорщиков. Восстание было подавлено.
Началось следствие по делу декабристов. Так стали называть руководителей восстания – по названию месяца, в котором оно состоялось, – барон тяжко вздохнул. – А ведь среди них могли бы быть и мы с вами, Федор Федорович.
– Не знаю, как вы, Фердинанд Петрович, а я был бы среди них обязательно, – заметил Матюшкин, почти с вызовом глянув на капитана. – Рядом со своими единомышленниками, – уточнил он.
– Выходит, Господь уберег вас, господа, от участи быть подследственными, – заключил Андрей Петрович.
– Кто его знает, Андрей Петрович, как сложится наша судьба в дальнейшем? Ведь следствие, как мне представляется, продлится довольно долго, – честно возразил Матюшкин.
В каюте повисла напряженная тишина.
Вестовые быстро, тревожно поглядывая на своих господ, накрыли стол, принеся с камбуза их обеды и не забыв поставить дополнительные бутылки с мадерой.
Отобедав, Андрей Петрович промокнул губы белоснежной салфеткой.
– Меня во всей этой истории волнует еще один вопрос…
– Какой, Андрей Петрович? – сразу же насторожился капитан.
– Не окажется ли под следствием Александр Сергеевич Пушкин? – пояснил он, и Врангель с Матюшкиным с пониманием переглянулись. – Я хорошо помню, как во время стоянки экспедиции Беллинсгаузена в Порт-Джексоне[34], лейтенант Торсон получил вместе с почтой только что изданную его поэму «Руслан и Людмила». Так вот офицеры обоих шлюпов зачитали ее, чуть ли не до дыр.
– Трудно сказать, Андрей Петрович, – вздохнул лейтенант. – Во всяком случае, как мне известно, Саша… – он запнулся. – Извините, господа, но в лицее мы все называли друг друга по именам.
– Не смущайтесь, Федор Федорович. В Морском корпусе было точно так же, – заметил Врангель.
Матюшкин сделал короткий полупоклон в его сторону.
– Правда, в лицее меня чаще называли «Федернелька», переиначивая на немецкий лад русское «Феденька, Федорушка», – улыбнулся он и продолжил: – Александр Сергеевич в это время находился в очередной ссылке в своем родовом имении Михайловское, что в Псковской губернии. Таким образом, на Сенатской площади он, как и мы с вами, Фердинанд Петрович, быть не мог. Однако его нецензурные политические стихи имели большое хождение в гвардейских полках. Так что ничего определенного сказать не могу.
Выходит, что вы, Федор Федорович, не только учились вместе с Пушкиным в лицее, но, как мне показалось, и дружили с ним? – заинтересованно спросил Андрей Петрович.
– Совершенно верно, – несколько смутился лейтенант, – мы были довольно близки. Но после окончания лицея я уже в течение многих лет почти непрерывно нахожусь в экспедициях.
– Федор Федорович скромничает, – улыбаясь, заметил капитан. – Когда он на «Кротком» отправлялся в свое второе кругосветное плавание, Пушкин посвятил ему в стихотворении «Девятнадцатое октября» замечательные строки.
– «Девятнадцатое октября»? – не понял Андрей Петрович.
– Это день открытия Царскосельского лицея в тысяча восемьсот одиннадцатом году, – пояснил Матюшкин.
– А вы бы не смогли прочитать их для меня?
– Отчего же, Андрей Петрович? Только я прочитаю их так, как учили нас в лицее.
Он вышел на середину каюты и, вздернув вверх правую руку, с подъемом продекламировал:
- – Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
- Чужих небес любовник беспокойный?
- Иль снова ты проходишь тропик знойный
- И вечный лед полунощных морей?
- Счастливый путь!.. С лицейского порога
- Ты на корабль перешагнул шутя,
- И с той поры в морях твоя дорога,
- О, волн и бурь любимое дитя!
Андрей Петрович вскочил из кресла и бурно зааплодировал.
– Бесценные строки великого поэта! – воскликнул он. – Вы можете гордиться, Федор Федорович! Далеко не каждому дано услышать подобное о себе из-под пера самого Александра Сергеевича! – ученый быстро подошел и обнял смущенного Матюшкина. – Есть тост, господа! – никак не мог успокоиться он, находясь под впечатлением. – Поднимем бокалы за бесценный талант Александра Сергеевича Пушкина, посвятившего сии изумительные строки мореплавателю Федору Федоровичу Матюшкину, без всяких сомнений, будущему адмиралу флота российского!
У лейтенанта на глазах выступили слезы.
Когда осушили бокалы до дна и закусили мадеру шоколадом, Врангель, вдохновленный тостом, не менее эмоционально произнес:
– Сразу виден не только офицер гвардии, не только известный ученый, не только кавалер трех высших орденов Российской империи, но и признанный литератор. Правильно говорят, что если человек талантлив, то он талантлив во всем. А посему предлагаю наполнить бокалы за здоровье уважаемого Андрея Петровича!
После второго тоста закусывали уже основательно. Неприятный осадок, оставшийся после сообщения капитана о восстании в Петербурге, незаметно рассосался, и настроение офицеров заметно улучшилось.
Андрей Петрович обвел взглядом уже несколько успокоившихся собеседников. Затем взял в руку бокал и поднялся из кресла.
– «Алаверды!», как говорят на Кавказе. Что в переводе означает ответный тост.
– Вы что, Андрей Петрович, и там успели побывать?! – непроизвольно перебил его искренне удивленный Врангель.
– Я некоторое время провел в Пятигорске, – не стал раскрывать тот причины посещения курорта и продолжил: – Я благодарен Фердинанду Петровичу за пожелание мне здоровья. Это очень хорошее пожелание. Я же, в свою очередь, хотел бы увидеть его с тяжелыми, шитыми золотом эполетами с черными орлами на плечах. Быть вам, Фердинанд Петрович, полным адмиралом! Только все-таки хотелось бы успеть увидеть эти эполеты своими собственными глазами. Так что поспешайте, господин капитан-лейтенант, прошу вас!
И все трое, рассмеявшись, осушили бокалы.
– Как бы то ни было, господа офицеры, а жизнь, несмотря ни на что, все-таки продолжается! – подвел итог Андрей Петрович.
Глава четвертая
В отчем доме
14 сентября 1827 года под гром орудий бастионов и приветственные возгласы почти всего населения города, собравшегося на пристани, военный транспорт «Кроткий», завершив кругосветное плавание за 2 года и 21 день, отдал якорь на Кронштадтском рейде.
Радость возвращения оказалась омрачена печальной вестью – незадолго перед этим скончалась матушка Андрея Петровича. Ксения рассказала, что в последние свои дни матушка все время плакала, сокрушаясь, что не успеет проститься с ненаглядным Андрюшенькой. Ее дочери, как могли, утешали матушку. Но разве можно утешить материнское сердце… И уже в самый последний момент она прошептала, что слава богу Андрюшенька успел проститься хоть со своим батюшкой перед его кончиной.
Андрей Петрович с тяжелым сердцем посетил фамильный склеп. Он присел на лавочку, с тоской глядя на гробницы родителей, между которыми на столбике из черного лабрадора[35] стоял белоснежный мраморный попугай, его тезка, в натуральную величину.
Он заказал ее сразу же после кончины батюшки, перед отплытием в Антарктическую экспедицию. Увидев же застывшего в камне попугая с распущенным хвостом и хохлом на повернутой набок голове, даже приплатил скульптуру сверх договора за столь удачную работу. Как радовалась матушка, что, мол, между ней и батюшкой теперь всегда будет стоять их любимец, который в течение долгих пятнадцати лет был как бы мостиком между ними и дорогим Андрюшенькой, находившимся в ту пору в далекой Русской Америке! Он вздохнул. Потеряв свою хозяйку, с кем подолгу «разговаривал» каждый день, попугай Андрюша тоже издох, видимо, с тоски, не выдержав разлуки с ней. «Надо же? – задумчиво подумал Шувалов. – Ведь и не человек, с его легко ранимой душой, а тоже, оказывается, не может жить без общения и ласки».
Но, пожалуй, больше всего Андрея Петровича поразило то, что он не испытал того же потрясения, в которое его повергла кончина батюшки. И попытался разобраться в своих чувствах.
Матушка беззаветно любила его от рождения. И не столько потому, что он был ее первенцем и наследником всего состояния, нажитого предками. Несколько обделенная ласками своего сдержанного супруга, она интуитивно чувствовала более мягкий характер своего ненаглядного Андрюшеньки и безоглядно отдавала ему всю свою невысказанную женскую любовь. С ее кончиной он лишился материнской ласки и повседневной бескорыстной заботы о себе.
Отец был сдержан в проявлении чувств к сыну. Юный Андрюша хорошо помнил, как отец приписал его к лейб-гвардии Преображенскому полку и как перед ним, премьер-майором[36], трепетали не только солдаты, которые, кстати, были, как и он, из дворян, но и офицеры полка. Зато в семье Андрей всегда чувствовал присутствие рядом сильного духом и справедливого мужчины, которому он всецело доверял и который был для него надежной опорой. Сын всегда был благодарен отцу за советы и безоговорочно ими руководствовался.
Смерть отца потрясла его, хотя и не была неожиданной. Он понял, что навсегда лишился единомышленника и друга, готового в трудную минуту прийти на помощь безо всяких условий и оговорок.
Ксения рассказала ему, что все хлопоты, связанные с похоронами матушки, взял на себя Матвей. Теперь она одна управляла большим хозяйством. И Андрей Петрович отдал ей должное – все порядки в доме остались такими же, какими были и при его матушке.
Сразу же после посещения Александром I шлюпа «Восток», вернувшегося из Антарктической экспедиции, и осмотра им экспозиций, Андрей Петрович подал прошение на его имя, где обосновывал необходимость организации мастерской по изготовлению чучел животных под эгидой Петербургской академии наук. И как раз к окончанию работ по созданию экспозиций в музее Адмиралтейского департамента было оглашено высочайшее повеление об организации этой мастерской.
Матвей как общепризнанный таксидермист – мастер по изготовлению чучел животных – уже в чине коллежского регистратора был по рекомендации Андрея Петровича зачислен в ее штат на должность консультанта. И сразу же с присущей ему энергией приступил к обучению мастеровых этому непростому делу. Вначале он, правда, испытывал некоторое неудобство, когда все – не только мастеровые, но и руководство – обращались к нему исключительно по имени-отчеству, но затем привык и даже вместе с начальником мастерской съездил в Лондон, где в мастерской Британского зоологического музея приобрел необходимые приспособления и материалы. В общем, Матвей оказался на своем месте.
После проводов Андрея Петровича в очередное кругосветное плавание на «Кротком» он сразу же объявил Ксении о своем переезде из их дома на квартиру, которую уже успел присмотреть.
– К чему ты затеял это, Матвей? – с долей обиды спросила та, удивленная его решением. – Тебе что, плохо живется в нашем доме?
– А дело в том, Ксения Александровна, что теперь я остался один мужчина в этом доме, не считая, конечно, прислуги. И с моим переездом будет спокойнее и мне, и, тем более, Андрею Петровичу. Ведь плавание продлится не менее двух лет.
– Ты на что же это намекаешь?! – гневно воскликнула Ксения.
– Успокойтесь, Ксения Александровна, прошу вас! – Матвей умоляюще посмотрел на нее. – Просто этим я хотел сказать, что… женюсь только тогда, когда встречу такую же женщину, как вы.
Ксения в растерянности смотрела на него.
– Тем не менее, Ксения Александровна, вы можете располагать мной в любое время, когда в этом возникнет необходимость…
Матвей с сияющими глазами устремился к Андрею Петровичу, протянув обе руки для пожатия, но тот порывисто обнял своего молодого товарища. У Матвея из глаз брызнули слезы радости и благодарности. Да и Ксения не смогла сдержаться при виде их бурной встречи, смахнув носовым платком набежавшую слезу. Ведь она хорошо знала сдержанность супруга в проявлении своих чувств и только сейчас поняла всю глубину привязанности Матвея к нему и оценила решительность, с которой тот решил переехать из их дома.
Андрей Петрович тем временем увлек Матвея в кабинет.
– Как вижу, ты зря времени не терял? – удовлетворенно отметил он, обратив внимание на мундир Матвея, соответствовавший уже чину кабинетного регистратора. – От всей души поздравляю тебя! Ведь он как-никак соответствует уже чину армейского подпоручика.
– Так ведь это же не моя заслуга, Андрей Петрович, а целиком и полностью ваша! Это же вы приучили меня к изготовлению чучел, это же вы добились создания мастерской и рекомендовали меня на должность консультанта. Поэтому когда меня неожиданно повысили в чине, я тут же купил букет роз и преподнес его Ксении Александровне, но, честно говоря, не столько для нее, сколько для вас, ибо лично этого сделать никак не мог.
«Так вот, оказывается, откуда в спальне до сих пор стоит в вазе букет засохших роз!» – усмехнулся Андрей Петрович, посчитавший неудобным спрашивать Ксению о его происхождении, глядя на смущенного Матвея.
А тот уже подробно рассказывал о своей любимой работе:
– Я же бывал уже в мастерской по изготовлению чучел животных при Британском зоологическом музее. Вместе с вами, когда вы закупали там проволочные каркасы и приспособления для изготовления чучел. Помните? Но одно дело просто помогать вам, а совсем другое, выступать теперь в роли заказчика, – он тревожно посмотрел на Андрея Петровича.
«Не слишком ли я хвастаюсь? – с испугом вдруг подумал Матвей. – И перед кем?!» Однако тот внимательно слушал его без какой-либо усмешки на лице. Это приободрило, и он продолжил:
– Англичан, как я понял, очень заинтересовал наш визит к ним. Одно только смущало меня – незнание мной английского языка, – с досадой признался Матвей. – Поэтому в роли переводчика пришлось выступать моему начальнику, очень образованному человеку, – и он вздохнул, остро переживая недостаток знаний. – Как оказалось, англичане знали из донесения губернатора Новой Голландии[37] их королю о том, что на шлюпе «Восток» экспедиции Беллинсгаузена русские организовали экспозицию из чучел антарктических животных. Та якобы свидетельствовала о нашем приоритете в открытии Южного материка. Ведь его так и не смог обнаружить их знаменитый мореплаватель Джеймс Кук! – Матвей с такой гордостью глянул на Андрея Петровича, что тот непроизвольно улыбнулся. – И, как я понял, – продолжил он, – они решили «поймать» меня – молодого и, по их мнению, не очень опытного, к тому же не знающего их языка – на каких-нибудь противоречиях, – его глаза озорно блеснули. – И началось… «А откуда у вас взялись чучела морских слонов?» – спрашивают. «С острова Южная Георгия», – отвечаю. – «А почему же тогда у вас нет чучел морских котиков?» – «Да самих котиков там уже нет. Их перебили ваши промышленники». Англичане многозначительно переглядываются, а я и говорю: «Как, кстати, и на острове Маквария в Тихом океане, самом южном острове от Новой Зеландии. Этот остров находится в тех же широтах, что и остров Южная Георгия, который мы посетили год назад, однако в отличие от него не покрыт вечным льдом и снегом, а радует прекрасной зеленью». – «Может быть, это следствие вулканической деятельности?» – предположил один из них. «По мнению заместителя начальника экспедиции по ученой части господина Шувалова, – англичане при этом быстро переглянулись, – только предстоит разгадать эту загадку», – Матвей с тревогой посмотрел на своего покровителя. – Мне показалось, Андрей Петрович, что англичане относятся к вам несколько настороженно.
– Поверь мне, Матвей, что на это у них есть достаточные основания. Как по секрету сказал мне один из знакомых сотрудников нашего Министерства иностранных дел, у британской разведки заведено на меня довольно пухлое досье.
– Это, конечно, после вашей экспедиции в Новую Зеландию по обследованию Кентерберийской долины на ее Южном острове?
– В том числе. Ведь не зря же покойный государь называл меня «истинным разведчиком».
Матвей с благоговением посмотрел на своего бывшего хозяина и продолжил:
– Речь с англичанами шла и о пингвинах. – продолжил он. – «Ведь пингвины, представленные в вашей экспозиции, – спрашивают англичане, – водятся и у мыса Доброй Надежды, у южной оконечности Африки, и на Тихоокеанском побережье Южной Америки?» Я, Андрей Петрович, честно говоря, чуть не рассмеялся от такой наивности, но все-таки с достоинством ответил: «В местах, указанных вами, господа, водятся лишь мелкие пингвины Адели. Королевских пингвинов, пингвинов средних размеров, мы обнаружили на одном из открытых экспедицией островов архипелага Траверсе[38], уже в высоких южных широтах. А вот императорских пингвинов, самых крупных, мы увидели только на льдинах у самого припая[39] вдоль побережья Южного материка. Высота ледяного барьера по побережью материка достигает тысячи футов[40], а то и более. А пингвины, как известно, – не летающие птицы. Поэтому, по мнению господина Шувалова, они выводят свое потомство на шельфовых ледниках[41]». – «Хорошо. А о чем тогда говорят полярные крачки, представленные в вашей экспозиции? Ведь эти птицы водятся и в Арктике?» – задирают англичане. «Только о том, что полярные крачки, они же морские ласточки, совершают перелеты из Арктики в Антарктику и обратно. И это самые длинные перелеты среди птиц земного шара. Обо всем этом вы, господа, можете прочитать в научной статье господина Шувалова “Признаки” земли значительных размеров в высоких южных широтах». И получить интересующую вас информацию из первых рук».
– Спасибо тебе, Матвей, за популяризацию моего научного труда за границей. Вижу, что ты не зря переписывал и мою статью, и роман тоже.
Тот порозовел от похвалы своего учителя:
– А как же, Андрей Петрович! Я ведь не только изучал при этом ваши труды, но и учился вашему языку, вашей форме изложения.
– Ну что же. Ты с честью выдержал экзамен перед английскими коллегами.
– Примерно то же самое сказал мне и начальник нашей мастерской, – признался Матвей. А затем посетовал: – Я по вашему указанию, Андрей Петрович, самым тщательным образом изучил «Табель о рангах» со всеми приложениями к ней и понял, что для того, чтобы преуспеть на том пути, который вы уготовили для меня, мне необходимо получить соответствующее образование. На одних способностях далеко не уедешь, а самообразованием все пробелы в знаниях не устранишь. Но я не представляю, каким образом это можно сделать? – он с надеждой посмотрел на своего покровителя.
«Как же все-таки вырос Матвей за последние несколько лет!» – с удовлетворением отметил Андрей Петрович.
– Ты совершенно прав, Матвей. Без высшего образования далеко по служебной лестнице не продвинешься, – он задумался. – Поступить в университет? Но тебе для этого уже, скажем прямо, многовато лет, да и навряд ли тебя вообще примут в студенты с чином кабинетного регистратора. Кроме того, если вдруг это и случится, с моей, конечно, помощью, то ты лишишься средств к существованию, так как должность в мастерской, естественно, придется оставить. Хотя я бы, конечно, смог поддержать тебя материально на время обучения.
– Вы о чем говорите, Андрей Петрович?! – вспыхнул Матвей. – Я, здоровый мужчина, должен сесть на шею человеку, который и так перевернул всю мою жизнь! А как же честь дворянина, которой вы же учили меня! Вы должны понимать, Андрей Петрович, что я ни при каких условиях не смогу принять ваше чистосердечное предложение, – на его глазах навернулись слезы.
– Успокойся, Матвей. Ты, безусловно, прав. Но есть, как мне кажется, и другой выход…
– Какой же, Андрей Петрович?!
– Трудный, но вполне возможный.
– Меня не страшат никакие трудности. Вы же знаете об этом, Андрей Петрович!
– Потому и предлагаю его, – он помедлил, видя напряженное ожидание на лице молодого человека. – Можно подготовиться и сдать экзамен экстерном.
– За весь университетский курс?! – ахнул Матвей.
– За весь. По-моему, кто-то только что распинался о том, что якобы не боится трудностей, – улыбнулся Андрей Петрович.
– И это на самом деле возможно?! – боялся поверить Матвей нежданно улыбнувшемуся счастью.
– Вполне. Но для этого придется пахать и пахать! По специально разработанной мной программе. И сдавать мне же промежуточные экзамены. А чтобы это осуществить, тебе придется вернуться в наш дом.
– Да я хоть сейчас, Андрей Петрович! – с готовностью воскликнул Матвей.
Тот снисходительно улыбнулся:
– В этом случае у тебя могут возникнуть определенные трудности. Ведь ты же только что убеждал меня, что являешься вполне здоровым мужчиной.
Матвей непонимающе посмотрел на него и вдруг задорно рассмеялся, уловив смысл слов своего покровителя.
– Женский вопрос я решу, Андрей Петрович, можете не сомневаться, – он озорно блеснул глазами.
– А я ничуть и не сомневаюсь, – в тон ему ответил тот. – Уж если ты умудрялся решать его в театре графа Шереметева, то теперь тебе, дворянину, и карты в руки.
Лицо Матвея слегка порозовело:
– Если бы граф не отдал меня за шалости с актрисами в рекруты, то я бы никогда не встретился с вами. Моя жизнь пошла бы совсем другим путем, – он задумался. – Но вы не совсем правы, Андрей Петрович. Сейчас мне решать этот вопрос, как ни странно, гораздо труднее, чем раньше. Я ведь не потомственный дворянин, а посему еще недостаточно хорошо ориентируюсь в сословных предрассудках, – Матвей упрямо тряхнул головой. – Но если уж замахнулся на сдачу экстерном университетского курса, то эту науку уж как-нибудь осилю.
– Вот это слова, достойные не юноши, а мужа, – подвел Андрей Петрович итог разговору. – Тебе, однако, надо иметь в виду, что я приступаю к завершению подготовки докторской диссертации, которую практически написал во время плавания на «Кротком». И после ее защиты думаю преподавать в Петербургском университете по кафедре естественной истории. Так что поддержка профессора тебе очень даже пригодится.
– Вот это здорово, Андрей Петрович! – вскочил со своего места Матвей. – Ведь теперь, с возвращением в ваш дом, я смогу помогать вам в этом и заодно учиться уму-разуму!
– И грызть гранит науки, – добавил Андрей Петрович.
Через несколько дней Матвей вновь переехал в дом Шуваловых.
Андрей Петрович возвратился из поездки по имениям довольным. Урок расправы с жаждущими наживы управляющими не прошел даром. Порядок в имениях был восстановлен. Так почему же он сразу пригласил жену в кабинет, где принимались самые важные решения?
Ксения присела напротив мужа, стараясь понять, что же все-таки так взволновало его.
– Когда император Александр Первый, царство ему небесное, – начал он, – осматривал экспозицию «Антарктическая фауна», я признался ему, что после возвращения из Русской Америки хотел уйти в отставку с воинской службы, но не успел сделать этого по причине кончины батюшки и срочного убытия в Антарктическую экспедицию. Государь оценивающе посмотрел на меня и как отрезал: «Продолжайте служить так же, как и служили. Никаких отставок!», – он вздохнул, вспомнив об осмотре экспозиции государем как о лучшем дне в его жизни, – Теперь же у нас новый император, и мои былые обязательства утратили свою силу. А присягать Николаю Первому после декабрьских событий позапрошлого года на Сенатской площади и, тем более, казни через повешение пятерых декабристов, у меня нет ни малейшего желания.
Ксения смотрела на него широко открытыми глазами.
– Я воспринимаю эту казнь как личную месть Николая Павловича, – пояснил Андрей Петрович.
– Андрюша?! – почти прошептала Ксения в ужасе.
– Да-да! – твердо ответил тот. – А посему решил подать прошение об отставке с воинской службы.
В кабинете воцарилась напряженная тишина.
– Чем же ты теперь будешь заниматься? – подавленно спросила Ксения.
– Тем же, чем занимался и до сих пор, – рассмеялся Андрей Петрович, глядя на расстроенную супругу. – Я имею статский чин надворного советника, равный чину капитана гвардии или армейского подполковника, кроме того, я почетный член Петербургской академии наук и сейчас заканчиваю оформление диссертации на соискание ученой степени доктора естественной истории.
– Как это «заканчиваю оформление»? – удивилась Ксения с загоревшимися глазами. – Ты что же, Андрюша, уже написал ее?
– Разумеется.
– Но когда?!
– Во время плавания на «Кротком», – недоуменно пожал плечами Андрей Петрович. – Это как-никак целых два года практически свободного времени.
– Ты говоришь так, как будто у тебя там не было никаких служебных обязанностей.
– Ты, Ксюша, сама того не подозревая, зришь в корень!
Теперь уже та смотрела на него в недоумении.
– Дело в том, что когда Фердинанд Петрович Врангель «сватал» меня в свою экспедицию в этом самом кабинете, мы договорились, что я дам согласие на участие в ней при условии полной свободы в выборе своей научной деятельности, – пояснил Андрей Петрович. – Вот я и занимался диссертацией.
– Так зачем же ты тогда ему понадобился на «Кротком»? – развела руками Ксения.
– Просто барон оказался дальновидней тебя, – рассмеялся Андрей Петрович. – Во время плавания он мечтал открыть неизвестные еще острова или в крайнем случае хотя бы один какой-нибудь из них. И я нужен был ему для их описания.
Ксения задумалась.
– Выходит, ты за время плавания так ничего и не сделал?
– Почему же? Я организовал систематические, четыре раза в сутки, атмосферные и гидрологические наблюдения. И это, надо отметить, было осуществлено впервые в истории Русского военно-морского флота. И, заметь, во время всего кругосветного плавания в Мировом океане.
Ксения с благоговением посмотрела не него.
– Ну, хорошо, – продолжала допытываться она. – Я не сомневаюсь, что ты успешно защитишь диссертацию. А дальше что?
– Буду преподавать в Петербургском университете. А у профессора университета по штату уже чин коллежского советника. Если же дела пойдут хорошо, то со временем можно будет получить и кафедру, а это уже будет пахнуть «Его превосходительством».
– И я стану генеральшей! – в тон ему поддакнула Ксения.
– Только-то и всего? Да нашего состояния и так хватит и детям, и внукам.
Ксения благодарно посмотрела на него.
Андрей Петрович в сопровождении Матвея выбежал на крыльцо, к которому уверенно приближался флотский офицер с эполетами контр-адмирала на плечах.
– Фаддей, дружище! Рад тебя видеть! – воскликнул он, сбегая с крыльца.
– Соответственно, Андрюша!
Они обнялись.
– Еще раз поздравляю тебя с «доктором естественной истории» и «профессором Петербургского университета»!
– Спасибо, Фаддей! А тебя с орлами на эполетах, ваше превосходительство!
– Не ерничай, Андрюша! Никто не тянул тебя свернуть с воинской дороги на ученую. Хотя, честно говоря, втайне я завидую тебе. Как-никак ты все-таки относительно свободный человек, в то время как я повязан службой по рукам и ногам, – он притворно вздохнул.
– Ах, ты, мой несчастный служака! Я сейчас прямо-таки расплачусь от жалости к твоей незавидной доле.
И они, радуясь общению друг с другом, направились к крыльцу.
– Ба, да это никак Матвей своей собственной персоной?! – удивленно воскликнул Фаддей Фаддеевич, увидев того в мундире чиновника.
– Так точно, ваше превосходительство!
– Запомните, господин губернский секретарь, – привычным тоном капитана корабля напомнил Беллинсгаузен, – что на флоте принято обращение офицеров друг к другу, независимо от чина, по имени и отчеству. За исключением, конечно, официальных отношений, оговоренных Морским уставом. А ведь ваш статский чин как-никак соответствует флотскому чину мичмана. Или вы, Матвей… – он запнулся.
– Степанович, – подсказал Андрей Петрович.
– Матвей Степанович, – продолжил контр-адмирал, – считаете себя уже навсегда отторгнутым от флота?
– Никак нет, ваше… – запнулся тот, вытянувшись в струнку, и поправился: – Фаддей Фаддеевич! Я навсегда останусь верен флоту, который благодаря вам свел меня с Андреем Петровичем!
Тот улыбнулся.
– Стало быть, не зря, Андрей Петрович, я тянул его за собой с Черного моря, с фрегата «Флора», на Балтику, на шлюп «Восток»?
– Выходит, что не зря, Фаддей Фаддеевич, – рассмеялся ученый.
На калитке звякнула медная пластина от удара по ней медным кольцом, и дворник поспешно открыл ее. Оглядываясь по сторонам, во двор вошел статный мужчина уже далеко не среднего возраста.
– Григорий Иванович! – радостно воскликнул Андрей Петрович и поспешил ему навстречу.
Они крепко, по-мужски, обнялись.
– Как же я рад видеть вас, дорогой мой учитель, в своем доме!
– Не менее вас, доктор естественной истории! – галантно ответил академик Лангсдорф.
Они поднялись на высокое крыльцо:
– О… не увидеть вас, Фаддей Фаддеевич, в этом доме я просто не мог! – академик приветствовал мореплавателя.
– Да и ваше присутствие здесь, Григорий Иванович, не менее предсказуемо, – озорно блеснув глазами, ответствовал контр-адмирал.
Лангсдорф пристально присмотрелся к Матвею:
– Если не ошибаюсь, Андрей Петрович, это тот самый молодой человек, который еще на рейде Рио-де-Жанейро показывал мне чучело чайки, изготовленное своими руками?
– Вы совершенно правы, Григорий Иванович, – улыбнулся Андрей Петрович, искренне радуясь, что тот узнал его бывшего вестового. – Разрешите представить: губернский секретарь Сухов, Матвей Степанович, старший консультант мастерской по изготовлению чучел животных при Петербургской академии наук.
– Вон оно, как повернулось… – несколько удивленно и в то же время задумчиво произнес академик. – Выходит, мой прогноз относительно того, что в Антарктической экспедиции вопрос с изготовлением чучел животных приполярной фауны будет решен, оправдался?
– Так точно, ваше превосходительство! – ответил Матвей и, чуть смутившись, произнес: – Надеюсь, что на сей раз я не ошибся в вашем титуловании?
– На сей раз нет, Матвей Степанович, – улыбнулся Григорий Иванович. – А ведь десять лет тому назад я действительно слышал только от вас обращение ко мне «ваше превосходительство».
– Стало быть, не только вы, ваше превосходительство, можете делать правильные прогнозы? – хитровато улыбнулся Матвей.
Академик внимательно посмотрел на него:
– Далеко, похоже, пойдете, ваше благородие, – усмехнулся он.
– А почему бы и нет, Григорий Иванович? – вмешался в их разговор Андрей Петрович. – Матвей готовится через год-полтора сдавать экстерном экзамен за полный курс Петербургского университета, – пояснил он.
– Вот как?! А вы уверены, что вам удастся это сделать, месье? – тут же спросил Лангсдорф по-французски:
– Во всяком случае, буду стараться, – ответил Матвей тоже на французском языке.
– Стараться – вовсе не значит получить положительный результат, – возразил Григорий Иванович уже по-английски.
– Вы совершенно правы, сэр, но надежда, как известно, умирает последней, – довольно четко на английском языке ответил Матвей.
Лангсдорф остался явно довольным его ответами.
– Изрядно, Андрей Петрович! Во всяком случае, прошу вас сообщить мне дату экзамена Матвея Степановича в университете.
– Обязательно, Григорий Иванович! – возликовал тот. – Ведь поддержка действительного члена Петербургской академии наук бесценна!
– Просто я уверен, что почетный член Петербургской академии наук, к тому же профессор Петербургского университета не может, просто не имеет права не подготовить достойную себе смену, – улыбнулся академик.
У Матвея на глазах навернулись слезы. «Какие же все-таки друзья у моего покровителя!» – благодарно подумал он.
Очередной стук в калитку заставил всех заинтересованно повернуться в ее сторону. Флотский офицер в чине капитана 1-го ранга направился к крыльцу.
– Никак Фердинанд Петрович пожаловал! – оповестил присутствующих Андрей Петрович и, спустившись с крыльца, крепко пожал руку вновь прибывшему. – Барон Врангель. Фердинанд Петрович. Бывший капитан военного транспорта «Кроткий», – представил он его своим друзьям. – За вами, однако, не угнаться, Фердинанд Петрович! Всего два года тому назад по возвращении из кругосветного плавания вам был высочайше пожалован чин капитана 2-го ранга, и вот на тебе – уже капитан 1-го ранга!
Все, представляясь, пожимали новому для них человеку руку и с интересом присматривались к нему.
Читать бесплатно другие книги:
