Наследник поручика гвардии Шестёра Юрий
Унковский улыбнулся:
– Вы, Дмитрий Александрович, не агитируйте меня за паровой флот. Меня, честно говоря, очень беспокоит техническое состояние машины.
– Не волнуйтесь, Иван Семенович, – успокоил его старший механик. – Когда придем в Портсмут, вызовем представителей машиностроительного завода, изготавливавшего эту машину, и основательно подлечим ее по моим замечаниям. Я их тщательно фиксирую.
– Дай-то бог! Вся надежда только на вас, Дмитрий Александрович.
– Все будет в порядке, Иван Семенович. Ваш «дед» свое дело знает! – ободряюще улыбнулся тот. – А теперь разрешите убыть в «преисподнюю» к своим «духам».
– Ни пуха ни пера! – суеверно напутствовал его командир.
– К черту! – ответствовал ему не менее суеверный старший механик.
Смолкли трели боцманских дудок, затих дробный перестук башмаков подвахтенной смены. Мичман Чуркин принял очередную вахту у мичмана Долгорукова.
– Ну что, Петр Михайлович? Желаю вам успешной вахты без каких-либо происшествий. А я, пожалуй, пойду сосну после «собаки»[54].
– Святое дело, Илья Николаевич! «Собака» – она и в Африке «собака». Приятного сна, дружище!
Находясь на капитанском мостике, друзья обращались друг к другу сугубо официально, допуская лишь некоторые вольности, свойственные юности. Ведь они были здесь не одни. У штурвала застыл рулевой и, посматривая на картушку компса, изредка поворачивал его из стороны в сторону, удерживая фрегат на заданном курсе. Сигнальщик непрерывно осматривал пространство вокруг судна, чтобы вовремя предупредить вахтенного офицера об опасности… Только вахтенный вестовой скучал в одиночестве, готовый, однако, немедленно выполнить любой приказ вахтенного начальника.
Здесь, в тропиках, дул ровный пассат[55], и фрегат, чуть накренясь на правый борт, шел под парусами, экономя драгоценный уголь. Ведь следующую бункеровку можно будет провести только в Капштадте, на самой южной оконечности Африки.
Петруша еще раз по-хозяйски глянул на белеющие в полумраке паруса, упруго наполненные ветром. Теперь только он отвечал за безопасное плавание фрегата.
– Сигнальщик, не прозевай приближение шквала!
– Есть не прозевать приближения шквала, ваше благородие! – бодро ответил тот.
Ох, уж эти шквалы… У горизонта неожиданно появляется черная вытянутая туча, которая стремительно приближается к судну. Затем следует резкий порыв ветра ураганной силы с изменением направления. И если, не дай бог, прозевать его приближение, то прощайте, изорванные в клочья паруса, а то и сами мачты.
Петруша нервно передернул плечами. Как ни странно, появлением шквалов изобилуют как раз эти благословенные тропические области. Потому-то он и решил лишний раз взбодрить сигнальщика. Так, на всякий случай…
Бескрайний океан подернут предрассветной дымкой. Здесь, в тропиках, в отличие от средних широт рассвет наступает как-то сразу, так же, как, впрочем, и ночная темнота – без привычных сумерек. Вот из океана показался светящийся край солнца. Он стал быстро расти, превращаясь в большой, но неяркий пока еще диск, на который можно смотреть, не боясь быть ослепленным. Великолепное зрелище рождения нового дня…
На мостик против обыкновения быстро поднимался командир в сопровождении старшего офицера. Было видно, что он чем-то обеспокоен.
– Господин капитан 1-го ранга… – начал, сделав шаг навстречу командиру, докладывать Петруша, приложив правую руку к головному убору.
Тот только махнул рукой:
– Извините, Петр Михайлович, не до этого, – и он повернулся к старшему офицеру. – Когда была обнаружена течь в ахтерпике[56], Григорий Данилович?
– С час тому назад, Иван Семенович.
– Причина?
– Мы с боцманом установили, что забортная вода поступает из-за обшивки в районе шахты для гребного винта. Причина же течи нами не установлена.
– Предложения есть?
– Нужен осмотр подводной части кормы. Сейчас мы находимся примерно между Канарскими островами и островами Зеленого Мыса. Учитывая, что течь пока незначительная, предлагаю сделать осмотр именно на островах Зеленого Мыса. А пока посменно откачивать поступающую воду ручной помпой.
Командир задумался.
– Не уверен, что на островах нам смогут чем-либо помочь. Ведь дока там нет, это точно. Но другого решения этой проблемы я тоже не вижу. А посему остановимся на вашем предложении. Распорядитесь, Григорий Данилович, насчет откачки забортной воды.
– Будет исполнено, Иван Семенович!
Как и предполагал Унковский, на островах Зеленого Мыса не нашлось никаких средств для устранения течи, так что по мере продвижения на юг она все усиливалась, принимая угрожающие размеры. Установка второй ручной помпы не решала проблемы, а до Капштадта, где находился сухой док, было еще ох как далеко. Поэтому командир фрегата, выслушав мнения старшего офицера и старшего механика, принял решение произвести ремонт подводной части кормы своими силами в открытом океане.
– Займемся ремонтными работами сразу же после встречи Нового года и праздника Нептуна по случаю пересечения экватора. Негоже омрачать эти праздничные для команды дни, – пояснил он. – Их у матросов не так уж много вдали от Родины. Да, признаться, и у господ офицеров тоже.
Для встречи нового, 1858 года, в кают-компании и в кубрике нарядили елки. Их заранее приобрели еще в Англии, где в течение длительного времени, по выражению старшего механика, «доводили до ума» паровую машину. Елки установили в трюме, где было прохладнее, в кадки с песком, который регулярно поливали…
В кают-компании ровно в полночь по хронометру, за которым бдительно следил штурман, осушили бокалы с шампанским, в то время как нижним чинам выдали по стакану грога и кружке пива.
Петруша, чокнувшись бокалами с Илюшей, сидевшим рядом с ним, пригубил шампанского и улыбнулся, вспомнив об уроке, который преподнес ему дед по поводу употребления спиртных напитков еще во время его обучения в Морском корпусе.
После возвращения из плавания по Финскому заливу на учебном судне гардемарины выпускного класса получили увольнительные записки на воскресный день. Перед тем как идти по домам, бравые «морские волки», прошедшие первое морское крещение, решили отметить это столь важное в их жизни событие.
Купив вина и кое-какую закуску, они небольшой компанией собрались в доме у одного из них, родители которого в то время отдыхали за границей. Посыпались здравицы в честь русского флота и его основателя Петра Великого. Однако молодые люди, еще не привыкшие к употреблению горячительных напитков, явно не рассчитали своих возможностей…
Петруша, чтобы не попасться на глаза какому-нибудь флотскому офицеру с перспективой оказаться на гауптвахте, нанял извозчика – благо, кое-какие деньги оказались в кармане – и затем во всей красе предстал перед матушкой и бабулей.
Те только всплеснули руками и сразу же уложили своего ненаглядного отпрыска в постель, с благодарностью Богу за то, что Андрей Петрович находился в отсутствии. Перед ними встала дилемма – рассказать ему о прегрешении Петрушеньки или утаить до лучших времен. Рассудительная Ксения, несмотря на возражения Лизы, настояла на необходимости получения внуком урока от деда. Урока, который тот запомнит на всю жизнь.
Когда через несколько часов Ксения в очень осторожных выражениях поведала ничего не подозревавшему Андрею Петровичу о чрезвычайном происшествии в их доме, дед только многозначительно хмыкнул. За обеденным столом он лишь мельком глянул на бледное лицо внука, однако по окнчании обеда позвал его в кабинет. Женщины со страхом смотрели, как Петруша, понурив голову, последовал за дедом.
Андрей Петрович сел в кресло, в то время как внук остался стоять перед ним.
– Чего тянешься передо мной, как перед директором Морского корпуса? – усмехнулся Андрей Петрович. – Присаживайся, гардемарин.
Петруша сел в кресло, стоящее напротив, признательно глянув на деда.
– Во всей этой истории ничего необычного нет, – постукивая пальцами по письменному столу, произнес Андрей Петрович. – Просто ты в кругу своих товарищей забыл, что являешься представителем древнего рода. И мне бы очень не хотелось, чтобы ты, столбовой дворянин, и впредь забывал об этом и позорил своим недостойным поведением наших предков.
Внук, то краснея, то бледнея, опустил глаза.
– В свое время, – продолжил дед, – когда я примерно в твоем возрасте служил капралом в Преображенском полку, со мной приключилась такая же история. Так вот мой отец, стало быть, твой прадед, будучи премьер-майором того же полка, не мудрствуя лукаво, двинул мне за это по шее. Причем довольно значительно. Я воспринял это как само собой разумеющееся, поскольку, когда наказывают за дело, это не вызывает обиды. И представь себе, прошло уже столько лет, а я до сих пор вспоминаю об этом наказании с благодарностью. Смысл его очень прост – прежде чем что-либо сделать, надо подумать и о возможных последствиях.
– Лучше бы и ты, дедуля, двинул мне как следует по шее! – взмолился измученный переживаниями Петруша.
Андрей Петрович оценивающе посмотрел на него:
– К сожалению, не могу.
– Чего так? – удивился тот, вскинув брови.
– Был бы ты мне сыном, я бы непременно так и сделал. А вот на внука рука не поднимается. Но имей в виду, – назидательным тоном предупредил Андрей Петрович, – ежели подобное приключится хотя бы еще раз до твоего производства в мичманы, я обязательно воспользуюсь методом воспитания своего отца. Обещаю. Так что не взыщи.
Внук облегченно вздохнул:
– Не сомневайся, дедуля, этого больше никогда не повторится. Верь мне, как себе!
– Вот это уже мужской разговор. Вы свободны, гардемарин!
– Есть, ваше превосходительство! – по-флотски коротко ответил тот, вскочив из кресла.
– Не ёрничай! Я говорю с тобой не как действительный статский советник, а как твой родной дед. Неужто не чувствуешь разницы?
– Еще как чувствую, дедуля! – озорно блеснул тот глазами. И, четко повернувшись через левое плечо, строевым шагом вышел из кабинета.
Женщины в смятении ожидавшие у выхода, вглядывались в его лицо, пытаясь угадать результат «беседы» с Андреем Петровичем.
– Я обещал дедуле, что подобное больше никогда не повторится, – коротко доложил он и, подумав, уточнил: – Во всяком случае, до моего производства в мичманы. – и ушел в свою комнату.
– Вот что значит, когда мужчина в доме! – радостно воскликнула Ксения. – И что бы мы с тобой, Лиза, делали без него с нашим мальчиком?
Надо отдать должное Петруше – он не нарушил обещания, данного деду. И в первый раз после этого события употребил вино только на банкете, устроенном командованием Морского корпуса по случаю производства выпускников в мичманы флота.
Приведя себя в порядок после морской купели при пересечении экватора, возбужденный столь радостным для каждого моряка событием, а отчасти и положенной по этому случаю чарки, Петруша зашел в каюту друга.
– С морским крещением, мореплаватель! – приветствовал его улыбающийся Илья.
– И тебя, Илюша! Теперь мы с тобой официально стали полноправными членами морского братства, – он подошел к столу и взял лежащую на нем именную грамоту.
Среди свитков старинных карт и морских чудищ, изображенных на ней, в типографский текст, подтверждающий пересечение экватора, рукой корабельного писаря витиевато было вписано: «Долгоруковъ Илья Николаевичъ. 4 генваря 1858 года отъ рождения Христова».
– Серьезный документ, Илюша…
– Серьезней не бывает, – подтвердил тот.
– С чем нас и поздравляю!
Они крепко обнялись.
– Подскажи мне, Илюша, – попросил друга Петруша. – Сегодня роль морского бога Нептуна исполнял наш старший офицер. Известно, что это может делать только офицер, имеющий именную грамоту о переходе им экватора. Так?
– Так, – подтвердил тот.
– А не знаешь ли ты, когда и как это произошло?
Илья несколько удивленно посмотрел на друга.
– Да ведь об этом знают все офицеры фрегата, – и улыбнулся. – Я, конечно, рад, что имею возможность первым просветить самого юного мичмана «Аскольда»… Разградский Григорий Данилович, будучи еще лейтенантом, служил вахтенным офицером на фрегате «Паллада» под командованием капитан-лейтенанта Унковского, нашего командира.
– Это мне известно, Илюша.
– Так вот, Иван Степанович, став капитаном «Аскольда», добился назначения капитан-лейтенанта Разградского старшим офицером этого фрегата. Кстати, именно Григорий Данилович лично затопил фрегат «Паллада» в бухте Постовой Императорской Гавани. Тем самым его имя навечно вошло в историю русского флота. Так вот…
– Спасибо тебе, дружище, за исторический экскурс. Теперь буду знать о героическом прошлом нашего старшего офицера.
– Не за что, Петруша, – Илья вдруг встрепенулся, глянув на часы. – Давай-ка поторапливаться, а то можем опоздать в кают-компанию к началу праздничного обеда. Надеюсь, у тебя нет особого желания объясняться по этому поводу с нашим героическим старшим офицером, который в соответствии с Морским уставом является хозяином кают-компании?
И друзья поспешили в кают-компанию.
В самом конце праздничного обеда старший офицер объявил, что после кратковременного отдыха начнутся авральные работы по перекатыванию всех корабельных орудий в носовую часть фрегата. Цель – приподнять корму судна для возможности проведения ремонтных работ по устранению течи в ее подводной части.
Фрегат стал похож на муравейник. Чтобы уменьшить крен до минимума, он шел только под стакселями[57]. Сотни матросов под командой артиллерийских офицеров на верхней палубе молодецки, с гиканьем и неизменным русским «раз, два – взяли!» перекатывали тяжеленные чугунные пушки, установленные на деревянных орудийных лафетах, и крепили их к палубе на случай возможного волнения на море. То же самое происходило и на артиллерийских палубах обоих бортов. Артельная работа, так милая душе русского человека!
Аврал подходил к концу, а старший офицер уже спустился с приподнявшейся кормы по штормтрапу[58], чтобы определить наконец причину измотавшей его нервы течи.
– Вот сволочи! – через некоторое время раздался снизу его возмущенный возглас. Поднявшись на палубу, он весь клокотал от негодования. – Представляете, Иван Семенович, – возмущенно обратился он к командиру, – эти адмиралтейские недотепы, будь они неладны, при устройстве шахты, куда убирается гребной винт при движении судна под парусами, использовали железные гвозди, которые от воздействия морской воды поржавели и рассыпались!
– Безобразие! – согласился командир. – К сожалению, мы с вами, Григорий Данилович, пришли на «Аскольд», когда он уже вступил в строй, и посему не могли знать об этих недопустимых вольностях кораблестроителей, – капитан тяжко вздохнул. – Утешает только то, что устранить поступление забортной воды внутрь судна, слава богу, мы сможем и своими силами. Так, Григорий Данилович?
– Так, Иван Семенович! – повеселел старший офицер.
– Какие будут у вас конкретные предложения?
Капитан-лейтенант задумался, прикидывая в уме план действий по ремонту шахты.
– Во-первых, суть ремонта – заменить проржавевшие железные гвозди медными. Слава богу, запас их у нас вполне достаточен, а расход пополним в Капштадте. Во-вторых, сделать это смогут корабельные плотники под руководством тиммермана[59]. В-третьих, надо спустить с кормы пару шлюпок и, не снимая с тросов, притопить их так, чтобы, стоя в них, было удобно работать у самого среза воды. При необходимости можно поднять шлюпки на необходимую высоту. В-четвертых, для этого достаточно бригады плотников, боцманской команды и одного светового дня для выполнения, – и старший офицер выжидательно посмотрел на командира.
– Прекрасно, Григорий Данилович! Утверждаю ваш план без замечаний. Действуйте!
«Умница! И к тому же деятельный исполнитель, – с благодарностью подумал Унковский о Разградском. – Не зря, стало быть, “пробивал” его кандидатуру на эту хлопотливую, но ответственную должность в Морском департаменте».
Зондский пролив остался позади. Еще были видны покрытые тропическими лесами берега островов Голландской Ост-Индии[60]: по левому борту – Суматры, а по правому – Явы.
– Поздравляю с выходом в Тихий океан, Григорий Данилович! – командир пожал руку старшему офицеру. – И вас, Петр Михайлович! – обратился он к вахтенному офицеру. – Ведь как-никак, а это же в первый раз в вашей жизни.
– Большое спасибо, Иван Семенович! – зарделся Петруша от обращения к нему самого командира. – Я впервые пересекаю воды уже третьего океана.
– В жизни всегда что-то происходит в первый раз, – философски заметил тот. – Но, мне показалось, вы намерены как-то отметить это неординарное событие?
– Безусловно, Иван Семенович! Ведь мичман Долгоруков, которого я сменил на вахте, имеет точно такие же основания для этого.
Капитан 1-го ранга улыбнулся:
– Если позволите, Петр Михайлович, я бы хотел полюбопытствовать, каким напиткам вы отдаете предпочтение?
– Мадере, Иван Семенович, – смущенно ответил мичман.
– И откуда же подобные изыски? – искренне удивился командир, зная, что флотские офицеры, как правило, предпочитают употреблять ром или водку, не считая шампанского в особо торжественных случаях.
– Это наследственное, – улыбнувшись, пояснил тот. – Мой дед, Шувалов Андрей Петрович, предпочитал именно этот напиток – как во время кругосветных плаваний, так и у себя дома.
Унковский понимающе кивнул головой:
– Мы с товарищами по Морскому корпусу зачитывались романом этого выдающегося ученого и мореплавателя. Примерное воспитание… – задумчиво произнес командир. – Вот тем и славны флотские династии, Григорий Данилович! – обратился он к старшему офицеру. – Я и сам флотский офицер в третьем поколении. Мой дед служил еще при Петре Алексеевиче и участвовал в строительстве Кронштадта. А посему не понаслышке знаю о том благотворном влиянии, которое оказывают родовые традиции на формирование стремления к безупречному служению флоту и Отечеству. – Он повернулся к мичману. – Желаю, чтобы и вы, Петр Михайлович, продолжили славную традицию своего рода!
Смотреть без сострадания на командира было трудно: угрюмое выражение лица, несвойственное всегда спокойному и уравновешенному человеку, темные круги вокруг глаз…
– Господа, я собрал вас, своих ближайших помощников, чтобы обсудить чрезвычайную обстановку, сложившуюся на «Аскольде».
Старший офицер, старший механик и доктор сосредоточенно внимали командиру, прекрасно зная причину и его настроения, и этого экстренного совещания. С выходом в Южно-Китайское море начались непонятные и, главное, непредсказуемые вещи. Один за другим заболевали странной болезнью, а затем в течение нескольких дней умирали матросы. Корабельный священник, отец Иоанн, только и успевал отпевать усопших, тела которых по морскому обычаю при приспущенном Андреевском флаге и выстрелах из орудий опускали в морскую пучину.
– За время нахождения судна в китайских водах мы уже потеряли свыше десяти нижних чинов. Подобное положение в дальнем плавании складывалось только на пакетботе[61] «Святой апостол Петр» командора Витуса Беринга, когда тот открыл берега Северной Америки в 1741 году. Но тогда причина была ясна – цинга. А что же происходит сейчас, спустя более века?! – командир обвел присутствующих тяжелым взглядом. – Что же дальше, если эта участь постигнет и господ офицеров? Кто же тогда будет управлять фрегатом?.. А посему прошу прояснить сложившееся положение нашего доктора. Это уже ваша епархия, Георг Карлович.
Тот тяжко вздохнул и хотел встать, но Унковский остановил его:
– Сидите, сидите, Георг Карлович, сейчас не до чинопочитания.
Доктор в задумчивости поправил пенсне.
– Я так и не смог, к сожалению, точно определить болезнь, которая буквально косит матросов, хотя просмотрел все медицинские справочники, имеющиеся в моем распоряжении. Это может быть и малярия, и лихорадка, а также и дизентерия. Не исключаю и возможность комбинации этих болезней. Эпидемия, свирепствующая на судне, несомненно, имеет инфекционный характер. Поэтому необходимо срочно изолировать всех больных, предохранив остальных членов команды, и дезинфицировать помещения судна. Но так как я располагаю ограниченным количеством дезинфицирующих материалов, то в первую очередь считаю необходимым обработать ими жилую палубу нижних чинов. И, самое главное, Иван Семенович, – обратился он к командиру, – нужно постараться как можно быстрее прибыть в какой-нибудь большой порт, чтобы окончательно решить проблему с помощью медиков тамошнего госпиталя.
– Каково же ваше мнение, Григорий Данилович? – обратился капитан к старшему офицеру.
– Порт особо и выбирать не из чего – это или Гонконг в Китае, или Нагасаки в Японии. И хотя Гонконг, конечно, ближе, я все-таки отдаю предпочтение Нагасаки, так как это не только конечный пункт перехода «Аскольда», но и порт, в котором есть российский консул, который поможет решить наши не требующие отлагательства проблемы.
– Спасибо, Григорий Данилович. А на сколько миль нам хватит угля, Дмитрий Александрович?
– Думаю, миль на четыреста, Иван Семенович. От силы – на четыреста пятьдесят, – доложил старший механик.
– Не густо, конечно… Но и на том спасибо. А как паровая машина – не подведет? Натерпелся я позора, когда из Капштадта вышли, дымя трубой на полнеба, а, не успев пройти и мыса Доброй Надежды, вернулись назад уже под парусами. Одно утешало – паровая машина-то английская, да еще, как оказалось, и с заводским дефектом.
– Тьфу, тьфу, тьфу… – суеверно сплюнул «дед» через левое плечо. – После того самого последнего ремонта в Капштадте пока не подводила. Даст бог, и сейчас не подведет.
– Как говорится, на бога надейся, а сам не плошай! – впервые улыбнулся командир и подвел итог совещания: – Действуйте, господа, в соответствии с нашим планом. Разрешаю и в ночных условиях идти под всеми парусами так же, как и днем. Риск, конечно, есть, но каждый сэкономленный, если так можно выразиться, день – это спасенные человеческие жизни.
Когда показались долгожданные гористые берега острова Кюсю, самого южного из четырех больших японских островов, где и находился порт Нагасаки, все облегченно вздохнули. Появилась надежда, что пришел конец череде тягостных похорон.
У входа в сложный фарватер, ведущий в акваторию порта Нагасаки, на борт фрегата приняли с подошедшей шлюпки японского лоцмана. Тот непрерывно кланялся командиру. Нещадно чадя на остатках угля и приветствуя порт пушечными выстрелами, «Аскольд» наконец отдал якорь на рейде Нагасаки.
Консул, озадаченный проблемами фрегата, провел переговоры с местными властями, и в отдельно стоящем японском храме, который в отличие от помпезных православных соборов и католических костелов был больше похож на молельню сектантов, был устроен временный лазарет для больных с фрегата, куда и свезли больных матросов. Георг Карлович приобрел необходимое количество дезинфицирующих средств, ими обработали все без исключения помещения судна, и заболевания на фрегате прекратились. Эпидемия была побеждена.
Так закончился тяжелый поход «Аскольда», длившийся 13 месяцев, во время которого экипаж фрегата из 456 человек потерял 26 матросов и унтер-офицеров.
Глава вторая
Новые открытия
– Ну что, Петруша, будем жить?! – еще с порога приветствовал хозяина каюты мичман Долгоруков.
– Вроде бы так, Илюша, – улыбнулся тот. – Спасибо Ивану Семеновичу, который гнал фрегат в Нагасаки круглые сутки и под парусами, и под паром.
– Это точно. А ведь рисковал командир, – покачал головой Илья. – В ночную вахту с мостика ни черта не видно, хоть глаз выколи! Такое ощущение, будто фрегат висит в каком-то мертвом, безжизненном пространстве, однако шум от буруна у форштевня подтверждает, что он на самом деле идет полным ходом. От впередсмотрящих и на баке, и на салинге[62] тоже мало прока, остается только надеяться на их острый слух. Это тебе не плавание в милом сердцу Финском заливе, где даже глухой ночью всегда что-то да брезжит у горизонта.
– Человеческие жизни дороже всех наших страхов, и я бы на месте командира поступил бы точно так же! – с некоторым вызовом заметил Петр.
– Ты еще просто не испытал всей меры ответственности, которая тяжелым грузом лежит на его плечах: не только за жизни членов команды, но и за безопасность фрегата, – упрекнул друга Илья. – Потому-то командовать кораблями и допускают офицеров, которые уже успели примериться к этой нелегкой ноше. Я отдаю должное мужеству командира при принятии подобных решений.
Петр пожал руку другу:
– Спасибо тебе, Илюша, за науку. Ты хоть всего на год дольше меня служишь на флоте, но уже успел, признаюсь, познать и, главное, прочувствовать много больше, чем я.
– Чему удивляешься, дружище? В нашем возрасте каждый год службы идет, почитай, за три, – и уже деловым тоном Илья продолжил: – Я слышал, что «Аскольд» вскоре направится в Гонконг, в распоряжение русского полномочного посланника в Китае и Японии вице-адмирала Путятина. Так что закупай все необходимое для похода, пока есть время.
В течение полутора месяцев, до конца июля, «Аскольд» под флагом вице-адмирала Путятина обходил порты Японии.
У русских моряков не было достоверной карты японских берегов, не считая восточных, описанных офицерами шлюпа «Надежда» под командой Крузенштерна еще в 1804 году. Западные берега, омываемые Японским морем, так и оставались тайной за семью печатями, и офицеры «Аскольда» восполняли эти пробелы, используя деловые поездки русского посланника.
Выполнив данную задачу, Унковский повел фрегат в Нагасаки…
Море было спокойным, дул ровный, не очень сильный встречный ветер, и фрегат шел под парусами переменными галсами[63]. Рядовое, обычное плавание.
– Появилось темное облако прямо по курсу, ваше благородие! – неожиданно раздался взволнованный доклад вахтенного сигнальщика.
Петр быстро глянул в указанном направлении. Сомнений быть не могло: – приближался шквал – предвестник шторма.
– Молодец, служивый! – похвалил он сигнальщика.
– Рад стараться!
По его приказу вахтенный вестовой метнулся с мостика предупредить командира и старшего офицера о приближающемся шквале.
– Взять паруса на гитовы![64] Поднять штормовые стаксели! – приказал он унтер-офицеру вахтенной смены.
– Есть взять паруса на гитовы и поднять штормовые стаксели! – четко ответил тот, и тут же раздались трели боцманской дудки.
По палубе забегали матросы, подгоняемые зычным голосом боцмана, закрепляя по-штормовому все, что может перемещаться во время сильной качки, и натягивая штормовые леера[65] для безопасного передвижения людей при резком крене корабля и захлестывании верхней палубы волнами.
На мостик взбежал командир, следом за ним и старший офицер.
– Господин капитан 1-го ранга! Приближается шквал! Мною приняты все меры, предусмотренные Морским уставом! – доложил вахтенный офицер.
– Похвально, Петр Михайлович! – заметил командир, наблюдая за действиями матросов вахтенной смены. – Всем на верхней палубе надеть штормовые накидки!
Черная туча быстро и неумолимо приближалась, разрастаясь вширь и охватывая всю южную часть горизонта. Уже виднелась ее зловещая, клубящаяся масса. Даже для бывалых моряков ожидание шквала – внезапного, относительно короткого порыва ветра ураганной силы – ощущение далеко не из приятных. Что уж говорить о Петре, впервые столкнувшемся с этим буйством стихии?! «Слава Богу, что на мостике находится сам командир», – благодарно думал он.
Но как ни ждали шквального ветра, первый его порыв все равно оказался неожиданным. Стоять, не держась за что-либо, было невозможно; показалось, что фрегат даже приостановился под напором встречного ураганного ветра. Один порыв сменял другой, обрушившийся тропический ливень бил в лицо, как из брандспойта.
Наконец сила порывов несколько ослабла, хотя и не уменьшилось их количество. Зато ливень почти прекратился. Море вздыбилось. С верхушек все увеличивавшихся волн срывало пену, та неслась вдоль них длинными шлейфами. Видимо, тайфун гнал за собой огромные волны, возникшие в открытом море за десятки, а то и за сотни миль отсюда.
Петр знал, что наибольшую опасность для большого корабля при плавании в волнах значительных размеров представляют два возможных критических его положения. Во-первых, корабль может оказаться на гребне волны своей средней частью, в то время как его нос и корма зависают в воздухе. Под их тяжестью произойдет перелом корпуса как раз в точке опоры, то есть посередине. Во-вторых, может случиться обратное – нос и корма окажутся на гребнях двух соседних волн, а средняя часть корабля зависнет над промежутком между ними. В этом случае корпус корабля как бы «сложится», то есть переломится опять же посередине, но уже под тяжестью своей средней части. Поэтому корабль во время шторма необходимо вести под углом к волне примерно градусов в тридцать, чтобы обеспечить как бы переваливание корабля через верхушки волн. Именно это и делал Петр.
– Правильно держите фрегат относительно волны, Петр Михайлович, – удовлетворенно отметил командир к вящей радости вахтенного офицера, смахивая с лица брызги.
Фрегат как бы замер на гребне волны, а затем покатился по ее склону в бездну между гигантскими водными хребтами.
– Высота волн никак не менее трехсот футов, Иван Семенович, если судить относительно высоты мачт, – почти прокричал старший офицер, преодолевая рев очередного порыва ветра.
– Согласен с вами, Григорий Данилович, – так же громко ответил командир. – Слава богу, идем под парусами, а то бы кочегары при таких кренах судна могли бы, чего доброго, и поджечь его углями, вывалившимися из топки при подбрасывании.
– Не дай бог, Иван Семенович! – старший офицер истово перекрестился.
В это время, когда фрегат, накреняясь, стал взбираться на очередную волну, раздался раздирающий душу громкий скрип корпуса. Лица и командира, и старшего офицера исказились страданием, как от зубной боли: это детали набора корпуса смещались относительно друг друга.
– Вы бы, Григорий Данилович, проверили, что творится в подпалубных помещениях, – распорядился командир. – Если уж здесь, на мостике, слышен этот скрип, то предполагаю, что творится внутри судна… Да приободрите матросов в кубрике. Им сейчас ох как не сладко.
– Есть! – коротко ответил капитан-лейтенант и быстро спустился по трапу на верхнюю палубу.
«Вот как надо заботиться о подчиненных!» – сделал Петр себе зарубку на память.
– Скрип корпуса в помещениях стоит, конечно, ужасный, – доложил, вернувшись на мостик, старший офицер. – Но течи не обнаружено. В трюме выставил наблюдателей. Ни одна кница[66] на первый взгляд вроде бы не лопнула, но на некоторых из них появились трещины. Матросы в кубрике, конечно, встревожены, однако панических настроений среди них не наблюдал. Вывод: фрегат и его команда выдерживают натиск тайфуна.
– Спасибо, Григорий Данилович, за добрые вести, – повеселел командир. – Я, честно говоря, ожидал худшего. Ведь, к примеру, шлюп «Восток» под командой Беллинсгаузена, потрепанный штормами, при возвращении из высоких южных широт Антарктики еле дотащился до Рио-де-Жанейо, где долго ремонтировался. А чего еще можно ожидать при воспоминании о головотяпстве наших горе-корабельщиков, допущенном при оборудовании шахты для гребного винта? – вскипел он.
– Да, Иван Семенович, уж подсунули они нам свинью, хуже не придумаешь, – вздохнул старший офицер.
– То-то и оно! – в сердцах произнес командир. – Только и жди какой-нибудь очередной каверзы…
Неожиданно посветлело, ураганный ветер стих. Громады волн были все те же, но над головой появился кусочек необыкновенно голубого, совершенно чистого от вихревых, быстро несущихся туч неба. Петр вопросительно посмотрел на командира.
– «Глаз бури», – пояснил тот. – Сейчас мы находимся в самом центре циклона. Вот тут-то и жди неприятностей. Огромные волны при полном безветрии начинают идти с разных направлений и, сталкиваясь, образуют жесткую толчею, опасную даже для крупных кораблей.
Как бы в подтверждение его слов фрегат тряхнуло так, что все на мостике чуть не попадали с ног, хотя и цепко держались за планширь[67]. Штормовые стаксели при отсутствии ветра обвисли, и судно окончательно лишилось хода, превратившись в игрушку разбушевавшейся стихии. Перо руля стало болтать из стороны в сторону, и рулевой уже был не в силах удерживать штурвал.
– Вестовой, помоги рулевому! – приказал Петр.
Тот бросился по уходящему из-под ног мостику к штурвалу. Петр боковым зрением все-таки заметил, как командир вроде бы незаметно для него показал большой палец старшему офицеру. А что еще может быть более значительным для юного мичмана, чем пусть и негласная, но похвала командира фрегата, на которого он смотрит, как на Бога?!
– Хоть бы не оборвался штуртрос![68] – едва ли не простонал старший офицер, глядя на рулевого и вестового, пытавшихся изо всех сил удержать штурвал, рвущийся из рук. – Тогда все – конец!
– Одна надежда на то, Григорий Данилович, что «глаз бури» имеет ограниченные размеры, – заметил командир, подбадривая капитан-лейтенанта, хотя у самого засосало под ложечкой.
И словно в подтверждение его слов пронесся порыв ветра, а за ним и последующие, подгоняя быстро несущиеся тучи. Толчея прекратилась. Гигантские валы снова покатились один за другим, а наполненные ветром штормовые стаксели позволили поставить фрегат под нужным углом.
– Слава богу! – перекрестился старший офицер. – Бедлам наконец-то закончился.
– Вы, Григорий Данилович, радуетесь так, как будто мы уже вышли из зоны действия тайфуна, – впервые после появления на мостике улыбнулся командир.
– Лучше уж этот разгул стихии, Иван Семенович, чем непредсказуемость ужасной толчеи, от которой фрегат прямо-таки стонал, как живое существо, – пояснил капитан-лейтенант.
– Вам бы, Григорий Данилович, да оды писать, – по-доброму усмехнулся Унковский.
– Одно другому не помеха, Иван Семенович, – смутился старший офицер, покосившись на вахтенного офицера, который усердно вглядывался в очередную волну, накатывающую на фрегат, как будто она чем-то отличалась от других таких же.
«А ведь действительно поэтичен наш старший офицер, – уважительно думал в тот момент сам Петр. – Вон как сумел сравнить фрегат с живым существом!»
Раздался бой склянок, и тут же на мостик, ходящий ходуном, поднялся лейтенант Ведерников.
– Господин капитан первого ранга! – стараясь удержать равновесие, обратился он к командиру. – Разрешите сменить на вахте мичмана Чуркина?
Командир испытующе посмотрел на лейтенанта.
– Вы опытный вахтенный офицер, Константин Васильевич. Однако мичман Чуркин уже успел приспособиться к этим чрезвычайным условиям, – он кивнул на бушующее море. – А посему считаю целесообразным продлить его вахту до выхода «Аскольда» из зоны тайфуна. Вы не возражаете, Григорий Данилович?
– Я, безусловно, согласен с вашим решением, Иван Семенович, – поддержал командира старший офицер. – Думаю, оно относится и ко всей вахтенной смене?
– Естественно, Григорий Данилович. Так что пока отдыхайте, Константин Васильевич, – велел капитан и вдруг улыбнулся: – Если только можно это назвать отдыхом в такой свистопляске.
– Есть! – коротко ответил лейтенант и без особого сожаления покинул мостик.
А старший офицер, перегнувшись через ограждение, громко, перекрывая рев ветра и шум шторма, прокричал вахтенному унтер-офицеру:
– Вахта продолжается до окончания тайфуна!
– Есть, ваше благородие! – так же громко ответил старый служака.
Петр был горд. Еще бы! Сам командир признал его способность управлять фрегатом в таких экстремальных условиях…
Но вот ураганный ветер стал стихать, тучи поредели и уже не неслись, как оглашенные, высота волн явно уменьшилась – фрегат выходил из зоны тайфуна. А еще через некоторое время ветер так же неожиданно, как и налетел, стих, небо прояснилось окончательно, и на смену гигантским волнам пришла крупная зыбь, как бы напоминая о пережитом кошмаре.
На мостике все сняли штормовые накидки, и вахтенный вестовой отнес их для просушки.
– Ну что же, Григорий Данилович, – облегченно вздохнул командир, – производите смену вахты. И еще: прошу вас организовать проверку всех помещений судна на возможное наличие течи, а также состояние креплений набора его корпуса. А вы, Петр Михайлович, поставьте фрегат под все паруса.
– Есть поставить фрегат под все паруса! – воодушевленно отчеканил Чуркин.
Под трели боцманских дудок, призывавших матросов вахтенной смены к отдаче гитовов, капитан с чувством облегчения спустился с мостика. Фрегат и его команда с честью выдержали нелегкое испытание. А что еще может быть дороже для их командира?
Повреждения, нанесенные фрегату тайфуном, оказались более значительны, чем предполагал командир, и он всю зиму ремонтировался в Нагасаки. Мастера местного адмиралтейства усиливали расшатанный корпус, заменяли кницы, и удивлялись, как это русские смогли дотянуть с таким измочаленным штуртросом до Нагасаки…
– Хорошие новости, Петруша! – приветствовал Илья друга. – Скоро идем в Хакодате, что на южном берегу самого северного японского острова Хоккайдо.
– Уж не сорока ли на хвосте принесла эту новость? – обрадованно спросил тот.
– Не угадал! – снисходительно улыбнулся Илья. – Лейтенант Ведерников, который состоит в приятельских отношениях с Астаховым, штабс-капитаном корпуса флотских штурманов.
– А какая нелегкая тащит нас на самый северный остров Японии? Ты случайно не в курсе?
– Случайно в курсе. Генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев-Амурский прибыл в Хакодате на колесном пароходе-корвете «Америка» из Николаевска-на-Амуре, и «Аскольд» направляется в его распоряжение.
– Вот здорово!
Читать бесплатно другие книги:
