Смертельно опасны Антология
Она побежала, попыталась вернуться назад, в первый раз за все время, но дверь у нее за спиной оказалась запертой, тогда она бросилась вперед и вслепую врезалась в другую дверь. Открыв глаза, Слива поняла, что попала в комнату, где собиралась Лига.
О, благодарение Богу! Она никак не могла унять тяжелое дыхание и, не в силах сдержаться, громко всхлипнула. Здесь все ненастоящее, ненастоящее. Или настоящее, но оно закончилось. Ей плевать. В любом случае сейчас она в безопасности. Проклятые магические тайны остались позади. Она не вернется назад, но и вперед больше не пойдет. Тут ей ничего не грозит. Она не станет об этом думать. Никто не должен знать.
Слива без сил опустилась на старый диван, пружины которого так сильно просели, что она едва не провалилась до самого пола. Ей вдруг показалось, что сейчас она уснет. А когда она снова открыла глаза, у нее возникло ощущение, что она действительно спала. Ее взгляд остановился на зеркале, которое треснуло по вине Дарси и Челси. Конечно, она не увидела там своего отражения: ведь зеркало было волшебным. Все правильно. Слива облегченно вздохнула, ей совсем не хотелось смотреть сейчас на собственное лицо. Но через мгновение облегчение исчезло.
В зеркале стояла другая девушка. Во всяком случае, так показалось Сливе. Обнаженная, с синей кожей, испускавшей неземной свет. Даже зубы у нее были синими. А глаза показались Сливе безумными.
Это был ужас иного рода. Новый ужас.
– Ты, – прошептал призрак.
Слива поняла, что видит перед собой призрак Брейкбиллса. Она оказалась настоящей. Боже праведный! Так вот кто играл с ней. Вот кто оказался пауком в центре паутины.
Слива встала и замерла, стараясь не шевелиться, она знала, что, сдвинувшись с места, долго не проживет. Она достаточно давно занималась магией, чтобы инстинктивно ощутить присутствие чего-то настолько дикого и могущественного, что одного прикосновения к нему достаточно, чтобы оно задуло тебя, точно свечу. Синяя девушка была подобно упавшему высоковольтному проводу, мир лишился изоляции, и чистая магия пульсировала перед Сливой.
Это было уже за гранью ужаса – и Слива неожиданно ощутила спокойствие и отстраненность. Она оказалась между шестеренками чего-то огромного и знала, что они мгновенно ее разорвут, если пожелают. Они уже пришли в движение, и она ничего не могла изменить. Какая-то часть Сливы даже хотела, чтобы так и случилось. Она слишком долго ждала, когда ее настигнет рок.
Но тут со стороны левой стены послышался звук удара, и у Сливы возникло ощущение, что кто-то в нее врезался. Затем она услышала мужской голос, который произнес что-то вроде «Ууф». Слива посмотрела налево.
Призрак в зеркале даже головы не повернул.
– Я знаю, – прошептал призрак в зеркале. – Я видела.
Стена взорвалась, во все стороны полетели куски штукатурки, и в комнату вошел мужчина, с ног до головы покрытый белой пылью. Профессор Колдуотер встряхнулся, как мокрый пес, выбравшийся из воды, и часть пыли осела на пол. Белая магия сияла вокруг обеих его рук, точно римские свечи, да так ярко, что у Сливы перед глазами появились пурпурные пятна.
Направив одну руку в сторону синего призрака, он подошел к ней и встал между Сливой и зеркалом.
– Осторожно, – сказал он через плечо странно спокойным голосом, учитывая все обстоятельства.
И затем ударил длинной ногой в зеркало. Ему потребовалось повторить свой маневр трижды – после первых двух зеркало покрылось трещинами, но после третьего нога профессора прошла сквозь него. Когда он попытался вытащить ее обратно, нога застряла.
Слива была настолько потрясена, что у нее промелькнула глупейшая мысль: Я должна сказать Челси, что ей не придется платить за разбитое зеркало.
Зеркало разбилось, но призрак никуда не исчез и продолжал наблюдать за ними из образовавшейся дыры. Профессор Колдуотер повернулся лицом к стене, которая находилась за спиной Сливы, и свел руки вместе.
– Ложись, – сказал он.
Воздух вокруг него начал пульсировать и мерцать, и ей пришлось прикрыть рукой глаза, а волосы затрещали от избытка статического электричества, так что коже головы стало больно. Весь мир пронизывал свет. Она не видела, но услышала, как за ее спиной сорвало дверь.
– Беги, – сказал профессор Колдуотер. – Беги, я последую за тобой.
Она так и сделала, перепрыгнула через диван, как чемпион мира в беге с препятствиями, и почувствовала мощную волну – профессор Колдуотер метнул в призрак последнее заклинание. Сливу приподняло в воздух, она споткнулась, но не остановилась.
Бежать обратно получалось гораздо быстрее. Казалось, на ногах у нее появились семимильные сапоги, и сначала она решила, что дело в адреналине, но почти сразу поняла, что это обычная магия. Одного шага оказалось достаточно, чтобы пересечь адскую комнату, другой – и вот она уже в старом Брейкбиллсе, затем в комнате Уортона, на крыше, в узком коридорчике, в библиотеке, во дворе с жутковатым деревом, наконец, в коридоре. У нее за спиной с грохотом разрывающегося фейерверка захлопывались двери.
Тяжело дыша, она остановилась перед комнатой для преподавателей. Профессор находился у нее за спиной, как и обещал. Наверное, он спас ей жизнь; во всяком случае, Сливе стало стыдно, что она над ним смеялась. Он снова поставил запирающее заклинание. Слива наблюдала за его работой: руки профессора двигались с невероятной быстротой, как при съемке рапидом. Ему потребовалось всего пять секунд, чтобы восстановить разрушенную кирпичную стену.
Слива заметила, что на сей раз он учел возможность резонанса, которой она воспользовалась, и все исправил.Затем они оказались вдвоем в комнате для преподавателей. Все произошедшее могло бы показаться сном, если бы не белая пыль от штукатурки на плечах блейзера профессора Колдуотера.
– Что она тебе сказала? – спросил он.
– Она? – пробормотала Слива. – А, призрак. Ничего. Она сказала «Ты», а потом молчала.
– «Ты», – повторил профессор и рассеянным взглядом уставился куда-то за плечо Сливы. На одном из пальцев все еще потрескивал белый огонь; он стряхнул его и продолжал: – Хм-мм. Ты все еще хочешь попасть в винную кладовую? Ведь ты собиралась именно туда?
Слива невольно рассмеялась. Винная кладовая. Она о ней совершенно забыла. В ее дурацком кармане все еще лежал дурацкий футляр от карандашей Уортона. Как все печально и странно.
Но она вдруг подумала, что будет еще печальнее, если она не продолжит.
– Конечно, – сказала она, стараясь говорить весело, и ей это почти удалось. – Почему нет? Там действительно есть тайный проход?
– Несомненно. Я постоянно ворую бутылки.
Профессор начертал руну на панели, соседней с той, что использовала Слива.
– Не нужно считать половину панели, – сказал он.
Ага. Дверь открылась. Все оказалось именно так, как Слива и представляла: пустяковое дело, меньше ста ярдов, пожалуй, семьдесят пять.
Она расправила плечи и посмотрела в зеркало, чтобы проверить, как она выглядит. Волосы немного растрепались, но это сделает ее появление лишь более эффектным. Слива с удивлением и некоторым разочарованием смотрела на собственное лицо. Интересно, чей это был призрак, как умерла та женщина и почему она все еще здесь. Ведь не для развлечений же? Наверное, ее привлекли сюда вовсе не воспоминания о прежних временах. Возможно, ей что-то нужно. Оставалось надеяться, что она не собирается убить Сливу.
Но если это входило в ее планы, то она бы уже ее прикончила, разве нет? Однако она ее не тронула. Слива не призрак, и об этом стоило себе напомнить: ведь она видела настоящий призрак – а раньше не верила в их существование. Что ж, живи и учись, теперь она понимала разницу.
Тогда я не умерла, – подумала Слива, – и не умерла в той комнате. Хотя у меня возникло ощущение, будто я мертва, я хотела умереть, но осталась в живых, потому что если бы я умерла, то умерла бы совсем. И я не хочу быть призраком. Не хочу преследовать саму себя.
Она закрыла за собой потайную дверь винной кладовой, скрытую за фальшивой винной полкой, как раз в тот момент, когда Уортон вошел в кладовую – настал момент сырного десерта. Слива подумала, что идеально подгадала время. Все шло в полном соответствии с планом Лиги.
Уортон застыл с только что откупоренной бутылкой вина в одной руке и двумя перевернутыми бокалами в другой. Слива спокойно посмотрела на него.
– Ты недоливаешь пятикурсникам, – сказала она.
– Да, – ответил он. – У тебя мои карандаши.
Она наблюдала за ним. Часть очарования лица Уортона состояла в его некоторой асимметричности. У него была исправленная заячья губа, операция прошла успешно, но остался шрам, какие бывают у крутых парней, словно он пропустил один сильный удар, но продолжал схватку. И еще природа наградила его очень симпатичным вдовьим мыском[53]. Некоторым парням достается вся удача.
– Меня волнуют не карандаши, – сказал он, – а футляр. И ножик. Они из старинного серебра, «Смит и Шарп». Теперь таких не найти.
Слива достала футляр из кармана.
– Почему ты недоливаешь вино пятикурсникам?
– Потому что оно мне необходимо.
– Ладно, зачем? – спросила Слива. – Я отдам тебе карандаши и все остальное. Я просто хочу знать.
– А ты как думаешь? – спросил в ответ Уортон. – Я отдаю вино проклятому призраку, который пугает меня до смерти.
– Ты идиот, – сказала Слива. – Ей наплевать на вино. – По какой-то причине она почувствовала себя знатоком предмета и решила, что теперь разбирается в призраках. – Призраку наплевать на тебя. А если и нет, ты ничего с этим поделать не можешь. И ты не сможешь умилостивить его при помощи вина.
Она протянула ему футляр.
– Карандаши внутри. И нож.
– Спасибо.
Он убрал футляр в карман фартука и поставил два пустых бокала на полку.
– Вина? – спросил он.
– Спасибо, не откажусь, – ответила Слива.
Свои изящные, проникновенные рассказы она начала публиковать в середине семидесятых. С тех пор постоянно печатается в журналах «Азимов», «Мэгэзин оф фэнтези энд сайенс фикшн», «Омни», «Сай фикшн» и др. В свет вышли ее романы «Испанские нищие» (переделан из рассказа, завоевавшего премии «Хьюго» и «Небьюла») и его продолжение «Beggars and Choosers»; «The Prince Of Morning Bells»; «The Golden Grove»; «The White Pipes»; «Свет чужого солнца»; «Brain Rose»; «Oaths & Miracles»; «Stinger»; «Maximum Light»; «Crossfire»; «Nothing Human»; «The Floweres of Aulit Prison»; «Crossfire»; «Crucible»; «Dogs»; «Steal Across the Sky» и Вероятностная трилогия («Probability Moon», «Probability Sun» и «Probability Space»). Рассказы Нэнси Кресс выходили в сборниках «Trinity And Other Stories», «The Aliens of Earth», «Beaker’s Dozen» и «Nano Comes to Clifford Falls and Other Stories». Ее последние работы – роман «After the Fall, Before the Fall, During the Fall» и два новых сборника «The Fountain of Age» и «Five Stories». Премию «Небьюла», помимо «Испанских нищих», получали рассказы «Out Of All Them Bright Stars» и «The Flowers of Aulit Prison». Роман «Probability Space» получил в 2003 году мемориальную премию Джона У. Кэмпбелла, рассказ «The Erdmann Nexus» – «Хьюго» в 2009м. Живет в Сиэтле, штат Вашингтон, с мужем, писателем Джеком Скиллингстедом.
В разрушенной Америке будущего она задает нам вопрос: есть ли место красоте в мире, где каждый борется за выживание? И готовы ли вы убить ради нее?
Второй арабеск, очень медленно
Когда мы пришли на новое место, была уже ночь, и я ничего не видела. Путешествовать затемно не в привычках Майка, но путь на юг занял у нас больше времени, чем сказали разведчики. Отчасти это моя вина, я уже не такой хороший ходок, как была раньше, и Притти тоже еле плелась: в тот день у нее как раз началось.
– Живот болит, – стонала она.
– Еще чуть-чуть, – уговаривала я, надеясь, что это правда и мне не придется переходить от уговоров к угрозам. С Притти, когда ей нездоровилось, сладить было непросто, хотя при Майке она никогда не ныла. – Еще немножко, а завтра будет твоя церемония.
– И сладкое тоже?
– И сладкое.
Это помогало Притти тащиться по темным, заваленным щебнем улицам вместе со мной и еще шестью девочками за качающимся впереди фонарем. Ночь была холодна для июля. Мужчины рядом – хотя я, в отличие от Майка, пятнадцатилеток мужчинами не считаю – шли согнувшись под тяжкой ношей, периметр охраняли мужчины с оружием. Нам грозила опасность от других стай; перестрелки за территорию теперь затевались реже, чем в моей молодости, но очень уж заманчивую добычу мы собой представляли. Семь молодых женщин, из которых по меньшей мере две способны к деторождению, трое детей и я. Одичавшие собаки, которых полно в городах, тоже были опасны.
Их вой слышался все ближе, а Майк все так же вел нас с единственным фонарем через пятна лунного света. Оставив девочек на Бонни, я ускорила шаг и догнала его.
– Чего тебе? – спросил он, шагая с винтовкой наперевес. – Иди обратно к девчонкам.
– Я из-за них и пришла. Далеко нам еще?
– Возвращайся назад, няня.
– Я спрашиваю, потому что Притти нездорова. У нее началось.
Это отвлекло его от таящихся во мраке опасностей.
– Ты уверена?
– Да, – ответила я, хотя уверена не была.
Он улыбнулся, что случалось с ним редко. В качестве вожака он не худший вариант. Большой, сильный, неграмотный – все они такие, что вполне устраивает меня, – заботится о своих людях и крут с нами лишь постольку, поскольку того требует дисциплина. Гораздо лучше Лью, прежнего вожака. Иногда в нем даже милосердие проглядывает, вот кк теперь.
– С ней все будет в порядке?
– Конечно. – Конфетку получить всегда хорошо.
– Сама-то как, няня? – еще того неожиданней спросил он.
– Нормально.
– Сколько тебе уже?
– Шестьдесят, – ответила я, убавив четыре года. У меня нет иллюзий насчет того, как поступит Майк, если я начну отставать, а ведь Бонни уже усвоила половину всего, что я знаю. Няня не няня – мешать стае кочевать в поисках пищи никому не позволено.
– Я у Притти буду первым, – заявил он.
– Она знает.
Ее мнение на этот счет его не интересовало. Притти, если она способна рожать, нужен полноценный мужчина – а как узнать, кто из наших полноценный, кто нет? Поэтому она, как Джуни и Лула до нее, будет ложиться со всеми по очереди. В предвкушении этого Притти – большая кокетка, даром что капризуля – вовсю встряхивает длинными белокурыми волосами и демонстрирует свои стройные ножки.
Собаки приближались, а Майк больше не обращал на меня внимания. Я остановилась и стала ждать, когда мои питомицы со мной поравняются.
На подходе к новому жилью луна скрылась и начало моросить. Следуя за мужчинами, мы прошли мимо высоких зданий – в городе их много, и разрушены они больше изнутри, чем снаружи. Потом железная дверь, ведущие вниз ступени, холод и сырость, потом коридор. Обороняться будет легко: жилье расположено под землей и почти не имеет окон. В женской комнате окошко было. Разведчики поставили около него нашу газовую печку, согрели помещение, постелили на полу одеяла. Джуни и Лула тут же уложили своих полусонных детишек, девушки тоже с ног падали. Я приготовила Притти горячее питье – только травы, никакой химии – и улеглась сама.
Утром я проснулась первая и вышла наверх пописать.
– Доброе утро, няня, – кивнул мне шестнадцатилетний Гай, часовой.
– И вам доброго утречка, сэр. – Гай усмехнулся. Он один из немногих хватал на лету те обрывки истории и литературы, которыми я делилась порой. Я даже читать его научила. – Где у нас нужник?
Он показал. Щурясь от яркого солнца, я повернула за угол и застыла как вкопанная.
Я знала это место. Никогда тут не бывала, но знала.
Три огромных здания вокруг большой, заросшей сорняками площади, в дальнем ее конце ведущая вниз лестница. За пятью высоченными арками одного из домов море битого стекла, на фасадах двух других сплошные балконы и статуи – слишком большие, чтобы унести их или разбить. Внутри еще видны остатки старинных ковров.
– Линкольн-центр, – сказала я вслух. Другой часовой, сидевший на ободе бывшего фонтана, меня не слышал, и обращалась я сейчас не к нему – к бабушке.
«Уборка Линкольн-центра была лучшей из моих работ, Сьюзен, – рассказывала она. Я слышала эту историю много раз, но мне не надоедало. – Я занималась этим в молодости, еще до того как в медицинское училище поступила. Две недели в августе и еще две в сентябре мы убирали Метрополитен-оперу перед началом сезона, задолго, само собой, до чумы».
Само собой… Бабушка уже тогда была очень старенькая, старше, чем я теперь, и жить ей оставалось недолго. Она торопилась всему меня научить на случай, если я окажусь бесплодной, как я и удостоверилась в скором времени. Стаям бесплодные женщины ни к чему, если только те не бойцы, а я бойцом не была.
«Мы спустили вниз все люстры Метрополитен – двадцать одну штуку, Сьюзен, подумай только! – и протерли каждую хрустальную капельку. Каждый второй год все красные ковры там меняли полностью – это стоило семьсот тысяч в долларах 1990х. А каждые пять лет меняли все сиденья в Театре штата Нью-Йорк – так он назывался тогда, потом его переименовали, не помню как. Пять мойщиков окон работали там ежедневно. Вечерние огни заливали площадь расплавленным золотом. Сотни людей, смеясь и болтая, становились в очередь – послушать оперу или концерт, посмотреть балет или пьесу. Сколько я там пересмотрела всего, не поверишь».
Расплавленного золота больше нет. Ни электричества, ни спектаклей, ни зрителей. Все это исчезло еще до моего рождения, а теперь я старуха.
Когда я пришла обратно, Притти уже проснулась. Почтение к собственной особе переполняло ее голубые глазища.
– Это вправду Начало, няня!
– Поздравляю, – сказала я. – Сегодня мы проведем церемонию.
– Теперь я взрослая женщина, – гордо заявила она. Простенькое детское личико, худющие руки и ноги, впалый живот не округлился даже в этот знаменательный день. Ей тринадцать, наши девочки редко начинают так рано: Кара на год старше, а месячных еще и в помине нет.
– Да, Притти. Ты теперь женщина и можешь родить стае дитя.
– А вы все, бездетные, будете меня слушаться!
Младшие, Сейла и Тинни, надулись.
Бабушка учила меня не только медсестринскому делу, и читала я тоже много. Когда мир осознал, что вирус сделал 99 % женщин бесплодными, повсюду начались бунты, и книги стали гибнуть от пожаров, от сырости и от крыс, но некоторое количество все же уцелело.
Сколько еще в мире осталось людей? Кто знает… Перепись населения, радио и телевидение, правительство – ничего подобного давно уже нет. В этой части планеты существуют только общины и стаи. Общины живут за городом и занимаются сельским хозяйством. Я ни в одной из них не бывала, потому что родилась в стае – не в этой, в другой, захватившей мою мать и бабушку. Мы, живущие стаями, – охотники-собиратели в городских условиях. Охотимся на кроликов, на оленей и на собак, собираем консервы. Не совсем каменный век, но кое-как выживаем. Кое-кто поговаривает, будто в маленьких городках на севере и западе цивилизация в какой-то степени сохранилась, но Эндикотт, Итака, Бат для меня – неизведанные земли.
Скоро выяснилось, однако, что одна из чужих стай обитает совсем рядом с нами, в бывшем отеле на улице под названием «Сентрал-парк-саут». Майк взбеленился и наорал на разведчиков:
– Куда вы смотрели, спрашивается?!
Те повесили головы.
– Что нам, пропадать теперь из-за вас? Ладно, потом разберемся. Сейчас придется вести с ними переговоры.
Это поразило меня – не лучше ли просто уйти? Но Гай, который уже сменился и чистил свое оружие, объяснил мне:
– Тут большой лес, няня, дичи полно.
Майк и почти все мужчины, вооружившись до зубов, ушли договариваться с чужими, а мы с Бонни, Гаем и его другом Джемми отправились подыскивать место для церемонии.
Бонни, моя ученица, станет хорошей няней, когда я не смогу больше угнаться за стаей… а может, и не станет. Она сильная, смышленая и уже знает больше, чем полагает Майк. Умеет пользоваться докризисными лекарствами – их запас быстро тает, а секрет их изготовления потерян для нас, – и, что гораздо важнее, умеет собирать и заготавливать травы: черника от поноса, хвощ останавливает кровь, бузина от лихорадки, примула от сыпи. Умеет также вправить кость, извлечь пулю, очистить рану с помощью белых червей.
Нет в ней только тепла и веселой бодрости, которые помогают больным выздоравливать не хуже лекарств. Она точно каменная. Я ни разу не видела, как она улыбается; слова не вымолвит, пока не спросишь ее о чем-то, ни к чему интереса не проявляет, ни от чего не приходит в восторг. Бонни большая, нескладная и очень дурна собой – волосы как пакля и подбородка нет. До того как меня взяли в эту стаю, ей, видно, нелегко приходилось: груди и ляжки у нее в шрамах. Лью, скорее всего, велел бы пристрелить ее как бесплодную, но тут его самого убили в междоусобной стычке, а Майка я убедила отдать Бонни мне в ученицы. Это, помимо прочего, избавило ее от повинности спать со всеми подряд. Няни и их ученицы – единственные женщины, которые сами выбирают себе мужчин, но Бонни так ни разу никого и не выбрала.
Вот и теперь, когда мы с Гаем и Джемми обходили разрушенный Линкольн-центр, она слова не вымолвила. Рассказы бабушки помогали мне узнавать, где что было раньше. Прямо над нами высился Театр штата, где зрители в регулярно обновляемых креслах наслаждались балетом (там, где мы поселились, были, видимо, репетиционные залы). А в здании с пятью арками когда-то помещалась Метрополитен-опера. В зале не помню чьего имени выступали симфонические оркестры – музыканты все в черном, на женщинах длинные платья с лестками. В одном из соседних с оперой зданий располагался драматический театр Вивиан Бомон, в другом – библиотека, ныне сгоревшая и заросшая сорняками.
Под драматическим театром, за двумя запертыми дверьми, мы и нашли то, что искали (Гай сбил замки выстрелами, я зажгла свой фонарь). За первой дверью оказался бетонный пандус, вторая вела в отдельный маленький театр с восемью рядами кресел, стоящих полукругом. Этот зальчик пострадал только от времени и от крыс: ни мародеры, ни дождь, ни дикие собаки сюда не проникли.
Джемми с восторженным воплем ринулся к будке у задней стены. Второй вопль поведал нам, что он обнаружил какую-то исправную технику, и в будке немедленно загорелся свет.
– Джемми! – крикнула я. – Если будешь жечь свечи зазря, Майк тебя выпорет!
Он не ответил, и свет продолжал гореть.
– Джемми есть Джемми, – засмеялся Гай.
– Помоги мне подняться на сцену, – сказала я.
Он помог и залез туда сам. При свете стоящего у наших ног фонаря я рассматривала зал. Интересно, каким его видели актеры, музыканты, танцоры? Каково им было выступать перед публикой, жадно глядящей на них? Вести ее за собой?
«Сколько я пересмотрела всего, не поверишь».
В коридоре затопали сапоги и раздался голос:
– Няня, тащи свою задницу к девочкам! Притти ждет!
– Карл?
– Ну я.
– Не смей так со мной разговаривать, молодой человек. Вот пожалуюсь Майку, и окажешься в самом конце очереди на секс, если тебя вообще оттуда не выкинут.
– Извини, – донеслось из мрака.
– Веди девочек сюда, вот что. Проведем церемонию Начала прямо сейчас.
– Сейчас? Тут?
– Что тебе непонятно?
– Лады. А Майку не будешь жаловаться?
– Если все сделаешь быстро.
Карл умчался наверх, громко топая по бетону. Гай усмехнулся. Он тоже смотрел в зал, и я знала, что он, как и я, воображает себя артистом былых времен. Потом вдруг обхватил меня за талию и пустился в пляс.
Танцорка я никудышная, да и возраст не тот. Гай отпустил меня и стал танцевать один; он нипочем бы не сделал этого, будь здесь кто-то еще, кроме меня и его закадычного дружка Джемми, который так и возился со своей машинерией. Я с грустью смотрела, как красиво он исполняет тустеп, который у нас обычно пляшут на редких праздничных сборищах. Гаю никогда не подняться выше рядового бойца: для вожака он слишком мягок, а чтобы занять другое почетное место, нужно быть женщиной, способной рожать.
Бонни с деревянным лицом тоже понаблюдала за ним какое-то время и отвернулась.
Мы зажгли тринадцать свечей, по одной на каждый год Притти. Мужчины на церемонию не допускаются, даже если они совсем еще дети, как наши мальчики – годовалый Дэйви и восьмилетний Рик. Мать Рика, Эмма, умерла в прошлом году, родив мертвую девочку. Я, как ни старалась, не смогла их спасти; будь это еще при Лью, меня бы пристрелили на месте.
Две наши матери, Джуни и Лула с крошкой Джейден на руках, расположились в креслах. Девочка раскричалась, и Лула дала ей грудь. Бонни, как моя ученица, но при этом бесплодная, стояла за ними. Девочки, у которых еще не началось, сидели на полу с букетами диких цветов. Сейла, десяти лет, и Тини, девяти, смотрели с большим интересом. Выражения лица Кары, которой, судя по недавно появившимся грудкам, до Начала тоже оставалось недолго, я разгадать не могла.
Притти, уже не ребенок, но пока и не мать, восседала в центре круга на чем-то вроде трона – мы соорудили его, положив на кресло одеяло и застелив его полотенцами. Теперь они сильно выцвели, но некогда были солнечно-желтыми. Она сидела, раскинув обагренные новой кровью ляжки. Младшие девочки стали подходить одна за другой, чтобы возложить меж ее ног цветы.
– Да будут тебе посланы дети, – пропищала Тинни.
– Да будут тебе посланы дети, – завистливо произнесла Сейла.
– Да будут тебе… посланы… дети, – с трудом выдавила Кара. Она сморщилась, руки у нее дрожали.
– Что это с тобой? – удивилась Притти.
– Ты нездорова, Кара? – подалась вперед Бонни. – Где у тебя болит?
– Здорова! Оставьте меня в покое!
– Поди сюда, Кара, – сказала я тоном, которому все девочки и почти все ребята подчинялись беспрекословно. Я забочусь о них с тех самых пор, как они появились в стае, а Кара пришла к нам в четыре года. Послушалась она и теперь. Кара у нас добрая и работящая, не то что ленивица Притти, но очень уж впечатлительная. Смерть слишком печалит ее, радость и красота чересчур волнуют. Обыкновенный закат порой доводит ее до слез. – Не надо портить Притти церемонию, – тихо посоветовала я, и она взяла себя в руки.
После, когда обе матери, сдав Джейден младшим, увели Притти в сторонку, чтобы посвятить ее в тайны секса (едва ли в этом была нужда), я ушла с Карой за кулисы и велела ей сесть.
– Что это за место такое, няня?
– Здесь был театр. Что с тобой, Кара?
Она смотрела куда угодно, только не на меня, но я взяла ее за подбородок.
– Не хочу! – выпалила она тогда.
– Чего не хочешь?
– Ничего. Не хочу, чтобы у меня началось, не хочу церемонию, не хочу спать с Майком и остальными! И рожать не хочу!
– Многим поначалу бывает страшно. – Я вспомнила, как сама впервые легла с вожаком стаи, куда более грубым, чем, предположительно, Майк. Давненько это было. Потом я вошла во вкус и еще пару лет назад иногда занималась любовью с Бадди, пока его не загрыз дикий пес.
– Я не потому, что страшно. Не хочу, да и все.
– А чего бы тебе хотелось? – Я боялась, что она скажет «стать няней». У меня уже есть Бонни, да и не выйдет из Кары няни. Одно лишь усердие твердости и ума не заменит.
– Ничего.
– Ну как же так? – Женщина может быть только матерью, няней или бесплодной партнершей – а женщины для секса, если их вообще терпят, уважением в стае не пользуются. Последняя, Дэйзи, сбежала от нас, и мне даже думать не хочется, что с ней сталось. Кара все это знает.
– А вот так! – страдальчески выкрикнула она. Беда мне с этими девчонками – не желает она, видите ли. Женщины, как и мужчины, делают то, что должны. Оставив ее на ветхом бархатном стуле, я снова вернулась к Притти. Сегодня ее праздник, а вовсе не день Карин.
Бонни так и стояла около усыпанного цветами трона как неживая.
Майк вернулся с переговоров довольный, что бывало с ним редко. Другая стая, меньше нашей, совсем не рвалась воевать за свой лес – наоборот, предлагала обмен, совместные охоты и вылазки. Я и без слов понимала, что Майк надеется со временем объединить обе стаи и сделаться вожаком. Мужчины принесли от соседей дары, так надежно упакованные в пластик, что даже крысы их не попортили: подушки, одеяла, даже одежду. Каждая из девочек получила пушистый белый халат с вышивкой «Отель Сент-Реджис».
– Почему бы и нам не переехать в отель? – спросила Лула, примеряя свою обновку.
– Его трудно оборонять. – Карл посадил ее к себе на колени, Лула хихикнула. Карл ей всегда нравился, и она говорит, будто отец Джейден именно он. Глаза у малютки и правда ярко-голубые, как у Карла.
Пир в честь Притти состоялся в общей комнате, в подвалах бывшего Театра штата Нью-Йорк. Пол там был деревянный, по трем стенам тянулись какие-то непонятные поручни, в углу стояло разбитое пианино. Ребята выгребли оттуда груды битых зеркальных стекол, а Джуни постелила одеяла, на которых мы и расположились. Пир удался на славу. Кролика, подстреленного утром, зажарили с диким луком на костре у Театра Вивиан Бомон, а Эрик добыл консервированные бобы. Был еще салат из одуванчиков и сладкое, которого так жаждала Притти, а я приберегала с зимы: кленовый сок, перемешанный с орехами. Все наши фонари горели, придавая комнате романтический облик.
Майк смотрел на Притти в упор, она краснела и строила ему глазки, парни завистливо наблюдали за ними. Я им не особо сочувствовала: надо было лучше обращаться с Бонни, когда она была целиком в их власти.
Равнодушной к эротической атмосфере оставалась, однако, не только Бонни: Гай и Джемми посылали мне многозначительные взгляды.
– Чего вам? – спросила я наконец, подойдя к ним.
– Больно мне, няня, – пожаловался Джемми – громко, чтобы Майк слышал. Актер из него никудышный: глаза сияют, все мускулы напряжены – ну что у такого может болеть?
– Отведу-ка я Джемми в лазарет, – сказала я Майку, – вдруг что заразное.
Майк, поглощенный ужимками Притти, только кивнул.
Гай, прихватив фонарь, вышел за нами.
– Ну? – спросила я, отойдя подальше от мрачного, пропустившего пир часового.
– Мы хотим показать тебе кое-что. Пожалуйста, няня!
Стая растила Джемми с шести лет, после смерти матери. Он любознателен, но читать, не в пример Гаю, так и не выучился – и не потому, что питает чисто мужское презрение к этой «бабьей» науке: просто буквы, как он говорит, не даются ему и все время скачут перед глазами. Непонятно, но, видимо, правда: в остальном он парень смышленый. Как боец он плох, слишком хрупок, зато может починить любой механизм – технику понимает на инстинктивном уровне. Это Джемми сообразил, как заливать горючее в генераторы, которые нам иногда попадаются, и добывать электричество. Долго они не работают, да и подключать к ним практически нечего, но порой нам везет – пока горючее не иссякнет.
– Что, опять генератор? – спросила я.
– Бери выше, – сказал Джемми, а Гай загадочно добавил:
– Куда как выше.
Мы перешли через площадь к заднему входу Театра Бомон. Уже стемнело и моросил дождь, но мальчишки не обращали на это внимания. Маленький нижний театр выглядел странно при свете нашего одинокого фонаря.
– Лезь туда. – Джемми показал на будку, приделанную к стене. – Я тут приставил лесенку.
– Не полезу, – сказала я, но, конечно, полезла. Их волнение было заразительным и тревожащим. Бойцы стаи, по мнению Майка, не должны себя так вести: им полагается говорить мало и никому ничего не показывать.
В моем возрасте карабкаться по перекладинам не так просто, но я одолела подъем – Гай мне светил сверху, – и первым, что увидела наверху, была стопка книг.
– Оо!
– Это не главное, – весело заявил Гай.
– Дай-ка взглянуть!
– Совсем не главное, – подтвердил Джемми, взлетевший наверх, как белка.
– Где ты нашел книги? – не унималась я.
– Да прямо тут, – сказал Гай.
Будку наполнил шум очередного генератора, но книги интересовали меня куда больше.
– Не могу поверить, что он до сих пор работает, – сказал Джемми. – Повезло, что он уже подключен, а то я не знал бы, что с ним делать. Вот смотри!
В плоском ящике на столе загорелось окошко. После секундного изумления мне вспомнилось слово «телевизор». Телик. Бабушка и о них рассказывала, но до сих пор я не встречала ни одного действующего и в детстве путала телик с великом.
В ящике жили человечки.
Сначала на сцену вышла девушка, под которой ненадолго вспыхнула надпись:
ПА-ДЕ-ДЕ ИЗ «ЧЕТЫРЕХ ТЕМПЕРАМЕНТОВ»
МУЗЫКА ПАУЛЯ ХИНДЕМИТА
ХОРЕОГРАФ ДЖОРДЖ БАЛАНЧИН
На ней было обтягивающее трико, которое Майк никогда бы не разрешил носить своим женщинам: нельзя дразнить мужчин, стоящих в конце очереди на секс. На ногах – смешные, привязанные лентами розовые тапки с квадратным носком. Девушка выгнула руку над головой, привстав на носки этих тапок – и как только умудрилась? Зазвучала музыка, и девушка начала танцевать.
Я не сдержалась и ахнула.
На экране появился мужчина. Девушка то отдалялась от него, то приближалась. Когда она подошла совсем близко, он взял ее за талию, поднял над головой и понес. Она красиво держала ноги, пока была в воздухе. Как точно, как быстро они все делали! Как чудесно! Сила тяжести на них как будто не действовала. Девушка высоко подняла ногу, стоя на носке другой… я в жизни такого не видывала.
Длилось это недолго: телик снова погас.
Читать бесплатно другие книги:
