Тайный мессия Лэнкфорд Дж.
Стив Харрис из консульства скромно расположился позади них в третьем ряду, хотя для Пола Джозефа он был здесь самой важной персоной, учитывая его связь с Белым домом. Благородный Махфуру и Кевин разрешили присоединиться к ним только одному представителю прессы, сказав, что он заслуживает доверия, – мистеру Нзури. Теперь он молча сидел рядом со Стивом Харрисом, никого не беспокоя, держа на коленях фотоаппарат с закрытым крышкой объективом.
–Необычные кипарисы. У них иголки торчат вверх, а не вниз, – сказал Пол.
Махфуру, казалось, смутился оттого, что не знал названия деревьев в собственном аэропорту.
–Я могу рассказать вам о мпинго, или африканском черном дереве. Это наше национальное дерево, и оно очень твердое. Мы в правительстве разрабатываем проект, как восстановить его популяцию. Мпинго улучшает плодородие земли; им кормится скот; оно может пережить пожар.
–Если оно твердое, почему оно нуждается в восстановлении популяции? – спросила Зения, не сводя глаз с пилота, который переводил взгляд с неба на карты.
–Его вырубали, чтобы делать из него музыкальные инструменты, мебель и всякие резные деревянные изделия.
–Охрана брироды – это важно, – согласился Кевин.
Пол Джозеф не верил, что он говорит то, что думает.
–Удугу находится примерно в двух часах отсюда. Путь прямой, как полет грифа, – сказал Махфуру и, помедлив, добавил: – А вы говорите: прямой, как полет стрелы?
–Да, верно, – отозвался сзади Стив Харрис.
–Поскольку это ваше первое путешествие, – сказал Махфуру, – я попросил пилота пролететь над заповедником Селус. Это место, где дикая природа под охраной. Мы вскоре будем там.
–А разве самый знаменитый заповедник – не Серенгети? – спросила Зения, отведя взгляд от пилота, чтобы посмотреть на Махфуру.
–Селус – самый большой заповедник в Африке.
Вскоре они очутились над зеленым участком. Когда «Сессна» снизилась, Пол Джозеф понял, что внизу земля и высохшая трава с разбросанными там и сям деревьями и кустами – обычный для Африки пейзаж. Только весной трава превращалась в густой зеленый ковер, даже если смотреть на нее вблизи. Когда самолет опустился еще ниже, стали видны животные.
–О господи, смотрите! – воскликнула Зения, показывая на двух львов, поваливших буйвола. – Один лев впился в пасть буйвола! Он душит бедняжку!
–Это львицы, – отозвался Махфуру. – У львов есть гривы. И они не охотятся.
–Ну кто бы мог подумать, – сказала женщина, – львы-сексисты.
Теперь она как будто дышала нормально, и Пол был этому рад. Он не хотел, чтобы она боялась.
Стив подался вперед:
–Лев сражается, когда другой самец бросает ему вызов. Тем самым он спасает жизнь детенышам, потому что, если победит новый лев, он убьет детенышей, ведь они – не от него.
–Гм! – отозвалась Зения и выпрямилась. – Есть и среди людей самцы, которые хотели бы поступать точно так же, поверьте мне на слово.
–Пристегните ремни! – прокричал пилот, и спокойствие Зении исчезло, растворившись в ее вопле.
–В чем проблема, парень? – окликнул Махфуру.
–Грифы! Держитесь! – ответил пилот.
–Грифы? – взвизгнула Зения.
Пилот, закладывая вираж, отчаянно говорил:
–В Штатах есть дикие гуси и чайки. А в Африке – грифы. При испуге они резко снижаются. А нам в последнюю очередь надо лететь под грифом, которого мы только что спугнули. Он пролетит прямо сквозь фюзеляж. Держитесь!
«Многовато информации», – подумал Пол Джозеф, когда небо и земля завертелись за иллюминаторами – пилот маневрировал, чтобы не столкнуться с птицами.
Внезапно «Сессна» выровнялась.
Пилот выдохнул в микрофон:
–Мы с ними разминулись.
Весь оставшийся полет над заповедником Селус Зения не проронила ни слова. Она не выказала никакого интереса к вспугнутым самолетом бегущим внизу слонам, к стадам антилоп гну, тянущимся будто бы до самого горизонта, к группе гиппопотамов на реке, к которой самолет опустился так низко, что можно было видеть клыки тех, что широко разевали пасти ему навстречу. Зения не обратила внимания на грациозных жирафов, появившихся из-за высоких деревьев, листьями которых они кормились.
Все это время пилот отпускал комментарии, уже не такие отчаянные, а благородный Махфуру время от времени вставлял свои перлы. Обычно Зения замечала такие крохи информации – к деталям она относилась фанатично. Но теперь она вела себя замкнуто и потерянно, пока дикое великолепие Африки расстилалось под самолетом.
По другую сторону прохода беседа тоже прервалась. Гивн негромко обменивался редкими словами с сидящим перед ним Махфуру и с сидящим сзади Стивом Харрисом, который, как и остальные, смотрел вниз.
Спустя некоторое время Пол Джозеф начал чувствовать себя исключенным из круга, пока не вспомнил, что Гивн, вероятно, давно знаком с обоими мужчинами благодаря «Амер-кан». Пол попытался заговорить с Зенией, но та не ответила. То ли была испугана до смерти, то ли пыталась расслышать, о чем разговаривают на другой стороне салона.
Она молчала до тех пор, пока «Сессна» не взмыла снова в аквамариновое небо с ленточками облаков.
–Куда теперь? – спросила Зения, вцепившись в подлокотники кресла.
–Следующая остановка – Удугу, – сказал Махфуру.
Такси мигом домчало Ахмеда и Аджию из лавки лекаря близ рынка Карияку. Как и крыша аэропорта, стилизованная крыша рынка напоминала лиственный полог деревьев, которых здесь больше не было. И все-таки она охлаждала прилавки и циновки внизу, где продавались всвозможные товары и угощения.
Вскоре они добрались до Кивукони – там было полно посольств, музеев и памятников. Снова появились подстриженные газоны и цветы. Ахмед никогда раньше не совершал такой поездки и заметил бросающийся в глаза контраст, объяснявший, почему Аджия так гневается на белых – вазунгу.
Отель «Килиманджаро» принял их в свою елейную роскошь. Они отправились за покупками в его мраморный пассаж. В каждом африканском одеянии Аджия была восхитительна, Ахмеду она казалась моделью. Охваченный любовью, он купил в ювелирном магазине тяжелые золотые браслеты ей на запястья, унизал ее пальцы золотыми кольцами и выбросил кучу денег на драгоценные ожерелья, головные драгоценности и сережки. В магазине сувениров он купил национальный браслет из слоновьих волос с двумя узлами – редкий, потому что был и в самом деле из слоновьих волос, хотя и дешевый в сравнении с золотым. Согласно легенде, слоны были мостом между небом и землей, между телом и духом. Ахмед надел браслет на руку Аджии вместе с золотыми и поправил узлы, говоря:
–Сим я запечатываю элементы огня, ветра, солнца и воды, чтобы дать тебе силу и удачу.
Аджия улыбнулась и сказала:
–Знаешь что? Ты все-таки суеверен.
Один из ресторанов «Килиманджаро» выходил на Индийский океан, который Аджия называла Африканским. Они пообедали под пальмами, растущими в горшках. На девушке был один из шелковых шарфов, который ей купил Ахмед. Они вызвали такси и набили его чемоданами с обновками.
Вместо того чтобы двинуться к Тур-драйв, Бургиба велел таксисту свернуть налево от дороги Али Хассан Мвиньи на Малик-драйв.
Аджия удивилась, но Ахмед улыбнулся:
–Ты сказала, что я должен навестить мать, поэтому мы так и поступим.
Он не ожидал, что девушка расстроится, но она расстроилась:
–Я не могу. Я опозорена. Она меня возненавидит.
–Она не возненавидит тебя, – ответил Ахмед, решительно отогнав сомнения.
В определенный момент им понадобится помощь его матери.
Аджия умоляла не ездить туда, но он отмел ее мольбы и дал таксисту адрес в округе Упанга.
Довольно скоро они подъехали к белой стене, окружавшей дом его матери. Увенчанные белыми шарами колонны разделяли стену на длинные секции с четырьмя рядами стеклянных кубов, вставленных в верхнюю половину. Ахмед гордился тем, что купил матери этот просторный дом, принадлежавший прежде колонизатору, – одноэтажная драгоценность, за которую он платил, была единственным бонусом его работы в «Силвермен Алден».
Такси миновало старую караулку, въехало на просторную подъездную дорожку и остановилось перед тремя арками дома. Крыша из красной черепицы тянулась за стенами во все стороны, образуя крытую дорожку. Папоротники в горшках украшали большие решетчатые окна. Вокруг дома был разбит сад; к одной стене был пристроен гараж.
Ахмед вылез и пошел помочь Аджии, когда услышал:
–Ахмед, мванангу![98]
Мать вышла из дома, закутавшись в вышитый шифоновый шарф, который накинула на голову традиционным для мусульманок образом, чтобы прикрыть волосы, будучи вне дома. Да, он был ее дорогим сыном.
–Шикаму[99], мама!
Аджия медлила позади. Ахмед обнялся с матерью, они поцеловали друг друга в щеки. Потом мать взяла его лицо в ладони:
–Карибу[100], Ахмед. Ты останешься?
–Нет. Нинсафари.
«Я путешествую».
Девушка-служанка суахили вышла из дома и, посмотрев на багаж, занялась чемоданом и сумками Аджии. Только тут мать Ахмеда заметила, что он не один.
–Ахмед, кто эта девушка?
Сделав глубокий вдох, он поманил Аджию.
–Мама, это женщина, которую я люблю, которая однажды подарит тебе внуков. Это Аджия.
Мать Ахмеда остро посмотрела на девушку. Это было неправильно – познакомиться с невестой таким образом. Он привез ее сам, девушку не сопровождали члены ее семьи. Не дело объявлять, что он женится на совершенно незнакомой девице из совершенно незнакомой семьи. Тем не менее мать Ахмеда расплылась в улыбке. Он знал, что так случится.
–Карибу, нзури бинти.
«Добро пожаловать, красавица дочка».
–Ассалам алейкум.
«Мир да будет с тобой».
Мать распахнула объятия, и Аджия, явно с облегчением, шагнула в них, говоря:
–Ва алейкум ассалам. Асанте, рада с вами познакомиться.
Рука об руку они вошли в дом, а счастливый Ахмед следовал за ними.
Как и другие арабы, иммигрировавшие в Танзанию века назад, семья Ахмеда переняла некоторые обычаи суахили – точно так же, как перенимали местные обычаи иммигранты в Америке. Но его мать устроила тут маленький Египет. В гостиной над круглым деревянным столом висела люстра из белого стекла, ножками стола служили вырезанные из дерева верблюды. Плюшевые кресла и вышитые кушетки окружали стол. На краю стола стояли копии египетских погребальных урн, одна с крышкой в виде собачьей головы, другая с головой кота. Из большой темной вазы свешивались каллы. На стене висели длинные папирусы, испещренные иероглифами и изображениями богини Изиды. Увенчанная символом трона, богиня носила головной убор в виде грифа и в одной руке держала анк, а в другой – скипетр. У Изиды было лицо матери Ахмеда. То был один из свадебных подарков его отца.
–Биби Нассан, куда мне поставить это? – спросила служанка. В одной руке у нее было множество сумок Аджии, в другой она тащила чемодан.
–Это ее приданое, – сказал Ахмед.
Мать хлопнула в ладоши:
–Приданое? Наомба куона, Аджия?
«Можно мне посмотреть?»
Когда девушка кивнула, мать сказала:
–Сложи все это в моей комнате.
Мать подвела Аджию к кушетке и села с ней рядом. Ахмед устроился в ближайшем кресле. Вошел слуга, неся поднос с чаем, и поставил его на верблюжий столик. Потом занялся замысловатым ритуалом наполнения чашек. Бургиба почуял в напитке сложную смесь специй.
–Такая красивая девушка, Ахмед, – сказала мать, заставив Аджию покраснеть.
Он знал, что его мать распирают вопросы, которые она не задаст, пока они не сделают хотя бы по глотку чая.
Когда все было готово, мать взяла свою чашку и сказала:
–Афья!
«Ваше здоровье».
Не успели Ахмед и Аджия ответить, не успели сделать ни единого глотка, как раздался чей-то вопль. Они быстро встали. Мать пролила свой чай на ковер.
–Мсаада!
«Помогите!»
–Останьтесь тут! – приказал Ахмед.
Схватив одну из ваз, он выплеснул из нее воду с цветами и двинулся к спальне хозяйки. Аджия и его мать не остались в гостиной, они оказались за спиной Ахмеда, когда он добрался до двери.
В украшенной золотой вышивкой комнате не было никого, кроме служанки-суахили, прижимавшейся к стене. На белой кровати и белом шезлонге лежало приданое Аджии. Служанка уставилась на нечто изогнутое, керамическое, валяющееся на полу. Это был рог животного, заткнутый тканью.
–Дава за учави! – закричала девушка.
«Плохое снадобье!»
Она подумала, что рог – это колдовство.
–Нет-нет, – заверила Аджия, пройдя в комнату мимо Ахмеда. – Ни си учави.
«Это не колдовство».
Она схватила рог и положила его в свою сумочку, словно едва удерживаясь от смеха.
–Ни ту сувенир.
Ахмед знал, что Аджия играет. Это не был сувенир. Ему следовало бы отобрать сверток, который она вынесла от Бабу Энзи, травника; настоять, чтобы она избавилась от него, как только села в такси. Аджия сама назвала Энзи мчави – колдуном. Хотя девушка улыбалась, глаза ее округлились от беспокойства. Поверила ли ей мать Ахмеда?
–Это просто сувенир, – повторил Ахмед матери, которая с перепуганным лицом все еще стояла у двери.
Он подошел к матери и обнял ее за плечи:
–Но, мама, нам нужно идти. У нас вообще-то нет времени на чаепитие. Мы путешествуем.
Мать вошла в спальню, посмотрела на красивые одежды Аджии, потом подняла глаза на Ахмеда:
–Да, мванангу, вам нужно идти. Аллах да будет с вами.
Теперь он не осмелился спросить, может ли он оставить тут приданое Аджии, пока они будут на сафари.
Девушка нова уложила свою одежду, потому что служанка отказалась этим заниматься.
Приехало новое такси, и они сели в него. Ахмед поцеловал на прощание мать. Теперь ее лицо ничего не выражало, оно больше не светилось от радости.
Когда они отъехали, Ахмед сказал:
–Аджия, отдай мне эту штуку!
Но она не послушалась.
–Тебе она не понадобится, – настаивал он. – У меня есть планы…
–Когда я увижу, что у тебя хорошие планы, я ее выброшу. Я обещаю, Ахмед.
Бургиба вздохнул и сдался, гадая, не откажется ли теперь мать одобрить их брак. Если такое случится, он увезет Аджию в Америку и вся эта чушь с разрешением на брак и колдовством останется позади. Девушка не сможет ему отказать. Они занимались любовью. Она больше не могла рассчитывать на уважение семьи жениха-суахили и на приданое девственной невесты ни от кого, кроме него. Это приятно волновало Ахмеда. Если бы Аджия сблизилась с кем-нибудь еще, она рисковала бы, что ее назовут «джамви ла вагени» – «подстилкой для каждого», или «дала-дала» – «общественным автобусом».
Такси подъехало к отелю «Устричная бухта», и несколько минут спустя появился их проводник. Они не назначали точного времени встречи – просто «нынче днем», потому что в отличие от западных людей Ахмед не был одержим часами и минутами. Бургиба позвонил перед тем, как покинуть «Килиманджаро», и проводник сказал, что он уже выезжает, саса хиви… хотя это было маловероятно. Сафари начнется, когда они встретятся, когда бы это ни случилось. Но, как часто бывало в Африке, обе стороны, ощущая ритм передвижений друг друга, появились практически одновременно.
Очень немногие туристы отправлялись на сафари в район Мбея в Юго-Восточной Танзании. Именно там находилась деревня Удугу. Обычно туристы летели в аэропорт Килиманджаро, примерно в трехстах милях к северу, и останавливались в роскошном лагере в Аруше, прежде чем двинуться в путь.
Вместо этого Ахмед устроил все так, что они отправились из Дар-эс-Салама. Он воспользовался услугами фирмы, предлагавшей частные сафари и маршруты на все вкусы, каким бы странным ни был пункт назначения, например, такой, как Мбея. Не то чтобы в Мбее не было ничего притягательного для туриста. Но зачем карабкаться на тамошний пик, когда можно отправиться на север и взобраться на гору Килиманджаро, самую высокую в Африке? К чему посещать кратер Нгози в Мбее вместо потрясающего кратера Нгоронгоро, включенного в список Всемирного наследия ЮНЕСКО благодаря дикой природе и самобытной культуре? Зачем отправляться в Мбею, если к юго-востоку оттуда есть эффектный заповедник Селус?
Люди вроде Ахмеда, желавшие бродяжить где-то в одиночку, в глуши, платили куда выше обычной цены за роскошный тур. Однако, когда появилась Аджия, Ахмед был вдвойне рад, что они путешествуют в традиционных «Лендкрузерах» и спят на роскошных кроватях (он пытался не зацикливаться на мысли о кроватях), живут посреди африканского буша в палатках с портьерами, туалетами и раковинами и им подают прекрасное вино в хрустальных бокалах.
Проводник вылез из своего «Лендкрузера» и по просьбе Ахмеда начал грузить в машину багаж Аджии. Когда Ахмед вошел в отель, чтобы принести свой чемодан и оплатить счет, девушка сидела на переднем сиденье. Прежде чем покинуть дом его матери, она переоделась в длинные коричневые брюки, футболку в тон и легкую куртку с капюшоном. Она снова завернула в ткань рог, полученный от мчави – колдуна, и сунула в свой новый охотничий рюкзак.
Они полетят в Национальный парк Руаха, где разобьют лагерь на ночь. А завтра утром выступят оттуда в пешее сафари. К тому времени, как они доберутся до Удугу, компания Пола Джозефа уже должна будет там обосноваться.
Глава 20
Джессу пришлось сделать усилие, чтобы сосредоточиться на своем теле, потому что он не привык находиться в физическом обличье. Но сосредоточиться было необходимо, потому что, когда его внимание рассеивалось, существо его искало свободы. Малейшая ошибка – и он соскальзывал в место между материальным и иным миром, блаженно пребывая в покое, всеведении, всемогуществе и не имея никаких других желаний, кроме самого существования. Именно избавление от любой ноши и беспредельное веселье затрудняло возвращение к тяготам жизни, но его призывало могучее чувство долга и сильные привязанности.
Тело было тяжелым и обременительным, его функции ограничивали подвижность, как функциональность мозга ограничивала восприятие. Большинство людей понятия не имели о своей истинной силе, несмотря на то что он рассказывал им две тысячи лет назад: «Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит»[101]. Он часто шутил с апостолами о том, что почти никто из христиан не верит словам Христа. Да и апостолы не понимали их полностью до тех пор, пока не умерли. Только один из них находился сейчас на земле, но он был слишком юн, чтобы помогать в поворотном пункте существования человечества.
Джесс с любовью посмотрел на свою мать, Мэгги, которая сидела, прислонясь к стене хижины, рядом с Сумой, внучкой Бабу.
Позавтракав и покончив с утренними делами, женщины собрались тут со своими младенцами и детьми чуть постарше, чтобы поболтать в тенечке. Мэгги не помнила своей прошлой жизни, когда была Марией из Назарета, не помнила их воссоединения в царстве, которое называла небесами. Она не помнила их решения, что она возродится как Мэгги Джонсон, чтобы снова стать его физической матерью.
Ее ум поневоле развился, поскольку на земле она нуждалась в способности рассуждать здраво, но земная сила ее ума блокировала осознание правды. То, что он доставил ее в Удугу, почти убило ее. Конечно, Мэгги Джонсон на самом деле не умерла бы. Никто не умирает. Однако ее физическое присутствие на земле в данное время было необходимо.
Нгома, начавшаяся прошлой ночью, не закончилась. Просто наступила пауза. Когда все возобновится, Джесс откроет людям, кто он такой. От того, как они на это отреагируют, зависело всё. Не только их прогресс, но и прогресс миллионов.
Ватенде позвал деревенских старост на встречу с группой Пола Джозефа, которая сюда направлялась. Встреча состоится завтра. Джесс должен был заново пробудить души жителей деревни до появления Пола Джозефа.
Чтобы подготовиться, он прошел по окаймленной камнями тропе к участку Бабу, сел под его раскидистой смоковницей, закрыл глаза и соскользнул в место между небесами и землей. Требовалась решимость, чтобы принести цель в то царство, где проблемы не могли существовать – там не было ни «я», ни «не-я», которые могли бы спорить друг с другом. Сознание Джесса быстро погрузилось в серое бытие, из которого выходят все сути. Ничем не связанный, всезнающий, любящий всех, он мог войти в контакт с кем угодно. Он мог успокоить моря, мог повелевать ветром, землей и животными. Но он не смог бы повелевать людьми. На земле царствовала свобода воли. Однако, если умы людей не были полностью закрыты – если их не полностью ослепило пребывание в физической форме, – он мог прикоснуться к человеческим сердцам. В этом состоянии, если он сформирует малейшее намерение, в его распоряжении окажется безграничная сила. То было царство, из которого приходят чудеса.
В своем земном воплощении Джесс испытывал огромное сочувствие к Африке, распятой на кресте мира, – презираемой, терзаемой, страдающей, каким когда-то был он сам. Однако Африка оставалась хранилищем потерянной человечеством духовной силы, каким был и он, будучи Христом. Огромная часть этой земли, истекающей кровью, умирающей, не потеряла ни связи с Богом, ни большинства самобытных культур… И некоторых территорий на Востоке. Это было важно. Он бы предпочел явиться в Африку, а не, к примеру, в Индию, потому что здесь многие до сих пор знали, что могли летать, осушать реки, передвигать горы к морю. Африка не имела мирской силы. Ее сила была неявной и свободной. Кроткий африканский народ и другие подобные ему – аборигены Австралии, майя в Мексике, практикующие йогу в Нью-Йорке – наследуют землю, если он добьется цели.
Джесс вообразил жителей деревни в их хижинах, на полях, у колодца, за работой– вообразил красивых голых детишек, женщин в живописных одеяниях, мужчин, которые до прошлой ночи одевались, как западные люди. Мысленно он увидел Бабу в его хижине, услышал, как тот негромко наигрывает на нсанзе большими пальцами. Бабу использовал свой дух, чтобы помочь Джессу.
Вскоре на деревню Удугу как будто спустили генератор. Вместо того чтобы вырабатывать электричество, он вибрировал весельем. Дети начали смеяться и смотреть вверх. Некоторые ползли к Джессу. Люди, озабоченно шагавшие куда-то, помедлили, чтобы посмотреть на детей, заметить бриз, красоту широкого неба. Улыбки появились на лицах, хотя причины не знал никто, кроме Джесса и Бабу.
Объединившись с жителями деревни, Джесс попросил Бога, которого они называли Мунгу, помочь им начать переходный период человечества – здесь, в Танзании, где митохондриальная Ева[102] Томаса Лики пробыла 200000 лет; здесь, в Африке, где началась человеческая раса.
Он ощутил, как Бабу приблизился к дереву, услышал, как тот бьет в барабан нгома. Открыв глаза, Джесс увидел, как весело сходятся жители деревни. Все, кроме Ватенде, который недовольно смотрел на них. Как Джесс мог объяснить ему действительность, простиравшуюся за пределами слов? Ум, маленький и испуганный, искал резоны и не мог объять или даже мельком увидеть безбрежные просторы духа. Всех земных слов на всех языках было для этого недостаточно. Правду можно было узнать только из личного опыта, не анализируя и не пытаясь понять. Тому, кто единожды ее испытал, уже не требовалось объяснений. Вот почему в «Дао Дэ Дзин»[103] говорится: «Ты не можешь знать Дао, но ты можешь быть им»[104]. Вот почему в Библии говорится: «Остановитесь и познайте, что я – Бог»[105]. Люди забыли буквальную правду, которая стоит за этими словами.
Схватив ветки, которыми они размахивали во время танца, женщины, как обычно, встали кругом и начали распевать песню, которую Джесс уже слышал раньше: «Господь добр. Мунгу юй мвема, юй мвема, юй мвема».
Мужчины принесли свои барабаны и начали в них бить. Вскоре музыка и танец пошлют многих в то место, где находился Джесс. Оттуда они смогут делать что угодно, если поверят в то, что это возможно. Они смогут летать по воздуху. Они смогут приносить дождь.
Джесс хотел от них много большего. Он хотел, чтобы они собрали коллективную энергию, достаточно сильную для того, чтобы раскинуть ее над землей. Он хотел, чтобы энергия продержалась некоторое время и ее подхватили остальные, расстилая все дальше и дальше, бросая вызов светом надвигающейся тьме. Если его ждет успех, это разгонит земную низкоуровневую энергию страха, разрушения и ненависти, поднимет вибрацию всего человечества. И настанет Царствие Божье.
Он улыбнулся, заметив свою мать, Мэгги, среди женщин. Она отказалась от американской одежды и прически. Если бы он ее не знал, Джесс подумал бы, что перед ним женщина, рожденная и воспитанная в Удугу. Она покинула женщин и присоединилась к нему под смоковницей. Джесс видел, что ее земной ум полностью держит ее под контролем.
–Почему все здесь кажется таким реальным, если я совершенно точно знаю, что этого не может быть? – спросила она.
Все утро Джесс пытался дотянуться до ее духа, но путь к нему был блокирован логическими мыслями. Ее дух находился в плену ее рассудка, как гигант, который воображает, будто его сдерживает паутина.
–Ты сменила одежду, – сказал он, чтобы не отвечать на вопрос.
–Я больше не хочу носить те вещи.
–Темнейшая Африка не темная?
Она хлопнула в ладоши:
–О нет, Джесс! Она полна жизни. Ты только посмотри на этих людей. Они так счастливы!
Он улыбнулся:
–Да, я вижу.
–В здешних одеждах я чувствую себя королевой.
–Африканской королевой?
–Да! Терпеть не могу в этом признаваться, но в Америке я втайне хотела быть именно такой – Джеки Кеннеди[106], Грейс Келли[107]. Никаких шансов! Но здесь, Джесс, именно такой я и стала. Разве ты не видишь, как они со мной обращаются? Я знаю – вероятно, это благодаря тебе, но…
–Нет, мама, благодаря тебе самой.
Мария из Назарета, ныне известная как Мэгги Джонсон, улыбнулась в ответ. В Иерусалиме с ней тоже плохо обращались, она была вынуждена рожать в стойле.
Джесс взял ее за руку, зная, что физический контакт увеличит шанс на то, что он дотянется до ее души. Он вспомнил, какой видел ее в последний раз, когда его смертная жизнь закончилась две тысячи лет тому назад – на Голгофе, где она плакала с Марией Магдалиной и матерью сыновей Зеведея.
Какой она тогда казалась ему красивой, какой красивой была сейчас! Вся ее сила пребывала в плену у ее рассудка двадцать первого века. Если бы ему удалось освободить эту силу, его мать могла бы многое изменить.
Неподалеку от них женщина задрожала и покатилась по утоптанной земле – так обычно поступали люди этого племени, когда чувствовали дух. Миссионеры ослабили их, объявляя, что так поступать неправильно. Джесс должен был показать, что это правильно. Они должны были лишь отбросить страх – не бояться друг друга, когда что-то начинало идти не так, не бояться вызвать неудовольствие своих предков, которые, пребывая теперь с Богом, безоговорочно их любили. Они должны были доверять тому, о ком пели.
Барабаны остановились, и Бабу подошел к женщине на земле. Он и остальные окружили ее и стали петь громче:
- Ви согорага ви, Ви кумунгело ви, Ви гарагара ви.
– Джесс, ты понимаешь, о чем они поют? – спросила мать.
–Да, они поют: «Ступай побегать с пепо, следуй за ангелом, который тебя ведет, катайся по земле после того, как пепо освободится».
–Напомни, что такое «пепо»? – спросила Мэгги.
Джесс улыбнулся:
–Так они называют душу. Закрой глаза, Madre. Сосредоточься на песне. А потом скажи мне, что ты чувствуешь.
Она закрыла глаза и спустя некоторое время открыла их, улыбаясь.
–Это изумительно. Их голоса такие… сильные. Ты как будто чувствуешь каждую ноту всем телом. Просто нужно перестать думать и вроде бы как вибрировать вместе с музыкой.
Джесс кивнул. Священная работа началась.
Глава 21
Ариэль Фабини всегда надеялась, что в ее жизни случится нечто экстраординарное, – и ее мечты сбывались, хотя и не таким образом, как она предвкушала. Возбужденная, ошеломленная, испытывающая легкую тошноту, она стояла рядом со своим новым другом, Заком, в переполненном, жарком и влажном терминале и обмахивалась билетом, пытаясь поймать Wi-Fi, чтобы написать Кайлу о своем прибытии. Никакого Wi-Fi, ни одного деления. Неужели международный роуминг надо заказывать заранее? Раньше об этом всегда заботился ее отец. Она удрученно продолжала попытки, не упуская из виду звуков и сценок аэропорта Дар-эс-Салам: женщин во впечатляющих длинных национальных платьях, мужчин в шоколадно-коричневых или оливкового цвета костюмах, небрежно одетых иностранцев.
Чувствовала ли Танзания неуважение тех, кто ее посещал? Ариэль решила при первой же возможности сменить шорты-хаки на длинные брюки.
Зак, не замечая окружающего, пытался отыскать способ добраться до Удугу, куда, наверное, уже прибыла его жена.
–Самолет на Удугу? – повторял он.
–Кашо асубуху, – снова и снова говорил человек за конторкой, пока не подошел другой агент с красивой черной кожей и не перевел, что следующий рейс на Удугу будет завтра утром.
Зак, больше не похожий на добродушно-беспечного соседа Ариэли по самолету, заметно напрягся.
–Тогда чартер?
–Все места уже заняты, – сказал переводчик.
Зак выдохнул:
–А как насчет следующего?
Агент мило улыбнулся, качая головой:
–Пилоты чартерных рейсов не летают ночью, сэр. И никогда – такой ночью, как эта.
–Почему?
–Они руководствуются ПВП – правилами визуальных полетов, а в джунглях большю часть ночей придерживаться этих правил невозможно. Они не хотят разбиться о чернильно-черную воду или черную землю вместо того, чтобы воспарить в наши африканские небеса.
–Ну, тогда можем ли мы нанять машину, чтобы поехать в Удугу?
–Да, конечно. Но другое дело – нанять надежного шофера. Сегодня это может быть непросто. Ехать придется больше восьмисот пятидесяти километров – или пятисот миль – по незнакомым, неосвещенным дорогам, где водятся дикие звери. Если повезет, на это уйдет около пятнадцати часов, но меньше чем через четыре часа стемнеет. А ночью ехать слишком опасно. Даже если вы доберетесь до Удугу, деревня будет спать.
Зак расстраивался все больше.
–А как насчет автобуса?
–Да, утром. Из Сумри идут два в 6.30 утра, а в 6.45 – один из Убунгу.
–Вы имеете в виду, что мы никоим образом не можем сегодня попасть в окрестности Мбеи?
Агент ласково улыбнулся:
–Никоим образом.
Зак поджал губы. Ариэль подозревала, что он это делает нечасто.
–Что ж, тогда можете вы порекомендовать отель, который обеспечит нас транспортом? Хороший отель?
–Самый лучший – «Устричная бухта», но там всего восемь комнат. Если вы не забронировали номера, советую сперва позвонить по телефону. А еще есть «Мотель транзит аэропорт» в трех милях отсюда. Без изысков.
Зак поблагодарил, предложил Ариэли руку и повел ее через лабиринт аэропорта, чтобы забрать багаж из общего вестибюля. Когда они вышли из терминала, их начали осаждать таксисты.
–Удугу? Удугу? – спрашивал Зак, и водители поднимали брови и вежливо смотрели на него – как будто он был сумасшедшим.
Отстав, они окружили следующих вышедших пассажиров.
–Похоже, мы не попадем сегодня в Удугу, Зак, – сказала Ариэль, начиная ощущать в придачу к тошноте последствия долгого перелета с пересечением часовых поясов.
Куда лучше было бы выспаться в кровати, чем трястись всю ночь по дорогам.
Кто-то подхватил их сумки, и они увидели стройного и элегантного улыбающегося мужчину в аккуратной белой рубашке и темных штанах.
–Удугу – рано завтра утром. Теперь – отель?
Читать бесплатно другие книги:
