Тайный мессия Лэнкфорд Дж.

Глава 23

Когда преподобный Джозеф и его компания ушли, Бабу решил спросить Великого Издалека (которого теперь деревня звала Утешителем, Мфарайя, а его мать – Джессом), не следует ли сборищу сделать передышку. Бабу почувствовал, как пепо покинуло их, как только появился Пол Джозеф. Требовались сосредоточенность, время и постоянная практика, чтобы пепо человека снизошло на него и осталось. Однако время от времени избранный предками переживал кризис, который заставлял его немедленно искать прибежища у Мунгу, единого Бога. Это было благословением, если жертва могла найти отклик у Мунгу.

К несчастью, никто из жителей деревни в данную минуту не переживал кризиса и не мог вынести того, что было бы для него честью: помочь Мфарайе в созидании. Царствие Божие, о котором говорил Мфарайя, краткое время существовало в Удугу, но теперь исчезло. Только немногие смотрели в глубь своих душ, а не во внешний мир, и Бабу ощутил, что даже это не продлится долго.

–Мвалиму Мфарайя, могу я поговорить с тобой? – спросил Бабу чудесного мальчика, сидевшего рядом.

–Да, – ответил Мфарайя.

–Мы будем продолжать или остановимся?

Мальчик обратил на Бабу изумительные глаза. Там, где находился этот мальчик, все было хорошо. Как преподобный мог не чувствовать этого?

Мфарайя улыбнулся Бабу улыбкой, которую тот никогда не забудет.

–Да, Бабу. Давай остановимся. Сегодня – не тот день.

Мать мальчика, стоявшая рядом, вздохнула:

–Слава богу!

Бабу кивнул. Она была такой сильной, ради сына она храбро бросила вызов вновь прибывшим. Мфарайя похлопал ее по руке. Как добр он был к своей матери – этой великой душе, которая все еще верила, что спит и видит сон.

Зения позволила Полу Джозефу протащить ее через джунгли. Пока они продирались по грязи сквозь подлесок, ливень прекратился, и африканская гнетущая жара высушила землю и одежду Зении раньше, чем они добрались до деревни. Какое непригодное для жизни место! Как оно может быть прародиной человечества?

Как только они добрались до деревни, Зения увидела Киломо и его сестру Коко. Они вдвоем тащили зеленое ведро, полное грязноватой воды. Они что, собираются ее пить? Наверное, у них нет выбора. Кратковременный потоп, похоже, не оставит после себя ничего больше скромных лужиц.

Встревоженная, Зения остановилась:

–Пол!

Тот, нахмурившись, замедлил шаг и оглянулся:

–Что?

–Мы привезли с собой воду?

Он взглянул на детей, тащивших грязное ведро.

–Не беспокойся, у нас много воды, и, если будет необходимо, мы ее вскипятим. Ты ведь сделала прививки, верно?

Она кивнула.

Пол жестом предложил ей пройти вперед.

–Тогда не о чем беспокоиться.

Женщина вздохнула, когда Киломо и Коко исчезли со своим ведром.

В деревне Пол проводил Зению до ее кирпичного домика и сказал, что вся их группа встречается в церкви через полчаса.

Она умылась над неописуемо примитивным умывальным тазом, который потом забрала и выплеснула местная девушка. Воспользовавшись таким же неописуемо примитивным, вонючим туалетом, Зения покинула свой дом, чтобы исследовать окрестности. Она заметила, что вокруг стало больше людей. Наверное, деревенское собрание в кружке – или что там такое было – закончилось. Люди ее возраста говорили ей:

–Хабари.

Она уже знала, что на это требуется отвечать: «Нзури», то есть «У меня все хорошо».

Те, что помладше, говорили:

–Шикану!

Кто-то рассказал ей, что это знак уважения, который в переводе означает: «Я прикасаюсь к твоим ногам», и в ответ ей полагается говорить: «Марахаба».

Она выяснила, что «мбва» означает «собака», потому что дважды люди показывали на спящих собак, предупреждая, чтобы она на них не наступила. Если они чуть ли не умирают с голоду, как они могут кормить собак? Ее поразило, какими ласковыми и полными доброты были местные жители. Все они казались счастливыми, как будто знали нечто замечательное, неведомое никому из горожан.

На дальнем восточном краю деревни, встав лицом к восходящему солнцу, она заметила огороженные дома Бабу – старика, который показывал бумаги благородному Махфуру, когда Пол Джозеф прервал их сборище. Бабу был облачен в национальные одежды.

На дальнем западном краю деревни находились огороженные дома Ватенде, которого тут называли Баба. Почему у них такие схожие прозвища? Бабу, Баба. Ватенде, похоже, был здешним вождем. Он носил европейскую одежду, может быть полученную из вторых рук, а не из третьих или четвертых. Когда Зения повстречалась с ним на тропе, он вежливо ей кивнул, но не заговорил. И она не заговорила. Зения всего лишь разведывала, пытаясь ощутить атмосферу этого места, догадаться, какой вид может быть у людей Удугу, когда они лгут.

Она нигде не видела кудрявого мальчика, рассердившего Пола Джозефа, не видела и чернокожую женщину с американским акцентом, вставшую на защиту мальчика.

Зения вернулась к кирпичным домам участка Пола Джозефа. Церковь, школа и простенький магазинчик, заключенные в круг низкой стены, – это претендовало на роль деревенского центра. Больше никаких стен она в Удугу не видела.

Перешагнув через порог церкви, женщина окунулась в еще более сильную жару. Почему Пол не догадался, что так дома в джунглях не строят? В округе Нассау – да, конечно, но не здесь.

Она обнаружила, что Джозеф, благородный Махфуру, Стив Харрис из консульства и Кевин из «Амер-кан», он же Гивн, сидят в креслах тесной группой и разговаривают.

–Здравствуйте, джентльмены! – окликнула она.

Благородный Махфуру встал первым, вторым – Стив Харрис, Кевин – третьим. Интересно, что Пол, который думал, что теперь может получить ее, когда захочет, уже не вскакивал при ее появлении так быстро, как раньше. Кевин (Зении казалось, что именно он контролирует здесь ситуацию) ухитрился слегка опередить Пола. Стив, которому, как всем дипломатам, полагалось быть услужливым со всеми, встал раньше Кевина. Благородный Махфуру, чье правительство не имело ломаного гроша, побил все рекорды скорости, поднимаясь перед женщиной, имевшей наличные.

Интересно.

–Итак, о чем разговор? – спросила Зения, присоединившись к мужчинам и опустившись в придвинутое Стивом Харрисом кресло.

Она не забыла одарить Стива ослепительной улыбкой. Ведь это он будет подавать рапорт президенту.

–О том ужасном бальчишке, – заявил Гивн.

–Как вы думаете, кто он такой? – спросил Стив у Махфуру. – Вы оставались там после нашего ухода. Что произошло? О чем говорили люди?

Махфуру раскинул руки в жесте изумления.

–Они говорят, что он – Мунгу, бог, и… – Махфуру покачал головой. – Они говорят много других глупостей, но ничего важного.

Стив Харрис, образованный американский дипломат, выдохнул и помотал головой:

–Итак, Бог – всего лишь подросток?

–Чистейшей воды идолопоклонство! – объявил Пол Джозеф.

–Ну, как ни назовите,как наб избавиться от броклятого – вот в чеб вопрос.

Гивн подался вперед с видом человека, который не собирается терпеть неповиновение.

–Чисто из любопытства, – сказала Зения, – а почему мы должны от него избавляться? Может, надо ублажить деревню и подружиться с ним? Я попрошу мистера Нзури сфотографировать меня здесь, и…

Она огляделась по сторонам:

–Кстати, а где наш фотограф?

–Он наб сейчас не нужен.

–О… Хорошо. Но я имела в виду – если я получу фотографии, я смогу собрать…

–Болно, женщина. Тут на кону нечто большее, чем фотографии!

Зения уставилась на Кевина-Гивна:

–Вы имеете в виду колодец?

Гивн фыркнул:

–Да, да, и я бланирую баленькие горнорудные разработки.

Зения забыла про разработки. Внезапно она пожалела, что не обращала внимания на то, что Зак говорил перед ее отъездом, – что-то об «Амер-кан», что-то об опасности.

Пол Джозеф, потеряв терпение, взмахнул рукой:

–Зения, разве не очевидно? Кевин здесь чужак. И Стив тоже. В некотором роде чужой для деревни и Махфуру, потому что он представляет правительство. Я – единственный человек, которому местные полностью доверяют. Если я им все объясню, они мне поверят. Потом Кевин сможет взяться за дело и выкопать колодец. Благородный Махфуру подтвердит, что «Амер-кан» имеет разрешение пользоваться этой землей.

–И я смогу доложить Белому дому о благоприятном исходе, – сказал Стив Харрис.

Зения улыбнулась Стиву, а потом как можно холоднее спросила Махфуру:

–Вы должны получить одобрение деревни, чтобы пользоваться здешней землей?

Благородный Махфуру откашлялся.

–Это формальность, поэтому – и да, и нет.

Для Зении это означало «да». Здесь что-то начинало дурно пахнуть помимо деревенских туалетов.

Пастор добавил:

–Но теперь, когда тут появился этот… этот мальчик-бог, кто знает, что произойдет?

Уяснив сказанное, Зения повернулась к Кевину:

–А какого рода разработки?

–Да сабые норбальные, конечно.

–Золото?

–Нет.

–Драгоценные камни?

–Нет.

–Минералы?

–Да, божет быть. А ваб-то что?

–Эти разработки будут иметь негативные последствия для деревни?

Кевин встал:

–Слушайте-ка! У них нет воды. Куда уж негати-ивнее! А бы дадиб деревне колодец!

Зения кивнула и встала, оставив мужчин и подойдя к окну. Она боялась, что влипла в передрягу, в точности как предупреждал Зак. Почему она его не слушала? В силу привычки. Она годами не слушала Данлопа. Для нее муж, которого она когда-то пыталась полюбить, превратился в машину – этакую милую машинку для делания денег… И честно говоря, он довольствовался куда меньшими деньгами, чем мог бы сделать, если бы только попытался.

Зак называл себя удачливым и в самом деле был удачлив. Все само шло ему в руки, но что толку от удачи, если ею не пользоваться? Имея отца-конгрессмена, Данлоп, который всем нравился и которому все доверяли, мог бы пробиться в политики, мог бы иметь огромные доходы и в придачу – власть. Он мог бы стать президентом. Зения была бы первой леди страны, причем чертовски хорошей первой леди! Но нет – Зак считал политику слишком грязным делом. И иметь миллиарды он тоже считал слишком грязным делом.

Отец Зении был бедным учителем. Она не знала в жизни ни единого везучего дня. В отличие от Зака, она почти во всем сама торила себе тропу. Когда появился Зак, она почти во всем торила тропу и ему. Зению раздражало, как тупо, терпеливо муж дожидался, когда она подарит ему детей, которых она не могла иметь, – и даже уже не спрашивал об этом. Она больше ничего не испытывала с ним в постели. Годами она подыгрывала Заку, обманывала Зака, поддерживала его репутацию на публике и мирилась с тем, что с ним было скучно до слез.

Зения тихо вздохнула.

Стоя у окна, она невольно наблюдала за людьми Удугу. Вот женщины мелют высушенное зерно, сохранившееся от последней жатвы. Их большой урожай был урожаем маиса? Двое мужчин выкладывают на крыше новые пальмовые листья. Дети подкидывают воздушные шарики, которые привез им Пол Джозеф. Женщина ощипывает цыпленка. Женщина с младенцем на спине вдруг затягивает песню. Группа мужчин делает глиняные кирпичи для постройки дома. Девочка появляется с ведром воды.

Зения вынула мобильник, сомневаясь, что увидит деления приема посреди Африки. К ее удивлению, они слабо появились. Ее домашней страницей был сайт американских новостей. Десятки людей убиты на митинге против оружия? Еще одно землетрясение в Новой Англии? Обнаружена братская могила жертв какого-то диктатора на Ближнем Востоке? Она покачала головой, потом поискала в Интернете новости насчет проблем с разработкой полезных ископаемых в Танзании, нашла статью и стала читать длинный список проблем в этом районе.

«Насилие, загрязнение окружающей среды, изнасилование…»

Но это было на золотом руднике.

«Лавина выгод за счет правительства…»

«Детский труд…»

«Отходы горных разработок загрязняют почвенные воды…»

Зения помахала на прощание мужчинам, покинула церковь и вышла за ограду, чтобы поискать женщину, которая говорила с американским акцентом и называла мальчика-бога своим сыном.

К чему было оставаться в церкви, слушая неприкрытую ложь?

Я сидела возле хижины на участке Бабу, наблюдая за костром, на котором стряпала Сума. Костер состоял из ямы, выкопанной в земле, где дрова прогорали до углей. Я поймала большим листом вылетевшие из костра искры, прежде чем они взмыли вверх и сожгли чью-нибудь тростниковую крышу. Как и местные женщины, я сидела на корточках. Только они это делали, похоже, без всяких усилий и подолгу работали в такой позе, для меня же это было непросто. Мои колени теперь ныли только тогда, когда я вставала, но держать равновесие и не шлепнуться на землю было куда трудней. Один раз такое уже случилось, и я пыталась добиться того, чтобы этот случай не повторился.

Хорошо у меня получалось сидеть на корточках или нет, я бы не хотела сейчас находиться нигде, кроме Удугу. В Африке не бывало тихо ни ночью, ни днем, и теперь меня убаюкивали странные крики, далекий рык, дикое верещание и чириканье. Мое обоняние радовалось бодрящим запахам после дождя – таким свежим, таким сырым, что мать-Африка смогла бы слепить из глины нового Адама. Иногда я чувствовала вину из-за того, что моего мужа Адамо и сына Питера здесь не было. Я снова спросила у Джесса, могу ли я им позвонить, и он снова с огромным сочувствием ответил: «Нет». Он объяснил, что, если я свяжусь со своей нормальной жизнью, его визит закончится, потому что его возвращение вызвало сдвиг во времени.

Это подтверждало, что я всего лишь вижу сон, но мне было плевать.

Сердце мое пустило корни в здешней земле. Моя душа переплелась со здешним ночным небом. Если бы не Адамо и Питер, я легко смогла бы провести остаток жизни в Удугу, сидя у стены хижины и помогая присматривать за детьми, помогая Суме молоть маис и разводить огонь, танцуя в нгомах Удугу, участвуя в священном кругу и чувствуя, как деревня дышит, как один человек. Всю жизнь я скучала по таким связям, по чувству общности, которого никогда не знала даже в баптистской церкви на 121й улице.

Здесь, в Африке, нечего было превозмогать, не нужно было никому ничего доказывать. Я чувствовала себя такой настоящей в этой своей местной версии, что едва могла вспомнить, какой поддельной казалась себе, работая служанкой, будучи черной матерью не черного ребенка, черной женой белого человека – сперва Сэма, потом Адамо.

Конечно, моя любовь к ним была настоящей, как и их любовь ко мне, но и в Америке, и в Италии на меня всегда смотрели как на «другую». Когда я видела самоуверенных мужчин в Удугу, я невольно гадала – каково быть женой здешнего мужчины. Да, это слегка отдавало сексизмом. Я понимала это, но тут такой подход казался более естественным, чем дома. Женщины здесь не занимались тяжелым ручным трудом, потому что у них не было таких мускулов, как у мужчин, а мужчины не заботились о младенцах, потому что у них не было молока, чтобы кормить малышей. Сума сказала, что, поскольку она женщина, ей будет трудно удержать земли Бабу, кода тот умрет, но теперь закон изменился и у нее появился шанс на успех. Итак, в том, чтобы быть здесь женщиной, имелись и теневые стороны.

С другой стороны, я никогда не переживала того, что переживала Сума каждый день – женственности, у которой есть нечто общее со звездами и луной. Как звезды и луна, слава Сумы отражалась в восхищенных глазах жителей деревни. Ее очарование как будто подпитывалось самой землей. Суму все любили – как дочку, как внучку, как сестру, как возможную жену, как будущую мать. Всю свою жизнь я жаждала быть такой женщиной.

Слезы благодарности подступили к моим глазам оттого, что я получила такой дар – быть здесь, в этой деревне, пусть и бедной. Нигде больше у меня не было такого ощущения дома. Когда бы я ни проснулась от этого сна, я собиралась купить билеты для Питера, Адамо и себя и вернуться в Удугу.

–Вот травы, Хетта, – услышала я.

Я не назвала здесь своего настоящего имени.

Я вытерла глаза, подняла взгляд и увидела, что Сума вошла в хижину, неся полиэтиленовый пакетик с травами.

Она присела рядом со мной на корточки, взяла банановый лист, высыпала на него травы, свернула лист в маленький пакетик, положила на квадратный кусок металла и отправила в угли.

–Это должно помочь от твоей головной боли.

Голова у меня болела с тех пор, как я увидела, как жители деревни летают. Боль разыгралась вовсю, когда пришел преподобный Джозеф. Мне приходилось напоминать себе, что это всего лишь сон.

–Откуда ты этому научилась, Сума?

–От Бабу. Он меня учит. Он хочет, чтобы я была деревенской мганга ва пепо, когда он уйдет к предкам.

–Могу я к вам присоединиться? – спросил кто-то.

Мы разом вскинули глаза и увидели, что на тропе, ведущей на участок Бабу, стоит белая женщина. Мы с Сумой переглянулись: выражение наших лиц подтвердило, что мы никогда раньше не видели этой женщины.

–Да, Биби, идите к нам! – окликнула Сума и прошептала мне: – Она, наверное, из группы Пола Джозефа.

Если Сума называла «Биби» женщину моложе меня, это слово должно было означать скорее «мадам», а не «бабушка».

Женщина подошла и присела на корточки рядом с Сумой, потом грубо потянулась мимо нее ко мне, подав руку:

–Я – Зения Данлоп. Член паствы преподобного Джозефа.

Я пожала ей руку:

–Я… Я – Хетта Прайс.

Я чуть было не забылась и не назвалась своим настоящим именем. Потом поняла, что это неважно, потому что все это происходит не взаправду.

Зения Данлоп протянула руку Суме:

–А вы кто?

Сума улыбнулась, не пожав руки:

–Меня зовут Сума. Я – внучка Бабу.

–Вы имеете в виду старейшину, который бьет в барабан?

Мы с Сумой снова переглянулись. Зения повстречалась с Бабу по дороге сюда или видела сеанс пепо?

Сума кивнула.

–Похоже, он замечательный человек, – сказала Зения. – Можно узнать, что ты готовишь?

–Ох!

Сума взяла палочку и вытолкнула банановый лист из углей.

–Лекарство, – сказала она и, осторожно развернув лист, пососала обожженные пальцы. – Протяни руки, – обратилась она ко мне.

Когда я сделала, как велено, Сума вытряхнула нагретые листья в мои ладони.

–А теперь приложи их ко лбу, Биби.

Я так и сделала, закрыв глаза.

–Она больна? – услышала я голос Зении.

–У нее просто болит голова. Чем могу вам помочь, Биби Зения?

–О, я надеялась поговорить с вами обеими. Я зайду позже.

Я открыла глаза, когда Зения встала. Мне тоже нужно было поговорить с этой женщиной, выяснить, не собираются ли преподобный и его люди причинить Джессу еще больше проблем.

–Голова у меня болит не так уж сильно. Я могу разговаривать.

Зения снова опустилась на корточки:

–Сперва скажите мне – кто ваш сын?

Я подняла глаза:

–Вы не ходите вокруг да около, верно?

–Я давно поняла, что удобнее сразу переходить к делу.

–Поскольку вы перешли к вашему делу, позвольте мне перейти к моему. Зачем вы хотите знать, кто мой сын?

По глазам Зении я увидела, что она размышляет.

–Преподобный Джозеф не очень обрадовался ему во время их первой встречи. Может, я смогу помочь избежать этого в следующий раз. Полагаю, вы пробудете здесь еще какое-то время? Или вы тут живете?

Что-то подсказало мне, что лучше быть честной с Зенией. Это не было доверием. Я не думала, что могу доверять ей хоть на пенни, но у меня было сильное желание честно отвечать на ее вопросы, а я никогда не игнорировала свой громкий внутренний голос. В таких случаях словно бог похлопывал меня по плечу. Да и потом – какая разница? Все равно я просто вижу сон.

–Мы пробудем здесь до тех пор, пока мой сын не скажет, что пора уходить.

–Кто он такой?

Я сделала глубокий вдох.

–Вы когда-нибудь слышали историю о том, как с помощью ДНК, взятой с Туринской плащаницы, изготовили клона?

Зения нахмурилась, потом посмотрела на меня:

–Да! Это было лет двадцать тому назад?

–Так и есть.

У нее был озадаченный вид.

–И?

Я снова сделала вдох и с вызовом посмотрела на Зению – пусть только осмелится отпустить остроумное замечание!

–Мой сын – тот самый клон. Его зовут Джесс.

Сидевшая на корточках Зения резко выпрямилась, и ей пришлось опереться на руку, чтобы не упасть.

–Простите, – сказала она, приняв прежнюю позу. Брови ее были все еще удивленно приподняты. – Потеряла равновесие. Итак, другими словами, вы говорите, что выносили эмбрион клона и поэтому вы его мать?

Сума тоже уставилась на меня широко раскрытыми глазами.

–Да, поэтому я его мать, хотя мы и не похожи.

По глазам Зении я видела, что она думает куда больше, чем говорит, – и придерживает при себе восклицания. Только глаза ее время от времени расширялись, говоря о лихорадочных размышлениях.

Сума прикоснулась к моей руке:

–Голова теперь меньше болит, Биби?

Я поняла, что это и вправду так, и отняла руки ото лба, стерев прилипшие к нему травы.

–Это лучше аспирина, Сума. Что это такое?

–Лантана.

–Э-э, а разве клон не погиб… Или что-то в этом роде? – вмешалась Зения.

–Да, так мы сперва всем рассказывали, просто чтобы его защитить. Потом, когда ему было десять лет, он и вправду погиб. Сосед бросал в него камни.

–Но тогда каким образом…

Этот сон начинал мне надоедать.

–Миссис Данлоп, вас ведь так зовут? – спросила я.

–Да.

–Мне очень не хочется вам об этом говорить, но вы – всего лишь плод моего воображения. И ты тоже, Сума. Вчера, или позавчера, или на прошлой неделе, уж не знаю точно, когда именно, я встала и отправилась на субботний рынок в Порлецце, как делала раньше тысячи раз.

–В Порлецце? – переспросила Зения.

–Это в Италии. В общем, стою я на рынке и вдруг – бац! – вижу перед собой моего погибшего сына.

–Невозможно.

–Конечно, невозможно! Я же не сумасшедшая. Я знаю, что вы – всего лишь плод моего воображения. Вы мне просто снитесь. Да, это длинный сон, сложный сон, но, наверное, я уснула где-то в Порлецце, а может, мне приснилось, что я отправилась в Порлеццу, а на самом деле я все еще дома в своей постели.

Сума и Зения переглянулись.

–Вы не спите, миссис Прайс. Мы настоящие и вы тоже. И деревня эта настоящая.

Взволнованная, я встала:

–Нет! Все это ненастоящее. Говорю вам – мне снится сон!

Зения тоже встала, удивленно распахнув глаза:

–Я – вовсе не плод чьего-то воображения!

Сума встала вслед за ней:

–Леди, леди!

–Вы – сумасшедшая. Я же сказала, что я настоящая.

Следующие слова вырвались у меня сами собой:

–Нет, не настоящая, и вы – чертовски противный, пронырливый плод моего воображения, если хотите знать!