Дождь Забвения Рейнольдс Аластер
– Двадцать. И можете идти к своей койке.
– За двадцать вы меня к ней проведете! – отчеканила Верити.
Проводнику сделка показалась выгодной. Он сунул еще одну десятифранковую банкноту в карман и повел Верити вдоль поезда. Они миновали пару вагонов и вошли в нужный. Внутри было светло, тесно и чисто. Проводник нашел купе, открыл дверь, снял ключ, закрепленный на ее внутренней стороне, и вручил Ожье.
– Спасибо!
Железнодорожник кивнул и ушел. В купе было две койки, но Верити купила билеты на оба места. В углу находилась небольшая раковина с алюминиевым покрытием, крошечный шкафчик, складной столик, стул. Стены отделаны лакированным деревом, в них вмонтированы лампы. На окне – опускающийся полотняный экран, над койкой висит поблекшее фото незнакомого собора, неподалеку – сигнальный шнур для вызова проводника.
Верити опустила оконное стекло, позволив вокзальному шуму вторгнуться в купе. За лязгом дверей, гулом отбывающих и прибывающих поездов, объявлениями и предупреждениями трудно было расслышать что-либо, но сирены как будто умолкли. Может, полиция миновала вокзал, торопясь в другое место? Ожье снова глянула на часы, отчаянно желая, чтобы стрелки волшебно перескочили к моменту отправления поезда.
Неподалеку ожесточенно заспорили. Ожье осторожно, медленно прильнула к окну, посмотрела вдоль вагона. Подкупленный ею чиновник препирался с парой полицейских в форме. Наконец рассерженные полицейские оставили его и пошли вдоль вагона, заглядывая в каждое окно, светя фонарем в кожухе из гофрированного металла, постукивая им по стеклу. Проводник плелся следом, бормоча под нос.
Ожье заставила себя дышать спокойно, размеренно. Очень медленно отодвинулась, затем закрыла окно. Еще осталось время выскочить из купе, убежать – но что, если другие полицейские идут по вагонам, отрезая путь к спасению?
Голоса у самого окна. Громкие. Уже нет времени, чтобы спрятать вещи, а самой и подавно не скрыться. Остается лишь вести себя как можно естественней. Верити наполовину опустила экран и села.
В дверь тихо постучали. Верити не ответила, мысленно пожелав, чтобы незваный гость поскорей убрался подальше.
Снова раздался стук, и тихий настойчивый голос произнес:
– Ожье?
Флойд! Только его не хватало.
Она придвинулась вплотную к двери и прошептала:
– Уходи! Я же сказала, что не хочу тебя видеть.
– А мне кажется, мы с тобой не довели до конца одно дельце.
– Разве что в твоем воображении.
– Пожалуйста, впусти меня. Я хочу кое-что сказать. Это заставит тебя передумать.
– Венделл, что бы ты ни сказал…
Ожье не договорила – полицейские подошли к окну ее купе.
– Я не все тебе отдал, – сказал Флойд.
– Что значит «не все»? – прошипела она.
– Не все из той коробки. Решил придержать кое-что, ради взаимного интереса.
– Флойд, я уже узнала из тех бумаг все, что нужно.
– И потому сейчас едешь в Германию? Собрала необходимые сведения и решила просто развеяться?
– Не заносись!
– Что случилось в ресторане?
Ожье подумала, что хуже не будет, если рассказать правду.
– Тварь в детском обличье пырнула ножом официанта.
– Парнишка искал тебя?
– Молодец, догадливый. Погладь себя по головке, – предложила Верити, решив, что скрывать нет смысла. – А потом убирайся восвояси.
– Эти полицейские считают, что ты замешана в ресторанном деле. Удрала с места преступления, а невинные свидетели так не поступают. Спроси Кюстина, он подтвердит.
– Мне жаль, что Кюстин втянут в эту неприятную историю. Надеюсь, ты найдешь способ его выручить. Но это не моя беда и не моя забота. Весь ваш крохотный мирок – не моя забота.
– Обидно слышать такие слова. Будто тебе и в самом деле наплевать на все вокруг.
– Мне и в самом деле наплевать! – проговорила она свирепо. – А теперь проваливай!
– Полицейские не дадут тебе уехать.
Снаружи донесся свисток отправляющегося поезда. Другого поезда.
– Я с ними разберусь.
– Так же, как разобралась с нами сегодня. Верити, ты не собиралась стрелять. По лицу было видно – не выстрелишь.
– Скверно же ты читаешь по лицам. Если бы пришлось, я бы выстрелила.
– Разве что в самый последний момент. Верити, ты не хотела нас убивать.
В окно резко, грубо постучали.
– Откройте! – проговорили на отличном парижском французском.
Ожье подняла экран, зацепила его за кожаную петлю, опустила стекло.
– Хотите проверить мой билет?
– Только ваши документы.
– Вот они. – Верити просунула бумаги в окно. – Я думала, их проверяют гораздо позже, на границе…
– В вашем купе есть еще кто-нибудь?
– Если бы кто-нибудь был, я бы заметила.
– Вы разговаривали, я слышал.
– Я напоминала себе о том, что буду делать в Берлине. – Ожье удивилась равнодушию, прозвучавшему в ее голосе.
Полицейский хмыкнул.
– Вы проникли на поезд одна и до общей посадки. В чем причина такой спешки?
– Потому что устала до смерти и не хотела склоки с тем, кто занял бы купе раньше меня!
Полицейский задумался, потом спросил:
– Мы ищем ребенка. Вы не видели поблизости детей, гуляющих без родительского присмотра?
Но тут его отвлекли. Верити узнала голос Флойда, уже оказавшегося снаружи. Он говорил очень быстро, взволнованно и тихо – за вокзальным шумом почти не разобрать слов. Верити распознала слово «ребенок», еще пару и поняла, что Флойд пытается направить полицейских подальше от ее вагона. Те отвечали скептически, спрашивали сами, но вскоре в их голосах появился интерес. Еще несколько быстрых фраз, и проверявшие вагон заспешили прочь. Спустя несколько секунд резко, прерывисто заверещал полицейский свисток.
Не прошло и пары минут, как Флойд снова постучал в дверь купе:
– Впусти меня. Я только что спас тебя от пары мордоворотов.
– И за это моя вечная признательность. Но лучше бы тебе сойти с поезда.
– Почему ты так интересуешься Берлином? И контрактом с «Каспар металз»?
– Флойд, чем меньше подобных вопросов, тем легче будет нам обоим.
– Контракт связан с чем-то очень плохим, да? Ты хочешь что-то предотвратить?
– А может, напротив, я хочу поспособствовать плохому?
– Нет, не может. У тебя слишком симпатичное лицо. Ты мне понравилась раз и навсегда в тот момент, когда вошла в мой офис.
– Я уже говорила, ты плохо читаешь по лицам. И в характерах смыслишь мало.
– У меня билет до Берлина. И я знаю хороший отель на Курфюрстендам.
– Какое совпадение.
– Ты ничего не потеряешь, захватив меня с собой.
– И ничего не приобрету.
– Серебряный дождь, – обронил вдруг Флойд.
Ожье сперва не поняла, о чем он. Что за чепуха? Может, ослышалась?
Конечно ослышалась. Это единственное логичное объяснение. Ведь не мог же он и в самом деле сказать эти слова? Или мог?
– Что? – проговорила она совсем тихо.
– Я сказал «серебряный дождь». Это что-нибудь значит для тебя?
Она беспомощно посмотрела в потолок, затем открыла дверь. В коридоре стоял Флойд, держал шляпу в руках и глядел невинно и удивленно, будто щенок-переросток.
– Что ты сказал? – спросила она.
– Ведь значит, да? – упрямо повторил он.
– Закрой за собой дверь.
Поезд засвистел, дрогнул, пополз вдоль перрона.
Флойд вынул из кармана открытку, не отданную Ожье. Та взяла, включила свет, жадно впилась глазами. Состав качался и дергался, проходя стрелки в лабиринте рельсов, набирая скорость.
– Это важно? – нетерпеливо спросил Флойд.
Открытку Сьюзен адресовала Калискану. Но отправить не успела. Несомненно, в открытке говорилось о «серебряном дожде», оружии из прошлого, грозном, губительном, словно библейская чума. «Серебряный дождь» – худшее, что могло случиться с планетой. Больше того, вполне возможно, что он стал бы последним событием в самой истории планеты.
Глава 21
Поезд скользил по залитым лунным светом равнинам к востоку от немецкой границы. Временами мелькали освещенные окна одинокого хутора или небольшого уютного поселка. Но чаще состав катился среди темных полей, угрюмых и холодных, как межзвездное пространство. Изредка мелькал силуэт лисы, захваченной врасплох ярким светом, или неслышно проносился над полем одинокий ночной патрульный – сова. Лунный свет отобрал у природы краски, сделал все окрест бледным и призрачным. Редкие островки жизни, хотя и радовавшие глаз, лишь подчеркивали огромность и пустоту окутанной мраком земли. Но ритмичный перестук колес, мягкое покачивание вагона, далекий приглушенный рокот локомотива, тепло после хорошего ужина с вином убаюкали Ожье, усыпили настороженность. Она понимала: успокаиваться рано и даже опасно, но за возможность хотя бы недолгого расслабления была очень благодарна.
– И как будем располагаться на ночь? – осведомился Флойд.
– Что ты хочешь предложить?
– Я могу поспать сидя во втором классе, – ответил Флойд, пожалевший денег на койку.
– Можешь и здесь, на нижней койке, – великодушно позволила Верити, отирая салфеткой уголок рта. – Но это не значит, что мы женаты или закадычные друзья.
– Умеешь ты благодарить, ничего не скажешь.
– Венделл, я хочу подчеркнуть: у нас сугубо деловые отношения. Но это не значит, что я не рада твоему обществу. Дети могут объявиться снова.
– Дети?
– А вдруг они преследуют нас? – сказала Верити.
– Не на этом поезде. Тут они слишком бы выделялись – даже больше, чем в городе.
– Надеюсь, ты прав. Хотя дело не только в них.
Они только что поужинали в вагоне-ресторане, в компании дюжины пассажиров, одетых гораздо приличнее. Вскоре посетители переместились в соседний вагон-бар или разошлись по своим купе, оставив Ожье с Флойдом почти в одиночестве. В одном углу юная немецкая пара обсуждала будущую свадьбу, в другом двое упитанных бельгийских бизнесменов за сигарами и коньяком делились историями о банкротствах. Ни те ни другие не выказывали интереса к иностранцам, беседующим тихо и доверительно по-английски.
– В чем же еще? – спросил Флойд.
– В том, что ты мне сказал… что показал на открытке. Я до последнего надеялась, что всего лишь вообразила угрозу.
– Ты уж точно не вообразила детей.
– Да. – Ожье пригубила бокал.
Она знала, что уже изрядно пьяна, но нисколько о том не переживала. Затуманить немного мозг – это сейчас самое лучшее лекарство.
– Упоминание «серебряного дождя» на открытке означает, что положение раз в десять хуже, чем я предполагала.
– Может, проще будет, если ты мне расскажешь о «серебряном дожде»? – предложил Флойд.
– Я не могу.
– Но ведь речь о чем-то очень скверном, так? Когда я произнес эти слова, на тебе лица не стало.
– А я думала, что не подала виду.
– Твои чувства были написаны метровыми буквами. Как в неоновой рекламе. Эти слова ты хотела бы услышать меньше всего.
– И меньше всего ожидала.
– От меня?
– От кого бы то ни было. Венделл, ты зря оставил открытку. Это нечестно. Очень.
– У меня был хороший пример: твое притворство, спектакль «Я сестра полоумной Сьюзен Уайт».
– Это другое. Я обманула, потому что так было лучше для всех.
– Верити, я тоже руководствовался наилучшими побуждениями.
– Значит, мы квиты. Может, оставим эту тему?
– Пока не узнаю смысла этого словосочетания – нет.
– Я уже сказала: не могу объяснить.
– Если бы я держал пари, то поставил бы на кодовое название секретного оружия. Вопрос: кто его готов пустить в ход? Те, кто стоит за тобой и Сьюзен, или те, кто убил ее и Бланшара и натравил на тебя детей?
– Это не наше оружие! – отрезала Верити. – По-твоему, из-за чего убили Сьюзен?
– Ага, значит, их оружие, не ваше?
– Венделл, хватит!
– Кажется, это было «да»?
– Мне все равно, что тебе кажется.
– Позволь расставить точки над «i». Сьюзен Уайт обнаруживает признаки заговора, и «Каспар металз» в Берлине – часть его. И в этом замешан «серебряный дождь», что бы он собой ни представлял. Похоже, тут все взаимосвязано, хотя я не в силах представить себе, деталями какого оружия могут быть алюминиевые шары.
– Шары – не оружие, – ответила она холодно. – Я не знаю, для чего они служат, но они, конечно, как-то связаны с «серебряным дождем». Если бы знала как, не сидела бы в поезде, терпя твои расспросы.
– Но ты же знаешь, что такое «серебряный дождь»?
– Да, знаю в точности. И всего несколько дней назад видела своими глазами, на что он способен.
– И где же ты это видела?
– На Марсе. С космического корабля на орбите.
– Как мило! А если серьезно?
– А если серьезно, то это страшное оружие. Оно способно убить массу людей в один момент. Гораздо больше, чем ты можешь представить.
– Тысячи?
– Не угадал. Попытка номер два.
– Сотни тысяч?
– Уже лучше.
– Миллионы?
– Близко к тому. А скорее, все население планеты.
– Так это бомба вроде той огромной хлопушки, которую американцы якобы построят со дня на день?
– Ты об атомной бомбе?
Ожье чуть не рассмеялась из-за нелепости сравнения, но вовремя сдержалась, ведь в середине двадцатого века атомная бомба вовсе не казалась устаревшей и маломощной. Как не казались устаревшими и маломощными в тринадцатом столетии осадные башни и котлы с кипящим маслом.
– Нет, это не атомная бомба. Спору нет, это очень дрянная штука. Но хоть ты загрузи ее в самолет, хоть засунь в боеголовку ракеты, это будет оружие для определенной цели, например для города. Само собой, у нее есть зона поражения, куда лучше не попадать, и она загрязняет радиацией большую площадь, где тоже не следует находиться. Но в местах, не затронутых ею, жизнь течет по-прежнему. В этом она мало отличается от обычной бомбы.
– А «серебряный дождь»? – спросил Флойд, глядя на Ожье со страхом и удивлением.
– Он куда хуже. Потому что поражает всех. От него нет спасения. Некуда бежать, негде прятаться, даже если знаешь, что его применят. «Серебряный дождь» невозможно остановить или хотя бы замедлить его действие.
Она замолчала, обдумывая, что сказать дальше. Нужно удовлетворить любопытство собеседника, но не выдать ничего важного. Даже намекать не стоит. Реплика про Марс была нелепой. И очень опасной.
– Он вроде заразной болезни, распространяющейся по воздуху. Человек вдыхает, чувствует себя прекрасно. А потом вдруг умирает страшной смертью. Очень быстро.
– Как от горчичного газа?
– Да. Очень похоже.
– Ты сказала, что он может убить миллионы людей.
– Да.
– Но кому могло понадобиться такое оружие? Ведь применившие его погибнут и сами.
– Если не примут заранее необходимых мер.
– И какие это меры?
– Венделл, ты задаешь слишком много вопросов.
– Я только начал, – ответил он шутливо и сменил тему: – Насчет контракта с «Каспар металз»: а не может быть так, что эти шары – лишь прикрытие для чего-то другого?
– Для чего же?
– К примеру, для «серебряного дождя», о котором ты не хочешь рассказывать. Может, его и делает фабрика в Берлине?
– Нет, исключено. Для «серебряного дождя» нужны не доменные печи и не формы для отливок.
– Но по соседству с металлургическим заводом наверняка есть и химический.
– Его не сделаешь и на химическом заводе. – У Ожье мелькнула мысль: не стоит рассказывать больше ничего о «дожде». Это же опасно. Флойд въедлив и догадлив. Но Ожье отогнала эту мысль и продолжила: – «Серебряный дождь» – оружие особого рода. Его производство требует высокотехнологичного оборудования. Такого нет ни в Германии, ни во Франции.
Про себя она добавила: «Как и вообще на этой планете».
Флойд тряхнул свой бокал, расплескав вино по его стенкам.
– Так кто же его делает?
– В этом и вопрос. Я не знаю.
– Но знаешь, что это такое.
– Его можно изготовить, но не здесь. А это значит, его нужно завезти сюда и найти способ применения.
Она подумала о цензоре, блокирующем все виды нанотехнологий. Быть может, существует способ обойти цензор? Иначе «серебряный дождь» не доставить на Землю-2. Трюк, проделанный Скелсгард с пневматическим буром – разобрать по частям и пронести каждую в отдельности, – не сработает с наноагрегатами. Разбирать и собирать нанообъекты можно лишь с помощью нанотехнологий.
Ритмичный перестук колес, казалось, подстегивал мысли, гнал их вперед.
Местная наука еще и не пробовала подступаться к исследованиям, способным привести к созданию чего-то вроде «серебряного дождя». Она будет способна на такое разве что через столетие. Но ведь агенты прогров вполне могли организовать где-нибудь тайную исследовательскую программу и производство. Ожье задумалась об этом ненадолго и отбросила идею как нереальную. Никакое знание не поможет, если цивилизация застряла в эпохе паровых машин. «Серебряный дождь» неимоверно сложен даже по меркам современной Ожье нанотехнологии. А на Земле-2 невозможно изготовить даже простейший наноагрегат. Никакими здешними инструментами не сделаешь и аппаратуру, необходимую для производства такого наноагрегата. Конечно, со временем можно создать нужную техническую базу, но о разработках такой степени изощренности, которая здешним людям покажется волшебством, обязательно станет известно. И тогда мир Земли-2 станет иным. Наблюдаемо иным.
С другой стороны, заказанное на «Каспар металз» может быть частью секретной программы, успешно работающей с использованием здешних технологий. Для чего бы эти сферы ни предназначались, они изготовлены при помощи здешних средств.
А значит, отсылка к «серебряному дождю» кажется еще загадочнее. Ясно, что кто-то решил использовать его. Но его нельзя сделать на Земле-2 и нельзя пронести сквозь цензор.
Выходит, нужно найти другой способ доставки на Землю-2. Что делать, если в дом нельзя пройти через дверь?
Ответ простой: разбить окно и пролезть.
А если другой портал? Возможно – но он наверняка тоже с цензором.
Что оставляет единственный вариант, настолько простой и очевидный, что Ожье даже не приходило в голову рассматривать его всерьез. Если прогры найдут АБО и средства разбить оболочку, то «серебряный дождь» можно попросту распылить в атмосфере из космоса.
Но это тоже исключено. Никто не знает, где находится данный АБО. Длительность перелета по гиперсети слабо коррелирует с пространственным расстоянием. А о направлении вообще судить невозможно. Если использовать понятные на Земле-2 аналогии, то гиперсеть – будто огромный запутанный лабиринт подземных ходов, выводящих в подвалы разбросанных по безлюдной местности усадеб. Их множество, и не определить, в какой именно оказался путешественник. Окна заложены кирпичами, двери заперты, световые колодцы забиты досками. Но если пробиться наружу, то можно посмотреть на окружающий пейзаж и, если посчастливится, определить, куда вышел подземный ход.
А вдруг оболочку можно пробить изнутри?
– Верити, ты не хочешь рассказать что-нибудь еще? – тихо спросил Флойд.
– Я уже рассказала более чем достаточно.
– Мне так не кажется.
Он откинулся на спинку обитого бархатом сиденья, разглядывая Ожье так, что той стало неловко – но одновременно и приятно. В общем-то, он неплохо выглядел, хоть и поистрепался слегка. Его не мешало бы немного пригладить, причесать, помыть. Хотя Верити доводилось знавать мужчин куда похуже.
– Венделл, прости, но я уже рассказала все, что могла.
– А, так у тебя самой еще нет ответов.
– Ну да. – Она обрадовалась возможности хоть раз ответить искренне. – У меня на руках лишь куски оставленной Сьюзен Уайт головоломки. Я не знаю, хватит ли их, чтобы собрать полную картину. А вдруг их достаточно, а я попросту глупа и не способна увидеть ее?
– Вряд ли эта задачка так уж проста.
– Да, пожалуй. Теперь я знаю лишь одно: Сьюзен подобралась к решению ближе, чем я сейчас.
– И закончила плохо.
– Да, – проговорила Ожье, поднимая бокал за упокой погибшей. – Но без нее мы бы не узнали ничего.
Ожье шла в одиночестве по Елисейским Полям, брела среди толпы по широкому, обсаженному деревьями тротуару. Поездка в Берлин оказалась безрезультатной. По прибытии Ожье с Флойдом обнаружили город ушедшим в лед, населенным враждующими племенами одичалых машин. Только зря потратили на поездку время. Как Ожье могла забыть о таком состоянии немецкой столицы? И вот Верити очутилась одна в Париже, растерянная и подавленная, несмотря на бурление жизни вокруг. Близился полдень, и каждый шел с покупками: продукты, галантерея, букеты. Повсюду кипели яркие, живые краски: от одежды и украшений на парижанах до пышных витрин и деревьев, увешанных блестящими фруктами. Сверкая хромом и золотом, неслись мимо автобусы и легковые машины. Сияли даже лошади, словно напитанные внутренним светом. Над морем голов горделиво возвышалась Триумфальная арка, раскрашенная тысячей пастельных цветов. Ожье не понимала, зачем идет к ней и что будет делать, подойдя. Она позволила потоку людей увлечь ее, понести с собой. Вокруг влюбленные пары и компании друзей смеялись, обсуждали, чем займутся позже. От общего веселья и у Верити понемногу поднялось настроение.
Сзади донеся ритмичный стук. Верити оглянулась и сквозь просветы в толпе увидела мальчика – единственного, кроме нее, человека, идущего в одиночестве. До него было с дюжину шагов. Он двигался с механической, часовой четкостью, и люди вокруг расступались, будто их отталкивала магнетическая сила. Ребенок был одет в красную тенниску и шорты, на ногах – черные туфли с пряжками и белые носки. Ожье недавно видела его. Но где? Вспомнилось: он раньше играл с йо-йо. А теперь на его шее висел барабан, и мальчик выстукивал навязчивый ритм, привлекший ее внимание. Ритм походил на пульс, никогда не замедлявшийся и не ускорявшийся, неизменный.
Неприятный ребенок.
Ожье решила отойти подальше, заспешила вперед, пробираясь сквозь людское течение. Постепенно стук ослабел и заглох. Тогда она решилась оглянуться и увидела лишь плотную стену покупателей и прогуливающихся. Никаких признаков странного ребенка. Через пару минут быстро шагавшая Ожье оглянулась снова: все в порядке, он исчез.
Но общее настроение переменилось. Не из-за мальчика – Ожье не сомневалась, что парижане его практически не замечали, – но из-за погоды. Радуга уличных красок вдруг поблекла, обесцветилась, флаги на Триумфальной арке повисли старыми застиранными тряпками, затем затрепетали – и пронзительно-голубое небо заволокли угольно-черные тучи. Предчувствуя неизбежный ливень, люди устремились под карнизы магазинов, в метро. Елисейские Поля превратились в сплошное колышущееся море черных зонтиков.
Сперва упали крупные капли, причудливо изукрашивая тротуар. Темные пятна на нем быстро слились в сплошную пелену воды: дождь хлестал непрерывными струями, он обернулся стеклянной стеной, брызжа от зонтиков, обрушиваясь со стоков. Еще остающиеся на улице люди бросились к укрытиям – но их не хватало. Бежать было некуда. Автобусы и другие машины окатывали бегущих с ног до головы. Люди бросали сумки и пакеты в отчаянных поисках спасения от стихий. Ураган подхватывал зонтики, выворачивал, уносил в небо. Остановившаяся Ожье видела, как радость на лицах сменилась отчаянием и яростью. Но сама Верити не ощущала ни злости, ни неудобства. Дождь был теплым и ласковым, благоухал изысканно и нежно. Она подняла лицо к небу, позволяя влаге умастить и напоить себя. Восхитительный дождь: он согревал кожу и казался блаженно прохладным, скользя по горлу. А люди вокруг все бежали, спотыкаясь, оскальзываясь на мокрой брусчатке. Отчего они не остановятся, не насладятся дождем? Что с ними не так?
Дождь изменился. Стал щипать глаза, кожу. Запершило в горле. Верити закрыла рот, но по-прежнему стояла, обратив лицо к небу. Зуд усилился. Кристально чистый мгновение назад, дождь помутнел, сделался стального цвета, заблестел хромом. По стокам и кюветам потекли ручьи ртути, превратили тротуары в зеркала. Под дождем никто не мог устоять – кроме Ожье. Остальные дико метались, пытаясь встать, беспомощно дергаясь. Дождь тек по их лицам, скапливался в глазницах, рту – словно осознанно пытался забраться внутрь. Выпряженная из тележки лошадь дергалась, тщась убежать, пока ее ноги не подломились, словно сухие тростинки. Наконец и Верити опустила голову, глядя, как блестящая жидкость скользит между пальцами, давит на руку.
Облака начали расходиться, ливень ослаб, проглянуло голубое небо. Дождь сменился легкой моросью, прекратился вообще. Зеркала влаги на тротуарах и проезжей части подсохли под выглянувшим жарким солнцем. Упавшие люди осторожно поднимались, даже лошадь сумела встать на ноги.
– Все кончилось, – говорили люди с облегчением, идя по своим делам.
Казалось, никому нет дела до потерянных, испорченных дождем вещей. Главное, прекратился «серебряный дождь». Радуга красок снова расцветила Елисейские Поля.
– Еще не кончилось! – закричала Ожье, единственная стоящая среди людской реки. – Не кончилось!
Но никто не обращал внимания, хотя она кричала, приставив руки ко рту:
– Еще не кончилось! Это лишь начало!
Люди шли мимо, совершенно безразличные. Она протянула руки, схватила молодую пару – но юноша и девушка вырвались, хохоча ей в лицо. Обуянная жутким предчувствием, Ожье проследила, как они приближаются к Триумфальной арке. После дюжины шагов пара остановилась – как и все остальные в этот же момент.
Читать бесплатно другие книги:
