Загробные миры Вестерфельд Скотт
Минди нахмурилась.
– Тебе не нужна моя помощь? Ты же пытаешься сквозь нее пройти!
– Да, – кивнула я. – И как же мне о ней не думать, если я пытаюсь сквозь нее пройти?
Минди, казалось, была не на шутку озадачена моими словами, что снова напомнило мне о том, что ей всего одиннадцать лет. Сама она так и не овладела до конца тонкостями использования психической силы. Впрочем, в ту минуту мои ментальные способности тоже оставляли желать лучшего.
Я пристально смотрела на разрисованную граффити стену по краю старой спортивной площадки возле своего дома. Предыдущий час ушел на попытки пройти сквозь нее на манер Минди, которой это дается с такой же легкостью, как войти в открытую дверь. В награду за свои усилия я получила ссадину на колене и вышла из себя.
– Может, тебе закрыть глаза? – предложила Минди.
– Уже пыталась, – ответила я, показав на свое колено.
Минди просто сидела себе на стене, ловко ухитрившись напустить на себя одновременно озадаченный и самодовольный вид.
Потратив на попытки пройти сквозь стену час, я перестала понимать призраков. Если ты способна ходить сквозь стены, почему бы тебе не провалиться в пол под ногами? А потом падать через слой грунтовых вод, земную кору и несколько тысяч миль магмы, чтобы оказаться в сердце планеты.
А Минди знай себе сидела наверху той самой стены, через которую прогулялась минуту назад. Похоже, она каждую секунду неосознанно решала, какие предметы плотные, а какие нет… и ключевое слово тут было «неосознанно». Каждый раз, когда я над этим задумывалась, я куда-нибудь врезалась.
Проблема была куда серьезней моего расцарапанного колена. Здесь, на обратной стороне, я ничем не отличалась от призрака. Но я не могла силой мысли ничего сдвинуть в реальном мире, а значит, не умела открывать нужные двери. Без прохождения сквозь стены я бы просто не смогла никуда добраться.
Яма согласился объяснить мне правила загробного мира, но я хотела отточить умения без его помощи. Кроме того, я собралась разузнать побольше об убийце Минди, и мне надо было либо научиться проходить сквозь стены, либо стоять у него под дверью и ждать, пока он откроет.
– Давай же, Лиззи. Ты делала это раньше, – сказала Минди, болтая ногами. Она уже успела заскучать. – Ты пробежала сквозь забор вокруг жуткой школы.
– Но та школа была из прошлого, в котором еще не построили ограду.
– Значит, тебе лучше думать о прошлом.
– Мне представить на спортплощадке динозавров?
– Не так далеко в прошлое, глупышка.
Минди была права… не бывает тираннозавров-привидений. Призраки возникают из умов живых, ведь только то, о чем мы помним, способно существовать на обратной стороне.
Я снова повернулась к стене. Ее покрывала длинная фреска граффити, на которой поедало собственный хвост чудовище, впечатляющее даже в серых оттенках обратной стороны. Монстр был не совсем динозавром, но его изображение натолкнуло меня на мысль. Я подошла и приложила ладонь к стене, пытаясь представить ее поверхность новой и нетронутой.
Без видимых изменений текстура кирпича под ладонью становилась другой, гладкий слой эмульсионной краски сменялся чем-то более зернистым. Я отстранилась.
– Это еще что за такое? – сказала я.
На месте отпечатка моей ладони просвечивал старый слой граффити, который осыпался и поблек от времени. Пока я смотрела на собственноручно проделанную дыру, вся стена начала мерцать и бурлить. Чудовище исчезло, сменившись другими картинками – светящимися пирамидами, смеющимся лицом клоуна, огромной неразборчивой надписью полутораметровыми буквами, – каждая из которых последовательно растворялась, как если бы сдирали старые слои краски. На фоне меняющихся картинок скакали избитые фразы сотен уличных художников, волнистые подписи наслаивались друг на друга – все это отматывалось в прошлое.
На краткий миг стена снова стала голой, между ее кирпичей заблестел влажный известковый раствор. Затем она побледнела, и я увидела сквозь нее поросший травой пустырь с обратной стороны.
– Действительно сработало, – пробормотала я.
– Постарайся не смотреть на меня, – сказала Минди.
Я посмотрела вверх… а, вот и она, парит в пустоте. На миг разум попытался примирить реальности прошлого и настоящего, и кирпичи, замерцав, наполовину вернулись на место, как будто мираж сомневался в собственном существовании.
– Сказала же, не смотри на меня!
– Т-с-с, – прошипела я, изгоняя Минди из мыслей, и шагнула вперед.
Сначала стена меня отталкивала, словно порыв ветра, вырывающий зонт, и вдруг я оказалась на другой стороне.
– Получилось! – воскликнула Минди.
Я повернулась к ней с победным воплем, но за моей спиной уже творилось безумие. Спортплощадка, кипя, скатывалась в хаос. Пористая резиновая поверхность вспенивалась, сменяясь асфальтом, а затем – песком, в трещинах и по краям гудрона колыхались сорняки. Я видела призрачные полосы движения, слышала взрывы смеха и крики боли. Звуки, запахи, эмоции – мимо стремительным потоком проносилась история спортплощадки. Воздух потрескивал от сломанных костей и детских унижений… от всего сразу, от спрессованных воедино десятилетий.
Мгновение я чувствовала, что из меня исходит нечто вроде электричества Ямы, будто батарейка прижата к языку. Искры бегали по моей коже. Пульс сбивался с ритма, и чтобы удержаться на обратной стороне, мне пришлось дышать медленно и размеренно.
– Ты в порядке, Лиззи? Странно выглядишь.
– У меня все отлично, – видение уже исчезало, загробный мир возвращался к своей привычной унылой и серой неподвижности, но искры пока не пропали, сверкая на моих ладонях.
Мне стало интересно, действительно ли я видела настоящие обрывки позабытой истории. Может, мы, психопомпы, как экстрасенсы-могилокопатели, эксгумируем воспоминания и придаем им форму? Или я просто галлюцинировала?
Кстати, с тех пор как я спала, прошла неделя. Старик оказался прав. Я не нуждалась в отдыхе. Сон – обычный кусочек смерти, а я уже наелась досыта. Однако не увиденные мной сны почему-то наслаивались друг на друга, порой выплескиваясь при свете дня. В углах и лестничных колодцах моей школы таились колкости и завистливые ссоры былого. Я никогда не знала, какие звуки реальны, а какие исходят из мира духов или из моего воображения.
Может, пойти домой, прилечь и закрыть глаза? Но я быстро откинула эту идею. Хотя видение меня потрясло, я буквально бурлила от энергии.
Теперь стены перестали быть помехой!
– Минди, нам надо куда-нибудь отправиться.
Она спрыгнула вниз.
– Например?
– Далеко-далеко! Например, к Крайслер-билдинг!
– Но ведь тогда нужно войти в реку. Страшно.
– Вовсе нет, – сказала я. – Ты вечно твердишь, как тебе скучно. Будет весело!
Она покачала головой.
Я вздохнула.
– Твой обидчик еще жив, Минди. Он не призрак и не сможет причинить тебе вред.
– Ну и что?
– Как «ну и что»? Ты же обрадовалась, когда я тебе сказала!
Минди отвернулась.
– Да. Но, возможно, было бы лучше, если бы он умер, ведь тогда он бы уже выцвел. – Она крутанулась на месте, пристально посмотрев на меня влажно поблескивающими серыми глазами. – Он, наверное, старый, да? Живые постоянно умирают.
– С таким же успехом он может протянуть еще пару десятков лет.
– Тогда он по-прежнему причиняет людям зло? – прошептала она.
Я застыла как вкопанная, утратив дар речи. Минди умерла четверть века назад, значит, ее обидчик достиг, по меньшей мере, весьма зрелого возраста. Но вряд ли он, конечно, вышел на пенсию как убийца.
– Послушай, я подумываю о звонке в полицию, – произнесла я. – Но что мне им говорить? То, что я видела у него во дворе привидения жертв?
Минди потупилась. Ей было лишь одиннадцать, и она не знала о доказательствах и вероятной причине.[71] И она боялась.
– Тогда полиция тоже ничем не помогла, – буркнула она.
– Уверена, копы старались раскрыть дело.
Она взглянула на меня с обычной грустью в глазах. В ее душе сплелись в тугой клубок отголоски жутких событий, от которых, как и от смерти, не скроешься. Кто-то должен был покончить с убийцей, иначе Минди не преодолела бы страх.
А я была психопомпом.
В ту ночь на реке Вайтарна разыгрался шторм. Склизкие твари умудрялись покачиваться на волнах, но холодное течение сразу понесло меня в правильном направлении.
Едва коснувшись ногами земли, я опустила голову, не желая смотреть на пятерку маленьких девочек, которые стояли среди искривленных деревьев. Но в первую очередь мне не хотелось, чтобы они видели меня и привязывались ко мне. Я и так нарушила свое обещание Яме держаться от них подальше.
Я не впервые воспользовалась рекой в одиночестве. Целую неделю я практиковалась, устраивая полуночные прогулки в свою старую школу или к маме на работу. Но здесь, в месте, которое меня очень тревожило, без него было как-то неуютно.
Я прошла к следующему углу улицы и проверила надпись на уличном знаке: «переулок Хиллера». В загробном мире мобильник не работал, и я вытащила из кармана джинсов сложенный лист бумаги. Минди не знала о моих планах, но наблюдала за мной, когда я выводила на печать карту.
Уткнувшись глазами в ориентир, я свернула налево, миновала второй квартал и снова свернула налево, кружным путем подбираясь к заднему дворику убийцы. Но улицы располагались не упорядоченной сеткой, и в узких проходах между домами не висели вывески. Несколько минут я бродила почти заблудившись. В первом часу ночи в округе не было ни людей, ни машин…
Только чуть дальше по улице на меня таращилась зеленоглазая кошка.
– Привет.
Кошка моргнула. Я видела ее неделю назад, когда мы с Ямой впервые отправились по реке к прежнему дому матери.
Она со слабым интересом следила за моим приближением и вдруг развернулась и убежала. Я перешла на быстрый шаг, стараясь держаться с ней вровень и в то же время не спугнуть.
С главной улицы кошка шмыгнула в маленький проезд, похожий на тот, который был позади нашего дома в Сан-Диего. Здесь, правда, было гораздо грязнее. Вдоль дороги выстроились мусорные баки и гарнитур бесхозных кухонных стульев. Дворы поросли высокими сорняками.
В конце концов кошка скользнула сквозь щель в деревянном заборе, и я не смогла последовать за ней. Но я практически подобралась к своей цели. Я шагала по переулку и поглядывала по сторонам, пока не уперлась взглядом в дом, который казался знакомым. У него была двускатная кровля, как и в доме убийцы, и толстый слой штукатурки. Не заметив на заднем дворе девочек-призраков, я только порадовалась.
Я застыла, переводя дыхание. Сегодня я узнала, что для преодоления законов физики нужно сосредоточиться. Мне совершенно не хотелось очутиться в ловушке собственной паники и застрять в заборе.
Когда я проходила сквозь ограду, звенья сетки потянули меня, но сдались с тихим металлическим звоном «шлеп-шлеп». Ни дать ни взять – бьющиеся сосульки! В доме убийцы не светилось ни одно окно, и, когда я поднялась по ступенькам, изнутри не донеслось ни звука.
Я была настроена решительно, но четкого плана я пока не разработала. Однако я очень хотела найти какую-нибудь улику для полиции. Кроме того, мне пока ничто не мешало. Здесь, на обратной стороне, я была невидима и неуязвима для любого живого существа.
Я сделала очередной вдох и переступила порог, шагнув из залитого лунным светом двора в царящую внутри темноту.
В доме стояла гробовая тишина. Воздух казался густым и все сильнее отдавал ржавчиной, пока та не превратилась в отвратительный привкус во рту. Я постепенно продвигалась вперед, вытянутыми руками нащупывая себе путь.
Затем я сообразила, что окна закрыты газетами.
– Мне совсем не страшно, – пробормотала я и замерла, давая глазам привыкнуть к сумраку. При мысли о том, что я могу обо что-нибудь споткнуться, у меня по коже бежали мурашки.
Обратной стороне присуще собственное свечение, серое и мягкое. Постепенно вокруг меня начала прорисовываться подсобка: крохотная комнатушка, где люди переобуваются и скидывают верхнюю одежду. Повсюду разместились полки с банками краски, садовый инвентарь и мешки с грунтом, сваленные в кучу в пыльном углу. Передо мной проступила еще одна дверь. Я немного успокоилась и быстро двинулась к ней.
Теперь я очутилась на кухне: сквозь окна лился лунный свет, и помещение казалось даже жизнерадостным по сравнению с мрачной подсобкой. На раковине не было ни пятнышка, в сушилке поблескивали стеклянные стаканы, плиточный пол из плитки, похоже, недавно мыли.
Нормальная кухня, насколько я могла судить, разве что холодильник чересчур большой.
Белый и сверкающий, длинный, как гроб, он занимал целую стену. Пока я таращилась на него, заработал компрессор, из-за которого загудел пол под ногами. Наверное, не проблема затолкать внутрь взрослого или ребенка.
Но мое тело осталось в Сан-Франциско, поэтому я была привязана к обратной стороне и не могла распахнуть дверцу. Все, на что я была способна – проходить сквозь предметы.
Я положила руку на холодный металлический кожух холодильника. Под ладонью вибрировал мотор. Я зажмурилась и, чтобы сконцентрироваться, медленно сосчитала до сотни.
Не размыкая век, я наклонилась над тихо гудящим устройством и силой воли проникла за твердый металл. Ледяной воздух коснулся носа, а потом обдал щеки и лоб, как будто я погрузила лицо в воду.
Самое трудное заключалось в том, чтобы открыть глаза, не зная, что ждет меня здесь, в нескольких сантиметрах от лица. В сером свете обратной стороны глаза разобрали что-то комковатое и бесформенное…
Замороженный горошек в пакетах.
А еще там лежали серые картонки с мороженым, завернутые в целлофан бифштексы и гора упаковок с гелем, вроде тех, которые использовал папа, когда он травмировал ногу во время бега трусцой.
Похоже, у злодея были больные колени.
Я молча стояла в блеклой, без единого пятнышка, кухне и дрожала. Холодильник выглядел плотным, но теперь куда менее угрожающим.
А если меня занесло вообще не в дом убийцы?
Рядом с кухней располагалась гостиная, где главенствовал гигантский телевизор. Диван оказался старым и несовременным, однако опрятным, с пухлыми толстыми подушками. Ни семейных фотографий, ни кресел для гостей, только низкий раскладной столик вроде кофейного.
За дверью находился коридор. Доски пола выглядели так, словно того и гляди заскрипят, когда я на них наступлю, но, к счастью, я была невесома, как привидение. Я миновала ванную комнату, заметила шкаф с бельем, две закрытые двери и, наконец, достигла парадного входа в бунгало.
Я по очереди приложила ухо к двум внутренним дверям, но не расслышала ни звука.
Выбрав одну наобум, я попала в тесный из-за дубового стола кабинет. На столешнице лежали навороченные ручки, безупречно выровненные по размерам. Дом был до одержимости чистым, совсем не похожим на комнату ужасов, которую я себе воображала: ни свисающих с потолка крюков и цепей, ни слоя въевшейся грязи.
Письменный стол имел четыре выдвижных ящика, а полки на дальней стене были уставлены скоросшивателями с аккуратными наклейками. Вряд ли они кишели доказательствами его убийств, разве что за «Правительственными налогами» могло скрываться нечто любопытное. В любом случае, мне их было не открыть. Для этого мне пришлось бы явиться сюда во плоти.
Мое самообладание сменилось досадой. Я оказалась дурой, думая, что он повсюду разложит доказательства своих преступлений. Он безнаказанно совершал убийства десятилетиями.
Посмотрев в окно, я обнаружила фасад и палисадник с искривленными деревцами. Между ними стояли маленькие девочки-призраки, которые, в свою очередь, пялились на меня. Я отвела глаза, задыхаясь.
Потом я заметила на столе… телефонный счет. Я уставилась на него, запоминая имя и номер убийцы и стараясь не вспоминать о девочках снаружи.
Оставалось проверить одну дверь. Я вернулась в коридор.
Здесь должна находиться его спальня. Внутри спал тот, кто убил Минди и изменил жизнь мамы, тот, кто послужил причиной того, что она боялась за меня каждую минуту моего детства.
Ко мне вернулось самообладание. По крайней мере, я смогу ответить на вопрос Минди о его возрасте, о том, насколько он близок к смерти. Я велела двери стать прозрачной и шагнула сквозь нее.
Здесь было темнее из-за задернутых штор. Постель, стоявшую напротив окон, занимала бесформенная глыба под серыми одеялами. Я прислушалась и уловила его дыхание.
Похоже, он был нездоров. В его груди что-то хрипело, словно в легкие набилась сухая трава. На прикроватном столике виднелся ряд пузырьков и таблетки. Здесь тоже царил безупречный порядок.
Я нагнулась, чтобы прочитать ярлыки: «Прадакса», «Марплан»[72] – названия лекарств, изобретенных наукой.
Вдруг в паре сантиметров от моего лица из-под одеяла выглянула бледная, неподвижная рука. Она была пятнистой и морщинистой, как у очень старого и больного человека.
Мне стало интересно, что случится, если он умрет прямо сейчас, во сне. Может, я увижу, как на обратной стороне появляется его дух? Куда мне его вести, если я зловещий жнец?
Я отвела взгляд от торчащей из-под одеяла руки, выпрямляясь. В открытом шкафу было полно выглаженных рубашек, на полке стояли начищенные ботинки.
Больше у него в комнате проверять было нечего, разве что он прятал что-нибудь под кроватью…
Я судорожно вздохнула. Меня пугало место даже под собственной кроватью, это уж точно гораздо хуже любого шкафа!
Но мне следовало проверить эту часть спальни, ведь мне требовалось поискать улики. Я встала на колени и уперлась ладонями в пол, стараясь не думать о жутких монстрах, затаившихся в тени.
Сперва я не заметила ничего, кроме гладкой серой поверхности дощатого пола: ни клочьев пыли, ни покинутой за ненадобностью паутины, как всегда – чисто. Но потом в глубине теней блеснул металл, тусклый изгиб отраженного лунного света, который словно ухмылялся.
Я сказала себе, что невидима и неуязвима. Я психопомп, и поэтому меня страшатся призраки. Затем я оперлась на локти и протянула руки вперед.
Пальцы задели прохладную, гладкую поверхность металла. Я вытянулась сильнее, нащупала острый край и прошлась по нему вплоть до деревянного, вставленного в металл цилиндра.
Я резко отдернула ладонь.
Лопата. Он спал с лопатой под кроватью.
Некоторое время я лежала и лихорадочно размышляла. Что именно я увидела в его палисаднике? Пять девочек и пять маленьких искривленных деревьев?
Поднявшись до карниза, я выглянула из-за занавески. Во дворике, рядом с шестью деревцами, замерли пять девочек. Числа не соответствовали.
А если лишнее дерево предназначалось Минди? Мама сказала, что он закопал Минди в ее же заднем дворе. Но почему она оказалась особенной?
Я уставилась в окно. Как выглядел палисадник раньше, когда там не было декоративных деревьев? Наверняка в те годы на другой стороне улицы еще не построили новые дома… Внезапно, точь-в-точь как раньше на спортплощадке, – все прошло рябью и обратилось вспять. Воцарился хаос: движение времени в вихре перемешивалось со зданиями, повсюду мельтешили люди, но двор старика почти не менялся, лишь трава пульсировала при смене времен сезонов. Одно из деревьев исчезло вместе со своим призраком, затем второе, следующее. Перед моими глазами проходила смертоносная карьера этого гада.
Вскоре в палисаднике осталось одинокое деревце, растущее прямо посреди двора. Призраки маленьких девочек растаяли в воздухе.
Минди стала первой жертвой, потому что жила по соседству.
Я часто заморгала и протерла глаза, пытаясь не слушать сиплые хрипы убийцы.
Когда снова выглянула в окно, настоящее вернулось, но девочки слегка поежились под моим взглядом. Может, они чувствовали, что я копалась в прошлом? Малышка в комбинезоне пристально посмотрела на меня, наклонив голову набок, как щенок.
Я вспомнила предостережение Ямы и отодвинулась от окна. При этом мое плечо задело неподвижные, вытянутые пальцы убийцы. Между нами проскочила слабая искра, как в тот раз, когда моя щека коснулась агента Рейеса.
Свист стариковского дыхания прервался, и он вздрогнул под серыми одеялами. Я, замерев, с ужасом уставилась на них. Сердце колотилось как бешеное. Несмотря на невидимость, у меня возникла уверенность, что старика разбудит любое мое движение. Я боялась дышать.
Впрочем, полагаю, его сон потревожили маленькие девочки во дворе. В конце концов, они очутились в палисаднике только благодаря его воспоминаниям. Что, если связь была двухсторонней?
Я чуть не выглянула еще раз из окна, желая посмотреть, чем они занимаются. А вдруг подошли к дому и тоже вглядываются сквозь занавески?
Я отползла по полу, прочь от окон и кровати с убийцей. Встала и метнулась к двери, желая убраться из дома убийцы.
Но дверь передо мной стала плотной. Я протянула руку, веля ей исчезнуть…
Пальцы коснулись дерева. Я ощутила волокна древесины, скрытые слоем старой краски.
– Нет, – вырвалось у меня. – Глупая дверь! Сгинь!
Но она до сих пор была на месте. Постепенно нараставшая паника достигла максимума.
Я попятилась, стараясь замедлить удары сердца. Если бы при попытке пройти сквозь дверь я вновь потерпела неудачу, следующая попытка сконцентрироваться могла бы занять целую ночь. Поэтому я села на пол по-турецки и попыталась успокоиться.
У меня были имя и телефонный номер убийцы. А самое главное, я узнала о лопате у него под кроватью и о здоровенном столе в его кабинете, откуда открывался безупречный вид на искривленные деревца. А еще я видела садовые инструменты в его подсобке в задней части дома…
Что ж, похоже, убийца не слишком осторожничал. Скорее всего, здесь есть улика, о которой я могу рассказать своему знакомому фэбээровцу, нечто, закопанное прямо в саду. Пока я размышляла, мои легкие наполнились воздухом, отдающим ржавым запахом смерти. И как я раньше ничего не чувствовала? То, что он сделал, можно унюхать.
Затем до меня дошло, что в комнате стало совсем тихо. Убийца не сопел.
Я уставилась на кровать.
Он проснулся, приподняв голову над подушкой. Он был почти полностью лысым… только редкий белый пух тускло поблескивал в свете уличных фонарей. Раздвинув одной рукой занавески, убийца выглянул в окно.
Вероятно, он не видел маленьких девочек. Но что, если он был способен чувствовать своих жертв? А вдруг они, в свою очередь, тоже сейчас смотрят на него, впитывают его воспоминания, нуждаются в нем?
Видимо, такие мгновенья и делали его счастливым?
– Да провались оно все пропадом, – сказала я. – Хватит с меня – уже чересчур. – Я не могла с этим жить. Не только из-за Минди… теперь мне самой стало нужно, чтобы восторжествовала справедливость.
Я убралась восвояси, в гневе уничтожив дверь, будто папиросную бумагу, стены и мебель послушно расплывались и меняли очертания. Я протаранила дом и спустя десять минут оказалась на заднем дворе.
Когда я покинула пределы его собственности, я позволила себе провалиться сквозь землю и мигом погрузилась в реку Вайтарну. Поток был бурным и безудержным, таким же разгневанным, как и я. Течение уносило обрывки утраченных воспоминаний – теперь они уподобились брызгам на коже.
Я собиралась дать полиции достаточно доказательств, чтобы арестовать убийцу, требовалось только выяснить, как это сделать. А если это не сработает, я позову Яму или того, кто согласится. В любом случае, я не сдамся и собственноручно покончу с убийцей и порву его душу в клочья.
Глава 23
Дарси и Имоджен вкушали город.
Они не спешили с заказом лапши и сперва выполняли дневную норму редактирования. Кроме того, на кулинарном блоге уверяли, что после полуночи китайская лапша лучше на вкус (это было правдой.) Они объедались сырой камбалой, замаринованной в лайме и соке красных апельсинов, в ресторанчике южноамериканской кухни возле квартиры Имоджен. Покупали загадочные деликатесы, завернутые в листья лотоса, и поглощали клейкое содержимое не моргнув глазом. Однажды они прождали целый час ради навороченных молочных коктейлей, потому что их требовала удушающая вечерняя жара.
Зачастую после таких пиршеств от бюджета Ниши оставались рожки да ножки.
Когда Дарси вела себя разумно, они посещали художественные галереи. Имоджен работала в одной из них в свой первый год в Нью-Йорке. Она знала многих художников и самое главное – сплетни.
Но больше всего Дарси нравилось писать вместе со своей подругой. Ей никогда прежде не выпадало столь трудоемкого задания. Она разбиралась с предложениями, которые настрочила в бытность наивной старшеклассницей. Казалось, из текста буквально выпирает все ее невежество, как на ее подростковых фотографиях.
Но писать вместе с Имоджен было почему-то очень легко. Дарси не чувствовала никакого напряжения, наоборот, она ощущала себя совершенно естественно, как рыба в воде. В основном, сочинительство происходило в ее кабинете – в окружении окон с видом на зубчатые крыши Китайского квартала, – в знакомых пределах матраса Дарси, или в спальне Имоджен с ее соседками по квартире за тонкой стеной. Вообще-то, местоположение было неважно. Главным стала связь, которая возникла между ними, некий кусочек, отрезанный от вселенной, их личное и неприкосновенное пространство.
Акт совместного творчества делал все совершенно иным, отличавшимся, как реальность от открытки, как дешевые наушники от живой музыки в переполненном зале, как пасмурный день от полного затмения.
Имоджен изменила все.
– Как называется это, ну, где… – пробормотала Дарси и притихла.
– Нужна точная информация, – бросила Имоджен, не отрываясь от экрана; ее пальцы по-прежнему порхали по клавиатуре.
– Когда заложницы влюбляются. В плохих парней.
– Какой-то синдром. Он рифмуется.
– Стокгольмский синдром! – воскликнула Дарси, ликуя, будто кошка, выплюнувшая перо.
Правка может быть огромной и философской, когда из-за единственной фразы приходится коренным образом изменить взгляд на то, что рассказывалось в истории.
А порой Дарси казалось, что она разгадывает необъятный кроссворд, причем буквы неожиданно занимают свои места, и тогда все становится понятным.
– Верно, – Имоджен еще печатала. Она никогда не останавливалась, даже в те дни, когда уверяла, что написала лишь десяток приличных предложений. Каждая мысль из ее мозга попадала прямиком на экран, хотя бы только для того, чтобы ее удалили мгновением позже. Клавиша «Удалить» в ноутбуке Имоджен побледнела, стерлась посередине, будто каменное крыльцо в монастыре.
Зато Дарси скорее глазела на монитор, чем заполняла его. Она сперва продумывала абзацы, затем проговаривала их вслух, изображая мимически, и, наконец, приступала к ударам по клавишам. Ее руки будто пытались помочь ее мыслям, а выражение лица зеркально отображало эмоции персонажей. Дарси закрывала глаза, когда театр в ее голове заполняли декорации и герои или когда она искала недостающее слово.
– Солнце встает, – произнесла Имоджен и закрыла ноутбук.
Дарси продолжала печатать, желая закончить главу, где появляется Джейми – лучшая подруга Лиззи. Нэн просила сделать сцены с Джейми длиннее, чтобы укрепить Лиззи в реальном мире. Но Дарси устала, и ее взгляд переместился за окно.
Сотрудники службы доставки разгружали пластиковые ящики с рыбой из грохочущего грузовика, а небо постепенно светлело. Имоджен, верная себе, никогда не писала после восхода солнца, что с ног на голову перевернуло режим Дарси. Она до сих пор поражалась драматизму розовеющей зари, а также скорости, с которой на улицы Китайского квартала возвращалась деловитость.
Имоджен заваривала чай. Теперь, после того, как они три недели работали над книгами вместе, ели вместе, да и все остальное делали вместе, чаепитие превратилось в ритуал. Дарси следовало бы закрыть ноутбук либо написать пост для своего пыльного, продуваемого ветрами «Тамблера». Но пока Имоджен находилась на кухне, у Дарси возник повод для другого ритуала.
Она открыла браузер и набрала в строке поисковика: «Сменила свое имя на Имоджен Грей». Фраза была настолько простой и очевидной, что она никогда не пробовала ее раньше.
Точных совпадений не было, лишь разбросанные отсылки к «Пиромантке», меньше чем двухмесячной давности.
– Нет, – прошептала Дарси и залечила разочарование, разглядывая картинки, найденные при поиске. Из прошлогоднего бостонского текста появились несколько незнакомых фото, когда у Имоджен были более длинные волосы.
Засвистел чайник, Дарси встрепенулась и быстро очистила историю поиска. Она никогда не давала себе обещаний насчет Интернета и информации об Имоджен, но чувствовала себя виноватой.
Странно не знать имя своей первой девушки.
А иногда Дарси терялась в догадках о самой себе. Порой ее мучили вопросы – настоящая ли она писательница, хорошая ли она индуистка, и можно ли ее еще считать девственницей. К сожалению, Саган оказался прав: вопросов всегда было больше, чем ответов. Лишилась ли она девственности после совместно проведенной ночи с Имоджен? Играли ли тут роль пальцы, язык, либо нечто неосязаемое? Или «девственница» – просто термин из мертвого языка, утратившего смысл. Может, Дарси, похожа на древнего философа, который внезапно вернулся к жизни и спрашивает, что такое электроны: земля? вода? воздух? или огонь?
У Дарси имелась простая гипотеза: реальный мир устроен иначе, чем выдуманные истории. В романе ты всегда знаешь миг, когда что-то случится либо изменится. А настоящая жизнь полна постепенных, частичных, непрерывных преобразований. Она целиком состоит из случайностей, неопределенностей и непредвиденных обстоятельств. В одном можно быть уверенной: жизнь сложна вне зависимости от того, терпят твое прикосновение единороги или нет.
Около полудня Дарси проснулась.
Она до сих пор изумлялась, когда находила рядом с собой Имоджен, и разглядывала подругу, замечая новые подробности. Два вихра в растрепанных волосах Имоджен, которые пересекались друг с другом, как скрещенные на дуэли мечи. Белые отметины от колец, постепенно становящиеся более заметными по мере того, как ее ладони загорали на летнем солнце. Веснушки, высыпавшие на плечах Имоджен, когда стало достаточно жарко и пришло время для маек без рукавов.
Возможно, для уверенности хватит и этого знания.
Дарси потянулась за мобильником и проверила электронную почту.
– Эй, Джен, – сказала она мгновенье спустя, пиная и расталкивая Имоджен. – Кирали хочет с нами пообедать. Сегодня!
Раздался тягучий и сонный ответ:
– Неудивительно.
– Что ты… – начала Дарси и вдруг поняла: Кирали прочла ее книгу.
Имоджен перекатилась на другую сторону и, как это было у нее заведено каждое утро, принялась разминать запястье, страдавшее от постоянного кликанья компьютерной мышкой.
– Она тебе что-нибудь сказала? Ей понравилось?
Несмотря на то, что в мозгу Дарси всплыл еще десяток вопросов, в ответ она получила только пожатие плеч и зевок. Насколько жестоко критикует Кирали? Почему ей понадобился почти месяц, чтобы прочитать роман? В курсе ли она, что Дарси уже занялась правкой и заменила две главы? А приглашение на обед – хороший знак или нет?
Дарси поняла, что стоит на пороге отчаяния, и свела ворох вопросов к самым важным.
– Как думаешь, она начнет с похвалы?
Имоджен застонала и перевернулась, натягивая на голову подушку Дарси.
Ради зова Кирали пришлось прокатиться до самого Бруклина, в ресторан под названием «Тосты по-домашнему». Стены покрывали разнообразные изображения поджаренного хлеба, имелась даже гигантская мозаика, сделанная из настоящих тостов. На бумажных упаковках со спичками, которые Имоджен зачерпнула в ладонь, тоже были фотографии с тостами.
После глубокомысленного изучения меню Дарси нахмурилась.
– Подожди. Они что, не подают здесь тосты?
– Чудо в перьях! – ухмыльнулась Имоджен. – Это обеденное меню, а не меню завтраков.
Кирали кивнула.
– Они не фанатики. Как вы считаете, где мы? В Уильямсберге?[73]
Дарси рассеянно покачала головой. Сейчас ее беспокоило мнение Кирали о ее книге, и она задавалась вопросом, сможет ли вообще проглотить хоть один кусок. Но тост сейчас был бы очень кстати.
Появились официанты, и стол тотчас преобразился. Исчезли медные блюда, взметнулись салфетки, блеснули столовые приборы. Официанты поразили Дарси. Они действовали четко и умело, и это показалось ей таким же страшным, как ожидание начала критики.
Но Кирали всех опередила.
– Как продвигается редактирование «Айлуроманта»?
– На стадии генеральной уборки, – заявила Имоджен, скользнув по ресторану несчастным, блуждающим взглядом. – Я вывалила содержимое шкафов на пол, ковры повешены и ждут, чтобы их выбили. Иными словами – хаос.
Кирали похлопала ее по руке.