Дети Нового леса Марриет Фредерик

Глава XXI

Если в начале зимы Эдварду еще удавалось с грехом пополам пробираться к родным и даже для них поохотиться, то вскоре следовавшие в тот год одна за другой метели укутали лес столь обильным покровом снега, что даже самой выносливой лошади не под силу стало преодолеть по нему столь солидное расстояние, и домашние совершенно не удивлялись столь долгому его отсутствию. Метели сменялись не оттепелями, а ясными морозными днями, и с каждой из них количество снега лишь увеличивалось. Если бы не запасливость Хамфри, успевшего заготовить сена гораздо больше обычного, скот бы у них сейчас голодал. Даже неприхотливым козам пришлось бы без него худо, ибо травы сквозь такую толщу снега они достать не могли, и весь их дневной рацион составлял лишь мох, который они объедали с коры деревьев.

Все вокруг дома было настолько заснежено, что работы на ферме остановились, и единственное, на что хватало энергии Хамфри и Пабло, – расчищать в белой толще тропинки к конюшне и хлеву да ходить за дровами, которые из-за лютого холода в огромном количестве пожирал очаг. Многие нужные для хозяйства припасы либо подходили к концу, либо вообще закончились. Давно настала пора ехать в Лимингтон за покупками, но и он был отрезан снегом. Зато у Хамфри наконец появилась возможность заняться проблемой, которую они обсуждали с Эдвардом еще до того, как он переехал к мистеру Хидерстоуну. Дикие пони сейчас пребывали в поистине бедственном положении. Не в силах добыть себе корм из-под снега, они питались ветвями деревьев, да и до них не всегда могли дотянуться. Хамфри понял, что лучше момента для воплощения его давнего плана и не придумаешь, и они с Пабло, захватив с собой столько сена, сколько могли тащить на себе, отправились в лес на поиски табуна.

Лошадки сбились в табун неподалеку от бывшего дома Клары. Мальчики разбросали сено с таким расчетом, чтобы вынудить их подойти к ним поближе. Уловка сработала, и Хамфри начал высматривать подходящее место для своих целей. Оно нашлось совсем рядом и представляло собой неширокий проход сквозь заросли шириною примерно в сто ярдов, одна оконечность которого была совершенно свободна, другую же ветер замел плотной преградой из снега, возвышавшейся на добрых несколько футов. Там он и раскидал лошадкам новые порции сена, и они с Пабло в течение нескольких дней повторяли этот маневр, пока табун не привык являться каждое утро сюда за пищей.

– Завтра попробуем их поймать, – наконец объявил он Пабло. – Готовь свои лассо. Доберемся сюда до рассвета и займем позиции по обе его стороны коридора, чтобы они не удрали сквозь заросли. Наша задача – загнать их в снежную стену. Если не все, то несколько там застрянут, и у нас будет время накинуть им лассо.

– Очень хорошо, – понравился план Пабло. – Скоро мы их поймать.

Еще под покровом ночи они разбросали щедрые порции сена возле снежной преграды. Затем, привязав собак по обе стороны от нее и велев им вести себя тихо, укрылись в зарослях, чтобы лошади их не видели и не чуяли.

Табун появился, лишь только стало светать. Мальчики дождались, пока он окажется впереди них, и, едва лошади стали есть, выбежали в проход. Там, разделившись, они с громкими криками побежали к табуну, одновременно отдав собакам команду: «Голос!» Псы залились лаем. Испуганные поднявшейся кутерьмой и видом людей с собаками лошади дружно бросились в том единственном направлении, которое представлялось им безопасным. Преграду они обнаружили слишком поздно и на полном скаку влетели в нее с громким фырканьем и развевающимися на ветру хвостами, сперва увязая в снегу по брюхо, а затем – по самые шеи, и страх по-прежнему гнал их вперед, пока они окончательно не застряли.

Хамфри и Пабло, несшиеся за ними, набросили лассо сперва на одного пони, а следом еще на двух. Остальная часть табуна с большими усилиями выкарабкалась из снега и, развернувшись, исчезла в зарослях. Плененные лошади вступили в отчаянную борьбу за свободу, но все их потуги приводили только к тому, что петли сильнее сдавливали им шеи. Вскоре они совершенно выбились из сил, и тогда мальчики, связав им передние ноги, ослабили петли на шеях, чтобы они смогли восстановить дыхание.

– Теперь мы их взять, мастер Хамфри, – с совершенно счастливым видом констатировал Пабло.

– Нет, это только начало, – устало выдохнул тот. – Самое главное, нам теперь их доставить домой. А как мы с тобой это сделаем, пока не пойму.

– Не давать есть сегодня и завтра, тогда станет совсем ручной, – предложил Пабло.

– Наверное, ничего другого и не придумаешь, – согласился Хамфри. – Освободиться они теперь все равно не смогут.

– Да, мастер Хамфри, но один мы прямо сегодня брать. Этот слишком хорош, – указал Пабло на конька, который первым попался в лассо.

Сноровисто надев на него недоуздок, он подвязал к нему переднюю ногу пленника, который теперь мог двигаться либо с низко опущенной головой, либо задрав копыто. Затем, на случай если коньку взбредет в голову снова проявить норов, опять накинул ему на шею лассо и разрезал путы на передних ногах.

– Теперь, мастер Хамфри, мы уж как-то его домой доведем. Но сперва я отвязать собак. Он их пугаться и бежать в другой сторона.

Красавец-пони серо-стальной масти вздумал было брыкаться, но хитроумная перевязь сковывала его движения, и он добился своей строптивостью только того, что несколько раз, потеряв равновесие, падал.

Пабло взял один конец лассо, Хамфри – другой, чтобы пони оказался между ними, и они потянули его вперед. Собаки, бежавшие сзади, подгоняли его лаем, и, таким образом, вся процессия худо-бедно добралась до места. Несчастный пленник, вынужденный идти то с низко опущенной головой, то на трех ногах, да к тому же полупридушенный лассо, на исходе пути покрылся весь пеной и явно испытывал состояние, близкое к обмороку.

Билли был вынужден уступить вновь прибывшему свое стойло. Мальчики накрепко там привязали его к кормушке, оставив пока без еды, так как сами чувствовали себя не многим бодрее серого пони. Время уже шло к вечеру, поэтому за двумя остальными лошадками они решили вернуться наутро и, как показала практика, не прогадали. Пробыв почти сутки на привязи, оба пони явили гораздо больше покладистости, нежели их соплеменник, и водворение их в конюшню потребовало от Хамфри и Пабло гораздо меньших усилий. Гнедая лошадка с черными ногами оказалась кобылой, а пони ровно коричневой масти, так же как серо-стальной, – конями. Элис и Эдит просто налюбоваться на всех троих не могли, Хамфри же страшно гордился, что выиграл спор у Эдварда.

После двухдневного поста лошадки уже ели у Пабло из рук и позволяли ему себя гладить, а еще через две недели к ним без малейшей опаски смогли подходить и девочки. Объездил их Пабло на скотном дворе, где скопилось столько навоза, что лошадки в нем увязали, и все их попытки избавиться от седока сводились почти к нулю. Месяц спустя на них вполне можно было ездить.

Снег, засыпавший той зимой всю страну, изрядно мешал сообщению, но письма хранителю все-таки доставляли, и содержание одного из них, кажется, обещало великие перемены. Карл Второй собирал в Голландии новую армию, и теперь к ней решительно были готовы примкнуть его английские сторонники, лишь ожидавшие, когда он двинет войска на родину.

– Кажется, Эдвард, у короля на сей раз появились реальные шансы, – сказал мистер Хидерстоун. – Я знаю, насколько стремишься ты послужить ему, поэтому говорю: час твой близок, однако пока еще не настал. Ни винить тебя за твои планы, ни препятствовать им я совершенно не собираюсь, хотя, конечно, как сам понимаешь, знать о них ничего не должен. Поэтому мы поступим с тобой таким образом. На исходе зимы я отправлю тебя с поручением в Лондон. Это не вызовет никаких подозрений, ты же получишь возможность узнать все из первых рук. Только, пожалуйста, следуй моим советам.

– Да, сэр, конечно. Но как же хочется нанести мне удар за короля! – воскликнул он.

– Сначала посмотрим, что будет в Шотландии, – рассудительно произнес хранитель. – Гордость и зависть – плохие союзники, а там все сильно на этом замешено. И, опасаюсь, еще на предательстве. Так что последствия пока трудно предугадать.

Несколько дней спустя после этого разговора явился посланник из Лондона, доставивший письма, которые положили конец сомнениям. В них сообщалось, что Карл Второй с необычайными пышностью и торжественностью коронован в Шотландии.

– Ситуация усугубляется, – призвал к себе Эдварда мистер Хидерстоун. – Письмо Эшли Купера доказало мне, что армия короля состоит из достойных людей. Генерал-лейтенант Дэвид Лесли, командир кавалерии Миддлтон… Вот только Уимизз меня беспокоит. Офицер он, конечно, великолепный и артиллерией будет командовать превосходно, но присягу покойному королю нарушил. Очень надеюсь, с нынешним поведет себя по-другому. Что ж, Эдвард, настала пора отправлять тебя в Лондон. Я дам тебе письма к людям, советам которых ты можешь вполне доверять. Возьми с собой вороного коня, он тебе там понадобится. И, разумеется, не забывай писать мне обо всем. Сампсона я посылаю с тобой. Если поймешь, что тебе больше в нем нет нужды, отсылай обратно. События наверняка начнут теперь развиваться быстро, и больше действительно нельзя терять времени. Кромвель-то все еще в Эдинбурге и, помяни мое слово, уж поторопится выйти на бой. Ты готов выехать завтра утром?

– Да, сэр. Совершенно готов, – подтвердил Эдвард.

– Боюсь, что съездить домой попрощаться с братом и сестрами у тебя уже нет возможности, – сказал хранитель. – Но, может, это и к лучшему.

– Мне тоже так кажется, сэр, – был согласен с ним Эдвард. – Снег-то, конечно, уже наконец растаял, и я как раз собирался их навестить, но вместо себя пошлю к ним Освальда.

– Тогда иди собираться. Клара и Пейшонс помогут тебе, а я напишу пока письма. И пришли ко мне Сампсона.

Отослав к хранителю клерка, Эдвард направился к Пейшонс и Кларе, которым сказал, что завтра же отбывает в Лондон и просит их помощи в сборах.

– Как долго ты там пробудешь? – расстроил его внезапный отъезд Пейшонс.

– Пока не знаю, – ответил ей он. – Со мной едет Сампсон. А дальше все будет зависеть от указаний твоего отца. – И, уходя от подробностей, он торопливо осведомился: – Ты, случайно, не знаешь, где лежат седельные сумки?

– Сейчас велю Фиби их принести в твою комнату, – ответила девушка.

– А вы с Кларой, пожалуйста, уж помогите мне, – повторил просьбу Эдвард.

– Ну конечно же, раз тебе это надо, – улыбнулась она. – Только мне не казалось, что твой гардероб столь обширен.

– И совершенно правильно не казалось, – в свою очередь усмехнулся он. – Гардероб мой, наоборот, крайне скуден, и именно потому мне своими силами не обойтись. При таком малом количестве все должно быть в хорошем состоянии. И вот, мои дорогие, взываю к вашему милосердию: просмотрите внимательно мое белье и рубашки и постарайтесь избавить их от изъянов.

– Мы сейчас же этим займемся, – поднялась на ноги Пейшонс. – Клара, пойдем за швейными принадлежностями. А вы, сэр, пока спокойно можете заниматься другим делом, – отвесила ему она шутливый поклон. – Обязуемся присоединиться к вам, едва только будем готовы.

– Но мне совершенно не нравится, что он уезжает в Лондон, – заявила Клара. – Правда ведь, Пейшонс, нам его будет здесь не хватать?

Старшая девушка, опустив глаза, промолчала.

Эдвард, покинув маленькую гостиную, направил стопы прямиком к Фиби, у которой принял прямо из рук седельные сумки, чтобы не тратить времени на ожидание, пока она их доставит к нему, и начал сборы.

Первой заботой его стала сабля. Он снял ее со стены, тщательно протер и приложился к ней губами.

– Даст Бог, я не посрамлю ее чести и докажу, что достоин ею пользоваться в той же мере, как замечательный мой отец.

Ему казалось, что он произнес это про себя, на самом же деле слова его прозвучали вслух, и весьма отчетливо, а в комнате уже находилась Пейшонс.

– Как ты неслышно вошла! – заметил он ее присутствие лишь после того, как бережно положил дорогую себе реликвию на кровать.

– Чья это сабля? – тут же полюбопытствовала она.

– Моя. Я купил ее в Лимингтоне.

– Кажется, ты к ней испытываешь очень сильные чувства, – сказала девушка.

– Какие чувства? – насторожился он.

– Ну, ты, когда я входила в комнату, с таким жаром ее целовал, как…

– Целуют возлюбленную? – договорил он за нее.

– Не приписывай мне столь банальных сравнений, – поморщилась Пейшонс. – Я хотела сказать, как католик святыню. И мне интересно знать, почему? Ведь саб-ля – всего лишь оружие, да и ты не солдат, который собрался идти на битву, а всего-навсего едешь в Лондон по поручению моего отца. Зачем же тебе понадобилось целовать саблю?

– Но она мне действительно дорога, – решил раскрыть ей хоть часть правды Эдвард. – Я приобрел ее в Лимингтоне у продавца, который сказал мне, что бывший ее владелец – полковник Беверли. Естественно, я к ней отношусь как к святыне. Ты же знаешь, насколько моя семья ему обязана.

– То есть это сабля прославленного Кавалера Беверли? – Девушка подхватила ее с кровати и начала внимательно изучать.

– Да, и на ней даже есть его монограмма, – показал ей Эдвард.

– Но зачем тебе брать ее с собой в Лондон? – задала новый вопрос Пейшонс. – По-моему, это совсем не то оружие, которое носят секретари. Она слишком громоздкая и будет только тебе мешать. Да и вообще, к одежде твоей совсем не подходит.

– Ты забываешь, Пейшонс, что до последних месяцев я был не секретарем, а жителем леса. И, конечно же, до сих пор ощущаю склонность к куда более активной жизни, нежели та, что предполагает место, которое я занимаю благодаря доброте твоего отца. Меня воспитали, как ты уже знаешь, воином. Оставайся по-прежнему жив полковник Беверли, мне нужно было бы последовать за ним на войну.

Пейшонс больше по сему поводу ничего не спросила, да и никак не отреагировала на его последнюю реплику. Тем более что к ней уже присоединилась Клара, и они дружно взялись за шитье.

Эдвард их вскоре покинул и отправился к Освальду, с которым должен был договориться по поводу завтрашнего визита к родным. Проболтали они с лесником до самого часа обеда, и юноша, возвратившись домой, застал за столом погруженное в меланхолию общество. Близкий его отъезд навеял грусть не только на девушек, но и на мистера Хидерстоуна. Вечером он вручил Эдварду письма и весьма значительную сумму денег, объяснив, куда следует обратиться, если ему потребуется больше. Затем отъезжающий выслушал от него множество самых разнообразных советов и предостережений, в основном касающихся того, как следует или не следует вести себя в тех или иных ситуациях, с кем и в какой манере нужно держаться и во что он должен быть одет, пока живет в столице.

– После того как покинешь Лондон, у тебя не будет возможности мне писать. Скажу больше: это чревато опасностью. Поэтому договоримся так: перед отъездом отошли ко мне Сампсона. Его возвращение станет мне знаком, что ты уже в пути на север. Я не стану удерживать тебя, Эдвард, и уповаю на Бога, что Он защитит тебя и ниспошлет тебе удачу.

С этими словами мистер Хидерстоун удалился к себе, а Эдвард, еще оставаясь какое-то время в его кабинете, подумал о том, сколь превратное мнение мы порой выносим о людях при первой встрече. «Как же тогда я ошибся в нем! – охватил его жгучий стыд. – Но мне даже в голову не могло прий-ти, насколько он добр, отзывчив и щедр!» Письма и деньги лежали по-прежнему на столе. Взяв их, он поднялся к себе, тщательно упаковал и то и другое в седельную сумку, прочел молитву и, вручив себя в руки Господа, лег спать.

За окном было еще темно, когда Эдварда разбудил громкий топот походных сапог Сампсона, и он понял, что настала пора подниматься. Быстро приведя себя в порядок и облачившись в костюм, он постарался как можно тише спуститься по лестнице, чтобы не разбудить никого из домашних, однако, дойдя до гостиной, с удивлением обнаружил, что из-под двери струится свет. Он вошел туда. Навстречу ему поднялась совершенно одетая Пейшонс. Он уже собирался заговорить с ней, но она опередила его:

– Я встала так рано, Эдвард, потому что, когда мы прощались вечером, совершенно забыла отдать тебе одну вещь, которую специально приготовила на твой отъезд. Не бойся, она не займет много места и не отяготит твоего багажа, зато, надеюсь, станет тебе поддержкой в тяжелое время. В этой книжечке собраны рассуждения мудрецов. Ты примешь ее? Обещай, что будешь ее раскрывать всякий раз, как найдется время.

– Конечно, моя дорогая Пейшонс, – прижал он к груди маленький томик в сафьяновом переплете. – Я буду ее читать и думать о тебе.

– Нет уж, когда ты будешь ее читать, ты должен думать о том, что написано в ней.

– Тогда так и сделаю, – отвечал ей он. – Потому что для мыслей о тебе, Пейшонс Хидерстоун, мне вообще никакая книга не требуется.

– И вот что еще я хотела сказать тебе, Эдвард, – продолжила Пейшонс. – Я даже вида делать не стану, будто догадываюсь о цели столь спешного твоего отъезда. Бестактно и непорядочно было бы с моей стороны выведывать то, что отец мой хочет оставить в тайне. Но я умоляю тебя обещать одно…

– Все, что угодно, моя дорогая Пейшонс, – откликнулся он. – Мы расстаемся сейчас невесть на какое время, и мне тяжело от этого! Естественно, я готов выполнить любое твое желание.

– Может быть, Эдвард, я не права, но мне кажется, ты столкнешься с большой опасностью, – теперь с явным трудом говорила девушка. – Поэтому умоляю: оставайся благоразумен и не рискуй понапрасну. Помни, что у тебя чудесные сестры и брат. И не забудь о друзьях, которым окажется очень горько тебя потерять. Пообещай мне, пожалуйста, это!

– Можешь не сомневаться, Пейшонс! – взял ее за руку Эдвард. – Я обещаю это тебе всей душой! Что бы со мной ни случилось, мысли мои всегда будут полны тобой и моими родными. Разве могу я позволить себе рисковать понапрасну?!

– Спасибо, Эдвард, и да благословит тебя Бог.

Эдвард сперва поднес к губам ее руку, но, увидев в глазах ее слезы, вдруг осушил их множеством поцелуев, и хоть не встретил даже намека на недовольство с ее стороны, стремглав унесся из комнаты.

Несколько минут спустя он уже ехал верхом на великолепном и очень выносливом вороном коне в сторону Лондона, а чуть подотстав, поспешал за ним следом Сампсон. Двухдневное путешествие их мы опустим, ибо оно проходило вполне обыденно и не чревато было для них ни опасностями, ни приключениями. Там, где дорога своей шириною благоприятствовала, Эдвард просил Сампсона ехать с ним рядом и постоянно к нему обращался с вопросами, так как, не зная до сей поры поездок более дальних, чем в Лимингтон, многому удивлялся. Клерк покорно ему отвечал, проявляя при этом солидные осведомленность и ум. Он вообще относился к натурам, в которых физическое здоровье и сила счастливо сочетаются с основательностью и надежностью. Кроме того, он был очень религиозен, и когда Эдвард переставал донимать его вопросами, принимался тихонечко распевать псалмы. Хранитель держал его при себе уже много лет, до этого Сампсон какое-то время прослужил в армии, для нашего же героя явился не только прекрасным попутчиком, но и великолепным путеводителем по Лондону и его окрестностям, показавшим ему собор Святого Павла, Вестминстерское аббатство и прочие достопримечательности английской столицы.

– Где же нам лучше остановиться, Сампсон? – поинтересовался Эдвард, когда они въехали в город.

– Самый лучший отель, который равно удобен и для людей, и для их лошадей, – это «Трехглавый лебедь» в Холбурне, – и на сей счет не затруднился с ответом клерк. – Шумные компании предпочитают другие места, и вам там будет спокойно. Если же вам потребуется, чтобы вас особо не замечали, тоже удачнее места не сыщете.

– Это меня совершенно устраивает, – понравился его выбор Эдварду.

К «Трехглавому лебедю» они поспели еще до того, как стало смеркаться. Расторопные слуги мигом позаботились об их уставших лошадях, а самим путешественникам предоставили очень приличные комнаты, в которых они, утомленные длительным переездом, сразу же улеглись спать.

Наутро Эдвард разобрал по степени важности письма и первым делом решил доставить предназначавшееся некоему Ленгтону, ибо хранитель предупредил, что оно совершенно конфиденциально. Вместе с Сампсоном они кратчайшим путем доехали до Спринг-Гардена и постучались в дверь адресата. Им тут же открыли. Сампсон остался в прихожей, Эдварда же провели в красиво обставленную библиотеку, и там его принял высокий худощавый мужчина, одетый по моде Круглоголовых. Юноша тут же ему передал письмо. Хозяин принял его с поклоном, предложил гостю сесть и сам позволил себе опуститься в кресло и начать чтение лишь после того, как тот последовал его просьбе.

– Вы здесь найдете радушный прием, мастер Армитидж, – откладывая письмо, заверил его мистер Ленгтон. – Лучшей рекомендации, нежели та, что вы, несмотря на ваш юный возраст, пользуетесь совершенным доверием нашего общего друга мистера Хидерстоуна, для меня быть не может. Как я понял из его слов, вам, вероятно, придется предпринять путешествие на север, и вы готовы взять с собой письма, которые я адресую корреспондентам этого направления. Что же, охотно их подготовлю для вас, и в случае необходимости они обеспечат вам беспрепятственное продвижение. Вы же должны соблюдать непременно одно условие: ни при каких обстоятельствах не раскрывайте истинной цели своего путешествия. Ну а теперь ответьте, как поживает наш добрый друг Хидерстоун и его дочь?

– Очень неплохо, сэр.

– В одном из своих предыдущих писем он рассказал мне, что дитя нашего бедного покойного друга Ратклиффа тоже теперь живет у него. Это по-прежнему так?

– Да, сэр. Милейшее и очень хорошенькое создание, – подтвердил Эдвард.

– Насколько давно вы приехали в Лондон? – поинтересовался мистер Ленгтон.

– Вчера вечером, сэр.

– И долго еще намерены здесь пробыть? – забеспокоился Ленгтон.

– Собственно, у меня здесь не много дел, – отозвался Эдвард. – Всего лишь доставить несколько писем от мистера Хидерстоуна. В дальнейшем же целиком полагаюсь на ваши советы.

– По-моему, чем вы скорее отсюда уедете, тем будет лучше, – ответил ему собеседник. – Не следует, чтобы ваше присутствие стало слишком заметным. Город кишит соглядатаями, нанятыми специально для слежки за вновь прибывшими. Они стараются выведать все о цели их появления и у прислуги, и всеми другими способами. Время сейчас, как вы понимаете, мастер Армитидж, очень опасное, людьми же порой могут двигать разные побуждения. Собственно, в очень многом, увы, виноваты мы сами. Пытаясь освободиться от деспотизма и произвола, мы поспособствовали созданию еще худшей их формы. Надеюсь, случившееся послужит хорошим уроком не только будущему королю, но и его подданным. Когда-то ведь должен мир стать мудрее. Итак, в ваши планы входит покинуть немедленно этот город?

– Если таков ваш совет, разумеется, – кивнул Эдвард.

– Считайте, что вы его получили, – подтвердил мистер Ленгтон. – Я снабжу вас письмами к своим друзьям в Ланкашире и в Йорке. Их заботами вас там никто не заметит, и вы сможете посвятить свое время необходимым приготовлениям. Только не торопитесь. Спрашивайте советов, внимайте им. И прислушивайтесь ко всем, кто считает благоразумным и нужным разделить с вами участь, которую вы для себя избрали. Больше пока мне нечего вам сказать. Приедете ко мне завтра за час до полудня. К этому времени письма будут готовы.

Он поднялся из кресла, а следом за ним и Эдвард, начавший благодарить хозяина за доброту и отзывчивость.

– До свидания, мастер Армитидж, – протянул ему руку тот. – Значит, завтра в одиннадцать.

Покинув его, Эдвард развез оставшиеся письма. Самыми важными из них были два. Первое мистер Хидерстоун адресовал членам Парламента с просьбой оказывать всяческое содействие его доверенному лицу и другу мистеру Армитиджу. Второе, приведшее юношу к гамбургскому торговцу, касалось предоставления кредитов. Прочтя его, тот осведомился, прямо сейчас ли нужны ему деньги. Эдвард ответил, что в данный момент не нуждается в них, однако во время поездки, в которую он отправляется по заданию своего нанимателя, они, возможно, ему потребуются, если он сможет их получить столь далеко от Лондона.

– Когда вы едете и в какой город? – спросил торговец.

– Это я выясню только завтра, – отвечал ему юноша.

– Тогда прошу вас еще раз посетить меня. Будьте уверены, я найду способ, как вам помочь.

Дело было уже под вечер, и Эдвард вернулся в отель, где объявил Сампсону, что так как дело, порученное ему мистером Хидерстоуном, требует от него немедленного отъезда из Лондона, то он более не нуждается в его присутствии.

– Как скажете, сэр, – поклонился невозмутимый клерк. – Когда именно вы желаете, чтобы я выехал?

– Можете прямо завтра. Мистер Хидерстоун будет рад принять вас обратно, – ответил Эдвард. – Письма ему с вами не посылаю, а на словах передайте, что я в порядке и отпишу ему тотчас же, как только буду иметь какие-то положительные известия. Счастливого вам пути, Сампсон. Поездка в вашей компании была мне крайне приятна, – и он протянул ему небольшую сумму денег, которая очень клерка обрадовала.

Утром в назначенный час Эдвард опять пожаловал к мистеру Ленгтону, который принял его с таким же радушием, как накануне.

– Я приготовил для вас, мастер Армитидж, два письма. Одно адресовано двум ревностным пожилым католичкам из Ланкашира. Это очень достойные леди. Они с удовольствием примут вас в своем доме, который находится в четырех милях от Болтона, и окружат вас вниманием и заботой. Второе вручите моему йоркширскому другу, когда доберетесь до города Йорка, он тоже примет в вас всяческое участие. Я не хочу вас задерживать дольше, потому что по-прежнему убежден, что вам нужно возможно скорее покинуть Лондон. Лучше всего, если выедете до наступления ночи. Где ваш слуга?

– Он уже на пути к мистеру Хидерстоуну, – сообщил Эдвард.

– Очень правильное решение, – похвалил его мистер Ленгтон. – Еще раз призываю вас поторопиться с отъездом. А вот со своими намерениями, наоборот, не спешите. Старайтесь тщательно взвешивать каждый свой шаг. И не спешите с доверием к случайным попутчикам, сколь бы к себе они вас ни расположили. Вы хорошо меня поняли? На любые расспросы о целях вашего путешествия у вас должен быть лишь один ответ: вы направляетесь навестить своих родственников. При вас есть пистолеты?

– Да, сэр, я взял с собой пару, принадлежавшую бедному мистеру Ратклиффу.

– В таком случае у меня нет сомнений: оружие ваше великолепно, – с грустью проговорил мистер Ленгтон. – Не было человека на свете, который бы лучше него знал толк в подобных вещах и столь хорошо умел ими пользоваться. Что ж, в добрый путь, мастер Армитидж, – пожал он ему руку.

Эдвард ответил ему глубоким поклоном и вышел.

Глава XXII

Поняв, что Ленгтон не стал бы его торопить понапрасну с отъездом из Лондона, наш герой задержался еще немного лишь для того, чтобы вновь посетить торговца из Лондона, и немедленно получил от него письмо к приятелю из города Йорка, у которого мог по первому требованию обзавестись необходимыми средствами. Больше Эдварда здесь ничего не держало. Он возвратился в гостиницу, заплатил за постой, оседлал своего вороного коня и пустился в путь по северной дороге.

Пригороды столицы он миновал лишь к вечеру и, сочтя самым благоразумным дальше Барнета до утра не двигаться, решил там заночевать на постоялом дворе. Конем его немедленно занялись, а сам он быстро получил вполне сносное место для ночлега и, поручив хозяйке посторожить седельные сумки, сел немного передохнуть в общей комнате. Там к моменту его прибытия уже сидели у ярко горящего, несмотря на теплое время года, очага трое субъектов, внешность которых отнюдь не располагала к доверию. Одежда их, вероятно, когда-то яркая и богатая, ныне имела самый плачевный вид. Сукно ее, вытертое и поблекшее, усеяли сотни пятен, а кружева превратились в рвань. Тут нужно заметить, что Эдвард путешествовал в том же костюме, который носил у мистера Хидерстоуна. Сшитый из очень хорошей ткани, он был, тем не менее, крайне прост и строг и в сочетании с островерхой шляпой являл собою типичное облачение Круглоголовых, которое разве что несколько оживляла эффектная сабля на ярком ремне, совершенно неподобающая пуританину.

Трое субъектов немедленно обратили на него взоры.

– Отличная, как я заметил, лошадь у вас, – тут же поторопился вступить в беседу один из них. – И, видать, очень быстрая.

– Да уж, не жалюсь, – коротко бросил Эдвард, всем своим видом показывая, что не расположен к дальнейшему разговору.

– На север небось направляетесь? – все же продолжил тот же из троицы.

– Да не совсем, – и Эдвард, стремясь положить конец дальнейшим расспросам, демонстративно отошел к окну.

– Видали, Круглоголовый-то как напрягся? – громко загоготал второй из сомнительных типов.

– Да уж, – опять подал голос первый. – Кажись, сосунок не привык разговаривать с джентльменами. Да я оба уха такому срежу за полбулавки!

Эдвард, замерший у окна со сложенными на груди руками, удостоил его лишь презрительным взглядом, хозяйка же побежала за мужем, который, едва услышав, что в общей комнате подвергается оскорблениям постоялец, немедленно поспешил туда. Ситуация ему стала мигом ясна.

– Да как вы вообще посмели сюда явиться?! – гаркнул он мерзкой троице. – Сколько раз повторять, что вам дальше конюшни здесь путь заказан. Вот и проваливайте туда, пока я не позвал на помощь за теми, кто вам совсем не понравится!

Троица, как по команде, снялась с насиженных мест и, покачиваясь на нетвердых от выпитого ногах, покинула комнату.

– Простите великодушно, молодой мистер, – произнес с покаянным видом хозяин. – Знать бы мне загодя, что эти прохвосты посмели здесь у меня рассиживать, давно бы выгнал взашей. Лошадей мы у них на постой принимаем, но самих-то их разве подпустишь к приличной компании? Голь перекатная, да и, видать, дурными делишками промышляет. Мой вам совет, найдите себе компанию, коли в дальнее путешествие собрались.

– Спасибо, почтенный хозяин, – кивнул ему Эдвард. – Мне самому показалось, что эта троица сильно смахивает на разбойников с большой дороги.

– Верная ваша догадка, сэр. Полагаю, по ним давно плачет виселица, только вот не попались пока ни разу. Иначе б уж точно ни здесь не сидели, ни в этом мире. Не тот клиент нынче пошел. Порой и не скажешь, с кем имеешь дело, – вздохнул хозяин. – Сабля, я вижу, у вас превосходная, но, опасаюсь, ее по таким временам недостаточно. Другое оружие-то при вас имеется?

– Не беспокойтесь. – И, распахнув камзол, Эдвард продемонстрировал пистолеты.

– Замечательно, сэр, – отдал должное его оснащенности хозяин. – Не имеете ли желание что-нибудь съесть перед сном?

– Пренепременно. Признаться, я до того сейчас голоден, что мне сгодится любое. И пинту вина, пожалуйста.

Ему подали замечательный ужин. Постель тоже оказалась удобной, и он беспробудно проспал до утра, а проснувшись, первым же делом обновил заряд в пистолетах, чтобы они не дали осечки, если придется их применить. За этим занятием он заметил в окне лицо одного из вчерашних прощелыг, явно за ним наблюдавшего. Едва они встретились взглядами, он исчез. Эдвард даже обрадовался. «Ты, милый друг, застал меня как раз в подходящий момент. Надеюсь, теперь тебе ясно, что ждет вас с друзьями, если вы вздумаете испытать на мне свой разбойничий промысел», – пронеслось у него в голове. На этом он поспешил в конюшню, убедился, что конь ухожен и полон сил, и, отведав хозяйского завтрака, снова тронулся в путь.

Он не достиг еще границы города, когда мимо него пронеслась на резвых породистых лошадях знакомая троица. «Кажется, они все же готовят мне встречу», – заключил из этого Эдвард и, нащупав за поясом пистолеты, пустил хорошо отдохнувшего вороного с полугалопа в галоп. Через пятнадцать миль дорога пошла сквозь пустошь. Конь его бодро бежал на быстрой рыси, и вскоре герой наш опять увидал в четверти мили впереди себя все ту же компанию, которая, в бодром темпе въехав на холм, немедленно скрылась за его склоном. Эдвард чуть сбавил скорость, давая коню отдышаться. Они еще не достигли гребня холма, когда раздались выстрелы. Навстречу ему почти тут же выехал человек с пистолетом в руках, голова которого была повернута вспять. Эдварду, впрочем, недолго пришлось гадать о причине подобной странности. Следом за человеком немедленно появились трое преследователей. Один из них в него выстрелил, но промахнулся. Человек выпустил пулю в ответ и попал. Разбойник камнем свалился на землю. Эдвард, едва успев осадить коня, выстрелил во второго, который в этот момент проносился мимо него. Теперь и этот лежал на земле. Третий из шайки, резко свернув свою лошадь с дороги, понесся прочь через пустошь.

Тот, кто был жертвой их нападения, пришпорил коня в тот момент, когда в схватку ввязался Эдвард. Теперь он подъехал к нему.

– Не знаю, уж как и благодарить вас. Отребья этого оказалось чересчур много на мою долю, – произнес он с улыбкой на все еще бледном лице.

– Надеюсь, вы не успели от них пострадать? – осведомился с участием Эдвард.

– Ни в коей мере, – заверил тот. – Пуля мерзавца лишь опалила мне кудри. Они на меня напали за полумилю отсюда. Я ехал на север, когда услыхал стук копыт, и, оглянувшись, мигом смекнул, что это за публика. Они явно были намерены окружить меня. Я свернул в заросли. Один из них поскакал мне наперерез, а двое других попытались атаковать меня сзади. Я развернулся. Они пустились за мной в погоню. Остальное вы сами видели. Кажется, нашими с вами стараниями этой шайке пришел конец, – указал он на два недвижных тела.

– Что же теперь с ними делать? – озадачился Эдвард.

– Оставить там, где лежат, – уверенно произнес его собеседник. – Мне надо срочно продолжить путь. Дело, по которому я направляюсь в Йорк, очень важно, и, так как оно не терпит отлагательства, мне недосуг тратить время на похороны каких-то отпетых мерзавцев. Двумя негодяями в мире меньше, и превосходно.

– Пожалуй, вы правы, – не слишком был расположен убивать на них время и Эдвард. – Я, между прочим, тоже еду на север, и мне, так же как вам, хотелось бы поскорее попасть туда.

– Тогда, с вашего позволения, предлагаю продолжить путь вместе, – обрадовался незнакомец. – Моя выгода, подчеркну, абсолютно здесь очевидна, ибо я только что, к несомненной своей удаче, имел возможность с большой очевидностью убедиться, сколь замечательно себя чувствовать в вашем обществе в период таких досадных атак. Впрочем, очень надеюсь, в дальнейшем мы все-таки их избежим.

Речь его и манеры сразу же выдавали в нем джентльмена, и Эдвард немедленно принял его предложение. Это был сильный, прекрасно сложенный молодой человек лет двадцати с небольшим, сколь красивой, столь и располагающей к себе наружности. Одежда его, без сомнения, дорогая, отличалась той элегантной неброскостью, которая характерна для истинных аристократов, а шляпа с пером несомненно указывала на принадлежность его к Кавалерам. Назвавшись друг другу, оба попутчика этим и ограничились. Их беседы в пути затрагивали только нейтральные темы, и ни одна сторона не предпринимала попыток хоть что-нибудь разузнать о другой.

Ближе к полудню они въехали на порядком уставших уже лошадях в маленькую деревню, которая показалась Чалонеру вполне подходящим местом для отдыха. Он объявил, что вообще избегает сейчас больших городов, так как не хочет ни лишних вопросов, ни тем более слежки, и, если у Эдварда нет возражений, они последуют дальше его маршрутом. Эдварду было такое лишь на руку, а места эти спутник его знал прекрасно, ловко лавируя мимо опасных мест. Теперь они если и проезжали какой-нибудь город, то лишь под покровом тьмы, местами же остановок служили им постоялые дворы, располагавшиеся в совершеннейших захолустьях. Заведения эти были весьма убогого свойства и оставляли, конечно, желать куда лучшего, зато там никто ни о чем не расспрашивал.

День ото дня приязнь двух молодых людей друг к другу лишь крепла, и даже нейтральные темы их разговоров обнаруживали столько общности в их суждениях о различных предметах, что, ясное дело, лед сдержанности не мог простоять слишком долго под жаром вполне понятного любопытства. Первым не выдержал Чалонер:

– Мистер Армитидж, мы путешествуем вот уже несколько дней, обменялись за это время множеством соображений и мнений, но при этом старательно избегаем раскрыть себя и собственные намерения. Если вам так удобнее, просто скажите, и мы поведем себя в прежнем духе. Но если вы доверяете мне, то и я со своей стороны склонен к тому же. По вашей одежде можно предположить принадлежность к партии, которая совершенно не вызывает моих симпатий. Однако ваши манеры и ваши слова настолько не соответствуют вашему одеянию, что вам куда больше пристало носить шляпу с перьями, а не это высокотульное сооружение. По-моему, оно вам служит прикрытием, но если даже я ошибаюсь, то вне зависимости от того, на чьей вы стороне, испытываю абсолютное к вам доверие и отдаю дань вашим сдержанности и благоразумию, которые столь удивительны в наше трудное время. Я несколько старше вас и, вероятно, сумею быть вам гораздо больше полезен, если вы мне хоть что-то расскажете о себе. Предать же мне вас невозможно уже потому, что я обязан вам жизнью. В это хотя бы вы верите?

– Да, я вам верю, – откликнулся Эдвард, – и потому отвечу, что предпочел бы совсем иную одежду, будь у меня возможность свободного выбора.

– Мне это давно очевидно, – обрадовался Чалонер. – Как, впрочем, и то, что ваша поездка на север связана одной целью с моей. А потому, облегчив для вас труд признания, раскрою-ка карты первым. Я еду сражаться на стороне короля. Если цель ваша та же, то у меня в Ланкашире живут две старые тетушки. Чудесные и смелейшие леди, совершенно преданные нашему делу. В их доме я и намерен остаться до тех самых пор, пока не смогу присоединиться к армии, и приглашаю вас составить мне компанию. Вы там встретите самый радушный прием. И, разумеется, безопасность вам гарантирована.

– Как же, позвольте узнать, зовут ваших родственниц? – поинтересовался Эдвард.

– Что же, извольте свидетельство полного моего к вам доверия. Их фамилия Конингем, – с пафосом произнес Чалонер.

Эдвард извлек из кармана одно из писем, на котором был выведен четким почерком мистера Ленгтона адрес: «Достопочтенным мистрис Конингем, близ Болтона, графство Ланкастер».