Драгоценность Эвинг Эми

19

Рейвен живет по соседству.

Это первое, о чем я думаю, просыпаясь утром. И эта мысль волнует меня даже больше, чем план Люсьена.

Все это время она была так близко.

–Я бы хотела пойти в сад, – говорю я после завтрака. Аннабель кивает и выбирает для меня теплое платье и пальто с меховым воротником. Мы выходим на улицу, в ноябрьский холод.

Воздух свежий и вкусно пахнет поздней осенью. Редкие сухие листочки еще цепляются за ветки деревьев, но пора листопада уже позади. Опавшие листья хрустят у меня под ногами, когда я иду к западной стене, в противоположную сторону от большого дуба.

Аннабель садится на лавочку и открывает книгу. Я углубляюсь в дикую часть сада, сбиваясь с тропинки, так что меня не видно, но я все равно поблизости.

Мое дыхание вырывается белыми облачками пара, когда я останавливаюсь у забора, разделяющего нас с Рейвен. Вот бы найти способ поговорить с ней. Если бы у нас была пара арканов, или можно было бы подать какой-то знак, показать ей, что я рядом. Будь у меня возможность, я бы взобралась на увитую плющом стену и прокричала ее имя.

И тут меня осеняет. Плющ.

Я обхватываю рукой длинный тонкий побег и нащупываю тугой бугорок в том месте, где засох и отвалился лист.

Первое: увидеть предмет как он есть. Второе: нарисовать мысленный образ. Третье: подчинить его своей воле.

Я чувствую жизнь лозы, цепляюсь за нее, и крохотный росток пробивается сквозь мои пальцы и начинает карабкаться вверх по стене. Нити жизни в этом плюще тонкие и гибкие, ими легко управлять, подчиняя своей воле. Я не обращаю внимания на резкую боль от невидимых иголок, впивающихся в затылок. Ничто не мешает мне сосредоточиться.

Мысленный образ вырисовывается ясно и четко, и моя рука пылает, проталкивая лозу все выше по стене. У меня ломит спину, но я не собираюсь сдаваться.

Лоза добирается до самого верха стены, но я заставляю ее ползти еще дальше, вплетаясь между острыми зловещими пиками. Я направляю всю силу мысли на единственный образ, и он уже готов вырваться на поверхность. Крошечные нити жизни извиваются и корчатся, формируя цветок, и его лепестки раскрываются прямо на глазах, поражая своими красками.

Я создала фиалку.

Капля крови падает из носа, растекаясь по земле темным пятном. Фиалка качается на ветру – безобидный, но полный смысла цветок. Я надеюсь, что Рейвен его увидит и поймет, что это от меня.

Еще какое-то время я брожу в диких зарослях сада, прежде чем возвращаюсь к Аннабель. Она закрывает книгу и встает, кивая в сторону дворца.

–Пора идти? – спрашиваю я.

Пора к доктору.

– Здравствуй, Вайолет. – Доктор Блайт приветствует меня в своем кабинете. – Как прошли выходные?

«Будь послушной и покорной», – напоминаю я себе.

–Спасибо, хорошо. А у вас?

Он смеется.

–О, как всегда, ничего особенного. Полагаю, ты помнишь, какую задачу мы поставили перед тобой на прошлой неделе?

Я киваю.

–Вы хотите, чтоб я заставила это дерево расти.

–Да.

–Я не уверена, что это когда-нибудь произойдет. – Жизнь в дубе слишком сильна.

Доктор Блайт пожимает плечами.

–Что ж, посмотрим. – Он обкладывает все мое тело электродами и опускает экран с потолка.

Но на этот раз, вместо того чтобы вручить мне объект для первого заклинания, он берет из лотка с инструментами шприц и вставляет в него длинную иглу. Во рту сразу пересыхает.

–Для чего это? – спрашиваю я.

–Ты очень талантливая, Вайолет, и я искренне верю, что твои способности могут обеспечить результат, к которому стремимся мы с герцогиней. Но у нас очень жесткий график. Это поможет ускорить процесс. Пожалуйста, сними платье и ляг на кушетку лицом вниз.

–Что… что вы собираетесь делать?

–Ложись, пожалуйста, – повторяет доктор Блайт.

В горле у меня комок, я с трудом шевелю ногами, заставляя себя встать и повернуться. Халат падает с моих плеч на хрустящую белую простыню, пахнущую лимоном и аммиаком. Я съеживаюсь, когда доктор прикасается к моей пояснице. До меня вдруг доходит, что в этот раз он не поставил там электрода.

–Я хочу, чтобы ты сделала несколько глубоких вдохов, Вайолет. Расслабься. – Он серьезно заблуждается, если думает, что сейчас я смогу расслабиться. Но глубокие вдохи я все-таки делаю. – Хорошо. Будет лучше, если ты не станешь дергаться. Боюсь, может быть больно.

В следующее мгновение иголка проникает под кожу, и моя поясница в огне. Я кричу, доктор сильнее прижимает руку, пытаясь удержать меня; инстинктивно я вырываюсь, и спину как будто прожигают раскаленным прутом.

Вскоре боль уходит.

–Вот и все, – говорит он. – Готово.

Слезы льются ручьями, оставляя темные пятна на белой простыне. Мое тело вялое, дыхание сбивчивое, еле слышное.

Доктор Блайт размазывает что-то прохладное по моей пояснице, объясняя:

–Потенциал, заложенный в суррогатах, неограниченный. Но иногда ты сама себе мешаешь – сомнения, злость и страх могут повлиять на твои способности как в лучшую, так и в худшую сторону. Благодаря современной медицине, мы нашли способ стабилизировать это влияние. Так что сегодня мы попытаемся оценить, на что ты действительно способна. – От его возбужденного голоса меня тошнит. – Пожалуйста, оставайся в том же положении.

Я не думаю, что могу пошевелиться, даже если бы захотела; мне кажется, что мои конечности принадлежат кому-то другому. Я слышу звук открываемой банки, звон стекла и скрежет металла.

–Все в порядке. – Доктор снова попадает в поле зрения. В одной руке он держит странный серебристый предмет, похожий на пистолет, но вместо ствола у него светящийся белый цилиндр. – Это так называемый стимулирующий пистолет. Он ускорит процесс заклинания и поможет полностью раскрыть твой потенциал.

Он что-то вкладывает мне в руку, и я вижу, что это семя, размером с желудь.

–Ты ее чувствуешь? Жизнь внутри?

Конечно, чувствую. Ее пульс трпещет, как крылышки колибри.

–Да, – шепчу я.

Теплые зеленые глаза доктора Блайта смотрят печально.

–Отлично, – тихо произносит он.

Он поднимает пистолет и прижимает светящийся цилиндр к моему позвоночнику в месте укола.

Кажется, я кричу. Но не уверена в этом.

Боль повсюду. Она поглощает меня целиком. В голове взрывается бомба, начиненная иголками. Вены будто набиты бритвенными лезвиями, которые скребутся с каждым ударом моего сердца. Глазные яблоки пожирает огонь. Кожа горит.

Я чувствую, как отзывается семя. Оно лопается в моей руке и пускается в рост с невероятной скоростью, но я ничего не вижу, потому что глаза подернуты пеленой слез. Я слышу металлический треск и резкий щелчок. Что-то горячее и жидкое стекает из моего носа в рот. Я захлебываюсь от привкуса собственной крови.

И вот все останавливается. Я отрыгиваю мерзкую жижу, отхаркиваю кровь со слюной.

–Всё-всё-всё. – Доктор Блайт вытирает мне нос и глаза мягкой влажной салфеткой. – Успокойся…

Он отходит в сторону, и я слышу, как он постукивает по экрану.

–Ты можешь сесть, когда будешь готова, – говорит он.

Дыхание восстанавливается не сразу. Я возвращаюсь в свое тело мелкими шажочками, сначала чувствуя кожей простыню, потом ощущая щекотные прикосновения волос к шее и плечам. Очень медленно я перекатываюсь на бок, а потом, отталкиваясь, пробую сесть.

Медицинская кушетка покрыта густой зеленой лозой, повторяющей контуры моего тела. Лоток с серебряными инструментами опрокинут, самые хрупкие из них разбиты вдребезги. Лианы ползут вверх по шесту, на котором крепится экран. Часть простыни залита моей кровью. Я все еще чувствую жизнь лозы внутри меня. Мое тело – как после побоища, в синяках и ссадинах, и в голове стучит.

–Ты показала очень, очень хороший результат, – говорит доктор Блайт, протягивая мне одежду. Я боюсь, что если открою рот, то меня просто вырвет. – Мне еще нужно взять образец крови, и на сегодня это все.

Я почти не чувствую, как входит в вену иголка.

Я-то думала, что этот человек вроде как друг. Почему я такая глупая? Он работает на герцогиню. Ему нет до меня никакого дела.

Доктор Блайт забирает кровь на анализ и оглядывает свой кабинет, увитый лозой.

–Никогда за все двадцать девять лет моей врачебной практики я не видел ничего подобного, – бормочет он.

А мне хочется накинуть ему на шею одну из этих лоз и задушить его. Но голос Люсьена шепчет мне на ухо: «Ты будешь образцовым суррогатом».

Но даже это меня не останавливает.

–Ненавижу вас, – тихо говорю я.

Глаза доктора Блайта снова грустнеют, когда он встречает мой взгляд.

–Да, – говорит он. – Могу себе представить.

Остаток дня и следующие сутки я провожу в постели.

Малейшее движение причиняет боль. Кости кажутся хрупкими, словно их превратили в стекло. Аннабель приносит мне чай и суп, но у меня нет аппетита.

«Я буду послушной, – повторяю я про себя. – Я не буду жаловаться. И я выберусь отсюда».

Спустя несколько дней я выздоравливаю, хотя поясницу все еще ломит. Мы с Аннабель сидим на моей кровати, играем в «Хальму» перед сном, когда раздается стук в дверь и входит герцогиня.

Я не припомню, чтобы герцогиня когда-либо стучалась в дверь. По крайней мере, в мою дверь.

–Оставь нас, – говорит она. Аннабель собирает игру и спешит уйти, бросая обеспокоенный взгляд в мою сторону.

Платье герцогини поблескивает в свете затухающего огня, когда она проходит к дивану. Вид у нее измученный. Когда она говорит, ее голос тихий, почти нежный.

–Пожалуйста, – говорит она, опираясь рукой на свободное место рядом с собой. – Сядь ко мне.

Диван настолько мал, что наши колени едва не соприкасаются. От запаха ее духов меня тошнит.

Герцогиня расправляет юбки.

–Я пыталась сделать все по правилам, но не уверена… В общем, у меня возникли некоторые трудности… – Она качает головой и улыбается. – Со мной редко такое бывает, что я теряюсь в словах. Ты очень много значишь для меня. Иногда, я знаю, меня подводит мой характер. Я прошу прощения за это.

Я не знаю, что сказать. Почему-то эта странно притихшая герцогиня пугает меня больше, чем холодная и злая.

–Я завидую тебе, – признается она. – Твоим… способностям. – Должно быть, она видит недоверие в моих глазах, потому что смеется. – О, ты можешь мне не верить, но это правда. Мы все завидуем суррогатам. Неужели ты думаешь, что я бы не сделала это сама, будь у меня хоть малейшая возможность? У меня есть богатство, да, и титул, и власть. Но у вас есть то, чего нет у меня. Я не могу создать жизнь.

Мне вспоминаются слова «львицы» на похоронах Далии: «Мы рожаем их детей. У нас власть».

–Поэтому мы превращаем вас в свою собственность, – продолжает герцогиня. – Выводим вас в свет, наряжаем. Для нас вы не больше чем домашние питомцы. Так уж заведено в Жемчужине. Статус – наша единственная забота. Сплетни – наша валюта. – Хозяйка бросает на меня пронзительный взгляд. – Знаешь, ты ведь можешь это сделать. Я читала заключение врача, видела результаты стимулятора. Твои способности гораздо выше, чем я воображала даже в самых смелых мечтах. Ты хоть представляешь, чего мы могли бы добиться вместе? Мы будем делать историю, ты и я.

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не рявкнуть на нее, напомнив, что ее роль в этом процессе ничтожна, она лишь поставщик эмбриона. Мы ничего не сделаем вместе.

Герцогиня изучает меня, как будто умеет читать мои мысли.

–Я рассердила тебя, – говорит она.

Я перевожу дыхание, прежде чем ответить.

–Я просто не понимаю, моя госпожа, – осторожно говорю я. – Эту одержимость. Стремление всегда быть первой. Почему бы не родить обычного ребенка в положенное время?

Ее взгляд становится отстраненным, когда она смотрит на угасающие угли. В комнате надолго воцаряется тишина.

–Знаешь, я должна была стать Курфюрстиной, – тихо произносит она.

Мои глаза расширяются.

–Мне был месяц от роду, когда состоялась помолвка, и шестнадцать лет, когда ее расторгли. Курфюрст и я… мы были очень близки. Это была идеальная партия. Дом-основатель и будущий Курфюрст. Я была рождена для славы. – Она кажется совсем молодой и ранимой, и я даже вижу, как что-то поблескивает в уголках ее глаз. – Моя жизнь должна была стать счастливой, – шепчет она.

–Что же случилось? – робко спрашиваю я.

Герцогиня пожимает плечами.

–Мужчинам нельзя доверять. Тебе повезло, что ты никогда этого не испытаешь на собственной шкуре. – Она неожиданно хлюпает носом, поигрывая подвеской на браслете. – Какой была твоя жизнь? Я имею в виду, до Южных Ворот. Ты была счастлива?

Мне не хочется откровенничать с ней. Не хочу, чтобы она вторгалась в мою прошлую жизнь.

–Да, моя госпожа. Я была очень счастлива.

–Расскажи мне об этом.

Я смотрю на огонь в камине и представляю, что сижу в гостиной Южных Ворот, разговариваю с Рейвен.

–У меня есть младшие брат и сестра. Я заботилась о них, пока мои родители работали. Мы с сестрой любили устраивать всякие розыгрыши для нашего братца. – Пожалуй, этого достаточно.

–У меня тоже была сестра, – задумчиво произносит герцогиня. – Мать Карнелиан. Мы не ладили.

Я хмурюсь.

–Я думала, что королевским особам можно иметь только одного мальчика и одну девочку.

–Да. Но иногда рождаются близнецы. Обычно эту проблему решают устранением одного эмбриона, но моя дорогая мамочка была недостаточно сильной, чтобы принять такое решение, а мой отец во всем ей потакал. – Ее рот кривится, как будто она попробовала что-то гадкое. – Наверное, ты очень любила свою мать.

–Я по-прежнему ее люблю.

На губах герцогини грустная полуулыбка.

–Конечно. – Она смотрит на меня каким-то странным взглядом. – Все, чего я хочу для своей дочери, это чтобы она была счастливой, – говорит она. – Я сделаю все, чтобы дать ей лучшую жизнь. Неужели это возбраняется? – Она смеется, и в ее смехе нет привычной резкости или сарказма. – Я, наверное, несу снтиментальную чушь? Мой отец, должно быть, переворачивается в гробу.

Она вдруг резко поднимается с дивана, и от ее мягкости не остается и следа. Передо мной все та же холодная маска, к которой я привыкла.

–Я хочу, чтобы ты чувствовала себя здесь как дома. Поэтому можешь гулять по дворцу без сопровождения. Твою новую виолончель доставят завтра. Я надеюсь, ты найдешь ее удовлетворительной. – Она подходит к двери и останавливается на пороге.

–Надежда – это великая ценность, не так ли? – тихо говорит она. – Но понимаем мы это, только когда она уходит.

Она закрывает за собой дверь, а я откидываюсь на спинку дивана, пытаясь сообразить, что это было.

20

Виолончель доставляют на следующий день, как и обещано.

Хоть я и не рассказываю Аннабель о своем разговоре с герцогиней, она уже знает, что во дворце мне больше не требуется эскорт. Когда я говорю ей, что собираюсь в концертный зал, она лишь улыбается и кивает, продолжая застилать мою постель.

Я музицирую минут двадцать, но ни вибрации струн, ни движения смычка не занимают мои мысли. Этот пистолет-стимулятор чрезвычайно порадовал и доктора, и герцогиню. Надо бы расспросить в следующий раз Люсьена, что это за штука.

Мне интересно, не на это ли намекала Рейвен, когда спрашивала, была ли я у врача. Может, из-за пистолета у нее такие потухшие глаза? А вдруг ее подвергают пыткам в доме Камня?

Я должна проверить, как там моя фиалка. Нужно узнать, видела ли Рейвен мое послание.

Я оставляю виолончель на сцене и сбегаю вниз по лестнице, проскальзывая через заднюю дверь в сад. Я не захватила с собой пальто, и ветер треплет мои волосы, пробивается холодом сквозь тонкую ткань моего платья. Я подхожу к западной стене и смотрю на фиалку, дрожащую на ветру.

Дыхание перехватывает. Там, наверху, еще один цветок, и он обвивает мою фиалку. Это лилия, но лепестки у нее не белые, а угольно-черные.

Надежда загорается в моей груди. Рейвен нашла мою фиалку.

«И теперь, – думаю я, посылая наверх второй цветок, – она знает, что я рядом».

Чуть ли не бегом я возвращаюсь в концертный зал.

Люсьен, наверное, не одобрит мою цветочную переписку с лучшей подругой, но меня это не волнует. Никто не догадается, в чем смысл этих цветов, и есть ли он вообще. Зато теперь я знаю, что с Рейвен все в порядке.

Я устраиваюсь на сцене и вдыхаю аромат бархата и дерева. Виолончель плотно зажата между коленями, и я наигрываю несколько мелодий, просто чтобы убедиться, что она настроена.

Начинаю с сарабанды ре минор, следом исполняю куранту в той же тональности, потом сарабанду фа мажор. Пока я играю, на душе у меня покой. Мне не надо думать ни о боли, которую причинил мне доктор Блайт, ни о планах герцогини. Пока звучит музыка, я не суррогат. Я просто живу.

Я помню, что сказал Эш в ту ночь, на балу. Что королевские особы ведут себя так, будто моя музыка принадлежит им. Будто это их собственность.

Когда смолкают последние звуки сарабанды, раздаются тихие аплодисменты, и я в изумлении оглядываюсь по сторонам.

Эш стоит за сценой, скрываясь за занавесом, и на мгновение мне кажется, что это игра моего воображения. Он перестает хлопать и засовывает руки в карманы.

Я должна уйти. Уйти сейчас же. Я не могу говорить с ним – вот так, открыто, когда нас могут увидеть.