Драгоценность Эвинг Эми
Люсьен поднимает бровь.
–Действительно не плачешь. Умница. – Он произносит это отнюдь не снисходительно. Кажется, он впечатлен.
–Ну, и что теперь? – Я пытаюсь храбриться и надеюсь, что мой бодрый тон не выдаст того, что я чувствую на самом деле.
–А теперь, – говорит он, – ты посмотришь на себя в зеркало.
Мое сердце уходит в пятки, да так стремительно, что кружится голова. Я заставляю себя выровнять дыхание, хотя перед глазами все плывет.
Люсьен кладет руку на мое плечо.
–Все в порядке. Я обещаю, тебе понравится то, что ты увидишь.
Он подводит меня к какому-то объемному предмету, задрапированному тканью, который стоит на подиуме в углу. Люсьен жестом предлагает мне подняться на подиум. Мои ноги все еще дрожат.
–Может, ты хочешь сначала закрыть глаза? – спрашивает он.
–А это помогает?
–Иногда.
Я киваю и крепко зажмуриваюсь. В темноте опущенных век я вспоминаю, когда в последний раз видела собственное отражение. Мне было двенадцать. На комоде в комнате, которую мы делили с Хэзел, стояло зеркальце, и перед ним я расчесывала свои волосы. У меня было худое и невыразительное личико. Нос, щеки, брови, губы, кончик подбородка – все было каким-то маленьким и узким. Все, кроме моих глаз. Огромные, фиалкового цвета, они, казалось, занимали пол-лица. Но эти воспоминания слишком далекие; они как письмо, зачитанное до дыр, так что и слов уже не разобрать.
Легкий порыв воздуха, шелест ткани.
–Как только будешь готова, можешь открывать глаза, – говорит Люсьен.
Я задерживаю дыхание и прислушиваюсь к стуку своего сердца. Я справлюсь. Я не испугаюсь.
Я открываю глаза.
И оказываюсь в окружении трех одинаковых женщин. Одна смотрит прямо на меня, другие две стоят по обе стороны. Ее лицо не назовешь худым, разве что подбородок заострен. Щеки округлые, губы полные и слегка распахнуты от удивления. Черные волосы рассыпаны по плечам. Но ее глаза… они в точности такие, как я их помню.
Она незнакомка. И она – это я.
Я пытаюсь примирить эти две мысли, и, поднимая руку, чтобы коснуться своего лица, начинаю смеяться. Я ничего не могу с собой поделать. Девушка в зеркале повторяет мои движения, и почему-то я нахожу это забавным.
–Необычная реакция, – говорит Люсьен, – но это лучше, чем крик.
Я вздрагиваю.
–Некоторые девушки кричат?
Он поджимает губы.
–Что ж, у нас не так много времени. Давай готовиться. Пожалуйста, садись.
Он жестом указывает мне на кресло возле столика для макияжа. Я бросаю последний взгляд на незнакомку в зеркале, спускаюсь с подиума и присаживаюсь за туалетный столик. Здесь столько всяких тюбиков, кремов, пудры, и я ума не приложу, для чего все это нужно, и не многовато ли этого для одного человека. На маленькой полочке над столом стоят три фигурки песочных часов, все разных размеров и с песком разных цветов.
Люсьен опускает руки в тазик с душистой водой, потом обтирает их пушистым белым полотенцем. Очень осторожно, он переворачивает первые песочные часы, самые большие, с бледно-зеленым песком.
–Что ж, приступим, – говорит он.
Всякий раз, когда я представляла себе подготовительный процесс, мне казалось, что это единственная радость на Аукционе. Подумать только, кто-то будет делать тебе прическу, макияж и все такое – ну не здорово ли?
На самом деле это невероятно скучно.
Я не вижу ничего из того, что делает Люсьен, за исключением маникюра и полировки ногтей на ногах, или когда он покрывает меня с головы до ног мельчайшей серебряной пылью – для этого я должна раздеться, но, как только процедура заканчивается, я быстро накидываю пеньюар. По большей части, я просто сижу в кресле. Мне интересно, как дела у Рейвен, кто готовит ее. Должно быть, она уже закипает от злости.
–А где же другие подготовительные комнаты? – спрашиваю я, пока Люсьен наносит тонкий слой полупрозрачной пудры на мои шею и плечи.
–Все на этом этаже или этажом ниже, – отвечает он и хмурится, замечая какой-то изъян на ключице.
–А когда откроется Аукцион? – Я надеюсь, что мой вопрос звучит непринужденно.
–Он уже начался.
Для меня это как удар под дых. Я не знаю, как долго я была без сознания, и понятия не имею, сколько сейчас времени.
–И давно?
Люсьен смешивает какие-то порошки на маленькой палитре.
–Давно, – спокойно отвечает он.
Мои пальцы впиваются в кожаные подлокотники кресла, и я стараюсь не морщиться, но в голове бьется настойчивая мысль: Лили уже продана.
Лили ушла.
–Сейчас я буду работать с твоим лицом, – говорит Люсьен. – Постарайся не шевелиться. И закрой глаза.
Он словно делает мне маленький подарок – возможность закрыться от мира и побыть в темноте. Я думаю о своей матери, о Хэзел и Охре. Я вижу наш дом и маму, которая вяжет у огня. Охра на работе. Хэзел в школе. Интересно, нашла ли она мой лимон.
Я думаю о Рейвен, вспоминаю, как мы впервые встретились. Ей было тринадцать, и она уже год как находилась в Южных Воротах, но все проваливала экзамен по Заклинаниям (нарочно, как она потом призналась). Я училась первому Заклинанию, на цвет, и она была в моем классе. Я безуспешно пыталась превратить свой голубой кубик в желтый – обучение начинают с одного кубика, и ты не можешь перейти на другой уровень, пока не справишься с первым заданием. Я никак не могла понять, чего от меня хотят. И не представляла, как я должна изменить цвет. Рейвен помогла мне. Она научила меня управлять сознанием, видеть результат раньше, чем он будет достигнут, и это она держала для меня ведерко, когда я кашляла кровью. Она давала мне свой платок, чтобы остановить носовое кровотечение, и показывала, как надо ущипнуть горбинку носа, чтобы не текла кровь, подбадривала меня, уверяя, что скоро станет легче. У меня кружилась голова, и ломило все тело, но к концу дня мой кубик стал желтым.
Я не знаю, что Люсьен делает с моим лицом, и надеюсь только, что после всего этого смогу себя узнать. Слой за слоем он наносит краски и пудры на мои щеки, губы, глаза и брови, даже на уши. Особенно долго он колдует над моими глазами, используя мягкие порошки и холодные кремы и что-то толстое и твердое, как карандаш.
–Готово, – говорит он, наконец. – У тебя невероятное терпение, 197.
–Что дальше?
–Волосы.
Я смотрю на песочные часы. Крошечные струйки зеленого песка постепенно заполняют нижнюю колбу. Пальцы у Люсьена нежные и ловкие; горячими щипцами и паровыми бигуди он пытается укротить мои волосы. Хорошо бы не увидеть себя лысой после таких экзекуций. А может, мне и не придется смотреться в зеркало. Может, меня сразу отправят на Аукцион.
От этой мысли мне становится не по себе.
–Могу я задать тебе вопрос, 197? – тихо говорит Люсьен. Я злюсь оттого, что он называет меня по номеру.
–Конечно.
Пауза длится так долго, что я начинаю думать, не забыл ли он, о чем хотел спросить. Но вот, голосом чуть громче шепота, он произносит:
–Ты хочешь такую жизнь?
Я цепенею. Чутье подсказывает, что этот вопрос под запретом в Жемчужине, его не то что вслух, даже в мыслях задавать опасно. Кого волнует, чего хотят суррогаты? Но Люсьен спрашивает меня. И я думаю, что, возможно, ему было бы интерсно узнать и мое имя.
–Нет, – шепчу я в ответ.
Он заканчивает укладку в тишине.
Вторые песочные часы меньшего размера и наполнены бледно-фиолетовым песком.
Я стою перед одним из трех шкафов, откуда Люсьен достает платья на вешалках, и я с трудом втискиваюсь в них. Он выбирает чересчур обтягивающие модели, объясняя это желанием «подчеркнуть мои изгибы». Некоторые наряды просто вопиющие – как, например, костюмы с крыльями или накладками в виде плавников. К счастью, Люсьен довольно быстро их отвергает.
–Определенно не твой стиль, – говорит он. Я не знаю, какой стиль мой, но рада, что хотя бы не такой.
Я примеряю платья из тяжелой парчи и вздыхаю с облегчением, когда Люсьен отвергает и их тоже – в них я чувствую себя глыбой весом в тонну. В гардеробе платья на любой вкус – с пышными юбками, короткими юбками, длинным рукавом, без рукавов, из шелка, дамаста, тафты, кружева, а разнообразие цветов и узоров просто поражает. Люсьен хмурит брови, пока я меряю одно платье за другим, и гора непригодного барахла растет все выше и выше. Бусины пота выступают на его лбу, и он поглядывает на песочные часы – фиолетовый песок почти заполнил нижнюю колбу. У нас совсем мало времени.
И вдруг он улыбается, а его взгляд заставляет меня насторожиться.
–Знаешь что? – говорит он, отбрасывая в сторону длинное платье из красного бархата. – Выбирай сама.
Я в недоумении.
–Что?
–Ты будешь выбирать. Просто поройся в шкафах и возьми то, что тебе понравится.
Я настолько ошеломлена, что даже не могу двинуться с места. Разве это не важно, в чем я предстану на Аукционе? Наверное, это влияет на мнение покупателей? И разве это не его работа?
Но тут я снова задаюсь вопросом, не хочет ли он опять сделать мне приятное, как это уже было, когда он разрешил закрыть глаза перед макияжем. Я помню, как Рейвен говорила вчера, что больше у нас никогда не будет возможности выбирать себе наряды. И вот Люсьен дарит мне еще один шанс.
–Хорошо, – говорю я и направляюсь прямиком ко второму шкафу. Я провожу рукой по вешалкам с платьями, оценивая качество ткани на ощупь. Чем дальше я продвигаюсь, тем проще становятся фасоны платьев.
Как только я прикасаюсь к одному из них, я понимаю, что это оно.
Платье из бледно-фиолетового муслина, и этот оттенок напоминает мне вчерашний восход солнца, когда небо еще не взорвалось буйством цвета. С завышенной талией, платье струится чистыми линиями вниз, ниспадая до самого пола. На нем нет никаких узоров. Оно даже не выглядит дорого.
И оно мне нравится.
Люсьен смеется, когда видит мой выбор.
–Примерь, – говорит он, и, когда я надеваю платье, он снова хохочет и хлопает в ладоши. – Кажется, это платье надевают впервые за всю историю Аукциона, – говорит он. – Но, дорогая, оно сидит на тебе как влитое.
5
– Что дальше? – спрашиваю я.
–Ты снова смотришься в зеркало, – отве– чает он.
Я сглатываю.
–Это обязательно?
Люсьен берет мою руку в свои ладони – кожа у него мягкая, как у ребенка.
–Да. Это обязательно. Ты видела себя прежнюю, а теперь должна принять себя такой, какой ты стала, и встретить новую жизнь и свое будущее. – Он как будто читает заготовленный сценарий, но что-то в его глазах противоречит его словам. Будто на самом деле он просит у меня прощения.
–Хорошо. – Мне удается выровнять дыхание, пока я подхожу к зеркалу. Смотрю под ноги, ступаю на подиум и на счет три поднимаю глаза.
Незнакомка в зеркале изменилась.
Я часто моргаю, пытаясь примирить ее с тем образом, что нарисовала для себя в голове – симпатичной девушки с пухлым лицом и большими глазами. Женщина, которую я вижу перед собой, потрясающе красивая. Щеки куда-то пропали, зато выделяются высокие скулы, брови выгнуты изящной аркой над сияющими глазами, подчеркнутыми насыщенным фиолетовым цветом с проблесками сирени и золота. Ее губы переливаются бледно-розовым блеском, волосы ниспадают на плечи густыми локонами, подхваченные изысканной заколкой в форме бабочки, инкрустированной аметистами. Кожа мерцает, и кажется, будто она светится изнутри. Цвет платья идеально вписывается в общую картину, а простой крой лишь подчеркивает женскую красоту.
–Что скажешь? – спрашивает Люсьен.
У меня нет слов.
Он делает шаг ближе, так что наши отражения в зеркале соприкасаются.
–Я хотел, чтобы ты все же осталась собой.
–Спасибо, – шепчу я.
Люсьен снимает с полки последние песочные часы – крошечные, с темно-красным песком.
–Это тебе, – говорит он. – В течение этого времени ты можешь делать все, что хочешь. Смотреть в зеркало. Петь. Медитировать. Только не испорти прическу и макияж.
–А ты что будешь делать?
Он бросает на меня печальный и сочувственный взгляд.
–Я должен оставить тебя, 197. Ратник проводит тебя в комнату ожидания, когда истечет твое время.
Мое сердце пропускает удар.
–Ты уходишь?
Люсьен кивает.
–Прошу прощения за беспорядок, – говорит он, оглядывая разбросанные платья и тюбики с краской на туалетном столике. – Слуги не могут начать уборку, пока ты здесь. – Он слегка улыбается. – Мне было приятно работать с тобой, 197.
Он переворачивает песочные часы и идет к двери.
–Люсьен, подожди.
Он останавливается. Я нервничаю и порываюсь закусить нижнюю губу, но вспоминаю его просьбу не портить макияж. Я не знаю, чего бы мне хотелось в эти последние минуты свободы. Но я точно знаю, что не хочу оставаться в одиночестве.
–Ты сказал… я могу делать все, что захочу?
Он кивает.
–Хорошо. Тогда я хочу поговорить с тобой. Я хочу, чтобы ты остался.
Поначалу он как будто не понимает меня. Но вот медленная улыбка расползается по его лицу.
–Надо же, – говорит он, приглаживая свой хохолок. – Такое со мной впервые.
Он садится на один из низких диванов, изящно закидывает ногу на ногу и жестом приглашает меня сесть рядом. Я улыбаюсь, впервые с тех пор, как проснулась в этой комнате.
–Ага, – говорит он, – вот чего не хватало. Теперь ты само совершенство.
Я присаживаюсь рядом с ним. В комнате так тихо, что я почти слышу, как струится песок в часах.
–О чем бы ты хотела поговорить? – спрашивает Люсьен.
–Не знаю, – признаюсь я. – Просто… мне не хотелось, чтобы ты уходил.
Выражение его лица смягчается.
–Когда придумаешь, о чем тебе хочется поговорить, дай мне знать. – Кончиками пальцев он поглаживает шелковистую ткань своего платья. Я снова обращаю внимание на его гладкую кожу.
–Сколько тебе лет? – спрашиваю я.
Он разражается смехом.
–О, дорогая, с этого нельзя начинать разговор. Иначе тебе здесь не выжить.
Я краснею, чувствуя, как пылают мои щеки.
–Извини. – Я так долго жила среди сверстниц и привыкла к тому, что никто не скрывает свой возраст.
Люсьен похлопывает меня по руке.
–Не переживай. Все равно ты держишься гораздо лучше, чем большинство других девушек, которых я готовил.
–И давно ты этим занимаешься?
–Девять лет. Но я работаю не на каждом Аукционе. Мой опыт и мастерство позволяют мне самому выбирать, с кем работать. – Он взмахивает ресницами.
–И ты выбрал меня?
–Да.
–Почему? – Я даже не догадываюсь, что могло заставить его сделать такой выбор. И разве он что-нибудь знает обо мне?
Я вижу, что он колеблется.
–Твои глаза, – говорит он.
Я потрясена.
–Ты меня видел?
–Нам раздают фотографии всех суррогатов, участвующих в Аукционе. Вместе с вашими параметрами, конечно. Иначе откуда бы у меня взялось три шкафа, набитых платьями твоего размера?
Я пытаюсь представить себе, как Люсьен перебирает кучу фотографий девушек, обозначенных только номерами лотов и размерами платья. Я себя чувствую полным ничтожеством.
Краем глаза поглядываю на часы – половина моего времени уже истекла.
–Ты боишься? – спрашивает он.
–Не знаю. – Слова приходят сами, и я понимаю, что они искренние. Я дествительно не знаю, страшно ли мне. Я не уверена в том, что это можно назвать страхом. Я испытываю какое-то странное чувство, будто все это происходит не наяву и не со мной.
–В любом случае, – говорит Люсьен, – думаю, что у тебя все сложится хорошо.
Я не знаю, что на это сказать. Песок, струящийся в часах, как будто грохочет у меня в ушах.
–Что там снаружи? – спрашиваю я.
Но прежде чем Люсьен успевает ответить, последняя песчинка падает вниз. Щелкает замок в двери.
Время вышло.
–Лот 197. – Голос ратника низкий и глубокий. Массивная фигура заполняет весь дверной проем, красный мундир плотно облегает широкие плечи. На меня смотрят глаза, темные и бесстрастные. – Идем со мной.
У меня пересыхает во рту, и я прикладываю огромные усилия, чтобы встать. Люсьен тоже встает, и на какое-то мгновение загораживает от меня Ратника, украдкой сжимая мою руку. Но вот он ускользает прочь, невозмутимо спокойный.
До двери ровно девять шагов, и каждый кажется мне вечностью. Ратник быстро поворачивается и выходит за дверь; я заставляю себя следовать за ним.
Коридор застелен темно-розовым ковром, таким густым, что ни мои атласные шлепанцы, ни его сапоги не издают ни одного звука. Стены окрашены в лиловый цвет, и на них такие же светильники, как в моей подготовительной комнате. Мы идем по лабиринту коридоров, но все они пусты. Всюду тишина. Холодок ползет вверх по моей спине.
Ратник останавливается так резко, что я едва не врезаюсь в него. Дверь перед нами ничем не отличается от других – простая, деревянная, с медной ручкой. Он делает шаг назад и встает по стойке «смирно». Я хочу, чтобы он поговорил со мной. Подсказал, что я должна делать.
Я ступаю вперед и медленно открываю дверь.
Все гудит вокруг, как будто в воздухе носятся тысячи болотных мух.
Я вхожу, и гул стихает, но лишь на мгновение.
В глазах рябит от ярких цветов, и я не сразу догадываюсь, что передо мной девушки-суррогаты, а не куклы. Среди них выделяется симпатичная блондинка, она заметно выше других, и все благодаря прическе – ее волосы, завитые в кудри, высятся башней на голове. Розовое кружевное платье ниспадает бесконечно расширяющимися складками до самого пола, и отчего-то она напоминает мне торт-мороженое. Она болтает с надменной темнокожей брюнеткой с кошачьими чертами лица, чем-то похожей на львицу. На ней маскарадное платье без бретелек, с золоченым лифом, усыпанным разноцветными кисточками, которые переливаются радугой при малейшем движении. Ее волосы сплетены в многочисленные косички, украшенные серебром и золотом. Выглядит девушка очень эффектно. Она замечает, что я смотрю на нее, и, прищуриваясь, оглядывает меня с головы до ног.
Я отворачиваюсь, и мой взгляд падает на маленькую одинокую фигурку в дальнем углу комнаты. Но тут кто-то хватает меня за руку, и я подпрыгиваю от неожиданности.
–Наконец-то. – Голос Рейвен настолько знакомый и родной, что я сразу успокаиваюсь. – Я уже отчаялась тебя дождаться.
Я смотрю на нее, пытаясь привыкнуть к новому образу моей лучшей подруги. На ней длинное платье в стиле кимоно, но из более мягкой ткани и более соблазнительное. Оно расшито красно-золотистыми узорами, а завышенная талия подчеркивает выдающуюся длину ее ног. Глаза Рейвен густо подведены черным, так что их миндалевидная форма кажется еще более вытянутой. Ярко-красная помада в центре губ придает ее лицу такое выражение, будто она целуется; волосы гладко зачесаны назад и возвышаются над макушкой веером. В ушах у нее каплевидные серьги с рубинами в золотой оправе.
Я открываю рот, но не знаю, что сказать.
–Я знаю, что выгляжу по-идиотски, – говорит Рейвен.
Мне хочется смеяться и плакать одновременно. Она по-прежнему моя Рейвен.
–Ты выглядишь потрясающе, – говорю я. – Эти серьги, должно быть, стоят целое состояние.
–Не подумай, что мне их подарили. По крайней мере, ты все еще похожа на себя. Как тебе удалось убедить своего мастера сделать такое?
–Я ничего ему не говорила. Он сам все придумал.
Угольно-черные глаза Рейвен едва не выкатываются из орбит.
–Он? У тебя был мужчина?
Я и забыла, что эта новость может кого-то шокировать. Я уже не воспринимаю Люсьена как мужчину. Он просто… Люсьен.
–Он фрейлина, – объясняю я.
Рейвен смотрит на меня с недоверием. Выражение ее нового лица настороженное.
–И как он?
–Он был… – Я пытаюсь подобрать правильное слово. – Добрый. Он был очень добр ко мне. А что у тебя?
–Уф, мне попалась эта старуха, которая, вероятно, заведует всеми косметическими фабриками. Это было ужасно. – Рейвен содрогается. – Как бы то ни было, все позади.
–Ты давно здесь?
–Не знаю. Может, минут пять. Но девушек было гораздо меньше, чем сейчас.
–Значит, это последняя партия, – говорю я, оглядывая комнату.
–Да. Лоты от 190 до 200. Сливки Аукциона. – Рейвен трясет головой. – Честно говоря, мы все выглядим какими-то сумасшедшими. Ну, кроме тебя.
Внезапно распахивается дверь на противоположной стороне комнаты. На пороге стоит седовласый ратник.
–Лот 190, – объявляет он. – Лот 190.
Хрупкая девушка в серебристом чешуйчатом переливающемся платье проходит к двери. Ее голова кажется несоразмерно большой на фоне худеньких рук и плеч. Ратник кивает ей и поворачивается. Она следует за ним, и чешуйки на ее платье издают слабый звон.
Мы с Рейвен беремся за руки.
–Вот и все, – говорит она.
–Мы же будем видеться, – говорю я. – Обязательно будем видеться.
Дверь снова открывается. Другой ратник на этот раз.
–Лот 191. Лот 191.
Крупная девушка в платье из черного бархата и богато украшенном головном уборе следует за ним. Я так сильно сжимаю руку Рейвен, что самой становится больно.
Дверь открывается.
–Я никогда тебя не забуду, – говорит Рейвен. – Я никогда не забуду тебя, Вайолет.
–Лот 192. Лот 192.
Рейвен, с высоко поднятой головой, гордо идет через редеющую толпу девушек к двери.
И вот ее уже нет.
Я чувствую, что силы меня покидают, головокружение вызывает тошноту. Приходится снова напоминать себе о том, что надо восстановить дыхание.
Рейвен больше нет.
Меня трясет. Я ведь даже не попрощалась с ней. Почему я не сказала ей «прощай»?
–Она была твоей подругой?
Я вздрагиваю. Передо мной девушка, что стояла в одиночестве в дальнем углу. На вид ей не больше тринадцати. У нее огненно-рыжие волосы, тело худое и жилистое, и на ней, к моему великому удивлению, рваный сарафан. Она почти без макияжа, лишь щеки тронуты румянами, и на губах немного блеска. Она совсем крошка. И простушка. Но ее большие карие глаза полны сострадания.
–Да, – говорю я. – Это моя подруга.
Девушка кивает.
–Моя лучшая подруга тоже приехала сюда со мной. Но у нее лот 131. Я не видела ее с самого поезда.
–Ты из какого инкубатора?
–Из Северных Ворот. Мы приехали вместе, – говорит она, кивая на «торт-мороженое» и «львицу». – Но они не мои подруги.
–Я Вайолет, – говорю я.
Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
–А нам можно называть свои имена?
–О. Наверное, нет. – Я вздыхаю.
Девушка закусывает губу.
–Я Далия, – говорит она и застенчиво улыбается. – Я думаю, что ты здесь самая красивая. А твои глаза – это просто чудо. Должно быть, тебе попался очень хороший мастер.
–Да, мне повезло. А тебе? – Глядя на нее, трудно поверить, что она побывала в руках стилиста.
–Она хотела, чтобы я выглядела жалкой. Так она сказала. Чтобы заинтриговать покупателей. – Далия нервно покусывает ноготь на большом пальце.